CC BY
145
ИСТОРИЯ
Отечественная история
УДК 94(470)"1941"
Л. Холмс
ВОЙНА И ЭВАКУАЦИЯ 1941 г.: ВСЁ КАК ВСЕГДА? [1]
В статье рассмотрена история Кировского государственного педагогического института (ныне -ВятГГУ) в годы Великой Отечественной войны. Основное внимание автор уделил проблеме взаимоотношений вуза с Наркоматом лесной промышленности СССР, вывезенным из Москвы и размещённым в корпусах КГПИ. Также проанализирован процесс эвакуации КГПИ в Яранск и последствия принятия данного решения.
This article examines the history of Kirov's State Pedagogical Institute (now the Viatka State Humanities University) during the Great Patriotic War. The author directs his primary attention to the problematic relationship between the Institute and the USSR's Commissariat of Forest Industry, the latter transferred from Moscow and housed in the Pedagogical Institute's main buildings. The article also analyzes the Pedagogical Institute's evacuation to Iaransk and the consequences of the decision to send it there.
Ключевые слова: Кировский государственный педагогический институт, Великая Отечественная война, эвакуация.
Keywords: Kirov's State Pedagogical Institute, the Great Patriotic War (World War II), evacuation.
Истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли; от человека до скота, и гадов, и птиц небесных, - все истребилось с земли.
Бытие 7.23
Война!
22 июня 1941 г., в воскресенье, германские войска вторглись на советскую территорию. На следующий день, 23 июня, более 40 тысяч человек по окончании рабочей смены устремились на площадь Революции города Кирова, пребывая в строгом и одновременно торжественном настроении. «Среди моря лозунгов и знамён», как сообщалось в главной областной газете «Кировская правда», первый секретарь областного и городского комитетов партии Владимир Васильевич Лукьянов и другие руководители призвали
© Холмс Л., 2012
город и область к оружию. Развивая свою метафору, «Кировская правда» сообщила о том, что «море рук» единогласно проголосовало за то, чтобы поднять производительность труда, защитить советскую Родину и уничтожить врага [2].
I
Владимир Васильевич Лукьянов, первый секретарь областного и городского комитета партии в 1940-1947 гг. (использовано с разрешения Государственного архива социально-политической истории Кировской области)
Большинство собравшихся полагало, что война будет короткой и победоносной, как многократно заявляло Советское правительство на случай открытия боевых действий. Осознание того, что грядёт, ещё не пришло. В годы войны почти 600 тысяч кировчан, одна треть населения области, проходили службу в вооружённых силах, из них 258 тысяч (43%) погибли [3]. Оставшиеся в тылу работали на заводах и фабриках по двенадцать и более часов за смену и сутками напролёт с редкими перерывами на отдых - в колхозах. Часть промышленных рабочих проживала в землянках вплоть до 1943 г., многие другие оставались в бараках-времянках в течение всей войны и после её окончания. Некоторые жители области, даже те из них, кто на протяжении всей войны не покидал её пределов, считают, что им пришлось пройти через столь ужасные испыта-
ния, что и спустя годы они отказываются говорить на эту тему во время ежегодных торжеств, посвященных Великой советской Победе. «Войну вспоминать не хочется, - призналась годы спустя в интервью Клавдия Андреевна Суслова, фельдшер на одной из кировских фабрик, - даже кино смотреть не могу, уж очень тяжело на сердце» [4].
Стремительное продвижение германских войск вглубь советской территории вызвало массовую эвакуацию населения, предприятий и правительственных учреждений на восток. Частью этого процесса стало перемещение из Москвы в середине 1941 г. более двадцати народных комиссариатов [5] и большого количества других центральных административных органов [6]. Вошедшие в их число Народный комиссариат просвещения (Наркомпрос), Народный комиссариат лесной промышленности (Наркомлес) СССР, так же, как и аналогичное второму ведомство в системе Российской республики [7], были отправлены в город Киров. Советским правительством также были выведены в Киров несколько административных органов, находящихся непосредственно под юрисдикцией Совнаркома СССР, компетенция которых относилась к деятельности Комиссариатов лесной промышленности: Главное управление лесоохраны и лесонасаждений (Главлесохрана) и Главное управление по сбыту продукции лесозаготовительной и лесопиль-но-деревообрабатывающей промышленности (Главлесосбыт). К середине осени более трёх тысяч сотрудников двух комиссариатов лесной промышленности, входящих в их состав административных органов, а также более семи тысяч членов их семей, общим числом свыше десяти тысяч человек, нагрянули в Киров - город, население которого накануне войны насчитывало всего лишь около 144 тысяч жителей. Существенное, но гораздо меньшее количество сотрудников и членов их семей, имеющих отношение к Наркомпросу - около одной тысячи семисот человек, - также эвакуировалось в Киров. По меньшей мере десять заводов, находившихся в ведении комиссариатов лесной промышленности, производившие спички, мебель, фанеру и пиломатериалы, переместились в Кировскую область. Всего в регион эвакуировались свыше четверти миллиона человек, что составляло около 10% от её населения накануне войны, и свыше пятидесяти шести тысяч - только в областной центр. Их появление дало толчок к началу яростной борьбы за имеющиеся на тот момент в наличии помещения, в водовороте которой с неизбежностью оказался и Педагогический институт.
Кроме того, Кировская область приняла и особую категорию эвакуированных - получивших ранение солдат. Такое случалось и прежде.
Во время Первой мировой войны в Вятской губернии были расквартированы сорок военных госпиталей, в которых лечились три тысячи пациентов [8]. Их количество в Великую Отечественную войну превзошло эти цифры. В среднем с конца 1941 до середины 1944 г. в области функционировало от пятидесяти пяти до шестидесяти пяти госпиталей, где ухаживали за тридцатью пятью - сорока тысячами военнослужащих [9].
Борьба за помещения
Два больших здания Педагогического института были лакомым куском для эвакуированных, подыскивающих места для служебных помещений и квартир. Как и все объекты системы образования, они, казалось, почти пустовали, по крайней мере, во время летних месяцев. Школы давно считались законным объектом нападения. Их захват в Кирове для использования в неучебных целях осуществлялся в тот момент с грандиозным размахом, что явилось результатом не только чрезвычайных обстоятельств, вызванных началом войны, но и особенностями предвоенного планирования. В период с 1936 по 1939 г. пять новых городских школ были построены с учётом того, чтобы обеспечить их быстрое перепрофилирование в военные госпитали [10]. К 8 июля, лишь две недели спустя после начала военных действий, в Кирове уже было четыре военных госпиталя, каждый из которых занимал школьные здания. Два госпиталя завладели частично либо целиком тремя школами каждый. К осени большинство городских школ оказались выселены из своих помещений, которые стали использоваться в качестве госпиталей, общежитий для рабочих и армейских призывных пунктов. К примеру, 19 ноября 1941 г. сразу в шестнадцати школах разместились военные госпитали. Школы же, в свою очередь, перевели в конторские помещения, клубы, театры и прочие неподходящие для этой цели строения, заставив их работать в три и даже четыре смены, последняя из которых, между тем, заканчивалась ночью - в 23 либо даже в 24 часа [11].
В начале ноября 1941 г., на Седьмой сессии Кировского областного совета [12] Нарком просвещения Владимир Петрович Потёмкин решительно высказался против, как он заявил, «захвата и разграбления школьных зданий и имущества». «Слишком часто, - говорил он, - в случае нужды в помещениях, прежде всего в военных целях, местные власти действуют по пути наименьшего сопротивления и приносят в жертву школы». В подражание их аргументации Потёмкин саркастически заметил: «Школьные здания - лучше, чем любые другие, и их использование не приводит к выселению граждан из их личных квартир». Потёмкин добавил также, что
в Кировской области военные заняли триста шестьдесят школ. Не признавая факта использования его комиссариатом нескольких объектов системы образования под рабочие и жилые помещения, он отметил, что в самом городе Кирове огромное количество школ могло бы быть освобождено и возвращено прежним владельцам.
Наркомпрос внёс данное предложение на рассмотрение правительством страны [13], но обращение Потёмкина услышано не было. Месяц спустя двадцать шесть из тридцати четырёх школ города Кирова уступили по одному или более своих строений [14]. Задолго до этого оба здания Педагогического института постигла та же участь.
29 июня 1941 г. Совнарком СССР распорядился эвакуировать Наркомлес в Киров [15]. Кировскому областному Совету 2 июля было предписано разместить данный комиссариат в здании Педагогического института, расположенном по улице Ленина, 111, а для самого института подыскать любое другое место в городе [16]. В тот же самый день областной Совет полностью оправдал ожидания Москвы. Он выделил Наркомлесу и Главному управлению лесоохраны и лесонасаждений строение по ул. Ленина. Нар-комлесу для устройства работников и членов их семей была передана также и большая часть общежития Педагогического института, расположенного по улице Свободы, 122 [17].
Пережидая бурю
Кировский областной Совет 2 июля в целях высвобождения места для Наркомпроса, Нарком-леса и других эвакуированных организаций объявил о закрытии тридцати пяти организаций и учреждений и переводе тридцати девяти других из города в сельские районы [18]. Хотя и потеряв два свои главных здания, Педагогический институт не входил в число организаций, которые планировались для отправки в сельскую местность или ликвидации. Напротив, региональные власти предприняли усилия, для того чтобы сохранить институт в областном центре. Этим же самым днём областной Совет зарезервировал десять - двенадцать комнат на втором этаже корпуса по ул. Ленина, 111, с тем чтобы институт мог хранить там своё оборудование и библиотечные фонды, а также проводить осенью занятия. Институту, кроме того, был предоставлен отдельный вход в здание. Областным Советом была также создана собственная комиссия по размещению эвакуированных учреждений с целью подыскания дополнительных площадей в городе для института и «других перемещённых учебных заведений» [школ] [19].
На данную комиссию возлагалась трудная задача. На 1940/41 учебный год в институт были
зачислены 1398 студентов очного отделения и приняты на работу девяносто восемь преподавателей [20]. Безусловно, местные власти, надеясь на лучшее, рассчитывали на то, что к сентябрю всё каким-то образом встанет на свои места, а война будет короткой. Наркомлес СССР, который только начал эвакуацию, не нагрянет со всеми своими многочисленными работниками, а волна эвакуированных отхлынет назад. На это рассчитывало не только правительство области. Многие из эвакуированных определённо полагали, что их пребывание в Кирове будет недолгим. Мало кто из прибывших в Киров в то лето сотрудников Наркомпроса привез с собой зимние вещи, намереваясь вернуться в Москву до наступления холодов [21].
На волне столь оптимистичных ожиданий отношения между Педагогическим институтом и Наркомлесом оставались дружественными. 15 июля институт и Наркомлес сформировали комиссию, в которую вошёл заместитель директора по хозяйственной части для надзора за временной передачей комиссариату части институтских строений и их имущества, включая стулья, столы, лампы, занавески, часы, бюсты, вёдра и швабры [22]. Институт шёл на сотрудничество в этом вопросе, оставляя при этом за собой право пользования поименованными предметами в приближающемся учебном году и надеясь восстановить исключительное обладание ими в ближайшем будущем. Эти чаяния не были безосновательны. К концу июля Наркоматы лесной промышленности СССР и Российской республики, Главлесохрана, Главлесосбыт отправили в эвакуацию около 2816, 675, 360 и 450 своих сотрудников и членов их семей соответственно - несомненно, большое количество людей, что фактически стало лишь началом тех событий, которым суждено было произойти [23].
Педагогический институт продолжал функционировать в расчете на то, что он останется в Кирове на период осенне-зимнего семестра. 25 июня в главной областной газете «Кировская правда» [24] было объявлено о начале очередного этапа приёма студентов. Четырьмя днями позже парторганизация института призвала начать ремонт учебного корпуса, с тем чтобы старшие курсы могли приступить к занятиям с 1 августа [25]. Областные и центральные органы власти также полагали, что Педагогический институт останется на своём месте. Когда же в конце июля Наркомлес выселил нескольких институтских преподавателей, проживавших в зданиях по ул. Ленина и Свободы, областной Совет уведомил Комиссариат, что тот в своих действиях поторопился. Преподаватели смогли оставаться на своих местах до поступления от Совета дальнейших инструкций [26]. Облсове-
том 29 июля был разработан план разрешения остростоящего вопроса о дальнейшем использовании корпусов Педагогического института. Смысл его состоял в том, чтобы перевести некоторых сотрудников Наркомлеса в близлежащие сельские районы, где они смогли бы обосноваться в школах, освобождённых конторских помещениях либо потеснить жителей квартир и частных колхозных домовладений [27]. Тем временем 26 июля Наркомпрос включил Кировский учительский институт иностранных языков с его примерно двумястами студентами в состав Педагогического института на правах факультета соответствующего профиля. Комиссариат распорядился по поводу того, чтобы новообразованный факультет приступил к занятиям со своими старшими курсами (вторым и третьим) с 1 августа, а со свеженабранным - с 1 сентября [28]. Неделей позже, 5 августа, Совнарком Российской республики одобрил недавний указ Наркомпроса и санкционировал размещение факультета иностранных языков именно в здании по ул. Ленина, 111 [29]. Учитывая то, что обеспечение учебными площадями не являлось непреодолимой проблемой, 26 августа Наркомпрос сохранил общую квоту института для поступающих в двести десять единиц, несколько снизив это количество для учительского института - со ста восьмидесяти до ста пятидесяти. Это решение, тем не менее, сократило норму мест для нового факультета иностранных языков со ста восьмидесяти до девяноста [30].
Хотя и в стесненных условиях, занятия на факультете начались 7 августа, 20 августа - у старших курсов и у остальных - 1 октября. Учёба осуществлялась в три смены с восьми утра и почти до полуночи в двенадцати аудиториях здания по ул. Ленина, 111, а также по вечерам в помещениях, занимаемых администрацией области, и других учреждениях [31]. Рассчитывая и в дальнейшем использовать принадлежащие своему вузу помещения, партийная организация института в начале октября обсудила меры по обеспечению зданий по ул. Ленина и Свободы теплом и электричеством, а студентов во втором из указанных корпусов - кроватями и постельными принадлежностями [32].
Эвакуация
Этого не должно было случиться. Ход военных действий разрушил самые светлые намерения Облсовета и коллектива Педагогического института. В то время как германская армия, неумолимо продвигаясь вперёд, стала угрожать главным городам страны - Ленинграду и Москве, - ускорился процесс эвакуации предприятий и организаций на восток. Наркомлес СССР
1 октября 1941 г. проинформировал Советское правительство о том, что большое количество его сотрудников и членов их семей находятся на пути в Киров. Комиссариатом 17 октября издано распоряжение, касающееся всех его сотрудников, за исключением небольшой части руководящего состава, руководителей филиалов, членов их семей, выехать из Москвы в Киров [33]. К концу месяца к месту назначения прибыли около десяти тысяч работников и членов семей двух комиссариатов лесной промышленности и их главков [34]. Из них только около шести с половиной тысяч человек относились к Нарком-лесу СССР [35]. При таком количестве персонала, собранного в Кирове, Наркомлес уже не мог себе позволить мириться с присутствием кого бы то ни было, кроме своих работников, в зданиях по ул. Ленина и Свободы. К этому времени Комиссариат и его главки без предварительного согласования с районным Советом заняли и другие здания в Молотовском районе города, в том самом, где находился Педагогический институт. В одном из случаев Нарком-лес захватил строение, первоначально предназначенное для предприятия, эвакуированного из Московской области - Коломенского машиностроительного завода [36].
Бюро партийной организации Педагогического института 11 октября определило повестку своего очередного заседания, назначенного на 14-е число текущего месяца. На обсуждение выносились задачи, стоящие перед институтом в военный период [37]. Однако вместо этого директор Института Филипп Селиверстович Орешков сообщил встревоженной аудитории о том, что на следующий день он намерен известить общее собрание преподавателей и студентов о предписании областных властей перевести институт в Яранск. Окончательность этого решения была осмыслена ещё не в полной мере, и Георгий Андреевич Бушмелев, заведующий кафедрой экономической географии, высказался по поводу того, что если институту надлежит переместиться, то переезжать надо не в столь изолированную от центра местность, а в ту, что ближе к главным речным транспортным путям. В этом качестве он предложил Уржум, расположенный в ста девяноста пяти километрах к югу от Кирова [38]. В этот же день, либо днём позже, Орешков созвал своих деканов, чтобы донести до них новость, которая, по воспоминаниям Анатолия Васильевича Эммаусского, декана исторического факультета, «ошеломила нас» [39]. Один из преподавателей - Василий Михайлович Дьяконов - позднее с явным оттенком горечи вспоминал: «Не было возможности ставить на обсуждение вопрос о целесообразности такого перемещения» [40].
^
Филипп Селиверстович Орешков, директор Педагогического института в 1938-1943 гг. (использовано с разрешения Кировской областной научной библиотеки им. А. И. Герцена)
Официально о принятом решении было объявлено 15 октября, когда исполком Облсовета отдал распоряжение о переводе Педагогического института и двадцати девяти других организаций из областного центра в отдалённые сельские районы [41]. На освобождение рабочих и жилых помещений отводилось три дня. К числу указанных тридцати организаций, кроме Педагогического института, относились областной отдел образования, направляемый в Халтурин (ныне Орлов) за семьдесят семь километров к западу от Кирова, областная прокуратура и суд - в Молотовск (ныне Нолинск), в ста тридцати километрах на юг.
Вопреки этому администрация и преподаватели Педагогического института, сотрудники кировских партийных и государственных органов полагали, что каким-то образом институт сможет вскоре возвратиться. Когда 15 октября Облсовет принял решение о переводе из Кирова собственно региональных структур, им были предприняты отчаянные меры в целях высвобождения рабочих и жилых помещений в областном центре. В Совнарком СССР Облсоветом был направлен запрос на предмет получения разрешения об отправке в сельские районы шести недавно эвакуированных в город центральных управленческих ведомств. Планировалось направить Наркомпрос в Уржум, Наркомлес Российской республики - в посёлок Кай в двухстах девяноста километрах к северо-востоку от Кирова и Главлесосбыт совместно с другими главками Нар-комлеса СССР - в иные населённые пункты, названия которых не указывались [42]. Москва резко положила конец этим причудливым мечтаниям. Николай Михайлович Шверник, председатель Совета по эвакуации в Москве, структуры, напрямую подчинённой главному на тот период руководящему органу страны - Государственному комитету по обороне, направил телеграмму, отказывающую Кирову в праве перемещать находящиеся там центральные ведомства [43].
«Кировская правда» 17 октября опубликовала торжественную статью о прошлом и будущем Педагогического института, не упомянув ни слова о его перемещении [44]. Тем временем студенты и персонал в лихорадочной спешке занимались сбором своих и институтских вещей. Работа заняла не три отведённых Исполкомом дня, а пять, и 20 октября студенты и преподаватели (к числу первых относились преимущественно девушки) погрузили багаж в железнодорожные вагоны, чтобы отправиться к первому пункту их путешествия - Котельничу, в ста двадцати четырёх километрах к юго-западу от Кирова. Поездка оказалась намного сложнее, чем кто-либо ожидал. В 1919 г. путешествие в Яранск заняло у Института девять дней [45]. В июне 1941 г. Ко-тельничский учительский институт перебрался в этот город за семь дней с минимальными потерями материалов и оборудования [46]. Путешествие, которое в этот раз пришлось пережить Пединституту, оказалось гораздо более трудным и длительным. По пути в Котельнич происходили значительные задержки, вызванные остановками железнодорожного состава на каждом разъездном пути. Требовалось уступить дорогу направляющимся на Запад в сторону фронта эшелонам с войсками, а также двигающимся в противоположном направлении поездам с ранеными, эвакуируемыми предприятиями и их работниками. В Котельниче преподаватели и студенты перегрузили багаж в запряжённые лошадьми повозки. Началась более короткая, но самая тяжёлая часть путешествия длиной девяносто восемь километров строго на юг в сторону Яран-ска. Перемещаясь пешком и в повозках, караван медленно продвигался вперёд по грунтовым дорогам, ставшим вследствие осенних осадков практически непроходимыми из-за грязи и слякоти (то, с чем пришлось столкнуться германским войскам, намного западнее этих мест). Устав от ходьбы, студенты и преподаватели забирались передохнуть в телеги. При езде по кочкам и ухабам люди и багаж постоянно падали на землю. Когда лошади или повозки выходили из строя, груз оставляли в ближайшей деревне либо просто сбрасывали в сторону. Через две недели после отправления из Котельнича измотанная и грязная институтская процессия достигла Яранска. Занятия начались 3 ноября, как только отряд студентов, вернувшись по своим недавним следам, смог забрать все оставленные по дороге вещи, которые удалось отыскать, а также некоторых отставших. Отдельные же повозки продолжали прибывать в течение ещё нескольких недель. Годом позже две коробки институтских документов обнаружились в Туже, посёлке, расположенном в двух третях пути по дороге из Котельнича в Яранск [47].
Значительное количество вещей и многие работники так никогда и не попали в Яранск. Спешка и дорожные тяготы вынудили институт оставить 85% своих библиотечных фондов и 90% лабораторного имущества [48]. Более четырехсот студентов, существенно больше половины от числа поступивших в институт той осенью, не считая убывших в связи с призывом на военную службу и недостатком жилья в Кирове, отказались выезжать в Яранск. К 4 ноября 1941 г. из семисот двадцати двух человек, изначально поступивших в Институт осенью, оставался лишь триста сорок один. Большое количество студентов выбыло в течение первого года высылки. Относительно немногие оказались следующей осенью в своих первоначальных учебных группах, так как количество мест для зачисления в институт по основной программе снизилось до трёхсот шестидесяти [49].
В Яранске Педагогический институт занял два больших здания, ранее принадлежавших местному Педагогическому училищу, располагавшиеся по ул. Карла Маркса, 14 и 16. Их площади использовали как служебные помещения и аудитории для проведения организованных в две смены занятий. Для учебных целей институту были предоставлены также четыре комнаты в городском дворце культуры и шесть строений, где поселилась большая часть студентов. Приобретение институтом указанных зданий, как мы увидим далее, привело к обострению дефицита служебных и жилых помещений в Яранске и стало при-
чиной конфликта с местными властями. И всё же условия в новом пристанище института едва ли можно было сравнить с той относительной широтой пространств, которой он располагал в Кирове.
Братья по несчастью
Несмотря ни на что Педагогический институт выжил, хотя не всем его собратьям так повезло. В конце 1941 г. Наркомпрос запросил разрешения у Советского правительства закрыть двадцать шесть педагогических и учительских институтов, оставив только сто четырнадцать из них. Кировский педагогический институт попал в число тех, которые решено было сохранить. Нарком просвещения Потёмкин пояснил, что вузы, предназначенные для ликвидации, либо находились в зонах, которым непосредственно угрожала оккупация германскими войсками, либо их материальная база была занята другими организациями [50]. В конце 1942 г. из шестидесяти восьми педагогических институтов, находившихся перед началом войны в ведении Наркомпроса, оставалось только пятьдесят два [51]. Многие сохранившиеся учебные заведения были эвакуированы на восток. Яранск приютил несколько техникумов из Полтавской области, включённых в состав Яранского сельскохозяйственного техникума в сентябре 1941 г. [52]
Другие высшие учебные заведения, которым всё же удалось уцелеть, потеряли, по крайней мере, на некоторое время, свои здания и в опре-
Здания № 14 и 16 по ул. Карла Маркса (использовано с разрешения Яранского районного архива)
делённой форме подверглись высылке. Уже в декабре 1941 г. Кировский педагогический институт стал одним из семидесяти двух высших учебных заведений и техникумов, чьё недвижимое имущество оказалось занято эвакуированными организациями [53]. К началу 1943 г. Костромской текстильный институт пять раз переезжал из одного непригодного для него здания в другое и готовился к ещё одному переезду. Высшие педагогические учебные заведения в Новосибирске, Омске, Барнауле и Саранске в числе других были высланы в населённые пункты областного подчинения [54].
Другим выжившим вузам пришлось совершить путешествия на гораздо большие расстояния, чем то, которое проделал Кировский педагогический институт. Для некоторых из них конечный пункт эвакуации находился в Кировской области. В 1941 г. Брянский лесохозяйственный институт, находившийся в Орловской области, эвакуировался в Советск. В середине июля 1942 г. Воронежский педагогический институт перебрался в Уржум. Эвакуация была такой спешной и плохо организованной, что многие студенты в суматохе потерялись [55].
Несколько московских высших учебных заведений также переместились в Кировскую область. Как только германская армия стала непосредственно угрожать столице, Всесоюзный комитет по делам высшей школы при Совнаркоме СССР представил 12 октября 1941 г. в Совет по эвакуации план, разработанный ещё 21 августа по отправке из Москвы сорока восьми вузов с двумя тысячами двумястами девяноста девятью сотрудниками и шестью тысячами восемьюстами девяноста семью членами их семей. Для этой цели требовались в общей сложности триста шестьдесят железнодорожных вагонов [56]. Не все из этих вузов в действительности выехали из города, но многим это пришлось пережить, в том числе Технологическому институту им. Кагановича, находившемуся в ведении Комиссариата лёгкой промышленности. Во второй половине октября он обосновался в Кировском кожевенно-обувном техникуме. Однако в конце года, в целях освобождения места для госпиталя, его временно вытеснили на лестничные площадки занимаемого здания [57], а 25 декабря отправили в глубь области, в Уржум [58]. До этого, 15 октября, Совет по эвакуации распорядился перевести Московский государственный педагогический институт им. Ленина в Малмыж, городок в двухстах девяноста четырёх километрах к югу от Кирова, с населением восемь тысяч человек. Там он должен был разместиться в зданиях местного учительского техникума и средней школы. В то же самое время Московский областной педагогический институт был также отправлен в Малмыж [59].
Как и в случае с Кировским педагогическим институтом, перевод этих вузов в Кировскую область был внезапным и вряд ли вызвал у кого-либо большую радость. Многие студенты отказались от поездки. Из более чем одной тысячи четырехсот пятидесяти студентов, зачисленных в Московский технологический институт им. Кагановича перед его эвакуацией, только двести посещали занятия весной 1942 г. [60] Многие студенты и преподаватели обоих направленных в Малмыж московских педагогических институтов отказались оправиться в путь. К месту назначения приехали столь немногие, что два вуза временно объединились. В 1943 г. тридцать членов преподавательского коллектива этого гибридного учебного заведения проводили занятия только лишь для трёхсот студентов [61].
Те студенты и преподаватели, которые решились переехать в Кировскую область, могли вскоре пожалеть о принятом ими решении. Эвакуированные в Уржум и Малмыж учебные заведения не располагали в полной мере необходимой материально-технической базой для проведения лекционных и лабораторных занятий, имели в своём распоряжении маленькую библиотеку, не могли обеспечить подачу требуемого количества топлива для учебных, спальных помещений и мест проживания преподавателей, не сумели организовать получение в достаточном количестве и приемлемого качества продуктов питания для своих столовых и так и не смогли добыть необходимую мебель, кровати и постельные принадлежности для студентов. Технологический институт им. Кагановича в Уржуме, к примеру, испытывал недостаток к химреактивах, лабораторном оборудовании и керосиновых лампах - последние были остро необходимы как источник освещения по причине частого отсутствия электричества. Даже в тех случаях, когда преподаватели и студенты сами заготавливали дрова в близлежащих лесах, у института не хватало средств, чтобы их вывезти. В 1942 г. столовая Брянского лесохозяйственного института предлагала студентам ежедневно лишь одно блюдо - как правило, суп. С 23 по 25 мая пища там вообще не готовилась [62].
На собрании партийной организации Московского областного педагогического института 16 марта 1943 г. серьёзное внимание было обращено на вопрос о скудном и не соответствующем разумным нормам питании в столовой как студентов, так и преподавательского состава. Данная проблема не была снята, несмотря на прозвучавшие накануне этого в Малмыже заверения со стороны представителя областного комитета партии Льва Соломоновича Гордона разрешить ситуацию, а также на поступившие в местные партийные и советские органы распоряжения
заняться этим вопросом [63]. К началу лета сложившееся положение так и не улучшилось [64].
Даже те вузы в Кирове, которые не были эвакуированы в сельские районы, вряд ли что-то для себя выиграли. Институт повышения квалификации учителей едва смог выжить. В середине 1941 г. Облсовет передал принадлежавший ему учебный корпус по ул. Свободы (дом № 124) Наркомлесу СССР, а позднее - госпиталю № 2010 [65]. Большое количество институтской мебели и другого имущества, общей стоимостью 127 тыс. рублей, было отдано Наркомпросу. Почти все библиотечные фонды, 9 тыс. книг из имевшихся 11 тыс., были отправлены в Институт школ Наркомпроса (эвакуировался в находящийся поблизости Мо-лотовск [66]), местные школы и областной отдел образования. Большая часть этого имущества оказалась утраченной и к прежним владельцам не вернулась [67]. За годы войны институту пришлось переезжать из одного здания в другое. В конце 1943 г. он занял две плохо отапливаемые комнаты в Государственной публичной библиотеке им. А. И. Герцена. Когда в начале 1944 г. печи в них перестали работать, институт продолжил функционировать в тех крохотных уголках и на свободных столах, которые удалось отыскать в рабочих помещениях областного отдела народного образования. Вернуться в своё здание получилось только в октябре 1944 г. Тогда институт получил лишь восемь комнат, поскольку люди, не имеющие к нему отношения, продолжали проживать в трёх других [68].
Вятскому зоотехническо-ветеринарному институту повезло чуть больше. Хотя он оставался в Кирове, большая часть принадлежавших ему зданий была переоборудована под общежития для рабочих эвакуированных оборонных предприятий. Учебному заведению оставили одно-единственное здание по ул. Октябрьской, где разместились его учебные классы, помещения для отдыха и столовая. В условиях такого ограничения рабочего пространства у института не оставалось иного выбора, как прекратить приём новых студентов в течение двух лет подряд. В середине 1945 г., теперь уже переименованный в Кировский сельскохозяйственный институт, он вернул несколько, но не все свои здания, одно из которых было занято педагогическим институтом, вернувшимся к тому времени в Киров [69].
Заключение
Иностранные захватчики уничтожали не только имущество советского государства, гражданское население и военнослужащих, они разрушили мифы о нерушимости советских границ и мощи советских вооружённых сил. Нападение врага быстро погасило восторженные настроения, с которыми многие жители Кирова и их соотечественники в других населённых пунктах СССР встретили новость о нача-
ле войны. Несмотря на это власти города Кирова и области, студенты и преподаватели Педагогического института сохраняли оптимизм, даже когда противник осадил Ленинград и дошёл до Москвы. Этот настрой оставался неизменным и в тех обстоятельствах, когда множество людей, предприятий и учебных заведений эвакуировались в их город, а Нар-комлес занял большую часть двух главных корпусов института. Они верили в то, что волна эвакуации вскоре схлынет, люди начнут возвращаться по домам, а институт останется в областном центре.
Первоначально как Исполком Областного совета, так и администрация Педагогического института были исполнены желания выполнить распоряжения центра и расквартировать Наркомлес. Когда же количество прибывших в Киров работников Комиссариата выросло сверх всякой меры и его действия в погоне за помещениями обрели большую агрессивность, местные власти и институт поменяли отношение к московскому монстру. Облсовет решительнее всех ринулся на защиту института. Даже в тот момент, когда не было другого выбора и оставалось только упаковывать вещи и отправляться в Яранск, в Совете надеялись освободить областной центр от крупных масс эвакуированных, структур центрального подчинения и, быть может, вернуть институт назад.
Тем временем в Педагогическом институте, несомненно, находили мало утешения в том, что положение других высших учебных заведений, порою, оказывалось ещё хуже. Выдержав переезд в Яранск, преподаватели и студенты могли бы рассчитывать на то, что раз уж они разместились на новом месте, то жизнь и учёба там примет резкий поворот к лучшему. Вскоре им пришлось убедиться в обратном.
Примечания
1. Перевод с англ. К. И. Токарева; Новая книга американского историка с названием «Война, эвакуация и реализация власти: Центр, периферия и Кировский педагогический институт, 1941-1952 гг.» написана на родном языке автора - английском - и изначально ориентирована преимущественно на англоговорящую аудиторию, на что читатель обратит внимание с первых строк предлагаемого отрывка. Переводчик приложил максимум усилий, для того чтобы сохранить оригинальный стиль и колорит повествования, с тем чтобы отечественный исследователь мог почувствовать особенности восприятия автором-иностранцем и нашим современником наиболее драматичных страниц истории нашего вуза - периода эвакуации и работы в тяжелейшее для страны военное время (примечание переводчика). Книга опубликована Lexington Books («Лексингтон Книги») в Ланхам Мэриленд (Lanham, Maryland) в 2012 г.
2. Кировская правда. 1941. 24 июня. С. 1.
3. Великая Победа и Вятский край. 1941-1945 гг. Киров: Экспресс, 2005. С. 6.
4. Бердинских В. Народ на войне. Киров: Киров. обл. тип., 1996. С. 244.
5. Центральные органы исполнительной власти в СССР с 1946 г. реорганизованы в министерства (примечание переводчика)
6. В октябре значительная часть аппарата Совнаркомов Российской Республики и СССР, Центрального Комитета коммунистической партии отправилась из Москвы в Куйбышев (до 1935 г. и после 1990 г. -Самара), расположенный примерно в 500 милях к юго-западу от столицы.
7. Здесь и далее имеется в виду РСФСР (примечание переводчика).
8. Казаковцев С. В. Мобилизация людских и материальных ресурсов в Вятской губернии в годы Первой мировой войны / дис. ... канд. ист. наук. Киров, 2007. С. 145-148, 184-185.
9. Доклад в Кировскую комиссию партийного контроля, сентябрь 1941 г. // Государственный архив социально-политической истории Кировской области (далее - ГАСПИ КО). Ф. 1291. Оп. 1. Д. 11. Л. 33; Отчёт из Отдела госпиталей от 1 июня 1942 г. в Областной комитет партии // ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 8. Д. 73. Л. 126; Доклад в Областной комитет партии, июль 1944 г. // ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 10. Д. 60. Л. 188.
10. См. соответствующую корректировку планов 1936 г. по строительству школ: Государственный архив Кировской области (далее - ГАКО). Ф. Р-2333. Оп. 1. Д. 77. Л. 3. Эта информация в отчёте Областного отдела народного образования от 6 января 1941 г.: ГАКО. Ф. Р-897. Оп. 3. Д. 350. Л. 3. Речь идёт об общеобразовательных школах № 7, 11, 12, 17 и 22.
11. О ситуации в июле см. информацию, представленную инспектором в комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) по Кировской области: ГАСПИ КО. Ф. 1291. Оп. 1. Д. 11. Л. 1-2. Один из госпиталей занял школу № 3, другой - школу № 7, третий -школы № 1, 12 и 22, четвёртый - школы № 6, 15 и 17. О ситуации в ноябре см. отчёт Кировского городского отдела народного образования: ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 1. Д. 614. Л. 57. Были заняты шесть неполных и десять средних общеобразовательных школ. Об организации смен в школах г. Кирова см. инспекторский доклад в Кировский областной комитет партии, сентябрь 1941 г.: ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 7. Д. 128. Л. 137.
12. Здесь и далее имеется в виду Исполнительный комитет Кировского областного совета депутатов трудящихся (Облисполком) (примечание переводчика).
13. Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ). Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 3539. Л. 10-11.
14. Торопкин А. И. Общеобразовательные школы Кировской области в годы Великой Отечественной войны // Вятская земля в прошлом и настоящем. Киров, 1989. С. 104.
15. Перечень организаций, подлежащих эвакуации в Киров // ГАСПИ КО. Ф. 1291. Оп. 1. Д. 27. Л. 3.
16. ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 5. Д. 13. Л. 157.
17. Там же. Д. 18. Л. 116.
18. Там же. Л. 116-117. Копия: ГАРФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 266. Л. 1-3.
19. ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 5. Д. 18. Л. 116-117; Эм-маусский А. В. Эвакуация института в Яранск // Вятский государственный гуманитарный университет 1914-2004 гг. Киров, 2004. С. 107.
20. Полвека в пути: Кировский государственный педагогический институт им. В. И. Ленина, 19181968 гг. Киров: Обл. тип., 1970. С. 367-368. В общее число поступивших входят студенты Учительского
института, являвшегося частью Педагогического института, без учёта поступивших на заочное отделение.
21. Воспоминания сотрудницы Наркомпроса: Стыцко В. Наркомпрос в годы войны // Народное образование. 1995. № 4. С. 18.
22. Письмо Заручевского в комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) по Кировской области, февраль 1945 // ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 1. Д. 1062. Л. 123; см. также черновик совместного письма Обкома партии и Облисполкома А. Н. Косыгину (май 1945 г.): ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 1. Д. 1059. Л. 59.
23. Данные Совета по эвакуации при Совнаркоме СССР // ГАРФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 44. Л. 117, 139; а также партийной организации Главлесосбыта: ГАСПИ КО. Ф. 3183. Оп. 1. Д. 3. Л. 53.
24. Кировская правда. 1941. 25 июня. С. 4.
25. ГАСПИ КО. Ф. 1445. Оп. 1. Д. 283. Л. 59. Институт взаимодействовал с Наркомлесом по вопросам обеспечения противопожарной безопасности здания по ул. Ленина, 111 и подготовки бомбоубежищ: см. решения институтской парторганизации от 18 августа 1941 г.: ГАСПИ КО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 165. Л. 33.
26. Письмо заместителя председателя Исполкома облсовета Рякина в Управление делами Наркомлеса от 24 июля // ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 1. Д. 21. Л. 25.
27. ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 5. Д. 16. Л. 131. Определённой части сотрудников комиссариата также было предписано переехать и разместиться в квартирах, уже используемых жителями г. Кирова.
28. ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 3538. Л. 5.
29. Там же. Д. 2657. Л. 44.
30. Там же. Д. 2692. Л. 143, 145, 148.
31. Данные получены из ежегодного отчёта Педагогического института за 1941/42 учебный год: ГАКО. Ф. Р-1148. Оп.1. Д. 873. Л. 83; Дьяконов В. И. Кировский педагогический институт им. В. И. Ленина в годы Великой Отечественной войны (1941-1945). ГАКО. Ф. Р-63. Оп. 1. Д. 11. Л. 161об.
32. См. протоколы заседаний партийной организации и заседаний её бюро от 3-14 октября // ГАСПИ КО. Ф. 1177. Оп. 2. Д. 41. Л. 79-79об.; а также Ф. 27. Оп. 1. Д. 166. Л. 55.
33. О событиях, относимых к 1 октября, см. сведения, предоставленные Наркомом лесной промышленности СССР М. И. Салтыковым заместителю председателя Совнаркома СССР Косыгину: ГАРФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 56. Л. 9, 19; по поводу 17 октября - приказы Наркомлеса: Российский государственный архив экономики (далее РГАЭ). Ф. 7637. Оп. 1. Д. 242. Л. 74.
34. Наркоматы лесной промышленности СССР и РСФСР (примечания переводчика).
35. Данные Совета по эвакуации при Совнаркоме СССР // ГАРФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 44, Л. 107, 117, 139, 215; Д. 46, Л. 97; Д. 56, Л. 9; а также Д. 453. Л. 13, 98. Также см. данные из Кировского облсовета: ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 5. Д. 21. Л. 22, 44; Д. 231, Л. 28, 4041; из Наркомлеса СССР: РГАЭ. Ф. 7637. Оп. 1. Д. 242. Л. 78-79.
36. Сведения предоставлены предприятием, октябрь 1941 г. См.: 1941 год в истории Кировской области: сб. документов. Киров, 2011. С. 188.
37. ГАСПИ КО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 166. Л. 55.
38. Там же. Д. 165. Л. 39об. Бушмелеву также хотелось поехать домой. Он был родом из Уржума, там же проживала и его семья.
39. По воспоминаниям А. В. Эммаусского. С. 108.
40. Дьяконов В. М. Указ. соч. Л. 162об.
41. ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 5. Д. 17. Л. 39-40.
42. Там же. Оп. 1. Д. 17. Л. 40.
43. ГАРФ. Ф. Р-6822. Оп.1. Д. 46. Л. 69. 16 июля Шверник заменил Лазаря Моисеевича Кагановича на посту председателя Совета.
44. Кировская правда. 1941. 17 окт. С. 3.
45. Очерк об истории института Елены Ивановны Кирюхиной, преподавателя истории, работавшей в институте с 1949 по 1999 г. // ГАКО. Ф. Р-63. Оп. 1. Д. 72, Л. 288. В 1919 г. Институт отправился из Вятки 8 апреля и прибыл к месту назначения 16 апреля.
46. См. обсуждение переезда на заседании парторганизации Учительского института, 11 августа 1941 г.: ГАСПИ КО. Ф. 1177. Оп. 2. Д. 41. Л. 66, 70.
47. Подробный, полный драматизма отчёт о переезде см.: Дьяконов В. И. Факультет русского языка и литературы в годы ВОВ // ГАКО. Ф. Р-63. Оп. 1. Д. 76. Л. 149. См. также отчёт Эммаусского «Эвакуация» (с. 108-109), воспоминания Г. Попова в альбоме музея Вятского государственного гуманитарного университета «В эвакуации в Яранске». Страницы альбома не пронумерованы, записи не датированы. Об обнаружении документов в Туже см.: Дьяконов В. И. Кировский педагогический институт им. В. И. Ленина ... Л. 163об.
48. См. отчёт директора института Областному комитету партии, 4 сентября 1944 г. // ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 10. Д. 168. Л. 67. В Яранск были доставлены лишь около 15 500 томов из более чем 103 000 имевшихся в библиотеке.
49. «Полвека в пути». С. 129, 368. В июне 1942 г. директор института Орешков сообщил в Облсовет об отчислении 40% студентов: ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 70. Д. 4189. Л. 8об. Учительскому институту повезло немного больше, хотя ему и пришлось испытать резкое снижение количества лиц, зачисленных для обучения осенью 1941 г.: в учебные аудитории вошли лишь 170 студентов, по сравнению с 343 принятыми годом ранее. Осенью 1942 г. в нём обучались 315 человек, в число которых вошли студенты Котельничского учительского института, ранее эвакуированного в Яранск и влившегося в учительский институт Педагогического института. К сожалению, «Полвека в пути» не содержит сведений о половом составе оставшихся студентов. Однако нет сомнения в том, что студенческий коллектив стал почти исключительно женским.
50. Запрос Косыгина // ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 25. Д. 3420. Л. 9, 14-16.
51. Сведения из отчёта отдела по высшим учебным педагогическим заведениям Всесоюзного комитета высших учебных заведений совнаркома СССР, конец ноября 1942 г. // ГАРФ. Ф. Р-8080. Оп. 1. Д. 63. Л. 1516.
52. ГАСПИ КО. Ф. 1291. Оп. 1. Д. 72. Л. 155.
53. ГАРФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 52. Л. 24-28; Кировский педагогический институт указан в списке на л. 27. В список также был включён Кировский ветеринарный институт: л. 27.
54. О Костромском институте см. служебную записку председателя Всесоюзного комитета по делам высшей школы при Совнаркоме СССР Сергея Васильевича Кафтанова заместителю председателя Совнаркома СССР Розалии Самойловне Землячко от 16 марта 1943 г. // ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 44. Д. 1051. Л. 2, а также данные в отчёте Отдела высших педагогических учебных заведений во Всесоюзный комитет по
делам высшей школы при Совнаркоме СССР, конец ноября 1943 г. // ГАРФ. Ф. Р-8080. Оп. 1. Д. 63. Л. 18.
55. О Брянском институте см. данные, предоставленные Главным управлением лесоохраны и лесонасаждений во Всесоюзный Комитет по делам высшей школы при Совнаркоме СССР // ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 44. Д. 1337. Л. 101. О Воронежском институте см. его отчёт по итогам первой половины 1942/43 учебного года // ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 9. Д. 180. Л. 55.
56. План, представленный Кафтановым председателю Совета по эвакуации Швернику: ГАРФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 52. Л. 45-49.
57. См. письмо директора института в Исполком облсовета, направленное в январе 1942 г.: ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 1. Д. 679. Л. 68.
58. Эвакуационные планы // ГАРФ. Ф. Р-6822. Оп. 1. Д. 52. Л. 45; данные о прибытии в Уржум на заседание Бюро уржумского районного комитета партии, 3 февраля 1942 г. // ГАСПИ КО. Ф. 2051. Оп. 2. Д. 24. Л. 24. 3 августа 1943 г. Совнарком СССР приказал Институту вернуться в Москву для начала 1943/44 учебного года: ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 44. Д. 1060. Л. 95, 209 (то же в ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 1. Д. 693. Л. 208).
59. ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 5. Д. 15. Л. 72-72об; а также указание Наркомпроса от 28 ноября 1941 г.: ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 2693. Л. 4.
60. См. данные, предоставленные институтом: ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 8. Д. 173. Л. 134-135; а также инспектором Обкома партии: ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 8. Д. 154. Л. 53.
61. См. приказы Наркомпроса от 2 февраля 1942 г. // ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 69. Д. 2814. Л. 1. От эвакуации отказалось так много студентов Педагогического института им. Ленина, что вуз продолжил свою работу в Москве. В феврале 1942 г. в столице посещали занятия 625 студентов: Московский государственный педагогический институт им. В. И. Ленина. 18721972 гг. М.: Изд-во МГПИ, 1972. С. 185. По статдан-ным 1943 г., см. отчёт Московского облсовета в Совнарком СССР, 9 февраля 1943 г., также доклад профсоюзного комитета института в мае 1943 г.: ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 44. Д. 1060. Л. 6, 46.
62. Относительно пребывания Московского областного педагогического института в Малмыже см. отчёты за 1942 г. из Малмыжского районного комитета партии, отдела пропаганды и агитации Областного партийного комитета и собственно института: ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 8. Д. 173. Л. 88, 163-166, 174. Также отчёт директора института, Молодых от 13 августа 1942 г.: ГАСПИ КО. Ф. 739. Оп. 12. Д. 21. Л. 7477. Также в отношении Областного педагогического института: замечания и жалобы, зарегистрированные на заседаниях партийной организации института в период с 7 января 1942 г. до 12 января 1943 г.: ГАСПИ КО. Ф. 739. Оп. 12. Д. 21, Л. 49-98; с 26 января 1943 г. до 14 августа 1943 г.: в ГАСПИ КО. Ф. 739. Оп. 13. Д. 15. Л. 24-74. Отчёты инспекторов Обкома, Уржумского райкома партии в отношении Технологического института им. Кагановича, а также отчёты самого института за 1942 г.: ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 8. Д. 154. Л. 51-53; Д. 173. Л. 51. 134-141. Отчёт инспектора Обкома партии в отношении Брянского института в начале 1942 г.: ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 8. Д. 173. Л. 30-31 и отчёт института за 1942 г.: Там же. Л. 114, 125.
63. ГАСПИ КО. Ф. 739. Оп. 13. Д. 15. Л. 38об.
64. 15 июня 1943 г. студенты пожаловались по поводу того, что столовая оказалась не способна обеспечить приготовление минимально гарантированного объёма пищи: ГАСПИ КО. Ф. 739. Оп. 13. Д. 15. Л. 64.
65. ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 5. Д. 18. Л. 116 и Р-2169. Оп. 5. Д. 16. Л. 105.
66. Ныне город Нолинск (примечание переводчика).
67. См. отчёт инспектора отдела школ областного комитета партии, декабрь 1944 г.: ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 10. Д. 168. Л. 135.
68. О судьбе института в годы войны см. отчёт инспектора отдела школ областного комитета партии, декабрь 1944 г.: ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 10. Д. 168. Л. 135-136; а также сведения, предоставленные Областным советом и областным комитетом партии: ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 1. Д. 808. Л. 147-149; ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 10. Д. 166. Л. 40; Д. 168. Л. 136.
69. Пономарёв В. Ф. Вятская государственная сельскохозяйственная академия: История и современность. Киров: Триада-плюс, 2005. С. 20, 42-43, 45, 50, 52-53; Справка Евгения Александровича Мишина, заместителя председателя Кировского Облсове-та в адрес Косыгина, председателя Совнаркома РСФСР, сентябрь 1945 г. // ГАКО. Ф. Р-2169. Оп. 1. Д. 957. Л. 366.
УДК 94(47).042-286
А. Ю. Савосичев
ДЬЯКИ ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV в.: ПРОИСХОЖДЕНИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ СВЯЗИ
В статье рассматривается проблема социального статуса дьяков в сословной структуре русского общества второй четверти XV столетия. Проанализированы социальное происхождение и брачно-се-мейные связи дьяков. Выявлено, что в рассматриваемый период развивается процесс превращения дьяков из несвободных слуг в служилых людей, значительная часть которых происходила из рядов детей боярских.
The article considers the problem of the social status of diakov in the class structure of the Russian society of the second quarter of XV century. Analyzed the social origin and marriage and family relations dyakov. It is revealed that in the period under review, the times-the progressing process of transformation of dyakov of the non-free servants in serving people, a significant part of which came from the ranks of the children of boyars-ing.
Ключевые слова: дьяки, социальный статус, сословная структура, государственная служба.
Keywords: clerks and their helpers, social status, estate structure the state service.
Вторая четверть - середина XV в. были важным этапом в становлении Русского централизованного государства. Одним из факторов укрепления власти великих князей Московских было
© Савосичев А. Ю., 2012
формирование аппарата государственного управления. Ключевыми фигурами здесь становились государевы дьяки.
Известно 14 дьяков Василия II. Это Аникей [1], Василий Беда [2], Илья Безстуж [3], Степан Бородатый (Ростовец) [4], Иван Давыдов [5], Иван Колудар Владимирович Ирежский [6], Алексей Полуектов [7], Иван Поповка [8], Путило [9], Иван Ростовец [10], Иван Скорик [11], Алексей Стромилов [12], Терентий [13] и Андрей Ярлык [14].
К этому же периоду относится первое упоминание о представителях нижнего этажа столичной канцелярии. Великокняжеский подьячий Ушак писал акт, датируемый примерно 1425-1440 гг.
[15] В той же роли выступили Никула (1453 г.)
[16], Демех Трегубов (1432-1445 гг.) [17] и Семен Дичко (1461-1464 гг.) [18]. Сюда же следует, видимо, отнести Ивана Неронова и Терпигора. В актах они названы просто подьячими без указания на принадлежность к великокняжеской канцелярии [19]. Самым знаменитым из подьячих Василия Темного был Василий Беда, участвовавший в весьма деликатной миссии по отравлению Дмитрия Шемяки и пожалованный за верную службу в дьяки. Всего получается семь подьячих.
Тот факт, что подьячие появляются на страницах документов позднее дьяков, сам по себе, конечно, не свидетельствует о более позднем возникновении самого института подьячих. Всякие сомнения, на наш взгляд, рассеивает сочетание этого факта с информацией великокняжеских духовных, где никакие подьячие не упоминаются, только дьяки. Институт великокняжеских дьяков существовал уже в первой половине XIV в. Подьячие великого князя появляются только во второй четверти XV столетия. Думается, что подьячих породили те же процессы, что в своё время вызвали появления дьяков. Расширение территории Московского великого княжения не могло не усложнять системы управления государством, а следовательно, и управленческого аппарата. Дьяку неизбежно должен был понадобиться помощник в лице подьячего.
Рассмотрение проблемы происхождения дьяков второй четверти XV в. начнём с дьяков великокняжеской канцелярии. Василий Иванович Беда. Александр (Алехно) Федосеевич Белеутов в своем завещании (явлено митрополиту Филиппу 2 июня 1472 г.) называет Василия Ивановича братом [20]. Несовпадение отчеств указывает на то, что Александр и Василий были двоюродными братьями. Обращение к родословию Белеутовых показывает, что ни одного Василия Ивановича среди двоюродных братьев Александра Федосе-евича нет [21]. Осторожное предположение А. А. Зимина о тождестве дьяка Василия и Василия Ивановича Клушина Белеутова следует
