CC BY
135
УДК: 947.084.6 (571.6)
Е. Н. Чернолуцкая
ВЫСЕЛЕНИЕ СЕМЕЙ «ВРАГОВ НАРОДА» С ТЕРРИТОРИИ СОВЕТСКОГО ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА В КОНЦЕ 1930-х годов КАК ФОРМА МАССОВЫХ ДЕПОРТАЦИЙ
Рассматриваются характер и масштабы кампании по выселению с территории советского Дальнего Востока семей, главы которых были репрессированы в годы Большого террора. Показано, что в 1937-1938 гг. общее число таких выселенцев превышало 10 тыс. семей. На основе анализа архивных документов и мемуарных источников автор приходит к выводу, что данная кампания являлась одной из форм массовых сталинских депортаций и была нацелена на социальную «чистку» пограничного региона в условиях угрозы войны с Японией.
Ключевые слова: сталинские депортации, семьи «врагов народа», социальная «чистка», советский Дальний Восток.
The expulsion of the families of the “enemies of the people” from the Soviet Far East in the late 1930s as a form of mass deportation. ELENA N. CHERNOLUTSKAIA (Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East, FEB RAS, Vladivostok).
The article deals with character and the scale of the campaign of expelling the families, the heads of which were subjected to repressions in the years of Great Terror, from the Soviet Far East. The total number of such families surpassed 10,000 in 1937-1938. Basing on archive documents and memoirs the author draws a conclusion that the campaign was a form of mass Stalinist deportations aimed at social “purge” of the frontier region under the threat of war with Japan.
Key words: Stalinist deportations, families of the “enemies of the people”, social purges, Soviet Far East.
В современной историографии большое внимание уделяется проблеме массовых депортаций в СССР как одной из главных составных частей сталинской репрессивной политики [1, 5; 6, т. 5, с. 24-30, и др.]. Проведен их обобщающий анализ с выделением отдельных операций и этапов. Исследователями показаны основные черты, определившие репрессивную функцию депортаций: административный (внесудебный) характер и спи-сочность (контингентность), т.е. направленность не на конкретного индивида, а на определенную группу, отвечавшую заданным сверху критериям (по социальному, этническому или другим признакам) [11, с. 11, 12]. Далее для удобства сравнения мы будем называть такие депортации «классическими». Их хрестоматийными примерами стали так называемая кулацкая ссылка начала 1930-х годов, выселение корейцев с Дальнего Востока в 1937 г., немцев из европейской части страны в 1941 г., отправка на спецпоселение послевоенных репатриантов, и др. Несмотря на столь пристальное внимание к проблеме, вне анализа историков остались некоторые виды принудительных миграций, которые не имели ярко выраженных формальных признаков депортационных операций. Одна из них была проведена на Дальнем Востоке в годы
Большого террора и заключалась в выселении за пределы региона семей, главы которых были расстреляны на основании обвинения по ст. 58 УК.
В предлагаемой статье мы ставим задачу проанализировать особенности и масштабы данной акции, определить ее место в сталинской депортационной политике.
Главной причиной того, что эта проблема не только не получила специального освещения в научной литературе, но вообще не ставилась, является трудность выявления необходимых источников. Если во время проведения большинства «классических» депортаций составлялась региональная и сводная отчетная документация, которая сохранилась в известных архивных фондах и доступна современному исследователю, то материалы по выселению семей расстрелянных граждан рассеяны и требуют больших временных затрат на их выявление и обобщение. Кроме того, основная информация хранится в архивах госбезопасности, доступ к которым ограничен. В этих условиях исследованию проблемы помогают косвенные (включая статистические) сведения, мемуарные источники, а также материалы краевых и областных «Книг Памяти», в которых
ЧЕРНОЛУЦКАЯ Елена Николаевна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник (Институт истории археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток). Е-mail: [email protected] © Чернолуцкая Е.Н., 2011
обнародован большой массив персональных данных о жертвах политических репрессий, в том числе подвергшихся принудительному выселению.
Депортация, о которой пойдет речь, была тесно связана с одним из жесточайших периодов государственной репрессивной политики в СССР, известным как Большой террор. Не останавливаясь подробно на его общей характеристике, довольно полно представленной в многочисленных исследованиях [2, 12, 19, и др.], отметим лишь те моменты, которые непосредственно касаются нашего сюжета. Формальным началом Большого террора считается принятие Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антисоветских элементах» от 2 июля 1937 г., которое давало поручение республиканским, региональным и местным органам власти «.. .взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через “тройки”, а остальные - менее активные, но все же вражеские элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД» [8, с. 234, 235]. Для этого областные и краевые власти должны были представить для утверждения в ЦК предполагавшееся число («лимиты») лиц, подлежавших расстрелу и высылке, и создать специальные «тройки» по политическим делам (в составе руководителя НКВД, первого секретаря партии и прокурора данной территории), на которые и возлагалось вынесение приговоров.
Практическая реализация этого политического решения началась с издания оперативного приказа НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», утвержденного Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля, еще более ужесточившего методы государственного насилия. Теперь предусматривалось только два вида наказания - расстрел и заключение в лагеря и тюрьмы на сроки от 8 до 10 лет [4, с. 96-104;
8, с. 273-281]. В дальнейшем список групп преследования постоянно расширялся, утвержденные политбюро региональные «лимиты» на репрессии доходили до десятков тысяч человек и в течение года неоднократно повышались. Для ДВК к середине 1938 г. они в общей сложности достигли 36 тыс. чел., в том числе 25 тыс.
- на расстрел и 11 тыс. - на заключение в лагеря1, что составляло 1,5% от численности местного населения (наивысший региональный показатель по стране) [17; 19, с. 126]. В действительности, по официальным данным, органы НКВД на Дальнем Востоке в 1937-1938 гг. арестовали 60 830 чел. [подсчитано по: 9, с. 335, 339]. Работа «троек» завершилась только в конце 1938 г., когда государство приостановило разгул террора Постановлением СНК и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября 1938 г. Дела арестованных стали пересматриваться, обвинения смягчались
1 И это без учета дополнительных «лимитов» на расстрел заключенных в дальневосточных исправительно-трудовых лагерях.
или аннулировались. Но это не означало полного прекращения репрессий. Немалая часть тюремных узников все же получила приговоры в виде лишения свободы или ссылки.
События 1937-1938 гг. имели трагические последствия не только для людей, непосредственно обвиненных по ст. 58 УК, но и для их родственников. Хотя приказом № 00447 оговаривалось, что «семьи приговоренных по первой и второй категории, как правило, не репрессируются», тем не менее в этом пункте были сделаны исключения. Те семьи, которые признавались «тройками» как «способные к активным антисоветским действиям», надлежало отправлять в лагеря или трудпо-селки [4, с. 99-100]. Уже через полмесяца после начала операции власть ужесточает это положение: 15 августа 1937 г. НКВД СССР издал оперативный приказ № 00486 «О репрессировании жен и размещении детей осужденных изменников Родины». Жены подлежали аресту и заключению в лагеря на 5-8 лет, а дети - в детские дома или ИТЛ и трудовые колонии (в зависимости от «социальной опасности» и возраста). Лишь по прошествии более года другой приказ НКВД СССР (№ 00689 от 17 октября 1938 г.) несколько смягчил участь членов таких семей, разрешив отправлять в лагеря «не всех жен» (!) «изменников Родины», а лишь тех, кто «был в курсе или содействовал контрреволюционной работе своих мужей» [6, т. 1, с. 277-278].
Второе исключение в приказе № 00447 относилось к «семьям лиц, репрессированных по первой категории» (расстрелянных): если они проживали в пограничной полосе, то подлежали выселению за ее пределы внутри республик, краев и областей [4, с. 100].
Напомним, что в 1930-е годы в стране стали вводиться так называемые режимные и пограничные зоны, откуда депортировались «неблагонадежные лица». Первое массовое выселение с Дальнего Востока по этой линии состоялось в 1933-1934 гг. в связи с кампанией по паспортизации граждан СССР. В тот период статус «режимности» был придан большей части территории ДВК, где проживало 97% дальневосточного населения. Власть мотивировала такую политику стратегическим значением региона, имевшего протяженную границу с Маньчжурией, оккупированной к тому времени японскими войсками и ставшей источником внешней угрозы. В качестве превентивной меры обеспечения государственной безопасности Дальневосточный край подвергся социальной «чистке», инструментом которой и был паспорт. «Неблагонадежным» жителям режимных районов паспорт не выдавали, а при его наличии
- лишали прописки. В том и другом случае «отказники» обязаны были самостоятельно покинуть обозначенную территорию в течение 10 дней. Всего в кампанию по паспортизации права проживания в регионе были лишены 56,2 тыс. взрослых граждан, а с учетом детей общее число выселенцев превысило 100 тыс. чел. В последующие годы органы госбезопасности и милиции вели постоянный контроль за соблюдением паспортного режима: выявленные нарушители подвергались выдворению
из запретных зон, штрафам либо уголовной ответственности (подробнее см.: [15, 16]).
Нельзя не отметить, что такого рода выселения не подпадали под существовавшие в то время правовые нормы о судебных и внесудебных ссылках и высылках. Так же как и в случае с «классическими» депортациями, они регламентировались особыми решениями высших партийно-правительственных органов и оперативными приказами силовых структур, создававших легальную возможность для произвола властей. Само определение «неблагонадежности» периодически уточнялось, исходя из «задач момента». Ужесточение государственного террора во второй половине 1930-х годов внесло очередные коррективы в это понятие, расширив его в том числе и за счет семей репрессированных граждан.
В рамках реализации такой политики 21 июня 1937 г. был издан приказ УНКВД по ДВК № 304739, который потребовал «в порядке охраны погранполо-сы, соблюдения паспортного режима и эспланадных1 правил» выселять за пределы Дальнего Востока «семьи осужденных к высшей мере наказания за измену родине, шпионаж, вредительство, террор и диверсию». Органы госбезопасности должны были давать милиции письменные задания на выселение конкретных семей, а милиция - аннулировать у этих людей прописку в паспорте, отбирать подписку о выезде (в 10-дневный срок с указанием вновь избранного местожительства) и контролировать ее выполнение как по месту выбытия, так и нового проживания, куда высылалась информация для органов НКВД о направлявшихся к ним выселенцах с кратким указанием, за что и к чему приговорены главы семей [13, с. 23].
Поскольку в настоящее время сложно установить точное число людей, пострадавших в этой кампании, то мы вынуждены прибегнуть к ориентировочным подсчетам. В 1937-1938 гг. Политбюро утвердило дальневосточному УНКВД суммарный «лимит» на расстрел
25 тыс. чел. Это означает, что подлежавших высылке из ДВК семей должно было быть несколько менее этой цифры, так как нередко расстреливалось сразу несколько членов одной семьи или одинокие. Кроме того, часть так называемых жен изменников родины были отправлены в лагеря, а их дети - в приюты. Вместе с тем имеются примеры, когда депортировались семьи, глав которых хотя и арестовали, но не расстреляли, а некоторые даже не получили приговора. На практике в данную группу депортантов органы НКВД могли произвольно включить семьи граждан, репрессированных по любым политическим статьям обвинения и приговоренных к разным видам наказания.
Определенную иллюстрацию этой кампании дают материалы по Сахалинской области. В двух томах областной «Книги Памяти» размещены сведения о
1 В число режимных входили и так называемые эспланад-ные полосы - территории между военным сооружением или укрепленным объектом и крупным населенным пунктом.
26 осужденных «тройкой» УНКВД по ДВК по ст. 58 УК с формулировкой приговора: «к высшей мере наказания и высылке семьи» (в ряде случаев - «с конфискацией имущества»). В шести приговорах указан состав семей - в них было от 4 до 13 детей, на 6 семей приходился 41 чел., т.е. по 6,8 чел. на семью в среднем. В трех приговорах, вынесенных в августе-октябре 1937 г., обозначено место ссылки - Бурейский район Амурской области (подсчитано по: [10, т. 12, с. 46, 60, 93, 100 и др., т. 19, с. 19, 21, 37, 48, 65 и др.]). Безусловно, это лишь мизерная часть реально высланных, так как директивы НКВД делали такую практику «автоматической», не требовавшей специального обозначения в приговоре. Неслучайно на заседаниях бюро Сахалинского обкома 3 и 9 ноября 1937 г. обсуждался вопрос о выселении и вывозе с острова 250 семей репрессированных2. А ведь впереди был еще не менее трагичный 1938 год. К тому же Сахалинская область относилась к малозаселенным территориям Дальнего Востока: в то время там проживало около 100 тыс. чел.3, или 4% от общей численности населения ДВК, составлявшей по переписи в 1937 г.
2 481,2 тыс. чел. [3, с. 76]. Если считать, что в целом по региону кампания шла с той же интенсивностью, что и на Сахалине (а проводили ее в течение двух лет), то напрашивается вывод о том, что общее по Дальнему Востоку число таких выселенцев, по самым скромным предположениям, вполне могло превышать 10 тыс. семей (более 40-60 тыс. чел.). По существу, для них это был уже второй удар необоснованных репрессий после того, как эти семьи волею государства лишились как минимум одного из родителей.
О массовости и бесчеловечности этой акции можно судить по рассказам очевидцев. Пенсионерка Козлова вспоминает, как в августе 1938 г. после ареста отца их семью со ст. Михайло-Чесноковская Амурской области отправляли в Сибирь: «...Дети постарше, может, что и понимали, а маленькие просто плакали, просили супу. Какой суп! На больших станциях наш товарняк не останавливался, а на маленьких едва успевали набрать кипятку. С собой в дорогу женщины брали, что придется: кто мешок картошки, кто туесок огурцов, кто несколько буханок хлеба. Но хлеб через пять дней начал плесневеть. Окошечко в вагоне было маленькое, с железной решеткой, а дверь на ходу плотно закрывали. Дышать было нечем. Людей везли, как скот. В нашем вагоне было 7 семей с 23 ребятишками - целая группа детсада. Дети болели, плакали, просились домой, плакали и мамы. В составе было 25 вагонов, вот и представьте, сколько несчастных ехало в нем. В вагоны грузили не только из Свободненского района, были и из Мазанов-ского, Серышевского, Зейского. ... Еще не один состав ушел с ссыльными из Архаринского района, из Приморья...» [7, т. 3, с. 432-433].
2 Сахалинский центр документации новейшей истории. Ф. П-4. Оп. 158. Д. 4. Л. 90, 92.
3 Государственный архив Сахалинской области. Ф. 53. Оп. 1. Д. 54. Л. 33.
Жену и восьмерых детей арестованного в 1937 г., но еще не осужденного тогда Н.У. Хлыстова выслали из с. Казанки Серышевского района Амурской области в Алтайский край. Его дочь З.Н. Гончар рассказывает: «.. .Выслали не только нас - многих - целый обоз людей из села. Плача сколько было! Хорошо, что было лето, так как одежды почти ни у кого не было. Так мы и пробыли там год, а потом нам разрешили вернуться. Мы приехали, а отца еще не судили. Не могли решить, за что его наказать. И так он просидел в тюрьме 2 года и 2 месяца.» Только 14 января 1940 г. их отца Амурский областной суд при Амурлаге НКВД приговорил к 4 годам лишения свободы, он отбывал наказание в Семипалатинске [7, т. 3, с. 447-448].
Согласно мемуарным источникам, семьи лиц, репрессированных в годы Большого террора, с Дальнего Востока большей частью высылались в различные районы Сибири. Например, после ареста Т.Н. Веденьева в ноябре 1937 г. его жену и троих детей из с. Леонтьевки Серышевского района в августе 1938 г. отправили в ссылку на станцию Татарск под Омском. Дом и все имущество у них отобрали в колхозную собственность. В «телячьем» вагоне из г. Свободного вместе с Веденьевыми ехали еще четыре такие же семьи. Из ссылки им разрешили вернуться в апреле 1941 г. [7, т. 6, с. 474, 475]
Жену и четверых детей осужденного в 1937 г. на 10 лет лишения свободы Л.М. Шульгина из пос. Норска Мазановского района выслали в г. Черемхово Иркутской области. То же самое произошло и с семьей его брата, которую выгнали из дома, позволив взять с собой только то, что можно было унести в руках. Дочь Л.М. Шульгина - З.Л. Гришаева вспоминает: «Погрузили в г. Бело-горске много семей, у всех по 4-5 детей, все малыши, увезли в Сибирь. В г. Черемхово мама работала на шахте, а мы сидели в землянке одни. Чем она нас кормила, я не помню, но всегда мы были полуголодными. Потом переехали в г. Калачинск Иркутской области.» [7, т. 4, с. 439]
Женщинам, оставшимся без мужей, с детьми на руках пришлось переносить тяжелейшие условия пути и устройства на новых местах. Типичная картина описана в воспоминаниях П.А. Бояркиной, отец которой был арестован в декабре 1937 г. «.Мама осталась с тремя младшими детьми. Одному брату было 16 лет, другому - 14, а мне исполнилось 9 лет. После ареста нас выслали в 24 часа как врагов народа в Сибирь. Подогнали полуторку и сказали: «Немедленно садитесь!» Кроме нас здесь уже были 6-7 семей «врагов народа» ... От Петропавловки Свободненского района везли без остановки под присмотром вооруженных пограничников до ст. Свободный. Зима, холод, голод. В Свободном пересадили в теплушки без отопления. В Свободном жила старшая сестра, она успела выхватить 14-летнего брата, а меня мама не отдала. Так мы втроем ехали не меньше месяца. Люди умирали не только от голода и холода. В теплушке было столько народа на двойных нарах, что не хватало воздуха, оправляться приходилось под поездом, когда он стоял. А трогался состав без сигнала.
Сколько их осталось на рельсах! Один раз брат буквально выдернул меня из-под колес, и мы бежали за вагоном, пока кто-то не подхватил меня, а потом брата. Мама была без памяти. Вот так мы ехали в Сибирь. На каждой станции освобождали вагоны. Нас оставили на ст. Зима. Высадили на перроне: снег, холод, мама закрыла нас своей шалью, уже несколько дней мы не ели. Я плакала и просила есть. Мама не выдержала и стала меня душить, а брат выхватил с криком: «Что ты делаешь?» Она сказала, что лучше мне не жить. Но, как видите, я жива и по сей день. ... В 1939 г. сестра выхлопотала нас к себе в г. Свободный, там я окончила 7 классов.» [7, т. 4, с. 440-441].
В отличие от «классических» депортантов, которых расселяли компактно, а их жилищно-бытовое обеспечение и принудительное трудоустройство возлагалось на спецкомендатуры и хозяйственные организации, высланными в порядке паспортного режима семьями на местах вселения никто не занимался. Им чрезвычайно трудно было найти жилье и работу, поскольку руководители предприятий и учреждений опасались связываться с «врагами народа».
Такое положение было характерно для большинства людей, подвергшихся в 1930-е годы внесудебной ссылке или высылке. Вследствие этого нарком НКВД Г. Ягода и прокурор СССР А. Вышинский вынуждены были разработать специальную инструкцию для подведомственных органов, утвержденную на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 9 февраля 1936 г., в которой давалось разъяснение о том, что лица, сосланные или высланные в административном порядке, могут быть использованы по своей специальности и квалификации на предприятиях и учреждениях в той местности, где им разрешено проживать. Исключением являлись случаи, когда постановлением ОСО эти лица лишались права заниматься в местах ссылки или высылки своей профессией. Они также не допускались к работе секретного характера. Дети из этих семей подлежали приему в учебные заведения по месту ссылки1. Несмотря на существование такой инструкции, большинство административно высланных семей находилось в бедственном положении, многие буквально нищенствовали.
Выселение семей «врагов народа» за пределы Дальнего Востока продолжалось и после 1938 г. Несмотря на послабления в государственной репрессивной политике, до середины 1950-х годов массовая реабилитация жертв Большого террора даже не ставилась на повестку дня. Поэтому их семьи оставались в реестре стигматизированных («запятнанных») слоев населения. Например, в 1939 г. их депортировали из Приморского края в порядке «очистки пограничной территории . от всякого рода антисоветского элемента, представляющего собой базу для деятельности японской и других разведок»: всего было выдворено 3 953 «неблагонадежных» семей (14 141 чел.), в том числе 809 семей лиц, осужденных
1 Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 3. Д. 974. Л. 108.
по ст. 58 (около 3 тыс. чел.) [14, с. 103]. В 1952 г. члены таких семей были среди граждан, выдворенных из Владивостока, получившего тогда статус «закрытого города» [18, с. 77].
Рассмотренный материал показывает, что характерными чертами кампании по выселению за пределы Дальнего Востока семей репрессированных граждан, проведенной в конце 1930-х годов, были и массовость, и внесудебный характер, и контингентность, т.е. все то, что укладывается в понятие «классических» депортаций. Вместе с тем между первыми и вторыми имеются некоторые различия в механизме реализации и режиме высылки. Семьи репрессированных не отправляли в спецпоселки, а расселяли дисперсно (что отличало данный вид депортации от «классического»). В отличие от спецпереселенцев они имели более свободный режим пребывания на новом месте: не передавались в подчинение спецкомендатур, не подвергались принудительному трудоиспользованию, формально не лишались гражданских прав (хотя и находились под негласным надзором), имели возможность беспрепятственного передвижения вне «запретных» территорий. Эти особенности сближают их с кампанией по выдворению из ДВК «неблагонадежного» населения в период введения единой паспортной системы (1933-1934 гг.), по сути, одна являлась продолжением другой (лишь с отягчающими условиями Большого террора), что позволяет нам выделить одну из форм, или подтип, массовых сталинских депортаций -административные выселения в рамках реализации паспортного режима. Они, как и «классические» депортации, являлись неотъемлемым элементом массовых необоснованных политических репрессий, в результате которых формировались дискриминированные слои населения.
Дальний Восток в связи с его геополитическим положением в предвоенный период стал территорией активного и почти непрерывного применения такого рода социальных «чисток» (подробнее см.: [16]). В 1930-е годы отсюда в общей сложности было принудительно выселено более 350 тыс. чел., среди которых существенную долю составляли семьи «врагов народа» (как минимум 10 тыс. семей, или более 40-60 тыс. чел.). Без сомненья, аналогичные выселения проводились и из других «режимных» регионов страны. Данная проблема требует дальнейшего исследования, что позволит расширить наши представления о масштабах и характере сталинских депортаций в СССР.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бугай Н.Ф., Гонов А.М. Кавказ: народы в эшелонах. М.: ИНСАН, 1998. 368 с.
2. Верт Н. Террор и беспорядок. Сталинизм как система. М.: РОССПЭН, 2010. 447 с.
3. Всесоюзные переписи населения 1937 и 1939 гг. Дальний Восток РСФСР: Основные итоги: сб. документов / сост. С.А. Головин. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. 449 с.
4. ГУЛАГ: главное управление лагерей. 1918-1960 / под ред. А.Н. Яковлева; сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М.: МФД, 2002. 888 с.
5. Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930-1960. М.: Наука, 2005. 306 с.
6. История сталинского Гулага. Конец 1920-х - первая половина 1950-х годов. Собр. документов в 7 т. Т. 1. Массовые репрессии в СССР / отв. ред. Н. Верт, С.В. Ми-роненко; отв. сост. И.А. Зюзина. М.: РОССПЭН, 2004. 728 с.; Т. 5. Спецпереселенцы в СССР / отв. ред. и сост. Т.В. Царевская-Дякина. М.: РОССПЭН, 2004. 824 с.
7. Книга Памяти жертв политических репрессий Амурской области. Т. 3. / сост. Л.М. Журавлев. Благовещенск: Б. и., 2004. 479 с.; Т. 4. Благовещенск, 2005. 448 с.; Т. 5. Спец-поселение. 1920-50-е годы / сост. Л.М. Журавлев. Благовещенск: Приамурье, 2007. 498 с.; Т. 6. Спецпоселение. 1920-50-е годы / сост. Л.М. Журавлев. Благовещенск: Приамурье, 2008. 384 с.
8. Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина: Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937-1938 / под ред. А.Н. Яковлева; сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. М.: МФД, 2004. 736 с.
9. Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (19181953). Москва; Жуковский: Кучково поле, 2006. 480 с.
10. Пашков А.М., Подпечников В.Л. Сахалинская областная Книга памяти. Т. 12. Возвращенные имена - жертвы политических репрессий. Южно-Сахалинск: Лукоморье, 2003. 230 с. Т. 19. Возвращенные имена - жертвы политических репрессий и депортаций. Южно-Сахалинск: Лукоморье, 2005. 181 с.
11. Полян П.М. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. М.: ОГИ-Мемори-ал, 2001. 326 с.
12. Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. М.: Изд-во «Республика», 1992. 270 с.
13. «Хотелось бы всех поименно назвать.»: Книга-мартиролог. А-К. Кн. 1. Хабаровск, 1997. 376 с.
14. Чернолуцкая Е.Н. «Очистка» Приморья от «неблагонадежного» населения в 1939 г. как элемент сталинской репрессивной политики // Вопр. социально-демографической истории Дальнего Востока в ХХ веке: сб. науч. ст. Владивосток: ДВО РАН, 1999. С. 95-112.
15. Чернолуцкая Е.Н. Паспортизация дальневосточного населения (1933-1934) // Rev. des Etudes Slaves. Paris. 1999. Vol. 71, N 1. P. 17-33.
16. Чернолуцкая Е.Н. Политика пограничного режима и социальные «чистки» на Дальнем Востоке СССР в преддверии второй мировой войны (1930-е годы) // Материалы 52-й всерос. науч. конф. Т. 5. Проблемы тактики военно-морского флота, военной истории, геополитики и военно-морской географии. Владивосток: ТОВМИ им. Макарова, 2009. С. 231-242.
17. Чернолуцкая Е.Н. Приказ НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию. антисоветских элементов». Дальний Восток, 1937-1938 // Россия и АТР. 2005. № 3. С. 55-65.
18. Чернолуцкая Е.Н. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в сталинский период // Вестн. ДВО РАН. 1995. № 6. С. 71-79.
19. Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М.: АИРО-ХХ, 2003. 352 с.
