CC BY
69
ЦЕННОСТНЫЙ ОПЫТ
УДК 316.354 ББК 60.80
А.А. Максименко
возможно ли в эпоху глобализации строить управленческие модели на ценностнорациональном основании?
Доказывается возможность и продуктивность в условиях глобализации построения моделей, основанных на ценностно-рациональном управлении. Ценностно-рациональные основания интенциональности, телеологии и мотивации поведения получают возможности утвердить себя в качестве доминирующих регуляторов деятельности коллективных социальных субъектов. Глобализационные процессы не знаменуют собой «окончательную победу» системной целерацональности или ценностно-рационального поведения.
Ключевые слова:
глобализация, идентичность ценностей, организационная культура, сети, ценностное управление.
Один из основных методологических вопросов теории глобализации - это вопрос о рациональности. Какой тип рациональности доминирует в процессе глобализации и можно ли утверждать изменение рациональности в глобализированном мире? Применительно к нашей теме это проблема соотношения целерациональ-ности и ценностной рациональности в механике глобальных процессов.
Наиболее распространенной является методологическая позиция, рассматривающая глобализацию как продолжение и актуализацию доминирующих признаков модерна с господством формальной рациональности, т.е. целераци-ональности по М. Веберу или системной рациональности по Ю. Хабермасу. Глобализация, несмотря на различающееся к ней отношение, понимается в целом как экспансия абстрактных, универсальных и унифицированных систем, использующих алгоритмы формализованного целерационального поведения.
Дж. Ритцер утверждает, что формальная рациональность не только не сдала свои позиции, но, наоборот, распространилась в те сферы социальной реальности, которые во времена М. Вебера были для нее закрыты. В качестве примера и «идеального типа» проявления подобной экс-
пансии он взял сеть ресторанов быстрого обслуживания «Мак-Дональдс».
По мнению Дж. Ритцера, «существуют четыре измерения формальной рациональности: эффективность, предсказуемость, упор скорее на количестве, чем на качестве, и осуществление контроля посредством замены человеческих технологий унификацией операций» [3]. Эффективность означает поиск наилучших средств для достижения цели. Предсказуемость означает существование мира без неожиданностей. Калькуляция, то есть исчисляемость предполагает, что рациональные системы, как правило, делают упор на количестве, а не на качестве. Контроль с использованием унифицированных, не учитывающих личностный фактор технологий, обесценивает квалификацию работника.
По мнению Дж. Ритцера, «такая формально-рациональная система привносит различные моменты иррациональности, из которых наиболее значительные - это демистификация и дегуманизация процесса приема пищи» [3].
Формализованный характер рационализации ставит под сомнение возможность существования ценностно-рациональных альтернатив. Формальная рациональность позволяет системе рассматривать индивида не как гражданина, личность, а как
Общество
Terra Humana
потребителя, жизнедеятельность которого должна быть предсказуема, калькулируема, а его трудовая деятельность эффективна и унифицирована. В свою очередь, группы и общности должны быть калькулируемы и интерпретированы как необходимые и «полезные» для системы категории - «целевые группы», «аудитории» и т.п.
Помимо иррациональности, которую порождают вполне рациональные макдо-нальдизированные системы, к их недостаткам Я.М. Рощина относит следующие следствия [4]:
- неэффективность;
- завышенные цены;
- иллюзия развлечений;
- иллюзия реальности;
- ложное дружелюбие;
- дегуманизация условий питания и труда;
- отрицательное влияние на здоровье;
- отрицательное влияние на окружающую среду;
- обезличенность работников и покупателей;
- гомогенизация продуктов и общества.
Во франкоязычной литературе понятием,
близким «глобализации», является «монди-ализация» (фр. monde - мир). В политической науке существует мнение о том, что «глобализация» - это англосаксонский синоним «мондиализации». Д. Коляр называет пять фундаментальных факторов, влияющих на современные международные отношения:
1) «независимость» тождественна понятию «суверенитета», то есть свободы политического решения и выражение независимости. В конце XX в. глобализация привела к нивелированию государственного суверенитета и реальной независимости;
2) «взаимозависимость» является комплексным каузальным сочетанием связей и зависимостей. Чем многочисленнее зависимости субъектов социальных отношений, тем выше степень их интернационализации, которая может выражаться или в форме регионализации, или в форме мон-диализации;
3) «транснационализм» является близким, но не тождественным взаимозависимости понятием. Если при «взаимозависимости» государство контролирует эти связи, то транснациональные явления пересекают границы многих государств и ускользают от их контроля или не согласуются с суверенитетом;
4) «мондиализация» - это следствие явлений, которые объясняются двумя предшествующими понятиями, облегчающими интернационализацию, рождение мира без границ. Мондиализация международ-
ной системы выражает рост взаимозависимости государств, национальных и транснациональных солидарностей;
5) «глобализация» интерпретируется Д. Коляром как следствие проявлений предыдущих факторов в эволюционной перспективе, представляет собой «высшую и последнюю стадию мондиализации» (цит. по [5]). Классификация Д. Коляра не касается исключительно системы международных отношений и экстраполируется автором на все сферы жизни общества. Она представляет интерес с точки зрения как эволюционной стадиальности разворачивания и протекания глобализационных процессов, так и их структурной интерпретации.
Власть формальной рациональности является объектом пристального внимания и в постструктуралистской и постмодернистской теории. Контролю и калькуляции подлежит и «тело», о чем предупреждал М. Фуко, власть формализованных социальных систем создает в обществе потребления бесконечные «паноптикумы», структуры, наблюдающие за поведением конформистских потребителей. Современный супермаркет и офис представляет собой такой же наблюдаемый паноптикум, как и тюрьма у М. Фуко, предоставляя возможности оказания дисциплинарного воздействия на тело. Однако, следуя концепции М. Фуко, Х. Шрадер утверждает, что «каждая нация и каждое экономико-политическое пространство нуждаются не только в символах общности, но и в правилах исключения, так как именно инаковость сообщает отличие и особенность собственной культуре» [6]. Поэтому давление контролирующих и дисциплинирующих инстанций глобализации в свою очередь усиливает контрэффект дифференциации и фрагментации культурных смыслов и идентичностей, локализации (и глока-лизации) социокультурного своеобразия.
Ж. Бодрийяр в свою очередь говорит о власти знаков и производящих их систем. Господство с помощью знаковых систем, меняет системные цели с процесса производства, получения прибыли и эксплуатации на манипуляцию знаками, смыслами и сознанием. Знаки отрываются от своих референтов и превращаются в «симулякры», воспроизводящие и транслирующие смыслы, не адекватные социальным событиям и ситуациям. По мнению Ж. Бодрийяра, в обществе потребления произошла революция симуляции знака - кода - симуляк-ра, ведущая к появлению «гиперреальности». Но ее власти противостоят различные силы, ставящие под сомнение доминирование глобализационных процессов и тенденций: «Перед лицом этой унифици-
рующей и разлагающей власти видно, как повсюду возникают разнородные силы - не просто отличные друг от друга, а антагонистичные. За все более активным противостоянием глобализации, за сопротивлением политическим и экономическим стоит архаичное неповиновение: что-то вроде мучительного ревизионизма относительно достижений современности и “прогресса”, неприятие не только глобальной техноструктуры, но и ментальной структуры равноценности всех культур» [1].
Постмодернистская критика глобализации находит сторонников в рядах представителей социологии глобализации и культурной антропологии. А. Ап-падураи подчеркивает дихотомический и дизъюнктивный характер глобализации: «Центральная проблема сегодняшнего глобального взаимодействия состоит в напряжении между культурной гомогенизацией и культурной гетерогенизацией» [7]. Противостояние культурного своеобразия и унификации видится им в качестве центрального вопроса теории глобализации. Выделяя несколько направлений глобализационного социокультурного воздействия: финансовые, этнические и технологические перемещения, А. Аппарадураи сосредотачивается на радикальной критике культурного производства и влияния, являющихся тотализирующими инструментами вестернизации и американизации незападных обществ.
Л. Склэир утверждает, что основу глобализации составляют «культурно-идеологические транснациональные практики», являющиеся механизмами и инструментами господства глобального капитализма: «Культура всегда имеет идеологическую функцию в связи с потреблением в глобальной системе капитализма. Поэтому все культурные транснациональные практики в этой области являются одновременно идеологическими практиками и, таким образом, культурно-идеологическими. Идеи культурно-идеологических транснациональных практик, и в особенности культуры-идеологии потребления в глобальной системе являются средствами концептуального анализа в теории глобальной системы. Глобальный капитализм не терпит культурной нейтральности. Культурные практики, которые не могут войти в состав культуры-идеологии потребления, становятся оппозиционными силами контргегемонии. В этой связи они подлежат трансформации или маргинализации. В случае неуспеха подобных акций их ожидает физическое устранение» [9].
Американский философ марксистской ориентации Ф. Джеймисон осуществил
попытку синтеза постмодернистской и марксистской парадигм, отказавшись признавать разрыв между современностью и постсовременностью [8]. Он выделяет три стадии развития капиталистического общества: национальный капитализм, монополистический капитализм и многонациональный капитализм, которым в культурном плане соответствуют три стиля - реализм, модернизм и постмодернизм. Ф. Джеймисон интерпретирует постмодернизм как «культурную логику позднего капитализма» и подчёркивает, что его генезис тесно связан с формированием общества потребления, финализмом процесса модернизации, колонизацией ранее не подвергнутых овеществлению сфер социального. В период господства постмодерна базовая тенденция капитализма - реификация (овеществление) достигает максимальной реализации. Джеймисон выделяет негативные последствия реификации: фрагментацию, специализацию и автономизацию социальной реальности, товарную фетишизацию.
Экспансионистский характер западной культуры, прячущейся за глобальной культурной индустрией, Д. Томлинсон интерпретирует как «культурный империализм», акцентируя его медийный характер. Используя терминологию М. Фуко, он пишет, что «западное» мышление определяет «порядок дискурса», т.е. саму возможность помыслить что-либо для «незападных» культур [10].
На наш взгляд, закономерным ответом на тотальный характер глобальной универсализации и унификации являются системы и культуры, основанные на ценностно-рациональной основе, пытающиеся сохранить свою идентичность в рамках определенных социокультурных границ. Фрагментация и индивидуализация социальной жизни в качестве компенсаторной реакции вызывают на уровне общественного и индивидуального сознания потребности к коллективному действию, проявлению непотребительских, солидарных и даже альтруистических моделей поведения. Помимо этого, кризис идентичности детерминирует стремление к ее обретению и легитимации, а также к эм-патическому разделению ее с другими, что с неизбежностью порождает генезис групп и общностей на основании идентичности целей и ценностей.
Однако культурная глобализация является сложным процессом, влекущим не только негативные следствия, угрозы, риски и перманентную неопределенность. Она способствует появлению новых специфических культурных моделей и образцов, плюрализму и микшированию
Общество
Terra Humana
культурных стилей, и идентичностей в глобальном мире. Апологетика позитивных последствий глобализации в культурной сфере адептами неолиберализма имеет солидную библиографию, но ее ретроспекция и анализ выходят за рамки нашего исследования.
Э. Гидденс рассматривает глобализацию социальной жизни как продолжение модернистского проекта - «радикализированного модерна». Господствующими тенденциями институционализации в современных обществах являются:
1) глобализация модерна, то есть формирование мировой экономики и мировой системы разделения труда, глобальной системы международных отношений и т.д.;
2) рост скорости распространения социальных изменений и их проникновение на все уровни социальной реальности;
3) трансформация «внутренней природы» социальных институтов, распространение институциональных отношений с локального на глобальный уровень;
4) развитие механизмов «высвобождения», генезис разнообразных символических систем, появление эффекта власти экспертизы;
5) рефлексивное усвоение знания и институциональных требований.
Однако, различая «высокую современность» и веберовскую рационализацию классического модерна, Э. Гидденс рассматривает глобализацию в контексте идеи рефлексивной самотрансформирующейся модернизации, в рамках которой источником модернизационных изменений выступает рефлексия социальной реальности.
На уровне системной рациональности действует рефлексивная саморегуляция, определяемая как «каузальные петли, реализующие в процессе воспроизводства социальной системы эффект обратной связи, которая в значительной мере определяется тем, что деятели знают относительно
список литературы:
механизмов воспроизводства системы и используют в целях контроля» [2]. На уровне поведения актора: «Рефлексивный мониторинг (или контроль) действия зависит от рационализации, которая в нашем случае понимается скорее, как процесс, нежели как состояние» [2]. «Стратификационная модель» актора, по Э. Гидденсу, включает рефлексивный мониторинг, рационализацию и мотивацию деятельности как устоявшуюся последовательность процессов.
Социальная реальность постсовременности характеризуется «реморализацией», т.е. процессом, в ходе которого системная рациональность определенным образом уступает рефлексии, возвращающей этические и экзистенциальные проблемы в общественное сознание в качестве центральных. Идентичность индивидуального и коллективного субъекта предстает в процессуальном и гетерогенном образе и являет собой базовое условие его воспроизводства, подвергающегося в одном случае рефлексивной саморегуляции, а в другом - непрекращающемуся рефлексивному мониторингу действия.
Таким образом, ценностно-рациональное основание действия теснит формальную рациональность и целерациональность поведения коллективных субъектов социального взаимодействия. Ценностно-рациональные основания интенциональности, телеологии и мотивации поведения получают возможности утвердить себя в качестве доминирующих регуляторов деятельности коллективных социальных субъектов, то есть социальных организаций. Проектирование и построение ценностно-рациональных систем управления становится не только потенциальной возможностью, но и актуальной необходимостью. Таким образом, глобализационные процессы не знаменуют собой «окончательную победу» системной целерацональности или ценностно-рационального поведения.
[1] Бодрийяр Ж. Насилие глобализации // Логос. - 2003, № 1(36). - С. 20.
[2] Гидденс Э. Устроение общества: очерки теории структурации. - М.: Академический проект, 2003. -528 с.
[3] Ритцер Дж. Современные социологические теории. 5-е изд. - СПб.: Питер, 2002. - 688 с.
[4] Рощина Я.М. Социология потребления / Учеб. пос. - М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007. - 542 с.
[5] Цыганков П.А. Теория международных отношений. Хрестоматия. - М.: Гардарики, 2002. - 400 с.
[6] Шрадер Х. Глобализация, (де)цивилизация и мораль // Журнал социологии и социальной антропологии. Т. 1. - 1998, Вып. 2. - С. 22.
[7] Appadurai A. Dsjuncture and difference in the global cultural economy // Globalisation. Critical concept in sociology. Vol. 1 / Ed. R. Robertson, K.E.White. - London, 2003. - P. 48-97.
[8] Jameson F. Notes on globalization as a philosophical issue // Globalisation. Critical concept in sociology. Vol. 1 / Ed. R. Robertson, K.E.White. - London, 2003. - P. 309-328.
[9] Sklair L. Sociology of the Global System. - N.Y.: Prentice Hall, 1995. - 175 p.
[10] Tomlinson J. Cultural Imperialism: A Critical Introduction. - Baltimore, MD: John Hopkins University Press, 1991. - 320 p.
