CC BY
87
гиев Б. Г. Вятские воспоминания (1890-1906 гг.). Ч. 2. О быте // Отд. краевед. литературы Кировской обл. науч. библ. им. А. И. Герцена. Фонд «Д». № 641. С. 197).
57. Судовиков М. С. Торгово-промышленные объединения регионального купечества России в XIX -начале XX в.: механизмы формирования, особенности // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2011. № 1(1). С. 47-52.
УДК 94(47)
Е. В. Кустова
ВЯТСКАЯ ДУХОВНАЯ ШКОЛА в XVIII в.: ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ПУТИ ИХ РЕШЕНИЯ
В статье анализируются проблемы, которые возникали в процессе создания и развития Вятской духовной школы в XVIII в. В частности, рассматриваются вопросы содержания школы, учительских кадров, набора учеников в школу, программы и методов обучения и воспитания школьников.
The author analyses the problems which arose in the course of establishing and developing Vyatka Spiritual School in the XVIII c. In particular, the problems of funding the school, admitting pupils to it, forming the teaching staff, the program and methods of training and upbringing of schoolboys are considered.
Ключевые слова: духовенство, славяно-латинская школа, духовная семинария, обучение, воспитание.
Keywords: clergy, Slavic-Latin school, theological seminary, teaching, upbringing.
Необходимость широкой системы духовного образования в России ощущалась еще в допетровское время. Периодически возникавшие училища были невысокого уровня и быстро закрывались. И даже созданная в 80-е гг. XVII в. в Москве Славяно-греко-латинская академия при отсутствии епархиальных школ не могла подготовить необходимого числа священнослужителей. На практике сыновья духовенства почти всегда готовились к служению в родительском доме [1]. Однако этого обучения часто было недостаточно. В русских храмах практически не звучало проповедей, и прихожане весьма отдаленно представляли догматы Церкви. Даже в начале 1730-х гг. В. Н. Татищев отмечал, что должность духовенства и церковнослужителей «...в том состоит, чтоб неведущих закону Божию поучали и на путь спасения наставляли», но «...з горестию видим, что у нас столько мало ученых, что едва междо 1000-ю один сыщется ль, чтоб Закон Божий и гражданский сам знал и подлому народу оное внятным поучением внушить и растолковать мог» [2].
© Кустова Е. В., 2011
Петр I, который впервые в России поставил задачу создания широкой системы образования, ориентировался на западный опыт, в частности, на римско-латинскую школу. Московская академия по распоряжению царя была преобразована по образцу Киевской академии, и ее эллино-сла-вянское образование заменилось латинским [3]. Вместе с тем в академию перешли и все киевские школьные порядки, разделение классов, учебные предметы, школьные должности, экзамены, диспуты, школьное проповедничество и т. п. Подобная система должна была действовать и в провинциальных школах.
В 1721 г. Петр I приказал архиереям в соответствии с «Духовным регламентом» создать духовные школы для обучения будущего духовенства [4]. Курс обучения в новых школах был рассчитан на 8 лет, а в основу преподавания была положена латынь. Школы должны были устраиваться в виде закрытых учебных заведений, по образу монастыря, с редкими свиданиями с родственниками, строгим распределением времени, неусыпным надзором ректора и префекта. Обучение в семинариях становилось обязательным для детей духовенства. Назначение в клир теперь находилось в зависимости от получения образования в духовной школе [5]. Управление школами было предоставлено самим архиереям.
В 1723 г. была организована первая на Вятке духовная школа при Вятском Архиерейском доме. В ней 35 человек учились читать и писать, изучали азбуку, часослов, букварь, псалтырь. Однако эта система не выходила за рамки обычного домашнего образования того времени и не соответствовала предписанным «Духовным Регламентом» требованиям. Причины было, по крайней мере, три: отсутствие учителей, знавших латынь, скудость церковных средств и характер вятских архиереев Дионисия и Алексия, которые были приверженцами старины и не поддерживали петровских нововведений в образовании [6]. Кардинально меняется облик Архиерейской школы после приезда на Вятку в 1733 г. епископа Лаврентия (Горки). В 1734 г. заботами епископа в Хлынове при Архиерейском доме открылись славяно-латинская и российская школы. В 1758 г. на их базе возникла Вятская духовная семинария.
В процессе становления духовного образования на Вятке возникало немало проблем, которые приходилось решать архиереям и начальникам школы. Первая группа проблем касалась условий функционирования духовной школы - учительских кадров, набора учеников, помещения и содержания школы, а также обеспечения школьников учебной литературой. Вторая группа проблем касалась самого процесса обучения и воспитания.
Успешность обучения во многом была обусловлена наличием хорошо подготовленных учи-
тельских кадров. Преподаватели духовных школ в Петровскую эпоху были в основном малороссами - выпускниками Киевской и Московской академий [7]. Вятская школа не была исключением. Первых учителей еп. Лаврентий (Горка) пригласил из Киевской духовной академии, где некогда был ректором. По его приглашению в далекую Вятку приехали «учёные мужи» М. Фи-ницкий и В. Лещинский. Также епископ вызволил из монастырского ареста бывшего киевского студента иером. Иоакима (Богомедлевского) [8]. Однако желающие ехать из Киева в Хлынов находились далеко не всегда. Поэтому М. Финиц-кий, сменивший еп. Лаврентия на посту начальника школы, ввел систему взаимообучения, когда способные студенты старшего класса риторики обучали младших: сначала класса аналогии, потом инфимы, далее грамматики и синтаксимы. Такой путь прошли братья Николай и Михаил Сеземовы, Иоакинф Черепанов, Михаил Сниги-рев, Назар Хорошавин, Василий Клобуков. Только Федор Порошин (Радикорский) и Мина Мыш-кин, обучавшиеся после семинарии в Московской академии, сразу стали учителями старших классов грамматики и пиитики [9]. Благодаря этой системе после нескольких лет работы школа получила наставников из вчерашних студентов.
Помимо учительского коллектива был сформирован и аппарат «хозяйственных» и «воспитательных» должностей в лице прокуратора, который следил за материальным обеспечением школьников, а также префекта и суперинтенданта, отвечавших за поведение и обучение семинаристов. Также были должности катехизатора, библиотекаря, подканцеляриста, пищика, рас-сыльщика, хлебников, поваров, квасовара, истопника, сторожа, портомой [10].
Второй проблемой, стоявшей перед школой, был набор учеников. После открытия в Хлынове школы вятчане не спешили отдавать своих детей в новую школу: «...издревле бе обычай детовод-цем учити дети малыя вначале азбуце, потом ча-сословцу и псалтыри». Однако еп. Лаврентий, по мнению хлыновцев, вздумал заводить на Вятке какую-то новую «латинскую» школу и учить в ней наукам - «каким - неведомо» [11]. Поэтому школе оказывали всяческое сопротивление. Как писал вятский архиерей Синоду в 1734 г., «в многообразном и нестерпимом моем гонении от врагов. нельзя мне и жить, не токмо епархиею управлять. Все единодушно на мое зло настроены и развращены. Хотел я и учения славено-ла-тинския в епархии вятской заводить и учителей из Киева двух человек мирских вызвал, но за таким гонением и противностями ждать добраго не возможно!»
Тем не менее архиерей боролся до конца. В конце 1734 г. он отправил рассыльных и приста-
вов для сыска детей, укрывающихся от обучения, приказал вязать их и заковывать в колодки в случае сопротивления. Власти грозили, что утаившим детей или не явившимся на смотр «учинена будет смертная казнь без пощады». Активные действия епископа и угрозы подействовали: в 1735 г. из 555 детей священноцерковнослужите-лей Вятской провинции [12] в школу сумели доставить около 400 человек в возрасте от 7 до 25 лет. Умеющих читать и писать отправляли в латинскую школу. Неграмотные учились азам русской грамоты в славяно-российской школе, а также у городских дьяконов и причетников, в монастыре или у своих отцов [13]. Однако недовольство школой с «неведомым учением» было слишком велико. В 1736 г. на школу напали посадские и служилые люди, вооруженные палками и кирпичами, которые разгромили здание. От нервного расстройства Лаврентий (Горка) был поражен параличом и через год скончался. После его смерти учителя были настолько не уверены в своем дальнейшем существовании, что решили бежать [14], вслед за ними разбежались и 159 учеников. Новому еп. Вениамину пришлось возвращать беглецов, предпринимая суровые меры [15].
Впоследствии для набора учеников архиереи стали проводить особые смотры. Детей духовенства принимали в славяно-латинскую школу (позднее - семинарию), если они имели необходимые навыки письма и чтения книг на русском языке. Дети, не сумевшие показать успехов, отсылались домой еще на год или два для «совершенного обучения». Через указанный срок родители должны были вновь представить их на смотр в консисторию под угрозой штрафа. Также штраф взимался с тех, кто решил жениться раньше времени, дабы не идти учиться. Чтобы остановить этот процесс, было запрещено жениться раньше 15 лет [16]. Однако, несмотря на угрозы, рассыль-щикам из семинарской конторы постоянно приходилось разыскивать детей священнослужителей, которые были отпущены по домам для обучения славяно-российской грамоте или бежали из школы. Проблем возникало немало: кто-то отказывался ехать, и его приходилось везти в кандалах, а где-то их ждал и вовсе «горячий прием». Так, в одном из домов рассыльщиков «били кулаками по головам и по щекам» [17].
За 15 лет работы школы стало ясно, что средства, которые отпускаются на нее, используются нерационально: дети, которые не имели способности к обучению, лишь теряли время, в то время как многих «остроумных и добре учащихся» было трудно удержать по причине бедности до конца школьного курса. В результате епархия не получала необходимого числа грамотных и образованных священников и диаконов. Поэтому в 1749 г. по решению еп. Антония проводится ре-
форма школы. Было решено не брать в школу детей старше 15 лет. Тех, кто уже обучался, но оказался «крайне туп», «развращен» и «непобедимой лености», было решено отпустить по домам. Но чтобы они не имели преимуществ в получении церковных должностей, было указано в духовный чин их не посвящать, а с их родителей брать штраф. В результате в 1750 г. в славяно-латинской школе на семинарском питании остались 92 человека [18].
Ситуация повторилась при открытии семинарии в 1759 г. Всех детей священников в семинарии обучать оказалось невозможно. 66 человек, хорошо знавших русскую грамоту, были определены в латинскую школу, а 121 человек - в русскую школу. На семинарском содержании в обеих школах находилось 65 школьников. Малолетние дети, которые имели отцов (166 человек) были отданы родителям, с тем чтобы за 1,5 года они обучились дома азбуке, Часослову и Псалтыри «в твердости». Та же судьба постигла и неспособных «великорослых» учеников, которые «к понятию вышших наук» оказались неспособны. По указу епископа после экзамена в консистории они были отправлены домой с условием в течение одного-двух лет обучиться русской грамоте «.читать, петь и писать в твердости. дабы оным в праздности и бес пропитания не остались». Если в указанные сроки они не постигали навыков чтения и письма, на их отцов накладывался штраф, а сами они исключались из духовного звания: здоровых ждала солдатская служба, а больные должны были перейти в крестьянское или мещанское сословие [19]. Подобные проверки проходили и в последующие годы. Так, в 1763 г. из 224 учащихся было решено оставить только 100 «остропонятных, надежных и добронравных», которых содержать за счет семинарии [20].
Успешность образования во многом была обусловлена решением третьей проблемы - содержания школы. Студентам жилось нелегко - они заранее обрекались на обучение в сложных условиях: вдали от домов, в ожидании присылки еды, одежды, обуви от родителей, которые далеко не всегда могли помочь детям из-за дальности расстояния и бедности.
Для решения этой задачи «Духовным Регламентом» монастырям было предписано выделять на содержание духовных школ 20-ю долю урожая хлеба. Однако это содержание получалось школами с большим трудом и крайне нерегулярно, поскольку вятские монастыри сами с трудом сводили концы с концами. Для более богатых пермских монастырей везти хлеб в Вятку было дорого и неудобно, поэтому они присылали деньги [21]. Обеспечивал семинаристов продуктами фактически один Успенский Трифонов монастырь,
который давал им печеный хлеб, толокно, квас, капусту и крупу для щей, а в постные праздничные дни горох и конопляное семя для каши, тратя на двести учеников около 100 руб. в год [22]. Во время мясоеда семинария покупала ветчину, в праздники и воскресные дни - свежее говяжье мясо, гречневую крупу, сливочное масло, реже -рыбу [23]. В первую очередь это касалось «сиротствующих учеников».
Однако содержание было непостоянным. Так, в 1750 г. студенты школы пиитики обратились к епископу с просьбой об улучшении питания: «С охотою и прилежанием учимся. А понеже пищи, кроме единаго хлеба, ниоткуду себе не получаем». Для поощрения их в учебе епископ указал «для лучшего в учении поощрения прибавить. четыри фунта мяса» [24].
Поскольку помимо Успенского монастыря ни одна обитель не поставляла семинарии хлеб, в 1763 г. был введен сбор на жалование учителям: с монастырей - по 50 коп., с пустыней - по 25 коп., с приходских церквей - по 10 коп. [25] Особый школьный сбор был возложен также на духовенство (1749) и крестьянство (1759). На Архиерейский дом, согласно Духовному регламенту, возлагалось содержание здания школы, отопление помещений [26]. Также источником содержания были штрафы с духовенства, не обучавшегося в семинарии (со священников - по 1 руб., с дьяконов - по 50 коп., с дьячков и пономарей - по 25 коп.), а также собираемые за необучение ими своих детей русской грамоте [27].
Еще одним источником доходов была плата за обучение, взимавшаяся с состоятельных родителей. На свои деньги они должны были покупать одежду, книги и школьные принадлежности. Если же ученики были очень бедны, им оказывалась помощь. Так, в 1740 г. сообщалось, что студенты Иван Трушков, Игнатий Рысев и Василий Монин «...весма без одежды и тому ж и родственников у них здесь не имеется». Было указано из семинарских сумм «за скудость и нище-ство их» сделать им «верхнее и нижнее одеяние» [28]. Открывая семинарию в 1759 г., епископ Варфоломей также приложил немало усилий, чтобы содержать неимущих учеников - обеспечивая их книгами, одеждой, пищей [29].
Неизвестно, чем жили помимо родительской и семинарской помощи вятские школьники. Но, по аналогии с другими губерниями, можно предположить, что они искали заработок за счет так называемых «кондиций» (уроков), а также написания прошений обывателям; многие из них собирали подаяния по дворам горожан, распевая псалмы, канты, а то и огородными работами [30].
Еще одним способом экономии семинарских сумм было сокращение числа учащихся. В 1763 г. из-за неурожая хлеба, который был три года
подряд, содержать детей отцам было не на что: сообщалось, что многие священники в Чердын-ском, Кайгородском, Слободском уездах «...сами питаются пихтовою корою и другим кореньем». В результате студенты живут «крайнюю нуждою», многие из них разбрелись. Поэтому, чтобы уменьшить содержание, епископ предложил оставить в семинарии только лучших учеников, часть которых перевести на казенное содержание. Неимущим было указано бесплатно выдавать «ношеные одежды», «харч», учебные книги (алвары, азбуки, псалтыри) [31].
В 1763 г. расходы по вятской семинарии составили 1419 р. 70 к. Деньги шли на содержание учителей и служителей, ученикам на одежду, обувь, съестные припасы, сальные свечи, холст на скатерти, посуду, школьные принадлежности, в т. ч. на бумагу, чернила (10 ведер), ремонт школы [32]. При еп. Варфоломее помимо жалования учителям выдавалось из семинарских сборов по пуду соли, по 2 пуда постного и коровьего масла, в зимнее время свечи. Если же они проживали в монастыре, тот должен был давать им каждый день по порции ситного хлеба, по три бутылки пива, а также по 3 пуда меда в год, крупы ячневой и овсяной по 4 четверика, дрова. Из семинарских доходов покупалась оловянная посуда, блюда, медные тарелки, кастрюли, скатерти и салфетки [33]. В 1763 г. жалование учителей составляло 40-100 руб., не считая 20 руб. на питание [34].
Екатерининские реформы по секуляризации церковных земель отразились и на жизни семинарии. В 1764 г. монастырям, по сути лишенным своих доходов, были определены постоянные штатные оклады. На все российские духовные школы с 6 тыс. учениками было отпущено 38 тыс. руб. В 1784 г. эта сумма возросла до 77,4 тыс. руб. В царствование Павла I она выражалась цифрой 182 тыс. руб. [35]
Положение семинаристов по-прежнему оставалось непростым. В 1781 г. ректор, архим. Каллист жаловался еп. Лаврентию, что ученики семинарии «. ходят весьма в худом и раздранном одеянии, также и обуви надлежащей не имея, носят лычные лапти, чем наводят вашего преосвященства семинарии стыд». Епископ был согласен, что «. наги, босы, гладны и хладны не могут с успехом к наукам прилежать». Но в то же время он интересовался, происходит ли это от худого попечения родителей о детях или «. от своеволства и мотовства детей, которые оставленные им от родителей ден-ги на содержание издерживают оные на разные детские лакомства». Однако реальной помощи семинарии не оказал, указав лишь побуждать родителей к содержанию, угрожая в противном случае штрафами и наказаниями, вплоть до лишения отцов священнических мест [36].
В середине 1780-х гг. материальное положение преподавателей удалось несколько улучшить, но постоянной проблемой оставались семинаристы, которых содержали за казенный счёт (количество таких ребят доходило в разное время от 70 до 100). Еп. Лаврентий (Баранович) приказал отпускать ежегодно на их содержание по 1 тыс. руб. из средств Свято-Троицкого кафедрального собора, но эта мера просуществовала только в 1784-1790 гг. Самой эффективной и практичной стала мера, предложенная ещё епископом Варлаамом (Скамницким): на содержание бедных семинаристов направлялись доходы с незанятых священнических и диаконских мест. Если же и этих денег не хватало, тот же еп. Лаврентий оказывал помощь из средств Архиерейского дома: например, отдавал семинарии по 1020 баранов (их мясо шло в пищу, а мех - на одежду) [37].
Еще одной важной задачей было заведение семинарской библиотеки. В ее основу была положена частная библиотека еп. Лаврентия (Горки), которая содержала в себе 335 книг, преимущественно на латыни [38]. Воспитанный на традициях Киевской академии, епископ видел в создаваемой им духовной школе не только учебное заведение для обучения будущих служителей церкви, но и центр духовной культуры с фундаментальной библиотекой. Впоследствии немало книг было пожертвовано семинарии ее педагогами - Михаилом Финицким, префектом Петром Любарским, игуменом Мисаилом (Сеземовым), архим. Павлом, ректорами архим. Андреем (Тар-шевским) и Никодимом (Казанцевым), преосв. Гедеоном, протодиаконом Иоанном Блиновым и др. Как правило, они дарили библиотеке книги на латыни, среди которых было немало изданий даже XVI в. [39]
Также библиотека пополнялась через закупку книг. Например, в 1759 г. семинария закупила через вятских купцов в Петербурге книги на латинском и русском языках на 500 руб. [40] Особенно много сложностей было с покупкой книг на латыни, которые порой приходилось приобретать даже за границей. Как положительное можно отметить тот факт, что среди западных католических и протестантских авторов можно было встретить 12-томник блаженного Августина, 3 тома Иоанна Дамаскина, творения святых Отцов.
Еще одной задачей было обеспечение школы удобным помещением. Первоначально школа располагалась в комплексе зданий при Архиерейском доме. Со временем он обветшали, да и студенты немало докучали владыке. Поэтому в октябре 1744 г. было принято решение о переводе славяно-латинской и русской школ в Успенский монастырь, до постройки в следующем году но-
вого здания [41]. Однако временные гости задержались в монастыре на полвека. Школа заняла смежное с Афанасьевско-Кирилловской церковью здание духовного приказа [42]. После страшного пожара 1752 г. школы на несколько лет оказались закрыты. Новопостроенное здание школы было отдано консистории и казенному приказу, которые сильно пострадали в пожаре. Семинарские же покои, в которых жили студенты, заняли монахи. Более того, монастырь, сильно пострадавший от пожара, уже не мог обеспечивать студентов хлебом и квасом, поскольку сгорели житницы с хлебом [43].
Только в 1758 г. благодаря усилиям еп. Варфоломея удалось возродить архиерейскую школу, преобразовав ее в семинарию, и привести ее в цветущее состояние. Местом для нее вновь был избран Успенский Трифонов монастырь «.как пристойнейшее и безопаснейшее место от пожаров», где все постройки к тому времени были уже каменные. В 12 кельях разместились учителя, ученики, учебные классы, семинарская библиотека и пекарня [44]. В 1794-1795 гг. семинария была из монастыря переведена в собственное помещение, пожертвованное для нее в архиерейской Филимоновской даче, а прежние семинарские здания в 1797 г. были обращены в конюшни [45].
Таким образом, необходимая база для развития духовной школы на Вятке была заложена. Каковы были ее плоды в обучении и воспитании? Какие проблемы здесь возникали?
В российской школе [46] обучались традиционными методами - по букварю, Часослову и Псалтырю. Первоначально учащиеся пользовались катехизисом Петра Могилы, а затем он был заменен специальным указом Синода от 31 мая 1722 г. букварем Феофана Прокоповича. Учебником грамматики служила славянская грамматика Мелетия Смотрицкого, которая рассылалась Св. Синодом по всем епархиям.
Сама методика обучения была малопродуктивной. Порой не успев «в твердость» выучиться русскому языку, ученик переходил в славяно-латинскую школу, где мало внимания уделялось русской грамматике. В результате ученики нередко забывали пройденное ранее и необходимое для церковнослужения. Так, в августе 1742 г. ученик Иосиф Рылов направил М. Е. Финицко-му следующее прошение:
«В прошлом 737-м году взят я. преосв. Лаврентием епископом Вятским в домовую архиерейскую славяно-российскую школу, в которой и обучал азбуки да часослов, а псалтырь не всю не в твердость. И в прошлом 738-м году ис той российской школы переведен в славяно-латинскую школу, и с того году по се число обучаюсь фаре, а российскую грамоту, часослов перезабыл, и
псалтырь, и протчих книг не обучал и за необучением тоя российской грамоты в славянолатинской школе обучатся весма непонятен». Горе-ученика отправили учиться к дяде - иеромонаху Богословского Подгородного монастыря [47].
Что же касается латинской школы, то первоначально планировался достаточно широкий курс, который должен был включать в себя, помимо изучения латыни, историю, географию, арифметику, геометрию, логику с диалектикой, физику с краткой метафизикой, политику и богословие [48]. Однако в реальности образование осталось, по сути, «языковым», в котором изучение латыни дополнялось лишь познанием основ стихосложения (пиитики) и риторики.
Первоначально в вятской школе было 6 классов. В низших четырех классах (аналогии (фаре), инфиме, грамматике, синтаксиме) обучали чтению и письму на латинском языке, а также учились переводам. Главным учебником в этих классах являлось грамматика Альвара [49], которая, по оценке современника, «. из всех учебников латинского языка. была, может быть, самым темнейшим, так что была непонятна не только для начинающих изучать латынь, но даже для тех, кто знал ее порядочно». Неудивительно, что в низших классах хлыновской школы многие учились вместо четырех по шесть-восемь лет и наполовину все-таки оставались «тупыми и непонятными» [50]. И нередки были такие прошения учеников, какое подал Егор Падерин М. Финиц-кому: «Я неискусен и непонятен нахожуся в школе, я за тупостию и за скудостию ума моего и за урослыми летами выщих наук понять не могу, о чем вам известно.». Потому несчастный школяр «слезно» просил отпустить его домой, чтобы обучиться русской грамоте [51].
Что касается старших классов, то в пиитике изучали поэзию - ее виды, средства и пр. При этом традиционно в качестве поэтических образов брались греческие и римские герои - языческие боги и богини, звезды, знаки зодиака, горы, реки, ветра и т. п., упоминаемые в произведениях классических античных поэтов. Большая часть стихов давалась на латинском языке. Семинаристы должны были не только знать, но и сами упражняться в написании стихов по данным образцам. В последнем классе риторики они учились составлять речи и письма поздравительные, благодарственные, просительные, прощальные, надгробные и пр. И только в конце учебника по риторике кратко и сухо говорилось о церковной проповеди. Но даже и здесь античные образы не покидали будущих пастырей. Учебники для последних классов были написаны М. Фи-ницким [52].
В результате такого обучения школьники старших классов более знакомились с античной, по
сути своей языческой, культурой, чем с христианской. Это был отголосок эпохи Возрождения с ее идеей гуманизма, когда человек в сознании европейцев потеснил Бога. Эти новые идеалы через книги и западную систему образования постепенно стали проникать и в российскую школу. Да и само преподавание, которое было слишком образным и замысловатым, не всегда позволяло усвоить основные знания.
В целом школьная программа, достаточно далекая от реальных нужд русского духовенства, сформировала негативное отношение к школе. Свидетельством тому было массовое бегство из школ, несмотря на то что за это полагались штрафы для родителей и телесные наказания для сбежавших учеников. Как отмечал бывший студент семинарии игумен Мисаил (Сеземов), до открытия в 1758 г. семинарии на Вятке никто не воспринимал образование всерьез: «.в здешних местах учение в таком было презрении, что ни над кем не любили столько смеяться, как над «учениками», и никто ничего столько не презирал, как учения школьного» [53].
Однако подобное мнение было вполне оправданно: в нем не видели ни смысла, ни практической пользы, а только угрозу основам православной веры, говоря: «де сие учение не на пользу нам есть, паче же и противное церкви, понеже де мы латин гнушаемся, а они (учителя латинской школы) своим учением с латынами в сообщение нас хотят привести» [54].
Причина лежала в том, что Петром I в качестве образца духовной школы была взята Кие-во-Могилянская духовная академия, которая имела систему преподавания, отличную от русских традиций [55]. Подобное заимствование западной учебной программы и методов обучения русской духовной школой несло в себе и немалую опасность для Православной Церкви - духовное влияние западного католичества, схоластические методы преподавания в школе, обмирщение культуры, внесение в нее светского характера. Богомыслие заменилось в нем богословием, сердечная вера - умственными рассуждениями. Эта опасность стала реальна, когда в XVII - начале XVIII в. поток образованных богословов из Западной Украины и Белоруссии хлынул в Московское государство, став основой церковной иерархии и педагогического состава духовных школ в России.
Какие изменения произошли в системе духовного образования в России после этого? По словам А. Осипова, «в образовании авторитет духовного совершенства постепенно заменяется авторитетом книжного энциклопедизма. Первостепенная цель западного типа образования. состояла не в том, чтобы сделать человека совершеннее, но в том, чтобы дать ему как можно
больше знаний, знаний ради самих знаний. Богословие таким образом превращается из средства научения человека пути ко спасению в средство развлечения для праздного человеческого ума, становится по сути разделом философии. Главным требованием к учащимся было заучивание больших объемов информации наизусть. Изучались в основном латинские авторы, на латинском языке, по латинским, т. е. католическим, учебникам и методикам» [56].
Важность знания древних языков для духовенства обосновывалась тем, что на еврейском языке был написан Ветхий Завет, на греческом -Новый Завет, решения Вселенских и Поместных соборов, труды св. Отцов, на латыни - «наиболее нуждные» священнику книги, которыми в то время считались «реторические, метафизические, моральные и феологические» [57]. Но в реальности изучалась практически одна латынь: отстоять греко-славянское обучение в школах не удалось.
Инициатор как церковной, так и школьной реформы Феофан Прокопович, обучавшийся в Киево-Могилянской коллегии, а затем в католических школах Польши, был сторонником западноевропейского образования. В результате преподавание велось на латыни, общение - на украинском. Учебный материал - лучшие образцы античной культуры и западного богословия -оказались фактически бесполезны будущим пастырям. Единственное, что могло пригодиться будущему священнику из всего школьного курса, -искусство говорить проповедь. Однако замысловатые образы и формы, которые постигали школяры через стихосложение и античную мифологию, едва ли могли укрепить основания веры в прихожанах. И, возможно, что сын священника, с детства изучавший чтение, пение и устав при храме, более был подготовлен к священнослуже-нию, чем выпускник латинской школы. Поэтому и родители, и дети старались всячески избегать «.этой проклятой серимарии», хотя уклонение от учебы рассматривалось как преступление против государства [58].
Только в конце XVIII в. была предпринята реформа духовной школы, попытавшаяся избавить ее от пороков западной системы обучения. Был расширен курс наук. Богословие и философия начали преподаваться во всех семинариях, в курсы духовных школ стали вводиться светские общеобразовательные предметы [59]. Так, в вятской семинарии для познания «вышших наук» -философии (которая включала в себя логику, физику, нравоучительную науку, метафизику) и богословия талантливые студенты отправлялись в Москву и Киев. Однако со временем семинария уже не имела средств для подобных «командировок». Вместе с назначением, начиная с
1764 г., архимандритов Успенского монастыря на должность ректора, они одновременно стали определяться учителями высших классов. Так, с 1764 г. они являлись учителями богословия, а с 1774 г. - еще и философии [60]. С 1779 г. в семинарии стали также проводиться публичные диспуты, на которых присутствовал сам епископ и лично награждал отличившихся [61]. В конце XVIII - начале XIX в. в преподавание также были введены Священная история, арифметика, алгебра, геометрия, география, греческий, еврейский, французский, немецкий, медицина, церковная архитектура [62].
На рубеже веков митр. Московский Платон (Левшин) также попытался преодолеть формально-схоластический характер преподавания духовной школы, при этом особое внимание он уделял преподаванию греческого языка и сообщению более гуманного характера семинарскому воспитанию. Задачу духовной школы он видел в подготовке просвещенных пастырей, пользующихся авторитетом в образованном обществе и способных быть подлинными учителями народа. В 1800 г. митр. Платон предложил преподавать в духовных школах на русском языке, а не на латыни, как это традиционно происходило, но его предложение не прошло [63]. В целом, методы обучения в школах не давали возможности развиться студенческим дарованиям, а обязательный латинский язык выхолащивал ум молодых людей, о чем писали многие семинарские выпускники [64].
Второй важной задачей Вятской духовной школы, в реализации которой возникало немало трудностей, было духовное воспитание будущих пастырей.
Знание без веры и искренней любви к Богу и людям для будущего пастыря не могло принести пользы в деле духовного воспитания паствы. Однако воспитать искреннюю христианскую веру было задачей весьма непростой. Необходимость воспитания осознавалась преподавателями архиерейской школы. Семинарская инструкция 1744 г. отмечала, что ученики должны были не только учиться латинскому языку, «но и всякаго благочестия и добрых нравов, имели бы в сердцах страх Божий». Однако предлагалось только два средства для воспитания - личный пример педагогов, которые должны были иметь «образ смирения, богоугодного же и трезваго жития», и посещение церковной службы: по воскресным и праздничным дням в Кафедральном Троицком соборе (1744) [65]. После преобразования школы в семинарию в инструкции 1758 г. появилось важное нововведение: ученики отныне должны были не просто посещать службы в монастырских храмах, но и участвовать в богослужении. Во время службы они должны были «петь по-киевски»,
читать часослов, псалтырь, каноны и стихиры. Активное участие в богослужениях давал им опыт церковной службы, который включал их в ритм жизни монастыря. Также во время трапезы читались Св. Писание, прологи и исторические повести «о церковных великих учителях» [66].
Воспитанию способствовало не только нахождение школы в обители, но и сам тип архиерейской школы, которая являлась закрытым учебным заведением «образом монастыря». Правилами предусматривались редкие свиданья учеников с родными, распределение времени по точным «регулам» со строгим надзором за семинаристами ректора, префекта и других служителей [67]. По правилам, семинаристам было запрещено ходить в гости к знакомым и родным. Но многие из них жили не в семинарии, а у своих родных или на квартирах в городе, невольно нарушая этот запрет [68].
Укреплению дисциплины должно было способствовать четкое распределение дня. В семинарских инструкциях указывалось, когда необходимо вставать, ложиться, молиться, умываться, есть, гулять: «семинаристы как солдаты на барабанный бой, так на колокольцев голос принимались бы за дело, какое на час уреченный назначено». Так, через 5 минут после звонка ученики должны собраться в школе, где в течение трех часов проходили занятия.
Инструкция регламентировала и «свободное время» школьников. Гулять студенты могли дважды в день - после обеда и вечером часа по два по лугам и по берегу р. Вятки. При этом указывалось, «чтоб гулянье было с играми честными и телоподвижными, летом в монастыре, а зимою в своих же покоях, ибо сие и здравию полезное, и скуку отгоняет». Также в зимнее время позволялось разыгрывать различные мистерии и участвовать в процессиях, которые организовывались перед праздниками. После удара набатного колокола ученики не могли покидать школу до утреннего благовеста [69].
Правила, прописанные в семинарских инструкциях, должны были помочь соблюсти в монастыре порядок и дисциплину, а также усилить контроль над учебой. Начальник школы должен был следить, чтобы учеников учили «тщательно», давали бы им задания и упражнения. Также он должен был контролировать самих студентов, их успеваемость и поведение, «чтобы между оными не было ссор, драки, пьянства, сквернословия и всякаго инаго безчестия». Ученики должны ходить по монастырю «не резвяся, без всякого шуму, но тихо и смирно». В ночное время никто из студентов не должен был покидать стен обители. Начальник школы следил и за питанием семинаристов, чтобы «оное все было доваре-ное, и смачно» [70].
Также за поведение семинаристов отвечал суперинтендант, который должен был следить за выполнением домашнего задания, внушая школьникам, что без прилежного обучения они не получат священнического сана, а те, кто учится со старанием и охотой, то по их желанию будут посвящены в чин «немедленно». Также он должен был воспитывать в семинаристах благочестие, следить за посещением ими монастырских служб, а в воскресные дни до литургии в церкви Успенского монастыря читать и толковать катехизис. Он наблюдал, чтобы в семинарии не было ссор и драк, а о плохом поведении и нерадении учеников доносил префекту [71].
Дисциплина в семинариях поддерживалась путем телесных наказаний, от которых не были свободны даже учителя. Они были традиционны для того времени, достаточно суровы и малопродуктивны. За малые проступки студент наказывался розгами, за средние и большие - «словом укоризненным», а если не исправится - плетьми [72]. Наказывали, как правило, не за плохую учебу, а за поведение - порочные поступки, драки, пьянство, побег из семинарии. На последний шаг многие решались из-за тяжелого материального положения [73]. Так, один из студентов, проучившись 3 года в школе, бежал в 1745 г. «от неимения одежды». Вернувшись, он жил на квартире учителя Ф. Радикорского. В 1748 г., не в силах терпеть побои наставника и видеть его «непорядочные поступки», он снова бежал домой, в Пермские земли. Но через две недели под давлением родителей он вернулся в Хлынов. За двоекрат-ный побег он был при собрании студентов наказан «плетьми нещадно», а с его отца был взят штраф [74].
Среди учеников оказывались люди самые разные. Были те, кто старался учиться со всем прилежанием. Однако было немало и тех, кто, оторвавшись от родительского дома, почувствовал дурманящий дух свободы и не мог правильно ей распорядиться. В 1730-1740-х гг. были случаи, когда студенты приходили в семинарию нетрезвыми, ввязывались в драки или ради шутки говорили страшное по тем временам «слово и дело». Так, в 1739 г. рассматривалось дело «о пьянство-вании и стрелянии школьниками в квартирах». В 1741 г. группа студентов и архиерейских певчих ради шутки избила до синяков и переломов рекрутов-новобранцев. В 1743 г. консистория разбирала дело о «безобразиях, чинимых семинаристами на улицах города Хлынова». Сообщалось, что студенты собираются кампаниями по 10-30 человек, ходят по ночам по улицам «и чинят народ-ныя обиды, грабежи». Даже власти не могли найти на них управу: однажды они разбили здание полиции и избили городничего. После этого всех семинаристов обязали подпиской не выходить из
здания семинарии после звона набатного колокола. Таких «озорников» жестоко наказывали: били плетьми, заковывали в кандалы, не отпускали из семинарии в город [75]. В исключительных случаях за пьянство и «предерзости» студента изгоняли из семинарии, лишая возможности получить в будущем священнический чин [76].
Однако порой худой пример показывали и сами учителя. В 1739 г. поступила жалоба на учителей Финицкого и Лещинского о битии учеников и о взятках [77]. Финицкий строго следил за дисциплиной, но иногда был сам груб в обращении с учениками. Так, однажды он сильно ударил кулаком по лицу задремавшего на службе студента. После этого случая он был вынужден заплатить за бесчестие штраф и вскоре покинул семинарию [78].
Оставил своими похождениями и предосудительным поведением недобрую память Федор Порошин (Радикорский) [79]. Еще в 1741 г., до учебы в Московской академии, он как лучший студент риторики помогал префекту М. Финиц-кому обучать семинаристов синтаксиме. После возвращения из столицы он был назначен экзаменатором школы, но не получил желаемого места учителя богословия и философии. Самолюбивый и обиженный, он начал прибегать к чарке. После очередного скандала семинария поспешила его уволить. Будучи редким для того времени богословом, он пристроился во Владимирскую семинарию. Но пороки и неблаговидные поступки вынудили местное начальство и оттуда его выпроводить.
Вместо него экзаменатором, учителем пиитики и риторики был назначен находящийся при Архиерейском доме иером. Трифилий. Однако и он не оправдал доверия. Через год «за ево пьян-ственное и невоздержанное житие» было указано от звания его отрешить и дать ему паспорт в Нижегородскую епархию, а экзаменатором сделать талантливого проповедника, протодиакона Кафедрального собора Алексея Свирепова [80].
Негативным образом отражалась на воспитании и частая смена вятских архиереев: при долгом их отсутствии на кафедре дисциплина в школе падала, а многие школьники разбегались.
Оказывал ли монастырь влияние на воспитание школьников? Безусловно, монастырские службы создавали особую атмосферу в семинарии. Кроме того, для некоторых школьников примером были их родители, в т. ч. и постриженики Успенского монастыря. Одни монахи подавали добрый пример благочестивой жизни студентам. Однако были и те, чья жизнь, далекая от высоких идеалов монашества, приводила учащихся в смущение, а учителей в искушение [81].
В целом, нахождение монастыря, а вместе с ним и семинарии около города постоянно созда-
вало проблему поведения. Поэтому епископ Лаврентий (Баранович) в 1794-1795 гг. перевел семинарию «для удаления от всяких соблазнов» на загородную Филимоновскую дачу, расположенную в 2 верстах от города, построив здесь два каменных флигеля. Здесь семинария располагалась вплоть до 1917 г. [82]
Завершить рассмотрение проблем можно вопросом о «трудоустройстве» выпускников Вятской духовной школы. Большинство из выпускников получали низшие должности при храмах (пономарей, дьячков) или возвращались домой, в надежде со временем занять отцовское место диакона или священника. Некоторые были взяты на работу в духовный приказ [83]. В результате XVIII век стал переломным в развитии образования, когда была налажена система обучения по подготовке священнослужителей.
Кто желал продолжить обучение, мог освоить высшие классы философии и богословия в Московской и Киевской духовных академиях. Впервые вятские студенты отправились покорять высшие науки летом 1742 г. Константин Щепин поступил в Киевскую академию, а Федор Поро-шин и Мина Мышкин - в Московскую. Щепин после окончания курса путешествовал по всей Европе, стал профессором медицины, одним из первых русских ботаников, адъюнктом Академии наук. Порошин и Мышкин, проучившись в Москве философии и богословию более 5 лет, возвратились в Хлынов, где стали учителями семинарии: Порошин - риторики, а Мышкин - пиитики [84]. В 1747 г. «вышшим наукам» пожелали обучаться Матвей Молчанов и Федор Цыренши-ков. Они были не только отправлены в столицу, но и получали из духовной консистории одежду и деньги - по 15 руб. в год [85]. Кто-то отдавал предпочтение Киевской академии. В 1750 г. обучавшийся в Москве Матфей Силецкий изъявил желание обучаться философии, богословию, греческому и еврейскому языкам в Киевской духовной академии за свой счет [86].
Студенты, имевшие стремление к дальнейшему познанию наук, но которым было больше 25 лет, до особой резолюции находились в Успенском монастыре. Здесь они должны были «.в подтверждение учения своего читать церковныя нравоучительныя и историческия книги» [87]. Находились в монастыре и толковые семинаристы, ожидающие свободных вакансий в Хлынове [88]. Оставались при монастыре также талантливые, но слабые здоровьем семинаристы и учителя. В 1751 г. учитель синтаксимы и грамматики Назар Хорошавин по причине болезни покинул школу и уехал на год домой. Чтобы не потерять способного учителя, духовное начальство определило его послушником Успенского монастыря. Помимо обычных монастырских послушаний ему
было указано упражняться в проповеди Слова Божия и в чтении Св. Писания и св. Отцов [89]. Однако были и те, кто шел в монастырь после семинарии осознанно, в надежде принять монашество. Впоследствии многие из них стали игуменами и строителями вятских монастырей.
Становление Вятской духовной школы проходило в непростых условиях и встретило на своем пути немало препятствий. В течение XVIII в. она сумела в основном решить комплекс «внешних» проблем - материального обеспечения, формирования педагогического состава, набора учащихся и др. Однако сам процесс воспитания и обучения был достаточно далек от реальных нужд российского духовенства и слабо решал задачу формирования духовных пастырей. Основными причинами этого было схоластическое, основанное на изучении латыни, обучение и недостаточное внимание вопросам духовного воспитания будущего духовенства. В результате вятская семинария, не справившись в полной мере с проблемами XVIII столетия, в следующем веке оказалась накрыта новой волной проблем, связанных с идеологией Просвещения и революционно-демократическими идеями.
Примечания
1. Бубнов П. Духовное образование в России в синодальный период. XVIII век. 04.03.2008. URL: http:// www.ioannp.ru/publications/68478 (дата обращения: 20.08.2010).
2. Цит. по: Сафронова А. М. В. Н. Татищев и обучение детей духовенства в горно-заводских школах Урала в 30-е гг. XVIII в. 2004 г. URL: http://www.hist. usu.ru/dais/articles/4/Safronova.doc (дата обращения: 20.08.2010).
3. О высоком уровне образования в Киеве было известно еще в XVII в. Но причина лежала не только в этом. Для проведения школьной реформы царю были нужны высокообразованные люди, хорошо знающие русский язык. Подобных специалистов можно было найти лишь за монастырской оградой, где и была сосредоточена на тот момент российская ученость. Однако, не встретив поддержки со стороны русского духовенства, Петр решил, что малороссы станут более ревностно выполнять его указы и нововведения, а потому в спешном порядке сменил в большинстве епархий великороссов на малороссов. Именно монахи-малороссы открыли первые духовные школы в российских городах, взяв за образец систему обучения Киевской академии, где целиком и полностью царила европейская система обучения латинской направленности. Софронов В. Ю. Становление духовной школы Сибири. URL: http://www.bg-znanie.ru/print.php?nid=12286 (дата обращения: 20.08.2010).
4. Этой теме был посвящен особый раздел - «Дома училищные и в них учители, и ученики, и проповедники».
5. Русская Православная Церковь, 988-1988. Очерки истории I-XIX вв. М., 1988. URL: http:// www.sedmitza.ru/text/436405.html (дата обращения: 20.08.2010).
6. Сохранившиеся документы подтверждают ее деятельность в 1723-1730 гг. (Верещагин А. С. История
Вятской духовной семинарии // Вятские епархиальные ведомости. 1868. № 1. Отдел дух.-лит. С. 8-10).
7. Бубнов П. Указ. соч.
8. Иером. Иоаким находился там в ссылке в 17321736 гг. Богомедлевский был одним из самых близких людей к местоблюстителю Стефану (Яворскому), учился в ряде европейских городов, преподавал в Московской Славяно-греко-латинской академии. Его карьера оборвалась в связи с делом Д. Тверитинова (подробнее см.: Очерки истории Вятской епархии. Вятка, 2007. С. 94-95).
9. Государственный архив Кировской области (далее - ГАКО). Ф. 170. Оп. 1. Д. 162. Л. 5 об.-6; Ф. 237. Оп. 1. Д. 1. Л. 238.
10. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 574, 589, 590; Оп. 2. Д. 20 а. Л. 70-70 об., 266, 671-671 об., 682.
11. Верещагин А. С. История Вятской духовной семинарии. № 1. С. 17-18.
12. В это время особой Вятской губернии не существовало. По губернской реформе Петра I Вятская провинция входила сначала в Сибирскую, а затем в Казанскую губернию, вплоть до 1780 г., когда было образовано Вятское наместничество.
13. Верещагин А. С. История Вятской духовной семинарии. № 2. С. 24-28; Сафронова А. М. Указ. соч.
14. Финицкий был задержан, Лещинский уехал в Москву и там скрылся, исчез и Богомедлевский.
15. Верещагин А. С. История Вятской духовной семинарии. № 4. С. 58-66.
16. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1 об.; Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 574 об.-575, 589 об.; Д. 5. Л. 20, 35 об.
17. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 303. Л. 1-2.
18. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 11. Л. 351; Д. 12. Л. 716.
19. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 411-411 об., 511, 589 об.; Д. 5. Л. 35, 107.
20. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 20 а. Л. 367, 664 об.-665.
21. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 12. Л. 717.
22. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 589; Оп. 2. Д. 12. Л. 716.
23. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 10. Л. 69; Д. 11. Л. 257258 об., 351-351 об.
24. ГАКО. Ф. 237. Оп. 76. Д. 81. Л. 1-1 об.
25. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 590; Оп. 2. Д. 20 а. Л. 588.
26. Вештомов А. История вятчан. Казань, 1908. С. 174.
27. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 304. Л. 1-2 об.; Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 491 об., 494; Д. 7. Л. 454; Д. 11. Л. 351351 об.
28. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 3а. Л. 117.
29. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 597.
30. Софронов В. Ю. Указ. соч.
31. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 590; Оп. 2. Д. 20 а. Л. 664 об.; Оп. 76. Д. 190. Л. 1-1 об., 7.
32. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 20 а. Л. 680-683 об.
33. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 326, 412.
34. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 20 а. Л. 671-671 об.
35. Русак В. Эпоха после имп. Петра Великого. URL: http://lib.eparhia-saratov.ru/books/16r/ rusak/ historyrch/8.html (дата обращения: 20.08.2010).
36. ГАКО. Ф. 237. Оп. 84. Д. 351. Л. 1, 7, 8.
37. Очерки истории Вятской епархии. Вятка, 2007. С. 119.
38. Книги были с 1528 года. После смерти епископа большая часть библиотеки была увезена в Москву, около 25 книг осталось в Вятке (5 из них сейчас хранят-
ся в Кировской областной библиотеке им. А. И. Герцена).
39. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 350. Л. 1-10 об.; Ф. 237. Оп. 2. Д. 12. Л. 77-78; Оп. 76. Д. 798. Л. 1.
40. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 5. Л. 25.
41. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 494.
42. В 1744 г. духовный приказ был переименован в духовную консисторию и переведен в другое место.
43. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 15. Л. 288-288 об.
44. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 325 об.
45. Селивановский К. История Вятского Успенского Трифонова монастыря от его основания до настоящего времени. Вятка, 1912. С. 105.
46. В 1762 г. епископ указал «особливой русской школы и учителю не быть», преподавание чтению и письму на славянском языке перешло в низшие классы семинарии (ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 20 а. Л. 509).
47. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 303. Л. 4-5.
48. Софронов В. Ю. Указ. соч.
49. Учебник латыни португальского иезуита Эмануэля Альвара (Альвареса) (1526-1582), впервые опубликованный в 1572 г., стал официальной грамматикой иезуитов и играл исключительную роль в преподавании. Впоследствии был заимствован поляками и использовался в православных учебных заведениях Киева, Полоцка, Вильно и пр., а затем и в духовных школах России.
50. Верещагин А. С. История Вятской духовной семинарии. № 14. С. 214-242.
51. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 154. Л. 58.
52. Гомаюнов С., свящ. Очерки истории вятской духовной школы. Киров, 2005. С. 12-14.
53. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 162. Л. 7.
54. Цит. по: Сафронова А. М. Указ. соч.
55. Подобная основа была обусловлена исторической ситуацией. Киевская академия была создана в 1630-х гг. митр. Петром (Могилой). В то время Киев вместе с Западной Украиной и Белоруссией находился в составе Речи Посполитой. Из-за отсутствия православных школ местное население было вынуждено отдавать своих детей в иезуитские школы, где они нередко забывали веру отцов, постепенно теряя и национальную самобытность. Поэтому он решил создать школу, которая бы воспитывала деятельных защитников Православия, способных сохранить свою веру в условиях жизни в католико-протестанской среде. Для этого они должны были знать западную культуру, научные и богословские труды, обладать европейским научным уровнем, уметь дискутировать и полемизировать по вопросам веры. Поэтому митр. Петр положил в основу обучения латынь - по сути своей международный язык для Европы, язык науки и богословия, язык католической службы. Сама же школа создавалась по образцу униатских школ того времени. В свою очередь, Киевская академия стала почти на два столетия образцом для устройства духовных школ по всей России - начиная от методов обучения и заканчивая бытом студентов (Русская Православная Церковь, 988-1988.).
56. Осипов А. И. Задачи духовного образования. URL: http:// tv.radonezh.ru/ audioarhiv01/ osipov/ statyi/ ?ID=3367 (дата обращения: 20.08.2010).
57. Цит. по: Сафронова А. М. Указ. соч.
58. Бубнов П. Указ. соч.
59. Софронов В. Ю. Указ. соч.
60. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 20а. Л. 762, 876, 878878 об.; Оп. 82. Д. 1483. Л. 1.
61. Очерки истории Вятской епархии. Вятка, 2007. С. 119.
62. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 154. Л. 36; Верещагин А. С. История Вятской духовной семинарии. № 14. С. 246-248.
63. Русак В. Указ. соч.; Русская Православная Церковь, 988-1988.
64. Софронов В. Ю. Указ. соч.
65. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 283. Л. 2 об.-3; Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 485-487 об.
66. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 283. Л. 24-24 об., 26 об.
67. Софронов В. Ю. Указ. соч.
68. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 283. Л. 21.
69. ГАКО. Ф. 237. Оп. 76. Д. 192. Л. 3-4; Верещагин А. С. История Вятской духовной семинарии. № 2. С. 30.
70. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 285, 485-487, 492.
71. ГАКО. Ф. 237. Оп. 76. Д. 192. Л. 3-4.
72. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 487.
73. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1-1 об.; Д. 162. Л. 4 об.; Д. 303. Л. 6-6 об.
74. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 11. Л. 323-324.
75. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1; Д. 319. Л. 14 об.; Ф. 237. Оп. 2. Д. 2. Л. 45; Д. 6. Л. 52-52 об.; Д. 7. Л. 19; Оп. 81. Д. 406. Л. 1; Д. 425. Л. 1-5.
76. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 12. Л. 356-357 об.
77. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1.
78. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 244-245, 250.
79. После возвращения из Москвы в 1748 г. он сменил фамилию Порошин на Радикорский по месту своего рождения.
80. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1; Д. 319. Л. 14 об.; Ф. 237. Оп. 2. Д. 11. Л. 297, 299; Д. 12. Л. 733.
81. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 10. Л. 189; Д. 20а. Л. 790.
82. Никитников Г. А. Иерархи Вятской епархии. Вятка, 1863. С. 80.
83. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 162. Л. 6 об.; Ф. 237. Оп. 76. Д. 29.
84. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 162. Л. 1 об.-2. (об их дальнейшей судьбе см.: А. В. [Верещагин А. С.] Вятские стихотворцы // Календарь и памятная книжка
Вятской губ. на 1 897 год. Вятка, 1896. С. 94-96).
85. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. д. 9. Л. 576-578.
86. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. д. 12. Л. 729.
87. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. д. 9. Л. 578 об.
88. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. д. 162. Л. 11 об.-12 об.
89. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. д. 14. Л. 213-213 об.
УДК 279-4(470.342)"18"
В. В. Машковцева
КОНФЕССИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ГОСУДАРСТВА ПО ОТНОШЕНИЮ К СТАРООБРЯДЧЕСКИМ
КУЛЬТОВЫМ ЦЕНТРАМ В СЕРЕДИНЕ - ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в. (НА ПРИМЕРЕ МАЛМЫЖСКОГО УЕЗДА ВЯТСКОЙ ГУБЕРНИИ)
В статье анализируется конфессиональная политика государства по отношению к старообрядческим молельням в середине - второй половине XIX в. Территориальные рамки исследования ограничены Малмыжским уездом как одним из центров старообрядчества Вятской губернии. Автор показывает реализацию конкретных нормативно-правовых актов на практике, используя при этом в качестве источниковой базы архивные и законодательные материалы.
The article analyses the confessional state policy in relation to the Old Believers' pray-houses in the middle and in the second half of the XIX century. The territorial scope of the study is limited to Malmyzh uyezd (district) as one of the centers of the Old Believers in Vyatka province. The author shows implementation of specific regulations in practice, using archival and legislative materials.
Ключевые слова: конфессиональная политика, нормативно-правовой акт, Русская православная церковь, старообрядцы, культовый центр, молельный дом (молельня), богослужебная книга, икона, духовенство.
Keywords: confessional state policy, legislative materials, Russian Orthodox Church, Old Believers, religious center, pray-house, religious book, icon, clergy.
40-50-е гг. XIX в. в истории России связаны с правлением Николая I. В ходе реализации внутриполитического курса на первый план им была выдвинута идея подавления революционного движения в стране. Искоренению подлежало прогрессивное начало и свободомыслие во всех его проявлениях. Консерватизм императора нашел свое выражение и в сфере конфессиональной политики. В частности, при Николае I была разработана система жестких мер для борьбы со староверием. Акцент был сделан исключительно на силовом решении проблемы. Закон предписывал разыскивать «ересеначальников» (духовных руководителей старообрядцев), уничтожать места богослужений, скиты, монастыри «ревнителей древнего благочестия», закрывать их школы и т. д. В годы царствования Николая I был разгромлен, например, такой крупный духовный центр староверия, как Выго-Лексинская пустынь. За распространение своего вероучения старооб-
© Машковцева В. В., 2011
