CC BY
29
ных непредусмотренных обстоятельств, с которыми постоянно сталкиваются предприятия. Среди них могут быть стихийные явления, зависимость от факторов среды, неучтённые общественные условия или личностные качества работников. Специфические признаки обычно не выделяются как фактор работы предприятия, поскольку их почти невозможно учесть и включить в план. Однако видится необходимость в создании определённого резерва на непредвиденный случай, в каком бы виде он не возникал.
Следует отметить, что устойчивое мотивационное ядро, включающее большое количество компонентов, представляет собой скорее совокупность стимулов, чем мотивов, а мотивационное содержание они приобретают в процессе переработки в сознании работника, т.е. существует субъективное мотивационное значение для каждого стимульного компонента, имеющего различную для каждого работника степень привлекательности. Следовательно, необходимы исследования каждой конкретной мотивационной ситуации в условиях отдельных предприятий.
В индивидуальном поведении работников конкретного предприятия любой из стимулов может оказывать доминирующее влияние, поэтому правильное использование стимулов зависит от конкретной производственной ситуации и индивидуальных особенностей её участников. Руководством большое внимание
должно быть уделено изучению механизмов использования неформальных санкций в данном производственном коллективе, так как последние зачастую являются доминирующими в системе управления трудовыми ресурсами производства, оставив далеко позади административные средства. Таким образом, трудовая мотивация действительно может рассматриваться не только как структурный компонент, но и как важнейшее условие оптимизации трудовой деятельности работников промышленных предприятий.
Руководители современного промышленного предприятия должны сочетать в себе гибкость и активность мышления с хорошим знанием технико-экономических и социальных проблем производства и непрерывным стремлением к совершенствованию систем управления. Рациональное регулирование внешних воздействий не предполагает изолирование предприятия от общества. Оно участвует в осуществлении различных мероприятий, которые могут быть не связаны с его основной деятельностью, но помогают улучшению условий труда и развитию его членов. Очень важно, чтобы такая деятельность выступала в рациональном и понятном для работников виде, как естественное продолжение их желаний и интересов, чему будут способствовать дальнейшие социологические исследования в этом направлении.
Библиографический список
1. Кревневич В.В. Влияние научно-технического прогресса М.: Мысль, 1973.
на изменение структуры рабочего класса СССР. Итоги и 3. Шубкин В.Н. Социологические опыты. М.: Наука, 1970. перспективы. М.: Наука, 1971. 4. Training for human relations / ed. F. Roethlisberger. Boston.
2. Подмарков В.Г. Введение в промышленную социологию. 1954.
УДК 9(571.53)(-21)
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЯПОНСКОГО И КИТАЙСКОГО КОНСУЛЬСКИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВ В ИРКУТСКЕ
И.А. Воронов1
Иркутский государственный университет, 664003, г. Иркутск, ул. Карла Маркса, 1.
На основе анализа архивных документов освещены исторические события, касающиеся открытия в Иркутске японского и китайского консульских представительств. Проблема рассмотрена в контексте отношений России, Китая и Японии в период 1905-1916 гг. На основании реалий русско-японских и русско-китайских отношений даны сравнение и оценка двум подходам к размещению иностранных консульских представительств в Восточной Сибири со стороны российских властей. Библиогр. 3 назв.
Ключевые слова: история; международные отношения; Восточная Сибирь; иностранные представительства.
ORIGINATION OF JAPANESE AND CHINESE CONSULATES IN IRKUTSK I.A. Voronov
Irkutsk State University, 1, Carl Max St., Irkutsk, 664 003
Based on the analysis of archival documents the paper discusses the historical events concerning the opening of Japanese and Chinese consulates in Irkutsk. The problem is examined in the context of relations between Russia, China and
1Воронов Илья Александрович, аспирант, тел.: 89149364867, e-mail: drag_ilvor@rambler.ru Voronov Ilya, Postgraduate, tel.: 89149364867, e-mail: drag_ilvor@rambler.ru
Japan during 1905-1916. Based on the realities of Russian-Japanese and Russian-Chinese relations the author compares and evaluates two approaches of Russian authorities to the accommodation of foreign consulates in Eastern Siberia.
3 sources.
Key words: history; international relations; Eastern Siberia; foreign consulates.
Отношения России с державами Дальнего Востока в начале ХХ века были крайне переменчивыми. Двадцатый век был открыт ростом напряжённости на Дальнем Востоке и военным противостоянием России сначала с Китаем в составе союзной коалиции, а затем и с Японией. Однако в условиях постоянной борьбы интересов приоритеты внешней политики имели свойство очень быстро меняться. После окончания русско-японской войны и разграничения сфер влияния отношения стали нормализовываться.
Сотрудничество между Россией и Японией развивалось как на высшем, так и на местном уровне. 17 июля 1907 года в Петербурге было подписано соглашение по общеполитическим проблемам, где обе стороны обязались взаимно уважать территориальную целостность друг друга. Кроме того, была признана территориальная целостность Китая и взяты обязательства придерживаться принципа общего равноправия в вопросах торговли и промышленности в этой стране [1].
После окончания русско-японской войны на территорию России стало прибывать значительное число японцев. Однако большая часть их оставалась на Дальнем Востоке и в Сибирь не выезжала. Для официального обслуживания их интересов на Дальнем Востоке находились консульства во Владивостоке и Николаевске-на-Амуре [2].
13 февраля 1915 года в адрес иркутского генерал-губернатора Л.М. Князева пришло отношение из 4-го политического отдела МИД (дальневосточного), в котором сообщалось, что японское посольство обратилось с ходатайством о разрешении открыть в Иркутске японское консульство. Мотивировка была следующей: «Количество проживающих в Иркутске японцев растёт с каждым годом, и учреждение консульства облегчило бы торговые сношения» [3, д. 2, л. 87]. Министерство просило генерал-губернатора составить заключение по этому вопросу.
Местные власти были поставлены перед серьёзной дилеммой. С одной стороны, на местном уровне по-прежнему существовало подозрительное отношение к открытию консульских представительств иностранных государств в Восточной Сибири, особенно в условиях мировой войны, хотя таковые уже существовали. Но, во-первых, все они были нештатными, а во-вторых, это были консульства государств, не имевших доминирующего положения в дальневосточном регионе мира - Франции, Бельгии, Греции и Норвегии. В случае же с открытием японского консульства речь с самого начала шла об учреждении штатного консульства, и Япония как раз относилась к странам, имевшим преобладающие интересы на Дальнем Востоке. С другой стороны, Россия и Япония в 1915 году находились не просто в дружественных, а в союзнических отношениях в рамках Антанты. Отказ союзнику в
учреждении консульства был бы воспринят как недружественный шаг и мог привести к ухудшению отношений.
Поэтому к решению вопроса местные власти подошли осторожно. Было решено прежде всего проверить правомерность мотивировки открытия консульства. 6 марта 1915 года чиновник по дипломатической части при генерал-губернаторе Н.К. Эльтеков сделал запрос в адрес иркутского полицмейстера с требованием установить количество японцев, проживающих в Иркутске и род их занятий. В своём ответе полицмейстер сообщил, что японцев в Иркутске проживает 78 человек - 60 мужчин и 18 женщин, из них торговлей занимаются только 3 человека [3, д. 2, л. 88-90].
На основании полученных сведений 15 апреля 1915 года генерал-губернатор составил доклад на имя министра иностранных дел С.Д. Сазонова. Он упомянул, что по статистическим данным за июнь 1914 года в пределах Степного генерал-губернаторства, Томской губернии и Иркутского генерал-губернаторства проживало всего 592 японца, которые были, главным образом, ремесленниками и чернорабочими. Крупных же торговых предприятий, учреждённых японцами, в Сибири не было. Таким образом, интересы японцев в Сибири представлялись весьма незначительными, и особой надобности в учреждении консульства генерал-губернатор не находил.
Вместе с тем, местными властями принимались во внимание нынешние союзнические отношения России и Японии и перспективы их развития, а также то, что японское консульство могло обслуживать интересы корейцев. Поэтому с учреждением консульства генерал-губернатор вынужден был согласиться [3, д. 2, л. 91-92].
8 июня 1915 года пришло подтверждение из Министерства иностранных дел о том, что японскому правительству на высочайшем уровне дано разрешение открыть консульство в Иркутске. Впредь до устройства отдельного консульского поста в Иркутске обязанности японского консула возлагались на генерального консула Японии в Москве господина Хирата, компетенция которого таким образом распространялась на все губернии Европейской России, а также на Енисейскую, Томскую, Тобольскую и Иркутскую губернии. Согласно циркуляру Департамента общих дел МВД, подписанному товарищем министра внутренних дел князем Волконским, Хирата официально вступил в должность временно управляющего консульством в Иркутске 11 января 1916 года [3, д. 2, л. 93, 100, 114].
Таким образом, дела с открытием японского консульства были урегулированы без особых препятствий.
С Китаем дело обстояло значительно сложнее. Отношения с ним были даже более близкие, чем с Японией; в Иркутскую губернию приезжало достаточно
много китайцев, в основном, мелких торговцев и чернорабочих. По статистическим данным за июнь 1914 года, в Иркутске пребывало 1077 китайцев, а, к примеру, в Нерчинском уезде - 1016 [3, д. 2, л. 86-86об]. Более того, в связи с призывом на фронт большой части рабочих возникла нехватка рабочих рук, которую решили компенсировать за счёт китайцев. Например, только Кизелёвским заводам князя Абамелек-Лазарева требовалось в общей сложности до 8000 рабочих, а Николаевской железной дороге - до 3000 грузчиков. Все эти люди нуждались в защите своих прав, и учреждение консульства в Иркутске для этого было бы желательно, так как при следовании из Китая в пункт назначения и обратно рабочие проезжали через Иркутское генерал-губернаторство [3, д. 125, л. 1].
Однако для учреждения консульства существовали объективные препятствия. Дело в том, что в Китае, благодаря «политике открытых дверей», наряду с другими иностранцами сильным влиянием пользовались немцы. Согласно секретному циркуляру Департамента полиции от 28 июля 1914 года № 174678 за подписью товарища министра внутренних дел Джунковского всем начальствующим чиновникам предписывалось установить тщательный надзор за китайцами через полицию и жандармерию, поскольку среди них не раз попадались как японские, так и, что самое опасное, немецкие шпионы. Подозреваемые в шпионаже должны были немедленно задерживаться, а сведения безотлагательно передаваться в Департамент полиции и окружные штабы. Во время войны это было не самой суровой репрессивной мерой - в период с 11 октября по 1 декабря 1916 года русские консульства в Китае согласно указанию министра иностранных дел Б. В. Штюрмера прекратили визирование всех без исключения паспортов китайцев [3, д. 92, л. 2, 5]. Запрет был отменён уже преемником Штюрмера Н.Н. Покровским.
Также с Китаем существовали неурегулированные пограничные вопросы, такие как Урянхайский вопрос и Прикосогольский скотопрогонный район.
Но отношения с Китаем не ограничивались спорами и проблемами. Китайское правительство дало ряд доказательств сближения с Россией, что выразилось в соблюдении нейтралитета в Маньчжурии и в принятии действенных мер по обеспечению безопасности Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Такое дружественное отношение необходимо было поддерживать особенно в период военных действий, когда Россия нуждалась в любых союзниках [3, д. 2, л. 96, 97а].
24 июня 1915 года русский посланник в Пекине В.Н. Крупенский передал в 4-ый политический отдел МИД России ходатайство китайского правительства об открытии генерального консульства в Кяхте и консульств в Иркутске и в Чите, присовокупив к нему своё мнение, что эта просьба вызвана желанием китайцев иметь своих представителей по железной дороге во Внешнюю Монголию и тем самым облегчить иммиграцию китайцев в эту область.
В ответе МИДа генерал-губернатору сообщалось, что в силу этих соображений ходатайство предпола-
гается удовлетворить частично - разрешить открыть китайское консульство в Иркутске, но отклонить просьбу открыть генконсульство в Кяхте и консульство в Чите со ссылкой на то, что в Чите и Кяхте представительств иностранных государств не имеется. В отношении Иркутска, разумеется, такое соображение силы иметь не могло, особенно учитывая тот факт, что разрешение на открытие официального представительства дали японцам.
В ответном письме в МИД от 31 июля 1915 года генерал-губернатор Л.М. Князев отмечал, что считает учреждение китайского консульства в Иркутске нежелательным, по крайней мере, в настоящее время. Кроме причин, названных В.Н. Крупенским, он обозначил следующее: все китайские предприятия в Иркутске незначительны, и есть основание полагать, что роль консула сведётся к осведомительской деятельности. Ввиду неурегулированных пограничных споров присутствие такого агента особо нежелательно. Консул сможет доставлять для своего правительства сведения о слабых сторонах закрепления русских интересов, и эти данные будут использовать резиденты в Урге и Улясутае, к которым обращаются за содействием все русофобские силы Монголии.
Однако министр иностранных дел С.Д. Сазонов эти аргументы не воспринял. В своей шифрованной телеграмме он напомнил генерал-губернатору, что по тройному соглашению от 25 мая 1915 китайское правительство имеет право назначать своего комиссара в Ургу и помощников комиссара в Кяхту, Улясутай и Кобдо. Они могут лучше информировать своё правительство о состоянии дел в Урянхайском крае и При-косогольском районе, нежели консул в Иркутске. Если китайское правительство встанет на путь противодействия русским интересам, то оно сможет использовать своих агентов и в Монголии. С.Д. Сазонов также упомянул и об указанных выше дружественных действиях китайского правительства в Маньчжурии и на КВЖД. Для поддержания благоприятного положения следовало пойти навстречу китайцам. Исполнение пожелания по открытию консульства в Иркутске существенных неудобств не представляло, а отказ мог произвести впечатление незаслуженной обиды и действительно настроить китайцев против России [3, д. 2, л. 95-97а].
Министру удалось убедить генерал-губернатора, и в своей ответной телеграмме от 20 августа 1915 года последний признал, что препятствий к учреждению китайского консульства в Иркутске не встречает [3, д. 2, л. 99].
В связи с разрешением генерал-губернатора на открытие китайского консульства в высших эшелонах власти был поднят вопрос, оформлены ли как-либо границы консульских округов, о чём начальник 4-го политотдела МИД Юдин спрашивал чиновника по дипломатической части при иркутском генерал-губернаторе Н.К. Эльтекова в своей телеграмме из Петрограде от 23 декабря 1915 года. На данный запрос был получен ответ, что на практике признаётся, что юрисдикция консулов в Иркутске простирается на
всё генерал-губернаторство, официально же это не оформлено никак.
26 декабря 1915 года официальное назначение на пост консула получил Гуан Шаньпин. К сообщению о назначении прилагалась краткая биографическая справка, подписанная Н.К. Эльтековым, согласно которой новичком на дипломатическом поприще Гуан Шаньпин не был. В 1905 году благодаря знанию русского языка его прикомандировывали к посольству Дай Хуньцы и Дуань Фана, ездивших за границу для изучения конституционного строя иностранных держав. При посланнике Ху Вэйдэ Гуан Шаньпин входил в состав Китайской миссии в Петербурге, в 1910 году был прикомандирован к особой миссии Фу Шиина в Синьцзяне. В 1913 году он был назначен чиновником МИД в Айхуне, но не поехал туда, так как в этом городе дел было немного и ведение дипломатических отношений с российским консульским представителем было возложено на местные власти. Русским языком Гуан владел слабо. Принимая участие в переговорах между русской миссией и членами министерства касательно китайских таможен в Северной Маньчжурии, производил впечатление человека недалёкого и не особенно компетентного [3, д. 2, л. 105-106].
26 января 1916 года указом Правительственного Сената Гуан Шаньпин был признан китайским консулом в Иркутске, о чём были сделаны высочайшие распоряжения. А 25 июня 1916 года штат консульства пополнился секретарём Гуан Юйэнь и делопроизводителем Се Юнь, официально командированными из Китая [3, д. 2, л. 120]. Таким образом, китайское консульство в Иркутске было не только одним из двух официальных, но и имело наиболее полный штат сотрудников. Отдельный же консульский пост Японии продолжал оставаться не учреждённым. Такое положение сохранилось и после февральского переворота, падения царской власти и упразднения должности генерал-губернатора.
Если в мирное время по вопросу учреждения иностранных консульств в Восточной Сибири возникала дилемма между доводами безопасности и доводами развития, то в военное время дилемма возникала
между двумя разными способами обеспечения безопасности восточных владений России.
Первый способ состоял в возвращении к старым методам контроля над иностранными представительствами - не пускать их в этот регион вообще. Этого метода продолжали придерживаться местные власти в лице генерал-губернатора Л.М. Князева. Довод местных властей был прост: если в Сибири не будет консульских представительств государств, имеющих ключевые интересы на Дальнем Востоке, то не будет и каких-либо дополнительных проблем, связанных с иммиграцией и военным шпионажем, помимо уже имеющихся. В военное время лишние проблемы в стратегических центрах глубокого тыла и в местах содержания вражеских военнообязанных и военнопленных лиц нежелательны, учитывая тот факт, что немцы и австрийцы могли нанимать китайцев не только для шпионажа, но и для организации побегов военнопленных из сибирских лагерей. Китай представлял опасность в силу своей несамостоятельности и подверженности иностранному влиянию. Япония же, напротив, была опасна в силу сочетания государственной мощи, самостоятельности и ключевых интересов на Дальнем Востоке.
Второй способ обеспечения безопасности состоял в принятии мер по улучшению отношений с сопредельными государствами. Этого способа придерживались высшие власти в лице Министерства иностранных дел. С Китаем и Японией в любом случае следовало считаться, но особенно - во время мировой войны, когда основные силы России были связаны на западе противостоянием с немецкими и австро-венгерскими войсками, а в Сибири появились лагеря военнопленных. В рамках улучшения отношений можно было пойти на удовлетворение прошений об учреждении консульств, пусть даже только в Иркутске.
В конечном счёте, верх одержали сторонники второго способа и не только потому, что они представляли высшую российскую власть. Этот способ был менее затратен в плане использования драгоценных человеческих ресурсов и более перспективен в плане международного сотрудничества в регионе в будущем.
Библиографический список
1. Русско-японские договоры и соглашения. Режим доступа: тельств Японии в России // Россия Азиатская. Иркутск, 2010. http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_diplomatic/1094 С. 237-246.
2. Кузнецов С.И. К истории дипломатических представи- 3. Государственный архив Иркутской области. Ф. 25. Оп. 11.
