CC BY
752
МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО
Выбор применимого права к трансграничным смешанным и непоименованным договорам
МАЖОРИНА Мария Викторовна,
доцент кафедры международного частного права Московской государственной юридической академии им. О. Е. Кутафина, кандидат юридических наук, доцент
Принцип свободы договора, будучи одним из ключевых в частном праве, предполагает в числе прочего возможность для сторон заключать смешанные и непоименованные договоры (договоры sui generis)1. В российском законодательстве такое право закреплено в ст. 421 ГК РФ.
Большое распространение смешанные и непоименованные договоры получили в международной торговле. Контрагенты заинтересованы в поиске комбинированных договорных конструкций, способных максимально учесть их интересы. Так, к числу наиболее распространенных на практике смешанных (сложных) внешнеэкономических договоров относятся международные лизинговые, франчайзинговые, дистрибьюторские, факторинговые договоры, инвестиционные договоры и проч. До недавнего времени к непоименованным договорам в российской практике относились акционерные соглашения (Shareholders' Agreements).
1 Подробнее о природе и видах непоименованных и смешанных договоров см.: Огородов Д. В., Челышев М. Ю. Смешанный договор и вопросы теории правового регулирования // Законодательство и экономика. 2007. № 3; Они же. К вопросу о видах смешанных договоров в частном праве // Законодательство и экономика. 2006. № 2; Татарская Е. В. Непоименованные и смешанные договоры // Российская юстиция. 2007. № 4.
Современной международной торговой практике свойственно усложнение договорных конструкций: заключение субдоговоров, использование заемных средств, механизмов страхования, обеспечения исполнения обязательств, что неизбежно осложняет поиск применимого правопорядка. Встречается также мнение, что к смешанным договорам следует относить договоры, сочетающие гражданско-правовые материальные и процессуальные элементы, например содержащие третейскую оговорку или включающие соглашение о договорной подсудности, про-рогационное соглашение2. В основе подобных позиций, видимо, лежит концепция независимости (автономности) арбитражной и (или) пророга-ционной оговорок, которые, будучи включенными в текст внешнеторгового договора, представляют собой некий «контракт в контракте». Кроме того, применимое к самому контракту право может отличаться от права, применимого к арбитражному соглашению, например решению вопроса о действительности последнего.
Использование сложных, иногда непоименованных договоров сопряжено с проблемами их квалификации, определения применимого права. Как отмечает В. А. Канашевский, возможна ситуация, когда один и тот же внешнеэкономический договор будет квалифицироваться правовыми системами государств, в которых находятся контрагенты, по-разному. Например, договор ли-
2 См.: Огородов Д. В., Челышев М. Ю. К во-
просу о видах смешанных договоров в частном праве.
зинга рассматривается различными правовыми системами как купля-продажа под условием, аренда, совокупность купли-продажи и аренды и т. д. В силу различия национальных правопорядков договор определенного вида может быть закреплен в праве только одной страны (поименованный договор), квалифицироваться как смешанный или договор sui generis (договор особого рода). В этих обстоятельствах существенные условия таких договоров ограничиваются их предметом и теми положениями, которые стороны признают необходимыми. Так, распространенный во внешнеторговом обороте договор консигнации в российском праве относится к числу непоименованных и к нему обычно применяются нормы о договоре комиссии3.
Проблемы выбора и применения избранного права к отношениям, вытекающим из трансграничных непоименованных и смешанных договоров, сопряжены со сложностями квалификации таких договоров; отсутствием унифицированных материально-правовых норм; возможным расщеплением договорного статута; коллизией статутов; действием императивных норм страны, с которой такие договоры имеют реальную связь и проч. Выбору применимого права в отношении смешанных и непоименованных договоров зачастую предшествует их квалификация, что оказывает существенное влияние на результат. Проблемы квалификации непоименованных и смешанных договоров требуют проведения самостоятельных исследований.
В соответствии с нормами российского законодательства (п. 3 ст. 1186 ГК РФ) при наличии международного договора РФ, содержащего материально-правовые нормы, подлежащие применению к соответствующему отношению, поиск примени-
3 См.: Канашевский В. А. Внешнеэкономические сделки: материально-правовое и коллизионное регулирование. М., 2008. С. 44.
мого права на основе коллизионных норм исключается. Соответственно, в первую очередь при определении компетентного правопорядка следует решить вопрос о возможности применения норм международных унифицированных договоров, число которых невелико. Применение норм международного договора к определенной части спорных правоотношений ввиду того, что международные унифицированные договоры содержат значительное число пробелов, также, как правило, не снимает вопроса поиска применимого национального правопорядка. Наконец, стороны контракта могут сами исключить или ограничить действие соответствующего международного договора4. Поэтому в большинстве случаев результатом решения вопроса о выборе применимого права становится применение национального правопорядка какого-либо государства, избранного на основе коллизионных норм.
Выбор национального правопорядка на основании коллизионных норм всегда подразумевает известные сложности, что в ряде случаев побуждает стороны контракта обращаться к нормам международных договоров, применение которых в ряде случаев небесспорно. Например, заключая трансграничный дистрибьюторский договор, стороны стремятся применить нормы Конвенция ООН о договорах международной купли-продажи товаров (Венская конвенция 1980 г.). Однако такая практика не всегда эффективна. Так, эта Конвенция не распространяется на дистрибьюторские соглашения, поскольку они нацелены в большей мере на «организацию распространения», чем на передачу права
4 Такое право сторон контракта предусмо-
трено ст. 6 Конвенции ООН о договорах меж-
дународной купли-продажи товаров (1980),
ст. 5 Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге (1988), ст. 3 Конвенции УНИДРУА о международном факторинге (1988).
собственности5. Однако различные договоры купли-продажи товаров, которые заключены во исполнение дистрибьюторского соглашения, могут регулироваться Конвенцией6. На практике также возникают вопросы: распространяется ли Венская конвенция на бартерные сделки, на отношения между поставщиком и лизингодателем в договоре международного финансового лизинга, на отношения между цессионарием и должником в сделке международного факторинга и проч., и до каких пределов?
Общие начала коллизионного регулирования внешнеэкономических сделок заключаются в возможности сторон договора самостоятельно выбрать применимое право (lex voluntatis); при отсутствии такого выбора к договору будет применяться право страны, с которой договор наиболее тесно связан (lex venditoris).
Российское законодательство в п. 4 ст. 1210 ГК РФ предусматривает возможность для сторон договора выбрать подлежащее применению право как для договора в целом, так и для отдельных его частей7, что именуется в литературе расщеплением договорного статута, юридической биотехнологией или «рас-
5 См.: Сборник ЮНСИТРАЛ по прецедентному праву, ст. 1. Это мнение Высшего Суда кантона Люцерн (Швейцария) от 1997 г. было подтверждено Федеральным судом в США. См.: Magnus U. Das UN-Kaufrecht: stete Weiterentwicklung der Praxis. ZEuP, 2008. S. 323.
6 Там же.
7 Как отмечает И. С. Зыкин, комментируя нормы ГК РФ: «Обращение к тексту п. 4 ст. 1210 показывает, что в этой норме допускается выбор права для «отдельных частей» договора. Из п. 5 ст. 1211 можно дополнительно заключить, что речь идет, в частности, об отдельных частях договора, различающихся тем, что они содержат элементы различных договоров» (Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации/ под ред. А. Л. Маковского, Е. А. Суханова. М., 2002. С. 425).
щеплением» коллизионной привязки (d epefage)8. Нормы о возможности применения юридической биотехнологии содержатся в международных договорах9, национальных пра-вопорядках10, а также в ст. 3 Регламента (ЕС) № 593/2008 от 17 июня 2008 г. о праве, подлежащем применению к договорным обязательствам («Рим I»)11. Анализ соответствующих норм позволяет констатировать, что использование юридической биотехнологии может осуществляться как самими сторонами контракта при определении применимого права, так и правоприменительным органом при решении вопроса о праве в отсутствие выбора сторон или при признании выбора права недействительным или неосуществленным.
Юридическая биотехнология актуальна именно для смешанных договоров, содержащих элементы различных договоров. Она позволяет учесть особенности тех обязательственных отношений, которые складываются внутри той или иной сделки. Од-
8 См.: Звеков В. П. Коллизии законов в международном частном праве. М., 2007. С. 163—166; Reese W. L. M. Depefage: a Common Phenomenon in Choice of Law. 73 Colum. L. Rev. 58—59.
9 См., например, ст. 3.1 Римской конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам (1980), Конвенцию о праве, применимом к договорам международной купли-продажи товаров (1986), Межамериканскую конвенцию о праве, применимом к международным контрактам (1994).
10 См., например, п. 3 ст. 93 Кодекса международного частного права Болгарии (с изм. от 20 июля 2007 г.), п. 2 ст. 24 Турецкого кодекса о международном частном праве и международном гражданском процессе от 27 ноября 2007 г., ст. 27 Вводного закона к Германскому гражданскому уложению, ст. 24 Закона Азербайджанской Республики «О международном частном праве» от 6 июня 2000 г.
11 См.: Регламент Европейского Пар-
ламента и Совета Европейского Союза от
17 июня 2008 г. № 593/2008 «О праве, под-
лежащем применению к договорным обязательствам».
нако российская судебно-арбитражная практика в целом негативно относится к юридической биотехнологии. В литературе также встречается критика юридической биотехнологии ввиду большой диспозитивности норм материального права, что позволяет обойтись без этого приема12. Безусловно, расщепление договорного статута при заключении простого и поименованного договора, скорее всего, неоправданно усложнит процесс правоприменения. При этом в практике Международного коммерческого арбитражного суда при Торгово-промышленной палате РФ при разрешении споров, вытекающих из договора поставки, на основе права страны продавца, встречалось применение п. 6 ст. 166 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик (1991), предписывающего в отношении приемки исполнения возможность принимать во внимание право места проведения такой при-емки13. В соответствии с нормой п. 254 Закона Азербайджанской Республики «О международном частном праве» помимо права, применяемого в отношении методов и процедур исполнения договора, а также мер, принимаемых в связи с неисполнением его в должном порядке, должно также учитываться право страны, в которой осуществляется исполнение.
При соблюдении условий отделимости частей договора и логической согласованности выбора14 расщепление договорного статута в отношении сложных непоименованных до-
12 См.: Толстых В. Л. Коллизионное регулирование в международном частном праве: проблемы толкования и применения раздела VII части третьей ГК РФ. М., 2002. С. 53.
13 См.: Практика Международного коммерческого арбитражного суда при ТПП РФ за 2003 г. / сост. М. Г. Розенберг. М., 2004. С. 239. (Дело № 226/2001, решение от 12 ноября 2003 г.)
14 См.: Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / под ред. А. Л. Маковского, Е. А. Суханова. С. 425 (автор — И. С. Зыкин).
говоров может быть весьма эффективным средством. Например, если различные части договора подряда исполняются в различных странах, то вполне допустимо подчинить эти части различным правовым систе-мам15. Другими примерами сложных договоров, в которых можно столкнуться с расщеплением договорного статута, могут быть международные займы, сделки по исполнению больших индустриальных, инженерных или ресурсодобывающих проектов, включающих множество сторон: поставщиков оборудования, технологий, подрядчиков и т. д.16
Английский суд, рассматривая дело Forsikringsaktieselkapet Vesta v. Butcher (1986) и исследовав отношения, возникшие из договора перестрахования рисков английскими страховщиками на условии «back-to-back», означающем, что договор перестрахования зеркально воспроизводит условия договора страхования, пришел к следующим выводам. К основному договору страхования было избрано норвежское право, однако договор перестрахования включал оговорку о применении английского права, на основании которой суд первой инстанции применил концепцию «расщепления» (dépeçage), посчитав, что часть договора перестрахования, соответствующая договору страхования, регулируется законом Норвегии, тогда как к остальной части договора перестрахования применяется английское право17.
К расщеплению договорного статута возможно и целесообразно прибегать в тех случаях, когда договор по
15 См.: Комментарий Гражданского кодекса Российской Федерации, части 3 / под ред. Т. Е. Абовой, М. М. Богуславского, А. Г. Светланова. М., 2004. С. 1.
16 См.: Delaume G. Law and Practice of Transnational Contracts. N. Y., 1988. P. 14. Цит. по: Канашевский В. А. Указ. соч. С. 110.
17 См.: Черепанова А. Ю. Договор страхо-
вания в международном частном праве: особенности регулирования: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010. С. 158—160.
форме представляет собой единый документ, но по сути состоит из нескольких самостоятельных с юридической и экономической точек зрения соглашений18. Например, использование юридической биотехнологии может быть обосновано при заключении трансграничного дистрибьюторского договора. В российской практике при заключении дистрибьюторского договора иностранный принципал чаще всего настаивает на выборе собственного правопорядка к договору. Однако если исходить из сущности этого договора, основу которого составляет организация сбытовой сети на договорной территории, то следует констатировать, что дистрибьюторский договор наиболее тесно связан с правом страны дистрибьютора, так как именно на территории этой страны осуществляется сбыт продукции. Такой же критерий характерного исполнения дистрибьюторского договора закреплен и в п. f ст. 43 Регламента Рим I, в соответствии с которым в отсутствие выбора права в контракте договор о сбыте продукции (дословно: «договор дистрибью-ции» (франц. — contrat de distribution; англ. — distribution contract) или «договор сбыта» (нем. — Vertriebsvertrag)) регулируется правом той страны, в которой имеет обычное местопребывание дистрибьютор. При этом существенную часть дистрибьюторского договора, как правило, составляют отношения по передаче прав на объекты интеллектуальной собственности (товарные знаки), что, в свою очередь, приводит к необходимости на основании норм российского законодательства регистрировать в Роспатенте соответствующие лицензион-
18 Такая позиция подчеркивалась в докладе Джулиано—Лагарде, где также отмечалось, что расщепление должно позволяться в крайне редких случаях, в частности с целью обеспечения беспроблемной реализации договора (Report on the Convention on the Law Applicable to Contractual Obligations by Mario Giuliano and Paul Lagarde // Journal official n C282 du 31/10/1980. P. 1—50).
ные договоры. В связи с этим, заключая трансграничный дистрибьюторский договор, возможно подчинить отношения сторон, связанные с передачей прав на объекты интеллектуальной собственности (товарные знаки) праву страны местонахождения правообладателя19, а отношения, направленные на организацию сбытовой сети, — праву страны местонахождения дистрибьютора. При таком расщеплении договорного статута будут учтены императивные нормы тех юрисдикций, с которыми соответствующие отношения реально связаны.
Метод расщепления договорного статута вполне применим и к сложным трансграничным лизинговым сделкам. Международный лизинг как сложная трехсторонняя сделка, которая на практике зачастую оформляется двумя договорами (купли-продажи и собственно лизинга), а также сопряжена с заключением сопутствующих договоров займа, страхования и проч., требует внимательного подхода к выбору применимого права. И несмотря на отсылку ст. 1211 ГК РФ к праву арендодателя как стороны, осуществляющей решающее исполнение по договору, выбор указанной юрисдикции может оказаться надуманным по отношению к регулированию правоотношений арендатора и поставщика оборудования, а также арендодателя и поставщика оборудования. При этом определение наиболее оптимального применимого правопорядка для регулирования отношений между арендатором и поставщиком особенно актуально в связи с отсутствием непосредственных договорных отношений между ними.
Решая вопрос о выборе права для сделки лизинга, следует оценить воз-
19 При этом к квалификации самих объектов интеллектуальной собственности будет применим не договорный статут, а так называемый интеллектуальный статут, определяемый в основном на основе lex loci protectionis.
можность применения к ней Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге (1988) исходя из указанных в ее ст. 3 оснований, в частности, если договор поставки и договор лизинга регулируются правом государства — участника Конвенции, т. е. независимо от участия в данной Конвенции одновременно всех государств, где находятся коммерческие предприятия сторон сделки20. Однако, в случаях если эта Конвенция неприменима, если стороны договора поставки и договора лизинга исключили ее действие, а также при восполнении ее пробелов может возникнуть необходимость в поиске применимого национального права как субсидиарного статута. И в этой ситуации вполне ожидаемо, что в договорах поставки и лизинга стороны могут избрать разные правопорядки для регулирования отдельных элементов лизинговой сделки. Отсутствие же такого выбора в совокупности со смешанным характером сделки, а также то, что в ряде юрисдик-ций договорная конструкция лизинга не предусмотрена, может значительно осложнить поиск компетентного правопорядка. Интересно решение суда по делу ВФС Файнэншл Серви-сез Б. В. (VFS Financial Services B. V.), Нидерланды, против ООО «Диманн-интеркарго», Россия21. Рассматривая спор, вытекающий из договора международного долгосрочного финансового лизинга, суд при решении вопроса о праве на возврат имущества, являющегося предметом лизинга, в качестве применимого избрал право Швеции. Такой выбор суда был
20 Встречаются и иные случаи применения названной Конвенции: в одном из дел суд сослался на международную практику, которая нашла отражение в нормах этой Конвенции при разрешении спора по договору лизинга, заключенного между российскими контрагентами (постановление Президиума ВАС РФ от 12 июля 2011 г. № 17389/10).
21 См. решение Арбитражного суда Омской области от 3 июля 2008 г. № А46-10442/2008.
обоснован ссылками на положения контракта, в котором стороны закрепили применение к договору права Швеции, включая текст Конвенции ООН «О договорах международной купли-продажи товаров» от 11 апреля 1980 г. на английском языке (ч. I и III). Вторичная квалификация договора лизинга по материальному праву Швеции заставила судью «переквалифицировать» договор лизинга в разновидность договора купли-продажи, применив к нему нормы Закона «О сделках купли-продажи в рассрочку» и Закона «О сделках международной купли-продажи», содержащего оригинальный текст статей 1—13 и 25—88 указанной Конвенции ООН. Однако, разрешая вопросы, связанные со снятием оборудования — предмета лизинга (транспортных средств) с регистрационного учета, суд, квалифицировав данные отношения как вещные и сославшись на ст. 1205 ГК РФ, применил вещный статут — право РФ как право места нахождения вещи (lex rei sitae).
Интерес в данном деле вызывают несколько аспектов.
Во-первых, применение к спорным отношениям между лизингодателем и лизингополучателем норм Венской конвенции, инкорпорированных в состав права Швеции, в соответствии с нормами которого лизинг квалифицируется как разновидность договора купли-продажи. С возможностью применения к лизинговой сделке норм данной Конвенции ставится вопрос о том, могут ли эти нормы применяться при разрешении спора между арендодателем и поставщиком оборудования. Заключив договор поставки (в котором должна быть оговорка о том, что поставка осуществляется в целях лизинга), стороны могут выбрать применимое право государства — участника Венской конвенции, нормы которой не содержат прямого запрета на ее применение в отношении поставки в целях лизинга. В связи с этим решение данного вопроса бу-
дет зависеть от того, какую позицию в отношении квалификации сделки лизинга займет правоприменительный орган: если лизинг будет рассматриваться как сложная трехсторонняя сделка, применение данной Конвенции будет весьма сомнительным; если же лизинг будет квалифицирован как двусторонняя сделка, суд (арбитраж) может не увидеть препятствий для ее применения.
Во-вторых, данное судебное решение иллюстрирует соотношение обязательственного и вещного статутов. Проблема их коллизии крайне актуальна при определении применимого права к внешнеэкономическим сдел-кам22. Например, при разрешении спора, вытекающего из трансграничного лицензионного договора, может возникнуть конкуренция обязательственного и интеллектуального статутов (т. е. того правопорядка, на основании которого производится квалификация объекта интеллектуальной собственности: чаще всего в качестве такового выступает право государства, где испрашивается правовая охрана объекта интеллектуальной собственности — lex loci protectionis). Так, например, Б. А. Шахназаров пишет о том, что при передаче прав на объекты промышленной собственности следует различать вещный статут (который определяется на основе права того государства, где была предоставлена охрана) и обязательственный статут (определимый на основе принципа характерного исполнения — lex venditoris)23. Проблема конкуренции статутов зачастую обусловлена тем, что сфера действия того или иного статута в законодательстве не определена. Однако в ряде случаев даже в условиях закрепления сфер действия статутов в за-
22 О коллизии статутов см., например: Зве-ков В. П. Указ. соч. С. 166—169.
23 Подробнее об этом см.: Шахназаров Б. А.
Правовое регулирование отношений по трансграничной передаче прав на объекты интеллектуальной собственности: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010. С. 9—12.
конодательстве проблема их конкуренции не снимается. Например, о возможной конкуренции статутов следует говорить и при разрешении споров, вытекающих из акционерных соглашений, когда возникает необходимость квалификации фактических обстоятельств на предмет их соотнесения со сферой действия обязательственного статута (lex voluntatis и lex venditoris) и личного закона юридического лица (lex societatis)24.
Вопрос о поиске применимого права также может возникнуть в случае предъявления претензий арендатором поставщику, например по поводу качества оборудования. Ввиду того, что чаще всего лизинговая сделка оформляется двумя договорами (поставки и лизинга), прямые договорные отношения между арендатором и поставщиком отсутствуют. Это тем не менее не препятствует арендатору предъявлять соответствующие требования непосредственно к поставщику исходя из того, что обязанности поставщика по договору поставки распространяются и в отношении арендатора, как если бы последний являлся стороной такого договора (п. 1 ст. 10 Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге).
Решая вопрос о выборе применимого права к спорным отношениям, суд (арбитраж) может следовать праву, избранному в договоре поставки, составляющем часть лизинговой сделки. Значит ли это, что арендатор должен молчаливо согласиться на выбор права, сделанный в договоре поставки, или у него есть возможность участвовать в процессе выбора применимого права? В ст. 1 вышеназванной Конвенции предусматривается, что арендодатель заключает договор поставки на условиях, одобренных арендатором в той мере, в какой они затрагивают его интересы, а в ст. 11 — что права арендатора,
24 Подробнее об этом см.: Масляев А. И. Акционерное соглашение в международном частном праве: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010. С. 9—10.
вытекающие из договора поставки, не должны нарушаться путем внесения изменения в любое его условие, предварительно одобренное арендатором, если только последний не дал свое согласие на такое изменение. Данные нормы позволяют сделать вывод о том, что арендатор вправе влиять на выбор применимого права при заключении договора поставки между арендодателем и поставщиком, так как этот вопрос в значительной степени затрагивает интересы арендатора. Если арендатор проигнорирует предоставленную ему возможность повлиять на выбор права, применимым к спорным отношениям с поставщиком может оказаться право арендодателя или иной правопорядок, не связанный с обязательством.
В отсутствие избранного права в договоре поставки суд (арбитраж) при возникновении спора столкнется с необходимостью решения этого вопроса. И здесь у российского суда может возникнуть несколько вариантов: во-первых, рассматривая лизинг как единую сделку и следуя нормам ст. 1211 ГК РФ, применимым может быть право арендодателя, что весьма спорно с точки зрения концепции характерного исполнения, так как поставка обычно более тесно связана с правом страны продавца. Во-вторых, суд, пользуясь диспозитивным характером норм ст. 1211 ГК РФ, выявив решающее исполнение, вытекающее из договора поставки, может признать применимым право страны продавца, при этом решив вопрос о возможности или невозможности применения норм Венской конвенции.
Если стороны непоименованного или смешанного договора не осуществили выбор права или оговорка о выборе права оказалась дефектной, правоприменительный орган столкнется с необходимостью решения вопроса выбора применимого права, что в большинстве случаев будет в первую очередь сопряжено с проблемой квалификации соответствующего договора, осуществимой по lex fori или lex causae. Осуществив первичную ква-
лификацию отношений, которая может оказать первостепенное влияние на решение вопроса о выборе права, суд, следуя коллизионной норме, определит компетентный правопорядок. Российский законодатель в п. 5 ст. 1211 ГК РФ, ограничивая dépeçage, предписывает суду применять к договору, содержащему элементы различных договоров, право страны, с которой этот договор, рассматриваемый в целом, наиболее тесно связан, иными словами, воздерживаться от необоснованного дробления договорного статута. Применение этого положения может быть осложнено, если при определении права к непоименованному или смешанному договору связь с каким-либо одним правопорядком неочевидна и суду непросто применить критерий характерного исполнения. В проекте федерального закона о внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую ГК РФ (далее — проект ГК РФ) содержится предложение сформулировать п. 5 ст. 1211 ГК РФ несколько иначе: «К договору, содержащему элементы различных договоров, применяется право страны, с которой этот договор, рассматриваемый в целом, наиболее тесно связан, если из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела не вытекает, что применимое право подлежит определению для таких элементов договора отдельно»25. В данном случае авторы проекта ГК РФ следуют нормам, закрепленным в ст. 4 Римской конвенции (1980)26. В Кодексе международного частного права Болгарии указанная проблема решается закреплением в ст. 94 исключения, в соответствии с которым если одна часть договора может быть обособлена от остальных его положений и у этой части есть бо-
25 URL: http://www.economy.gov.ru/minec/ activity/ sections/ corpmanagment/civil_code / full_text_civil_code /140411 _gk.
26 cm.: Convention on the Law Applicable to Contractual Obligations Opened for Signature in Rome on 19 June 1980 (80/934/EEC) // Official Journal L 266.09/10/1980. P. 1—19.
лее тесная связь с другим государством, то к ней может быть применено право этого другого государства27.
Возможность расщепления договорного статута при отсутствии выбора права сторонами контракта, как это было возможно в соответствии со ст. 4 Римской конвенции, в новой формулировке ст. 4 Регламента Рим I была исключена. Отмена dépeçage, как отмечает А. И. Бело-главек, в интересах юридической гарантии и единства права, очевидно, была полезной. При отсутствии выбора права всегда необходимо определить единые коллизионные нормы для договора в целом28. Регламент Рим I предписывает последовательное применение в отсутствие выбора права: во-первых, права, определяемого по принципу характерного исполнения (lex venditoris), а при невозможности — права наиболее тесной связи (Proper Law of the Contract). Так, в п. 19 преамбулы Регламента Рим I отмечается, что если договор не может быть отнесен к одной из определенных категорий (договор sui generis. — М. М.) или если по своим признакам он принадлежит к нескольким определенным категориям (смешанный договор. — М. М.), то договор подлежит регулированию правом страны, где находится обычное место жительства стороны, которая должна осуществить исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора. В случае договора, состоящего из связки прав и обязанностей, которые могут быть отнесены к нескольким определенным категориям договоров, исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора, должно опреде-
27 См.: Кодекс международного частного права Болгарии от 17 мая 2005 г., с изменениями от 20 июля 2007 г.// Журнал международного частного права. 2009. № 1. С. 46—79.
28 См.: Белоглавек А. И. Европейское международное частное право — договорные связи и обязательства: в 2 т. Т. 1. Киев,
2010. С. 805.
ляться относительно его центра тяжести. И уже вследствие невозможности отнести договор ни к одной из определенных категорий или установить место жительства стороны, которая должна осуществить исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора, договор подлежит регулированию правом страны, с которой он имеет наиболее тесные связи, для определения чего следует учитывать, в частности, наличие очень тесных связей договора с одним или несколькими другими договорами (п. 21 преамбулы Регламента Рим I). Отказ в Регламенте Рим I от dépeçage в отсутствие выбора права сторонами контракта видится совершенно обоснованным, так как возможность юридической биотехнологии ограничивается волей сторон сделки, а не правоприменительного органа. Право на расщепление договорного статута есть проявление автономии воли сторон как ключевого коллизионного принципа регулирования договорных отношений, в связи с чем представляется необоснованным санкционирование dépeçage при отсутствии соглашения сторон контракта, предлагаемое в проекте ГК РФ.
При разрешении спора, вытекающего из непоименованного и (или) смешанного договора, суду приходится осуществлять квалификацию спорных правоотношений, что иногда приводит к квалификации отдельных предусмотренных в договоре обязательств. В результате этого к одному и тому же договору могут применяться различные системы норм, например относящиеся к договору подряда, договору найма, договору купли-продажи и т. д. в зависимости от того, о каком обязательстве идет речь. Это, однако, не означает, что судья всякий раз должен определять применимое право к каждому имеющемуся в договоре отдельному обяза-тельству29. Например, разрешая спор
29 См.: Канашевский В. А. Указ. соч. С. 115.
между ПО «Белоруснефть» и ЗАО «ПО «ЭКСПО», Арбитражный суд Хабаровского края, рассмотрев условия заключенного между сторонами контракта, пришел к выводу о том, что контракт является смешанным договором, содержащим в себе элементы договора поставки, подряда и возмездного оказания услуг. Учитывая такую квалификацию контракта, положения Венской конвенции в силу п. 2 ст. 3 к правоотношениям сторон не применяются. Ввиду того, что право, применимое при разрешении возникающих из контракта споров, сторонами в контракте не определено, суд обратился к п. 5 ст. 1211 ГК РФ и определил в качестве применимого право государства поставщика как страны, с которой этот договор, рассматриваемый в целом, наиболее тесно связан30. Как отмечает В. А. Кана-шевский, от ситуаций расщепления договорного статута следует отличать такие, в которых суд сталкивается с выбором применимого права к смешанным или непоименованным договорам31. В противном случае может возникнуть подмена правовых явлений: первичной квалификации смешанных и непоименованных договоров для целей определения применимого права и расщепления договорного статута.
Библиографический список
Delaume G. Law and Practice of Transnational Contracts. N. Y., 1988.
Magnus U. Das UN-Kaufrecht: stete Weiterentwicklung der Praxis. ZEuP, 2008.
Reese W. L. M. Dépeç age: a Common Phenomenon in Choice of Law. 73 Colum. L. Rev. 58-59.
30 См. решение Арбитражного суда Хабаровского края от 31 июля 2008 г.
31 См.: Канашевский В. А. Указ. соч. С. 114—115.
Белоглавек А. И. Европейское международное частное право — договорные связи и обязательства: в 2 т. Т. 1. Киев, 2010.
Звеков В. П. Коллизии законов в международном частном праве. М., 2007.
Канашевский В. А. Внешнеэкономические сделки: материально-правовое и коллизионное регулирование. М., 2008.
Кодекс международного частного права Болгарии от 17 мая 2005 г., с изменениями от 20 июля 2007 г. // Журнал международного частного права. 2009. № 1.
Комментарий Гражданского кодекса Российской Федерации, части 3 / под ред. Т. Е. Абовой, М. М. Богуславского, А. Г. Светланова. М., 2004.
Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / под ред. А. Л. Маковского, Е. А. Суханова. М., 2002.
Масляев А. И. Акционерное соглашение в международном частном праве: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
Огородов Д. В., Челышев М. Ю. К вопросу о видах смешанных договоров в частном праве // Законодательство и экономика. 2006. № 2.
Огородов Д. В., Челышев М. Ю. Смешанный договор и вопросы теории правового регулирования // Законодательство и экономика. 2007. № 3.
Практика Международного коммерческого арбитражного суда при ТПП РФ за 2003 г. / сост. М. Г. Розенберг. М., 2004.
Татарская Е. В. Непоименованные и сме-шаные договоры // Российская юстиция. 2007. № 4.
Толстых В. Л. Коллизионное регулирование в международном частном праве: проблемы толкования и применения раздела VII части третьей ГК РФ. М., 2002.
Черепанова А. Ю. Договор страхования в международном частном праве: особенности регулирования: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
Шахназаров Б. А. Правовое регулирование отношений по трансграничной передаче прав на объекты интеллектуальной собственности: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
