CC BY
56
УДК 82-141.3
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЖАНРОВОЙ МОДЕЛИ КОНЖЕ С ЖАНРОМ ГОРОДСКОЙ ПОВЕСТИ В "МОСКОВСКОМ ЦИКЛЕ" Ю. ТРИФОНОВА
А.В. Шаравин
В статье анализируются особенности взаимодействия жанровой формы конже с жанром городской повести. Выделяется доминирующий мотив прощания с городом, определяющий структурные особенности произведений, композицию, хронотоп, концепцию личности. Ключевые слова: конже, городские повести, мотив прощания с городом, мотив неотвратимости смерти
С точки зрения развития жанровой структуры городские повести представляют собой своеобразный художественный феномен. Истоки данного явления можно обнаружить в средневековой литературе Франции и Германии. «Городская культура создала уже в XII веке свои специфические литературные жанры», - отмечает литературовед А.Д. Михайлов. (1, с.129). В средневековой лирике этого периода были весьма популярны конже -( «поэмы-жалобы», «поэмы-прощание») - особая жанровая форма французской городской литературы XII века. Это прежде всего "Прощание с Аррасом" Адама де ла Аля, "Прощание с Аррасом" Боделя, "Прощание с Аррасом" Бода Фастуля. В основе жанра конже - мотив прощания лирического героя в связи с тяжелой неизлечимой болезнью или изгнанием из города по политическим причинам с близкими, друзьями, знакомыми, родным полисом. Такое построение сюжета позволяло охватить всю прошедшую жизнь, вспомнить наиболее значимые события и ситуации. На рубеже XIII-XIV веков жанр конже перестает существовать, но его основные мотивы продолжили развиваться в «завещаниях» и различного рода «исповедях». Городская проза 70-80-х годов XX века во многом использовала уже существующую жанровую модель. Одна из повестей Ю. Трифонова называется «Долгое прощание». Это одна из современных модификаций исчезнувшего жанра конже, впрочем, как и другие произведения из московского цикла -«Обмен», «Предварительные итоги», «Другая жизнь», «Дом на набережной». Все указанные повести пронизывает лирический мотив прощания с детством, с прежним собой, со «старым» городом, с утраченными чувствами и иллюзиями. Герои произведений, восходящих к жанру конже, острее ощущают расколотость мира, они словно находятся в месте разлома, безуспешно пытаясь соединить в одно целое два совершенно изолированные друг от друга пространственно-временных континиума. В этом контексте, кроме отмеченных повестей Ю.Трифонова, могут быть названы «Утрата», «Отставший» В. Маканина, «Записки из-за угла», «Жизнь в ветреную погоду» А. Битова. Персонажи указанных произведений также ориентированы на подведение каких-то итогов, с ярко выраженными элементами исповедальности. Очевидно, необходимо обратить внимание и на то, что данная жанровая сцена в духе конже - прощание с городом - вошла и в роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова. Здесь важно отметить, что этот мотив возникает подчеркнуто дважды : сначала мастер просит об этом Азазело ( «Я хочу попрощаться с городом»,-прокричал мастер Азазело...» (2,т.5,с.361)), а затем это же предлагает мастеру и Воланд («Ну что же, - обратился он к одному мастеру, - попрощайтесь с городом (2,т.5, с.365)). Заключительная сцена во многом синтезирует, объединяет ранее наметившиеся мотивы, ситуации «закатного романа». Повествование, действительно, оказывается прощанием и с жизнью перед вхождением в мир покоя, и со старой христианской историей человечества в период повального атеизма, и с предшествующей культурой, уродливо преображенной в хронотопе советской Москвы и т.д. Можно отметить и еще одно сходство булгаковского романа и городской повести с конже - это культивирование темы близости и неотвратимости смерти. Наиболее последовательно жанр конже получил свое художественное воплощение в «Долгом прощании» Ю. Трифонова.В тексте постоянно реализуется точка зрения нескольких персонажей, чаще всего это Ляля Телепнева, ее отец, Гриша Ребров, драматург Смолянов, завлит театра Сергей Леонидович. В текст повести писатель вводит дополнительные указания на то, что герои спустя долгое время после произошедших событий вспоминают о них («Когда Ляля проезжает троллейбусом мимо восьмиэтажного дома с магазином «Мясо» на первом этаже. ей вспоминается вдруг кое-что из прошлой жизни, восемнадцать лет назад: Гриша, театр, старик режиссер, запах сирени весной, собака Кандидка, гремящая цепью вдоль забора.»; «.он часто думает о своей жизни, оценивает ее так и сяк - это его любимое занятие повсюду, особенно в путешествиях.» (3,т.2, с.215-216). С каждым из названных персонажей связан свой особый, неповторимый лирический мотив прощания. Однако центральная фигура произведения - Гриша Ребров, уезжающий из Москвы и прощающийся со своей прошлой жизнью и с городом. Автор использует прием ретроспекции, герой от проблем и забот сегодняшнего дня часто «погружается» в прошлое. Для городской повести «Долгое прощание», испытавшей воздействие в конце 20 века поэмы конже, воспоминания превращаются в один из жанровообразующих признаков. С первых строк произведения задается лейтмотив - образ-символ старого, уходящего в прошлое города. («В те времена, лет восемнадцать назад, на этом месте было очень много сирени. Когда она цвела и стояла вся в пене, она была похожа на город. Она напоминала старый город в час сумерек. Но, впрочем, все это было давно. Сейчас на месте сирени стоит восьмиэтажный дом, в первом этаже которого помещается магазин «Мясо» (3,т.2,с.131). Черты старой Москвы постоянно встречаются в тексте: рядом со Сретенским бульваром «темнеет кирпичами древняя крепостная стена», расположен «двухэтажный дом с полуколоннами, львиными облупленными мордами», где раньше проживал Ребров. (3,т.2,с.199,200). Вводится в текст повести и история переезда в Москву в 1922 году красного бойца Петра Телепнева , из екатеринбургских мещан, «взлелеявшего за три десятилетия на окраинах города свой удивительный сад». Данные эпизоды ориентируют на целый культурный пласт. Это не только аллюзия с «вишневым садом», но и едва уловимые отзвуки петербургского периода русской истории. Имя, отчество Телепнева (Петр Александрович) явно отсылает к его почти тезке Петру Алексеевичу, в родословной героя называется Екатеринбург - еще одна значащая деталь; телепневский сад ассоциируется с историческим петровским садом; в нем выращиваются двухсаженные бело-желтые георгины -imperialis, домик персонажа расположен в Ленинградском районе Москвы, рядом с Ленинградским шоссе. В повести еще не раз войдут топонимы города на Неве: поездка Ляли в Ленинград («Астория», Невский), бабушка Гриши Реброва преподавала музыку в Петербурге; постоянно
упоминаются декабристы, народовольцы. Все отмеченные пространственные указатели позволяют увидеть внутреннюю структуру произведения в новых ракурсах, уловить скрытые смысловые нюансы. Так, гостиница «Астория» расположена около памятника Петру Великому, рядом со зданием бывшего Сената. Можно заметить, что гостиница «Астория» в стихотворении В. Маяковского «Последняя петербургская сказка» станет хронотопом, закрывающим петербургский период русской истории: никто из посетителей не обращает внимание на медного всадника, явившегося в ресторан «попировать». Петербургская родословная Гриши Реброва, помноженная на проживание в доме с львиными мордами, вызывает аллюзию с бедным Евгением, спасающимся от наводнения на спине скульптурного льва (неоднократно бедным, несчастным называют в тексте и трифоновского героя). Данный мотив может быть и дальше рассмотрен в указанном ракурсе (упоминание о польском восстании - Адам Мицкевич, петербургская глава («Дзяды») - А.С. Пушкин «Медный всадник» и т.д.), важнее другое - гибель телепневского сада под колесами бульдозеров - еще одна ассоциация завершения петровского дела на воссоединение с западной цивилизацией. Здесь задействован иной смысловой культурный подтекст (сад-рай-парадиз - (как одно из названий Петербурга) - Ленинград). В городской повести всплывают осколки, парафразы известных петербургских историй, мифов, в том числе и из литературных произведений («Петербургские повести» Н.В. Гоголя). Ляля Телепнева покупает Грише Реброву в комиссионном на Невском кожаное пальто - аллюзия на шинель Акакия Акакиевича Башмачкина. Мотив одежды получит свое дальнейшее развитие в повести. Это и «цигейковая роскошь» Ляли Телепневой, в которой она не испытывает страха перед морозом, и история с рубашкой («Людмила рассказывала, как он дома рубашку нашел, которую она ему, Николаю Демьяновичу, ко дню рождения приготовила, в комоде хранила. Спросил тогда, она отговорилась, будто какому-то музыканту из оркестра коллективный подарок. Николай Демьянович нарочно эту рубашку надел и халат распахнул. Грища рубашку глазами щупал и, как видно, сильно себя изводил. Наконец он не вынес: - Скажите, Николай Демьянович, где вы купили эту рубашку?
-Вот эту? Людмила Петровна подарила. (3,т.2,с.207).
В мифопоэтике взаимосвязаны мотив одежды и мотив судьбы. Рубашка в повести предназначена нескольким людям (первый фиктивный - «музыкант из оркестра», второй - тайный, скрытый - «драмодел» Смолянов). Разоблачение неверности Ляли Телепневой открывается Грише Реброву, когда он узнает , кому действительно куплена одежда. В произведении возникает мифопоэтический мотив завесы судьбы - ткань, полотно рубашки словно укрывает -скрывает суть происходящих событий для героя. Этот мотив еще раз повторится и в образе падающего снега, покрова, который заваливает и улицы, и людей, идущих по ним, и прошлое ( «Снег валил гуще. Заваливал все: закусочную, из хлопающих дверей которой вырывался теплый воздух, тротуар, бредущих людей, шапки, лица, воспоминания...» (3,т.2,с.200). Так, в повести «Долгое прощание» сливаются воедино образ-символ старого, уходящего в прошлое города ( с его знаковым выражением - «телепневским садом»), и мифопоэтический мотив завесы судьбы, скрывающей от людей и прошлое, и настоящее. Отмеченный ракурс продолжает углубляться и развиваться. В своих разысканиях по историческим источникам Гриша Ребров находит несколько колоритных фигур прошлого. Николай Васильевич Клеточников (агент народовольцев в третьем отделении), Иван Гаврилович Прыжов («незадачливый бунтовщик», историк, бытописатель народного житья»), которые уже никого не интересуют. («Третьего дня разговаривал с одним знакомым, работником журнала, тот выслушал про Клеточникова и сказал: нет, вряд ли кого-то заинтересует. Ребров и сам догадывался... Обречен на забвение». (3,т.2, с. 185). Прошедшее и забвение смыкаются в повествовании с мотивом смерти. Умирает один Гриша Ребров, и рождается совершенно другой человек, умирает одна Ляля Телепнева, и рождается совершенно другая женщина.
Мотив «другой жизни», рассмотренный ранее, по иному преломляется в контексте концепции «миметической телесности». Важно подчеркнуть, что для Ю. Трифонова процесс смерти одного человека и рождения другого реализован как обретение нового физического облика («другая кровь», «другие молекулы»). Между этими данными двумя состояниями - граница, - когда и происходит прощание с собой прежним («И можно после смерти оглядывать всю прожитую жизнь. Эти и занимался Ребров, пока поезд тащил его на восток.» (3,т.2, с.214). Мотив прощания в пространственном выражении трифоновской повести предстает как горизонтальное движение: запад/восток. Мотив забвения по направленности зеркально противоположен: Ребров, ставший «другим», возвращается в Москву, и писатель не случайно указывает: «живет на Юго-Западе») (3,т.2,с.216). В эпилоге повести герой продолжит пространственное движение на запад (поездка на фестиваль в Аргентину или Бразилию). Превращение Гриши Реброва в «другого человека» Ю. Трифонов проецирует на сцену убийства. Эпизод явно несет особую символическую нагрузку. Убийца, только что пырнувший ножом двух человек и избитый толпой, встает, поправляет кепку и влезает в милицейскую машину. Ребров, ставший очевидцем происшедшего, думает: «.как легко убить человека. И как невозможно трудно убить человека» (3,т.2, с.215). Цепочка смертей в повести Ю.Трифонова (и метафорических, и реальных) стягивается к одному центру - смерти Сталина, не названной, но узнаваемой по эмоциональной реакции людей.
В эпилоге повести указывается, что Смолянов, долгое время бывший «на плаву», захирел, а, наоборот, Гриша Ребров «процветает». Писатель подобранными антонимами-глаголами художественно реализует «замещение» -обмен героев. Смолянов оказался в силовом поле - маленького человека, неудачника; Гриша Ребров - в векторе приложения персонажа-победителя.
«Долгое прощание» с позиции жанра - прежде всего городская повесть, в которую вошли и жанровая форма конже (поэмы-прощания), и физиологический очерк, и эпизоды, являющиеся аллюзиями к известным полотнам живописи. Произведение Ю.Трифонова ориентировано и на традиции петербургской повести А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, Ф.М.Достоевского (так, рассмотренная ранее цитата о соотнесении счастья и несчастья в жизни человека, обозначенная в «Долгом прощании» как реминисценция из романа «Бесы», встречается и раньше в петербургской повести «Записки из подполья» в несколько видоизмененном виде: «.страдание-то ему равно настолько же и выгодно, как благоденствие»(4, т. 4, с. 175).
Физиологический очерк взаимодействует с конже (поэмой-прощанием). Именно поэтому образы героев Ю.Трифонова предельно концентрируют типические черты. Персонажи «укоренены» в своем социальном положении.
Среда определяет их поведение, поступки, и Ю.Трифонову достаточно дать две-три черты, чтобы создать образ героя («Старая актриса Алмазова шла к титану за кипятком, замешкалась в вестибюле, ушки топориком, и, когда Ляля кинула трубку, блеснул на секунду жадный старухин взгляд» (3, т.2, с.139). По законам физиологического очерка человек теряет право на собственную судьбу - таково большинство героев повести «Долгое прощание», за исключением Гриши Реброва и Сергея Леонидовича. Все персонажи произведения Ю. Трифонова - продукты среды существования и прежде всего театральной. Это и актеры, и режиссеры, и литературные консультанты. Автор описывает нравы, поклонников, высоких покровителей, пробивных драматургов и начинающих, использует специальные термины. Также тщательно презентированы место проживания, маршруты героев, круг знакомых, родственников. Ю.Трифонов вводит и черты очеркового стиля: случаи, события, увиденные мимоходом, фотографические, мгновенные снимки с натуры.
Финальная сцена прощания героя с городом, с прошлой жизнью уподоблена картине Марка Шагала (художнику будет посвящен трифоновский рассказ «В гостях у Шагала» из цикла «Опрокинутый дом»). Состояние Гриши Реброва накладывается на описание двух влюбленных, парящих над улицей, домами («Если бы не боялся показаться смешным, он мог бы подняться и взлететь над домами. Поезд отходил в двадцать один час. Ляля, наверно, бродила в халате по комнате, пила чай, а он улетал не прощаясь, парил в зимнем небе над крышами, исчезал, пропадал» (3,т.2, с.213).
Городские повести как жанр взаимодействуют с модификациями конже (поэма-прощание), физиологического очерка, исповеди, записок, социальной пьесы, комедии, сказки, притчи, анекдота. Активность отмеченных жанровых форм находится в зависимости от задач, поставленных авторами. Так, в «Долгом прощании» ведущая «партия» закреплена за жанровой формой конже (поэмы-прощания), в «Обмене» Ю. Трифонова, «Отдушине» В. Маканина - за физиологическим очерком, «Записках из-за угла» А. Битова, «Предварительных итогах» Ю. Трифонова, «Своем круге» Л. Петрушевской - за исповедью, в «Доме на набережной» - за сказкой, в повестях В. Маканина - за притчей, у В. Пьецуха - за пародией.
In article features of interaction of a genre form to a konzhe with a genre of the city story are analyzed. The dominating motive of farewell to the city defining stukturny features of works, composition, a chronotope, the concept of the personality is allocated. Key words: konzhe, city stories, motive offarewell to the city, motive of inevitability of death
Список литературы
1. Очеретин Ю. В. Литература Арраса XII-XIII веков. К проблеме формирования и развития городской литературы во Франции в средние века. Д.Д.Н. Майкоп, 1993
2. Булгаков М. Собр. соч. в 5-ти томах. М., 1990
3. Трифонов Ю. В. Собр. соч. в 4-х томах. М., 1985-1987
4. Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 15-ти томах. Л., СПб., 1988- 1996
Об авторе
Шаравин А.В. - доктор филологических наук, профессор Брянского государственного университета имени академика И. Г. Петровского.
