ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ КАК ПРИБЛИЖЕНИЕ К ЛЮБВИ И ОТКАЗ ОТ НЕЕ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Всемирная история как приближение к любви и отказ от нее

Артём КосмАРСкий

Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ), Москва, Россия, [email protected].

Ключевые слова: любовь; брак; развод; Запад; Августин; романтическая революция.

На широком круге источников автор предлагает оригинальную интерпретацию всемирной истории, рассматривая в качестве ключевых ее событий эпизоды приближения к пониманию и реализации любви, за которыми следовали периоды отступления, отталкивания от нее с последующим открытием иных путей. Первым таким эпизодом в ходе эволюции Homo sapiens стало появление любви как непредсказуемого аффективного соединения с конкретным, уникальным человеком, сначала через взгляд (благодаря зеркальным нейронам), а потом и телесно (в связи с деторождением). Реакцией на это явление и порождаемые им страдания стал универсальный для человечества и построенный на гарантиях социальный институт брака (по расчету и по выбору родственников, общины), в котором любовь как бы выносилась за скобки. Второй эпизод связан с христианством, когда явление воплощенного и личного Бога, не только проповедовавшего, но и лично понимаемого как любовь, вызвало обратную реакцию — смешение любви и похоти, девальвацию брака, враждебность к телу как источнику зла. Парадоксальным выходом стал бескомпромиссный запрет

на развод, утвердившийся на Западе благодаря Августину, то есть идея вечной любви, но не платоновски-абстрактной, а вписанной в предельно конкретный, телесный уровень социальной жизни.

На этом фундаменте любовь стала сначала ключевой темой западной культуры, а затем, в ходе романтической революции ХУШ-Х1Х веков, — главным критерием выбора супруга и основой семьи. Радикальная идея брака по любви за 150 лет распространяется по всему миру вместе с глобализацией, но за последние 50 лет стремительно разрушается. Этот процесс усилился после распространения контрацепции и перехода от моногамного брака к серийной моногамии и/или свободным отношениям, которые могут распасться в любой момент. Итогом стал третий отказ: если в традиционных культурах защиту от непредсказуемой силы любви и связанных с ней страданий искали в договорных и принудительных браках, то в XXI веке — в уходе от серьезных связей, в вытеснении любви контрактными отношениями на комфортных условиях, и практике «жизни соло», где любые отношения (даже чисто сексуальные) видятся как слишком опасные и травматичные.

Внезапность любви и предсказуемость брака

О СУЩНОСТИ любви — психической, физиологической, культурной, социальной, метафизической — написаны тома1. Я обозначу лишь два важных для дальнейшего нар-ратива положения. Во-первых, романтическая любовь выступает культурной универсалией, присутствующей едва ли не во всех человеческих обществах2 (при том что ее дефиниции и место в системе культурных оппозиций—связь со страстью, сексом, браком, сакральным и т. д. — варьируются). Во-вторых, любовь возникает исторически, на одном из этапов становления Homo sapiens. Совпало несколько эволюционных процессов. Заботой о детях, растянувшейся на несколько лет, стали заниматься не только самки и стая в целом, а пара отец-мать, изначально объединявшаяся от рождения и до завершения выкармливания ребенка. Позже стали возникать стабильные пары, связанные и дружбой, и сексом, и заботой о потомстве (чем дольше процесс воспитания, тем больше женщине нужен не самец-осеменитель, а отец, способный заботиться о ней и о ребенке, и коммуницировать с обоими)3.

1. Ограничусь здесь ссылкой на одну концептуальную статью и недавнюю хрестоматию, дающие хорошее представление о проблематике любви в социальных науках (психология, социология, история, антропология): Lindholm C. Love and Structure // Theory, Culture & Society. 1998. № 15. P. 243263; International Handbook of Love: Transcultural and Transdisciplinary Perspectives / C.-H. Mayer, E. Vanderheiden (eds). Cham: Springer Publishing Company, 2021.

2. Jankowiak W. R., Fischer E. F. A Cross-Cultural Perspective on Romantic Love // Ethnology. 1992. № 31. P. 149-155.

3. Burkart J. M. et al. Cooperative Breeding and Human Cognitive Evolution // Evolutionary Anthropolology. 2009. № 18. P. 175-186; Gettler L. T. Direct Male Care and Hominin Evolution: Why Male-Child Interaction Is More Than a Nice Social Idea // American Anthropologist. 2010. № 112. P. 7-21. Нужно отметить, впрочем, что эти утверждения все еще остаются дискуссионными в эволюционной антропологии и носят гипотетический характер, несмотря на широкое хождение в популярной литературе (Sapolsky R. M. Behave: The Biology of Humans at Our Best and Worst. N.Y.: Penguin Press, 2017. P. 336-364).

Далее, зеркальные нейроны, присутствующие у всех млекопитающих, особенно сильно развились у человека — эти группы клеток позволяют с помощью взгляда понимать, что происходит с другой особью, что она чувствует, от чего ей больно, что она хочет — то есть составляют нейрофизиологическую основу эмпа-тии4. Более того, при взгляде глаза в глаза, который у других млекопитающих обычно выражает агрессию,

...системы зеркальных нейронов одного и другого мозга входят в резонанс. возникает взаимная симпатия. [При влюбленности] внимание сосредотачивается на партнере и образуется общее поле внимания, формируется сложная психологическая модель партнера (более подробная, чем для других людей), меняются мотивации (интересы и устремления партнера начинают считаться важными, как свои). Это специальная форма отношений социального доверия. делающая личность способной расшириться до двух5.

То есть на раннем этапе формирования Homo sapiens родилась радикально новая форма отношений: не простое совокупление, а непредсказуемое аффективное соединение с конкретным, уникальным человеком (и эта близость имеет непосредственную связь с рождением детей).

Но дальше в истории происходит то, что можно назвать откатом — реакция на невыносимо, для выживания индивида и общества, яркое явление. Любовь, которая приходит внезапно и захватывает все существо человека, плотские отношения между мужчиной и женщиной, от которых получаются дети (то есть будущее) — источник такой мощной энергии, таких рисков (ревность, месть, психологические травмы), что нужно сделать их максимально безопасными и предсказуемыми—через объективацию, расчет (обмен женщинами как первичная форма дарообмена и, шире, экономики6), брак по выбору родственников (общины).

4. Rizzolatti G. Mirrors in the Brain — How Our Minds Share Actions and Emotions. Oxford: Oxford University Press, 2008; Бауэр И. Почему я чувствую, что чувствуешь ты. Интуитивная коммуникация и секрет зеркальных нейронов. СПб.: Издательство Вернера Регена, 2009.

5. Лакирев А. Почему Бог выбрал эту обезьяну. М.: Издательские решения, 2021. С. 94.

6. Lévi-Strauss C. Les Structures élémentaires de la parenté. P.; La Haye: Mouton Mouton et Co., 1967. Ср. работы, критически дополняющие анализ Леви-Стросса — политикой и эмоциями (Pitt-Rivers J. The Fate of Shechem or the Politics of Sex // From Hospitality to Grace: A Julian Pitt-Rivers Omnibus / G. da Col, A. Shryock (eds). Chicago: HAU Books, 2017. P. 323-374) и фе-

Любовь в браке, таким образом, выносится за скобки7. Реакцией на ее появление стала герметизация, точнее, контейнирова-ние взрывоопасной силы телесной любви в браке — эта метафора не случайно сходна с метафорами «социальной клетки» (Майкл Манн) и «изолирования» (Колин Ренфрю), описывавших первые цивилизации: сакральное «закрывается» в храме, время — в письменности, пространство — в городе8. Думаю, именно поэтому брак оказывается одним из редких универсальных для человечества институтов. Его нет у приматов9, но в каждом человеческом обществе, начиная с живущих в палеолите охотников-собирателей, женятся и выходят замуж — по различным, часто строгим и сложным правилам. Но на протяжении почти всей истории че-

министской оптикой (Рубин Г. Обмен женщинами. Заметки о «политической экономии» пола // Хрестоматия феминистских текстов. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. С. 89-139). Однако механизм, который описываю я, уходит от таких влиятельных схем, как природа — культура, или (биологический) пол — (социальный) гендер. Давайте допустим, что имела место не бинарная схема типа сырая биологическая материя/ стихия сексуальности, преобразованная социумом в структуры родства, угнетения, разделения труда и пр., а возникшая в ходе эволюции приматов мощная констелляция эмоциональных, коммуникативных и чувственных возможностей (любовь), реакцией на силу и непредсказуемость которой и стало разнообразие социальных форм — предсказуемых правил.

7. Думаю, по этой причине в народной музыке — из дошедшей до нас живой традиции, не в записях образованных людей — любовь возможна только в смерти, за пределами общества (как и в японском синдзю, двойном самоубийстве влюбленных). Ср.: «Beni yardan ayirdilar// Yuregime taç bastilar// Yardan muradim almadan //Kolum kanadim kirdilar//Mezarimi kizlar kazsin//Altin gumuç kazma ile» [Меня с любимым разлучили // Мое сердце камнем придавили // Оторвав от любимого мое желание // Сломали мне руки, крылья сломали // Пусть мою могилу выроют девушки // Золотой, серебряной лопатой] (Турция); «Then with a shriek, she madly leapt from the tower to the ground// Where by her faithful waiting maid her corpse in cold was found//And in Doe castle graveyard green beneath the moldering soil//Maolmuire's daughter sleeps in death with Turlough Og O'Boyle» (Ирландия).

8. Манн М. Источники социальной власти: В 4 т. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2020. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э. С. 80 сл.; Renfrew C. The Emergence of Civilisation: The Cyclades and the Aegean in the Third Millennium BC. L.: Methuen, 1972. P. 13.

9. Coontz S. Marriage, A History: From Obedience to Intimacy, or How Love Conquered Marriage. N.Y.: Viking Press, 2005. P. 24-25 (о дискуссии на тему прообразов человеческого брака среди животных см. в примечаниях 2 и 3).

ловечества, до романтической революции на Западе (о чем пойдет речь дальше), брак не был связан с любовью10.

Конечно, это не означает, что мужья никогда не влюблялись в своих жен и не любили их, а жены — мужей. Но брак как институт не мог строиться на таком бурном и взрывоопасном фундаменте, как любовь11. Браки выстраивали экономические, политические и военные союзы, структурировали отношения семей и родов, обеспечивали разделение труда, жизнь в болезни и старости, наследование, создавая свою поэтику родства, как сети отношений, пронизывающих весь мир, или, по выражению Маршалла Салинза, «взаимности бытия. людей, неотъемлемых друг 1 ?

для друга» .

И развод, как и брак, в большинстве обществ были делом частным — не самих людей, конечно, но семейств и родов. Это в целом базовая модель для человечества: развод — это не очень хорошо, но иногда случается, как и другие беды этого смертного мира. Люди соединяются в семью (это норма, целибат — для редких и особых людей, как монахи или евнухи), но иногда можно развестись. Чаще всего такой властью обладал мужчина, то есть речь шла не сколько о разводе, столько о том, чтобы отослать «негодную» жену и найти себе новую. Однако у развода должны быть весомые основания, список которых варьирует от культуры к культуре — но не подразумевает легкого развода современного типа

10. В несколько иной перспективе можно сказать так: существует три силы — любовь-забота (она же дружба, утешение, сочувствие), романтическая любовь (любовь-страсть) и сексуальное влечение. И внутри любой человеческой культуры эти силы пребывают в конфликте и напряжении, которое каким-то образом разрешается (Jankowiak W. R. Desiring Sex, Longing for Love: A Tripartite Conundrum // Intimacies: Between Love and Sex Around the World / W. Jankowiak (ed.). N.Y.: Columbia University Press, 2008. P. 1-36). Чаще всего — разнесением по разным сферам реальности: например, забота и секс в браке, а страсть — вне его; или забота — о жене, секс с проституткой, а романтическая любовь — к прекрасной даме. Но возможно ли — и не просто на индивидуальном уровне, но для общества в целом — чтобы эти три круга совпадали в одном человеке?

11. Quale-Leach G. R. A History of Marriage Systems. Westport: Greenwood Press, 1988; Small M. F. Female Choices: Sexual Behavior of Female Primates. Ithaca: Cornell University Press, 1993; Pasupathi M. Arranged Marriages. What's Love Got to Do With It? // Inside the American Couple / M. Yalom, L. Carstensen (eds). Berkeley: University of California Press, 2002. P. 211-235; Coontz S. Op. cit. P. 1-23.

12. Sahlins M. What Kinship Is — and Is Not. Chicago: University of Chicago Press, 2013. P. 2.

(по желанию одной стороны, или с формулировкой «не сошлись характерами»)".

В древнем Китае, например, прописывалось «семь выходов» (легитимных причин для развода): непокорность жены относительно родителей мужа, бесплодие (и, особенно, неспособность родить мальчика), измена, неизлечимая болезнь, любовь к сплетням, воровство и женская ревность". Кое-где этот список был короче и не настолько жесток к женщинам, где-то в него входила измена (если, как в Вавилоне или Иудее, за нее закон не предписывал побивать камнями") и даже, как в Византии, преступления против императора; также жена получала более или менее весомую компенсацию в виде возвращения приданого; где-то число разводов затрагивало не более 5-10% пар, где-то, как в Алеппо и Палестине XVIII века", или в деревнях северной Японии той же эпохи17, число разводов уравнивалось с числом браков. Но это уже вариации базовой установки.

Античный космос, воплощенный Бог и аскетическая реакция

Поскольку сценой событий, играющих ключевую роль в дальнейшем повествовании, стала Римская империя, объединившая средиземноморскую ойкумену к I—II векам новой эры, имеет смысл взглянуть на нее более пристально. Тело в поздней греко-римской античности — часть космоса, большого порядка, единой цепи бытия, соединяющей зверей, людей и богов; так же открытое стихиям и страстям, как злаки на полях и опаляемые весенней страстью животные — но также один из элементов порядка^. Вместе с тем

13. Trevino M. B. Methods and Grounds for Divorce // Cultural Sociology of Divorce. An Encyclopedia / R. E. Emery (ed.). Thousand Oaks: SAGE Publications, 2013. P. 919-921.

14. Hung S. S. Chinese Marriage And Divorce in Transition — Divorced Women Being Trapped // The Hong Kong Journal of Social Work. 2008. № 42. P. 72.

15. Westbrook R. Adultery in Ancient Near Eastern Law // Revue Biblique (1946-). 1990. Vol. 97. № 4. P. 542-580.

16. Marcus A. The Middle East on the Eve of Modernity: Aleppo in the Eighteenth Century. N.Y.: Columbia University Press, 1989. P. 206.

17. Kurosu S. Divorce in Early Modern Rural Japan: Household and Individual Life Course in Northeastern Villages, 1716-1870 // Journal of Family History. 2011. № 36. P. 118-141.

18. Fox R. L. Pagans and Christians. Harmondsworth: Viking, 1986. P. 41-46; Brown P. The Body and Society. Men, Women and Sexual Renunciation in Early Church. N.Y.: Columbia University Press, 1988. P. 5-32.

душа — это царь плодородной, но своенравной страны, управляющий ей мудро, без фанатизма и мелочного контроля, не позволяя погружаться в океан страстей, но и не забывая о естественных потребностях подданных—так, как мудрый магистрат управляет полисом. С этим вполне сочеталась галеновская физиология, «влажность» женщин и «жар» мужчин, и идея сбережения мужской энергии: в оргазме участвует все тело и душа, не только гениталии; это буря, которая сотрясает все существо человека", и поэтому же был огромный страх потерять жизненную энергию, растратить внутренний огонь в сексе. Поэтому лучше пореже предаваться страстям, а фигура добровольного евнуха, вроде жрецов Аттиса, вызывала уважение — они сберегли свои жизненные силы20.

Итак, забота о себе и разумное управление телом — и молодым людям лучше не сдерживаться, а наоборот, выплеснуть свое пламя в сексуальных авантюрах, пока они не остепенились и не стали отцами семейств; последние же вполне могут удовлетворять свои желания с наложницами, рабынями, рабами и проститут(к) ами21. Все это, по словам Цицерона, вполне терпимо, если не разрушает домохозяйство и не приводит к скандалу (как при измене с замужней)22. То есть нет идеи телесной верности жене, опасность — не в измене, а в скандале, ударе по социальному космосу. И брак, соответственно, был не союзом равных в любви, а крае-

19. Хороший очерк этой традиции см.: Laqueur T. Orgasm, Generation and the Politics of Reproductive Biology // Representations. 1986. № 14. P. 3-7, а также трактат Галена «О семени», 1, 4, 6: Galen. On Semen / Ph. De Lacy (ed., transl. and comm.) // Corpus Medicorum Graecorum. Vol. 5. Pt. 3. Fasc. 1. B.: Akademie Verlag, 1992.

20. Rousselle A. Porneia: On Desire and the Body in Antiquity. Eugene: Wipf and Stock Publishers, 2013. P. 129ff. Ср.: «Одному атлету приснилось, будто он оскопил себя и был увенчан оливковым венком. Этот атлет стал знаменитым победителем священных состязаний, и, пока он был девственником, ему сопутствовали успех и слава, но как только он начал половую жизнь, успехи его сошли на нет» (Артемидор. Сонник. 5:95 // Вестник древней истории. 1991. № 3).

21. Brown P. Op. cit. P. 29-30; Veyne P. La famille et l'amour sous le haut-empire Romain // Annales. Histoire, Sciences Sociales. 1978. Vol. 33. № 1. P. 35-63.

22. Марк Туллий Цицерон. Речь в защиту Марка Целия Руфа. 28 // Речи: В 2 т. М.: АН СССР, 1962. Том II: 62-43 годы до н. э. С. 163. О борделях Рима как «громоотводе» страстей от замужних женщин см.: Otis L. L. Prostitution in Medieval Society. 'tte History of an Urban Institution in Languedoc. Chicago: University of Chicago Press, 1985. P. 12; Pomeroy S. B. Goddesses, Whores, Wives and Slaves: Women in Classical Antiquity. N.Y.: Schocken Books, 1975. P. 201ff.

угольным камнем социального порядка — но поэтому же без согласия и доверия между мужем и женой невозможно вести по бурным водам житейского моря корабль домохозяйства, с рабами, чадами и домочадцами, а без порядка в доме нет порядка в полисе и порядка в космосе — империи.

Брак в Риме был скорее состоянием жизни супругов, нежели жестким контрактом, перед лицом государства или закона. Супружество — это континуум согласия супругов, де-факто, а не де-юре; то есть, когда один из партнеров отказывался от него, это фактически прекращало брак. Развод — это не акт, не расторжение договора, а состояние, когда оба супруга, буквально, расходятся, идут разными путями (таково значение глагола divertere, от которого происходит слово divortium — развод) и могут вступать в новый брак23. Произойти он может либо в одностороннем порядке, когда один из супругов отказывается от другого, или двустороннем, то есть вполне современно, по взаимному согласию. Конечно, патриархальные нормы никуда не девались: до правления Марка Аврелия отцы имели право расторгать браки детей по своей воле. В эпоху ранней республики оснований для развода было немного, и он не поощрялся, но по мере укрепления империи, роста богатства и космополитичности римской культуры, словом, того, что суровые современники считали порчей нравов, все более частыми стали разводы без «уважительной причины». В частности, женщины получили право владеть и передавать в наследство собственность, и эта независимость дала рост измен и разводов. Но в целом общество все равно косо смотрело на такие случаи .

И вот на эту историческую сцену приходит христианство. Базовые факты его истории, его превращения из небольшой иудейской секты в главную религию Средиземноморья, а затем, в Средние века, и всей Европы, вполне известны. Я остановлюсь здесь лишь на некоторых важных сюжетах, важных для истории любви.

В христианской оптике центральное событие истории — Воплощение. Бог, и не антропоморфный, подверженный страстям олимпиец, а всемогущий и вездесущий, абсолютно трансцендент-

23. Reynolds Ph. L. Marriage in The Western Church. The Christianization of Marriage During the Patristic and Early Medieval Periods. Leiden: Brill, 1994. P. 35, 46ff.

24. Treggiari S. Roman Marriage: Iusti Coniuges From the Time of Cicero to the Time of Ulpian. Oxford: Clarendon Press, 1991. P. 461-473.

ный Бог Ветхого Завета, воплотился в человеке, узнал человеческую реальность «изнутри»: реальность тела, младенчества, голода и жажды, любви и дружбы, страха и смерти. И это событие взорвало античный космос—и социально, и метафизически. Языческий порядок, который зиждился на незыблемости границ, высокого и низкого, божественного и человеческого, своих и чужих (и даже нарушение границ, в мистериях или сатурналиях, было вписано в социальную структуру), подрывался не только радикальными призывами Нагорной проповеди, но и самим центральным евангельским нарративом — Бог, творец неба и земли, распят и умер позорной смертью на кресте — буквально, скандальным образом25. И одновременно христианство поставило в центр мира любовь — как не просто человеческие аффекты, ощущения, страсти, которые надо сдерживать — а самого Бога, единственного (i Ин. 4:7). Точнее, произошло тройное событие: воплощение Бога как личное присутствие абсолюта в мире конечного, артикулированное Им в евангелиях поведение, возможное только с опорой на любовь как явление бесконечного в мире конечного (не думать о хлебе насущном, прощать до семижды семидесяти раз, не разводиться, любить врагов и т. п.), наконец, христианство как личные отношения апостолов с Богом, их любовь друг ко другу и к нему (Ин. 13:35).

Однако для сферы плоти и пола христианство означало, что умеренное, мудрое, гармоничное управление собственным телом, семьей, домохозяйством и полисом уступило радикальному влечению к спасению. Тело, плоть должно не регулировать — а спасать для будущей жизни, для царствия небесного26. Архитектором этого переворота можно считать апостола Павла—историческую фигуру, ключевую роль которого в превращении христианства из иудейской секты в мировую религию не оспаривают ни его ненавистники (Фридрих Ницше, Лев Толстой), ни его поклонники (Ален Бадью, Славой Жижек).

В «павлианском» христианстве важно, что сам апостол, вероятно, испытывал некоторые трудности с плотью и опытом любви, и брак для него — лишь одна из мирских институций2?. Павел не выделяет уникальность союза мужчины и женщины во пло-

25. Об этом взрыве написано достаточно много; одна из лучших концептуа-лизаций: Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. М.: Прогресс, 1976. С. 60-67.

26. Brown P. Op. cit. P. 31-32.

27. Reynolds Ph. L. Op. cit. P. 121.

ти (Мф. 19:4-6), для него сопоставимы отношения мужа и жены, родителя и ребенка, господина и раба — призвание церкви в том, чтобы эти отношения гармонизировать (кстати, по той же причине в мысль Павла встроены отношения власти и неравенства — супружество как власть над телом супруга, неравенство мужа и жены). Во-вторых—и это самое важное — брак есть средство, а не цель; не дар Божий, а решение проблемы необузданного полового влечения: «но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор. 7:9). Подлинное призвание христианина — девство и воздержание. Если человек не может выдержать его, то тогда можно и брак, как компромисс (но Павел не преминул еще отметить, что в браке нельзя полноценно служить Богу: «неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене» (1 Кор. 732)28.

Справедливости ради стоит отметить, что в другом тексте, повлиявшем на отношение к браку в христианском мире, в «Послании к Ефесянам», Павел (или, как считают некоторые библеисты, кто-то из его учеников) смягчает пафос отказа от семьи и секса и благословляет брак:

Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее... Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя (Еф. 25-33).

Но тем не менее: Павел оставил западной цивилизации бомбу замедленного действия — «негативность» брака: не союза мужчины и женщины в любви и во плоти, а лишь средства, заслона против похоти. Парадоксальным образом такой взгляд поставил именно похоть — «желания плоти», а не любовь — в центр мира, как главную проблему, неизбывную силу (в диалектике закона-греха и «не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» из Послания к римлянам) — и эта сила, чередуя лишь свои именования, остается неизменной до Зигмунда Фрейда и Мишеля Фуко и далее29.

28. Кстати, оправдание брака через чадородие, сыгравшее столь важную роль в позднейшем христианстве, у Павла отсутствует — парусия (второе пришествие Христа) вот-вот случится, и дети уже «не актуальны» (Ibid. P. xxvii).

29. «Один из первых учеников Фрейда в США, Абрахам Брилл, очень просто подытожил отношение Фрейда к половому влечению: „Влечение есть, и независимо от того, желает человек или нет, оно всегда проявляется". Отшельник XI века Петр Дамиани, зачинатель григорианского реформа-

10 Логос•Том 32•#5•2022

И во II-IV веках, при всей открытости ранней церкви к семейным людям (которые и составляли большинство членов общины), смысловой центр религии — то, что поражало, восхищало и привлекало, — сместился от ветхозаветной заповеди «плодитесь и размножайтесь» к новозаветному культу безбрачия/девства, по образцу Христа и Богородицы. Любопытно, что у христиан поначалу не было своих новых праздников, обрядов, стилей одежды, и они отличали себя в ландшафте великого религиозного разнообразия поздней античности главным образом своим сексуальным радикализмом — такой же героизм отказа от плоти, как и ге-

SO

роизм мучеников30.

Однако, распространяясь по Средиземноморью и осмысляя свою идентичность, церковь все равно сохраняла базовое благословение жизни в мире, брака и деторождения — и отстраивалась от собственных радикальных течений, доводивших отвержение пола и тела до своего логического завершения. Так, Татиан Ассириец переписывал книгу Бытия, указывавшую на богоустановлен-ность брака, а его последователи, аскетичные воздержники-энкра-титы отрицали творение мира Богом и обвиняли Его за то, что он создал мужчину и женщину для рождения детей3\ Маркиони-ты, первыми противопоставившие злому демиургу-творцу (Яхве) благого отца Иисуса, полагали брак и деторождение омерзительными, так как те пролонгируют порядок тварного мира смерти . Они жили целыми поселениями (протомонастыри), и приток населения туда, как, отчасти, у современных гей-пар, шел за счет сирот и найденышей, в которых в античном мире никогда не было дефицита33. Наконец, философ гностицизма Валентин ненавидел

торского движения, подписался бы под этим утверждением» (Reddy W. M. ^e Making of Romantic Love. Longing and Sexuality in Europe, South Asia, and Japan, 900-1200 CE. Chicago: University of Chicago Press, 2012. P. 37. См. также: Ibid. P. 27-37; Brown P. Op.

cit. P. 55).

30. И даже вполне феминистское, в ретроспективе, озвучивание ранее безмолвной для текстов культуры «женской доли» — смерти в родах, болезни детей, боли сосков, которые кусают младенцы, страх перед бесплодием, измены мужа с рабынями — произошло в трактатах о девстве, в том ключе, как же хорошо не выходить замуж, а уйти в монастырь (Ibid. P. 25).

31. Bolgiani F. La tradizione eresiologica sull'encratismo: II. La confutazione di Clemente di Alessandria // Atti della Accademia delle scienze di Torino: Classe di scienze morali, storiche e filologiche. Torino, 1961/1962. Vol. 96. P. 537-664.

32. Lieu J. M. Marcion and the Making of a Heretic: God and Scripture in the Second Century. Cambridge: Cambridge Univeristy Press, 2015. P. 387ff.

33. Brown P. Op. cit. P. 101.

Иное (как враг Единого), саму неустранимость этой инакости внутри базовой оппозиции мужчина-женщина, равно как и материя-дух; и поэтому женщина и материя — зло и аберрация; все должно стать Единым34. Примечательно, что вполне современные тенденции — чайлд-фри, или квир (размывание гетеронор-мативной бинарности мужское-женское) — расцветали и в поздней античности, но внутри христианского и, шире, религиозного радикализмаЗ5.

Ортодоксия же противопоставляла себя такому радикальному отрицанию плоти, деторождения и брака. Одновременно в те же века церковь выходила из подполья и, начиная с Константина, стала сначала официальной, а затем и единственной религией империи. И правила брачной жизни, уже для всех граждан, начали определять уже христианские императоры-законодатели. У Константина Великого и особенно Феодосия (V век) выходят новые законы, подчеркивающие запрет на развод без весомых причин, вопреки «распутной» республиканской практике. Да, и ради детей развод следует максимально усложнить, но, подчеркивает законодатель, он хотел бы избавить от уз брака мужчин и женщин, находящихся в сложных ситуациях. Список таковых ситуаций (причин) приводится у обоих императоров, причем для мужчин и женщин многие совпадают: измена, посещение борделя, ночевка вне дома, посещение игр или театра; угрозы жизни, избиения; убийство, отравительство, заговор против императора, разбой, кража скота../6

34. Mahé J-P. Le sens des symboles sexuels dans quelques textes hermétiques et gnostiques // Les Textes de Nag Hammadi: Colloque du Centre d'Histoire des Religions (Strasbourg, 23-25 Octobre 1974) / J. E. Ménard (ed.). Leiden: Brill,

1975. P. 123-145.

35. Вот характерные цитаты из апокрифического гностического «Евангелия от Египтян»: Когда Саломея спросила Господа: «Как долго еще смерть будет иметь силу?» — он ответил ей: «До тех пор, пока женщины будут рождать детей»... Она говорит далее: «Значит, лучше мне не рождать детей»... Господь отвечает ей: «Ешь каждое растение, кроме того, которое горькое». На вопрос: «Когда придет Царствие Божие?» Христос отвечает: «(тогда), когда совлечете и попрете ногами покров стыда, когда двое будут единым, и внутреннее станет как внешнее, и мужеский пол, как женский, — ни мужским, ни женским» (Климент Александрийский. Стро-маты / Пер. с др.-гр. и комм. Е. В. Афонасина. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2003. Т. 1. (Кн. 1-3). С. 425, 434; Евангелие от Египтян (цитаты) // Русская апокрифическая студия. URL: http://apokrif.fullweb.ru/ apocryph1/ev-egipt.shtml).

36. Reynolds Ph. L. Op. cit. P. 52-53.

12 Логос•Том 32•#5•2022

Юстиниан Великий, восстановитель империи, строитель Святой Софии, почитаемый православной церковью в лике благоверных, законодатель, автор важнейших корпусов римского права — однако этот христианский император сущностно воспринимал семью как человеческое дело, не связанное с Богом. В своей новелле XXII он пишет, что, раз брак это связь между людьми, созданная благодаря привязанности, она должна быть расторжи-мой37 (тут вероятная аллюзия к платоновскому «Тимею» — «все то, что составлено из частей, может быть разрушено» (4lb)). Это прямо расходится с евангельскими словами «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф. 19:6) — и непонятно, видел ли сам Юстиниан это противоречие. Далее в новелле идет подробное обсуждение резонов для развода и второбрачия, в целом повторяющих предыдущее законодательство (разве что с добавлением ухода одного из супругов в монастырь, как справедливого основания). Преемник же Юстиниана, Юстин II, еще и добавил новеллу со снятием юстинианового запрета на развод по взаимному согласию супругов, без иных причин — ибо ссоры неизбежны, и зачем же увеличивать страдание тех, кто не может примириться38. И так Восточная империя, будучи христианской, осталась на стандартном для человеческих цивилизованных обществ уровне отношения (брак как частное и человеческое дело, развод не одобряется, но возможен по ряду уважительных причин — в случае Византии определяемых государством, прежде всего, и церковью).

К началу Средних веков если не политическая, то религиозно-экзистенциальная структура стабилизировалась. Кто хотел полноценной христианской жизни, жить по евангелию и быть с Богом, тот получал это только через девство, воздержание и уход в монастырь (когда институции монашеской жизни развились, утвердились и стали достаточно массовыми как на Востоке, так и на Западе). А брак неизбежно попадал в сферу мирского (павловского

37. «Quoniam horum quae in hominibus subsequuntur, quidquid ligatur, solubile est» (Iustiniani Novellae. Recognovit Rudolfus Schoell. Opus Schoellii morte interceptum absolvit Guilelmus Kroll // Corpus Iuris Civilis. Vol. III. Berolini: Apud Weidmannos, l877. Nov. 22.3.

38. Noonan J. T. Novel 22 // The Bond of Marriage: An Ecumenical and Interdisciplinary Study / W. J. Bassett (ed.). Notre Dame: University of Notre Dame Press, l968. P. 44-46; Glendon M. A. The Transformation of Family Law: State, Law, and Family in the United States and Western Europe. Chicago: University of Chicago Press, l989. P. 22; Белякова E. В. Новеллы Юстиниана и русский бракоразводный процесс // Ivs Antiqvvm (Древнее право). 2004. № l4. С. l44-l45.

«для тех, кто не может воздерживаться»), отражением чего стали законы христианских императоров-законодателей Византии о разводе, показывающие брак как то, что совершается и расторгается людьми и государством, но не Богом.

Так снова включился механизм отката. Явление воплощенного и персонализованного Бога, не только проповедовавшего любовь, но Самого понятого как Любовь, вызвало обратную реакцию — не только павловское смешение любви и похоти, девальвацию брака, но и враждебность к телу как источнику порчи и зла (вплоть до отрицания воплощения Бога во Христе и до самооскопления), падшесть и иллюзорность земного мира (так появляется гностическая фигура злого демиурга, как властелина мира-темницы). Однако в доктринальных спорах I-VI веков, когда прочерчивались границы догмы и ересей, церковь отстояла представления о воплощении Христа и святости брака. Такой исход был вовсе не очевидным и не предопределенным. Вопреки позднейшей, от Вольтера до Ницше, критике христианства как религии умерщвления плоти и ненависти к миру, церковь, при всем мощнейшем аскетическом импульсе, скорее дистанцировалась от радикальных носителей таких взглядов и удержала важные противовесы — благословенность тела и то, что Бог есть Любовь. Но, как и в случае с браком в начале человечества, установилась прочная безопасная структура: или ты живешь в семье, но в компромиссном мире, как христианин второго сорта, или тебе доступен абсолют — но в одиночном (без телесного соединения с другим человеком) аскетизме.

Августиновская революция

Императоры-христиане оказались вполне современными законодателями — разводиться не очень хорошо, но допустимо, это человеческое дело, одна из форм отношений. Но потом несколько отцов западной церкви (точнее, латиноязычной, «Запада» тогда еще не было) — Тертуллиан, Иероним и, прежде всего, Августин, радикально изменили ее позицию. Они выделили евангельские слова Христа о запрете разводиться (Мф. 19:3-9):

И приступили к Нему фарисеи и, искушая Его, говорили Ему: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?

Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их?

И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью,

так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает.

Они говорят Ему: как же Моисей заповедал давать разводное письмо и разводиться с нею?

Он говорит им: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала не было так;

но Я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует.

Латинские отцы почему-то восприняли именно эти слова буквально, не как истину для избранных, притчу, аллегорию или абстрактный моральный идеал (конечно, нужно признать, что Христос чаще говорит непрямо, притчами, и мало что запрещает в Евангелии — но вот развод относится к числу таких вещей) — и сделали их руководством к действию для церкви, а затем и для светских законов. И, размышляя над этими словами Христа, Августин вывел брак из среды подобных ему отношений (отцовство, контракты) и сравнил его с крещением (то есть отношениям христианина и Церкви); а также увидел в браке основу для отличия христиан от евреев и язычников: последние женятся и разводятся как хотят, а первые — нет.

Первые проблески этой позиции выстраиваются еще в II веке, у Тертуллиана, плодотворного теолога и полемиста, первого творца церковной латыни, оставившего после себя не только впоследствии знаменитую максиму Credo quia absurdum est, но и множество разноплановых и часто противоречивых трактатов. Для нас тут важно, что Тертуллиан, сторонник абсолютной моногамии, постулирует особую связь между супругами, которая сохраняется даже после прерывания их сожительства39, и дело тут не только в том, что Бог благословляет брак.

Эта связь — вечная, по Тертуллиану, именно из-за ее эсхатоло-гичности, она переносит из этого мира в следующий. В новом мире мы сохраним идентичности, которые мы приобрели в этом, мы останемся теми же, кто мы есть сейчас, а это уже зависит от того, что мы сделали, и кем стали. В этом смысле жена муж-

39. Mattei P. Le divorce chez Tertullien. Examen de la question à la lumière des développements que le De Monogamia consacre à ce sujet // Revue des sciences religieuses. 1986. Vol. 60. № 3-4. P. 207-234.

чины всегда останется его женой, даже после развода и после смерти4°.

Следовательно, второй брак при любых обстоятельствах, даже у вдов и вдовцов, означает прелюбодеяние, именно из-за нерасторжимой связи между супругам^1.

Но больше всех латинских отцов церкви думал и писал о браке Августин, епископ Гиппонский; его позиция оказала наибольшее влияние на дальнейший ход европейской истории. Поэтому ход его мысли стоит рассмотреть чуть подробнее — понимая, что она запутана и изменчива (Августин полемизировал и со сторонниками аскетизма, как Иероним, и с теми, кто считал брак равноценным целомудрию, а в старости — еще и верившими в силу свободы воли и благость человеческой природы пелагианцами), а также отягощена личными идиосинкразиями епископа—жестким противопоставлением плоти и духа, упором на грехопадение как онтологически испортившим природу человека событием (не раз Августин писал, что сексуальная связь и деторождение возникли у Адама и Ева только в падшем мире, а вот духовный союз — еще в раю), наконец, сложностью с тем, чтобы увидеть женщину как равного себе субъекта, а не только объекта желания42.

40. Reynolds Ph. L. Op. cit. P. 199.

41. Кроме того, Тертуллиан первым взял на вооружение павловскую аналогию (муж: Христос — церковь: жена), разворачивая ее на 180 градусов, превращая из доходчивого образа для понимания устройства церкви в обоснование брака: «„и будут [двое] одна плоть". Апостол, толкуя сей текст, приспособляет его к союзу Иисуса Христа с Его церковью. Как Христос един, так и церковь едина. Мы видим в сем истолковании новое для себя побуждение придерживаться единобрачия, потому именно, что как праотец наш Адам вступил один только раз в союз с Евою по плоти, так и Христос со Своею церковью заключил один союз по духу. Кто отступает от единобрачия, тот, следовательно, грешит и по плоти и по духу» (Тертуллиан. О поощрении целомудрия, 5 // Избр. соч. / Общ. ред. и сост. А. А. Столярова. М.: Прогресс, 1994. C. 362).

42. Августин, судя по «Исповеди» и другим биографическим данным, очень любил женщину, которая была его конкубиной, и которую его мать заставила бросить по причинам социального характера — он жил с нею, как в браке по любви — «мы были верны друг другу». Но когда он согласился расстаться с нею, он решил, что это была не любовь, а просто похоть, и объяснил свои мучения не тем, что оставил свою первую любовь, а неудовлетворенным сексуальным желанием. Потом Августин завел себе другую любовницу, но лучше ему не стало, и он лишь укрепился в том, что та, первая любовь, была лишь объектом его похоти (Brown P. Augustine of Hippo. A Biography. Berkeley; L.A.: University of

16 ЛОГОС•ТОМ 32•#5•2022

В трактате среднего периода «О благе супружества» Августин приходит к тому, что в основе брака лежит нечто самоценное и позитивное — дружба, товарищество (тогда логично, что Бог сотворил Еву из ребра Адама — ведь им идти по жизни бок о бок, буквально ребром к ребру). Более того, союз мужчины и женщины — первая форма общества (или общности, союза, отношений — societas), из которой потом выросли остальные (Prima itaque naturalis humanae societatis copula vir et uxor est). И в этом смысле брак не привязан к половым сношениям, и не теряет себя в старости супругов, любящих и заботящихся друг о друге. Три блага (bona) брака же суть верность (fides), потомство (proles) и таинство (sacramentum) — и это отчасти перевешивает даже неизбежность греха, спрятанную в сексуальном контакте. Более того, несовместимость секса и духовного союза у Адама и Евы и их потомков — явление падшего мира, в раю, по замыслу Бога, ее не должно было быть4з. Наконец, продолжение рода нужно и ценно не как абстрактный математический императив («плодитесь и размножайтесь»), но как продолжение, через детей, дружбы (Адама и Евы) — первой, базовой системы отноше-

о 44

ний человечества .

В этих идеях Августина виден прообраз единения трех вечно непримиримых сил культуры, о которых мы говорили раньше (забота, любовь, секс), и романтической революции XIX века (брак по любви, как союз равных и основа общества). Но сам святой не удержался на этих позициях. Если в трактате «О благе супружества» Августин подошел к концепции семьи как самоценного блага, то в более поздние годы ушел к более мрачной точке зрения. Дети уже не нужны: плодиться и размножаться надо для наполнения Града Божьего, а число святых там конечно, нарожали достаточно, и оставшихся скоро наберем миссионерскими усилиями церкви (а когда Град Божий наполнится, вот и конец этого мира скорби и боли наконец придет)45. Супруги же — просто непослушные дети, которые все равно, хоть кол на голове теши,

California Press, 2000. P. 50-52). Про иные причины затруднений Августина в том, чтобы воспринимать женщину как равную себе, см.: Clark E. A. 'Adam's Only Companion': Augustine and the Early Christian Debate on Marriage // Recherches Augustiniennes. 1986. XXI. P. 139-162).

43. Reynolds Ph. L. Op. cit. P. 266.

44. Блаженный Августин Гиппонский. О благе супружества. М.: Сибирская Благозвонница, 2022. С. 38-39.

45. Бл. Аврелий Августин. О книге Бытия буквально. Кн. 1. Гл. VII-VIII // Творения. Т. 2. Теологические трактаты. СПб.: Алетейя, 2000. С. 550.

грешат в теле (то есть занимаются сексом ради удовольствия); полноценные взрослые граждане Церкви — лишь те, кто выбрал целибат. То есть Августин в итоге пришел к инвертированной позиция манихеев (к общине которых принадлежал до крещения): те допускают секс как дань естеству, но ненавидят деторождение, а для Августина секс без деторождения отвратителен, деторождение хоть чуть-чуть его оправдывает. Брак опять оказывается павловским среднего качества заслоном от всесильной похоти.

Однако в текстах Августина прослеживается еще одна мысль — и именно она не обнулилась, но, напротив, преобразила сначала латинскую церковь, а потом и всю западную цивилизацию. Это невозможность развода, с опорой на цитируемый выше диалог из Мф. 19 — как основа христианской идентичности, краеугольный камень lex divina, отличный от «терпимого» иудейского и языческого lex humana:

Ибо Христом и Церковью охраняется то, чтобы человек живущий, покуда он жив, никогда никаким разводом не мог бы быть отделен от своей супруги... Хотя и женщины выходят замуж, и мужчины женятся ради рождения на свет детей, но высший закон не позволяет оставить бездетную супругу и взять в жены другую женщину — плодовитую. Если бы кто-нибудь совершил такое, то есть оставил бездетную супругу и женился на другой женщине, то он, так же, как и женщина, если бы она вышла замуж за другого мужчину, был бы виновен в прелюбодеянии по закону Евангелия, но не был бы виновен по мирскому закону; ибо мирской закон заключается в том, что после расторжения брака (даже если не было совершено преступное прелюбодеяние) любому супругу позволяется сочетаться браком с другим супругом; и даже, как сказано в Писании, Господь заявлял, что святой Моисей разрешил Израильтянам, вследствие жестокосердия их, «разводиться с женами» (Мф. 19, 8). Итак, между живыми супругами сохраняются брачные узы, которые не могут быть уничтожены ни разлукой супругов, ни связью одного из супругов с кем-либо другим. Брачные узы остаются законными при совершении преступного прелюбодеяния одним из супругов, если формально брак будет сохранен; так же, как душа вероотступника, отказавшись от брака с Христом, даже потеряв веру, не лишается Таинства веры, то есть не перестает быть христианской, потому что через обряд крещения она раз и навсегда получила возможность возвращения к вере46.

46. Он же. О супружестве и похоти // Трактаты о любви: сб. текстов. М.: ИФРАН, 1994. C. 16-17.

Таким образом, необходимость жениться и выходить замуж Августин объяснял тактическими соображениями — пастырским снисхождением к человеческим слабостям, но к разводу и второ-брачию применять снисхождение отказался в принципе. Он настаивал, что нерасторжимостью брака Господь выковал из хрупкого и слабого материала человеческих страстей символ вечного брака между Христом и Церковью47. Именно нерасторжимость делает брак sacramentum ом, а не просто одним из мирских призваний, вроде хлебопашества или военной службы. Невозможность заново выйти замуж (жениться) при жизни одного из супругов была для Августина истиной за пределами каких-либо дискуссий и компромиссов, вторжением абсолюта в повседневность, фактом, который ставит всех людей, а не только избранных, непосредственно лицом к лицу с таинственной волей Божьей. Причем Августин понимал, что убежденность в невозможности повторного брака даже после измены супруга(и) прямо не выводится из священного писания, что это его личное открытие — но все равно настаивал на своей правоте.

И далее, размышляя над головоломным «матфеевым исключением» («но Я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует»), Августин приходит к мысли о том, что брак, как и крещение — необратимы: даже если человек откажется от церкви или будет отлучен, все равно он остается ее членом, раскрестить невозможно. Епископ Гиппонский прямо сравнивает «справедливый» развод (по причине прелюбодеяния) с отлучением — прелюбодея «отрезают» от брачного союза, как еретика от церкв^8. Связь, отношение (та самая societas) прерывается — но сохраняется некая более глубокая связь.

И далее на Западе «матфеево исключение» стало камнем преткновения — тревожащей, но значимой вещью — всей доктрины о нерасторжимости брака. Даже если развод справедлив (по прелюбодеянию), супруги не имеют права вступать в повторный брак. Но почему? Августин мыслит четко каузально: брак после развода, по словам Иисуса, есть прелюбодейство — потому что разведенные в некотором смысле все равно женаты; второй брак не греховен или запретен — скорее невозможен физически. Развод раз-

47. Reynolds Ph. L. Op. cit. P. 415, 311.

48. Sanctus Aurelius Augustinus. De adulterinis coniugiis. Liber II, 4 // Corpus scriptorum ecclesiasticorum Latinorum / J. Zycha (ed.). Vienna: Hoelder-Pichler-Tempsky, 1866. Vol. 41. P. 383-384.

резает некую связь, но иную связь расторгнуть не может. Следовательно, брак содержит в себе два типа связи — расторжимую и нерасторжимую, или, точнее, три: фактическую (совместную жизнь и секс), юридическую (заключенный брак) и некую абсолютную связь, которая не исчезает даже после прекращения брака де-юре и де-факто49.

То есть из размышлений над матфеевым исключением постепенно возникало понимание, что брачная связь — это нечто не очевидное, нечто таинственное, что не исчерпывается просто сожительством, совместным хозяйством или сексом (пара может не жить вместе, быть в разводе, но все равно они муж и жена). Понемногу, уже на подступах к следующей эпохе (IX-XVII века), выстраивалось понимание брака как таинства—чего-то крайне важного, где как-то участвует Бог, и при этом еще и тайны, как Троица или преосуществление, чего-то полностью не исчерпываемого человеческим разумением. И сочетание новобрачных в этом свете видится уже не просто сексуальной связью, а консуммацией, воплощением таинства брака. Согласно влиятельному сподвижнику Карла Великого, Гинкмару, архиепископу Реймскому, активно цитировавшему Августина: соитие утверждает, завершает sacramentum, потому что супруги именно в этот момент неотвратимо становятся едина плоть5°.

Брак стал не просто социальным институтом, а источником продуктивного напряжения, узлом божественного и человеческого.

В христианской перспективе в браке есть нечто неизбывно амбивалентное, подобное двуликому Янусу. Новобрачные заключают свой брак сами, по взаимному согласию — но сочетает их Бог. То есть супружество одновременно создается руками человека и Бога, одновременно священно и профанно, телесно и духовно. Что может быть более духовным, чем союз, заключаемый Богом? И что может быть более телесным, чем союз двух в единой плоти?.. Стоит отметить, что все эти дистинкции, в приложении к браку, приносят напряжение, двусмысленность и парадокс. Было бы заманчиво прочесть их в свете идеи Воплощения — но халкидонского51 решения дуальностей брака не нашлось52.

49. И Августин отлично это понимал, см.: Reynolds Ph. L. Op. cit. P. 220.

50. Ibid. P. 353ff.

51. Отсылка к Халкидонскому собору, принявшему ортодоксальное определение о божественной и человеческой природе Христа.

52. Ibid. P. 237.

20 ЛОГОС•ТОМ 32•#5•2022

Возможно, такое решение может обнаружиться в восточнохри-

о

стианскои оптике природы и ипостаси : все человечество, принадлежа к одноИ природе, должно было пребывать в таком же согласии, как лица Троицы. Однако человечество распалось после грехопадения, и каждый думает, что он один, а другоИ человек ему враг. Тогда получается, что в браке, как таинстве, происходит восстановление замысла — разные ипостаси, Я и ДругоИ, учатся быть одним телом и действовать в гармонии, при этом не теряя свою личность (ипостась). Ведь «неслиянно нераздельно», по хал-кидонскому определению, в любви во плоти, а не «неслиянно раздельно», как в отказе от отношений, и не «слиянно нераздельно», как в чисто сексуальной связи, когда ДругоИ стирается в растворении и наслаждении собственным телом.

Подчеркну, что взгляды Августина не стали, как, например, у Тертуллиана, личной позицией одного из богословов — он добился того, что бескомпромиссный «режим нерасторжимости» был принят церковью на Западе (окончательно — при Карле Великом) и лег в основу христианизации брака в Средние века54; брак и семья с V века стали не просто частью общего порядка жизни достаточно варварского общества, а предметом освящения, заботы и контроля церкви — и одной из точек вторжения тр ансцендентного.

На византийском Востоке императоры стремились лишь ограничивать разводы и повторные браки, регламентируя правовые основания для них, в общечеловеческой логике правил и исключений, на стандартном для обществ Земли уровне—не современный легкий развод, конечно, но фундаментально ничего нового. На Западе же после августиновской революции утвердился беспрецедентный среди человеческих культур запрет на развод — и продержался, несмотря на поток новых самовластных монархов и законодателей, вроде Лютера, Цвингли55 или Наполеона56, позиция которых совпадала скорее с позицией Юстиниана, до конца XIX века.

Запад взял за основу артикулированную еще при Павле (и в первые века христианства) бескомпромиссность в сфере

5 з. Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М.: Центр СЭИ, 1991. С. 92, 94.

54. Reynolds Ph. L. Op. cit. P. 215-219. Сравнение с Россией см.: Coontz S. Op. cit. P. 124.

55. Areen J. C. Uncovering the Reformation Roots of American Marriage and Divorce Law // Yale Journal of Law and Feminism. 2014. Vol. 26. № 3. P. 35-52.

56. Coontz S. Op. cit. P. 152-153.

сексуальных отношений, императив телесной чистоты, но, через запрет на развод, сдвинул ее фокус с субъекта (сохранить свое одиночное тело чистым) на Другого, на телесную верность57 су-пругу(е). Возможно, нерасторжимость брака (то есть идею вечной любви, но не как платоновски-абстрактную, а вписанную в предельно конкретный, телесный уровень социальной жизни) не будет слишком смелым назвать одним из истоков уникальности Запада, того самого the rise of the West, для объяснения которого учеными и политиками представлено множество теорий5®. Божественность, абсолютность любви, как явление бесконечного в мире конечного, и жизнь людей, в самом интимном плане, соединились тонкой нитью, через изначально чисто негативную идею невозможности развода мужа и жены (брак и любовь прямо еще не соединили). Если допустить, что самое сложное для человека — любить Другого и не оставлять его, то цивилизация дала на этот вызов такой ответ: любить — можно, но опасно и лучше не надо; не оставлять — лучше да, но иногда можно, потому что все конечно. Запад же (через Августина) выбрал не бросать — абсолютно, «пока смерть не разлучит нас». Но что же с любовью?

57. Я подчеркну также момент преемственности: верность своему племени, вождю, божеству — даже под угрозой смерти и поругания — уже явилась как ценность в культурах древности (Карна в «Махабхарате», Гектор в «Илиаде», Авраам в «Книге Бытия»), христианство еще больше вознесло ее, через мученичество за верность Христу. И на этой почве далее стало возможным помыслить и утвердить — не как идеал, о котором поется в песнях и сказаниях, а как закон и узус — абсолютную верность человеку, с которым соединяешься телесно.

58. Daly J. W. Historians Debate the Rise of the West. L.; N.Y.: Routledge, 2014. Ср.: «Выдающимся фактом в истории сексуального поведения на Западе является сохранение на протяжении многих веков... брака как связи, моногамной и неразрывной. Такая модель контрастирует с другими принципами, предшествовавшими ей ему в римскую эпоху, и существующими рядом с ней до сих пор. Эти принципы предполагают, по крайней мере, для мужчины, право расторгнуть брачный союз и начать все сначала. Форма брака, при которой мужчина может бросить свою жену и снова жениться, несомненно, является самой распространенной и нормальной — за исключением западного мира. Нерасторжимый союз кажется исключением, но очень сильным исключением» (Ariès Ph. The Indissoluble Marriage // Western Sexuality. Practice and Precept in Past and Present Times / Ph. Ariès, A. Bejin (eds). N.Y.: Basil Blackwell, 1985. P. 140).

Утверждение любви

А любовь на средневековом Западе, в рыцарских романах и поэзии трубадуров, постепенно становилась легитимной темой культуры — более того, едва ли не главной темой. Любовь к живому человеку другого пола, самоотверженная, вопреки всему и сильнее остальных вещей, считается плодом гуманизации евангельского агапе — «и так христианин мог полагать не только что Бог есть любовь, но и что любовь есть Бог»59.

Однако в понимании того, чем именно была fin'amor, куртуазная любовь, единства нет. Или она стала реваншем платонизма-гностицизма, попавшим на Запад окольным путем, через Персию и арабов — утверждением абсолютного разрыва между духом и плотью, идеалом и реальностью60. Или она была одной из форм угнетения, порождением средневековой мизогинии, с ее императивом «чистоты» и недоступности любимой, взгляда на женщину как на пассивный и безличный объект желания, в который трубадур вкладывает свои чувстваб1. Или, наоборот, куртуазная любовь оказалась инновационной формой сопротивления грегори-анской реформе Х1-Х11 веков, усилившей церковный контроль над жизнью европейцев, с ее нормативным аскетизмом, признанием любого влечения грехом, даже в браке. Сопротивления, которое не просто вывело любовь мужчины и женщины из-под удара, подчеркивая ее чистый, самоотверженный и благой характер, но дало ей максимальной громкий голос, сделало центральной темой западной культурь^2. Или открытие трубадуров — сакрализация любви мужчины и женщины в этом мире — было, напротив, закономерным плодом августиновской революции — переосмысления матфеева запрета на развод как указания на вечность и бессмертие любви, и постепенного становления брака как таинства?

59. Singer I. The Nature of Love. Chicago: University of Chicago Press, 1984. Vol. 1. Plato to Luther. P. 340.

60. Такова позиция Дени де Ружмона, как я ее понимаю: De Rougemont D. L'Amour et l'Occident. P.: Plon, 1939.

61. Kay S. Subjectivity in Troubadour Poetry. Cambridge: Cambridge University Press, 1990; Bloch R. H. Medieval Misogyny and the Invention of Western Romantic Love. Chicago: University of Chicago Press, 1991; Gaunt S. Gender and Genre in Medieval French Literature. Cambridge: Cambridge University Press, 1995.

62. Такова позиция Уильяма Редди: Reddy W. M. Op. cit.

Я склоняюсь к синтезу последних двух трактовок. Средние века — это еще и путь «христианизации» брака63. Церковь начала с того, что признавала и благословляла союзы, заключенные по мирским правилам и законам, даже самым варварским, но далее, с XII до XVII века, с одной стороны, шли длительные богословские споры о возможности переосмысления брака как особого таинства именно церкви — начиная примерно с Петра Ломбардского (современника трубадуров!) и до Тридент-ского собора (1545-1563 годы), где это таинство было учрежде-ноб4. С другой стороны, долгие Средние века ушли на то, чтобы августиновская революция и категорический запрет развода утвердились в законе и в обществе, несмотря на противодействие (аристократы добивались для себя исключений, а крестьяне просто расходилисьб5). И еще более важная (для будущего) линия: хотя тайные браки, то есть союзы молодых людей, сочетавшихся вопреки воле родителей и сбежавших из родных мест, католическая церковь не одобряла, даже осуждала (после Ла-теранского собора 1215 года), она признавала их абсолютно реальными. Консент, свободное согласие равных сторон, начала осмысляться как главный принцип брака — что скрепило с ним идею свободы. Средневековый Запад получил невообразимую для большинства традиционных обществ возможность жениться без разрешения родственников (хотя, разумеется, большинство брачующихся не шли на конфликт с общиной, от которой зависела их жизнь)бб.

Итак, если мистика и метафизика божественной любви были доступны всем христианским обществам, то артикуляция люб-

63. Brooke C.N. The Medieval Idea of Marriage. Oxford: Oxford University Press, 1989; Duby G. Love and Marriage in the Middle Ages. Chicago: University of Chicago Press, 1994.

64. Подробно история этих дискуссий и становления брака как таинства западной церкви разбирается в: Reynolds Ph. L. How Marriage Became One of the Sacraments. The Sacramental Theology of Marriage From Its Medieval Origins to the Council of Trent. Cambridge: Cambridge University Press, 2016. Споры были весьма жаркими, в том числе и потому, что многие придерживались жесткой аскетической линии св. Иеронима (с которым о браке спорил Августин), полагая, что в браке нет ничего божественного и священного, и церкви стоит держаться от него подальше — такая позиция, что любопытно, смыкалась с антибрачной убежденностью лангедокских катаров, наследников гностического отрицания плоти (Ariès Ph. Op. cit.

P. 144).

65. Подробно об этом процессе, на французском и итальянском материале, пишет Филипп Арьес: Ariès Ph. Op. cit. P. 146-153.

66. Coontz S. Op. cit. P. 106-107.

ви в этом мире, конкретного мужчины к конкретной женщине открылись именно на «августиновском» Западе. И еще штрих: рифма, ставшая определяющим свойством западного стихосложения до ХХ века, не случайно начала свою экспансию с любовной лирики трубадуров. Рифма — не только «ожидание, которое оканчивается встречей, кульминацией, соитием слов»67, но и выражение любви, когда абсолютно разные слова вдруг соединяются, непредсказуемо (как нельзя предсказать, почему два человека полюбили друг друга, а не кого-то еще) — и соединяются навечно.

И дальнейшее историческое развитие шло на этом фундаменте: Лютер и другие протестантские реформаторы подняли ценность брака, осуждая любые крайности — что целибат монахов и священников, что терпимость к «неизбежному злу падшего мира» в виде сексуальных эскапад молодежи и легальной проституции8. Однако и в католических землях Европы после Три-дентского собора ситуация развивалась сходным образом: брак стал официальным таинством, и шла борьба против наложниц, сожительниц и других форм узаконенного развратаб9. Я подчеркиваю тут момент преемственности, а не разрыва — новые установки не столько привносились в общество кучкой ревнителей благочестия из Рима или Женевы, сколько вырастали из глубинных сдвигов массовой христианской морали еще в позднем Средневековье7°.

Потом, в XVII-XVIII веках, церковь по всей Западной Европе, независимо от конфессии, пошла в наступление, сражаясь с крестьянской общиной (и, шире, общественным мнением) за символический контроль над браком — и бенефициаром этой борьбы стала автономия влюбленных. Под удар закона попали ранее

67. Бартошевич-Жагель О. О душе, теле и верлибре // Артикуляция: литературно-художественный альманах. 2021. № 14. URL: http://articulationproject. net/10329. Впрочем, есть и другая трактовка уникальности рифмы, развивающая ее связь с эсхатологическим пониманием времени, ожиданием Парусии: Агамбен Дж. Оставшееся время: Комментарий к Посланию к Римлянам. М.: НЛО, 2018. С. 106-116.

68. OzmentS. When Fathers Ruled. Family Life in Reformation Europe. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1983. P. 59-61; Bloch I. Die Prostitution. B.: Louis Marcus Verlagsbuchhandlung, 1925. Bd. 2. P. 54-56.

69. Flandrin J.-L. Les amours paysannes. Amour et sexualité dans les campagnes de l'ancienne France (XVIe-XIXe siècle). P.: Gallimard, 1975.

70. Этой мыслью я обязан автору проницательного исследования институ-ционализации и последующей маргинализации проституции в Лангедоке в XII-XVI веках: Otis L. L. Op. cit. P. 44-45.

считавшиеся нормальными ритуалы по типу французских ша-ривари («кошачьи концерты»): крики, вторжение в дом новобрачных, жестокие шутки, посредством которых соседи и родственники выражали свое неодобрение «неправильному» союзу (браку вдовы, браку с человеком из другой деревни, браку со слишком старым, слишком молодым, слишком богатым или бедным)7\ Здесь предмет моего повествования попадает на пересечение нескольких линий генеалогии модерна: распространение наемного труда, автономия пары супругов, распад многопоколенной семьи как единой экономической единицы; экспансия государства в различные сферы человеческой жизни72, и особенно в сферу здоровья и воспроизводства населения — то, что называется биополитикой73; генезис субъекта, осознающего и контролирующего собственные переживания, дисциплина-ризация поведения и развитие эмоциональной жизни, через исповедь, духовные упражнения, дневники, романы и т. п/4 Эти линии хорошо описаны, и нет нужды останавливаться на них здесь. Важно, что в результате множества причин к девятнадцатому столетию любовь стала главным критерием выбора супруга и фундаментом семьи; брак по расчету или по принуждению

родителей стал восприниматься как неправильный и обречено 75

ный на несчастье75.

Романтической революции, новому, но прочному сцеплению брака и любви, посвящено множество исследований — но я приведу лишь два любопытных косвенных свидетельств этого сдвига. Во-первых, уже в XVIII веке в общеевропейском масштабе внебрачные беременности все реже связаны с адюльтером и со-

71. Burguiere A. The Formation of the Couple // Journal of Family History. 1987. № 12. P. 41, 45.

72. Бурдьё П. О государстве: курс лекций в Коллеж де Франс (1989-1992). М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2016.

73. Фуко M. Нужно защищать общество: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975-1976 учебном году. СПб.: Наука, 2005. С. 253-278.

74. Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Том 1-2. М.; СПб.: Университетская книга, 2001; Gorsky Ph. The Disciplinary Revolution. Calvinism and the Rise of the State in Early Modern Europe. Chicago: University of Chicago Press, 2003.

75. Stone L. The Family, Sex and Marriage in England, 1500-1800. L.: Harper & Row, 1977. P. 282-358; Lystra K. Searching the Heart: Women, Men, and Romantic Love in Nineteenth-Century America. Oxford: Oxford University Press, 1989. P. 28-54; Watt J. R. The Making of Modern Marriage: Matrimonial Control and the Rise of Sentiment in Neuchatel, 1550-1800. N.Y.: Cornell University Press, 1993; Coontz S. Op. cit. 145-176.

вращением служанок господами, и все чаще — с поступками молодых людей, которые обещали жениться, но потом не сдержали обещания.

Любовные отношения предшествовали брачным — что, теоретически, противоречило церковному закону. Но важно, что противоправное поведение, которое наблюдалось чаще всего и которое лучше всего иллюстрирует эволюцию обычаев, подразумевало брак как едва ли не непредвиденный результат любви7б.

Во-вторых, изменения представлений о загробной жизни: если в Средние века считалось, что в раю каждый человек сам по себе, в одиночестве созерцает Бога (встреча Данте с Беатриче была экстраординарным культурным событием), то к XIX столетию нормой стало ожидать встречи с любимыми (мужем, женой, детьми) после смерти и совместной жизни (и любви) в раю7'

И дальше эта романтическая революция, как новое евангелие, распространяется путями глобализации, за 150 лет, по За-паду78, а потом и по всему миру. В Британии брак по любви активно обсуждался уже в 1770-х годах, во Франции он стал нормой для высших и средних классов только в середине XIX века, для России, ставшей частью Запада, точкой отчета стал подписанный Петром I вопреки сопротивлению Сената указ 1724 года о запрете договорных и принудительных браков79. К XX веку новые нормы постепенно дошли до крестьян и рабочих. И сексуальная революция 1910-1920-х годов, точнее, децензурирование интимной жизни,

... не ослабила, но усилила влияние брака на эмоции и привязанности людей. Глубоких, доверительных отношений между супругами, особенно в интимной сфере, в девятнадцатом столетии было достичь нелегко, перед лицом раздельных мужской и жен-

76. Burguière A. Op. cit. P. 50.

77. Lang B. The Sexual Life of the Saints: Towards an Anthropology of Christian Heaven // Religion. l978. № l7. P. l49-l7l. Ср.: Аръес Ф. Человек перед лицом смерти. M.: Прогресс-Академия, l992. С. 34l-386.

78. Гидденс А. Трансформация интимности. Сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах. СПб.: Питер, 2004. С. 26, 40.

79. Примечательно также, что в том же послепетровском XVIII веке, когда Россия стала частью Европы, были резко ограничены разводы, прежде всего через борьбу с насильственным пострижением в монахини и практикой разводных писем от священников (Белякова Е. В. Указ. соч. С. l46-l47).

артём космарский

27

ской сфер жизни, подавления сексуальных желаний, и сильных культурных, практических и моральных ограничений на автономию семейной пары. Сейчас такие отношения оказались достижимыми80.

Именно романтическая, а не сексуальная революция стала впервые действительно глобальной в XX веке — с 1950-х годов страны Ближнего Востока, Индия, Африка, даже Япония и Китай сдвигались в сторону брака по любви, где свободный выбор супруга (супруги) важнее покорности родителям, к «радикальной идеологии, разрушающей старинные традиции практически в каждом обществе»^1. И транслировали эту идеологию уже не западные колонизаторы, а сами локальные культуры, в фильмах и сериалах (например, «Богатые тоже плачут», болливудское кино в Африке82), или, будто возрождая европейский сентиментализм, через практику любовных писем, как в Непале 1990-х83.

Итак, разделяя изначально базовую для всех цивилизаций модель (договорные браки без любви и допустимость развода по серьезным причинам) Запад внес в брак персонализированный абсолют, через категорический запрет на развод (что подчеркнуло уникальность человека, с которым вступают в брак), а потом—через артикуляцию любви как абсолютной ценности и возможность (более того, необходимость) ее реализации в браке; любовь стала достижимой не только в смерти, но и в этом мире, во плоти. Полагаю, что это (было) максимально возможное в человеческой истории наложение кругов-сил — любви-заботы, романтической любви, сексуального влечения — так, что три круга совпадали в одном человеке84. Насколько социум мог вместить в себя двойной императив «любить и не оставлять», он вместил.

80. Coontz S. Op. cit. P. 203.

81. Goode W. J. World Revolution and Family Patterns. N.Y.: The Free Press of Glencoe, 1968. P. 19.

82. Fair L. Making Love in the Indian Ocean: Hindi Films, Zanzibari Audiences, and the Construction of Romance in the 1950s and 1960s // Love in Africa / J. Cole, L. M. Thomas (eds). Chicago: University of Chicago Press, 2009. P. 58-82.

83. Ahearn L. M. Invitations to Love: Literacy, Love Letters, and Social Change in Nepal. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2002.

84. Разумеется, я говорю здесь о некоем идеальном типе — напряжение между тремя силами не исчезало и, в зависимости от сложной внутренней динамики, могло и разводить их достаточно далеко, как, например, в викторианской культуре, где укрепилась идеализация уже не прекрасной дамы, а жены как чистого, идеального существа, тогда как для секса предназначены проститутки: Stone L. Op. cit. P. 666-679; Маркус С. Дру-

Как и почему эта система разрушилась всего за 40 лет — сначала через нормализацию и легализацию развода по простому желанию супругов, без серьезных причин (no-fault divorce85) в 1970-е годы86, тем самым отказавшись от «не оставлять» и вернувшись если не к временным парам других приматов, то уже за пределы базового уровня разводов для человеческих обществ; далее — через отделение не только брака от любви и секса, но и секса от люб-ви87, переход к чистым отношениям, в терминологии Энтони Гид-денса (пара как союз для взаимного удовольствия без обремене-ний в виде семьи и детей)88, а затем и к чистому удовольствию сексуализированного тела вообще без отношений89 — требует от-

гие викторианцы. Исследование сексуальности и порнографии в Англии середины XIX века. СПб.: Гуманитарная академия, 2021.

85. Parkman A. Good Intentions Gone Awry: No-Fault Divorce and the American Family. Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2000; Wilcox W. The Evolution of Divorce // National Affairs. 2009. № 1. P. 81-94.

86. В самом последнем варианте этой свободы, сексуальной революции шестидесятых годов, она звучала как не просто можно любить кого хочешь, но и можно спать с кем хочешь — но это же стало означать, что можно бросать кого хочешь и когда хочешь (что не могло не увеличить «трав-матичность» любви). Примерно тогда же (1970-е и позднее) в западной музыке, от самого массового попа до достаточно рафинированного ин-ди-рока, появилась тема разрыва, тогда как тема разлуки и превозмогающей ее любви, отошла на задний план. Лирический герой (кстати, чаще героиня) бросает своего возлюбленного, и потом из этого кристалла извлекается огромное множество эмоций и мыслей: «Breaking up is never easy, I know// But I have to go// Knowing me, knowing you// It's the best I can do» (ABBA, 1977); «Go on now, go, walk out the door//Just turn around now, 'cause you're not welcome anymore// Weren't you the one who tried to break me with goodbye?//Did you think I'd crumble? Did you think I'd lay down and die?» (Gloria Gaynor, 1978); «I want to be a good woman//And I want, for you to be a good man. // This is why I will be leaving//And this is why, I can't see you no more. //1 will miss your heart so tender //And I will love // This love forever» (Cat Power, 2003).

87. Paul E. L., Hayes K. A. The Casualties of 'Casual' Sex: A Qualitative Exploration of the Phenomenology of College Students' Hookups // Journal of Social and Personal Relationships. 2000. № 19. P. 639-661; Bisson M. A., Levine T. R. Negotiating a Friends With Benefits Relationship // Archives of Sexual Behavior. 2009. № 38. P. 66-73.

88. Гидденс А. Указ. соч. С. 80, 149-169.

89. «Отвязав сексуальность от системы родственных связей, то есть от большинства правил эндогамии, от космологического видения, где мужчины, женщины, сексуальность и космос образовывали единое целое, и от представления о брачующихся телах, образующих единую плоть, „свободная" или „эмансипированная" сексуальность создала новую плоскость имманентности, в которой сексуальное тело стало своим собственным ориентиром, отцепленным от других тел и лич-

дельного исследования. Допускаю, что мы видим третий, великий откат — в безопасность. Откровение, что можно свободно любить и сразу сочетаться в браке с человеком, которого любишь, оказалось настолько мощным, что от этого огня опять захотелось обезопаситься. Но, если в традиционных культурах защиту от непредсказуемой силы любви искали в договорных и принудительных браках, то сейчас — в уходе от серьезных связей, в вытеснении «любви» (как непредсказуемой и травматичной) контрактными «отношениями» на комфортных условиях90; и, наконец, в распространяющейся по всем развитым странам «жизни соло», где любые отношения (даже чисто сексуальные) видятся

91

как слишком опасные и травматичные ; если реакция на откровение любви в первом тысячелетии дала монашеский аскетизм, одиночное усмирение плоти, то сейчас — одиночное ублажение плоти. До чего дойдет и к чему приведет третий откат, мы скоро узнаем.

ностей. Если сексуальность — это „естественный инстинкт", то сексуальное тело становится чистой физиологией, управляемым гормонами и нервными окончаниями... материей, наделенной собственной агент-ностью, нацеленной на свое собственное удовольствие, которое теперь стало пониматься как биологическая сила (или влечение) и как собственность отдельного индивида. потребительского рынка и психотерапии» (Illouz E. The End of Love. A Sociology of Negative Relations. Oxford: Oxford University Press, 2019. P. 76-77).

90. «Слово „любовь" не просто уходит из повседневного языка, но и нередко используется как антоним „отношениям". „Любовь" подразумевает неуправляемость. она способна полностью захватить и подчинить своей воле. заставляет жертвовать собой. Зато отношения можно строить в совещательном процессе, на контрактных условиях. Отношения — это своего рода страховка от непредсказуемости любви, островок безопасности. Конечно, отношения могут включать в себя любовь — но это совсем не обязательно; удобство здесь гораздо важнее страсти, умение «соблюдать дистанцию» — важнее секса, отсутствие риска — важнее неожиданно нахлынувших чувств» (Аронсон П. Отношения // Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности. М.: Individuum, 2022. С. 153-154).

91. О страхе перед отношениями как главной, наряду с мастурбацией и порнографией, причине нарастающего с середины 2010-х годов отказа от секса и любых форм совместной жизни см.: Lei L., South.S. J. Explaining the Decline in Young Adult Sexual Activity in the United States // Journal of Marriage and Family. 2020; Wolfinger N. H. Is the Sex Recession Turning Into a Great Sex Depression? // Institute for Family Studies. 24.03.2021. URL: https://ifstudies.org/blog/ is-the-sex-recession-turning-into-a-great-sex-depression.

30 Логос•Том 32•#5•2022

Библиография

Агамбен Дж. Оставшееся время: Комментарий к Посланию к Римлянам. М.: НЛО, 2018.

Аронсон П. Отношения // Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности. М.: Individuum, 2022. С. 153-154.

Артемидор. Сонник. 5:95 // Вестник древней истории. 1991. № 3.

Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс-Академия, 1992.

Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. М.: Прогресс, 1976.

Бартошевич-Жагель О. О душе, теле и верлибре // Артикуляция: литературно-художественный альманах. 2021. № 14. URL: http://articulationproject. net/10329.

Бауэр И. Почему я чувствую, что чувствуешь ты. Интуитивная коммуникация и секрет зеркальных нейронов. СПб.: Издательство Вернера Реге-на, 2009.

Белякова Е. В. Новеллы Юстиниана и русский бракоразводный процесс // Ivs Antiqvvm (Древнее право). 2004. № 14. С. 144-145.

Бл. Аврелий Августин. О книге Бытия буквально. Кн. 1. Гл. VII-VIII // Творения. Т. 2. Теологические трактаты. СПб.: Алетейя, 2000.

Бл. Аврелий Августин. О супружестве и похоти // Трактаты о любви: сб. текстов. М.: ИФРАН, 1994.

Блаженный Августин Гиппонский. О благе супружества. М.: Сибирская Благо-звонница, 2022.

Бурдьё П. О государстве: курс лекций в Коллеж де Франс (1989-1992). М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2016.

Гидденс А. Трансформация интимности. Сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах. СПб.: Питер, 2004.

Евангелие от Египтян (цитаты) // Русская апокрифическая студия. URL: http:// apokrif.fullweb.ru/apocryph1/ev-egipt.shtml.

Климент Александрийский. Строматы / Пер. с др.-гр. и комм. Е. В. Афонасина. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2003. Т. 1. (Кн. 1-3).

Лакирев А. Почему Бог выбрал эту обезьяну. М.: Издательские решения, 2021.

Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М.: Центр СЭИ, 1991.

Манн М. Источники социальной власти: В 4 т. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2020. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э.

Марк Туллий Цицерон. Речь в защиту Марка Целия Руфа. 28 // Речи: В 2 т. М.: АН СССР, 1962. Том II: 62-43 годы до н. э.

Маркус С. Другие викторианцы. Исследование сексуальности и порнографии в Англии середины XIX века. СПб.: Гуманитарная академия, 2021.

Рубин Г. Обмен женщинами. Заметки о «политической экономии» пола // Хрестоматия феминистских текстов. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. С. 89-139.

Тертуллиан. О поощрении целомудрия, 5 // Избр. соч. / Общ. ред. и сост. А. А. Столярова. М.: Прогресс, 1994.

Фуко M. Нужно защищать общество: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975-1976 учебном году. СПб.: Наука, 2005.

Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические

исследования. Том 1-2. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. Ahearn L. M. Invitations to Love: Literacy, Love Letters, and Social Change in Nepal.

Ann Arbor: University of Michigan Press, 2002. Areen J. C. Uncovering the Reformation Roots of American Marriage and Divorce

Law // Yale Journal of Law and Feminism. 2014. Vol. 26. № 3. P. 35-52. Ariès Ph. The Indissoluble Marriage // Western Sexuality. Practice and Precept

in Past and Present Times / Ph. Ariès, A. Bejin (eds). N.Y.: Basil Blackwell, 1985.

Bisson M. A., Levine T. R. Negotiating a Friends With Benefits

Relationship // Archives of Sexual Behavior. 2009. № 38. P. 66-73. Bloch I. Die Prostitution. B.: Louis Marcus Verlagsbuchhandlung, 1925. Bloch R. H. Medieval Misogyny and the Invention of Western Romantic Love.

Chicago: University of Chicago Press, 1991. Bolgiani F. La tradizione eresiologica sull'encratismo: II. La confutazione di

Clemente di Alessandria // Atti della Accademia delle scienze di Torino: Classe di scienze morali, storiche e filologiche. Torino, 1961/1962. Vol. 96. P. 537-664.

Brooke C. N. The Medieval Idea of Marriage. Oxford: Oxford University Press,

1989.

Brown P. Augustine of Hippo. A Biography. Berkeley; L.A.: University of California Press, 2000.

Brown P. The Body and Society. Men, Women and Sexual Renunciation in Early

Church. N.Y.: Columbia University Press, 1988. Burguière A. The Formation of the Couple // Journal of Family History. 1987. № 12. Burkart J. M., Hrdy S. B., Van Schaik C. P. Cooperative Breeding and Human Cognitive Evolution // Evolutionary Anthropolology. 2009. № 18. P. 175-186.

Clark E. A. 'Adam's Only Companion': Augustine and the Early Christian Debate on

Marriage // Recherches Augustiniennes. 1986. XXI. P. 139-162. Coontz S. Marriage, A History: From Obedience to Intimacy, or How Love

Conquered Marriage. N.Y.: Viking Press, 2005. Daly J. W. Historians Debate the Rise of the West. L.; N.Y.: Routledge, 2014. De Rougemont D. L'Amour et l'Occident. P.: Plon, 1939.

Duby G. Love and Marriage in the Middle Ages. Chicago: University of Chicago Press, 1994.

Fair L. Making Love in the Indian Ocean: Hindi Films, Zanzibari Audiences, and the Construction of Romance in the 1950s and 1960s // Love in Africa / J. Cole, L. M. Thomas (eds). Chicago: University of Chicago Press, 2009. P. 58-82.

Flandrin J.-L. Les amours paysannes. Amour et sexualité dans les campagnes de

l'ancienne France (XVIe-XIXe siècle). P.: Gallimard, 1975. Fox R. L. Pagans and Christians. Harmondsworth: Viking, 1986. Galen. On Semen / Ph. De Lacy (ed., transl. and comm.) // Corpus Medicorum

Graecorum. Vol. 5. Pt. 3. Fasc. 1. B.: Akademie Verlag, 1992. Gaunt S. Gender and Genre in Medieval French Literature. Cambridge: Cambridge

University Press, 1995. Gettler L. T. Direct Male Care and Hominin Evolution: Why Male-Child Interaction Is More Than a Nice Social Idea // American Anthropologist. 2010. № 112. P. 7-21.

32 Логос•Том 32•#5•2022

Glendon M. A. The Transformation of Family Law: State, Law, and Family in the United States and Western Europe. Chicago: University of Chicago Press,

1989.

Goode W. J. World Revolution and Family Patterns. N.Y.: The Free Press of Glencoe, 1968.

Gorsky Ph. The Disciplinary Revolution. Calvinism and the Rise of the State in Early

Modern Europe. Chicago: University of Chicago Press, 2003. Hung S. S. Chinese Marriage And Divorce in Transition — Divorced Women Being

Trapped // The Hong Kong Journal of Social Work. 2008. № 42. Illouz E. The End of Love. A Sociology of Negative Relations. Oxford: Oxford

University Press, 2019. International Handbook of Love: Transcultural and Transdisciplinary

Perspectives / C.-H. Mayer, E. Vanderheiden (eds). Cham: Springer Publishing Company, 2021. Iustiniani Novellae. Recognovit Rudolfus Schoell. Opus Schoellii morte interceptum absolvit Guilelmus Kroll // Corpus Iuris Civilis., Vol. III. Berolini: Apud Weidmannos, 1877. Nov. 22.3. Jankowiak W. R. Desiring Sex, Longing for Love: A Tripartite

Conundrum // Intimacies: Between Love and Sex Around the World / W. Jankowiak (ed.). N.Y.: Columbia University Press, 2008. P. 1-36. Jankowiak W. R., Fischer E. F. A Cross-Cultural Perspective on Romantic

Love // Ethnology. 1992. № 31. P. 149-155. Kay S. Subjectivity in Troubadour Poetry. Cambridge: Cambridge University Press,

1990.

Kurosu S. Divorce in Early Modern Rural Japan: Household and Individual Life

Course in Northeastern Villages, 1716-1870 // Journal of Family History. 2011. № 36. P. 118-141.

Lang B. The Sexual Life of the Saints: Towards an Anthropology of Christian

Heaven // Religion. 1978. № 17. P. 149-171. Laqueur T. Orgasm, Generation and the Politics of Reproductive

Biology // Representations. 1986. № 14. P. 3-7. Lei L., South.S. J. Explaining the Decline in Young Adult Sexual Activity in the

United States // Journal of Marriage and Family. 2020. Lévi-Strauss C. Les Structures élémentaires de la parenté. P.; La Haye: Mouton et Co., 1967.

Lieu J. M. Marcion and the Making of a Heretic: God and Scripture in the Second

Century. Cambridge: Cambridge Univeristy Press, 2015. Lindholm C. Love and Structure // Theory, Culture & Society. 1998. № 15. P. 243-263.

Lystra K. Searching the Heart: Women, Men, and Romantic Love in Nineteenth-

Century America. Oxford: Oxford University Press, 1989. Mahé J-P. Le sens des symboles sexuels dans quelques textes hermétiques et

gnostiques // Les Textes de Nag Hammadi: Colloque du Centre d'Histoire des Religions (Strasbourg, 23-25 Octobre 1974) / J. E. Ménard (ed.). Leiden: Brill,

1975. P. 123-145.

Marcus A. The Middle East on the Eve of Modernity: Aleppo in the Eighteenth

Century. N.Y.: Columbia University Press, 1989. Mattei P. Le divorce chez Tertullien. Examen de la question à la lumière des

développements que le De Monogamia consacre à ce sujet // Revue des sciences religieuses. 1986. Vol. 60. № 3-4. P. 207-234.

Noonan J. T. Novel 22 // The Bond of Marriage: An Ecumenical and Interdisciplinary Study / W. J. Bassett (ed.). Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1968. P. 44-46.

Otis L. L. Prostitution in Medieval Society. The History of an Urban Institution in

Languedoc. Chicago: University of Chicago Press, 1985. Ozment S. When Fathers Ruled. Family Life in Reformation Europe. Cambridge,

MA: Harvard University Press, 1983. Parkman A. Good Intentions Gone Awry: No-Fault Divorce and the American

Family. Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2000. Pasupathi M. Arranged Marriages. What's Love Got to Do With It? // Inside the American Couple / M. Yalom, L. Carstensen (eds). Berkeley: University of California Press, 2002. P. 211-235. Paul E. L., Hayes K. A. The Casualties of 'Casual' Sex: A Qualitative Exploration of the Phenomenology of College Students' Hookups // Journal of Social and Personal Relationships. 2000. № 19. P. 639-661. Pitt-Rivers J. The Fate of Shechem or the Politics of Sex // From Hospitality to Grace: A Julian Pitt-Rivers Omnibus / G. da Col, A. Shryock (eds). Chicago: HAU Books, 2017. P. 323-374. Pomeroy S. B. Goddesses, Whores, Wives and Slaves: Women in Classical Antiquity.

N.Y.: Schocken Books, 1975. Quale-Leach G. R. A History of Marriage Systems. Westport: Greenwood Press, 1988.

Reddy W. M. The Making of Romantic Love. Longing and Sexuality in Europe, South Asia, and Japan, 900-1200 CE. Chicago: University of Chicago Press, 2012.

Renfrew C. The Emergence of Civilisation: The Cyclades and the Aegean in the Third

Millennium BC. L.: Methuen, 1972. Reynolds Ph. L. How Marriage Became One of the Sacraments. The Sacramental Theology of Marriage From Its Medieval Origins to the Council of Trent. Cambridge: Cambridge University Press, 2016. Reynolds Ph. L. Marriage in The Western Church. The Christianization of

Marriage During the Patristic and Early Medieval Periods. Leiden: Brill,

1994.

Rizzolatti G. Mirrors in the Brain — How Our Minds Share Actions and Emotions.

Oxford: Oxford University Press, 2008. Rousselle A. Porneia: On Desire and the Body in Antiquity. Eugene: Wipf and Stock Publishers, 2013.

Sahlins M. What Kinship Is — and Is Not. Chicago: University of Chicago Press, 2013.

Sanctus Aurelius Augustinus. De adulterinis coniugiis. Liber II, 4 // Corpus

scriptorum ecclesiasticorum Latinorum / J. Zycha (ed.). Vienna: Hoelder-Pichler-Tempsky, 1866. Vol. 41. P. 383-384. Sapolsky R. M. Behave: The Biology of Humans at Our Best and Worst. N.Y.:

Penguin Press, 2017. P. 336-364. Singer I. The Nature of Love. Chicago: University of Chicago Press, 1984. Vol. 1. Plato to Luther.

Small M. F. Female Choices: Sexual Behavior of Female Primates. Ithaca: Cornell

University Press, 1993. Stone L. The Family, Sex and Marriage in England, 1500-1800. L.: Harper & Row, 1977.

34 joroc•TOM 32•#5•2022

Treggiari S. Roman Marriage: Iusti Coniuges From the Time of Cicero to the Time of

Ulpian. Oxford: Clarendon Press, 1991. P. 461-473. Trevino M. B. Methods and Grounds for Divorce // Cultural Sociology of Divorce. An Encyclopedia / R. E. Emery (ed.). Thousand Oaks: SAGE Publications, 2013. P. 919-921.

Veyne P. La famille et l'amour sous le haut-empire Romain // Annales. Histoire,

Sciences Sociales. 1978. Vol. 33. № 1. P. 35-63. Watt J. R. The Making of Modern Marriage: Matrimonial Control and the Rise of

Sentiment in Neuchatel, 1550-1800. N.Y.: Cornell University Press, 1993. Westbrook R. Adultery in Ancient Near Eastern Law // Revue Biblique (1946-). 1990.

Vol. 97. № 4. P. 542-580. Wilcox W. The Evolution of Divorce // National Affairs. 2009. № 1. P. 81-94. Wolfinger N. H. Is the Sex Recession Turning into a Great Sex Depression? // Institute for Family Studies. 24.03.2021. URL: https://ifstudies.org/blog/ is-the-sex-recession-turning-into-a-great-sex-depression.

WORLD HISTORY AS THE APPROACH TO AND THE REJECTION OF LOVE

Artyom Kosmarski. National Research University — Higher School of Economics (HSE), Moscow, Russia, [email protected].

Keywords: love; marriage; divorce; the West; Saint Augustine; Romantic revolution.

On the basis of a wide range of sources the author offers an original interpretation of world history, considering as its key events episodes of approaching to the understanding and realization of love, followed by periods of retreat, repulsion from it with subsequent discovery of other ways. The first such episode in the course of Homo sapiens evolution was the emergence of love as an unpredictable affective connection to a specific, unique person, first through looking (thanks to mirror neurons) and then bodily (in connection with procreation). The reaction to this phenomenon and the suffering it generates was the social institution of marriage, universal for humanity and built on guarantees (according to calculation and the choice of relatives or the community), in which love was, as it were, put out of the equation. The second episode is connected to Christianity, when the appearance of the incarnate and personal God, who not only preached but was personally understood as love, caused a backlash — a mixture of love and lust, devaluation of marriage, hostility toward the body as the source of evil. The paradoxical solution was the uncompromising prohibition on divorce, established in the West thanks to Saint Augustine, that is, the idea of eternal love, but not Platonic and abstract, but inscribed in the very concrete, corporeal level of social life.

On this foundation, love first became the key theme of Western culture and then, in the course of the Romantic Revolution of the 18th and 19th centuries, the main criterion for choosing a spouse and the basis of the family. The radical idea of marriage for love spread around the world for 150 years along with globalization, but in the last 50 years it has been rapidly eroding. This process intensified with the spread of contraception and the shift from monogamous marriage to serial monogamy and/ or free relationships that can break up at any moment. The result was the third rejection: while in traditional cultures protection from the unpredictable power of love and the suffering associated with it was sought in arranged and forced marriages, in the 21st century it is sought in the withdrawal from serious relationships, in the displacement of love by contractual relationships on comfortable terms, and the practice of "living solo," where any relationship (even purely sexual) is seen as too dangerous and traumatic.

DOI: 10.22394/0869-5377-2022-5-1-35

36 joroc•tom 32•#5•2022