CC BY
9АНДРЕЕВА И.С.
"ВОЗЛЮБИТЬ МУДРОСТЬ МИРА" (Предисловие)
1. Философия и схоластика
С началом нового века и III тысячелетия человечество принялось подводить итоги. В нашем отечестве эти даты совпали с крушением советского общественного устройства, выразившемся в системном кризисе, в том числе и духовном. Мы начинаем подводить итоги, по большей части, неутешительные, кто со злорадством, кто с печалью, кто стремясь создать объективную картину нашей недавней истории. Общая мысль -подавление подлинной философии в СССР и господство догматического марксизма. Карательные меры, предпринимаемые в прошлом против отступников от ортодоксальной философии, стали достоянием гласности (9, кн.1). Но критический анализ принципов, на которых зиждилась вся советская философия и произрастал догматизм, пока еще впереди. А к оценке позитивного содержания отечественной философии мы лишь приближаемся.
Больше, чем мы, в подведении итогов такого рода преуспели так называемые западные советологи. Следуя по стопам Й.М.Бохень-ского, который рассматривал марксизм как лишенную научного обоснования веру, а марксистско-ленинскую философию называл "метадогматиче-ской" (12), они сосредоточивали внимание главным образом на ее идеологической составляющей, объявляли ее схоластической (13-16). Хотя их работы были написаны в разное время,
окончательный приговор до сих пор обжалованию не подлежит. В последний раз он был произнесен в опубликованной на русском языке в 1999 г. статье Э. ван дер Звеерде (профессор Католического университета Неймегена, Нидерланды) "Пересматривая советскую схолас-тику" (6).
Развернутые итоги развития философии в СССР в XX в. Звеерде подвел в фундаментальном труде "Советская философия - служанка идеологии" (1994), который по систематичности, охвату материала и объективности может быть назван выдающимся (17).
Звеерде хоронит советскую философию. В своей статье он пишет: "С уверенностью можно сказать, что советская философия - дело минувшего: после быстрого упадка в конце 80-х годов она была мирно погребена" (6, С.13). Ее исследование в момент крушения - "занятие довольно экзотическое". Но тем не менее в книге "Советская философия -служанка идеологии" Звеерде предпринял весьма редкую для западного русиста попытку фундаментального академического исследования, стремясь среди идеологических требований и догматических схем выявить жизнеспособное содержание советской философии. Ничего подобного в нашем отечестве пока не наблюдается: прежние апологеты, перекрасившиеся в хулителей, такого рода работой гнушаются, а те, кто стремится к профессиональной самореализации, продолжают делать свое дело, почти не обращаясь к оценкам прошлого.
Заметим, что некоторых из ниспровергателей прошлого отечественной философии понять можно: импульсом для резкой критики в ряде случаев было стремление поскорее освободиться от груза догматизма и идеологического бремени. Но тотальное ниспровержение, которым в недавнее время многие развлекались, сплошь и рядом было связано с вульгарной русофобией.
Статья Звеерде (6), посвященная критике советской схоластики, странным образом не противоречит (правда, с обратным знаком) так называемой критике и самокритике советской эпохи, главной целью которой было сокрушение противника именно за схоластику. Удивительно, но факт: советские инстанции во все времена вели борьбу со схоластикой.
В 1930 г. А.М.Деборин и В.Ф.Асмус были подвергнуты нападкам "за создание схоластических трудов", в которых господствует формализм (М.Б.Митин, Е.Ярославский). Защищаясь, Деборин пенял Митину, что тот понимает под формализмом любой логический анализ. В 1947 г. А.А.Жданов на дискуссии по поводу "положения на нашем философском фронте" сетовал: "...Предмет философских работ обращен в прошлое, к незаметным и недостаточно серьезным историческим темам, таким как "Ересь Коперника в прошлом и настоящем". Это ведет к своего рода схоластике... Дискуссия о Гегеле выглядит странно... [она] достаточно схоластична и в итоге оказывается столь же непродуктивной, как и... разъяс-
нение, как может Бог создать камень, который Он сам не в силах поднять... Насущные проблемы сегодняшнего дня едва ли разработаны" (5, с.268). И наконец, М.С.Горбачев в докладе XXVII съезду КПСС заявил: "Нельзя отрицать, что наш экономический и философский фронты, общественная наука в целом находятся... в определенной удаленности от насущных жизненных проблем. Схоластика, формализм и догматизм всегда были препонами для реального увеличения знания..." (3, с.85).
Во всех случаях в схоластике (и это парадокс!) обвинялись как раз те, кто следовал логике в анализе предмета, был внимателен к концептуальному аппарату, уходил от апологетического толкования сиюминутных проблем. Обращение к последним в таких случаях осуществлялось на основе анализа их системных отношений, исторического и логического подходов. Ортодоксальный марксизм не нуждался в подобных изысках. Он довольствовался верой в то, что "учение Маркса всесильно, потому что оно верно". Поэтому философская рефлексия почиталась за избыточную и даже вредную. Апелляции к авторитету было достаточно: здесь и гнездилась схоластика времен своего упадка.
Т.Блейкли, сравнивая советскую схоластику со средневековой, отмечал ее аргументацию безотносительно к фактам, "попытки делать конкретные выводы из общих догматов", "бегство от жизни" и т.п. (11, с.47-51, 72, 84). Однако Звеерде "разводит" советскую и высокую средневековую схоластику (что неудивительно для профессора Католического университета): Средние века, подчеркивает он, породили великих философов (В.Оккам, Дж.Буридан, Фома Аквинский, Дунс Скот). С советской схоластикой этого не случилось. Здесь нет синтезирующей позиции; она лишена логической точности, стройности, четкости, убедительности и последовательности аргументации, т. е. она недостаточно схоластична. Классическая схоластика, как, скажем, в случае с Фомой Аквинским, добивалась решения философских проблем теологии, обращаясь к таким категориям, как "вывод", "разграничение", "определение", к логической ориентации, учитывающей аргументацию, традицию, авторитет и пр. В Средние века были заложены основы академической философии, которые затем слились с независимым философствованием Нового времени, сохранив при этом достоинства "школ", разрабатывавших методы и процедуры философского размышления.
В ортодоксальной философии советской эпохи такие методы и процедуры отсутствовали по определению. Долгие годы логика была изъята из образования. Заядлые философы-марксисты клялись диалектикой, но та изобиловала застывшими формулами, им не прививалась логи-
ческая строгость, отсутствовала последовательность рассмотрения предмета, страдали аргументация и фактическая точность. Но зато в постоянном обращении, как в закатный период схоластики, находились дежурный набор цитат из признанных авторитетов (в данном случае - из классиков марксизма-ленинизма), их комментарии и обсуждение, повторы, бесконечное притягивание к ним аргументов и фактов.
В обзоре, посвященном 25-летию советской философии, де Джордж писал, как он удивился, обнаружив, что в Киеве, Харькове, Одессе и даже в Москве и Ленинграде многие философы были знакомы с советской литературой по этике хуже, чем он. По прошествии времени он понял: "Они прекрасно знали, что большая часть этих книг состояла из повторений и не стоила траты времени" (14, с.20). Пожалуй, Блейкли преувеличивает родство официального варианта советской философии с классической схоластикой. Звеерде в значительной мере прав, считая советскую "парадную" теорию редукцией всей наличной философии к "ортодоксальной доктрине", хотя в целом русская философия, если бы не идеологический намордник, не цензурные запреты и "спецхраны", могла бы развиваться полнокровно.
Повторим: Блейкли считал советскую философию "замаскированным отказом мыслить" (11, с.83); Бохеньский видел в ней своеобразную религиозную веру; Звеерде уточнил: эта вера в объективную истину, "научную теорию марксизма" - "наивный и догматизированный вариант веры в Просвещение" (6, с.17). Мы вынуждены дополнить: среди советских философов было течение, отмеченное поисками аутентичного прочтения марксизма как авторитетного (особенно в XX в.) социально-критического учения и как левого наследника и продолжателя гегелевской диалектической традиции; были те, кто, обратившись к изучению мировой философской мысли, в поисках истины продолжал следовать правилам философской спекуляции, развивая тем самым средствами "школы" философское знание.
Те, кто в угаре апологетики или в безмыслии начинал свои труды с набора цитат, продирались через дежурные цитаты и завершали цитатами, действительно, были носителями упаднической схоластики. "Неортодоксальные" марксисты, обращаясь ко всему корпусу философских идей, вовлекая в круг своего исследования истоки мысли и ее последующее освоение в духовном наследии, свободно следуя правилам "школьного" анализа, в том числе требующего избегать плагиата, не только знать, но и ссылаться на своих предшественников, стремиться к объективному обсуждению проблемы, сплошь и рядом подвергались поноше-
ниям; обвинения в оппортунизме в арсенале бранных слов были, пожалуй, наиболее мягкими.
Те, кто стремился к освоению "мудрости мира" в неискаженном виде, подвергались наибольшему идеологическому давлению и были вынуждены уходить в маргинальные области философии или в историю философии, где давление было не столь выраженным, хотя без скандалов и здесь дело не обходилось, а потому буквально все прибегали к "священной корове" - дежурным цитатам классиков марксизма, нарочито избираемым в качестве защиты против грозящих обвинений в буржуазном объективизме и в антимарксизме, что было опаснее, чем обвинения в схоластике.
Отсюда внутренняя противоречивость советской философии, очевидная для аборигенов и скрытая от глаз зарубежных советологов за цитатными нагромождениями и заграждениями: 1) уход в недогматизиро-ванные области философского знания либо пропаганда идеологизированного диалектического и исторического материализма; 2) лояльность к идеологии либо тайное и явное свободомыслие. В результате внутри марксистско-ленинской философии гнездились семена саморазрушения. К тому же она не могла сопротивляться развитию общества и научного знания, что было фатальным для догматизма. Поэтому давление официальной идеологии не исключало философию как в какой-то степени вольную интеллектуальную деятельность, несмотря на ограничение свободы исследований и возможностей следовать собственным принципам. Поэтому творческий потенциал советских философов с трудом реализовывался в ряде специальных дисциплин.
Но, в конце концов, сформировалась мощная академическая традиция со специализацией и профессионализацией философского знания: возникло понятие "философские науки". "На границах" постепенно развивались такие отрасли знания, как философия науки, гносеология, социальная философия, философская антропология и др. История философии и так называемая "критика современной буржуазной философии" вообще стали хранительницами "школьной" традиции, а в 60-е годы - еще и "мостиком" перехода отечественной философии к достигнутому мировому уровню философской мысли.
Во второй половине XX в. во всей полноте проявилось стремление советских философов к систематичной разработке фундаментальных философских проблем. Большое внимание уделялось "совершенствованию концептуального инструментария, рефлексии над методом, развитию техники дискурса, экспликации понятий и способов рассуждений... Воз-
можно, "схоластическая закалка", - отмечает И.Ю.Алексеева, - одно из важнейших и еще по достоинству не оцененных интеллектуальных приобретений советского периода" (1, с.14). Недаром даже на исходе 80-х годов все еще имели место горькие упреки руководящих идеологических органов в том, что "игра в категории", "схоластическое теоретизирование" отвлекают от исследования актуальных вопросов развитого социализма.
Звеерде прав, считая, что негативное отношение к советской философии должно быть пересмотрено: "Решительный отказ советских философов от своего прошлого, притом что сами они, желая того или нет, являются продуктами советской философии, оставляет мало места для положительной оценки ряда ее аспектов - восприятия зарубежной, прежде всего домарксистской мысли" (6, с.23).
2. О пользе "школьной" философии
Развитие философии при всем разнообразии национальных и индивидуальных особенностей ее существования предполагает и требует участия в общем деле изучения накопленного мировым философским сообществом знания. Ее история не снимается последующим движением мысли, история философии непосредственно входит в предмет философии. Если прогресс науки, преодолевая предшествующие научные результаты, приводит к смене парадигм, когда отмирают старые и появляются новые принципы, понятия и школы, когда старые понятия насыщаются новым строгим содержанием, то философия в своем движении к пределу, к осмыслению вечных вопросов бытия и мышления, не поддающихся окончательному решению, оперирует пластичным понятийным инструментарием и вынуждена учитывать достижения прошлого, изложенные в более или менее полной форме, и, уточняя и обновляя собственный категориальный аппарат, считаться с наработанной традицией. Вне истории невозможна никакая философская рефлексия. Вне истории невозможно решение и общетеоретических проблем, как новейших, так и принадлежащих собственно философской традиции. Нельзя стать профессиональным философом, не зная истории своей дисциплины.
Существенным теоретическим принципом познавательной деятельности историка философии, связанным с проблемами преемственности идей, соотношения традиции и обновления философских учений, является способ отношения к прошлому: философ, опираясь на традицию, не повторяет ее, он берет из нее то, что нужно для решения стоящих
перед ним задач. Но при этом он не должен навязывать учению прошлого свои проблемы и решения, а "должен найти в исследуемом учении проблемы, которые в нем действительно были поставлены" (2, с.6). Обращение к истории философии необходимо и тогда, когда исследователь хочет понять современные концепции и учения. Этого понимания нельзя достигнуть без учета того, в какой мере их создатели для решения собственных задач используют своих предшественников. Живучесть старых учений приводит философа к важным выводам, помогает избегать ошибочных толкований современных концепций.
История философии имеет значение не только для философии как науки. Она образует духовную среду, имеющую познавательное и ценностное значение для общественного сознания, для всего гуманитарного знания, для любого, кто озабочен поисками своего места в мире. Люди минувших эпох обеспечивают постоянное присутствие прошлого в актуальном сознании и препятствуют тому, чтобы мы его подменяли или сочиняли. "Те, кого уже нет, продолжают общаться с нами через оставленное ими наследие. Мы находимся во власти их заветов и в каждом новом поколении стоим перед задачей осмысленного отношения к заветам, которое одно только может уберечь от слепой покорности авторитету, с одной стороны, и от предательского беспамятства - с другой" (8, с.3-4).
Для овладения философской культурой требуется "школьная" подготовка, аналогичная в какой-то мере (может быть, сравнение слишком сильное) знанию таблицы умножения: человек, освоивший "школу", знает, что способен исторически и критически отнестись к понятиям, которыми пользуется, и к проблемам, которые исследует, не пренебрегать логикой мышления и исторического рассмотрения. Иначе он обречен повторять зады прошлого, изобретать велосипед, либо, пустившись во все тяжкие, достигнет только того, что все смешается в философском доме, от чего наступают великое смущение умов и неразбериха.
Казалось бы, зачем повторять эти банальности? Ведь в наше время постсовременности (постмодерна) престиж традиции, в том числе истории философии, как никогда высок, несмотря на то, что в советской философии долгое время сохранялось и сохраняется до настоящего времени высокомерное отношение к философии прош-
лого - особенно в сциентистски ориентированных работах. Негоже было В.А.Смирнову извинять М.К.Мамардашвили нарушение историко-философских норм исследования учений Канта и Декарта, потому что тот "не претендовал на роль историка философии" (9, кн.2, с.490), как будто возможны разные подходы к материалу для
историков философии и "теоретиков", не говоря о том, что М.Мамардашвили изначально был как раз историком философии. "Когда история философии подводится под модели кумулятивного процесса, -заметил Э.Ю.Соловьев, - апломб "новейшего" и "современного" по отношению к прошлому ("классическому", "традиционному", "древнему") становится почти неизбежным" (там же, с.116).
Ныне дело обстоит следующим образом: постсовременность апеллирует к традиции, постмодернизм ее разрушает (4, с.76-81). Нынешние "властители дум" отвергают "школьную" философию. Причем речь идет не только о марксизме в целом, ныне предаваемом анафеме, не только о догматической марксистско-ленинской философии, десятилетиями господствовавшей в статьях, монографиях, коллективных трудах, в школьных и вузовских философских курсах и пр. Небрежению и релятивизации предается все, что наработано философами прошлого, в том числе отечественными, в том числе последними за годы советской власти, а мировая мысль используется по методу "все дозволено". В этом смысле отмеченные постмодернизмом работы на исходе XX в. по существу не отличаются от тех трудов, в которых на заре советской власти создавалась, а в годы "развитого социализма" охранялась догматизированная философия. Иными словами, у нас на глазах формируется новый догматизм.
Поэтому, подводя итоги XX в., необходимо, в частности, помнить о нелегком труде тех отечественных ученых, кто не дал погибнуть философской культуре, сохранив и передав новым поколениям "школу" - в первую очередь высокий уровень историко-фило-софских исследований, кто взял на себя нелегкую в те времена педагогическую миссию и кто ныне продолжает содействовать формированию профессионализма, сохраняя и обогащая духовную жизнь страны.
* * *
Итак, путь историко-философских исследований не был усыпан розами, но она не погибла. Ее развитие осуществлялось, как выразился де Джордж, между "логическим притяжением и идеологическим напряжением" (13, с.9): историко-философская дисциплина, питаемая учением о классовой борьбе, была почвой, удобрявшей развитие диамата и истмата, которым идеологические вожди мечтали придать статус мировой философии и поэтому не препятствовали историко-философским исследованиям. "Красных профессоров" от философии даже побуждали к изучению иностранных языков. К счастью, логика выживания этой отрасли
знания далеко переступала предназначенные ей пределы; препятствовала маргинализации философии (превращению ее в чистую идеологию) и способствовала поддержанию профессионализма, обладая относительным иммунитетом перед прямой политической интервенцией, хотя систематически и подвергалась нападкам.
В 20-е годы еще сохранялась инерция дореволюционного отношения к предмету. Продолжали работу сформировавшиеся ранее философы. Издавались ценные труды отечественных и зарубежных авторов. В 1918 г. открылась Фундаментальная библиотека общественных наук (ныне библиотека ИНИОН РАН), за короткое время создавшая обширный фонд по философии (и не только по ней). Среди оригинальных трудов уместно вспомнить работы 20-х годов: "восьмикнижие" А.Ф.Лосева, работы М.М.Бахтина, Б.Э.Быховского, В.А.Асмуса и др.
К.Баллесстрем, осуществивший наукометрический анализ историографии советской философии с 1922 по 1960 г. (10), насчитывает 108 переводов работ иностранных мыслителей, 42% которых были опубликованы до середины 30-х годов. В первую очередь издавались труды материалистов - Гельвеция, Дидро, Гольбаха, Ламетри, Толанда, Фейербаха, немецких идеалистов - Канта, Гегеля, Фихте, Шеллинга. Среди других предпочтение было отдано Демокриту, Аристотелю, Спинозе и т. п. Выбор имен не был случайным. В 20-30-е годы активно утверждался так называемый "основной вопрос философии" ("линия Демокрита" и "линия Платона", материализм против идеализма), царили воинствующий материализм и атеизм, стимулировались материалистические и атеистические традиции. Исследования истории западноевропейской философии поощрялись и потому, что в ней следовало искать источники единственно "научной" (марксистско-ленинской) философии, а самобытная русская философия насильственно была изгнана из культурного обихода. В 1922 г. цвет русской философской мысли был выслан из страны; к началу 30-х годов умолкли те, кто еще оставался (П.Флоренский, А.Лосев, М.Бахтин, В.Муравьев и др.). В начале 20-х годов стараниями П.Когана в книге о Белинском (7) получило путевку в жизнь понятие "русские революционные демократы", именами которых и ограничивалось изучение отечественной мысли; позже они были приобщены к "источникам" марксизма.
В середине 30-х годов, когда в "Кратком курсе истории ВКП(б)" был создан жесткий каркас марксистско-ленинской философии (диалектический и исторический материализм), изначально основанный на вульгаризации и догматизме, положение еще ухудшилось. Философы прошлого тестировались на материализм и идеализм. Первые рассматрива-
лись как предтеча и союзники марксистско-ленинской философии, вторые подлежали беспощадной критике как носители мысли реакционных классов. Но здесь имелась и небольшая лазейка: для реабилитации философов-идеалистов ссылались на В.И.Ленина, который как-то сказал, что умный идеализм ближе материализму, чем глупый материализм.
В 30-е годы общим местом стал постулат о псевдо- либо недонаучном характере не только буржуазной, но и всей мировой философии, в том числе и домарксистского материализма; только марксистский диалектический метод рассматривался как единственная методологическая база всех научных (естественно-научных, гуманитарных, философских) исследований. При этом утверждалось, что эту единственность доказали именно классики марксизма-ленинизма. Лишь А.М.Каримский (в 1976 г.) и В.В.Соколов (в 1986 г.) осмелились заявить, что эти классики не вырабатывали научную теорию истории философии, а обращались к ней случайно и не всегда успешно (17, с.547). Хотя историки философии вызывали подозрение, многие среди лучших предпочитали пить из родника живой мысли.
* * *
Настоящая (заключительная) часть сборника "Русская философия во второй половине ХХ века" посвящена главным образом характеристике историко-философских исследований и роли истории философии в преодолении господства догматизированного марксизма-ленинизма. В обзорах, посвященных историкам философии, показывается влияние созданных ими трудов, сохраняющих и приумножающих свое значение сегодня не только дома, но в ряде случаев и за рубежом (речь идет об В.Ф.Асмусе, М.М.Бахтине, Ю.К.Мельвиле, В.В.Соколове, Б.С.Чернышеве). Особенно важна их роль в подготовке квалифицированных кадров, по крайней мере, двух поколений философов, возродивших философскую традицию. В той или иной степени подспудно, невольно, а иногда и нечаянно они апеллировали и к русской национальной традиции своим обоснованием целостного подхода к миру, интересом к онтологическим и антропологическим проблемам, к вопросу о человеческой свободе, о видах коммуникации, о целостном знании и т. п.
Мы не освистываем марксизм, который малодушно был изгнан из философского обихода и который теперь замалчивают, как будто его не было вообще. Так поступали в советские времена со многими отраслями зарубежной мысли. Но ведь и сегодня стыдливо пользуются марксист-
скими категориями, многими его объяснительными инструментами, причем подчас в кондовом ленинско-сталинском варианте.
Со второй половины ХХ в. в условиях жестокой цензуры существовало творческое отношение к марксизму, преодолевающее его догматическое прочтение, имплицитно несущее и критический заряд, адресованный их творцам. Э.Ю.Соловьев призывает завершить "недоделанное дело философов-шестидесятников", т.е. "системати-ческую критику марксизма, провоцируемую идеалом философии как строгой науки, выполняемую с осмотрительностью и тщательностью подцензурной литературы, свободную от сциентистского апломба, аргументов ad Иотшет и соблазнов диссидентского пасквилянтства, терпимую к попыткам реформистской интерпретации" (9, кн.2, с.118).
Но долг отечественных философов новейшей эпохи состоит не только в критике марксизма. В 60-е годы получили развитие многие ценные и для сегодняшнего дня идеи К.Маркса. Задача состоит в том, чтобы, опираясь на достигнутые результаты, развить и обогатить учение одного из крупнейших социальных ученых эпохи классического капитализма. В сборнике публикуется обзор работ А.И.Фурсова, одного из ярких представителей поколения 80-90-х годов, который, опираясь на идеи своего учителя В.В.Крылова, плодотворно освоив как социально-критические достижения К.Маркса, получившие особую актуальность в наши дни, так и совокупность мирового социально-философского знания, развил оригинальную философско-историческую концепцию.
Вместе с тем в сборнике публикуется и обзор творчества одного из ярких представителей советской философии науки - Э.М.Чудинова. Его творчество не имеет прямого отношения к истории философии, хотя его последняя книга "Нить Ариадны" доказывает, что серьезные ученые органично воспринимают идеи этой дисциплины. Данный обзор показывает, что и в советское время выдающиеся ученые, опираясь на достигнутый миром уровень знания, вносили весомый вклад в развитие философии.
Список литературы
1. Алексеева И.Ю. Философия в современной России и русская философия // Алексеев П.В. Философы России Х1Х-ХХ столетий: Биографии. Идеи. Труды. - М.,1999. - С.12-14.
2. Асмус В.Ф. Владимир Соловьев. - М., 1994. - 206 с.
3. Горбачев М.С. Политический доклад ЦК КПСС XXVII съезду КПСС // XXVII съезд КПСС: Стенографический отчет. - М., 1986. - Т. 1. - 610 с.
4. Гулыга А.В. Что такое постсовременность? // Опыты: Литературно-философский сборник. - М., 1990. - C.68-91.
5. Жданов А.А. О положении на нашем философском фронте // Вопр. философии. - М., 1947. - № 1/2. - С.267-272.
6. Звеерде Э. ван дер. Пересматривая советскую схоластику // Вторая навигация. Мир социализма. Мир творчества. Мир души. - М., 1999. - Альманах 2. - С.13-23.
7. Коган П.С. Белинский и его время. - М., 1923. - 92 с.
8. Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас. - М., 1991. - 432 с.
9. Философия не кончается...: Из истории отечественной философии. XX век: В 2 кн. - М., 1998. - Кн. 1: 20-50 гг. - 719 с.; кн. 2: 60-80 гг. - 768 с.
10. Ballerstrem K. Soviet historiography of philosophy // Studies of Soviet thought. - Dordrecht, 1963. - N 3. - P.107-120.
11. Blekeley T.J. Soviet scholasticism. - Dordrecht, 1961. - 176 p.
12. Bochensky J.M. Marxismus-Leninismus: Wissenschaft oder Glaube. - Muenchen, 1976. -151 S.
13. George de R. The critique of the Marxist philosophy: 1956-1981 // Contemporary Marxism: Essays in honor of J.M.Bochensky. - Dordrecht, 1982. - P.9-18.
14. George de R. Pattern of Soviet thought: The origin and development of dialectical and historical materialismus. - Ann Arbor, 1966. - 215 p.
15. Kamenka E. Philosophy in Soviet Union // Philosophy. - Cambridge; N.Y. 1963. -N 38. - P.1-19.
16. Rybarzyk M.L. Sowietische Historiographie der Philosophie. - Freiburg, 1985. - 210 S.
17. Zweerde van der E. Soviet philosophy - the ideology and handmaid: A historical a. critical analysis of soviet history of philosophy. - Nijmegen, 1994. - 663 p.
