CC BY
69
ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ ГЛАГОЛЫ В ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКЕ: ОСОБЕННОСТИ ИСТОРИИ ОБРАЗОВАНИЯ
®2010 Абдулмуталибов Н.Ш.
Дагестанский государственный университет
В статье изучены закономерности устройства, особенности образования и формирования вспомогательных глаголов в лезгинском языке. Предполагается, что вспомогательные глаголы имеют генетически общую природу и восходят к этимологическому глаголу *а «есть, является».
The author of the given article studies the rules of formation and functioning of auxiliary verbs in the Lezghin language. It is supposed that auxiliary verbs have genetically general nature and etymologically date back to the verb *“a” (to be, to represent).
Ключевые слова: аналитизм, аффиксоид, глагол-связка,
грамматикализация, вспомогательный глагол, морфема, недостаточные глаголы, преверб, связка, супплетивизм, префикс, этимология.
Keywords: analytism, affixoid, grammaticalization, auxiliary verb, synthetism, verb structure, predicative sentence, morpheme, suppletivism, link verb, defective paradigm, etymology.
Особенности образования
вспомогательных глаголов в лезгинском языке позволяют остановиться на них отдельно. Тем более, в комплексном плане данная проблема в лезгиноведении не изучалась. Исследование данной проблематики позволяет правильно понять саму историческую структуру вспомогательных глаголов и действующие в языке законы глаголообразования, а также выяснить историческую картину
глагольной парадигмы, а
следовательно, проследить
историческую последовательность функциональной значимости
грамматических показателей
глагола.
1. Остановимся вначале на собственно-вспомогательных глаголах авун «делать» (переходный) и хьун «быть, стать; сделаться, становиться» (непереходный). Для различных форм данные глаголы имеют супплетивные формы, ср.:
масдар авун «делать» хьун «быть, стать»
дееприч,- абсолютив ийиз «делая» жез «будучи,становясь»
деепричастие прош. авуна «сделав» хьана «сделавшись, став»
причастие прош. авур «сделавший» хьайи «сделавшийся, ставший»
причастие будущее ийир «делающий» жери «то, что будет»
императив 1 ийин «давай сделаем» жен «да будет»
императив 2 айа (орф. ая) «делай» хьухь «будь»
императив 3 авурай «пусть делает» хьурай «пусть будет»
футурум ийида «буду делать» жеда «будет»
Полагаем, что вспомогательный глагол авун исторически был производным и состоял из двух глаголов, рудименты которых закрепились в его морфемах: корневом - *ав- (ий-), и аффиксальном - *-ун (-уна, -уй, -из, -ир и т.д.). Заметим, что в некоторых диалектах -ун употребляется самостоятельно, в качестве вспомогательного глагола. Левый компонент ав- имеет общую генетическую основу с
вспомогательными глаголами ава «есть в...» и йа «есть». Ср. также табасаранский и агульский ву «есть». В свою очередь, глаголы ава, йа исторически входили в
словообразовательный круг с общим глагольным элементом - связкой *а со значением «есть». Вариативность корневых согласных в // й - это результат фонетических процессов. Что интересно, в кимильском диалекте глаголу авун соответствует односложный йын. Согласные [в й] не являются основными
глаголообразующими элементами. В качестве исторических аффиксов они уточняли и модифицировали основное содержание глагола. Подобные реликтовые
префиксальные компоненты основы возводятся к грамматическим классным показателям [5, 12, 13]. Основным глаголообразующим
элементом здесь, как мы полагаем, является гласный звук - связка а «есть, является», которая в составе авун повторяется дважды: в виде а (ав-) и у (-ун). Он варьирует (учитывая и супплетивные формы, а // и // у -фонетические модификаторы глагола авун). В процессе развития лезгинского спряжения на определенном этапе развития глагольные основы слились, и поэтому исчезло ощущение исторически аналитической структуры слова. В результате аффиксальная
часть второго глагола (правого: -ун) при редукции корневой части присоединяется к сокращенной части первого глагола (левого: ав-). Далее происходит переразложение, т.е. перемещение границ между морфемами.
В структуре глагола авун в историческом прошлом присутствовал также ларингальный ъ, который и выражал значение нахождения, наличия «внутри». Возможно, он и служил модификатором
чередующихся в//й. В этом отношении интересен авун в форме императива, ср.: айаъ (орф. ая). Наличие в конце императива ларингального ъ, который почему-то не стал орфографической нормой, подтверждает факт его присутствия и в исторической основе данного глагола, по аналогии с образцом непереходного хьу-н «быть»
- хьу-хь «будь». Что интересно, многие из простых глаголов императив образуют зеркальным повторением на конце корневого согласного, ср.: ат1ун «резать» - ат1ут1 «режь».
Исторически согласный звук ъ присутствовал и в структуре других глаголов в качестве преверба со значением «внутри». В дальнейшем он был утрачен или преобразован в согласные в, г1, гь, кь и т.д.
Генетически с глаголом авун связан и его непереходный коррелят хьун, в составе которого гласный элемент, восходящий также, видимо, к связке *а «есть», варьируется (ср.: хьун, хьайи, жез, диалектные: хьын, хьийи, кун, хьей и др.). Основным глаголообразующим элементом здесь также не является согласный хь-. С учетом супплетивной основы, а также диалектных форм корневой хь имеет варианты ж, к. Что интересно, в рутульском языке супплетивизм в образовании глагола «быть» объясняется историческим чередованием к // хь\ йикис «быть» -йихь «будь» [10. С. 37-38]. М. Е. Алексеев рассматриваемые
отношения квалифицирует как результат совмещения в одной парадигме различных форм [2. С. 99-100]. Исторически хь в глаголе хьун является рефлексом латерального лъ [4]. Что интересно, лезгинский непереходный
вспомогательный глагол в плане выражения и содержания совпадает с лакским хьун. В авароведении активно дискутируется вопрос о генетическом соотношении г и к1 в соотносительных вспомогательных глаголах буго «есть, является, имеется» и бук1ине «быть».
Видимо, хьун - более позднее явление, чем авун. Ср. ахт. императив йыхь «будь» и масдар хьын «быть» (лит. хьухь и хьун). Отсутствие хь в начале диалектного императива подтверждает
вторичность структуры хьун. Надо полагать, что префиксальный элемент й- (в императиве йыхь) генетически тот же элемент, который вложен в супплетивные формы глагола - авун «делать» (ср. императив айа) или в его диалектном аналоге йын.
Интересны глаголы кьун «держать» и кьин «умереть», которые в форме императива при редукции конечного слога основы осложняются префиксальным
компонентом й- с огласовкой, ср.: йа-хъ и йи-кь соответственно. Формы императива, видимо, здесь первичны. В ахтынском диалекте еще больше императивов с окаменелым начальным
компонентом й-, ср.: йат1 «режь» и ат1ун «резать», йез «лей» и цин «лить», йагъ «пошли» и къын «послать», йес «воткни» и син «воткнуть» (ср. лит. соответствия: ат1ут1 и ат1ун, цуз и цун, ракъура и ракъурун, сух и сухун). Практически все они по семантике являются переходными.
Элемент хь первоначально не занимал начальную позицию в глаголе хьун. Очевидно, именно этим согласным, служащим для выражения непереходной семантики, завершалась глагольная основа. В
последующем к нему и стали присоединяться различные
глагольные показатели по аналогии с примерами из говоров ахтынского диалекта, ср. маз.: аватыхь «падай» > аваткун «падать» (лит. ават > аватун), акъатыхь «выходи» > акъаткун «выходить» (акъат > акъатун), ахт.: гытык«двигайся под чего-либо, попадай» > гыткын «двигаться под что-либо, попасть» (лит. акат > акатун). То, что конечное -хь (или -к) восходит к непереходному хьун, наглядно демонстрирует ахтынский чирыхь (< чир йихь) от чир хьын «знать» (лит. чир-а от чир-ун), а также литературный императив шехь «плачь» (шехь-ун «плакать»), соответствующий ахты некому
простому ишиш (иши-н). Однако не все подобные глаголы, хотя и содержат в своей структуре конечные согласные хь/к, восходящие к непереходному хьун, имеют непереходную семантику. Видимо, в процессе развития глагола на определенном этапе исчезла необходимость выражения
переходности-непереходности морфологическими средствами.
В этой связи интерес представляют некоторые сложносинтетические глаголы, которые, хотя и образованы посредством переходного авун (-ун), являются непереходными, ср.: аватун (<ават + авун) «упасть», эвич1ун (<эвич1 + авун) «спуститься» и др. В подобных случаях -ун может иметь отношение или к непереходному хьун, который сливается с основой глагола (ср. лит. ше-хь-ун «плакать»), или же он утратил свое значение переходности.
В ходе исторического развития конечные звуки основы (а основа равнялась форме императива), вступая во взаимодействие с глагольным аффиксом
(вспомогательным глаголом) и подвергаясь фонетическим
процессам, настолько
видоизменились, что перестали соответствовать своей исторической форме. В результате этого
увеличилось и количество
глагольных аффиксов. У масдара их три: -ун, -уьн, -ин, у деепричастия больше: -из, -уз, -аз, -ез и т.д.
Отправляясь от исторической структуры к значениям этих форм, мы замечаем, что они укладываются в рамки и аналогичны существующим моделям. История глаголов
показывает, что современные простые глаголы исторически были построены по модели
словосочетаний прошлых лет типа как к1ел-ун < к1ел авун «читать (читай // чтение делать)» (масдары), к1ел-из
< к1ел ийиз (деепричастие) и т.д.
Между тем, корневые компоненты первообразных глаголов синхронно не могут осмысливаться как слова. Невозможно, например, выделить в глаголе къачун «взять» элементы къач и авун (или -ун). Подобному анализу поддаются лишь сложносинтетические и сложносоставные глаголы, словообразующий элемент которых одновременно выполняет также формообразовательную и словоизменительную функцию. Например, процесс вербализации глагола башламиш-ун «начинать» происходит при помощи аффиксов, восходящих к различным формам вспомогательного глагола авун «делать», ср.: башламиш-а
«начинай» - ая императив II, башламиш-из «начинать; начиная» -ийиз деепричастие, башламиш-на «начал»; «начав» - авуна перфект; деепричастие, башламиш-ин «давай начнем» - ийин императив I, башламиш-рай «пусть начинает» -авурай императив III, башламиш-да «начнет» - ийида футурум и т.д. При императиве II аффиксоид может и не употребляться, т.е. грамматическое значение не выражается каким-либо звуком или комплексом звуков. В этих случаях первый компонент или основа глагола напоминает или постепенно приобретает значение императива II [7. С. 116], вернее, именно эта основа и служит производящей базой всей глагольной вакабулы, ср.: экъеч! «выйди» и др.
2. Вспомогательные глаголы авун и хьун генетически связаны и с недостаточными глаголами, которые объединяются общим для них понятием бытия, наличествования, существования, нахождения, ср.:
Значени е Локализация Длительность, постоянство
в, внутри ава «имеется; есть (в смысле существовать, быть); есть (существует) вообще в...» ама «все еще имеется...»
на ала «имеется на ...» алама «все еще имеется на...»
с гала «имеется с...» галама «все еще имеется с...»
У гва «имеется у...» гума «все еще имеется у...»
под кеа«имеется под...» кума «все еще и меется под...»
На современном этапе развития языка все эти глаголы, за исключением алама «все еще находится на...», галама «все еще находится с (за)...», являются
простыми. Последние образованы стяжением вспомогательных
глаголов ала «есть на...» и гала «находится за...» с глаголом ама «все еще есть». Они повторяют историческую структуру простых гва, ква, ала и др., которые по сути являются многоморфемными
словами, в составе которых
аккумулированы три и более морфемы.
Сложный тип образования синхронно не улавливается, т.к.
элементы, входящие в состав этих глаголов, утратили свое реальное лексико-морфоло-гическое значение. Все они имеют генетически общий корень и восходят к историческому глаголу *а со значением бытийной связки «есть», который в составе данных глаголов повторяется [13; 6. С. 102]. В качестве глагола-связки гласный [а] восстанавливается на диалектном уровне. Ср.: курахский э, аь(а) [6. С. 101], фийский э(е) [1. С. 23] со значением «есть». Что касается гва, ква, то здесь мы имеем редукцию гласного, ср.
соответствующие диалектные гава, кава (ахт.). И они, наряду с гума, кума, являются исторически сложными. Согласные [в г к л] в качестве исторических превербов уточняют и модифицируют основное содержание глагола, образуя
различные предложные группы, переводящиеся конструкциями
русских предложений с предлогами. Так, преверб -л- выражает значение «на горизонтальной поверхности»: ала «есть, находится, лежит, стоит (на горизонтальной поверхности)», преверб -г- выражает значение «рядом, при, у». Это значение преверб реализует в
вспомогательном глаголе гва «находится рядом, возле» и гума «все еще находится рядом, возле»; г получен из спиранта г , на что указывает материал яркинского диалекта, который, в свою очередь, восходит к хь: *хь -> г -> г. Преверб -к- выражает значение «на наклонной поверхности, в тесном контакте, в соприкосновении»; «под», ср.: ква «находится под...» и кума «все еще находится под...». Преверб *ъ «в, внутри» (*ъава «есть в, внутри») дается под знаком астериска, так как он морфологически не выражен в лезгинском языке и
восстанавливается на основе косвенных данных, находящих выражение в серийном показателе -ъ в субстантивах в фийском диалекте. Ларингальный, как известно, и в других языках восточнолезгинской подгруппы является показателем одной из серий и превербом со значением «в, внутри полого пространства».
В ряду недостаточных глаголов особо выделяется ама, который комбинируется со всеми
недостаточными глаголами, за исключением ава, ср.: кума «все еще есть под...», гума «все еще есть с...», алама «все еще есть на...» и т.д. Если природа гласных в глаголе ама (ср. ава) понятна, то вопрос
происхождения элемента -м- все еще остается открытым. На наш взгляд, он восходит к запретительному аффиксу -м-, ср.: фи-м-ир // ме-фир «не ходи» от фин «идти». В родственных языках есть прохабитив ма глагола «делать» [2. С. 100]. Структура ама, таким образом, объясняется следующим образом: *а+м+а «есть + не есть + есть = все еще есть».
3. Итак, все вспомогательные глаголы имеют отношение к связке а, которая также служила исходной базой и для глаголов-связок йа (орф. я) «есть; является», -да «является», тир «есть, было, являлось», туш «нет, не есть, не является».
На современном этапе развития языка и они считаются структурно простыми и морфологически нечленимыми. Природа их объясняется супплетивизмом основ по отношению друг к другу [8. С. 14].
Обращает на себя внимание связка тир «являлся». Ему по диалектам соответствуют тий (кур.), йэй (ахт.), тиъ (ярк., чил.), йаьй (йяй) (ярк., заимствован из [16. С. 330]). Лишь в ахтынском диалекте сохранены формальные
мотивационные отношения йэй с глаголом йэ «является», который, в свою очередь, соответствует литературным йа (орф. я) и -да. Это позволяет думать о структурной (этимологической) членимости тир, а следовательно, и диалектных тий, тиъ (<*ти-). Таким образом, учитывая, в первую очередь, лексикограмматическую и функциональную природу глагола тир (тий, тиъ, йэй, йаьй), и, во-вторых,
морфонологическое изменение
облика слова в истории языка, предполагается производность тир от глагола йа (я) или да, очевидно, последним), ср.: соответствия д <> т. В свою очередь, связки йа и -да восходят к *а со значением «есть, является, суть» [6. С. 101; 1. С. 23], которая как самостоятельная лексическая единица зафиксирована
в диалектах лезгинского языка (см. выше). Следовательно, имеем: тир < *т-и-р (тий, тиъ, йэй) < *ти < *ди (да//йа) < *а (э//и).
Начальные согласные й и д исследователи считают застывшими показателями грамматических
классов [9, 14, 12 и др.]. В ряде дагестанских языков эти согласные выступают звуковыми показателями грамматических классов. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что связки йа(я), -да, йэ(йа), э(я), э(е) содержат морфемы
общедагестанского происхождения, где лезгинские глаголы схожи с глаголами того же значения других дагестанских языков, например, с рут. а, и, ...; агул, и, е, а; айа\ ву,...; таб. а, ву; крыз. йи; хин. йа; буд. ви; арч. ви, да, би; бац. ва, я, ба, да; лак. я, ри и др. О генетической близости аварского и даргинского
вспомогательного глагола со значением «есть» говорится в [11].
Необходимо отметить, что глаголы-связки тир и тушир формально совпадают с причастиями тир «являющийся» и тушир «не являющийся». Они и по форме близки к причастиям будущего общего времени (ср.: фи-р «идущий; который пойдет»). Однако функции грамматического времени этих словоформ - это результат выпадения конечного [а],
восходящего к вспомогательному глаголу *а «есть»: тир-а и тушир-а [15. С. 191]. Обращает внимание и то, что в лезгинском языке представлена историческая форма перфекта, которая образуется от основы причастия прошедшего времени при помощи аффикса -а, восходящего к глаголу-связке *а (къачура «взял» < къачур+*а «взявший + *есть»). Данные формы соответствуют исторической модели образования форм индикатива: «инфинитное образование + вспомогательный глагол» [5, 12 и др.]. Что интересно, и в другой форме перфекта, совпадающей с
деепричастием прошедшего
времени, наблюдается утрата связки, что и обусловило формальное совпадение двух разнородных глагольных категорий, ср.: къачу-на -это «взял» и «взяв». Первоначально подобные глаголы выполняли функцию деепричастия.
Употребление же деепричастия в качестве сказуемого увязывается с утратой вспомогательного глагола в первоначально составном
сказуемом, ср.: къачуна < *къачуна йа «взял < *взяв есть, является» [3. С. 125].
Исторические модели
образования грамматического
времени проявляются и в современном литературном языке. В этой связи следует заметить
широкие конструктивные
возможности инфинитных
образований, в частности,
деепричастия, в отношении
производства грамматического
времени: фенва «пошел» < фена «сходив» + ава «есть»; физва «идет»
< физ «идя» + ава «есть».
Как видно, связки в лезгинском языке грамматикализуются,
трансформируются в своеобразные аффиксоиды, образуя при этом
различные глагольные категории. Так, связка -да практически утратила глагольность, превратившись в аффиксоид, и выполняет
синтаксические функции, ср.: чимида «жарко» (чими «жаркий» + да «есть»), В других же случаях -да как элемент морфологии встречается в показателе будущего времени глагола фида (фи + да) «пойду». Здесь -да присоединяется к основе
деепричастия-абсолютива, как и аналогичный а (э, аь) в диалектах [6. С. 92; 1. С. 43].
Как грамматический показатель -да реализуется в морфонологические варианты -ди, -дэ (де) с различными модально-временными оттенками, ср.: фида «пойду» (будущее основное время), фиди «может пойду» (будущее предположительное 1)
фиде «пойду же» (будущее предположительное; 2) последние посредством прибавления -й, -р образуют различные показатели индикатива (-дей, -дий, -дир), отличающиеся семантической и
функциональной близостью.
Последние, как элементы
морфологии, реализуются в связках тир, тий, тиъ, где фонетическое
изменение начального согласного д > тт (в орф. т) обусловливает морфонологические варианты -дир // тир, -дай II тий.
Привлекательным является и деепричастие *тиз «бывши»,
приводимое П. К. Усларом [16. С. 101] и Л. И. Жирковым [9. С. 91-92] в «качестве редкой формы», «всегда» заменяемой посредством -з, -яз, -даказ, ср.: *гишин тиз амукьна
«голодным (бывши) остался» и гишин йаз (яз) амукьна «голодным (являясь) остался». В современном лезгинском языке *тиз не является нормой лексики.
Если увязка тир с глаголом да, йа очевидна, тогда, надо думать, что и в *тиз, с учетом морфонологического преобразования д > тт (т) и а > и использован образователь да (*тиз
< диз < ди < да). Ср. образование современного деепричастия-
абсолютива: йаз (орф. яз) «будучи, являясь» от йа «есть, является». Следовательно, и *тиз структурно осложнен (т+и+з), где конечное -з -известный показатель деепричастия, а ти- - тот же элемент, что и в тир (т+и+р).
Очевидно, архаичный элемент *тиз проявляется в широко используемом аффиксе наречия -диз. Смысловая связь вполне реальна. Ср.: гишиндиз (гишин + диз) амукьна и гишин яз амукьна «остался голодным». Семантическая близость *тиз, йаз и -диз, морфонологические изменения (д <-+ тт, а и) и характерная для
системы лезгинского глагола
трансформация некоторых связок в специальные аффиксы указывают на
общность их происхождения. В итоге возникают глагольные единицы, обладающие значениями или
функциями, несводимыми к
значениям или функциям
составляющих частей (*тиз <-+ -диз, тир <-+ -дир, да -да (-дай)...).
Производительность тир
(тий//тиъ) подтверждается также наличием отрицательной связки тушир «не являлся» (ср.: фий.
тучий, маз. тушэй, ахт. тышир // тишир, куб. тучир), производной от туш «нет; не является». В качестве грамматического показателя в последних можно выделить формант причастия -ир, -ий (туш+ир, туч+ир, туч+ий). Ср.: также фидачир «не шел» < фидач-ир < фи-да-ч-ир. Примечательно, что сложный показатель -дачир, наличествующий в формально совпадающих формах причастия и индикатива, П. К. Услар также представляет в качестве самостоятельной лексической
единицы дачир(ди). При
этимологическом анализе глагола-связки тушир (тучир, тишир, тучий, тышир) и грамматического показателя -дачир (глагола *дачир) становится понятным общность их происхождения. Данные связки осложнены двумя элементами-глаголами: первый (у, и, ы, а)
представлен в основном компоненте (туш; тыш-, тиш-, дач-), второй же
- в форманте причастия (-ир, -ий), т.е тушир исторически нужно считать сложным (описательным).
Самостоятельной лексемой
считается в [16] и *дач, ныне глагольный показатель: фи-дач «не пойдет». Сравните при этом отрицательный глагол туш и исторический *дач с аналогичными глаголами близкородственных
языков: рут. диш, цах. деш, таб. дар, буд. дад, крыз. даьр. Начальный согласный *[д] реконструируется для общелезгинского уровня. Это позволяет предположить, что и туш этимологически членим ту-ш (да-ч, ту-ч, ты-ш), где конечный -ш /-ч -
известный показатель отрицания, а элемент ту- (да-, ты-, ти-) - это тот же формант, что и в тир (т-и-р).
Таким образом, имеются все основания предположить, что связки йа (я), йэ (йа, йе), да, э, а, тир, тий, йэй; йаз (яз), *тиз\ туш, тиш, тушир, *дачир и показатели различных лексико-грамматических категорий глагола -дай, -дей, -дир, -ей, -ий, -ир и наречный показатель -диз имеют генетически общую природу и восходят к этимологическому глаголу *а.
Итак, вспомогательные глаголы в системе лезгинского языка в зависимости от морфологических и функциональных изменений,
связанных с эволюцией языка, грамматикализуются и подвергаются десемантизации в различной степени: в одних случаях они
выполняют функции аффиксов (чими-да) или же полностью превращаются в
словообразовательные элементы (-да, -диз...), а в других случаях они
представляются как
самостоятельные лексические
единицы (йа, тир, туш...).
Список условных сокращений:
авар. - аварский
агул. - агульский
арч. - арчинский
ахт. - ахтынский
бац. - бацбийский
буд. - будухский
гельх. - гельхенекий
дарг. - даргинский
крыз. - крызский
куб. - кубинский
лезг. - лезгинский
кур. - курахский
лак. - лакский
маз. - мазинский
рут. - рутульский
таб. - табасаранский
удин. - удинский
фий. - фийский
хин. - хиналугский
хлют. - хпютский
цах. - цахурский
чил. - чиликский.
Примечания
1. Абдулжамалов Н. А. Фийский диалект лезгинского языка // Особенности консонантизма. Система глагола. Махачкала, 1965. 2. Алексеев М. Е. Вопросы сравнительно-исторической грамматики лезгинских языков. Морфология. Синтаксис. М., 1985. 3. Алексеев М. Е. К реконструкции общелезгинского форманта деепричастия предшествования (прошедшего времени) -*на // Отглагольные образования в иберийско-кавказских языках / Материалы XII региональной научной сессии. Черкесск, 1989. С. 123-129. 4. Бокарев Е. А. Введение в сравнительно-историческое изучение дагестанских языков. Махачкала, 1961. 5. Гаджиев М. М. Следы грамматических классов в лезгинском языке // Ученые записки Института ИЯЛ им. Г. Цадасы Даг. ФАН СССР. Т. V. Махачкала, 1958. С. 217-226. 6. Гайдаров Р. И. Ахтынский диалект лезгинского языка // По данным сел. Ахты. Махачкала, 1961. 7. Гайдаров Р. И. Лексика лезгинского языка // Основные пути развития и обогащения. Махачкала, 1966. 8. Гайдаров Р. И. Основы словообразования и словоизменения в лезгинском языке. Махачкала, 1991. 9. Жирков Л. И. Грамматика лезгинского языка. Махачкала, 1941. 10. Ибрагимов Г. X. Рутульский язык. М., 1978. 11. Магометов А. А. Вспомогательные глаголы саби «есть» и леб «имеется» в даргинском языке // ЕИКЯ. Т. 5. Тбилиси, 1978. 12. Мейланова У. А. Очерки лезгинской диалектологии. М. : Наука, 1964. 13. Талибов Б. Б. Превербы в системе лезгинского глагольного корня // Ученые записки Института ИЯЛ им. Г. Цадасы Даг. ФАН СССР. Т. V. Махачкала, 1958. С. 236-247. 14. Топуриа Г. В. Основные морфологические категории лезгинского глагола // По данным кюринского и ахтынского диалектов. Тбилиси : Изд-во АН Груз. ССР, 1959. 15. Топуриа Г. В. О причастных формах прошедшего совершенного времени в лезгинском языке // Отглагольные образования в иберийско-кавказских языках / Материалы XII региональной научной сессии. Черкесск, 1989. С. 190-193. 16. Услар П. К. Этнография Кавказа // Языкознание. Т. VI. Кюринский язык. Тифлис, 1896. 639 с.
Статья поступила в редакцию 22.03.2010 г.
