CC BY
121
94
ВОЙНАИЛЮДИ:
«НЕЗДОРОВЫЕ НАСТРОЕНИЯ» СОВЕТСКОГО НАСЕЛЕНИЯ В 1941-1942 гг.
В 1941 г. на территориях, находившихся в глубине страны, поведение основной массы гражданского населения было обусловлено несколькими факторами.
Прежде всего, «фактором поколения». К началу войны основную массу дееспособного населения СССР составляли граждане, родившиеся незадолго до, или уже после революции 1917 г. Эго было поколение, воспринявшее новые, большевистские, ценности, в отличие от поколения «старого режима», от «бывших». В результате «культурной революции» 20-30-х гг. значительную роль в морально-психологической характеристике человека стало играть чувство коллективной ответственности. Практика воспитания подрастающего поколения в духе ответственности за коммунистическое будущее своей страны включала в себя подготовку к взрослой активной трудовой деятельности.
Важнейшим фактором, вносившим коррективы в психологический облик советского гражданина, стали внезапность начала войны, ее неожи-
данно крупные масштабы, трудность прогнозирования исхода. У многих это вызвало шок.
Информация о ходе военных действий по-разному воздействовала на сознание людей. Ощущение опасности быть завоеванным врагом для многих граждан стало сильным деморализующим фактором. Художник И.И. Пермовский так описывал настроения окружающих в эти тяжелые дни: «22 ноября 1941 г. Война! Люди приникли к приемникам, репродукторам, бежали к раскрытым окнам, из которых доносилась роковая весть. Война!.. Война захватила всех в свой круговорот... Что же будет дальше? Этим живут все»1 .
Несоответствие довоенных, сформированных официальной пропагандой, представлений о грядущей войне информации о территориальных потерях оказывали на сознание деструктивное влияние2. Жительница г. Кирова А.И. Калеватовавспоминает: «Июнь 1941 г... Все мы надеялись, что война скоро кончится, но вести с фронта были нерадостными».3 Горьковский историк Н.М. Добротвор 14 августа 1941 г. записал в дневнике: «Тяжелый, траурный день. Сегодня сообщили по радио, что «на днях нами оставлен Смоленск». Что же это такое?.. Ведь так и Москву можно на днях оставить... Все молчат, не разговаривают между собой. Все подавлены. И только изредка у кого-нибудь прорвется слово «Смоленск». Теперь дело идет о Москве. Страшно подумать»4. Преподавательница техникума г. Вет-лугаН.П. Коломарова записала в дневнике 16 октября 1941 г.: «Вскочила с постели - радио передало: бои в западном направлении, в одном пункте немцы прорвали нашу оборону. Это известие подействовало особенно тяжело. Ужасные дни, ужасная неделя, тревожное настроение у всех... 20 октября. Утром по радио приказ Совета Обороны - Москва объявляется на военном положении... Ужасно тревожусь за Аню. Первый раз еще такое состояние ощутимой опасности»5.
Инженер ГАЗа В.А. Лапшин записывал в дневник информацию о положении на фронте. Она сильно влияла на настроение и его самого, и его коллег. 9 октября 1941 г.: «Очень неприятные известия по радио. Нашими войсками оставлен Орел, бои идут на Вяземском, Брянском направлениях. День сегодня пасмурный... Холодно. Мерзко. Вообще такая погода действует на человека, а тут еще эти неприятные вести с фронта»6. 16 октября: «Утреннее сообщение было о том, что на западном фронте «положение за ночь ухудшилось». Противник прорвал оборону, и наши войска вынуждены были отступить. На работе среди сотрудников только и разговоры об этом сообщении»7. 27 октября: «Утреннее радио принесло печальные новости. Слышишь уже по голосу диктора, что сообщит что-нибудь неприятное... Когда передают сообщения о взятии немцами наших городов, пере-
живаешь неприятные минуты. Возникают картины эвакуации жителей, оставления рабочими заводов, уничтожения ценностей. Одновременно с чувствами жалости ко всему этому, возникает чувство еще упорнее оказывать сопротивление и добиться перелома на фронте. Как скорее хочется этого перелома»8.
Женская психика более склонна к эмоциональной окраске переживаемых событий. Эго особенно ярко проявлялось в письмах на фронт. Так, жительница Заветлужского края Горьковской области 29 ноября 1941 г. писала мужу на фронт: «Так вот, дружок, настроение самое скверное, какое только может быть. Во-первых, я немного заболела, во-вторых, самое главное: фронт к нам все ближе и ближе продвигается, а это значит жить нам остается меньше»9.
Переживание сложной гаммы чувств, вызванных трагическими известиями с фронта, объясняется не только динамической реакцией на внешнюю информацию, но и результатом ее соотнесения с внутренними ценностными установками индивида. Их характер и направленность формировали те или иные эмоции. Принципиальный, патриотический, волевой настрой, преобладание в ментальной структуре личности общественной направленности порождали конструктивную поведенческую модель, усиливали мотивацию труда в ответ на информацию о наступлении противника. Противоположные приоритеты в структуре личностного восприятия давали, как правило, обратный эффект.
Например, религиозные настроения. По мнению властей, они представляли серьезную опасность для обороны государства: даже единичные проявления подобного поведения могли вызвать целую лавину панических настроений, превращающих организованную массу в толпу. Именно поэтому органы прокуратуры и НКВД уделяли повышенное внимание всем подобным фактам.
За последнюю декаду июня 1941 г. в Горьковской области было воз-буяедено несколько дел по ст. 58-10 УК РСФСР. Среди них-дело по обвинению Борисова 1877 г. рождения. Сектант-духобор, он в присутствии нескольких лиц говорил: «Война между СССР и Германией продлится до 1945 года и в этой войне все поколение Советского Союза будет уничтожено... коммунисты обжирают колхозников и весь народ работает только на коммунистов»10 .
С начала войны по 5 июля Горьковской областной проку ратурой было закончено и передано военному прокурору для направления в военный трибунал 3 9 дел, в том числе 4 дела о прямом отказе от военной службы. Об отказе заявили четверо сектантов-евангелистов, сославшись на то, что по религиозным убеждениям не могут взять в руки оружие11. Среди них был
единоличник Демин из Тоншаевскош района: он не явился на сборный пункт и заявил, что отказывается служить в Красной армии. При обыске у него были обнаружены, кроме литературы религиозного содержания, портрет Николая II и три креста с надписью «спаси и помилуй». В донесении особо отмечается: «Кресты медные и не потускневшие, есть подозрение, что их выделкой занимались в самое последнее время»12.
Указом Президиума Верховного совета СССР от 6 июля 1941 г. за распространение в военное время «ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения» была установлена уголовная ответственность: по приговору военного трибунала виновные карались лишением свободы на срок от 2 до 5 лет.
По этому указу к уголовной ответственности был привлечен И.И. Варганов. Находясь в группе из 10-12 человек, он говорил: «После 1941 года будет царь Михаил, он процарствует три года. При царе Михаиле будет всемирная война и его победит и вообще всех царей победит антихрист, он будет в дальнейшем царствовать всем земным шаром»13.
В селе Воскресенском бывшая церковная староста Хлебникова устраивала по ночам у гражданки Кокоревой «молебствия за христолюбивое германское воинство»14.
Житель Горьковской области единоличник Смирнов в августе 1941 г. отказался от работ по строительству военного объекта в порядке трудовой повинности. Работникам НКВД он заявил: «Тело мое вы можете взять, но душу я сохраню для Бога»15.
В июне 1942 г. на территории Заветлужского района Горьковской области была выявлена «тайная церковь» во главе с «попом-нелегалом» Ру-чиным. Организация существовала с ноября 1940 г., в нее входили дезертиры различного толка. Эта группа из 6 человек, названная в документах прокуратуры «контрреволюционной», «пропагандировала контрреволюционную пораженческую клевету о гибели Советской власти в войне с фашистской Германией и о скором приходе к власти в СССР Гитлера. Высказывали намерения о выдаче партийно-советского актива немцам, а также клеветала на политику ВКП(б) и советского Правительства о колхозном строительстве»16 .
В апреле 1944 г. Горьковской областной прокуратурой было возбуждено дело по обвинению группы сектантов-хлыстов. В деревне Чургуши Лукояновского района они организовывали собрания, на которых «проводили а/с агитацию, заключавшуюся в пораженчестве и распространении клеветнических измышлений против руководства страны»17.
Анализ социального происхождения обвиняемых, проведенных отделом по спецделам прокуратуры области, показал: в основном фигуран-
тами по этим делам были выходцы из старообрядческой, сектантской среды. Здесь, видимо, сказывались характерные для нее апокалипсические настроения, вековые традиции сопротивления властям и враждебность к большевистскому режиму как «богоборческой власти».
Вместе с тем среди населения росла православная вера. В политинформации Кировского обкомаВКП(б) от 28 июля 1941 г. отмечалось: «В Кикнурском районе в селе Беляковском работает церковь. За последние дни к ней началось прямо-таки паломничество. Приходят сотни людей из разных районов, даже из Котельничского. Попы крестят людей по 60-90 человек в день. Районные организации являются беспристрастными свидетелями этих возмутительных явлений»18.
С точки зрения властей, и дело здесь не только в государственном атеизме, рост религиозности мог посеять сомнения в необходимости сопротивления, в возможности победы. А позиция государства в этот период однозначно выражалась в известной формуле В.М. Молотова: «Враг будет разбит, победа будет за нами!». И это также предполагало именно веру, уверенность в победе, что должно было активизировать в массовом сознании конструктивный поведенческий императив.
По мере продолжения войны все более значимым становился фактор переживаемых человеком страданий, вызванных потерей близких, наблюдением жестоких сцен бомбежек, созерцанием их последствий.
Война, как экстраординарное событие, сопряженное с опасностью для жизни, вторгалась в жизнь человека, прежде всего, ожиданием и готовностью к смерти. Причем в тылу эти ощущения были сопряжены не с непосредственным контактом с противником, как на фронте, а либо с ожиданием возможной отправки на фронт, либо с действиями вражеской артиллерии, авиации, допущением возможности оккупации. В 1948 г. психолог профессор Е.К. Краснушкин, основываясь на опыте войны, писал: «В отличие от психогенного воздействия стихийных бедствий, действующих однократно, психогенное воздействие войны, характеризуется многократностью. Это постоянная, многократная угроза смерти. Этот момент многократности... вызывал в массе, и особенно в армии, своеобразную иммунизацию в отношении его. Действующая наиболее остро на личность неожиданность психического потрясения, сменялась ожиданием его и знанием угрожающей опасности, а отсюда и меньшей остротой восприятия его. Это убедительно демонстрировалось отношением гражданского населения к воздушным атакам, которых большинство людей скоро перестало бояться. Таким образом, непосредственное острое и предельно мощное воздействие... «эмоции-шока» на психику постепенно ослабевало, и психогенные расстройства вследствие
эмоции-шока или шоковые психогенные реакции были сравнительно редким явлением»19.
Но несмотря на деморализующий эффект бомбежки, и в этом одна из феноменальных психических реакций, наблюдавшихся в годы войны, осознание первостепенной необходимости выполнения производственного задания (и, конечно, страх перед наказанием за прогул) заставляло людей возвращаться на рабочее место.
Город Горький и Горьковская область, являясь одним из наиболее важных индустриальных центров страны, был также и одной из основных мишеней для люфтваффе. В 1941-1943 гг. на них было совершено 47 налетов, в которых участвовало 811 самолетов20. Первый налет был совершен на город 4 ноября 1941г.
Бомбежки вызывали к жизни разнообразные формы психического реагирования на сопряженную с опасностью смерти ситуацию. Все они еще не были устоявшимися, поскольку еще не возникло привыкание к постоянной потенциальной опасности. Утром 5 ноября 1941 г. после первой ночной бомбежки Горького кто-то «ругался вполголоса, покоряясь своей судьбе, мужчины сплевывали, жадно затягиваясь махорочным дымом... старушки крестились: «Господи, спаси и помилуй!»»21.
По-видимому, постепенному привыканию к бомбежкам способствовала массовое созерцание ее трагических результатов. Психика нормального человека должна была либо привыкнуть, адаптироваться к этому, либо дать сбой, разрушиться.
Оправившись от первоначального шока, люди пытались прогнозировать дальнейший ход событий и свести к минимуму степень опасности. Те, кто имели возможность покинуть город, - эвакуировались. Некоторые целый день не вылезали из «щелей», ожидая налета. Те, кто не имел возможности прекратить работу, в первое время так же были подвержены паническим настроениям, причем эти настроения усиливались эффектом толпы.
Таким образом, пока продолжались налеты, отношение к опасности, связанной с риском для жизни, было различным. В сознании населения возникала реакция на саму бомбежку, на ее потенциальную возможность (воздушная тревога) и на ее результаты. Эта реакция зависела от особенностей психики субъекта восприятия (половозрастных, профессиональных, моральных, ценностных и др.), от степени реальности опасности для жизни субъекта (местонахождение, приближенность к потенциально опасному объекту бомбометания), от степени привыкаемости субъекта к потенциально возможной опасности.
Формы реакции также были различны. В зависимости от сочетания вышеназванных факторов это могла быть и паника, и страх, и рост религиозности, и жажда мести. А в конечном итоге - более спокойная реакция и привыкание, осознание обыденности происходящего.
Окончательное, полное привыкание к бомбежкам для человека с нормальной психикой невозможно даже в условиях войны. Но это привыкание наступало, в той или иной степени, у той части населения, которая осознанно, пусть и вынужденно, подвергала себя этой опасности: у рабочих и служащих оборонных предприятий. Главным же мотивом превращения чрезвычайной ситуации в повседневную в сознании населения тыловых областей была воля к жизни и сопротивлению, как в масштабе личности, так и в масштабе общества.
Основная масса дееспособных людей в годы войны обязана была трудиться. Факторы, определявшие трудовое поведение человека в годы войны, можно подразделить на усиливавшие и ослаблявшие мотивацию труда.
Усиливало мотивацию труда отношение к труду как к единственной, особенно в условиях прикрепления к предприятиям, возможности внести личный вклад в победу над врагом, отомстить за погибших на фронте родных и близких. Особое значение имела информация об обстановке на фронте. В зависимости от содержания сообщений Совинформбюро - о разгроме врага, занятии населенных пунктов или, напротив, о поражениях Красной армии, оставлении городов - у людей возникали эмоции, которые на некоторое время определяли поведенческую мотивацию. Воодушевленные известием об успешном развитии наступления, дальнейшем освобождении оккупированных территорий, рабочие, особенно эвакуированные, трудились с возросшей энергией.
Влияние на усиление мотивации труда оказывало также материальное и моральное стимулирование. Труд был единственным - за исключением спекулянтов, наживавшихся на нужде, и крестьян, имевших личное подсобное хозяйство, - источником существования в жестоких условиях войны. Конечно, активизировал труд и страх перед наказанием. Прогулы, опоздания, самовольное оставление рабочего места, отказ от трудовой повинности - все эти действия рассматривались в военное время как уголовные преступления.
Ослабляли мотивацию труда тяжелые условия труда и быта, антисанитария, трудности с медицинским обслуживанием и т.п. Все эти факторы, отражаясь в сознании человека, формировали его индивидуальный эмоциональный поведенческий императив.
Человек во время войны вынужден был действовать не только «по своему разумению», но и в жестких рамках системы политического и идеологического контроля, которая призвана была обеспечить «единство» страны. Трудность прогнозирования хода войны в ее начале и большая потенциальная опасность «заражения» «пораженческими» настроениями широких слоев населения делали этот контроль исключительно важным. Борьба с распространением слухов велась, в основном, репрессивными мерами. Согласно законодательству военного времени их распространение являлось «тяжелым государственным преступлением»22.
По сводкам Кировского обкомаВКП(б), с 23 июня по 2 июля 1941 г., после выступления по радио Молотова наблюдалось идейно-политическое единство населения, однако настроения «некоторых граждан» отличались «диссонансом». Прежде всего, считали составители сводок, это было вызвано страхом перед врагом. Особенно подвержены таким настроениям были женщины и «антисоветски настроенные граждане».
Так, рабочий совхоза «Коммунар» Лямбирского района Мордовской АССР Ф.П. Кузнецов говорил в первые дни войны, что «гитлеровские войска уже находятся в 25 километрах от Москвы»23. Работница кировского машиностроительного завода Петрова рассказывала, что в Киров уже прибыли пять вагонов раненых24. Житель Котельничского района Кировской области В .П. Астраханцев 25 июня 1941 г. вел антисоветскую агитацию среди школьников: «Не верьте газетам. В сводках о ходе военных действий о наших потерях говорится неверно, фактически убивают наших больше, а в газетах уменьшается»25. Он же, встретив бывшего председателя колхоза деревни Гребеняты Пестова, заявил ему: «Ты был председатель колхоза, теперь пощады не жди. Вот Гитлер придет, сумеет с вами расправиться»26.
В отчете прокурора Горьковской области за июль 1941 г. говорится, что с 10 по 18 июля было возбуждено 6 дел по указу от 6 июля 1941 г., по двум делам преступление было переквалифицировано по ст. 58-10 УК, поскольку они содержали в себе «высказывания контрреволюционного характера»27 . Наиболее «злостный», по мнению прокурора области, случай распространения ложных слухов имел место в Ивановском районе: «Единоличники Беляев Г.Ф., и Куликов П.И. среди отдельных граждан распространяли слух, что Советское правительство из г. Москвы выехало неизвестно куда и что колхозному строю наступает крах»28. Беляев и Куликов, естественно, были арестованы НКВД.
М.Н. Котова, 1895 г. рождения, на Советской площади Горького, у репродуктора, заявила, что Гитлер будет в Москве 10 августа, что у него
хватит хлеба на 25 лет, что против СССР выступили все страны, и что Германия значительно лучше вооружена, чем СССР29.
Были случаи, когда языки развязывал алкоголь. Но это обстоятельство не спасало авторов «контрреволюционных высказываний» от уголовной ответственности. Так, охранник одного из военных пунктов на Горьковском автозаводе Винокуров 27 июня, будучи отпущен на обед, принял, по его словам 6-7 стаканов плодово-ягодного вина, в третьем часу дня зашел в парикмахерскую, где устроил «дебош», разбил стекло парадной двери и выкрикивал: «Я диверсант, фашист, спустился на парашюте, евреи-жиды, мало их бьет Гиглер, уберите этих евреев, пусть они идут воевать с Польшей и Германией»30.
Иногда вполне достоверная, но «опасная» для власти информация квалифицировалась как «слухи». Так, некий Мошков отбывал наказание в Белорусской ССР. По его словам, был захвачен немцами и находился в плену со 2 по 9 августа. Приехав на родину, в Уренский район Горьковской области, он стал рассказывать: «В газетах наших пишут о том, что немцы издеваются над пленными красноармейцами. Эго все ложь. Я сам был в плену, меня кормили хорошо, обращались тоже, а пленных красноармейцев отправляют в плен и там с ними ничего не делают, а когда меня отпустили домой, мне на дорогу всего надавали из продуктов, дали пропуски и показали дорогу»31. Подобные рассказы имели реальное основание и были широко распространены: именно такую тактику использовали немецкие пропагандисты.
«Революционная бдительность» была присуща не только ответственным работникам, но и «простым» гражданам. Либо парикмахер, либо кто-то из посетителей парикмахерской горсовета Дзержинска Горьковской области 15 октября 1941 г. сообщил НКВД о гражданине Осанкине, который допустил в их присутствии «восхваление Гитлера». Осанкин утверждал, что «напрасно говорят о зверствах Гитлера и фашистов», что «они хорошие люди и с пленными обращаются хорошо, кормят тоже хорошо и даже угощают водкой»32.
На полевом строительстве в Работкинском районе Горьковской области прибывшие из западных областей лица, осужденные за административные правонарушения, убеждали других рабочих в скором поражении Красной армии. Они рассказывали, что «работали под Смоленском, под Калинином и всюду им пришлось уезжать от фашистов, бросать работу», говорили «о силе гитлеровских войск, об их непобедимости». И предрекали: «Отсюда придется все равно уходить»33. Такие разговоры ослабляли желание остальных рабочих трудиться: дескать, если враг так
силен, а его приход - неизбежен, к чему вообще работать. В отчете прокурора сказано: «В результате среди населения проявляются нездоровые настроения»34 .
В октябре 1941г. в Саранском районе Мордовской АССР было отмечено негативное влияние информации о приближении фронта на мотивацию труда. В докладной записке секретаря Саранского райкома Учаева говорилось: «Среди колхозников антисоветские элементы усилили свою деятельность, антисоветскую агитацию о том, что «недалеко фронт, Мордовия будет эвакуироваться, все заработанное в колхозе пропадет»... в итоге чего ослабла трудовая дисциплина в колхозах, наблюдался массовый невыход на работу и т.д. ... Такие разговоры исходят, в первую очередь, от эвакуированного населения»35.
По мере ухудшения обстановки на фронте у людей все чаще стали проявляться панические настроения и желание обезопасить себя, в том числе и у партийно-советского руководства. В докладе прокурора Горьковской области от 4 ноября 1941 г. сказано: «За последнее время отмечен ряд случаев, когда должностные лица московских предприятий и учреждений бежали из Москвы, оставляя на произвол судьбы большие государственные ценности»36. Так, начальник снабжения Наркомата судостроения Фрат-кин бежал из Москвы, бросил работу и оставил склады цветных металлов на кладовщиков. Против Фраткина было возбуждено уголовное преследование. Врач Раиса Левит при получении повестки на работу на строительство оборонительного рубежа выехала в Казань. Прокуратурой было дано указание о ее задержании37.
Итак, в период войны человек вынужден был действовать, постоянно находясь под воздействием системы политического и идеологического контроля, элементами которой были не только государственные органы, но и отдельные, «сознательные», граждане.
Примечания
1 Общество и власть: Российская провинция. Т. 3. М.; Нижний Новгород, 2005. С. 879.
2 Козлов Н.Д. Морально-политические и психологические предпосылки победы // Великая Отечественная войны: правда и вымысел. Вып. 4. СПб., 2007. С. 59.
3 Калеватова А.И. В те далекие годы (Из воспоминаний ветерана) // Вклад кировчан в достижение Великой Победы. Киров, 2005. С. 31.
4 Забвению не подлежит: Страницы Нижегородской истории (1941-1945 годы). Кн. 3. Нижний Новгород, 1995. С. 517.
5 Забвению не подлежит... С. 437.
6 Общество и власть... С. 764.
7 Забвению не подлежит... С. 765.
8 Общество и власть... С. 767.
9 Забвению не подлежит... С. 467.
10 Центральный архив Нижегородской области (ЦАНО). Ф. 5980. Оп. 2. Д. 14.
Л. 26.
11 Там же. Л. 31.
12 Там же.
13 Там же. Л. 26.
14 Там же.
15 Там же. Л. 35.
16 ЦАНО. Ф. 5980. Оп. 2. Д. 24. Л. 50-51об.
17 ЦАНО. Ф. 5980. Оп. 1. Д. 41. Л. 90.
18 Государственный архив социально-политической истории Кировской области (ГАСПИКО). Ф. 1290. Оп. 7. Д. 44. Л. 195.
19 Краснушкин Е.К. Нервные и психические заболевания военного времени. М., 1948. С. 264.
20 Забвению не подлежит... С. 267.
21 Общество и власть... С. 875.
22 Вышинская 3. Уголовно-правовые и уголовно процессуальные вопросы в указах военного времени // Социалистическая законность. 1942. №3-4. С. 7.
23 Мордовия, 1941-1945: Сборник документов. Саранск, 1995. С. 42.
24 ГАСПИКО. Ф. 1290. Оп. 7. Д. 44. Л. 61.
25 Там же. Л. 63.
26 Там же.
27 ЦАНО. Ф. 5980. Оп. 2. Д. 14. Л. 26.
28 Там же.
29 Там же. Л. 31об.
30 Там же.
31 Там же. Л. 53.
32 Государственный общественно-политический архив нижегородской области (ГОПАНО). Ф. 3. Оп. 1. Д. 2106. Л. 27.
33 Там же.
34 Там же.
35 Мордовия, 1941-1945. С. 147.
36 ЦАНО. Ф. 5980. Оп. 2. Д. 14. Л. 89об.
37 Там же.
