CC BY
14
ISSN 0869-4362
Русский орнитологический журнал 2017, Том 26, Экспресс-выпуск 1462: 2597-2606
Вспоминая Эдуарда Ивановича Гаврилова (1933-2011)
О.В.Белялов
Второе издание. публикация в 2014*
«Пойду, проверю паутинку»,- сказал Эдуард Иванович, скрываясь в зарослях тамариска. Вскоре он вернулся со счастливой улыбкой, держа в руках очередную славку-завирушку. Наблюдая неподдельную радость семидесятилетнего мэтра казахстанской орнитологии, у меня мелькнула мысль — ведь через его руки прошли десятки тысяч птиц и они всё ещё доставляют ему истинное удовольствие. «Посмотри, какая она необычная»,— сказал Э.И., протягивая мне добычу. В его огромных руках пичуга выглядела совсем маленькой, и я подумал, что это редкая пролётная minula. Мы оба не подозревали, что пойманная птичка окажется вторым казахстанским экземпляром загадочной margelanica, обитающей в высокогорной пустыне Цайдам на Тибетском нагорье.
Впервые я встретился с Э.И. в 1974 году на Большом Алматинском озере в Заилийском орнитологическом отряде, которым руководил Анатолий Фёдорович Ковшарь. Это была моя первая в жизни настоящая экспедиция — мечта любого юного натуралиста. И сегодня, попадая в те места, я каждый раз вспоминаю свои первые впечатления — холодный горный воздух, напоенный запахом елового леса, громкие флейтовые песни дроздов-деряб и встречи с профессиональными орнитологами. Поскольку наш стационар находился недалеко от Алма-Аты, очень скоро мне удалось познакомиться со многими орнитологами, которые не упускали случая, чтобы приехать «к Ковшарю». В один из дней, вернувшись с утреннего учёта, я увидел, что на скамейке у нашего домика вместе с Анатолием Фёдоровичем сидит незнакомый мне мужчина, одетый в полевую, видавшую виды одежду. Внимательно посмотрев на меня, он улыбнулся и спросил у А.Ф.: «Опять пацана нового нашёл? Откуда они у тебя берутся?». Искренняя улыбка, которая в тот момент озарила его лицо, запечатлелась в моей памяти навсегда и осталась неотъемлемой частью его образа. Так мы и познакомились — заведующий лабораторией орнитологии Гаврилов и я — временный лаборант, закончивший 8-й класс. Приехал Э.И. не с проверкой, как обыкновенно бывает у начальства, а вырвавшись из городской суеты к своим любимым горным птицам. Здесь в 1960-е годы вместе Игорем Александровичем Долгушиным и Эвальдом Фёдоровичем Родионовым
* Белялов О.В. 2014. Вспоминая Гаврилова // Орнитол. вестн. Казахстана и Средней Азии 3: 234-240.
он занимался изучением гнездовой биологии местных видов, закрывая «белые пятна» в преддверии написания очерков для монографии «Птицы Казахстана». Видно было, что здешние места ему очень дороги. Рано утром Э.И. уходил с биноклем в горы, а возвращаясь, живо обсуждал с А.Ф. свои наблюдения. Я присаживался где-нибудь рядом, вроде бы для заполнения гнездовых карточек, а на самом деле с жадностью вслушивался в их разговоры о птицах. Собираясь уезжать в город, Э.И. решил показать несколько найденных им гнёзд и А.Ф. послал на эту экскурсию меня. Мы несколько часов ходили по окрестностям, посетив Серкебулак и Красивую поляну, сай Дербника и гору Мохнатку. По дороге обсуждали встреченных птиц, их песни и голоса. Мне было очень важно говорить на «одном языке» с настоящим орнитологом, всячески показывая свои познания в серинусах, фульвесцен-сах и немориколях. По наивности я не понимал, что прохожу строгий экзамен — настолько всё было интересно и непринуждённо. По возвращении Гаврилов сказал Ковшарю: «Смотри-ка, пацан зелёную от зар-нички по позывке отличает». Меня это тогда даже немного обидело — все члены нашего отряда отличали фоновых птиц окрестностей по песне и позывке, это было само собой разумеющимся. Но после той экскурсии наше общение с Э.И. всегда было интересным и доброжелательным. А подоплёку фразы о голосах пеночек я понял только многие годы спустя.
В начале мая 1975 года я впервые попал на Чокпакский орнитологический стационар, как раз в дни массового пролёта испанских и индийских воробьёв. Это был самый расцвет Чокпака, когда здесь работал небольшой сплочённый коллектив. Изучение миграций стало одной из главных тем казахстанской орнитологии, и Э.И. к тому времени по праву был в лидерах этого направления не только в азиатском регионе, но и в Советском Союзе в целом. Здесь я увидел Гаврилова в его стихии. Ветер был благоприятный и огромные стаи воробьёв одна за другой залетали в ловушки, мгновенно заполняя ловчие ящики. Чок-пакчане, забыв про майские праздники, бегали между ловушками и лабораторией, еле успевая надевать на пойманных воробьёв кольца. Даже белый пёс, у которого на боку родамином было написано «Да здравствует 1 мая!», поддавшись общей суматохе, носился по лагерю из стороны в сторону. Э.И. успевал быть везде и сразу — он кольцевал, взвешивал, измерял крылья и наравне со всеми носил ящики с пойманными птицами. А когда ветер стал опасно сильным для ловушек, он первым кинулся к тросам, чтобы опустить стенки и сохранить их от разрывов. В эти моменты он был строг и требователен ко всем без исключения и его громогласные команды оглашали окрестности стационара. Не помню, сколько тысяч птиц удалось окольцевать в тот день, но те несколько сотен, что прошли через мои руки, оставили о себе па-
мять на пару дней — каждый воробей ущипнул меня и пальцы сильно опухли. Когда ветер закончился и массовый лёт воробьёв прекратился, в ловушки стали попадаться всякие неведомые мне «редкости».
В одну из проверок ловчего ящика я увидел в нём необыкновенную трясогузку — вроде похожую на жёлтую, но с чисто белой головой. Решив, что мне посчастливилось обнаружить редкий случай частичного альбинизма, я побежал поделиться своей радостью с Э.И. Тогда я впервые обратил внимание на то, с какой уверенностью и в то же время аккуратностью и лёгкостью он манипулирует этим мелким беззащитным существом. Если слово нежность и можно употребить по отношению к Э.И., так это только в такие моменты, когда в его руки попадали какие-то особо интересные экземпляры. Увидев мой интерес, он прочёл мне целую лекцию об этой птичке. Тогда я впервые узнал, что эта белоголовая жёлтая трясогузка гнездится в Монголии, а для науки открыта самим Пржевальским. Конечно, в то время для меня было очень важно услышать и то, что в Казахстане она редкий гость и как сказал Э.И., выпуская окольцованную птицу: «Не каждый орнитолог её видел».
На фоне напыщенных «интеллигентов», нередко попадающихся в среде зоологов, Э.И. выглядел подчас несколько простоватым, и своими манерами не пытался произвести на окружающих особого впечатления, показать свою профессорскую значимость. Его обаяние было в другом — совершенно лишённый снобизма, он мог на равных беседовать даже с начинающими орнитологами, не выпячивая неопытность новичков. Речь его была очень правильной и по-особому сочной, без излишнего использования «умных» слов. Если он начинал волноваться, а это случалось часто, когда речь заходила о каких-то интересных моментах систематики или биологии птиц, непременно немного заикался. Собеседником Э.И. был замечательным. Для меня очень важным в нашем общении было то, что мы в основном и много говорили о птицах, что, по моему многолетнему опыту, большая редкость в орнитологических кругах. Много вечеров я провёл в домашнем кабинете Э.И. среди его непревзойдённой библиотеки. Здесь на диване под картиной американского орнитолога, на которой очень реалистично изображена стайка садж, летящих на фоне пустынных гор, в сизых клубах табачного дыма проходили наши беседы. Обманывая себя, Э.И. разламывал сигареты без фильтра и выкуривал половинки, видимо утешая себя тем, что таким образом сокращает количество никотина. Э.И. любил сидеть за столом, усаживая собеседника на диван, а при необходимости вставал и быстро находил на полках нужную книгу (они были расставлены в идеальном алфавитном порядке) или открывал какие-то закладки на экране компьютера, который он освоил одним из первых среди казахстанских орнитологов. Очень ценной для меня была
возможность беспрепятственно пользоваться его библиотекой — именно здесь в мои руки попали многие бесценные монографии и редчайшие статьи, хранящиеся в виде отдельных оттисков в специальных коробках. Многие раритеты гавриловской коллекции с дарственными подписями известных орнитологов хранятся теперь у меня в виде ксерокопий.
Одним из самых удивительных свойств личности Э.И. для меня осталось его умение легко относиться к своим ошибкам. Я считаю, что это качество присуще только людям с очень сильным характером, не боящимся показаться в глазах других слабыми. Если в наших беседах я позволял себе чрезмерно резкую критику в адрес кого-то из орнитологов, он всегда повторял, что ошибаются все, но не все способны это признать. Мне несколько раз пришлось убедиться в этом самому. После службы в армии я недолгое время работал в институте зоологии лаборантом и в одну из моих обязанностей, надо сказать, самую для меня приятную, входила регистрация вновь поступивших в коллекцию тушек птиц. Многие меня поймут — что может быть интереснее и важнее для фауниста, чем работа с коллекцией. Даже запах вредных для здоровья паров парадихлорбензола, которым протравливались тушки для уничтожения вредителей, имел своё особое очарование. Э.И. часто заходил в коллекционку проверить правильность моих определений, а на самом деле просто для того «чтобы подержать птичку в руках». Не знаю точно, какой процент тушек в алматинской коллекции был изготовлен самим Э.И., но у меня всегда создавалось впечатление, что добрая половина вышла из его рук. Всегда среди сборов попадались экземпляры, которые «не определялись», и они годами лежали в отдельной коробке в протравочном ящике. Помню, как среди таких птичек я обнаружил экземпляр, подписанный рукой Э.И. — Acrocephalus sp. Птица в самом деле не определялась ни по каким признакам. Присмотревшись внимательней, я вдруг понял, что это никакая не камышевка. Открыв крыло, увидел большое первое маховое. Так и есть — Hippolais. Но как сказать об этом доктору наук? Тем не менее, я решился и на удивление моё «открытие» было воспринято с восторгом. Мы вместе определили бормотушку до вида, после чего Э.И. ещё и похвалил меня прилюдно. Я не случайно до сих пор помню этот случай, потому что он быстро охладил пыл моих юношеских амбиций и был хорошим уроком на будущее.
Звонки от Э.И. раздавались всегда неожиданно, и говорить он начинал сразу по делу. А часто и вовсе могло прозвучать: «Зайди, есть разговор». Как-то раздался такой звонок, и вскоре я уже сидел за столом в кухне Гавриловых, и Евгения Фёдоровна подавала нам чай. Оказывается, Э.И. начал готовить книгу по фауне птиц Казахстана, где предполагалось дать небольшие очерки по всем найденным у нас
видам, и большая часть текста уже была готова. Как потом оказалось, он советовался с несколькими орнитологами, в числе которых оказался и я. Дав мне распечатку, он закурил, ожидая моей реакции, но прежде добавил: «Нужны твои фотографии для иллюстраций». Я пробежал по первому очерку — название и описание птицы, ареал, характер пребывания, несколько свежих ссылок. Признаться честно, я ожидал чего-то другого, о чём сразу сказал. Мне всегда хотелось иметь подобное издание с аннотированным списком на подвидовом уровне и с тщательной проработкой всего, что было опубликовано со времени выхода «Птиц Казахстана». Э.И. сказал, что самым сложным в такой работе будет описание подвидов и посетовал, что помощников не предвидится. Через несколько дней опять раздался звонок: «Я связался со Степаняном, он дал добро на использование его диагностики при описании подвидов». Книга «Фауна и распространение птиц Казахстана» вышла в 1999 году. Видимо, сумма, которую смог собрать автор, была небольшой, и тираж составил 335 экземпляров. Книга получилась очень полезной и содержательной — я ею постоянно пользуюсь по сей день и очень ценю.
Одни из самых ярких воспоминаний оставило наше совместное путешествие в мае 2003 года, куда Э.И. совершенно неожиданно пригласил меня. Главной задачей этой экспедиции было объехать вокруг озера Балхаш с его северной стороны вместе с группой иностранных орнитологов — с «буржуями», как их в шутку и беззлобно называл Э.И. На маршруте мы останавливались в интересных местах, ставили паутинные сети и ловили довольно много «мелочи». Команда была собрана более чем интересная: два шведа — Ларс Свенссон и Пер Альстром и англичане — Эндрю Ласси и Эндрю Грив. В путешествии мы провели почти месяц, и как всегда бывает при долгом общении в поле, гораздо лучше узнали друг друга. Довольно быстро команда разделилась на два «противостоящих» лагеря — мы с Э.И. и «буржуи». Довольно часто у нас были жаркие споры, особенно когда это касалось систематики. Но это и не удивительно, встретились две школы, часто с очень различными взглядами — русская и европейская. Мы были «на своём поле» и всячески отстаивали свои позиции. Мне было сложно общаться из-за незнания английского, но на удивление нескольких фраз и эмоциональных жестов хватало, чтобы объясняться, используя в основном латинские названия птиц. Э.И. с лёгкостью говорил с иностранцами на странном английском с явно русским произношением, ведь язык он освоил за долгие годы, реферируя англоязычные статьи по орнитологии для РЖ. Кстати, во многом это занятие определяло широту его знаний в разных областях орнитологии и выгодно отличало от коллег, знакомых только с работами на русском языке. Особенно мне нравилось наблюдать за спорами Э.И. и Ларса. Если возникал какой то вопрос о формулах крыла или различиях географических рас, звучал чей -
нибудь призыв — «Посмотрим у Свенссона» и доставался его знаменитый «зелёный определитель», не помню какого по счёту переиздания. Если нужно было проверить распространение казахстанских видов, просили — «Посмотреть у Гаврилова» и появлялась «Фауна» 1999 года. Эта поездка обогатила мои знания многими неизвестными сведениями. Кстати, и упомянутая встреча редкой славки-завирушки расы marge-lanica, произошла именно в ту поездку на реке Лепсы. По обычаю, у всех иностранцев были отдельные палатки. Водитель с женой, исполнявшие в экспедиции также обязанности кухонных работников, жили в старом «ПАЗике», чудом преодолевшем тяготы нашего путешествия и не развалившемся где-нибудь в пути.
Мы с Э.И жили в большой палатке и по вечерам, отдыхая от общения на иностранном языке, о многом беседовали («трепались», по выражению Э.И.). Именно в эти вечера я узнал многое о жизни Э.И. — о воронежском периоде, когда он был ещё студентом, о работе в Волго-Уральском междуречье в противочумной системе и борьбе с перелётными воробьями — теме его кандидатской диссертации. Больше всего он любил вспоминать эпизоды из экспедиций с Долгушиным в Заилий-ском Алатау. Как-то раз он спросил моё мнение о своей монографии 1979 года о сезонных миграциях птиц, собственно, его докторской диссертации. Когда-то он подписал мне эту книгу «с пожеланием больших успехов в орнитологии». Признаться честно, мне всегда были не очень интересны арифметические выкладки в виде таблиц, которые показывали какие «группы птиц» и куда летят. Миграционной тематике были посвящены сотни публикаций казахстанцев и на самом деле в них за математическими формулировками были спрятаны очень интересные живые факты одной из сторон биологии птиц. Чтобы не обидеть автора, я стал рассуждать о том, насколько важны все эти обобщения для теоретических исследований и находить примеры того, что я смог найти для себя на самом деле интересное в многочисленных таблицах. Честно сказал, что мне интересней его совместная с Анатолием Петровичем Гисцовым книга 1985 года о Чокпаке, где есть видовые очерки. В палатке было темно и мы не видели друг друга. Не дослушав, Э.И прервал меня и без эмоций спокойно сказал: «Я знаю, что тебе всё это не интересно. Ты выбрал другую профессию - фотографию, а орнитологию оставил для души». Дальше он достаточно долго размышлял о том, что многие профессионалы могут мне только позавидовать - «ты можешь позволить себе заниматься в орнитологии тем, чем тебе самому интересно». И тогда я в самом деле впервые по настоящему задумался над этим и понял, что он прав. Э.И. продолжал говорить о том, что тоже занимался бы гнездовой биологией птиц - это всегда было ему близко. Но часто время требовало другого - вначале «чума», потом борьба с воробьями. Самым счастливым временем он назвал период
работы над «Птицами Казахстана». Потом мы много говорили о том, что и тема миграций страшно интересна, просто многое зависит от методов и умения грамотно преподнести собранные факты.
С восторгом Э.И. отзывался о новых методах в изучении миграций — применении радиопередатчиков, когда одна помеченная птица даёт информации больше, чем тысячи окольцованных. Говорили мы и об отдельной книге, в которой можно было бы увидеть не только информацию о миллионах попавшихся в сети птиц, но видовые очерки, с описанием — сколько и где было окольцовано представителей каждого вида, откуда получены возвраты и много другой информации. Подчеркнув, что в большей степени материал по кольцеванию и возвратам обработан и внесён в компьютерные программы, Э.И. сказал, что он уже не осилит этот огромный пласт и повторил одну из своих любимых фраз: «Вы молодые, вам и делать».
Несколько раз в середине 2000-х годов вместе с Э.И. мы выбирались на природу без специальной цели, просто чтобы понаблюдать птиц. В один из февральских ясных дней с лёгким морозцем мы поехали на Сорбулак, в места, где Э.И. посвятил немало времени изучению миграций. Окружающие равнины были ещё покрыты снегом, а озёра скованы толстым льдом. Место, где когда-то стоял лагерь орнитологов, давно оказался на дне водохранилища, и Э.И. пытался найти в окружающем ландшафте какие-то знакомые черты. По каким-то незримым признакам в атмосфере уже чувствовалось приближение весны. Вдруг послышалась песня степного жаворонка, и ещё не видя птицу, я с радостью сообщил об этом Э.И., наблюдавшему в телескоп за сидящими на незамерзающей полынье хохлатыми чернетями. Он посмотрел на небо, и, не увидев птиц, признался, что не слышит песни. Видимо я не смог скрыть своего изумления, так как среди белого зимнего безмолвия песня звучала особенно громко. С добродушной улыбкой он ответил: «А что ты удивляешься, я ведь плохо слышу голоса птиц». После паузы, засмеявшись, добавил: «Но ведь у нас есть орнитологи, которые их ещё и не видят». Вот тогда мне вспомнилась история с голосами пеночек, произошедшая много лет назад на Большом Алматинском озере.
Очень важным периодом в моём увлечении птицами была работа над сбором материалов для ежегодных выпусков «Казахстанского орнитологического бюллетеня», который мы вместе с Викторией Анатольевной Ковшарь издавали в 2002-2008 годах в рамках научных публикаций общества «Тетис». Прежде чем приступить к работе над изданием, надо было заручиться согласием всех орнитологов. Мы поставили перед собой задачу давать максимально полную информацию обо всех событиях, происходящих в казахстанской орнитологии в течение года. Надо признаться, что далеко не у всех эта идея сразу нашла поддержку. Одним из тех, кто полностью поддержал нас с самого начала,
был Э.И. Преимущества КОБа он оценил сразу — масса новой информации концентрировалась в одном месте. Как раз в это время он начал готовить новую версию своей «Фауны», уже в англоязычном варианте, и выход каждого очередного выпуска КОБа приносил ему массу свежих интересных фактов, которые он тут же вставлял в канву переработанных очерков издания 1999 года. Новые выпуски бюллетеня Э.И. всегда получал в день, когда выходил тираж, и уже вечером обязательно раздавался его звонок. Помню его лестные отзывы о структуре издания, критические замечания по поводу содержания отдельных материалов, но главное — обсуждение новых находок, которые он тут же добавлял в текст новой своей книги. Книги, которая стала роковой в конце его блестящего пути в орнитологии.
Несколько лет шла работа над новым детищем, и как-то при очередной встрече Э.И. сказал, что вчерне английский текст книги уже готов. Вторым автором стал его сын Андрей, и на него возлагалась сложная задача по изготовлению карт с ареалами всех казахстанских видов. Э.И. сетовал на то, что никто из его знакомых «буржуев» не берётся довести английский текст до нормального состояния. И это в самом деле было так, при мне в 2003 году этот вопрос обсуждался во время нашей международной экспедиции. Наконец кто-то из приезжающих на Чокпак бёрдвочеров согласился помочь и отредактировать гавриловский перевод до состояния, привычного для англоязычных орнитологов. Э.И. с энтузиазмом рассказывал мне о том, как теперь всё будет быстро продвигаться — вроде нашёлся и издатель.
Прошло не очень много времени и, по рассказам Э.И., переводчик стал пытаться навязывать свои взгляды — уже была переделана систематика, и она сильно отличалась от той, к которой мы все привыкли. Я сразу почувствовал что-то неладное, и, к сожалению, тревога оказалась не напрасной. Позвонив мне в очередной раз, Э.И. не мог сдержать своего негодования, и, волнуясь, сказал: «Представляешь, он потребовал включить себя в соавторы». Естественно, что Э.И. отказался от этого наглого предложения. Это был вызов не только авторам, но и всей казахстанской орнитологии. В книге была представлена выжимка из публикаций за полтора века исследований десятков орнитологов, работавших в Казахстане. Естественно, что 99.9% используемой литературы была на русском языке. Переводчику попал в руки полностью переработанный и осмысленный материал многих тысяч статей, причём уже в английском, пусть и не совсем точном с точки грамматики варианте.
Теперь, когда Э.И. отказался от сотрудничества, переводчик продолжил работу над книгой без его участия, причём явно форсировал её. Приходили отзывы от «рецензентов», у которых хватало совести присылать их истинному автору. Не было сомнений, что вскоре книга бу-
дет издана под чужим авторством. Что можно было предпринять в ответ? Посоветовавшись с президентом научного общества «Tethys» Романом Ященко, было решено срочно опубликовать хотя бы тот вариант, который уже был готов, без карт ареалов. В 2005 году во втором выпуске серии «Tethys Ornithological Research» появилась работа -Edward Gavrilov, Andrey Gavrilov «The Birds of Kazakhstan (abridged edition)». Была надежда, что это остановит плагиатора.
Переживания, связанные с перипетиями вокруг книги, очень пагубно сказались на здоровье Э.И. Он сильно изменился и ушёл в себя. Мне трудно представить, какое смятение творилось в его оскорблённом сознании. Было заметно, что постепенно у него стал угасать интерес к птицам. Наши встречи стали более редкими, а в беседах исчез своеобразный гавриловский задор. Конечно, он просматривал новые издания и спрашивал о поездках, новых находках, но без прежнего блеска во взгляде. И уже ни под каким предлогом не соглашался поехать вместе куда-нибудь на природу. Попытки окружающих вытащить его из затянувшейся депрессии ни к чему не приводили — Э.И. медленно угасал.
В 2007 году увидела свет новая книга «The Birds of Kazakhstan». На титуле значатся авторы — Arend Wassink and Gerald J. Oreel. Если не знать истории её происхождения, то внешне книжка производит очень хорошее впечатление — добротная и броская обложка, отличная мелованная бумага и изобилие цветных иллюстраций. Когда книга впервые попала мне в руки, я увидел в ней изменения, внесённые при «переводе», некоторые отличия в трактовках систематики и даже какие-то новые мысли. Появились и комментарии на «тетисовское» издание 2005 года. Но в основе был виден труд Э.И., вплоть до цитирования источников. Карты ареалов иностранцы сделали сами и на них очень ярко видно, насколько смутно они представляют реальное распространение казахстанских птиц. Это даже странно: в оригинальном тексте Э.И. дал подробные описания ареалов с указанием географических названий. Ещё один из очень неприятных моментов этой мерзкой истории для меня видится в том, что отмолчались даже те, кто прекрасно знал всю подноготную новой книги. Надо полагать, что для большинства западных орнитологов важно было получить на английском языке работу о птицах ещё недавно запретной для них территории, находившейся многие десятилетия за «железным занавесом». И, видимо, никому не хотелось разбираться во взаимоотношениях западного бёрдвотчера и казахстанского профессора. Нашлось немало конформистов, которые рассуждали о том, что Э.И. надо было соглашаться на соавторство, и тогда он хотя бы присутствовал в списке авторов. Один очень известный европейский орнитолог ответил мне в переписке: «Конечно, очень плохо, что всё так случилось, но ведь и переводчик многое сделал, сильно переработав текст Гаврилова». Мне вспомнился
случай в Союзе писателей Казахстана. Разбиралось дело одного достаточно известного деятеля, который опубликовал под своим именем сборник стихов талантливого поэта, сгинувшего в лагерях в страшные 1930-е годы. Когда товарищи по цеху спросили плагиатора, как у него хватило совести присвоить себе чужое творчество, он ответил, что ему настолько полюбилась чужая поэзия, что он сжился с ней и уже считал за своё произведение. Чем-то эта давняя история напоминала мне судьбу книги Э.И. Удивительно и несправедливо, что такое оказалось возможным в «цивилизованном» XXI веке, когда постоянно говорится о правах человека, в частности об авторских правах и их защите.
Столь жестокого удара судьбы не выдержал даже такой могучий человек, каким был Э.И. Ничего уже не исправить и никогда не добиться правды. Пусть это останется на совести тех, кто это натворил, кто содействовал, и кто трусливо отмолчался. Как говорится — всем воздастся по заслугам и Бог им всем судья. Тезис «Слова утешат. Раны затянутся. А честь останется навсегда», в отношении Гаврилова оказался верен только в своём последнем пункте.
Ю ^
ISSN 0869-4362
Русский орнитологический журнал 2017, Том 26, Экспресс-выпуск 1462: 2606-2612
Самурский дневник
(памяти Алексея Васильевича Михеева, 1907-1999)
А.Г.Резанов
Второе издание. Первая публикация в 1997*
Мне посчастливилось работать под руководством Алексея Васильевича Михеева в пяти западно-каспийских орнитологических экспедициях с 1970 по 1978 год, быть с ним на студенческой летней полевой практике в 1975 году на Селигере. В каждой экспедиции, конечно, было что-то своё, интересное, запоминающееся. Но здесь мне хочется рассказать лишь об одной экспедиции, не потому, что я её лучше других запомнил, не потому, что она была какая-то особенная, а просто потому, что она была самая первая, в которую я поехал с Алексеем Васильевичем. Мне было тогда только 19 лет, а Алексею Васильевичу 63 года.
Далеко-далеко от Москвы, на самой границе Дагестана и Азербайджана (тогда это можно было просто пройти пешком) в Каспийское море вливаются мутные воды многочисленных рукавов Самура... Именно
* Резанов А.Г. 1997. Самурский дневник II Орнитологические исследования в России (к 90-летию профессора А.В.Михеева). М.; Улан-Удэ: 14-20.
