CC BY
51
УДК 2-846 (470.4 + 470.5) ББК 87.8
Е.С. ДАНИЛКО
ВЫБОР ВЕРЫ (ЧУВАШИ-СТАРООБРЯДЦЫ В УРАЛО-ПОВОЛЖЬЕ)
Ключевые слова: этноконфессиональные группы, старообрядчество, чуваши, Урало-Поволжье, межкультурное взаимодействие, архивные источники.
На основе архивных источников и редких опубликованных материалов в статье рассмотрены процессы распространения старообрядчества среди чувашей во второй половине XIX столетия, выявлены основные ареалы расселения чувашских старообрядческих групп, определены основные факторы, способствовавшие принятию ими другой веры, последствия этих процессов и особенности их проявления в традиционной культуре и языке. Кроме того, привлечены материалы современных полевых этнографических исследований автора. Исследование, помещенное в более широкий историко-культурный контекст, позволит выявить некоторые закономерности процессов межкультурного взаимодействия на территории Волго-Уральского региона.
Многообразие процессов межкультурного взаимодействия, протекавших на территории Волго-Уральского региона, определялось, в том числе, и участием в них групп старообрядческого населения. Уже с начала ХУШ в., несмотря на преследования со стороны государства и официальной церкви, старообрядчество было активно включено в экономические и социальные связи региона и постепенно становилось популярным у местных «инородцев». Наибольшее распространение оно имело среди рано христианизированной мордвы, а также коми-пермяков. Единичные случаи перехода в старую веру, связанные с брачными контактами или конкретными бытовыми ситуациями, фиксировались у многих народов [2, 18]. Небольшие, компактные группы старообрядцев имелись также и среди чувашей. Сама возможность такого взаимодействия предполагала не только открытость старообрядческого сообщества к контактам, вопреки декларируемой им замкнутости, но и готовность к восприятию новой религиозной системы другой стороной. Основные факторы, способствовавшие принятию чувашами старообрядчества, последствия этих процессов и особенности их проявления в традиционной культуре и языке станут предметом рассмотрения в настоящей статье. Некоторые аспекты обозначенной проблемы описывались автором ранее, но с тех пор были обнаружены новые архивные материалы, которые существенно дополняют имеющуюся картину [3].
Основные ареалы расселения старообрядцев-чувашей выявляются на основе фрагментарных и разрозненных источников, как архивных, так и опубликованных, при этом не всегда коррелирующих друг с другом. Это северовосточная часть Симбирской (Буинский, Симбирский и Карсунский уезды) губернии и прилегающие к последней Цивильский, Козмодемьянский1, Чистопольский уезды Казанской. Еще один куст чувашских старообрядческих поселений находился в Хвалынском уезде Саратовской губернии.
Некоторые представления о масштабе явления дают редкие статистические данные. Согласно материалам Всероссийской переписи 1897 г., в которой впервые составлялись перекрестные таблицы по вероисповеданиям и родному языку, 122 старообрядца, считавших родным чувашский язык, жили в Симбирской (35 человек в Буинском и 87 - в Корсунском уездах) [10. С. 70, 72]
1 Написание слова дается как в архивном источнике.
и 294 человека - в Саратовской губерниях [11. С. 94]. Известный исследователь Н.В. Никольский также писал о старообрядцах в двух поселениях Корсун-ского уезда Симбирской губернии, в д. Верхняя Туарма (17 человек) и в с. Кар-гино (75 человек) [9. С. 214-215]. Кроме того, он фиксировал несколько человек старообрядцев чувашского происхождения в приграничном Цивильском уезде Казанской губернии (в деревнях Подлесное и Старое Бахтиярово). По архивным документам 1898 г. их было здесь значительно больше, 135 «раскольников» имелись в д. Вутабось и 375 - в Подгорных Тимяшах. В Козмодемьянском уезде значилось 8 старообрядцев в Большой Юнге (Покровском), 42 в Троицком и 83 - в Малой Юнге [5. Л. 300, 309, 313, 316]. Более поздние данные за 1901 и 1905 гг. также подтверждают их наличие в перечисленных населенных пунктах Казанской губернии [б. Л. 102, 112], а также в д. Норваш-Кошки и Би-шево [7. Л. 11, 21].
Анализируя имеющуюся статистику, следует учитывать сложности и вытекающие из этого неточности учета старообрядцев, избегающих официальных записей. Тем более проблематично определение этнической принадлежности «раскольников» в смешанных поселениях. Как правило, в официальных документах их численность занижалась как в силу невозможности определения точных цифр, так и в интересах предоставления более желательной информации о состоянии официальной православной религии. Относительность старообрядческого учета наглядно иллюстрирует следственное дело «о вновь открытых в Троицком посаде, селе Покровском (Большая Юньга) раскольниках», которое рассматривалось в Козмодемьянском уездном суде. Так, в 1850 г. вдруг обнаружилось, что «раскольников, живущих в этих селах, оказалось числом больше указанного в ведомостях, подаваемых местным духовенством», потому что крестьянин Андрей Никонов и девки Васса Петрова, Федосья Григорьева, Васса Иванова и Марья Иванова, села Троицкого Прасковья и Пела-гея Родионовы Пономаревы и козьмодемьянский мещанин Степан Захаров Плишкин показали, что «состоят в расколе и оставить оный не желают» [13. Л. 11, 12]. Как следует далее из материалов допросов, религиозная принадлежность указанных лиц успешно скрывалась ими в течение 30-35 лет. Кроме того, в ходе следствия в доме Матвея Пердихова в Троицком посаде была открыта моленная, представляющая собой комнату, врубленную в капитальную стену. Вообще же «раскольники», проживающие в 11 дворах, показали, что «молиться ездят в часовню города Казани, что на Булаково близ Татарского моста» [14. Л. 5, 5об.]. На примере этого дела видно, что состав старообрядческих общин мог быть смешанным. О лидере общины, русском мещанине Матвее Пердихове писал также С.М. Михайлов, который, кстати, отметил, что в с. Покровском имеется всего 5 «раскольников» [4. С. 266, 272].
Но даже при таком состоянии статистики распространение старообрядчества среди чувашей нельзя назвать массовым явлением. Из примечаний, содержащихся в архивных документах, следует, что старообрядчество распространялось в районах, где были развиты отходничество и речная торговля, т.е. в процессе экономических контактов чувашей с русскими в отдалении от мест постоянного проживания [8. Л. 4]. Благоприятная для этого ситуация складывалась также в этнически смешанных или расположенных поблизости поселениях, где жили старообрядцы русские или мордва. Или, как отмечал Н. Никольский, «раскол» проникал туда, где «имеются возможности для постоянных житейских сношений со старообрядцами, и к тем чувашам, которые понимают русскую речь и сами говорят по-русски» [9. С. 212].
Переход в раскол при обнаружении этого факта оборачивался разной тяжести последствиями для человека, принявшего такое решение. Начиналось долго судебное следствие, которое могло привести руководителей общин к заключению в тюрьму или высылке, остальных - к помещению под полицейский надзор и ряду «увещевательных процедур» [1. С. 15]. Надо отметить, что чуваши проявляли удивительное для властей упорство, не желая обращаться в православие и «оставаясь в своем заблуждении непреклонными». Так, в ходе упомянутого выше следствия в д. Большая Юньга опрошенные «раскольники» открыто говорили о своих убеждениях. Например, Васса Петрова, 56 лет, заявила суду, что «она раскольница настоящая, и оставить свою секту не желает» [14. Л. 26]. В 1851 г. 23 жителя д. Старое Эштебеньки-но Чистопольского уезда Казанской губернии отвечали при допросе, что состоят в «описанном расколе с малолетства, вполне следуя примеру своих родителей и обратиться в недра православной церкви не желают» [16. Л. 813, 20]. А крестьянская девка Прасковья Гаврилова из этого села, несмотря на многократные увещевания, повторяла только одно, «никак не согласна, хотя б за то ослушание на нее Бог послал, как в сей временной жизни, так и в будущем веке какое-либо наказание» [16. Л. 41].
Эти и другие примеры, которые можно привести еще, свидетельствуют о сознательном выборе религии и, соответственно, определенного жизненного пути чувашскими неофитами. Что, на мой взгляд, является определенным симптомом, характеризующими религиозные настроения некоторой части чувашей, некрещеных или крещенных формально. С утверждением известной системы Ильминского традиционные «языческие» верования чувашей оказывались в меньшинстве, теснимые двумя крупными религиями - христианством и исламом, а их адепты - в ситуации мировоззренческого кризиса [19. С. 52]. По материалам полевых исследований, в старообрядчество переходили большей частью именно некрещеные чуваши. Для них, впрочем, как и для формально крещеных православных, официальная церковь ассоциировалась с государственной политикой и принуждением, а положение «раскольников» и «инородцев» в едином, маргинальном социальном пространстве способствовало возникновению взаимного притяжения. Уважение вызывала и стойкость старообрядцев в сохранении своей веры. Кроме того, не стоит выпускать из внимания мобильность старообрядцев, их готовность к миссионерской деятельности, способность убеждать, выработанную в постоянных дискуссиях с оппонентами. Здесь можно привести пример из одного типичного текста, представляющего собой своеобразную исповедь человека, оставившего «раскол». В нем есть эпизод как чуваш-отходник, отправившийся в Нижегородскую губернию из д. Типсирма Большешатьминского прихода, оказался под влиянием старообрядцев: «Живу я у раскольников месяц, живу другой, а они, народ-то хитрый, все меня стараются по-ихнему учить. "Ты, - говорят, -молись по-нашему, потому что по-нашему душу можно спасти". Их-то много. Я один. Меня очень уж начали того, вразумлять. Говорят: "Если ты не будешь по-нашему Богу молиться - ты все одно, что жиды, которые Христа распяли". И начинают, бывало, мне вечером рассказывать об Иисусе Христе, Божьей Матери, сотворении мира - и все такое божественное. Хорошо, думаю, они стараются о моем спасении, и начал все делать по-ихнему: молился с ними вместе, ел из особой чашки. В зимние вечера все больше о Боге читали. Целый год я с ними, никак, жил, даже больше» [12. С. 1119]. Далее, конечно, следует рассказ, как он образумился и перешел в лоно официальной церкви,
но сам этот эпизод показателен. Показательно и то, что дальность расстояния между населенными пунктами не служила препятствием для распространения старообрядческого вероучения. Как и в случае с уже упомянутой чувашско-мордовской деревней Старое Эштебенькино. Из следственного дела, заведенного в 1858 г. на крестьян, отпавших в раскол, узнаем, что главный обвиняемый Константин, сын Наума, из мордвы крещеный крестьянин, «получил понятие о раскольнической секте», от неизвестных казаков в городе Уральске, «лет 20 тому назад» [15. Л. 9об.].
Таким образом, старообрядческие общины обладали обширными социальными связями внутри своего сообщества, что обеспечивало им и известную экономическую стабильность. Соответственно, включение в них позволяло неофитам получить помимо духовного окормления и другие виды взаимопомощи и материальной поддержки. В свою очередь, это формировало и некоторые требования к ним самим. Проповедь старой веры, возможность ее поддержания всегда связывались с определенным типом людей, обладающих выраженной индивидуальностью и характеризующихся социальной мобильностью. Такими чертами характера обладал, например, житель д. Верхнее Буяново Шемуршинского прихода Симбирской губернии Дмитрий Иванов. Сначала он, по свидетельству епархиального священника, стремился выделиться на административном поприще, выступал ходатаем крестьян в различных судебных тяжбах, а затем «задумал сделаться раскольником, и не простым, а так называемым коноводом, с тем, чтобы хотя тут первенствовать. И вот в половине 1857 года... он заводит себе старые книги и старые иконы, читает избранным книги эти, разумеется, с чувашским переводом» [9. С. 448]. Иванову удалось увлечь в старообрядчество пять семей своих родственников, которые отказались посещать церковь, принимать священника с молебнами, не крестили своих детей, жили без венчания и не отпевали покойников [9. С. 448]. В ходе недавних полевых исследований удалось выяснить, что в соседних с Буяново деревнях Асаново и Чукалы также появились старообрядцы, постепенно сформировался круг брачных контактов, включающий и русские старообрядческие деревни1. Этой общине ранее была посвящена специальная статья, поэтому не буду останавливаться на ее истории подробно [3]. Отмечу лишь, что это уникальный случай в истории нерусского старообрядчества, так как в ней была введена практика проведения богослужений на чувашском языке.
Вообще языковой аспект процессов распространения старообрядчества среди «инородцев» представляет особый интерес. Собственно, знание языка являлось основным условием принятия вероучения, понимания сложных канонических текстов. И если отходники и отдельные представители сельских общин, работающие за пределами деревни, владели русским языком в достаточной мере, то для тех, кто оставался дома, т.е. для женщин, детей, стариков, он оставался чужим. Таким образом складывалась ситуация функционального или конфессионального двуязычия, когда языком повседневного общения был чувашский, а языком религиозной практики - русский, при этом даже не тот русский, который еще можно было услышать в быту, а церковнославянский, не применяемый ежедневно и в родной среде. Вернемся к истории с Дмитрием Ивановым. Описавший ее Н. Новруский, отмечал, что Иванов переводил привезенные им «раскольничьи» книги на чувашский. О важной роли отдельных грамотных
1 Полевые материалы автора (далее ПМА). 2005 г. д. Малое Буяново, Шемуршинский р-н Респ. Чувашия.
людей, бывших знатоками письменных текстов, рассказывали и наши информанты во время полевых исследований. Эти люди выступали еще и переводчиками, а заодно и интерпретаторами сложной для крестьянского восприятия богословской литературы. Такую функцию брали на себя, прежде всего, священники и наставники беспоповских групп. Они же совершали необходимые требы, ориентируясь не только на специальные книги, но и «на обычно устно-переданные предками нашими старинные обычаи», как показали при очередном допросе эш-тебенькиновские жители Андрей Иванов и Дмитрий Нефедов. Односельчане называли их попами [17. Л. 10].
К категории посредников между каноном и практикой относились также келейницы, женщины, живущие отдельно в специально построенном для этой цели нередко прямо на подворье домике-келье. Они обладали особенным статусом, занимались переписыванием книг, изготовлением необходимых для молитвы кожаных четок-лестовок, обучали церковной грамоте детей, а также читали молитвы за умерших по просьбе родственников. Даже критично настроенный к «раскольникам» С.М. Михайлов отмечал, что вообще для них была характерна большая грамотность, старообрядцы обучали не только мальчиков, но и девочек, тогда как среди «церковных христиан» даже в богатых семьях женщины нередко оставались неграмотными [4. С. 273]. Из полевых материалов видно, что в чувашских старообрядческих группах, так же как и в русских, существовало некоторое разделение на тех, кто вел обычный образ жизни, участвуя по мере возможности в жизни общины, и на тех, кто наиболее полно соблюдал требования веры, касающиеся не только религиозных практик (посещение всех служб, чтение молитв, соблюдение постов), но и бытового поведения (отдельная посуда во время трапезы, ограничение контактов с иноверцами, особые костюм и прическа). Применительно ко второй категории людей использовались разные термины, например, в Буянов-ской общине их называли «верными»1.
Таким образом, в чувашских группах существовала форма общинной организации, характерная для старообрядческих общин в целом. Распространились среди них и другие традиции, например, традиция переписывания книг или составления собственных молитвенников, содержащих рукописные тексты, обращение к которым наиболее часто (ежедневные утренние и вечерние молитвы, молитвы, обращенные к отдельным святым, тексты, читаемые в определенных ситуациях и т.д.). В национальный костюм вошли элементы русской одежды, входящие в комплекс так называемой моленной одежды (сарафан у женщин и кафтан у мужчин). Трансформировались также обрядовые комплексы, связанные с крещением и похоронно-поминальным ритуалом2. То есть можно говорить о том, что принятие старообрядчества повлияло на этнокультурный облик отдельных групп чувашей, не приведя, однако, к их полной ассимиляции, что могло быть связано как раз с гибкостью в решении проблемы языкового барьера.
В настоящее время старообрядческие группы, изначально не имевшие массового распространения в чувашской среде, стали еще малочисленнее. Хотя небольшие общины, сохраняющие религиозную и этническую идентичности и определенный набор практик, все еще существуют, несмотря на разрушительное влияние атеистического советского периода.
1 ПМА. 2005 г. д. Малое Буяново, Шемуршинский р-н Респ. Чувашия.
2 ПМА. 2005 г. д. Малое Буяново, Шемуршинский р-н, Респ. Чувашия; 2006 г. д. Коченяевка, Каргино, Вешкаймский р-н, Ульяновская обл.; 2010 г. Старая Лебежайка, Хвалынский р-н, Саратовская обл.
Литература и источники
1. Браславский Л.Ю. Старообрядчество и христианское сектантство в Чувашии. Чебоксары,
1984.
2. Данилко Е.С. Межконфессиональные взаимодействия в Урало-Поволжье: старообрядчество среди «инородцев» // Традиционная культура. 2010. № 3. С. 72-80.
3. Данилко Е.С. Старая вера по-чувашски: книжная традиция и повседневные практики одной старообрядческой общины // Этнографическое обозрение. 2015. № 5. С. 19-32.
4. Михайлов С. Описание быта раскольников в Козьмодемьянском уезде // Собрание сочинений. Автобиография. Статьи и корреспонденции. Публикация документов. Очерки и рассказы. Фольклорные записи. Письма / сост. В.Д. Димитриев. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2004. С. 266-295.
5. Национальный архив Республики Татарстан (далее НА РТ). Ф. 4. Оп. 131. Д. 5.
6. НА РТ. Ф. 4. Оп. 1. Д. 120729.
7. НА РТ. Ф. 4. Оп. 133. Д. 7.
8. Никольский Н.В. Христианство среди чуваш Среднего Поволжья в ХУ!-ХУ!!! веках. Исторический очерк // Известия Общества археологии, истории и этнографии. Т. XXV!!!. В. 1-3. Казань, 1912.
9. Новруский Н. К истории христианско-просветительского дела среди инородцев (История одного инородческого прихода) // Симбирские епархиальные ведомости. 1898. № 23. С. 447-448.
10. Первая Всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Издание центрального статистического комитета Министерства внутренних дел под редакцией Н.А. Тройницкого. ХХХ!Х. Симбирская губерния, 1904.
11. Первая Всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Издание центрального статистического комитета Министерства внутренних дел под редакцией Н.А. Тройницкого. XXXVIII. Саратовская губерния, 1904.
12. Рассказ чувашина деревни Типь-Сирмы, Больше-Шатьминского прихода, записанный диаконом с. Шихзан Тарасием Кирилловым в феврале 1903 г. // Известия по Казанской епархии -журнал. 1904. № 33, 1 сент. С. 1118-1120.
13. Российский государственный архив древних актов (далее - РГАДА). Ф. 1431. Оп. 1. Д. 1144. Дело о вновь открытых в Козмодемьянском уезде в Троицком посаде селе Покровском Большая Юньга тамошними священнослужителями раскольников.
14. РГАДА. Ф. 1431. Оп. 1. Д. 1239. Дело о вновь открытых в Козмодемьянском уезде в Троицком посаде селе Покровском Большая Юньга тамошними священнослужителями раскольников.
15. РГАДА. Ф. 1431. Оп. 1. Д. 1314. Дело по обвинению государственных крестьян д. Старая Эштебенькина К. Наумова и др. в отступлении от православия.
16. РГАДА. Ф. 1431. Оп. 1. Д. 1309. Дело об отпадении в раскол крестьян деревни Старой Эштебенкиной.
17. РГАДА. Ф. 1431. Оп. 1. Д. 1166. Дело Казанской палаты уголовного суда Чистопольского уезда об отпадении из православия в раскол крестьян деревни Эштебенкиной.
18. Этноконфессиональные меньшинства народов Урало-Поволжья / Е.А. Ягафова, Е.С. Данилко, Г.А. Корнишина, Т.Л. Молотова, Р.Р. Садиков; под ред. Е.А. Ягафовой. Самара: ПГСГА, 2010.
19. Ягафова Е.А. Чувашское «язычество» в XV!!! - начале ХХ! века. Самара: ПГСГА, 2007.
ДАНИЛКО ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА - доктор исторических наук, главный научный сотрудник, Институт этнологии и антропологии имени Н.Н. Миклухо-Маклая РАН, Россия, Москва (Danja9@yandex.ru).
E. DANILKO THE CHOICE OF FAITH (THE CHUVASHS - OLD BELIEVERS IN THE URAL-VOLGA REGION)
Key words: ethnoconfessional groups, Old Belief, the Chuvashs, the Ural-Volga region, cross-cultural interaction, archival sources.
On the basis of archival sources and rare published materials the article examines processes of Old Belief distribution among the Chuvashs in the second half of the XIX century, the main resettlement areas of the Chuvash Old Belief groups are revealed, the major factors promoting another belief adoption by them are determined, consequences of these processes and features of their manifestation in traditional culture and language are defined. Besides, materials of modern field ethnographic researches of the author are used. The research placed in a wider historical and cultural context will make it possible to reveal some regularities in the processes of cross-cultural interaction in the territory of the Volga-Ural region.
References
1. Braslavskii L.Yu. Staroobryadchestvo i khristianskoe sektantstvo v Chuvashii [Old Belif and Christian sectarianism in Chuvaschia]. Cheboksary, 1984.
2. Danilko E.S. Mezhkonfessional'nye vzaimodeistviya v Uralo-Povolzh'e: staroobryadchestvo sredi «inorodtsev» [The interath interactions in Volga-Ural region: Old Belif among "foerigners]. Traditsionnaya kul'tura, 2010, no. 3, pp. 72-80.
3. Danilko E.S. Staraya vera po-chuvashski: knizhnaya traditsiya i povsednevnye praktiki odnoi staroobryadcheskoi obshchiny [Old Belif in Chuvash: book traditions and deily practices of one of old belif commynity]. Etnograficheskoe obozrenie, 2015, no. 5, pp. 19-32.
4. Mikhailov S. Opisanie byta raskol'nikov vKoz'modem'yanskom uezde [The description of life of "raskolniks" in Kozmodem'yanskom district]. In: Dimitriev V.D., comp. Sobranie sochinenii. Avtobiografiya. Stat'i i korrespondentsii. Publikatsiya dokumentov. Ocherki i rasskazy. Fol'klornye zapisi. Pis'ma [Collected works. Autobiografy. Articles. Documents. Letters]. Cheboksary, Chuvash Publishing House, 2004, pp. 266-295.
5. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. F. 4. Op. 131. D. 5 [National Archives of the Republic of Tatarstan. Archives 4. Anagraph 131. Document 5].
6. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. F. 4. Op. 1. D. 120729 [National Archives of the Republic of Tatarstan. Archives 4. Anagraph 1. Document 120729].
7. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. F. 4. Op. 133. D. 7 [National Archives of the Republic of Tatarstan. Archives 4. Anagraph 133. Document 7].
8. Nikol'skii N.V. Khristianstvo sredi chuvash Srednego Povolzh'ya v XVI-XVIII vekakh. Istoricheskii ocherk [Christianity among Chuvashs of the Middle Volga in 16-18 th centuries]. In: Izvestiya Obshchestva arkheologii, istorii i etnografii. T. XXVIII. V. 1-3 [News of Sociaty of archeology, history and ethnografy]. Vol. XVIII]. Kazan, 1912.
9. Novruskii N. K istorii khristiansko-prosvetitel'skogo dela sredi inorodtsev (Istoriya odnogo inorodcheskogo prikhoda) [To history of Christians of educational bisness among foreigners (History of one foreign arrival]. Simbirskie eparkhial'nye vedomosti, 1898, no. 23, pp. 447-448.
10. Pervaya Vseobshchaya perepis' naseleniya Rossiiskoi imperii, 1897 g. Izdanie tsentral'nogo statisticheskogo komiteta Ministerstva vnutrennikh del pod redaktsiei N.A. Troinitskogo. XXXIX [First General population ctnsus of Russian Empire]. Simbirskaya guberniya, 1904.
11. Pervaya Vseobshchaya perepis' naseleniya Rossiiskoi imperii, 1897 g. Izdanie tsentral'nogo statisticheskogo komiteta Ministerstva vnutrennikh del pod redaktsiei N.A. Troinitskogo. XXXVIII [First General population ctnsus of Russian Empire] Saratovskaya guberniya, 1904.
12. Rasskaz chuvashina derevni Tip'-Sirmy, Bol'she-Shat'minskogo prikhoda, zapisannyi diakonom s. Shikhzan Tarasiem Kirillovym v fevrale 1903 g. [The story of chuvashin of villadge Tipsermy, Bolscheshatminsky arrival, wich was written by deacon ov v. Shikasan Tarasiy Kirillov in February 1903]. Izvestiya po Kazanskoi eparkhii - zhurnal, 1904, no. 33, Sept. 1, pp. 1118-1120.
13. Rossiiskii gosudarstvennyi arkhiv drevnikh aktov. F. 1431. Op. 1. D. 1144 [Russian State Archives of Ancient Documents. Archives 1431. Anagraph 1. Document 1144].
14. Rossiiskii gosudarstvennyi arkhiv drevnikh aktov. F. 1431. Op. 1. D. 1239 [Russian State Archives of Ancient Documents. Archives 1431. Anagraph 1. Document 1239].
15. Rossiiskii gosudarstvennyi arkhiv drevnikh aktov. F. 1431. Op. 1. D. 1314 [Russian State Archives of Ancient Documents. Archives 1431. Anagraph 1. Document 1314].
16. Rossiiskii gosudarstvennyi arkhiv drevnikh aktov. F. 1431. Op. 1. D. 1309 [Russian State Archives of Ancient Documents. Archives 1431. Anagraph 1. Document 1309].
17. Rossiiskii gosudarstvennyi arkhiv drevnikh aktov. F. 1431. Op. 1. D. 1166 [Russian State Archives of Ancient Documents. Archives 1431. Anagraph 1. Document 1166].
18. Yagafova E.A., ed.; Yagafova E.A., Danilko E.S., Kornishina G.A., Molotova T.L., Sadi-kov R.R. Etnokonfessional'nye men'shinstva narodov Uralo-Povolzh'ya [Ethnoconfessional minorities of the people of the Ural-Volga region]. Samara, 2010.
19. Yagafova E.A. Chuvashskoe «yazychestvo» vXVIII - nachale XXI veka [Chuvash "paganism" in19 - in the beginning of 21 th century]. Samara, 2007.
DANILKO ELENA - Doctor of Historical Sciences, Researcher, Institute of Ethnology and Anthropology of Russian Academic Sciences, Russia, Moscow (Danja9@yandex.ru).
Формат цитирования: Данилко Е.С. Выбор веры (чуваши-старообрядцы в Урало-Поволжье) // Вестник Чувашского университета. - 2018. - № 2. - С. 47-53.
