CC BY
42
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 4
Г.А. Аманова (Узбекистан)
ВОСТОЧНЫЙ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ МАЯКОВСКОГО — ОСНОВОПОЛОЖНИК КОРЕЙСКОЙ ЭПИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ
Статья посвящена первой корейской эпической поэме «Пектусан», которая была написана в 1947 г. Чо Ги Чхоном. Идейное содержание, а также основные поэтические приемы и изобразительные средства, используемые автором, свидетельствуют о значительном влиянии советской поэзии, особенно творчества Маяковского. Национальный фольклор и традиционная поэтика привлекаются автором для создания современного мифа о будущем вожде Ким Ир Сене.
Ключевые слова: эпическая поэма, Пектусан, Ким Ир Сен, фольклор, партизан.
The article is devoted to the first Korean epic poem "Pektusan" by Cho Gi Chon. This poem was published in 1947. The purport of the poem, its images and poetic method are evidenced of the great enfluence of the Soviet poetry, especially Mayakovsky's poems. The national folklore — legends, folk songs and traditional poetics — were used by Cho Gi Chon for the creation of a modern myth about Kim Ir Sen.
Key words: epic poem, Pektusan, Kim Ir Sen, folk songs, partisan.
В 1945 г. после освобождения Кореи от японских захватчиков активизировалась работа писателей, называвших себя пролетарскими. По инициативе Трудовой партии Кореи 25 марта 1946 г. была создана «Ассоциация работников литературы и искусства», куда вошли в первую очередь писатели и поэты, начавшие литературную деятельность в 20-е гг. [Ким, 1959: 146]. Усилия членов этой ассоциации были направлены на популяризацию классовой идеологии путем создания простых и доходчивых по содержанию произведений, а также привлечения к творчеству большего количества людей. Занятие литературным трудом стало сопрягаться с понятием служения народу. За перо взялись вчерашние бойцы, крестьяне, студенты, которые за короткий срок наводнили периодику и книжный рынок довольно примитивными, клишированными сочинениями. Роль положительных героев в них отводилась непременно партизанам, крестьянам, простым труженикам. Битва за рядового читателя не означала, а, скорее, исключала создание высокохудожественной литературы. И как следствие массовизация пролетарской литературы сопровождалась ее вульгаризацией и почти полным
обезличиванием. Это грозило неизбежной деградацией литературы и потерей читателя.
Такая ситуация заставила Президиум ЦК Трудовой партии Кореи взять ситуацию в свои руки и в марте 1947 г. принять постановление «О строительстве демократической национальной культуры в Северной Корее», в котором ставились новые задачи перед деятелями пролетарской литературы и искусства. В нем, в частности, указывалось на необходимость использования большого национального наследия и творческого освоения передового опыта советской культуры и литературы [Ким, 1959: 146].
Советская литература и особенно творчество Горького были хорошо известны корейцам еще в 20-е гг., в основном через японские переводы. Но с появлением этого постановления ориентация на лучшие образцы советской литературы значительно усиливается. Среди литераторов, в творчестве которых наиболее ярко обнаруживается воздействие советской литературы, прежде всего поэзии Маяковского, был Чо Ги Чхон (1913-1951). В статье, посвященной его творчеству, Л.К. Ким объяснял тяготение Чо Ги Чхона к русской советской литературе тем, что он некоторое время жил и учился в Советском Союзе, а в студенческие годы (1930-1933) даже пробовал там заявить о себе как поэте. В газете «Авангард» («Сонбон»), издававшейся в Хабаровске на корейском языке, были напечатаны его первые стихотворения [Ким, 1959: 150].
После возвращения в Корею Чо Ги Чхон работал журналистом в «Корейской газете» («Чосон синмун»), часто выступал по радио с чтением стихов, делал доклады о советской литературе, переводил стихи советских поэтов — В. Маяковского, Джамбула и др. [Ким, 1959: 146].
Занимаясь популяризацией советской литературы, Чо Ги Чхон одновременно учился и художественному ремеслу. В стихотворениях «Всем Титам и Власам РСФСР», «Прозаседавшиеся», «Маруся отравилась» Чо Ги Чхон увидел, как Маяковский реагирует на важные проблемы политической, социальной, экономической жизни общества. Большое впечатление на него оказали произведения «Стих резкий о рулетке и железке», «Строчки охальные про вакханалии пасхальные», «Не для нас поповские праздники», в которых советский поэт демонстрировал свое воинственное отношение к религии, рассуждал о нравственности и морали, углублялся в сферу личных взаимоотношений и т.д. Именно в стихах Маяковского «Интернациональная басня», «Два не совсем обычные случая», «Баллада об одном короле и тоже об одной блохе», «Баллада о доблестном Эмиле» и других Чо Ги Чхон обнаруживает приемы повествовательности, развернутое и детализированное воспроизведение событий, поступков в жизни персонажей. Стиль, образы, поэтические приемы Маяковского, все,
что формирует его художественный мир, имели такое сильное воздействие на Чо Ги Чхона, что в итоге и определили его поэтическую индивидуальность. В 1947 г. он пишет первую корейскую эпическую поэму «Пектусан». В ней поэт выступает новатором как в тематическом, так и жанровом отношениях, поскольку эпос в его классическом представлении корейской литературе был неизвестен. Этот факт отличает ее от большинства восточных литератур. Но в «Исторических записях Трех государств» Ким Бу Сика (XII в.) в разделе «Биографии» закладывались приемы эпического повествования, которые в дальнейшем развились в средневековой сюжетной прозе. Как пишет, касаясь вопроса об эпосе, исследователь корейской классической литературы А.Ф. Троцевич, «корейский исторический роман, зародившийся в конце XVII в., в определенной степени функционально заменил его» [Троцевич, 1986: 3]. Эпические черты встречаются в стихотворениях жанра каса («песенные строфы»), который возник в XV в., в период изобретения корейского фонетического письма, и бытовал вплоть до конца XIX в. [ЛЭТиП, 2001: стлб. 403]. Эти примеры скорее свидетельствуют о зарождавшихся в национальной литературе элементах эпики, чем о развитой или устоявшейся традиции. Поэтому неудивительно, что «Пектусан» и другие ранние произведения Чо Ги Чхона, как отмечал критик Л.К. Ким, «были несколько необычны для корейских поэтов. Это давало повод некоторым из них отрицать национальный характер поэзии Чо Ги Чхона и считать его советским поэтом, пишущим на темы корейской жизни» [Ким, 1959: 148].
То, что Чо Ги Чхон опирался на уже известный зарубежный опыт, нельзя считать явлением новым для корейской литературы. Как известно, многие молодые поэты, начиная с основоположника новой корейской поэзии Чхве Нам Сона (1890-1954), активно использовали достижения современной японской поэзии, например, форму синтайси (по-кор. синчхеси), построенную на чередовании пяти- и семисложных стихов, а позже свободный стих и стихотворения в прозе. За неимением в корейской просодии акцентного стиха, дольника и силлабо-тоники поэма Чо Ги Чхона написана в подражание неравно-строчию Маяковского (а не японских поэтов) свободным стихом.
Она состоит из пролога, семи глав и эпилога. В ее основу положен один из эпизодов борьбы корейских партизан, сражавшихся под руководством Ким Ир Сена. В 1937 г. отряд под его началом перешел реку Амноган и разгромил японский гарнизон. Описание этого боя с японцами — главная линия сюжета, а в центре поэмы оказался идеализированный образ вождя партизан — Ким Ир Сена.
Жанр поэмы в принципе был уже известен корейским читателям. В 1908 г. Чхве Нам Сон написал лирическую поэму «От моря к юношам». Вместе с ней в литературу пришло представление о поэте как единственном подлинном творце и преобразователе мира. Романти-
ческая поэтика принесла новую концепцию личности. Утверждение лирическим субъектом своей самости, индивидуальности в поэме осуществляется через развитие антиномии «я»/окружающий мир, с которым он находится в конфликтных отношениях. Стремление Чхве Нам Сона выразить предельно эмоциональное состояние лирического героя привело к появлению в корейской литературе монологического типа поэмы.
По иным принципам строится поэма Чо Ги Чхона «Пектусан». В ней происходит смена индивидуального «я», соотносимого с внутренним миром личности, обобщенным «мы», выражающим ценности коллективного, надындивидуального сознания. Такое изменение в организации художественного мира приводит к формированию обособленных сфер «своего», отождествляемого уже, в отличие от поэзии Маяковского, с сугубо национальным, и «чужого», обозначающего то, что враждебно ему.
Идея общности, причастности к историческим судьбам страны, стремление служить интересам народа приводит к усилению в поэме эпического начала. Картина мира в ней существенно отличается от романтической. Если в центре произведения Чхве Нам Сона «От моря к юношам» находится лирический субъект, то теперь это место занимает сфера «своего», противопоставленная сфере «чужого». Мотив единения, сплочения не только доминирует, но и резко противопоставляется мотиву одиночества, устойчивому в лирике символистов, романтиков, модернистов (авангардистов). Границы «своего» мира в поэме простираются далеко за пределы Кореи. К «своему» миру здесь относится и страна на Севере — Советская Россия. Чо Ги Чхон пишет:
Нас почитает не только наш народ [корейский] —
Но и [народы] свободной страны, справедливой страны, которая находится
на Севере...
[Чо Ги Чхон, 1959: 67] (Все стихи даны в подстрочных переводах автора статьи.)
Предпосылки для развития эпичности в корейской поэзии конца 40-х гг. уже наблюдались в пролетарской поэзии 20-х, где в приемах реалистического изображения намечались элементы по-вествовательности. Это можно обнаружить в стихотворениях Ли Сан Хва (1901-1943) «Нищий», «Рикша», «Пусть пойдет дождь», «Ночь в бедной деревушке», в которых поэт, затрагивая социальные проблемы, большое внимание уделяет жизненным реалиям и быту соотечественников.
Сюжет «Пектусана» выстраивается по эпической схеме: общественное благо, в данном случае освобождение страны от японских захватчиков, достигаемое прежде всего героическими действиями исключительной личности — Ким Ир Сена. Это обусловило и
специфику конфликта и его разрешения. Если конфликт в поэме «От моря к юношам» подразумевал его разрешение совершенствованием духовного мира лирического героя, достигаемое индивидуальным и единовременным его действием, то в поэме «Пектусан» он разрешается в движении времени, в героических поступках конкретной личности, но все же и в общей борьбе партизан и всего народа. В поэме «От моря к юношам» духовное совершенствование личности является лишь предпосылкой гармоничного существования, а в «Пектусане» конфликт обусловлен историческими причинами, иноземный гнет нависает над страной, уничтожение врага необходимо для достижения свободы целого народа. Лирическое время в поэме Чхве Нам Сона — личностно, его длительность стягивается к одной ситуации, через которую просматривается вся временная перспектива. Эпическое время в поэме Чо Ги Чхона отличается более длительной протяженностью, включая несколько отдельных эпизодов, рассказывающих о боевых действиях партизан, поступках ряда героев поэмы, а также бытовых сценок. В прологе поэмы автор подробно описывает места, где когда-то происходили бои корейских партизан с японцами, а в эпилоге возвращается к современности, говоря о счастливой жизни новой Кореи. Изображение прошлого и настоящего как единого действия — новый композиционный прием, впервые использованный Чо Ги Чхоном в поэме.
Образ Ким Ир Сена свидетельствует о появлении в пролетарской литературе нового героя, масштаб которого несоизмерим с предыдущими. Если герой классического эпоса только родовой человек, то в поэме Чо Ги Чхона он предстает сразу в двух ипостасях — родовой и частной. С одной стороны, Ким Ир Сен — «возлюбленный сын Кореи», т.е. народа, с другой — глава Демократического фронта, член определенной общественной структуры. Идеализации его образа служат и конкретные эпизоды из жизни, которые подобраны с целью выделить такие черты его характера, как верность долгу, гуманность, мудрость, отвага. Чо Ги Чхон так рисует портрет Ким Ир Сена: он — «несравненный герой», полководец, генерал «с острым как нож взором», «речь которого подобна стали», «клятва которого тверда как меч», смягчает этот суровый образ «живой смех», напоминающий «цветы хамбек» (хамбек — первый весенний цветок). Большое значение приобретают движения и жесты. Особый колорит придает образу описание одежды героя. Чо Ги Чхон пишет: «Полы [его] белого длинного халата хлопают, как сильные крылья». Фольклорные приемы изображения гиперболизуют этот образ, поднимая его до уровня сказочного богатыря. Автор пишет: «[он] Троих врагов-японцев может подбросить вверх», «[он может] распрямить гору Чанпек, // Все складки большой горы собрать в одной руке», «Сразу тысячу ли перелететь» [Чо Ги Чхон, 1986: 12].
Вплетая в словесную ткань повествования фольклорные образы и приемы изображения, Чо Ги Чхон, однако, демонстрирует тот факт, что они утрачивают свою исконную сакральную функцию и превращаются в художественные тропы, призванные поэтически отобразить окружающую действительность. В структуре произведения они выполняют иную конструктивную функцию, чем в фольклоре, и служат в основном именно гиперболизации образов, подчеркнутому выражению поэтической идеи.
Прием сочетания в одном образе сказочного, богатырского и реалистического использовался и в литературах народов Средней Азии в 20-30-е гг. В песнопениях, сказаниях о Ленине этот прием применялся часто и придавал героические черты его образу. «Богатырская» поэтика встречается также в новой китайской поэзии. И в ней для героизации известных политических личностей использовались основные композиционные принципы и изобразительные приемы старинных преданий и легенд. Например, в поэме Вэнь И-до «Дух Южного моря» («Наньхай-чжи шэнь») появился образ Сунь Ят-сена как сказочного богатыря, словно пришедший из народных преданий.
Чо Ги Чхон в поэме обрабатывает легенду, в которой говорится, что в огромной пещере на горе Пектусан бойцы готовятся к борьбе, они точат свои мечи и ждут только приказа «хозяина гор». В данном случае под «хозяином гор» подразумевается, конечно, Ким Ир Сен. Представление о «хозяине гор» связано с древними корейскими верованиями и культами покровителей. Горы наделялись магической силой и считались в то же время местом пребывания духов мифических предков, т.е. имели своих хозяев.
В самом сердце Пектусана есть огромная пещера. Есть там и солнце, и луна, и сверкают звезды. Есть там обширные знания.
В сердце пещеры несколько тысяч храбрецов беспрерывно точат мечи,
Точат мечи о скалу,
Ждут, когда придет приказ.
Настанет время, и как только придет приказ,
Как только придет приказ,
Тут же распахнутся каменные ворота,
Как только распахнутся каменные ворота,
Храбрецы как удар молнии [врагов] сметут.
Как только храбрецы [врагов] сметут,
На этой земле наступит свобода,
Японцы будут наголову разбиты.
[Чо Ги Чхон, 1986: 26-27]
В поэме Чо Ги Чхона и прямо используются старые поверья, связанные, например, с тем, что партизаны верят в оберегающую силу усопших. Идея разрушения всего старого и построения ново-
го мира не затронула, однако, традиционное почтительное, даже благоговейное отношение их к могилам. По старинной корейской традиции, люди обычно просили путников или дровосеков не трогать камни на могилах и деревья вокруг них, считалось недопустимым кощунством тревожить последнее пристанище мертвых. Комиссар партизанского отряда Чор Хо, хотя и должен придерживаться атеистических взглядов, в душе все же не нарушает эту традицию, он мысленно обращается к путникам с благочестивой просьбой, объясняя это следующим образом:
На эти деревья, дровосек,
Ты обязательно внимательно смотри:
Знай, души наших павших бойцов
Эти деревья охраняют.
Непременно будь осторожен и не смей [трогать] камни вдоль дорог:
Это кости наших бойцов.
Знай, под этими камнями [покоятся] спящие души бойцов!
[Чо Ги Чхон, 1959: 95]
Предшественники Чо Ги Чхона по пролетарскому цеху практически не обращались к старым поверьям, эти тенденции были присущи в основном корейским романтикам, например Ли Сан Хва. В этом смысле автор «Пектусана» делает шаг вперед, он использует поверья, как ни странно на первый взгляд, для усиления образа Чор Хо — комиссара партизан, выделения высоких идейно-нравственных качеств нового для корейской литературы героя.
Информативно-агитационной манере повествования, переходящей порой в «прозаическое» и детальное описание быта, житейских будней и боевых атак, конечно, требовалось и начало лирическое, чисто эмоциональное. Насыщенная новой образностью и понятиями, современной политической, иностранной, военной лексикой, поэма Чо Ги Чхона все же нуждалась в комментарии для малограмотного читателя, для которого в основном и была предназначена. И здесь важную роль поэт отводит народной песне, вернее, важному ее компоненту — напевности и мелодичности. Если корейские поэты 20-х гг. использовали народные песни для демонстрации преемственности, традиции, для приближения новой поэзии к вкусам корейцев, то Чо Ги Чхон рассматривал их не только с эстетической точки зрения, но и с идеологической. В «Пектусане» они и усиливают национальный колорит поэмы и ее патриотическое звучание, и выражают настроения определенной социальной среды (бедноты), утверждают мысль о народном характере партизанского движения. В этом проявляется классовый подход пролетарского поэта к народным песням:
Играя на дудочке и напевая песню, я плыву по реке.
Уже остались позади тысячи ли.
Не останавливаясь [плыву], вслед за облаком, что миновало гребень горы, Е-хе, Е-хе, не останавливаясь, плыву.
[Чо Ги Чхон, 1959: 102]
Или другая песня:
Уносит, уносит, Что-то лодку уносит, Что-то косяк рыб уносит.
[Чо Ги Чхон, 1986: 59]
Фольклорно-литературное взаимодействие, которое мы наблюдаем в поэме, не было новым явлением. Эта форма художественного новаторства принадлежит поэтам 20-х гг., главным образом Ким Со Волю (1903-1934), и проявилась, например, в стихотворениях «Призывание души», «Кукушка» и других. К таким произведениям относится и стихотворение «Нонгэ» Пён Ён Ро (1898-1961), в котором поэт эпический сюжет обработал лирически. Чо Ги Чхон использует изобразительные приемы и средства народной поэзии как для привлечения массового читателя, так и для снятия барьеров между произведением и жизнью, идеалом и живым образом. Но это не означает, что поэт пришел к созданию достоверных, психологически сложных образов. Например, достаточно схематично выписаны фигуры партизан, которые предстают как идеальные, бескомпромиссные, возвышенные личности. Это комиссар Чор Хо, связной Ём Нам, боец Сок Чун, девушка-партизанка Кот Пун. Примеры идеализации образов командиров и бойцов поэт находил в советской литературе. В статье «Поэзия Чо Ги Чхона» Л.К. Ким пишет: «В создании образа положительного героя Чо Ги Чхону значительно помог опыт советской литературы, особенно произведения, посвященные гражданской войне, главные герои которых — командиры, комиссары — руководители нового типа. Это Левинсон ("Разгром" Фадеева), Чапаев ("Чапаев" Д. Фурманова), Кожух ("Железный поток" А. Серафимовича)» [Ким, 1959: 159]. Но перечисленные персонажи не идеализированы. Зато в советской литературе первого послевоенного десятилетия идеальных героев было сколько угодно.
О влиянии тогдашней советской литературы свидетельствует следующий отрывок, в котором поэт показывает, как командир партизан во время короткой передышки между боями повышает свои знания:
И в эту ночь, глубоко вникая в [смысл] строк, [он] постепенно осознавал: «Партизаны Советского Союза» — Чапаев, Щорс, Лазо... Как они воевали!
[Чо Ги Чхон, 1959: 67]
Такая прямолинейность, схематичность психологии персонажей свидетельствует о том, что духовный мир еще не стал основным объектом художественного исследования Чо Ги Чхона. На данном этапе через новую концепцию личности корейский поэт стремится выразить общественный идеал. Образ Ким Ир Сена в поэме постепенно эволюционирует к «образу-символу». Подобно героям классического героического эпоса он выступает не только освободителем от чужеземных врагов, но и в роли поборника социальной справедливости, нравственных норм жизни. В поэме это отражено в сценах осуждения экспроприации партизанами коров у крестьян, корысти городских торговцев и в других эпизодах.
Чо Ги Чхон, показывая незыблемость традиционных социально-нравственных норм, в то же время утверждает мораль, основанную на принципах классовой справедливости, что было вполне естественно. Но в поэме идеи социального антагонизма заглушаются более глубокими идеями общечеловеческого, гуманистического звучания. Представление о смерти за родину как священном долге каждого корейца, понятие о человеческом достоинстве — все это, безусловно, обогатило содержание пролетарской литературы, которая до того момента отличалась примитивностью и однобокостью в описании жизненных явлений и конфликтов. Наряду с воспроизведением социальных, психологических, идеологических особенностей времени поэт стремится к детальному изображению быта, частных сторон жизни. Например, Чо Ги Чхон подробно описывает голод и нищету, тяжелую долю крестьян, вынужденных наблюдать «сладкую жизнь» колонизаторов и питаться корнями травы «чык», или, в частности, отправку в Японию выращенного корейцами риса («огромные склады, на вокзалах и портах / всюду громоздятся горы риса» [Чо Ги Чхон, 1986: 19]). Все это свидетельствует о том, что в художественном мышлении Чо Ги Чхона понемногу формируется понятие социального детерминизма.
Резкое разделение героев поэмы на положительных и отрицательных, прямолинейное столкновение добра и зла свидетельствуют о влиянии не столько советской литературы, сколько фольклора. Антитезы способствовали выделению героического в поступках положительных героев и низкого в действиях врагов. Противопоставление «своего — чужого», «соотечественника — врага», подчеркивающее непримиримый характер борьбы корейцев с японскими оккупантами, коррелирует с архаичными моделями мировосприятия корейцев, с мифами и легендами. Автор книги о героическом эпосе Б.Н. Путилов пишет: «Конфликтное взаимодействие двух противостоящих миров — "своего" ("мы") и "чужого" ("они"), восходящее к архетипической составляющей человеческого сознания и обнаруживаемое в мифе, составляет важнейшую особенность пространства
в героическом эпосе» [Путилов, 1988: 23]. С приемами сказочного повествования сближает корейскую поэму и ее финал, где враг повержен и справедливость торжествует.
Органической частью «своего» мира у Чо Ги Чхона выступает природа. В поэме ее образ предстает во всей зримости, с географической конкретностью, но в то же время он окрашен особым лиризмом. Это гора Пектусан, озеро Чанзи, скалы Сабальбон, река Амноган, пролив Корейский пролив, хребет Чанпек, которые в совокупности дают панорамное изображение Кореи. Пейзаж, сотканный из подчеркнуто контрастных элементов, как, например, «волны озера Чанзи, достающие облака в небе» или «вековые корни хребта Чанпек», несет в себе эпическую характеристику. Горы становятся композиционным и семантическим стержнем пейзажа, символизирующим вечность, стойкость, непоколебимость героев перед любым врагом, а Пекту-сан — обобщенным символом родины.
Главной отличительной особенностью «образа врага» в поэме становится его полная дегуманизация, отсутствие в нем человеческих черт. Чо Ги Чхон называет японцев презрительными словами «твари», «злобные враги». Все японское обретает резко отрицательное значение, а слова «император», «самурай», даже «песня "Кусаци Оитоко"» становятся бранными. Такие реалии колониальной жизни, как «полицейский участок», «японский гарнизон», «карательный отряд», «японские застенки», призваны служить не только передаче тяжелой атмосферы корейской действительности, но и энергичному утверждению уже исторически устоявшегося образа врага. Япония подчеркнуто именуется «чужой землей», выступает средоточием зла.
Эпическое повествование в «Пектусане», которое движется за счет действия, вместе с тем соответственно протяженности его во времени привело к увеличению количества диалогов. В поэме они имеют пространный характер и занимают значительное место, например диалоги Ким Ир Сена с партизанами в четвертой главе [Чо Ги Чхон, 1986: 41, 43], диалог в полицейском участке в шестой главе [Чо Ги Чхон, 1986: 62, 63] и др. Но есть и краткие диалоги, как, например, Чор Хо с Кот Пун:
«Товарищ Кот Пун,
Далеко ли гектограф?»
«Не беспокойтесь, —
Говорит она, —
Он спрятан у источника под камнем».
[Чо Ги Чхон, 1986: 23]
Поэт довольно живо описывает героизм партизан во время боевых стычек с японцами. Возгласы «ура!», «вперед!», «ах!», звуки
ружейных выстрелов, взрывы бомб и ручных гранат, очереди стреляющего пулемета, стоны раненых бойцов передают драматические моменты батальных сцен. Самой напряженной, кульминационной точкой в повествовании становится штыковая атака партизан, которая вызывает лишь бессильный и ожесточенный рёв японцев. Решимость уничтожить врагов выражается в их эмоциональных призывах: «Не упустим [живым] ни одного японца!», «Не оставим [живым] ни одного японца!», «Стреляйте! За наших погибших бойцов!», «Стреляйте! За свободу и независимость!» и др.
Наряду с событийностью и использованием диалогов в поэме наблюдается внимание к миру чувств и поступков отдельных героев. Определенный романтический настрой придают поэме лирические отступления, посвященные любовным переживаниям партизанки Кот Пун, влюбленной в комиссара Чор Хо. Здесь важную роль играет пейзаж, который сопрягается с душевным состоянием героини. Ручей, цветы в воде, сама девушка, вылавливающая их из ручья, эмоционально диссонируют с возвышенным, пафосным тоном поэмы, чем-то напоминая любовную сценку из классического романа. Обычно в таких произведениях любовь описывается на фоне весеннего пейзажа, когда природа, наполненная пьянящим ароматом свежести и яркими красками, не только оттеняет чувства и переживания героев, но и несет в себе определенную символику. Чо Ги Чхон следует традиции, и его «поток» в поэме становится символом быстротекущего времени, вечно обновляющейся природы, а «цветы» — символом мимолетности молодости, чувства, да и всей жизни. Идеализации образа Кот Пун служит упоминание о том, что она в детстве читала популярные произведения корейской классической литературы «Повесть о Сим Чхоне» и «Повесть о Чхун Хян», в которых ярко живописуются подвиги или душевная стойкость главных героинь. Здесь прием литературной аллюзии призван подчеркнуть такие качества Кот Пун, как верность в любви, преданность слову, готовность стойко переносить тяжелые испытания.
В лирической поэме «От моря к юношам» Чхве Нам Сон также использует традиционную систему скрепления текста: отсылки к историческим и легендарным персонажам императорам Циньшиху-анди и Наполеону, популярному образу горы Тайшань. Но в поэме «Пектусан» традиционные приемы изобразительности и выразительности, такие как «тысяча ли», «цветы хамбек», «ключевая вода», «цветы чиндалле» и другие, сочетаются с новыми, такими как слова «демократия», «агрессия», «марионетка», «гектограф», «политрук», «листовка», «маузер» и др. Языковые особенности времени проявляются в использовании новых обращений: «Друзья и братья!», «Товарищи!». Процесс формирования новых идеологических и эсте-
тических тенденций наблюдается в использовании новых эпитетов, метафор, синтаксических параллелизмов, олицетворений и гипербол. Так, у Чо Ги Чхона появляются метафоры «корабль воспоминаний», «кинжал возмездья», «путь возмездья», «ночь скорби», «метель — подруга партизан», «путь страданий», «гробовое молчание», «[букв. "высокое"] немое молчание», «знамя сопротивления», «огонь воз-мущенья», «костер войны», «меч справедливости». Наряду с традиционными сравнениями типа «красива как цветок», «бела словно пудра», «волны Чанзи словно белые тигры» поэт дает новые: «кисть словно острие штыка», «штыки сверкают как молнии», «взгляд как кинжал», «земля тверда, как замороженная береза», «туман словно белое овечье стадо», «брызги волн подобны слезам корейцев [простого народа]», «толпа словно ночное море» и другие. Дружеское рукопожатие друзей поэт ставит в ряд сравнений:
[рукопожатья] Чисты как улыбка ребенка,
Неустанны как материнская любовь,
Горячи как солнце на экваторе,
Верны как боевые друзья!
[Чо Ги Чхон, 1986: 24]
Олицетворения у поэта связаны в основном с явлениями и объектами природы. Например, в тексте встречаются такие, как «метель горько плачет», «метель как зверь бесится», «туман нащупывает тропки», «реки и горы плачут», «туман гладит», «бурные волны дрожат от гнева», «Пектусан развевает седые волосы» и др. Гиперболизации в основном подвергаются пространство и время: «разнеслось на три тысячи ли», «тысяча лет», «мгновенье как тысячелетье».
Но на определенных этапах содержание поэмы менялось в связи с изменением политической ситуации в стране или с событиями на международной арене. Если сравнить текст поэмы, изданной в 1959 г. «Издательством союза писателей Кореи», с выпущенным в 1986 г. издательством «Художественная литература» в Пхеньяне, то можно увидеть значительные расхождения. Они, безусловно, были вызваны охлаждением, возникшим в эти годы между КНДР и Советским Союзом. Поправки носили разный характер. Например, из стихотворной строки могли выпасть слово или отдельные слова:
Вижу демократическую Северную Корею.
[Чо Ги Чхон, 1959: 141]
Вижу демократическую Новую Корею.
[Чо Ги Чхон, 1986: 80]
Или:
Встретил советскую освободительную армию.
[Чо Ги Чхон, 1959: 139]
Встретил прославленных партизан...
[Чо Ги Чхон, 1986: 78]
Или:
Теперь бойцы Северной страны, Умирая за эту страну, Принесли с собой свет возрождения, [замечательное] Настоящее освобождение.
[Чо Ги Чхон, 1959: 6]
Теперь бойцы Армии сопротивления, Умирая за эту страну, Принесли с собой свет возрождения, [замечательное] Настоящее освобождение.
[Чо Ги Чхон, 1986: 4]
Замена «Советской освободительной армии» на «прославленных партизан» и «Северной страны» на «Армию сопротивления» меняла содержание поэмы. «Бойцы Северной страны» — это поэтический образ советской Красной армии, которая освобождала Корею в 1945 г. Новая редакция говорила о том, что освобождение принесли «бойцы Армии сопротивления», т.е. сами корейцы. Еще в начале японской колониальной экспансии всё, что носило антияпонский характер, называлось «сопротивлением» или «сопротивлением Японии» (ханыл).
В новой редакции поэмы местами изъяты одна или несколько стихотворных строк. Например, в позднем тексте поэмы в четвертой главе (с. 38) отсутствует строка, в которой говорилось о «стране на Севере» — Советском Союзе:
Но и [народы] свободной страны, справедливой страны,
которая находится на Севере.
[Чо Ги Чхон, 1959: 67]
В поздней редакции поэмы там же выпал целый отрывок (цитированный выше), восхвалявший героев гражданской войны в Советской России:
«Партизаны Советского Союза» — Чапаев, Щорс, Лазо. Как они воевали!
[Чо Ги Чхон, 1959: 67]
В тексте поэмы, изданной в Пхеньяне в 1959 г., есть отрывок, где поэт не только восторженно говорит о Советском Союзе, но и восхищается Сталиным:
Возглавляемый дружеским Советским Союзом, [Благодаря] Искренним действиям [воле] Сталина,
Устанавливается новый порядок в мире,
И меч справедливости
Падет на агрессивных марионеток!
[Чо Ги Чхон, 1959: 134]
В более поздней редакции поэмы эти строки исчезли. Этот отрывок выглядит теперь так:
Вместе с народом
Наша сила становится больше!
И меч справедливости
Падет на агрессивных марионеток!
[Чо Ги Чхон, 1986: 75]
Несмотря на риторику, обилие прозаизмов, политических лозунгов поэт все же сумел придать эмоциональную и стилевую объемность даже явно тенденциозному, идеологически плоскостному повествованию.
Поэма «Пектусан», таким образом, формируется под воздействием двух факторов — идейно-эстетического опыта советской литературы и национальной традиции. Она не только становится своеобразной художественной летописью героической борьбы корейского народа, но и служит идеологическим оружием воздействия на сознание масс, формирования нового общественного идеала. В отличие от стихов поэтов группы «Голубой олень» (1946), которые использовали поэтику, связанную с традиционными религиозно-философскими представлениями, национальная самобытность поэмы Чо Ги Чхона выражается в глубинных связях с эстетикой народной жизни и с поэтикой фольклора, сохранившими духовно-культурные традиции корейцев. Она выражается и в высоком пафосе гражданственности при показе национальной жизни и раскрытии характера главного героя. Мифы и легенды, народные песни начинают работать на создание современного мифа, образа нового супергероя-вождя. Древние представления модернизуются в соответствии с новейшей для Кореи идеологией, на тот момент прогрессивной: тогда будущий коммунистический диктатор Ким Ир Сен боролся за освобождение страны. Эпизация его образа стала новым словом в литературе Кореи. С одной стороны, называя Ким Ир Сена «несравненным героем-полководцем», Чо Ги Чхон выразил народные представления об идеале, веру в силу человеческого разума и духа, а с другой — заложил такие идеологические штампы, как «истинный сын», «совесть», «опора», «вера», «надежда», которые в дальнейшем стали каноническими.
Список литературы
Ким Л.К. Поэзия Чо Ги Чхона // Корейская литература: Сб. статей. М., 1959.
Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. Л., 1988. Троцевич А.Ф. Корейский средневековый роман. М., 1986. Чо Ги Чхон. Пектусан. Поэма. Пхеньян, 1959 (на кор. яз.).
А^А|. Й^. 1959. Чо Ги Чхон. Пектусан. Поэма. Пхеньян, 1986 (на кор.яз.). А^А|. Й^. 1986.
Сведения об авторе: Аманова Гулистан Абдиразаковна, канд. филол. наук, г. Ташкент.
