CC BY
30
Б01: 10.31168/2412-6446.2020.15.3-4.10
Взаимодействие славянских традиций
в Восточных Карпатах
(на примере демонологической лексики)*
Марина Михайловна Валенцова —
кандидат филологических наук,
старший научный сотрудник,
Институт славяноведения
Российской академии наук
Почтовый адрес: Ленинский проспект, 32А,
Москва, 119334, Россия
Электронный адрес: mvalent@mail.ru
Аннотация
Славяно-неславянские контакты в карпатском регионе давно привлекали внимание исследователей. Взаимодействию же славянских традиций уделялось меньше внимания. Трудности исследования близкородственных традиций очевидны. Вместе с тем понимание конвергентных процессов между ними, направления культурных заимствований и т. п. могут предоставить дополнительные сведения по истории исследуемых народов и развитию их языков. Анализ демонимов позволяет сделать предварительные заключения о процессах интерференции и культурного обмена в широкой полосе пограничья Польши и Словакии в Восточных Карпатах, куда с XIV в. продвигалось восточнославянское население (русины, или лемки). Подробный анализ некоторых демонимов с учетом их формы и семантики, ареалов, этимологии показал, что, например, термин boginka 'лесная женщина, похищающая детей' следует отличать от ЬоЫпа 'знахарка, ведунья' и что существует другая возможность этимологизации слова boginka, перенесенного с польской языковой территории и распространившегося в этом регионе. Общеславянский термин с корнем (баба Яга,]вяЬаЬа и др.) демонстрирует формальные и семантические различия в восточно-, западно- и южнославянской группах языков. Карпатские русины со временем восприняли западнославянский вид и значение слова (ЫпсСяЬаЬа 'ведьма, дикая женщина'). Из польской демонологии попал к словакам и русинам персонаж с названием татипа. Удивительным образом русины практически не восприняли западнославянский образ моры / мары; последний остался в целом в рамках восточнославянских рефлексий и огласовок корня (мара). Анализировались и другие термины. В целом можно констатировать, что, несмотря на общий карпатский слой, национальные славянские демонологии в Восточных Карпатах отчетливо различаются, они мало смешиваются и редко заимствуют друг у друга имена и образы.
Ключевые слова
Этнолингвистика, славянская демонология, Восточные Карпаты, культурная интерференция, заимствования, словаки, поляки, русины
Статья поступила в редакцию 27 октября 2020 г.
Цитирование: Валенцова М.М. Взаимодействие славянских традиций в Восточных Карпатах (на примере демонологической лексики) // Славянский мир в третьем тысячелетии. 2020. Т. 15. № 3-4. С. 145-159.
* Авторская работа выполнена при поддержке гранта РНФ № 17-18-01373 «Славянские архаические зоны в пространстве Европы: этнолингвистический аспект».
The Interaction of Slavic Traditions
in the Eastern Carpathians
(on the material of demonological vocabulary)
Marina M. Valentsova,
Ph.D., Senior Researcher,
Institute of Slavic Studies,
Russian Academy of Sciences
Postal address: Leninsky prospect, 32A,
Moscow, 119334 Russia
E-mail: mvalent@mail.ru
Abstract
Slavic-non-Slavic contacts in the Carpathian region have long attracted the attention of researchers. Less attention has been paid to the interaction between different Slavic traditions. The difficulties of studying closely related traditions are obvious. At the same time, understanding of the convergent processes between them, the direction of cultural borrowing, etc., can provide additional information on the history of the studied peoples and the development of their languages. The analysis of demonyms allows us to draw preliminary conclusions about the processes of interference and cultural exchange over a wide area of the borderlands of Poland and Slovakia in the Eastern Carpathians, where in the 14th century the East Slavic population (Rusyns, Lemkos) developed. A detailed analysis of some demonyms, taking into account their form and semantics, distribution areas, and etymology, showed that, for example, the term boginka 'forest woman abducting children' should be distinguished from bohina 'healer, sorceress', and that there is another etymological possibility for the word boginka; that it spread in the region from the Polish-speaking areas. A common Slavic term with the root *j§g- (baba Yaga, jezibaba, etc.) demonstrates formal and semantic differences in the East, West, and South Slavic language groups. The Carpathian Rusyns eventually adopted the West Slavic look and meaning of the word (hindzibaba 'witch, wild woman'). From Polish demonology, a character called mamuna came to the Slovaks and Rusyns. Surprisingly, the Rusyns were practically unaffected by the West Slavic image of the mora / mara; the latter remained generally within the framework of East Slavic reflections and root vowels. Other terms were also analysed. In general, it can be stated that despite the common Carpathian layer, the national Slavic demonologies in the Eastern Carpathians are distinctly different; they do not mix much and do not easily borrow names and images from each other.
Keywords
Ethnolinguistics, Slavic demonology, Eastern Carpathians, cultural interference, borrowings, Slovaks, Poles, Rusyns
Received 27 October 2020.
How to cite: Valentsova, M.M., 2020. Vzaimodeistvie slavianskikh traditsii v Vostoch-nykh Karpatakh (na primere demonologicheskoi leksiki) [The Interaction of Slavic Traditions in the Eastern Carpathians (On the Material of Demonological Vocabulary)]. Slavic World in the Third Millennium, vol. 15, no. 3-4, pp. 145-159.
Карпаты — регион уникальный, в том числе в этнолингвистическом и этнокультурном отношении. В данной работе нас будет интересовать северо-восточная часть Карпатской дуги, та область словацко-польского пограничья, где с начала XIV в. проходила валашская колонизация и восточнославянская экспансия с образованием широкой полосы древнерусского населения, получившего название русин, руснаков или, позже, лемков.
Речь пойдет о демонологической лексике и верованиях в этом регионе контакта сформировавшихся славянских этносов — польского, словацкого, карпатоукраинского, русинского. К анализу привлекается материал по демонологии русин Восточной Словакии (словац. гшт, тшпаЫ), компактно проживающих в округах Снина, Михаловце, Медзилаборце, Свидник, Стара Любовня и некоторых других, и лемков (пол., словац. IвтИ)1, проживавших в юго-восточных областях Польши — в повятах сондецком, гор-лицком, ясельском, кросненском, саноцком и отчасти лесковском2 (после войны, в 1945-1946 гг., массово выселенных на Украину или переселенных в северные, в том числе приморские, части Польши). Русинские черты заметны также у гуралей (пол. gorali, словац. gorali), проживающих в горных областях Западных Карпат по обе стороны словацко-польской границы.
Хотя русины Польши и Словакии в статье рассматриваются как единое целое, но, поскольку важным оказывается их восточнославянский генезис в противоположность западнославянскому, а также их отличие от западно-украинских групп (бойков, гуцулов, галичан), надо всё же отметить, что эти субэтносы русин различаются. В первую очередь в связи с тем, что территории их проживания заселялись в разное время разными восточнославянскими группами; кроме того, русинские территории внутренней и внешней стороны Карпат имеют, по словам М.Ю. Дронова, «принципиально разные исторические судьбы», а главное — у русин Пряшевщины в Словакии отсутствует лемковское самосознание3. С одной стороны, Казимеж Мошиньский отмечал определенную культурно-языковую общность горского населения Карпат4. С другой стороны, для лемковского населения исследователи отмечали значительную изолированность: «Своеобразные черты материальной и духовной культуры придают лемкам характер особой, индивидуальной группы, отличая их от соседей», они «привязаны к традиционным формам жизни», не воспринимают внешние влияния, нелегко
1 В статье восточнославянское население Польши и Словакии называется общим термином русины.
2 Smolenski J. Lemkowie i Lemkowszczyzna // O temkowszczyznie / pod red. W. Goetla. Od-bitka z XIII rocznika "Wierchow". Krakow: Towarzystwo Tatrzankie w Krakowie, 1935. S. 7.
3 „ „
Дронов М.Ю. Лемки и Лемковщина. Страницы истории и культуры самой западной Руси // Вестник Юго-Западной Руси. 2006. № 1. С. 93.
4 Moszynski K. Niektore przyczyny zroznicowania kultury ludowej w Polsce // Lud slowianski. 1938. T. 4. S. 65B. Здесь и далее перевод на русский автора статьи.
ассимилируются с соседями. Сёла чисто лемковские соседствуют с чисто польскими, смешанные поселения отсутствуют. Но на востоке на основе общего этноязыкового фона есть переходный пояс между Лемковщиной и Бойковщиной5.
Что касается языка, то «карпаторусинские диалекты относятся к восточной группе славянских языков и представляют собой продолжение западной части украинского диалектного континуума». Многие свойственные им специфические черты «обязаны польско-восточнословацко-русин-ским (и, шире, западноукраинским) контактам. В наибольшей степени эти контакты сказались на лемковских диалектах... Широко представленная в карпаторусинских диалектах ареальная лексика часто имеет западнославянское происхождение»6. В северных (лемковских) говорах меньше венгерских заимствований, чем в русинских говорах южнее Карпат, зато больше немецких слов; на оба идиома не воздействовали нивелирующие тенденции украинского литературного языка, зато значительно воздействуют польский и словацкий7.
Анализируя демонологическую лексику с точки зрения ее сохранности, интерференции, направления заимствований, необходимо учитывать эти и другие общие (исторические, социально-политические, этнографические, лингвистические) и специальные сведения, такие как диалектные различия самой праславянской демонологии, формирование и распространение общекарпатских элементов в сфере верований и в лексике. Безусловно, необходимы хорошее знание привлекаемых традиций, включая их ареаль-ные варианты; ареальная и диалектная оценка исследуемых компонентов; оценка частотности исследуемых элементов в каждой из традиций; оценка уникальности или системности каждого элемента народной демонологии; учет разного поведения в ситуации контакта (например, скорости заимствования) слова (термина) и мотива, обычая или поверья.
Ниже представлены результаты анализа некоторых русинско-западно-славянских взаимовлияний в мифологической лексике и связанных с ней верованиях.
1. Богиня, богинка. Лексема богиня является общеславянской, это производное с аффиксом -ут от *bogъ со значением 'богиня' (только для словацкого дается второе значение 'колдунья')8. Имя богиня и богинка для
5 Smolenski J. Lemkowie i Lemkowszczyzna... S. 8.
6 Скорвид С.С. Русинский язык // Большая российская энциклопедия. Электронная версия (2017). URL: https://bigenc.ru/linguistics/text/3520873 (дата обращения: 16.10.2020).
7 Kyräly P. Madarske a nemecke slova vo vychodnoslovenskych a ukrajinskych nareciach Vychodneho Slovenska // Studia Russica XXIII / red. L. Jaszay, A. Zoltan. Budapest: ELTE, 2009. S. 73-74.
8 Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд / под ред. О.Н. Трубачева. Вып. 2. М.: Наука, 1975. С. 163.
обозначения мифологического персонажа (далее — МП) характерно лишь для южнопольского и севернословацкого ареала: пол. boginka, bogunka, bogвnкa, bogina, bogina, bohynia, bogna9, словац. ЬоЫш, Ьокут, bohynka, ЬоЫпЫ, boginkaw, хотя спорадически встречается и в других зонах Мало-польши, а также в южной Мазовии11.
По рассказам из карпатского региона, богинки подменивали детей, а на их место подбрасывали своих — плаксивых и прожорливых (спишские гу-рали)12, в Татрах они сбивали людей с пути, вытворяли с ними шутки, хотя могли и помогать; по описанию из Закопане, жившие в глухих лесах бо-гинки — красивые и сильные девицы с большими грудями, которыми они хлопали по воде и завлекали молодых парней, и парни, попав к ним, должны были до изнеможения целовать и миловать богинок13. Нередко богинам (boginy) в рассказах из разных мест Малопольши приписывается функция давить во сне и сосать у спящих грудь, высасывать кровь. Диал. малопол. boginy, boginki — это МП, живущие у рек, уродливые, маленькие, с большими грудями, подменивающие младенцев. Как демонические существа, живущие в лесах, болотах, у рек, известны на Ораве и в регионах, прилегающих к северному Спишу14.
Словацкие богинки также известны в поверьях Оравы, Спиша и особенно Замагурья; описываются как злые уродливые существа высокого роста, иногда поросшие шерстью, с телесными уродствами, с большими грудями, которые они забрасывают за спину; живут в скалах, на болотах, крадут и подменивают здоровых человеческих детей своими уродливыми15. Учитывая распространение в Словакии этих МП с характерным набором признаков и именем лишь в северных горных регионах, пограничных с Польшей, в то время как в самой Польше они известны и в более северных областях вплоть до Мазовии, можно считать словацкие представления о богинках обусловленными польским влиянием.
У русин это особый персонаж, имеющий и черты польских и словацких богинок, и черты, им не свойственные, но отмечаемые, например, у южных славян (возможный реликт валашской миграции с Балкан): русин. боТы-ня — старая косматая женщина, живущая в лесах или скалах; после захода
9 Díwígol R. Polskie ludowe slownictwo mitologiczne. Krakow: Wydawnictwo naukowe Akademii pedagogicznej, 2004. S. 171.
10 Encyklopédia l'udovej kultúry Slovenska / ved. red. J. Botík, P. Slavkovsky. T. 1. [Bratislava]: Veda, 1995. S. 44.
11 Санникова О.В., Усачева В.В. Богинка // Славянские древности: этнолингвистический словарь: в 5 т. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995. С. 215.
12 Kolanowska K. Demonologia // Kultura ludowa Górali Spiskich / pod red. U. Janickiej-Krzywdy. Krakow: Centralny Osrodek Turystyki Górskiej PTTK, 2012. S. 305.
13 Pelka L.J. Polska demonologia ludowa. Warszawa: Iskry, 1987. S. 93.
14 Budzíszewska W. Polskie nazwy zmór i niektóre wierzenia z nimi zwi^zane // Studia z Filo-logii Polskiej i Slowianskiej. T. 27. 1991. S. 20.
15 Encyklopédia l'udovej kultúry Slovenska. T. 1. S. 44.
солнца богини стирали на реках, стуча пральниками (окр. Стара Любовня); маленькая лохматая девочка с мягким телом, потому что у нее нет костей (же aHi Kocmi немат). Когда она летела над лесом, поднимался сильный ветер16. Отсутствие костей у одной из ипостасей богини сопоставимо с образом болгарского вампира, которого представляли в виде мешка с кровью и без костей.
У гуцулов и бойков термина не обнаружено17, а укр. богиня — демоническое существо в виде безобразной старой бабы с нечеловеческой величины грудями, которыми она укрывается во время сна и использует их как валек для стирки; живет в ярах, лесных чащах, на берегах рек; крадет новорожденных, вместо которых подкидывает своих гадких и непослушных, — известна лишь на украинско-польском пограничье (Холмщина и Подляшье)18 и, очевидно, заимствована из польской традиции.
Названия демона богинка в польско-словацком карпатском поясе включают формы bogina / bohina / bohyna, а также boginka / bohinka / bohynka. Термин богинка осознается как диминутив от богиня — видимо, в связи с понижением статуса персонажа до демонического. Формы употребляются как синонимичные. Лешек Мошиньский считал bogyni кирилло-мефодиевским неосемантизмом, использовавшимся для обозначения языческих божеств и позже вошедшим в отдельные славянские языки; также Казимеж Мошинь-ский допускал, что пол. bogina, boginka следует переводить как 'ведьма'19.
При этом в чешско-словацком и карпатоукраинском ареалах (но не в польском) термины с корнем boh- (а также bog-) задействованы при номинации знахарей и предсказателей, т. е. языческих ведунов и провидцев: чеш., морав. bohynä, чеш. bohynnik, морав. boh, buh, bohon, bohynar, словац. bohyna, boh, zemsky boh, bogina, карп.-укр. бог, б/г, земний бог. Среди них не встречаются названия с суффиксом -k-, т. е. термин boginka / bohinka обозначает только МП.
Поэтому есть основания развести формы типа bogina и boginka, различные как формально, так и семантически20. Диминутивность термина boginka может оказаться обманчивой, следствием простого совпадения континуантов этимологически разных корней, если для богинки, которая хватает детей и убегает с ними в лес, в качестве этимона предложить индоевропейский корень bheg-- 'бежать', продолжениями которого являются ст.-сл. bezati 'бежать', лит. begti 'убегать', begas, begis 'бег, убегание',
16 Вархол Н. Жшка-демон в народному noBip'i' украшщв Сходно! Словаччини // Науко-вий збiрник Музею украшсько! культури у Свиднику. 1982. Т. 10. С. 276.
17 Хобзей Н. Гуцульська мiфологiя. Етнолшгвшгичний словник. Львiв: 1нститут украгно-знавства iM. I. Крип'якевича НАН Украши, 2002; Войтович Н. Народна демонолог1я Бойювщини. Львiв: Сполом, 2015.
18 Конева Я. Хтошчний свгг холмщаюв та шдляшуюв // Холмщина i Пщляшшя. 1сторико-етнографiчне дослвдження. Кшв: Родоввд, 1997. С. 315.
19 Diwigol R. Polskie ludowe slownictwo... S. 171.
20 Так сделано и в: Encyklopedia l'udovej kultury Slovenska. T. 1. S. 44.
а с продленной ступенью — каузатив boginit, boginti 'тащить что-то, волочить'21. Именно этот глагол — boginti — мог стать производящим на балто-славянской территории для названия существа, утаскивающего детей. Кроме того, Вацлав Блажек приводит древнегреческие континуанты этого индоевропейского корня, в семантике которых заложены потенциальные мифологические значения, всегда сопряженные со сферой страшного: qößoQ 'страх, ужас; (паническое) бегство', qoßärn 'пугать, устрашать;
в страхе бежать'. Такой же корень — bog--имело и название реки Южный
Буг: др.-рус. Богъ, у Констинтина Багрянородного Boyov, этимологически из *bhegu-/*bhogu- 'бежать'22. Использование индоевропейского корня со значением 'бежать' для номинации водных объектов не противоречит и даже поддерживает возможность использования его в названиях демонических существ, живущих у реки, стирающих по ночам, шлепая по воде вальками-грудями. Эта версия происхождения термина богинка также предполагает, что в Карпатах термин распространился, попав туда с польской языковой территории. О древнем происхождении демонима свидетельствует наличие множества фонетических вариантов наименования, в том числе формы с префиксом и-: ubogini, ubogenka, ubyhyna, еще раз подтверждающие версию названия богинки как «хватающей и убегающей».
2. Гуслярка. Производное от общеславянского *ggslb, *ggsli, мифологическое значение которого известно лишь в севернокарпатском регионе, а также в северной Польше и в Лужице: словац. горал. gusl'orka 'ведьма, колдунья' (окр. Наместово)23; guslarka 'ведьма' (Остурня)24; а также: guslit' 'гадать, предсказывать будущее' (Бобров, окр. Наместово)25, gusto 'магия' (Остурня)26. Пол. guslarz, guslarka, guslorka, guslorz, gus(l)nica, кашуб. guslar, guslarka, guslin, guslinka, guselnik, guselnica27, келец. guslica28 и другие слова с тем же корнем: guslic 'чаровать, колдовать', gusta 'чары, заклинания и связанные с ними обряды', кашуб. коцев. gusta, gusva 'колдовство, чары'29 и др. Н.-луж. guslowar 'колдун', guslowas 'колдун, заговаривающий болезни, напускающий чары'30, guslowas 'чаровать, заговаривать болезни; играть на скрипке'31.
21 Blaiek V. K pramenüm rek indoevropskych // Vesper Slavicus: Sbornik k nedozitym deva-desatinam prof. Radoslava Vecerky / ed. P. Malcik. Praha: Nakladatelstvi Lidove noviny, 2018. S. 70.
22 Ibid.
23 GrigelM. Goralske narecie. Slovnik. Namestovo: Studio F, Frantisek Teiak, 2004. S. 162, 404.
24 Blagoeva-Neumanovd T. tudova demonologia na Zamaguri v kontexte a korelaciach s demo-nologickymi predstavami vychodnych, juznych a zapadnych slovanov. Rigorozna praca. Bratislava, 1976. S. 137.
25 Slovnik slovenskych nareci / ved. red. I. Ripka. Bratislava: Veda, 1994. T. 1. S. 525.
26 Полевые материалы автора статьи.
27 Dzwigol R. Polskie ludowe slownictwo... S. 76.
28 Ibid. S. 47.
29 Ibid. S. 5.
30 Ibid. S. 76.
31 Ibid. S. 48.
В этом ряду русин. тушлярка 'ведьма' (Остурня)32 при отсутствии в других восточнославянских традициях выглядит западнославянским заимствованием.
Этимологически эти термины восходят к праслав. *ggsti 'играть на музыкальном инструменте', в дальнейшем — 'очаровывать музыкой', 'ворожить, чаровать', т. е. играть при заговаривании болезней, вводить с помощью музыки в состояние экстаза33.
3. Баба-Яга. Персонаж и его имя демонстрируют четкое диалектное членение славянской территории на западно- и восточнославянскую (оставляем в стороне южнославянские языки, в которых соответствующая лексика отличается по семантике).
Так, в русской и белорусской традиции термин имеет корневое -г-при чередовании в анлауте а-/я-/е-/о-/и-/ю-. Значение — 'баба Яга', реже 'ведьма' или 'дочь ведьмы': рус. Яга, Ягая баба, Ягабиха, Ягабова, Ягиха, Ягишна34; Ага-гнишна, баба-ягиба, ягастая, баба-ига, баба-ога, огабова, баба-лягаЪ5; Ега-баба, ёгабовна, еги-баба, егибиха, егибобаЪ6, рус. смолен. Баба-юга37 и др.; бел. Баба Яга, Ягтя, Юга38, ягй, бйба игй.
В западнославянских языках представлены только корневые z, dz, z, с назальными или неназальными гласными (формы с компонентом jaga считаются русскими культурными заимствованиями), значение — 'колдунья, ведьма', 'злая, сварливая, неопрятная женщина': словац. jezibaba, jeñdzibaba, endzibaba, hendzibaba39, jindzibaba (Замагурье)40; др.-чеш. jézé, jézénka, чеш. jezinka, ляшск. jaza 'о злой женщине', jezibaba, jedi-41; пол. baba j§dza, jedza, idza, j§dzona (baba), jgdzybabct42, indzibaba, jindza4i, кашуб. jqза, jqzа, р^а, jq^baba, babojgdza и др.44
32 Вархол Н. Жшка-демон... С. 290.
33 Diwigol R. Polskie ludowe slownictwo... S. 48.
34 ВласоваМ. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб.: Северо-Запад, 1995. С. 369.
35 Новичкова Т.А. Русский демонологический словарь. СПб.: Петербургский писатель, 1995. С. 28.
36 Словарь русских народных говоров / гл. ред. Ф.П. Филин. Вып. 8. Л.: Наука, 1972. С. 315-316.
37 Добровольскш В.Н. Смоленскш областной словарь. Смоленск: Типография П.А. Силина, 1914. С. 18.
38 Беларуская мiфалогiя: энцыклапедычны слоушк / склад. I. Клiмковiч. Мшск: Беларусь, 2004. С. 34.
39 Slovnik slovenskych nareci... T. 1. S. 726-727.
40 Blagoeva-Neumanovä T. tudova demonologia... S. 137.
41 Machek V. Etymologicky slovnik jazyka ceskeho. Fotoreprint podle 3. vydani z roku 1971. Praha: Lidove noviny, 2010. S. 225.
42 Санникова О.В. Польская мифологическая лексика в этнолингвистическом и сравнительно-историческом освещении: дис. ... канд. филол. наук. М., 1990. С. 91, 100.
43 Kqs J. Ilustrowany leksykon gwary i kultury podhalanskiej. T. 4. Krakow: Astraia, 2017. S. 146, 310.
44 Diwigol R. Polskie ludowe slownictwo. S. 80.
Переходный пояс представляют украинские говоры — и с корневым -г-, и с -з-: яга, яз1баба45, язя, яз^баба46, галицко-рус. язя47; гуцул. язя48.
У русин Словакии регулярно корневое -ж- (-г-): русин. гтжгбйба 'баба Яга'49, чаще в значениях, близких к западнославянским — 'ведьма, дикая баба': ежибаба, (h)indzibaba, ежибаби — страшные носатые бабы, живущие в скалах, по функции аналогичные дикой бабе; как и богинки, крали на полях горох, их ловили в единственный сапог; они могли научить людей пользоваться полезными свойствами растений (Тихий Поток, окр. Прешов)50. Используют тайную речь (с добавлением перед каждым слогом частицы не- или заимствованных формантов); крадут здоровых человеческих детей, подкидывая своих, уродливых51. Гинджибабой пугали детей: Гинджибабу са дти пуджали, в nici мае хижу, а прийде — мае метлу, приде на Memni а тя возьме (Убля)52.
И лишь изредка в русинских и лемковских островных ареалах встречается термин в «русской» огласовке — Baba Jaga: «Давно, давно это было, так говорили, или так назывались или Бабы Яги (Babe Jagi), или, скорее, это была ведьма (strzyga), или дикая женщина (dziwozona), или бо-сорка (bosiorka). Они жили на горах, около того леса» (Недзица, польский Спиш)53. Термин baba jaga54 зафиксирован также в Подгалье, где проходила валашская колонизация и заметно восточнославянское влияние.
4. Русинская мамона — «женский МП, заимствованный из польской традиции»55, с чем нельзя не согласиться.
Мамуна, мамона — МП, вредящий беременным женщинам, роженицам и новорожденным младенцам; известен преимущественно в польской народной демонологии (частично — в карпатоукраинских и восточнословац-ких верованиях); по ряду признаков сближается с богинкой56.
В Малопольше богинки назывались mamona, mamuna, mamqna и т. п. В Ленчицком повяте mamuna — это злой дух, показывающийся только в полдень и похищающий детей с поля57.
45 Гринченко Б. Словарь украинского языка, собранный редакцией журнала «Киевская старина». Т. 4. Киев, 1909. С. 535, 537.
46
Этимологический словарь. Вып. 6. 1979. С. 68.
47 Потебня А.А. Символ и миф в народной культуре. М.: Лабиринт, 2000. С. 161, прим. 4.
48 Хобзей Н. Гуцульська мiфологiя... С. 199.
49 Керча И. Словник русинсько-руськый. Ужгород: ПолиПринт, 2007. Т. 1, 2. С. 163.
50 Вархол Н. Жшка-демон... С. 277.
51 Там же. С. 278.
52 Полевые материалы автора статьи.
53 Kolanowska K. Demonologia. S. 305.
54 Kqs J. Ilustrowany leksykon... T. 1. S. 144.
55 Вархол Н. Жшка-демон... С. 276.
56 Виноградова Л.Н. Мамуна, мамона // Славянские древности: этнолингвистический словарь / под общей ред. Н.И. Толстого: в 5 т. Т. 3. М.: Международные отношения, 2004. С. 176-177.
57 Diwigol R. Polskie ludowe slownictwo. S. 164.
Словацкий термин имеет другие значения: mamuna 'страшилище'58, mamuna (вост.-словац.) 'привидение, страшилище'59; mamuna — злой дух, покаянная душа (dusa na pokucie), которая не имеет покоя и блуждает по свету (Замагурье)60. Кроме того, в рассматриваемом регионе словацкая mamuna — ночной дух, который давит на человека во сне, человек как будто кричит, но его не слышно; никто не знает, что это такое (Велька Лесна, окр. Стара Любовня)61. Мамунами становились женщины, умершие без очищения; они вредили роженицам (Вост. Словакия)62.
В русинских быличках мамуной (какой-то нечистой силой) называли выведенного из яйца демона-обогатителя: То мамуна якаси, то не же зо шьватого было зробене, але то была якасы мамуна наробена (Страняны, окр. Стара Любовня)63. Производный глагол имеет значение 'водить, заставлять плутать': ze ked dakto v lese ze mamunilo, ze sla ta Jendraskova, ze zabludila, ze mamunilo [что когда кто-нибудь в лесу, то может мамунить, и шла та Ендраскова, и заблудилась, мамунило ее] (Остурня)64. В лемковских говорах зафиксированы: мамуна 'закрытая, замаскированная фигура', ма-мунка 'кукла'65. Налицо размытость, большая вариативность образа маму-ны у русин, аналогичная неопределенности мамуны у словаков.
5. Персонаж mara / mora чрезвычайно популярен в словацкой мифологии. Широко распространена mora (zmora, mara) и на польской территории. В обеих западнославянских традициях МП обозначает душу живого человека, выходящую по ночам и вредящую обидчику; душу умершего человека (в том числе ведьмы), отрабатывающего на земле свои грехи. Мара / мора / змора душит спящих, давит, садясь на грудь, сосет у них кровь или молоко из груди66.
У русин персонажа с таким именем и набором функций нет. Основную функцию моры — давить, душить во сне — взяли на себя ведьма (sotona), домовой черт (демон-обогатитель), упырь. Сам физиологический феномен ночного удушья известен: Было такой — же ай мет са стало — же на-приклад ня в ночи дусить, неможете са ат обернути, ат гнути... але то у спанню так ся прийде, же то чоловж не може аш ся пробудити, а то ц дух, Ц шо... Не знаву, Ц то справдi прийде тат духмертвий, же ту сяде,
58 Kálal K., Kálal M. Slovensky slovník z literatúry aj nárecí. Slovensko-Cesky differenciálny. V Banskej Bystrici: Tlacou Slovenskej Grafie, 1923. S. 322.
59 Slovník slovenskych náreCí... T. 2. 2006. S. 119.
60 Blagoeva-Neumanová T. tudová démonológia... S. 114.
61 Archív textov Ústavu Etnológie SAV, Bratislava, inv. C. 790.
62 Slovensko. tud / ved. red. B. Filová, J. Mjartan. Bratislava: Obzor, 1975. Casi 2. S. 1029.
63 Вархол Н. Народна демонолом украшщв Словаччини. Svidník: Tlaciareñ svidnicka, s.r.o., 2017. С. 377.
64 Полевые материалы автора статьи.
65 Хобзей Н. Гуцульська мiфологiя... С. 124.
66 Dzwigol R. Polskie ludowe slownictwo... S. 56-57.
то не можете сами гнути ani ся пробудити, а чути, же дусит, же... то так Mi е. Бог зна, шо то (Руский Грабовец)67. Однако это состояние не связывают с деятельностью моры как демона. На прямой вопрос, что же давило ночью во сне, отвечали: Прилягло ня дащо, прилягать го дащо в ночи. Або: якась мара на ня пришла. Шось нечистой ня прилкать (Убля)68; Но таке трапить... ходить, же ночну мору мае (Руский Поток)69. Но значение это обезличенное, близкое к значению в лемковском: Кажут: «Бодай те мара взяла», — але не знают, що то е? Слабгсть яка, чи що? (пов. Рава Русская, ныне Львовская обл)70.
Лексема мара известна и в составе проклятия: То е така лайка: «Мара бы тя взяла!» (Руский Грабовец)71, и в других фразеологических сочетаниях: Яка мара тя ту принесла? Або кедь шов таю чоловт: «То шо за мара iде?» (Убля)72.
У словацких русин сохранилось понимание мары как привидения, того, что давит, морочит, кажется, является, свойственное украинской и другим восточнославянским традициям, ср.: укр. мара 'привидение, дух', бел. мара 'привидение, тяжелый сон, кошмар; тень, душа мертвеца', рус. мара 'морок, искушение, наваждение'73 — в соответствии с о.-слав. *mara 'призрак, привидение, наваждение, обман чувств, морок, болезнь'.
В западноукраинских говорах выкристаллизовываются значения 'нечистая сила вообще', 'черт', 'ведьма', у галицких лемков марник 'бес' и далее у лемков мара 'черт'74.
Но ни таких ярких словацких или польских мотивов, как посещение марой ночью людей, проникновение в дом через замочную скважину, выворачивание своих внутренностей перед дверью, ни многочисленных способов защиты от мары15 у русин не отмечено. Только в Остурне, которая считается самым западным русинским селом, mara похожа на словацкий персонаж: [Мара, ну когда-то говорили, что мара какая-то ходила и наваливалась на людей ночью. — [А что это, мара?] — Откуда мне знать? Я не знаю. И на меня наваливалась. — И крестик такой сделала тут, на рубашке... — Да, потом крестик сделала эта мара, так говорили, я не знаю. [А какого цвета крестик?] — Черный, такой черный. Старые женщины так рассказывали. Раз так ходила и всё наваливалась. А потом то ли ей священник дал, или как это было. купила замок, такой, не закрытый. А потом, когда
67 Полевые материалы автора статьи.
68 Там же.
69 Там же.
70 Санникова О.В. Польская мифологическая лексика... С. 149.
71 Полевые материалы автора.
72 Там же.
73 Хобзей Н. Гуцульська мiфологiя... С. 126-127.
74 Там же. С. 126.
75 См.: АгсЫу textov ^ БАУ... inv.fi. 168, 763, 803.
мара на нее навалилась, этот замок надо было замкнуть, и она туда попалась, в этот замок, и потом уже больше не ходила] (Остурня)76.
6. Русинская яскыня — красивая девушка со светлыми длинными волосами, жила в пещере, показывалась в солнечный день, вреда не причиняла (окр. Снины, Бардеёва)77. Является, по-видимому, собственно русинским персонажем, имя которого образовано от русин. яскыня 'пещера' < словац. jaskyña 'то же', «опознанного» в духе народной этимологии как название МП с суффиксом -yña и сближенного со словами: яскравый 'яркий', яскри-тися 'искриться, сверкать, блестеть'. Само словац. jaskyña, чеш. jeskyne, пол. jaskinia, укр. диал. яскиня 'пещера' — праслав. *askyni — типичный западнославянский элемент лексики с древним суффиксом -yni; зап.-укр. диал. яскиня, по-видимому, является заимствованием из словацкого или польского78.
Примеров взаимных влияний между тремя традициями рассматриваемого региона, конечно, гораздо больше. Без подробного разбора упомяну хотя бы русинскую дику бабу, которая при восточнославянском оформлении адъектива обозначает в целом западнославянского персонажа типа словац. diva zenka. Образ и имя русалки — русинский экспорт в восточные регионы Польши и Словакии. Вост.-словац. veternica, хоть и с другой семантикой (это одно из названий ведьмы), заимствована у русин, ср.: ветерниця, eimep-ниця. Восточнославянским влиянием обусловлено появление в восточносло-вацких микроареалах персонифицированных календарных праздников Савы и Варвары (иногда одного — Савы-Варвары), обрастающих поверьями и быличками. Подгалянское название ведьмы matóha, matocha, matóga — заимствование из словацкого mátoha 'страшилище'79 и др.
В целом можно сказать, что, несмотря на наличие яркой и специфической собственно карпатской демонологии, в карпатском регионе отчетливо различаются национальные демонологии — польская, словацкая и русинская. И они не сильно смешиваются, не часто заимствуют друг у друга имена и МП. Влияние русин распространяется в Польше и Словакии преимущественно в областях непосредственного контакта, где жили или до сих пор живут русины и гурали, т. е. в горных карпатских регионах. Словацкое и польское влияние на русинскую демонологию более заметно, поскольку реализуется прежде всего на уровне лексики.
Как писал Н.И. Толстой, «лингвистическая непрерывность, т.е. зоны переходных говоров, наблюдаются в современной Славии лишь в пределах отдельных славянских языковых групп: восточнославянской, южнославянской, западнославянской. <. .> Характерно, однако, что переходных гово-
76 Полевые материалы автора статьи.
77 Вархол Н. Жшка-демон... С. 282; Она же. Народна демонолог1я... Б. 54.
78 Этимологический словарь. Вып. 1. 1974. С. 81-82.
79 1)2тдо1 Е. РоЫае ludowe slownictwo... Б. 84.
ров между отдельными группами славянских языков — южно-, западно- и восточнославянских — нет»80. То же можно сказать и о демонологии. Действительно, даже многовековое проживание русин на западнославянской территории, бок о бок с поляками и словаками, не нарушило собственно восточнославянской основы языка и традиционной культуры. Несмотря на заимствование отдельных терминов, элементов поверий, нарративов, русины не потеряли яркой самобытности и в свою очередь экспортировали соседям ряд своих культурных особенностей. Не создав переходного пояса в этнолингвистическом отношении, русины конституировались как отдельный народ, сохранив свои диалекты как в языке, так и в культуре.
Литература
Вархол Н. Жшка-демон в народному noBip'i украшщв Схвдно! Словаччини // Науковий збiрник Музею украшсько! культури у Свиднику. Т. 10. 1982. С. 275-302.
Вархол Н. Народна демонолопя украшщв Словаччини. Svidnik: Tlaciaren svid-nicka, s.r.o., 2017.
Виноградова Л.Н. Мамуна, мамона // Славянские древности: этнолингвистический словарь: в 5 т. / под общей ред. Н.И. Толстого. Т. 3. М.: Международные отношения, 2004. С. 176-178.
Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб.: Северо-Запад, 1995.
Войтович Н. Народна демонолопя Бойтвщини. Львiв: Сполом, 2015.
Дронов М.Ю. Лемки и Лемковщина. Страницы истории и культуры самой западной Руси // Вестник Юго-Западной Руси. 2006. № 1. С. 91-103.
Конева Я. Хтошчний сви холмщаюв та тдляшуюв // Холмщина i Шдляшшя. Iсторико-етнографiчне дослвдження / ввдп. ред. В. Борисенко. Кт'в: Родоввд, 1997. С. 310-315.
Потебня А.А. Символ и миф в народной культуре. М.: Лабиринт, 2000.
Санникова О.В. Польская мифологическая лексика в этнолингвистическом и сравнительно-историческом освещении: дис. ... канд. филол. наук. М., 1990.
Санникова О.В., Усачева В.В. Богинка // Славянские древности: этнолингвистический словарь: в 5 т. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995. С. 215-217.
Скорвид С.С. Русинский язык // Большая российская энциклопедия. Электронная версия (2017). URL: https://bigenc.ru/linguistics/text/3520873 (дата обращения: 16.10.2020).
Толстой Н.И. О соотношении центрального и маргинальных ареалов в современной Славии // Толстой Н.И. Избранные труды. Очерки по славянскому языкознанию. Т. 3. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 10-30.
80 Толстой Н.И. О соотношении центрального и маргинальных ареалов в современной Славии // Толстой Н.И. Избранные труды. М.: Языки русской культуры, 1999. Т. 3: Очерки по славянскому языкознанию. С. 12.
Blagoeva-Neumanova T. Eudova demonologia na Zamaguri v kontexte a korelaci-ach s demonologickymi predstavami vychodnych, juznych a zapadnych slovanov. Rigorozna praca. Bratislava, 1976.
Blazek V. K pramenum rek indoevropskych // Vesper Slavicus: Sbornik k nedozitym devadesatinam prof. Radoslava Vecerky / ed. P. Malcik. Praha: Lidove noviny, 2018. S. 59-80.
Budziszewska W. Polskie nazwy zmor i niektore wierzenia z nimi zwi^zane // Studia z Filologii Polskiej i Slowianskiej. T. 27. 1991. S. 17-23.
Dzwigol R. Polskie ludowe slownictwo mitologiczne. Krakow: Wydawnictwo naukowe Akademii pedagogicznej, 2004.
Kolanowska K. Demonologia // Kultura ludowa Gorali Spiskich / pod red. U. Janic-kiej-Krzywdy. Krakow: Centralny Osrodek Turystyki Gorskiej PTTK, 2012. S. 299-310.
Kyraly P. Mad'arske a nemecke slova vo vychodnoslovenskych a ukrajinskych nare-ciach Vychodneho Slovenska // Studia Russica XXIII. 2009. S. 55-80.
Moszynski K. Niektore przyczyny zroznicowania kultury ludowej w Polsce // Lud slowianski. Pismo poswi^cone dialektologji i etnografji Slowian. T. 4. 1938. S. 65B-117B.
Pelka L.J. Polska demonologia ludowa. Warszawa: Iskry, 1987.
Slovensko. Eud / ved. red. B. Filova, J. Mjartan. Bratislava: Obzor, 1975. Cast' 2.
Smolenski J. Eemkowie i Eemkowszczyzna // O Eemkowszczyznie / pod red. W. Go-etla. Odbitka z XIII rocznika "Wierchow". Krakow: Towarzystwo Tatrzankie w Krakowie, 1935. S. 6-13.
References
Blagoeva-Neumanova, T., 1976. Eudova demonologia na Zamaguri v kontexte a ko-relaciach s demonologickymi predstavami vychodnych, juznych a zapadnych slo-vanov. Rigorozna praca. Bratislava.
Blazek, V., 2018. K pramenum rek indoevropskych. In: Malcik, P., ed., 2018. Vesper Slavicus: Sbornik k nedozitym devadesatinam prof. Radoslava Vecerky. Praha: Lidove noviny, pp. 59-80.
Budziszewska, W., 1991. Polskie nazwy zmor i niektore wierzenia z nimi zwi^zane. Studia z Filologii Polskiej i Slowianskiej, XXVII, pp. 17-23.
Dronov, M.Iu., 2006. Lemki i Lemkovshchina. Stranitsy istorii i kul'tury samoi zapad-noi Rusi [Lemkos and Lemkoland. Pages of history and culture of the most Western Rus']. Vestnik lugo-Zapadnoi Rusi, 1, pp. 91-103.
Dzwigol, R., 2004. Polskie ludowe slownictwo mitologiczne. Krakow: Wydawnictwo naukowe Akademii pedagogicznej.
Filova, B., Mjartan, J., eds, 1975. Slovensko. Eud. Bratislava: Obzor, part II.
Kolanowska, K., 2012. Demonologia. In: Janicka-Krzywda, U., ed., 2012. Kultura ludowa Gorali Spiskich. Krakow: Centralny Osrodek Turystyki Gorskiej PTTK, pp. 299-310.
Konieva, Ia., 1997. Khtonichnyi svit kholmshchakiv ta pidliashukiv. In: Borisenko, V., ed., 1997. Kholmshchyna i Pidliashshia. Istoryko-etnografichne doslidzhennia
[Kholmshchyna and Pidliashshia. Historical and ethnographic research]. Kiev: Rodovid, pp. 310-315.
Kyraly, P., 2009. Mad'arské a nemecké slova vo vychodnoslovenskych a ukrajinskych nareciach Vychodného Slovenska. In: Jaszay, L., Zoltan, A., eds, 2009. Studia Rus-sica XXIII. Budapest: ELTE, pp. 55-80.
Moszynski, K., 1938. Niektore przyczyny zroznicowania kultury ludowej w Polsce. Lud slowianski. Pismo poswiçcone dialektologji i etnografji Slowian, 4, pp. 65B-117B.
Pelka, L.J., 1987. Polska demonologia ludowa. Warszawa: Iskry.
Potebnia, A.A., 2000. Simvol i mif v narodnoi kul'ture [Simbol and myth in the folk culture]. Moscow: Labirint.
Sannikova, O.V., 1990. Pol'skaia mifologicheskaia leksika v etnolingvisticheskom i sravnitel'no-istoricheskom osveshchenii [Polish mythological lexics in ethno-linguistic and comparative historical aspect]. Dis. kand. filol. nauk. Moscow: Institute of Slavic and Balcanic Studies.
Sannikova, O.V., Usacheva, V.V., 1995. Boginka [Boginka]. In: Tolstoi, N.I., ed., 1995. Slavianskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar'. V 5-ti tomakh [Slavic antiquities. Ethnolinguistic dictionary. 5 volumes]. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, vol. 1, pp. 215-217.
Skorvid, S.S., 2017. Rusinskii iazyk. In: Bol'shaia rossiiskaia entsiklopediia. Elek-tronnaia versiia [Big Russian Encyclopedia. Electronic version]. URL: https:// bigenc.ru/linguistics/text/3520873 (accessed: 16.10.2020).
Smolenski, J., 1935. temkowie i temkowszczyzna. In: Goetl, W., 1935. O Lem-kowszczyinie. Odbitka z XIII rocznika "Wierchôw". Krakow: Towarzystwo Ta-trzankie w Krakowie, pp. 6-13.
Tolstoi, N.I., 1999. O sootnoshenii tsentral'nogo i marginal'nykh arealov v sovre-mennoi Slavii [On the ratio of the central and marginal areals in modern Slavia]. In: Tolstoy, N.I., 1999. Izbrannye trudy [Selected works]. Moscow: Iazyki russkoi kul'tury. Vol. 3: Ocherkipo slavianskomu iazykoznaniiu [Essays on Slavic linguistics], pp. 10-30.
Varkhol, N., 1982. Zhinka-demon v narodnomu povir'i ukraintsiv Skhidnoi Slovach-chyny [The woman-demon in the folk beliefs of the Ukrainians of Eastern Slovakia]. Naukovyi zbirnyk Muzeiu ukrains'koi kul'tury u Svydnyku, 10, pp. 275-302.
Varkhol, N., 2017. Narodna demonolohiia ukraintsiv Slovachchyny [Folk demonology of the Ukrainians of Slovakia]. Svidnik: Tlaciaren svidnicka, s.r.o.
Vinogradova, L.N., 2004. Mamuna, mamona. In: Tolstoi, N.I., ed., 2004. Slavianskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar' v 5-ti tomakh [Slavic antiquities. Ethnolinguistic dictionary. 5 volumes]. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, vol. 3, pp. 176-178.
Vlasova, M., 1995. Novaia ABEVEGA russkikh sueverii [New ALFABET of Russian beliefs]. Saint Petersburg: Severo-Zapad.
Voitovych, N., 2015. Narodna demonolohiia Boikivshchyny [Folk demonology in Boykovshina]. Lviv: Spolom.
