CC BY
73
Международные политические процессы
А. В. Манойло
ВОЙНА В ЮЖНОЙ ОСЕТИИ: ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ОБРАБОТКА ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ СТРАН ЕС
В статье представлены результаты реконструкции операций информационно-психологической войны, проведенных США против России в ходе грузино-осетинского вооруженного конфликта. Исследуются их цели и задачи, дается оценка эффективности. Конфликт в Южной Осетии рассматривается как составная часть проводимой США стратегической операции на Кавказе.
Ключевые слова: международные конфликты, информационная война, психологические операции, война в Южной Осетии, информационная безопасность, инструменты политического регулирования конфликтов, вооруженный конфликт.
Война в Южной Осетии поразила мир ожесточенностью боевых действий, немотивированной жестокостью по отношению к мирному населению и крайним цинизмом публичных заявлений грузинских лидеров, оценок западных СМИ. На фоне боевых действий разыгралась менее заметная, но не менее ожесточенная война — информационно-психологическая, в которой США, стоящие за спиной грузинских агрессоров, обрушили на Россию всю мощь своих технологий психологического воздействия. При этом сам вооруженный конфликт в Южной Осетии был только начальной фазой спланированной США стратегической операции психологической войны, механизмом, способным накалить и направить в нужном направлении мировое общественное мнение (см.: Molari , 2008).
Психологические операции — это инструмент политического воздействия на оппонентов, сторонников, нейтральную среду и общественное мнение в целом, получивший сегодня широкое распространение как в международных отношениях, так и в конкурентной борьбе в сфере бизнеса. Конечной целью таких операций является власть, приобретаемая над другими участниками политического процесса: добровольное подчинение противников, консолидация и согласованная деятельность сторонников, обеспечение и поддержание среди союзников высокого уровня мотивации к безусловной поддержке проводимого лидером внешнеполитического курса. Эти результаты достигаются как узконаправленным, точечным воздействием на сознание конкретной личности или целевой аудитории
© А. В. Манойло, 2009
(через существующих в ее среде ньюсмейкеров и лидеров мнений), так и через формирование соответствующего общественного мнения, способного оказать давление на оппонентов. Важнейшим элементом этих операций являются технологии информационно-психологического воздействия на массовое сознание, к ним в психологических операциях добавляется организационная составляющая (в виде единого замысла и плана их применения, руководства операции, координирующего центра, приданных сил и средств), в синтезе с которой психологическое воздействие приобретает характер эффективного инструмента управления политическими и бизнес-процессами. При этом технологии психологического воздействия могут быть как деструктивными (к ним относятся, например, различные виды манипулирования), преследующими цель нанесения противнику максимально возможного ущерба и тем самым обеспечения для себя определенного конкурентного преимущества, так и стабилизирующими, направленными на мирное урегулирование, разрешение конфликтов.
Основным объектом приложения современных технологий информационно-психологического воздействия являются, безусловно, политические конфликты и возникающие в связи с ними конфликтные отношения. В сфере международных отношений это — региональные этнополитические конфликты, в отношении которых мировое сообщество предпринимает усилия по дипломатическому и силовому умиротворению: Балканы, Афганистан, Ближний Восток, и др. Наглядным примером применения США и их союзниками технологий психологического воздействия на конфликты, в том числе технологий информационной и психологической войны, является война в Южной Осетии в августе 2008 г.
Информационные войны в современном мире — одна из наиболее значимых проблем международных отношений и глобального развития (см.: Миронов, 2008). Действительно, информационные войны сегодня стали одним из важнейших факторов внешней политики, в локальных конфликтах они успешно сочетаются с вооруженной агрессией, но, в отличие от последней, не подпадают под запреты и ограничения международного права. Еще недавно термин «информационные войны» воспринимался как публицистический, а сами информационные войны — как явление, с которым Россия вряд ли когда-нибудь столкнется. Действительно, были факты проведения США и их партнерами по НАТО информационных и психологических операций против Югославии (в том числе вокруг проблемы Косово), в Афганистане, Ираке, организация «бархатных революций» в Украине, Грузии, странах Центральной Азии, но все это происходило вдали от российских границ и не воспринималось как
непосредственная угроза российскому государству. Агрессия Грузии против Южной Осетии в августе 2008 г. и начавшаяся одновременно с вторжением грузинских войск информационно-психологическая война, направленная против России, развеяла эти представления: в этой войне, развернутой Соединенными Штатами, российское общество столкнулось и с тщательным планированием, и с тонким расчетом, и с применением новейших технологий психологического воздействия, к чему оказалось во многом не готово.
Сейчас уже большинство экспертов-политологов утверждает, что информационную войну в российско-грузинском конфликте Россия проиграла: сегодня общественное мнение на Западе видит в России не миротворца, предотвратившего геноцид гражданского населения в Южной Осетии, а скорее нового захватчика, стремящегося к мировому господству; проводятся параллели и с Германией накануне Второй мировой войны, и с Ираком накануне нападения на Кувейт (см.: Кьеза, 2008; Панарин, 2008; Пушков, 2008). И это при том, что прекрасно известно, что именно Грузия напала первая на Южную Осетию и российских миротворцев. Только недавно началась относительная нормализация отношений России с НАТО, замороженных после начала миротворческой операции России в Южной Осетии — и вовсе не потому, что руководство НАТО изменило свою официальную позицию и перестала рассматривать Россию в качестве агрессора, а, скорее, вследствие того, что для этой организации необходимость решать многочисленные текущие вопросы ее повседневного функционирования перевесила соображения политической конъюнктуры. Или же роль НАТО в этой психологической войне была сыграна полностью, в соответствии с разработанным США сценарием, и необходимости в продолжении демонстрации враждебности уже нет.
Однако следует отметить, что изменение мнения отдельных политиков, даже занимающих руководящие посты в таких весомых военно-политических союзах, как НАТО, еще не может изменить общественное мнение, особенно в США, Великобритании, многих европейских странах, население которых подверглось массированной психологической обработке в ходе войны в Южной Осетии: грамотно сформированный в их сознании образ России как опасного агрессора не разрушить в один момент, даже с помощью конкретных и однозначных заявлений отдельных, пусть даже авторитетных, западных политических деятелей. Россия же этой психологической атаке на практике не смогла противопоставить ничего.
Действительно, весь удар психологической агрессии у нас в стране приняли на себя два человека: президент и председатель
правительства Российской Федерации. Именно они ежедневно собирали пресс-конференции, делали заявления, комментировали события. В результате в этом противостоянии наблюдалась следующая картина: со стороны Запада в информационной войне действовала система, силы специальных психологических операций, с российской стороны — два человека; со стороны Запада применялись технологии, с российской стороны — удачные импровизации; Запад применял многоходовые оперативные комбинации, заготовленные заранее, мы же на них отвечали реагированием «по факту». Вызывает огромное уважение мужество и стойкость руководителей нашей страны, которые в критический момент спасли государство от полного поражения в психологической войне, в том числе и на внутреннем фронте, но вызывает недоумение, где все это время был колоссальный государственный аппарат, ведающий вопросами информационной безопасности, в прямые обязанности которого входит ведение информационного противоборства. Не говоря уже о том, что всю ситуацию с информационной войной в Южной Осетии можно было просчитать заранее.
Это очень рельефно высвечивает системный кризис, который царит сейчас в структурах государственной власти, взявших на себя функции ведения информационного противоборства: их взгляды и концепции до сих пор не выходят за рамки борьбы с хакерами и защиты компьютерных сетей. Действительно, нельзя не согласиться с мнением известного российского политолога И. Н. Па-нарина, высказанного им на международной конференции «Информационные войны в современном мире», проходившей 2 октября 2008 г.: действующая сегодня концепция информационной безопасности с момента ее принятия, с 2000 года, так и не получила дальнейшего развития (см.: Панарин, 2008). Между тем весь мир активно применяет технологии психологического воздействия на конфликты, и такая позиция обрекает Россию на катастрофическое отставание в этой сфере и, как следствие, делает ее беззащитной перед внешней агрессией. Урок с Южной Осетией может еще не раз повториться, только уже на примере российского Северного Кавказа.
Несмотря на то, что с момента прекращения войны в Южной Осетии прошло достаточно большое время, анализ опыта, приобретенного в результате боевых действий против вооруженных сил и специальных формирований Грузии, не прекращается, появляются новые оценки и мнения военных и гражданских экспертов относительно того, каковы истинные цели и причины этого вторжения, к которому Грузия, почти не скрываясь, готовилась несколько последних лет, формируя и вооружая специальные части под руководством американских и натовских инструкторов.
Сегодня в работах, посвященных анализу конфликта в Южной Осетии, преобладает мнение: в начавшейся в августе 2008 г. войне именно Грузия выступала как главный агрессор, ее руководство не устояло перед искушением пуститься в военную авантюру в надежде, что победа будет легкой и быстрой. Именно такие иллюзии впервые возникли и укрепились в среде грузинских политиков после легкой победы над мятежной провинцией Аджария — когда в результате быстрой оккупации фактически независимая республика в считанные дни перешла под контроль Саакашвили, а ее руководство (Абашидзе), не получившее поддержки России, на которую оно все последние годы опиралось, бежало за пределы страны, — так и не оказав ожидаемого всеми ожесточенного сопротивления. В этом отношении акция грузинских политиков и военных вовсе не была полной авантюрой: нерешительность России в вопросе с «аннексией» пророссийски настроенной Аджарии давала все основания полагать, что ее реакция в случае нападения Грузии на Южную Осетию и Абхазию будет похожей и не выйдет за пределы дипломатических нот и ординарных экономических санкций. Очевидно, что с вооруженными силами Южной Осетии новая грузинская армия справилась бы достаточно легко: слишком значителен оказался перевес в живой силе и технике, которым располагала грузинская армия на момент начала войны.
Вместе с тем возникают законные вопросы: неужели, нанося первый удар именно по позициям российских миротворцев, грузинские военные и политики всерьез полагали, что это не вызовет ответных военных действий со стороны России? Вряд ли можно считать, что они не учитывали такой возможности: очевидно, что те силы, которыми Грузия начала войну против Южной Осетии, были способны нанести только первый удар по позициям российских войск, их бы не хватило даже для развития успеха в глубь территории противника. В случае военного вмешательства России (что стало бы весьма вероятным после взятия в кольцо и уничтожения батальона российских миротворцев) эта грузинская ударная группировка была бы быстро отрезана от тылов, окружена и уничтожена — что и случилось в дальнейшем. В таком случае зачем грузинам начинать самоубийственные с военной точки зрения действия против российских миротворцев, да еще заведомо недостаточными силами? Даже учитывая известную неадекватность политического поведения М. Саакашвили и возможную неграмотность его генералов, трудно представить, что в среде американских военных советников не нашелся ни один грамотный профессионал, способный просчитать наиболее вероятное развитие событий. Списывать эти просче-
ты только на крайний авантюризм М. Саакашвили вряд ли стоит, особенно, если военная акция Грузии против России и Южной Осетии — всего лишь один из тактических ходов более масштабной операции, проводимой США на Кавказе, а предполагаемая оккупация Южной Осетии и Абхазии вовсе не является главной и единственной целью грузинских агрессоров и их американских союзников. Необходимо учитывать, что нынешнее руководство Грузии приведено к власти Вашингтоном, полностью ему подконтрольно и не делает ни одного шага без его ведома и согласия. Любая политическая самодеятельность грузинского руководства в этих условиях представляется просто невозможной, тем более если речь идет о крупной военной акции. Значит, вся военная авантюра Грузии была спланирована и тщательно просчитана американскими военными специалистами задолго до начала войны и ориентирована на определенный результат.
Чтобы воссоздать подлинную картину событий в войне в Южной Осетии, нужно задаться вопросом: кому была выгодна эта агрессия, кто именно и какие дивиденды в результате осуществления этой агрессии получил. Очевидно, что Грузия в число получивших дивиденды не входит — за авантюризм своих руководителей она наказана в полном объеме. Если выгоды, которые могла приобрести Грузия в случае нападения на Южную Осетию и Абхазию, сомнительны, даже несмотря на значительный перевес в военной силе нападающих, политическую поддержку США и расчет на военный нейтралитет России, Соединенные Штаты при любом варианте развития ситуации приобретали исключительные дивиденды и возможности для вмешательства во внешнюю политику и внутренние дела России, а также отличный повод для психологической обработки европейского общественного мнения. Позиция США в этом конфликте изначально была беспроигрышной.
В вооруженном конфликте в Южной Осетии и в событиях, развернувшихся вокруг него, наибольший интерес представляет психологическая война, для которой сам конфликт стал удобным инициирующим поводом. В развернувшейся вокруг событий августа 2008 г. ожесточенной психологической войне главной действующей фигурой стали Соединенные Штаты, которые, используя неоднозначность восприятия грузино-южноосетинского конфликта различными слоями мирового сообщества, обрушили массированный информационный удар на Россию, привлекая для этого новейшие технологии психологического воздействия и управления общественным мнением. В этой войне объектами психологических атак стали массовое сознание населения в зоне конфликта и за его пределами, сознание многонационального населения Северного Кав-
каза, сознание политической элиты стран постсоветского пространства и, в особенности, массовое сознание граждан и политической элиты стран Европейского союза. Применяемые США технологии управления общественным мнением позволили в рекордно короткие сроки настроить против России широкие массы европейской общественности, которая, оказавшись в фокусе искусно построенных и до мелочей просчитанных психологических манипуляций, оказалась в состоянии психологического ступора (зациклившись на конструировании негативного образа России) и на продолжительное время утратила способность критически относиться к событиям на Северном Кавказе.
Нет сомнений в том, что операции психологической войны, проведенные американскими специалистами в дни войны в Южной Осетии и не утратившие своей интенсивности даже после завершения фазы собственно вооруженного столкновения, готовились американскими политтехнологами и силами специальных психологических операций США заранее, задолго до разработки грузинскими военными планов вторжения в Южную Осетию. Несомненно, что сам военный конфликт стал для этих операций удачным инициирующим поводом, сфокусировавшим внимание мирового сообщества в конкретной географической точке, создав у него необходимую потребность в ежедневном, ежечасном, ежеминутном получении информации о любых происходящих в этой точке событиях, а также став особо ценным и незаменимым в современной психологической войне конвейером для производства ярких, шокирующих, скандальных новостей и иной профессиональной пиар-продукции, способной приковать зрителей к экранам телевизоров и превратить трагедию южноосетинского народа, подвергнувшегося геноциду, в голливудский триллер или в многосерийную «мыльную оперу».
Динамика событий в зоне конфликта и его непредсказуемость стали причиной острой нехватки информации, уже прошедшей аналитическую обработку, то есть в форме уже готовых политических комментариев — оперативная обстановка меняется каждый час и зритель просто не успевает проанализировать всю новостную ленту. Такими источниками готовой аналитической информации для общественности стали западные СМИ и информационные агентства, в основном из США и Великобритании, которые сразу же приняли позицию Грузии в конфликте и, несмотря на свои различия в формате и характере вещания, весь период войны вещали в одном ключе, выдавая одинаковые комментарии прогрузинской, антироссийской направленности и не допуская даже намека на существование других мнений (см.: Колесов, 2008).
Согласованность и высокая степень координации их действий, высокий уровень оперативного реагирования и доступа к самой свежей информации, а также имевшие место случаи опережения комментариями фактического наступления указанных в них событий позволяют утверждать, что сценарий психологической войны со стороны США вовсе не был удачной импровизацией и был спланирован и просчитан заранее, западные СМИ были подготовлены к определенному формату и порядку освещения (даже еще не наступивших) событий, обеспечены первичным пиар-материалом, залпы пиар-продукции в эфир были рассчитаны поминутно и увязаны с заранее известным планом военной операции грузинских войск, разработанным для М. Саакашвили все теми же американскими военными советниками. Этот уровень организации очень заметно контрастирует с ответными действиями российской стороны, оказавшейся не готовой к отражению информационной агрессии, действия наших СМИ как раз и носили характер чистой импровизации, а политические комментарии в основном имели вид рефлексивного реагирования «по факту».
Если в плане военной авантюры основной удар был направлен именно на Россию (не исключено, что с целью создания предпосылок для ответного признания «независимости» и отторжения от России ряда северокавказских республик), то развязанная против России информационно-психологическая война была направлена еще и на страны Европейского союза, их военно-политическое руководство и гражданское население. Таким образом, под ударом американских технологий психологического манипулирования сознанием оказались их политические союзники в Европе. Это прекрасно иллюстрирует базовый принцип любых психологических операций — асимметрию нападения и защиты: объекты психологической агрессии не должны исчерпываться непосредственными участниками вооруженного конфликта. Европа в этом смысле уже не первый раз становится для США объектом «сопутствующей» информационно-психологической атаки — достаточно вспомнить конфликт в Косово, в результате которого в самом центре Европы искусственно возник квазинезависимый, моноэтнический мусульманский анклав, стремящийся перенести свою экспансию за пределы своих границ.
Для большинства простых обывателей и политически активного электората США и Европы картины войны в Южной Осетии прочно связаны с российским вторжением на территорию независимого государства Грузия, а также с якобы имевшим место геноциде грузинского мирного населения. Все эти мифы и образы искусно импортированы в подсознание западного населения и к настоящему момен-
ту стали «психологическими якорями», которые в любой момент можно вытащить на поверхность, напомнив населению ужасы этой войны и «переключив» их в эмоциональное состояние, закрепленное в подсознании шока, страха за свою жизнь, ужаса перед лицом агрессии, острого чувства опасности, состояния паники и чувства страха и ненависти по отношению к новому источнику опасности, которым, конечно, является «милитаристская» Россия. Это один из самых значимых результатов психологической войны против России в грузино-осетинском конфликте: в результате организованной политтехнологами США массированной обработки сознания западного общества в первые дни войны произошло его разделение на политически активные фракции (политические страты), объединившие и сплотившие различные группы населения в отношении образа «врага» и политической идеологии, накалив общественное напряжение внутри этих групп до состояния панической истерии перед лицом «угрозы российской агрессии» и тем самым сформировав из них управляемую политическую толпу.
Благодаря американской психологической обработке мирового общественного мнения образ «российского агрессора», неразрывно связанный с ужасами войны, надежно записался в подсознание широких слоев европейского и американского общества. При желании Соединенных Штатов вновь развернуть психологическую войну против России Вашингтон этим «якорем» обязательно воспользуется: для того, чтобы вернуть население в исходное состояние разделения на политические фракции и сформировать из них политическую толпу, причем в том виде, в котором она была сформирована в августе 2008 г., — достаточно всего лишь вновь напомнить им про войну в Южной Осетии, связав на уровне ассоциаций записанные в подсознании картины войны с любыми новыми политическими событиями в мире (например, с политикой России). Это гарантированно приведет к автоматической активизации «якорей» (зафиксированных эмоциональных состояний) и к импульсным изменениям эмоционального состояния отдельных людей, различных социальных групп и различных слоев населения стран, испытавших в августе 2008 г. острый, травмирующий человеческую психику шок от сфабрикованного американской политической пропагандой образа кавказской войны, продемонстрированной обществу по каналам англосаксонских СМИ.
Сразу после окончания войны в Южной Осетии было распространено мнение, что политическая картина мира изменилась кардинально, и эти изменения необратимы; прежние системы обеспечения международной безопасности и стабильности отошли в про_ 73
ЛОЛИТЭКС. 2009. Том 5. № 3
шлое, нормы международного права уже в ближайшее время изменятся до неузнаваемости. Одним словом, мир после войны в Южной Осетии стал другим. Соответствующим образом изменилась и российская внешняя политика. Как указывает А. В. Фролов, для нее начинается новый отсчет (Фролов, 2008, с. 36-38). Все это является свидетельством того, насколько глубоко война в Южной Осетии потрясла все российское общество.
Спустя достаточно большое время после описываемых событий можно утверждать, что мир другим не стал, международная стабильность не рухнула, Россия своими решительными действиями в грузино-южноосетинской войне существенным образом не укрепила свой международный авторитет, Грузия не отказалась от своих претензий и заново комплектует и вооружает свою армию для реванша в будущем, Южную Осетию и Абхазию пока никто не спешит признавать. Система действующего международного права устояла, но его правоприменительная практика, особенно в условиях локальных конфликтов, действительно изменилась. И эти изменения вскоре проявятся в будущих конфликтах.
Тема информационно-психологической войны в течение нескольких месяцев не сходила с полос газет и журналов, звучала в заявлениях официальных лиц государства, становилась темой круглых столов на национальных каналах телевидения. Организованная в октябре 2008 г. политической партией «Справедливая Россия» международная конференция «Информационные войны в современном мире» под председательством С. М. Миронова собрала ведущих российских и зарубежных политологов и политтех-нологов, психологов, юристов, журналистов и имела огромный общественный резонанс. Несомненно, это был явный признак того, что власть озабочена проблемой отражения внешней психологической агрессии, и на разработку национальной российской модели информационно-психологического воздействия на конфликты есть государственный заказ.
К сожалению, пока разработки в этом направлении находятся на начальном уровне и в идеологическом плане сводятся к требованиям самим перейти «в информационно-психологическую контратаку», а в организационном плане — к предложениям создать государственную систему информационного противоборства, которая, по мнению известного политолога И. Н. Панарина (см.: Пана-рин, 2008), должна включать в себя три компоненты: государственный совет по публичной дипломатии, федеральное агентство и антикризисный центр. Правда, без разработки собственных, российских технологий психологического управления конфликтами (и соответствующей российской модели) любые организационные меры
по созданию новых министерств и ведомств, занимающихся только информационной войной и ничем другим, представляются малоэффективными.
Объективно следует отметить, что война в Южной Осетии действительно показала себя вооруженным конфликтом нового поколения, который может использоваться любым из агрессивно настроенных по отношению к России мировых лидеров как детонатор для начала масштабной информационно-психологической войны. И для того, чтобы в нем победить, недостаточно одной военной силы: военная победа в таком конфликте легко может обернуться сокрушительным поражением в мировой политике, если психологическая война Россией снова будет проиграна.
Литература
1. Колесов П. Информационная война Грузии против Южной Осетии и Абхазии // Зарубежное военное обозрение. 2008. № 10. С. 18-20.
2. Кьеза Дж. Доклад на 1-й международной конференции «Информационные войны в современном мире» // Информационные войны в современном мире. Сб. статей. М., 2008. 450 с.
3. Миронов С. М. Доклад на 1-й международной конференции «Информационные войны в современном мире» // Информационные войны в современном мире. Сб. статей. М., 2008. 450 с.
4. Пушков А. Доклад на 1-й международной конференции «Информационные войны в современном мире» // Информационные войны в современном мире. Сб. статей. М., 2008. 450 с.
5. Панарин И. Н. Доклад на 1-й международной конференции «Информационные войны в современном мире» // Информационные войны в современном мире. Сб. статей. М., 2008. 450 с.
5. Фролов А. В. Россия и Грузия: некоторые итоги конфликта // Власть. 2008. № 10. С. 36-38.
6. Molari J. Elamme Informaatiosotaa // Suomalais-Venalainen Kauppatie-lehti. 2008.
ПОЛИТЭКС. 2009. Том 5. № 3
