CC BY
12
УДК 261.7"1917/1930"
https://doi.org/10.24158/fik.2020.2.12
Посвятенко Юлия Викторовна
кандидат исторических наук, доцент, старший преподаватель кафедры истории и философии Национального исследовательского Московского государственного строительного университета
ВЗАИМОДЕИСТВИЕ ВЛАСТИ И ПРИХОДСКОГО ДУХОВЕНСТВА В 1917-1930-Е ГГ.
Posvyatenko Yulia Viktorovna
PhD in History, Associate Professor, Senior Lecturer, History and Philosophy Department, Moscow State National Research University of Civil Engineering
THE RELATIONSHIP BETWEEN THE STATE AND SECULAR CLERGY FROM 1917 TO THE 1930S
Аннотация:
В статье рассматриваются особенности взаимодействия церкви, верующих и органов власти в первые десятилетия существования Советского государства. На основе историографического обзора показаны важные периоды в развитии исследований данной тематики с характеристикой основных достижений. Показано, что в условиях атеистического подхода к изучению проблемы освобождение от религиозного сознания воспринималось как цель, поэтому и характер исследований до 1980-х гг. был политически ангажированным. Новый этап изучения проблемы требует расширения фактических данных о жизни приходского клира и религиозных общин. На материалах архивных дел показаны особенности взаимодействия власти с религиозной общиной храма Казанской иконы Божьей Матери погоста Борисоглеб в Баглачеве Улы-бышевской волости Владимирского уезда Владимирской губернии и судьба его причта.
Ключевые слова:
церковь, репрессии, служители культа, раскулачивание, Борисоглеб, Баглачево, А.И. Софийский, А.В. Орлов.
Summary:
The study deals with the interaction between the church, believers and authorities in the first decades of the Soviet state. A historiographical review helps reveal the crucial periods of research on their relationship and describes the major achievements in this regard. Since an atheistic approach forced researchers to regard liberation from religious consciousness as a goal, the studies were politically charged until the 1980s. Nowadays, there is a need for more detailed information about the life of secular clergy and religious communities. Based on the archives, the author demonstrates the relationship between the authorities and the religious community of the Church of the Kazan Mother of God in the churchyard of Borisogleb in Baglachevo, Ulybyshevskaya Volost, Vladimir District, Vladimir Province. The fate of its parish is described as well.
Keywords:
church, repression, ministers of religion, dispossession of the kulaks, Borisogleb, Baglachevo, A.I. Sofiysky, A.V. Oriov.
Проблемы взаимоотношений представителей церкви и органов власти стали предметом пристального внимания общественности и изучения для исследователей. В советский период характер исследований определялся государственной позицией, направленной на подавление церкви как общественного института и его негативного влияния на мировоззрение населения и настроения советского общества в целом. Это отразилось в первом десятилетии существования нового режима не только в основополагающих работах В.И. Ленина и других руководителей государства, но и в многочисленных работах, которые лишь служили комментариями к законодательству, касающемуся положения религиозных организаций и верующих [1].
В 1930-е гг. в условиях атеистического подхода к изучению проблемы советские исследователи рассматривали церковь и ее защитников как контрреволюционное, антинародное, враждебное явление, способствующее сохранению эксплуататорских отношений. Освобождение от религиозного сознания воспринималось как цель, поэтому и характер всех исследований был политически ангажированным. В целом с конца 1920-х гг. изучение взаимоотношений церкви и государства практически остановилось и активизировалось лишь в 1950-60-е гг., когда был взят курс на идеологическое обоснование борьбы с контрреволюционной деятельностью церкви агитационно-пропагандистскими методами.
Более объективный характер имела зарубежная историография проблемы, которая становилась вне цензуры и влияния церкви. Она развивалась прежде всего в среде русской эмиграции и акцентировала внимание на собирании и публикации фактов, полученных из разнородных источников (в том числе от очевидцев), их обобщении и оценке. Именно поэтому некоторые работы послужили важной основой для последующих поколений исследователей и были неоднократно переизданы в России [2].
В условиях политического кризиса советского режима середины 1980-х гг. начался новый период отечественной историографии. В работах отдельных исследователей появились факты, свидетельствующие о репрессиях представителей духовенства в рассматриваемый период [3].
Политика гласности, возрастающий интерес общественности и изменение роли церкви в жизни советского общества послужили значительным стимулом для усиления внимания исследователей к этой проблематике. Были предприняты первые попытки дать обобщенные данные по характеру взаимодействия властных институтов и церкви в советский период [4]. Появились работы, исследующие репрессии в отдельных местностях и регионах, содержащие значительный фактический материал. Тем не менее проблема базы источников широка и остается недостаточно изученной. Положение приходского духовенства пока не нашло широкого освещения в литературе. Прилагается немало усилий для выявления новых имен репрессированных среди духовенства и обстоятельств, приведших их к трагической судьбе.
После прихода к власти большевиков сложно складывались отношения между государством и Российской православной церковью, представители которой как раз в дни революции собрались на Поместный собор 1917-1918 гг. В этой обстановке и обозначились основные черты новых государственно-церковных отношений. Одним из эпизодов такого взаимодействия служит судьба причта Баглачевского прихода Улыбышевской волости Владимирского уезда Владимирской губернии. Еще в начале XX в. в приход храма Казанской иконы Божьей Матери погоста Бо-рисоглеб в Баглачеве входили 32 окрестные деревни. С приходом советской власти и изданием декрета 23 января 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» четко обозначились государственная политика и позиция церкви, выраженная патриархом Тихоном. Важными источниками сведений о происходящих событиях стали архивные фонды религиозных организаций, органов власти и архивно-следственные дела, в которых отразились особенности выстраивания отношений между верующими и государством.
Общины должны были обновить организационное устройство, тем самым сократив до минимума правосубъектность клира в правоотношениях с властью. Для реализации декрета верующие должны были зарегистрировать свою общину и совместно с представителями госструктур составить опись имущества, которое отныне, формально являясь государственным, было предоставлено в пользование общине. Волисполком предписывал выбрать представителей для реализации этого решения. В марте 1918 г. в Борисоглебской общине было проведено общее собрание, на котором из более чем 160 прихожан избраны представители для организации описи и охранения имущества храма в лице церковного старосты Савельева Герасима Савельевича и двух его помощников - Ефима Кирилловича Кириллова и Сижинова Ивана Ивановича.
С началом новой экономической политики отношение государства к церкви не улучшилось -в условиях необходимости борьбы с голодом начались массовые изъятия церковных ценностей, что способствовало дальнейшему ослаблению церкви как организации и росту разочарования в среде прихожан. В результате работы под руководством представителя Улыбышевского волостного исполнительного комитета в 1922 г. в Баглачеве изъято церковного имущества весом 95 пудов и 20 фунтов, в том числе изделий из серебра 19 фунтов 72 золотников весом (около 8 кг) [5]. Изъятие церковного имущества позволило властям не только найти средства для борьбы с голодом, но и точнее учесть оставшуюся собственность храма.
Позже организационное существование общины все более регламентировалось, и 8 июля 1923 г. был принят обязательный теперь Устав общины и договор. В протоколе общего собрания верующих храма Казанской иконы Божьей Матери в Баглачеве отмечалось, что в силу декрета от 23 апреля 1923 г. исполнительный орган общины ходатайствует о регистрации под новым названием «Общины верующих Православного Греко-Восточного Кафолического вероисповедания, основанной на признании Апостольских, Вселенских и Поместных соборов и святых отцов» [6].
В результате проведенных мероприятий был создан исполнительный орган общины верующих во главе с председателем Е.М. Матвеевым из деревни Кадыево, в который вошли крестьяне И.Н. Зеленов из деревни Якушево, М.В. Шелаханов из деревни Конюшино, и утверждены служители культа: священниками - Александр Орлов и Алексей Софийский, дьяконом - Петр Касаткин, псаломщиками - Григорий Нардов и Ефим Матвеев. Договор, заключенный общиной, предписывал не только «беречь народное достояние», т. е. храм и его имущество, но и «пользоваться им исключительно соответственно его назначению». Согласно тексту договора, не допускались проведение «политических собраний враждебного Советской власти направления, раздача или продажа книг или брошюр, листков и посланий, направленных против Советской власти и ее представителей... совершение набатных тревог для созыва населения в целях возбуждения его против Советской власти, ввиду чего мы [представители общины] обязуемся подчиняться всем распоряжениям местного волисполкома относительно распорядка пользования колоколами» [7]. Таким образом, контроль деятельности религиозных организаций усиливался, а возможности санкционной политики в отношении прихожан и служителей культа расширялись. Это отразилось на законодательном уровне и вылилось в создание комиссий по пересмотру списков лиц, лишенных избирательных прав еще Конституцией РСФСР. Не случайно в 1927-1930 гг.
были заведены дела о лишении этих прав причта рассматриваемой религиозной организации [8]. По данным 1927-1928 гг. в списках причта числились священники А.В. Орлов и А.И. Софийский, дьякон П.П. Касаткин, псаломщики П.А. Никитин, Е. Матвеев [9].
Дальнейшая судьба клира Казанского храма связана с раскулачиванием. Совещание бедноты и середняцкого актива деревни Конюшино от 17 февраля 1930 г. постановило: А. Орлова, А. Софийского и П. Касаткина отнести ко 2-й группе кулаков. На 9 марта 1930 г. была назначена продажа описанного имущества.
Раскулачивание А. Софийского (жена уехала от него еще в 1915 г.) происходило еще и на том основании, что жил он с некоей гражданкой Е.И. Юдановой, также имел 2373 рубля накоплений. Исходя из этого представители окружного исполкома сделали вывод, что он нажил свои доходы, используя труд батрачки, которая поселилась в его доме. В свою очередь Е.И. Юданова написала жалобу на то, что она работает у А. Софийского батрачкой, а вместе с имуществом А. Софийского были изъяты и ее вещи: корова (купила телку «уже живя у попа»), самовар и гардероб, и просила их вернуть, пока не прошла распродажа (просьба была удовлетворена). Сам А. Софийский написал просьбу об отмене раскулачивания, так как «.живу я своим трудом. служителем культа, занимаюсь собственным хозяйством в огороде и саду. Кроме обработки земли держал лошадь и пахал.». Из запрошенной исполкомом характеристики, написанной председателем общины Матвеевым, следует, что «служитель культа бестолковый полуграмотный поп. Вся семья давно разбежалась. Живет один с новой попадьей-работницей. Однако культурный по огородничеству, но бестолку накоплений нет. Агитацию вести не способен». Тем не менее, несмотря на подобную «спасительную» характеристику, Президиум Владимирского исполкома от 5 июня 1930 г. постановил, что А. Софийский «систематически применяет наемный труд батрачки. В хозяйстве имеются большие накопления в размере 2373 руб.», поэтому его жалобу оставить без удовлетворения и передать имущество в колхоз деревни Кадыево, а заявление Е.И. Юдановой перепроверить и, если ее вещи оказались изъяты, выдать неправильно описанные при раскулачивании вещи [10]. Аналогичными были действия по раскулачиванию остальных представителей клира [11].
Несмотря на проведенное раскулачивание, священников продолжали подвергать дальнейшим репрессиям. В ноябре 1930 г. за антисоветские высказывания на основании показаний свидетелей А. Орлов был осужден на 3 года высылки в Архангельск, а в 1938 г. он вновь осужден на 5 лет лагерей за антисоветскую деятельность [12]. На основе показаний других свидетелей А. Софийский был осужден тройкой 3 декабря 1937 г. по статье 58 на 10 лет лагерей, откуда, как и А. Орлов, он уже не вернулся. Интересно, что при составлении акта изъятия вещей А. Софийского в 1937 г. после его ареста указаны деньги серебром на сумму 62 рубля 71 копейка, сберкнижка на сумму более 8 тыс. рублей, облигаций на 650 рублей и осоавиахимовских билетов на 198 рублей. При этом проживал он в доме домохозяйки Е.И. Юдановой [13], т. е. пострадавшей от эксплуатации А. Софийского. Как можно понять из материалов дела, дом был предоставлен ей для проживания после раскулачивания. В результате остается не вполне понятной ситуация с ее заявлением, в котором она называет себя батрачкой. С одной стороны, она стремится оговорить перед властью своего сожителя и способствует его раскулачиванию, с другой - продолжает жить с ним под одной крышей и вести общее хозяйство, судя по свидетельствам Матвеева и нажитому имуществу в акте изъятия. Остается предположить, что заявление женщина могла писать и не вполне самостоятельно. В конечном счете все это соответствует общей ситуации преследования служителей культа и сокращения институционального влияния церкви на общество. Казанский храм в середине 1930-х гг. был лишен колоколов, оценочная стоимость здания в 1928-1929 гг. составляла 15 тыс. рублей. Несмотря на это, службы велись вплоть до его закрытия решением Ивановского облисполкома от 17 февраля 1939 г. [14]. По воспоминаниям старожилов, верующих стало меньше, храм быстро разорили. Разрушение стен здания начали якобы для проверки слуха о замурованных в них А. Софийским деньгах.
На протяжении всех 1920-30-х гг. во Владимирской губернии закрывают церкви, приспосабливая здания под хозяйственные нужды. Инициаторами ликвидации храмов выступают не только пионеры, жаждущие открытия своих клубов, но и трудовые коллективы работников, отдельные представители власти, выявляющие небрежное отношение прихожан и клира к церковному имуществу. В результате только во Владимирской губернии за период с 1918 по 1941 г. было закрыто 330 храмов [15]. Деятельность религиозных общин сопровождалась постоянным давлением со стороны властных структур и отдельных граждан.
Таким образом, на примере Баглачевского прихода Улыбышевской волости во Владимирской губернии, а с 1929 г. - Ивановской промышленной области можно понять, какие отношения складывались между религиозными общинами и властными структурами, какими методами Советское государство постепенно ужесточало отношение к служителям культа и религиозным ор-
ганизациям, стремясь к устранению их влияния на общество и сокращению численности верующих среди населения. Помимо введения в юридическую плоскость отношений между общиной и органами власти по вопросу пользования храмом и имуществом, к нему относящимся, представителей клира практически исключают из этих отношений как заинтересованную сторону. Причт в новой системе отношений должен был во всем подчиняться решениям «народа», т. е. совещаниям бедноты, чья ангажированность не вызывает сомнений. Власти систематически отслеживали состав новообразованных религиозных общин, постепенно формируя ненависть к эксплуататорским классам среди односельчан, что в сочетании с антицерковной пропагандой способствовало формированию пристрастного отношения общества к духовенству. Неудивительно, что для доказательства контрреволюционности попов находились соседи, чьи пересказы любых суждений священника о неразумности действий советской власти сулили следователям отчет об успешной работе по выявлению врагов, а священству - репрессии.
Ссылки:
1. Леонов С.В. Антицерковный террор в период Октябрьской революции сквозь призму историографии // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия 2: История. История Русской Православной Церкви. 2014. № 2 (57). С. 38-55. https://doi.org/10.15382/sturii201457.38-55.
2. Например: Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923. 5-е изд. М., 1990. 209 с. ; Польский М. Положение церкви в советской России: очерк бежавшего из России священника. Иерусалим, 1931. 122 с. ; и др.
3. Титов Ю.П. Революционные трибуналы в борьбе с церковной контрреволюцией // Историко-правовые вопросы взаимоотношений государства и церкви в истории России : сборник научных трудов Всесоюзного юридического заочного института / отв. ред. А.И. Исаев, О.А. Омельченко. М., 1988.
4. Одинцов М.И. Государство и церковь: история взаимоотношений, 1917-1938 гг. М., 1991. 63 с.
5. ГАВО (Государственный архив Владимирской области). Ф. Р-308. Оп. 1. Д. 4. Л. 1-7.
6. ГАВО. Ф. Р-307. Оп. 2. Д. 98. Л. 3-9.
7. ГАВО. Ф. Р-48. Оп. 10. Д. 637. Л. 5.
8. ГАВО. Ф. Р-37. Оп. 3. Д. 68. Л. 1.
9. ГАВО. Ф. Р-308. Оп. 1. Д. 1605. Л. 148.
10. ГАВО. Ф. Р-37. Оп. 3. Д. 1605. Л. 1-11.
11. Там же. Д. 219. Л. 1-5.
12. ГАВО. Ф. Р-307. Оп. 4. Д. 36. Л. 200 об.
13. Архив УФСБ России по Владимирской области. Д. П-940. Л. 1-19.
14. ГАИО. Ф. Р-2953. Оп. 1. Д. 16. Л. 21-21 об.
15. Минин С.Н. (иеромонах Варфоломей). Владимирская епархия в эпоху гонений [Электронный ресурс] // Владимирской епархии : офиц. сайт. URL: http://www.vladkan.ru/articles/10000018k.html (дата обращения: 08.01.2020).
Редакторы: Буянов Сергей Юрьевич, Тальчук Калерия Сергеевна Переводчик: Куликова Маргарита Александровна
