CC BY
108
R e f e r e n c e s
1. Uchenova V. V. Metod i zhanr: dialektika vzaimodeistviia // Metody zhumalistskogo tvorchestva / Pod. red. V. M. Gorokhova. - M.: Izd-vo Mosk. un-ta, 1982. - S. 75-89.
2. Tertychnyi A. A. Analiticheskaia zhurnalistika: ucheb. posobie. dlia stud. vuzov. - M.: Aspekt Press, 2010.
3. Duden. Das Fremdwörterbuch. - 10. Aktualisierte Auflage. Der Duden in zwölf Bänden - Band 5. Hrsg. von Matthias Wermke. - Mannheim, Zürich: Dudenverlag, 2010.
4. Lukina M. M. Tekhnologiia interv'iu. - M.: Aspekt Press, 2003. [Elektronnyi resurs]. Rezhim dostupa: http://evartist.narod.ru/text5/36.htm (data obrashcheniia: 20.09.2015).
5. Interv'iu // Entsiklopediia / Fond znanii «Lomonosov» [Elektronnyi resurs]. Rezhim dostupa: http://www. lomonosov-fund.ru/enc/ru/encyclopedia:0127992 (data obrashcheniia: 10.10.2015).
6. Shchitova D. A. Interv'iu kak sposob sozdaniia imidzha / Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universi-teta. Filologiia. - Tomsk: TGU. - № 4 (20). - 2012. - C. 146-153.
7. Makurina O. A. Imidzh «zvezdy» i «zvezdnoe» interv'iu [Elektronnyi resurs]. Rezhim dostupa: http:// privately.ru/1146872534-imidzh-zvezdy-i-zvezdnoe-intervju.html (data obrashcheniia: 10.10.2015).
8. Kurz J., Müller D., Pötschke J., Pöttker H., Gehr M. Stilistikfür Journalisten. 2. Erweiterte und überarbeitete Auflage. - Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften, Springer Fachmedien Wiesbaden GmbH, 2010.
9. Alekseev I. E. Voprositel'noe predlozhenie v iakutskom iazyke. - Iakutsk: Kn. izd-vo, 1982.
10.Grammatikasovremennogo iakutskogo literaturnogo iazyka. Sintaksis.-T.2.-Novosibirsk: «Nauka», 1995.
11. Alekseev I. E. Otvetnyi komponent dialoga v iakutskom iazyke. - Novosibirsk: «Nauka», 1990.
12. Petrov N. E. Sintaksicheskie sredstva vyrazheniia modal'nosti v iakutskom iazyke. - Novosibirsk: «Nauka», 1999.
^Hir^r
УДК 821.512.157.09
А. А. Бурцев
ВОСПРИЯТИЕ И РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В ЯКУТИИ
Целью работы является исследование международных связей якутской литературы и вопросов функционирования произведений зарубежной литературы в Якутии. Прежде всего, в статье рассматриваются факты типологических схождений между памятниками якутской эпической поэзии (олон-хо) и ранними формами эпоса народов мира. В частности, идея целостности мировой культуры находит убедительное подтверждение на материале типологических параллелей между древнескандинавской «Старшей Эддой» и якутскими олонхо. Немаловажное значение приобретает восприятие выдающихся произведений зарубежной классической литературы в «большом времени» (М. Бахтин), их роль в
БУРЦЕВ Анатолий Алексеевич - д. филол. н., проф. каф. русской и зарубежной литературы филологического факультета СВФУ им. М. К. Аммосова. E-mail: anatoly _burtsev44 @mail.ru
BURTSEV AnatoliyAlexeevich - Doctor of Philology, Professor at the Department of Russian and Foreign Literature of the Faculty of Philology, North-Eastern Federal University named after M. K. Ammosov. E-mail: [email protected]
становлении и развитии творчества как отдельных писателей, так и всей якутской литературы. Уже первые якутские писатели (Кулаковский, Софронов) активно разрабатывали традиционные образы и мотивы, восходящие к зарубежной литературе. Творческая рецепция Шекспира присутствует в произведениях Ойунского: трагедии «Гамлет» в драматической поэме «Красный Шаман», трагедии «Макбет» в повести-предании «Кудангса Великий». Опыт мировой литературы нашел отражение в жанровой системе якутской литературы. В ней получили прописку такие классические формы, как баллада, дума, элегия, эпистола, сонет, рубаи, роман-эпопея. Современные якутские писатели успешно используют творческие принципы, первоначально сформировавшиеся в зарубежной литературе (например, внутренний монолог, «поток сознания» и другие). Наконец, значительный интерес представляют переводы произведений зарубежных писателей на якутский язык, а также сценическая судьба мировой классики в театрах Якутии. Основной вывод автора заключается в том, что духовное развитие народа саха во все времена сопровождалось глубоким интересом к художественному опыту других народов.
Ключевые слова: диалог культур, международные связи якутской литературы, компаративистика, целостность мировой литературы, реализм, жанровая система, «диалектика души», «поток сознания», художественный перевод, рецепция.
A. A. Burtsev
Perception and Distribution of Foreign Literature in Yakutia
The aim of this article is to study international relations of Yakut literature and the functioning of foreign literature in Yakutia. First of all, the article observes typological similarities between the Yakut epic poetry (Olonkho) and various forms of the world eposes. In particular, the idea of the integrity of world culture is confirmed by typological parallels between the ancient Norse Elder Edda and the Yakut Olonkho. The article further discusses how classical world literature masterpieces are perceived in the «big time» (M. Bakhtin), as well as their role in the development of individual authors and the Yakut literature in general. Even the first Yakut writers (Kulakovsky, Sofronov) used both traditional images and motifs from foreign literatures. The creative perception of Shakespeare is present in the works of Oyunsky: Hamlet in The Red Shaman dramatic poem; Macbeth - in Kudangsa the Great story-legend. The world literature practice influenced the genre system of the Yakut literature. It got such classical forms as the ballad, reflection, elegy, epistle, sonnet, rubai, epic novel. Modern Yakut writers successfully use creative principles, originally having taken shape in the foreign literature (for example, the internal monologue, «stream of consciousness», and others). Finally, a significant focus is made on the translations of foreign literatures into the Yakut language, as well as the staging of world classical plays in Yakut theatres. The main conclusion is that the spiritual development of the Sakha people has always had a strong interest in the artistic practices of other peoples.
Keywords: cultural dialog, international relations of Yakut literature, comparative studies, the unity of world literature, realism, system of genres, «the dialectics of the soul», «stream of consciousness», literary translation, reception.
Введение
Якутская литература со времени своего зарождения и до наших дней никогда не была замкнутым феноменом. История народа саха показывает, что его духовное развитие во все времена сопровождалось глубоким интересом к художественному опыту других народов.
Якутия исторически складывалась как территория диалогов и симбиоза культур, языков, народов. Сегодня не вызывает сомнений тот факт, что предки якутов имели тесные связи с народами Южной Сибири и Центральной Азии. Более того, современная наука располагает данными, свидетельствующими о культурных контактах древних обитателей Северо-Восточной Азии с аборигенами Северной Америки. Эти материалы подтверждают вывод академика А. П. Окладникова о том, что «неолитическая культура Якутии занимала особое место в мировой культурной истории каменного века уже как посредник между древнейшими культурами Старого и Нового Света» [1, с. 130].
Среди письменных источников, имеющих непосредственное отношение к ранней истории тюрков и, в частности, к вопросу о генезисе народа саха, можно назвать «Сборник летописей» средневекового персидского ученого Рашид-ад-дина, «Сокровенное сказание монголов», «Историю монголов» П. Карпини, «Золотое сказание» Л. Данзана и некоторые другие тексты.
После присоединения Якутии к Российскому государству сведения о северном крае, быте и культуре якутов стали постепенно распространяться за границей. Основанная в XVIII веке по инициативе Петра I Академия наук организовала ряд экспедиций с целью изучения истории и географии Сибири. В числе участников этих северных экспедиций, осуществлявших не только естественнонаучные исследования, но и собиравших этнографический и фольклорный материалы, были служившие в России датчане В. Беринг и М. Шпанберг, шведы С. Ваксель и П. Ласиниус, немцы И. Гмелин и Г Стеллер. В конце XVIII века в Якутске оказалась группа японцев, потерпевших кораблекрушение у берегов Алеутских островов. Один из них, Дайкокуя Кодаю, интересовался фольклором, обычаями, бытом якутов. Его записки стали основным источником для книги японского писателя Я. Иноуэ, посвященной одиссее капитана Кодаю и его товарищей [2].
В 1831 г. немецкий поэт-романтик А. Шамиссо написал поэму «Изгнанники». Она состояла из двух частей: первая представляла собой вольный перевод поэмы К. Рылеева «Войнаровский», вторая была посвящена А. Бестужеву, отбывавшему ссылку в Якутии. Шамиссо создал на фоне северного края, где «царствуют зима и лед», образ гордого и одинокого изгнанника, страстно пророчившего неизбежность возмездия.
В 1851 г. появилась первая грамматика якутского языка, написанная на немецком языке академиком О. Бётлингком. В конце XIX века большую роль в изучении этнографии и фольклора якутов сыграли немец Р. Маак, поляки В. Серошевский и А. Шиманский. Так складывались предпосылки для культурных связей Якутии с зарубежными странами.
Широкие возможности для международных культурных контактов, для взаимосвязей и взаимообогащения национальных литератур открылись в XX столетии. Неоценимое значение для становления и развития якутской литературы имела великая русская литература. Этот вопрос в той или иной степени изучен специалистами [3-6].
Международные связи якутской литературы
Наряду с благотворным влиянием русской словесности нельзя не признать роли зарубежной литературы. В апреле 1928 г. в приветствии ко II съезду сибирских писателей замечательный французский художник слова Р. Роллан писал: «В то время, как старая земля справляет весну, я слышу восходящий могущественный концерт новых голосов, хор народов, которые безмолвствовали в продолжение угрюмой зимы веков. Сколько сокровищ души, сколько сокровенности сердца накопилось в этом молчании, и все это теперь свободно прозвучит под ясным небом». Французский писатель «грезил об огромной симфонии земли, где бы все народы, все расы соединили свои радости, горести, надежду и веру в мощные аккорды, многообразные, как море» [7, с. 223].
Сегодня, когда в начале третьего тысячелетия человечество начинает осознавать себя единым целым, когда новое мышление завоевывает весь мир, рассмотрение якутской истории, как и любой другой национальной литературы, без попытки ее включения в широкий контекст было бы неполным и недальновидным. Глубоко прав был Г. С. Сыромятников, когда утверждал, что «настала пора переходить к изучению явлений родной литературы в их отношениях с явлениями других литератур, чтобы глубже понять как ее историческое место и роль, так и стоящие перед ней задачи» [8, с. 12]. Эта проблема является одной из самых актуальных в современном литературоведении. Ее разработка возможна, на наш взгляд, по трем основным направлениям [9]. Во-первых, целесообразно рассмотрение фактов типологических схождений между памятниками якутской эпической поэзии (олонхо) и ранними формами эпоса народов мира, а также между творчеством якутских писателей и их зарубежных собратьев по перу [10]. Во-вторых, немаловажное значение приобретает восприятие выдающихся произведений зарубежной классической литературы в «большом
времени» (М. Бахтин), изучением их роли в становлении и развитии творчества как отдельных писателей, так и всей якутской литературы [11]. В-третьих, значительный интерес представляют переводы произведений зарубежных писателей на якутский язык и их сценическая судьба.
Постановка и попытка решения проблемы международных связей якутской литературы невозможны без использования принципов историко-типологического анализа. Сравнение художественных феноменов является очень продуктивным способом исследования как отдельных произведений, так и целых национальных литератур. Предпосылкой успешного действия сравнительного метода служит отказ от разного рода теорий типа «замкнутых цивилизаций» или «закупоренных сосудов», возрождающих тезис о культурном изоляционизме, и, напротив, признание целостности мировой культуры.
Старая компаративистика, усматривая причины сходства художественных явлений исключительно в непосредственных связях и влияниях, каких-то контактах, «бродячих сюжетах», мифологических «архетипах» и т. д., не учитывала то обстоятельство, что сходства в сфере художественного творчества могут быть вызваны совпадением социальных условий, единством исторических судеб народов, общностью стадий историко-культурного развития.
Культурные, и в частности, литературные, связи между народами и странами, какой бы фрагментарный характер они не носили, существовали издавна, на протяжении всей литературной истории человечества, начиная с ее истоков. А истоки - это устное народное творчество.
Якутские олонхо в контексте эпической поэзии народов мира
Идея целостности мировой культуры находит убедительное подтверждение на материале типологических параллелей между древнескандинавской «Старшей Эддой» и якутскими олонхо. Е. М. Мелетинский обратил внимание на схожее дуальное «устройство» эпического мира в «Эдде» и олонхо, отражающее полярность ценностей и идеалов в мифологическом эпосе [12]. Действительно, в эддических песнях и якутских богатырских поэмах обязательно присутствует «свой» и «чужой» мир: с одной стороны, это добрые «асы» и злые великаны - «ётуны» («Эдда»), с другой - светлые «айыы», обитающие на «средней земле», и представляющие «нижний мир» демоны - «абаасы». Между этими двумя полюсами происходят различные контакты и столкновения, определяющие развитие эпического сюжета.
Существ, подобных «абаасы», можно встретить в эпических памятниках многих народов, в том числе в древнегреческой мифологии. Это циклопы и лестригоны, хотя они, чтобы оказаться участниками текущих событий, изрядно удалены от людей и помещены на отдаленных островах. Полифем, вождь циклопов, имеет божественное происхождение, но он творит «дерзкие дела», поедает своих гостей, спутников Одиссея, которые воспринимают его как «чудовище».
Наряду с классическими чертами, определяющими «этикет» архаических эпических памятников (параллелизмы и повторы, постоянные эпитеты, формулы и т. д.), «Эдда» и олонхо обнаруживают ряд поразительных совпадений. Отдельные мифологические песни «Старшей Эдды» (например, «Прорицание вёльвы») и олонхо («Нюргун Боотур Стремительный») содержат обширные этиологические зачины, повествующие о «ранних временах». Эти эпические прологи изображают во многом идентичный пространственно-временной континиум: картину «первотворения», своеобразный «вертикальный» разрез мироздания, благословенную «среднюю землю», осененную могучим деревом изобилия (Аар-Луук мас - в олонхо, ясень Иггдрасиль - в песнях «Эдды»). В якутских олонхо мировое дерево проливает «белую благодать», образующую молочные озера, в скандинавской мифологии у его корней бьют целебные родники, а с листьев капает живительная влага. Якутское божество Улуу-Тойон, живущее у верхушки дерева Аар-Луук, весьма напоминает скандинавского Одина, так же как белые шаманки, вестницы богов «айыы» поразительно напоминают валькирий из «Старшей Эдды» [12].
В эпической поэзии многих народов представлен образ богатырской девы, обязанный своим происхождением бытовым отношениям периода матриархата. Фигура девы-воительницы получила широкое распространение в кельтском (Айфе, Медб, Эмер) и немецком (Кримхильда, Брюнхильда) героических эпосах. В якутских олонхо традиционный образ воинствующей женщины нашел воплощение в героинях типа Кыыс Нюргун, Кыыс Туйгун, Кыыс Дэбилийэ. В олонхо «Нюргун Боотур Стремительный», как и в немецкой «Песне о Нибелунгах», содержится мотив «героического сватовства». Истории похищения и возвращения похищенных женщин занимают огромное место в эпосе тюрко-монгольских народов Сибири, в эпосе народов Африки, в скандинавском (включая мифологические песни «Старшей Эдды») и ирландском эпосах.
Еще одной частотной фигурой в архаических текстах является чудесный кузнец. Сказания о волшебных кузнецах восходят к начальной стадии развития обработки металлов, когда кузнечное дело было особенно ценимо и окружено суеверными представлениями. В якутском эпосе это образ чудесного кузнеца Кудай Бахсы, в древнегреческом - образ Гефеста, в древнескандинавском - Вёлунда.
Одной из распространенных эпических ситуаций является борьба между неузнанными братьями или отцом и сыном. Этот сюжет известен в героическом эпосе целого ряда народов: ирландском (Кухулин - Конлайх), германском (Хилтебрант - Хадубрант), персидском (Рустем - Сохраб), в якутском (Ала Туйгун - Юрюнг Уолан). Причем в подавляющем большинстве случаев коллективный творец отдает победу отцу или старшему брату. По-видимому, такой исход представляется более драматическим и имеет характер ретардации, то есть способствует активизации внимания воспринимающей аудитории.
К архаической эпике относятся также бурятские улигеры, алтайские, тувинские, хакасские, шорские сказания, а также эпические песни народностей тунгусо-манчжурской языковой группы. С эпическими традициями указанных этносов якутский эпос, возможно, имеет не только типологические, но и генетические связи, ведь все эти народы приняли то или иное участие в этногенезе якутов. К группе архаических памятников относят и африканские эпосы (о Лианжа Нсонго, Фараоне); карело-финские руны, из которых почетный член Петербургской Академии наук Элиас Ленрот составил знаменитую «Калевалу»; нарт-ские сказания Северного Кавказа; скандинавскую «Старшую Эдду». Следы ранней формы эпоса отчетливо проступают и в таких великих памятниках, как «Рамаяна», «Одиссея», «Беовульф», «Гэсэриада». Со всеми из этих текстов якутский эпос имеет типологические параллели, проявляющиеся как в частных мотивах, так и в сюжетно-композиционной и персонажной структурах повествования.
Таким образом, материал якутской эпической традиции обнаруживает многие факты типологических схождений с фольклорными памятниками народов мира. Эти факты типологических связей олонхо с эпическими памятниками других национальных традиций являются свидетельством наличия сходных этапов в историческом развитии народов в далеком прошлом и выражением объективно существующей общности многих процессов мирового литературного развития.
В фольклоре якутского народа были также распространены песни протеста и борьбы, направленные против социальной несправедливости и неравенства людей. В них нередко возникал образ народного заступника и мстителя-бунтаря. Якутские народные песни о Василии Манчаары по своему пафосу во многом близки английским народным балладам о Робине Гуде.
Рецепции мотивов и образов мировой литературы
В начале XX века в условиях общего ускорения темпов исторического развития якутская литература претерпела «ускоренный путь» формирования и становления [13]. Основным стимулирующим фактором, способствовавшим ее «ускоренному» развитию от фольклора до стадии письменной литературы, явилась русская классическая литература. Через ее опыт молодая якутская словесность воспринимала достижения зарубежной литературы.
«Ускоренное» развитие якутской литературы не могло не наложить отпечатка на процесс ее формирования. Многие явления и течения русской и зарубежной литературы возникали в ней не только значительно позднее, минуя последовательные стадии развития, но и фактически одновременно, в сложном диалектическом единстве.
Согласно устоявшемуся мнению, якутская литература не знала ранних нереалистических этапов художественного творчества, и ее развитие началось прямо с реализма. Творческий метод основоположников национальной литературы А. Кулаковского, А. Софронова, Н. Неустроева однозначно трактуется как просветительский реализм. Просвещение как особый этап в развитии идеологии и культуры, а также тип просветителя как деятеля просветительского движения возникли первоначально в странах Западной Европы - Англии, Франции, Германии. Метод просветительского реализма тоже сформировался на материале западноевропейской литературы. То есть признаки Просвещения как идейно-эстетической системы, а также его понятийно-терминологический аппарат восходят к зарубежной литературе.
Собственно просветительские тенденции нашли воплощение в общественно-культурной и литературной деятельности А. Кулаковского, В. Никифорова, А. Софронова. В известном послании А. Кулаковского «Якутской интеллигенции» преувеличение роли интеллигенции сочетается с «отстаиванием интересов народных масс», идея «правильного пути» - с мыслью о «культивизации» якутской нации путем усвоения передовой русской науки и культуры [14]. А. Софронов тоже был страстным приверженцем и пропагандистом русской литературы. Его поэма «Ангел и дьявол» получила высокую оценку М. Горького, подчеркнувшего ее гуманистический и демократический пафос.
Суждения о творческом методе зачинателей якутской литературы нередко выносились сообразно сумме и характеру их идей, общественно-политических взглядов, не учитывая в полной мере специфических, собственно эстетических черт и признаков. Вообще в художественной литературе фактически нет «чистых», монолитных типов творчества. В каждом литературном направлении и персональной модели того или иного художника слова присутствуют черты других направлений и методов. Речь может идти лишь о доминанте, определяющей самый тип творчества писателя. Такой основной доминантой художественного творчества А. Кулаковского или А. Софронова явился реализм: оба они прошли не простой путь от просветительского реализма к реализму критическому. При этом в творческом методе А. Кулаковского ощутимо романтическое начало. Об этом свидетельствуют морально-этические, философские темы его произведений, их жанрово-композиционные особенности («Спор разума и сердца», «Сон шамана»), фольклорные источники («Заклинание Баяная», «Манчаары»), условные формы изображения («Дары Лены», «Сон шамана»). А творчество А. Софронова с его вниманием к внутреннему миру человека, идеалом «естественного» героя и интересом к патриархальному быту вобрало в себя опыт сентиментализма.
Первые якутские писатели активно разрабатывали традиционные мотивы и образы, восходящие к зарубежной литературе. И Кулаковского, и Софронова привлекла, например, тема скупости, к которой обращались Шекспир и Мольер, Пушкин и Гоголь, Бальзак и Диккенс. Кулаковский в поэме «Скупой богач» и Софронов в комедии «От скупого нет наследства» показали типичных представителей якутского патриархально-феодального общества. В то же время типы якутских «скупых богачей» создавались не без влияния классических образцов: если образ скряги из поэмы Кулаковского, в создании которого ощутимая роль принадлежала предметной изобразительности, во многом сродни гоголевскому Плюшкину, то Василий Кымах из комедии Софронова ближе к мольеровскому Гарпагону. Еще один персонаж Софронова - тщеславный Иван Тостощекий из комедии «Обрусевший» - восходит к мольеровскому Журдену. Мольер и Бомарше стояли у истоков жанра социальной комедии, к которой обратился якутский писатель.
Наряду с темой скупости в творчестве зачинателей якутской литературы нашел воплощение мотив демонизма. Образ Демона, который восходит к библейской легенде о падшем
ангеле, восставшем против бога, имеет длительную традицию в мировой литературе. К нему обращались Данте в «Божественной комедии», Мильтон в «Потерянном рае», Гете в «Фаусте», Байрон в «Каине», Франс в «Восстании ангелов».
В 1908 г. Кулаковский перевел отрывок из поэмы Лермонтова «Демон». Ему были близки дух философского сомнения, неудовлетворенность существующим положением вещей, присущие великому русскому поэту. Совершенно иная интерпретация классического образа характерна для поэмы Софронова «Ангел и дьявол». В ней фигура Сатаны приобретает черты злого духа, сеющего раздоры и смуту, вызывающего преступления и войны. Действительно, в этом образе «словно скрещиваются демонические черты с обликом богатыря абаасы из якутского народного эпоса» [15]. Воинствующий антивоенный пафос таких произведений якутских писателей, как «Сон шамана» Кулаковского и «Ангел и дьявол» Софронова, непосредственно перекликается с антимилитаристскими выступлениями зарубежных писателей начала XX века - М. Твена, Э. Золя, А. Франса, Г. Манна, Г. Уэллса.
Тематологические сходства и параллели с зарубежной литературой характерны и для якутской литературы середины - второй половины XX века. В стихах якутских поэтов звучит протест против войны («На тихом океане» и «Стон Хиросимы» И. Гоголева, «Солдат мира» Л. Попова, «Заячьи рукавицы» М. Тимофеева), они поднимают свой голос в защиту народов, отстаивающих свободу и независимость («Китайскому рабочему» и «Лумумба» Элляя, «Товарищ Хо Ши Мин» и «Дочери Вьетнама» И. Гоголева, «За победу корейского народа» и «Сын Чили» Л. Попова, «Дитя Кореи» П. Тобурокова, «На смерть М. Л. Кинга» С. Данилова).
Л. Попов произнес похвальное слово мужественному и трудолюбивому болгарскому народу. Девушка Ангелина стала символом новой Болгарии («Ангелина»). На просторах Фракии ему чудится топот копыт боевого коня Спартака, одержавшего ряд блистательных побед над римскими легионерами («Равнины Фракии»). С. Данилов начинает отсчет дружбы с польским народом «со времен Серошевского и Пекарского» («Песня дружбы»). В унисон с ним Элляй утверждает, что поэзия Мицкевича и музыка Шопена прочно вошли в сознание якутского народа («В Народной Польше»).
Внимание якутских поэтов привлек образ Прометея, широко распространенный в миро -вой литературе (Эсхил, Вольтер, Гете, Шелли, Байрон). Баал Хабырыыс воспроизвел в балладе «Прометеев огонь» впечатляющий облик сожженного фашистами на костре старого партизана, чье горящее сердце зовет в бой советских солдат. Элляй в своей известной поэме, посвященной Н. Г. Чернышевскому, создал пламенный образ «Вилюйского Прометея».
В поэме Баал Хабырыыса «Материнское сердце» возникает величественный образ охваченной горем, но не сломленной Матери, воплотившей черты трех матерей - греческого патриота Никоса, Олега Кошевого и якута Федора Попова, погибших в борьбе с фашизмом. М. Ефимов написал реквием по юному гватемальскому поэту Роберто Маролесу, убитому у себя на родине после возвращения из СССР. Он же подхватил знаменитую строчку из канцоны Петрарки «Моя Италия» - «Иди и требуй: Мира! Мира! Мира!» (поэма «Судьба Земли») и продолжил разработку темы демонизма, начатую А. Кулаковским и А. Софро-новым (стихотворение «Демон»). Р. Багатайский предпослал стихотворению «Оттепель» эпиграф из Рудаки, стихотворению «О моде» - эпиграф из Канта.
Обширные стихотворные циклы на основе впечатлений от зарубежных поездок создали С. Данилов и И. Гоголев. «Глазами якута» смотрит лирический герой С. Данилова на Европу и видит бесчинствующих американских матросов, зловещую тень чужих кораблей, павшую на руины Акрополя и колонны Парфенона, нищенствующих Афродит на фоне античных храмов. Совершенно иные чувства охватывают его в «военном музее Белграда» перед немеркнущим в веках обликом героя, павшего в неравной схватке с фашистами.
Лирический герой И. Гоголева, прощаясь с родиной, мнит себя байроновским Чайльд-Га-рольдом. Роль «сарагосской девы» выполняет в его глазах простая испанская девушка Дель-Рио, мечтающая о свободе родины. Образ романтического «певца свободы» сопровождает
его в Греции, где когда-то Байрона настигла героическая смерть. Он плывет по морю, воспетому Овидием, и ему как будто слышатся размеренные гекзаметры Гомера. Но путь его лежит дальше, через «шесть морей», к «пальмовым берегам» - в Африку, Индию, Индонезию, Вьетнам, Японию. Лирический герой якутского поэта сохраняет беспокойную мятущуюся душу Чайльд-Гарольда, вмещающую в себя скорбь и боль человечества, и фактически предвосхищает переход от «корпоративного», «единичного» сознания к ощущению слитности, единства людей, населяющих нашу планету.
Отдельные инонациональные реминисценции содержатся и в произведениях якутских прозаиков. В повести Н. Габышева «В далеком Амычане» юные герои, начитавшись романов Жюль Верна и Марка Твена, отправляются в опасный поход по горной речке. Автор изображает романтику приключений и преодоления трудностей, совместные радости и тревоги, первые серьезные испытания в жизни. В рассказах В. Федорова ставится тема дружбы между молодежью разных стран. Пафосом интернационализма пронизана новелла С. Данилова «Джек», герой которой мальчик-якут по всем правилам народной дипломатии протягивает руку дружбы своему американскому сверстнику.
В области драматургии крупнейшей попыткой обращения к зарубежной проблематике явилась драма Суорун Омоллона «Перед восходом», посвященная национально-освободительной борьбе народов Африки. Основная идея драмы заключается не столько в неприятии колониализма и расизма, сколько в проповеди «планетарного» единства людей. Вслед за А. Сент-Экзюпери герои якутского писателя осознают, что «все люди - дети одной матери-Земли».
Опыт мировой литературы нашел отражение и в жанровой системе якутской литературы. В ней получили прописку такие классические поэтические формы, как баллада, басня, дума, элегия, эпистола. И. Артамонов, С. Руфов, И. Гоголев с успехом освоили жанр сонета, история которого начинается с итальянского Возрождения. В активе М. Ефимова одна из самых сложных стихотворных форм - венок сонетов. Его цикл «Подари мне весенние зори» включает пятнадцать сонетов. Особенно преуспел в жанре сонета В. Сивцев. Его сборник «Водопад», ставший знаменательной вехой в развитии якутской поэзии, включает пять венков и почти четыреста отдельных сонетов, отразивших общественное и частное бытие народа саха последней трети бурного XX столетия.
В творчестве некоторых якутских поэтов (И. Гоголева, Ф. Софронова, М. Ефимова, Н. Дьяконова) представлены жанры типа рубаи, - восходящих к классической персидско-таджикской поэзии. Поэтический сборник А. Старостина «Скошенная трава» включает три лирических раздела, каждый из которых, в свою очередь, состоит из трех циклов. Такое строение книги напоминает характерный для восточной (фарсиязычной) поэзии «диван» - сборник стихотворений, которые расположены в определенной последовательности. С. Данилов снабдил свой цикл «Маленькие стихи» подзаголовком «Подражание японским», подразумевая поэтическую форму хокку. Н. Харлампьева тоже питает пристрастие к малым лирическим формам, напоминающим древневосточные рубаи или японские танка и хокку.
В якутской литературе представлены основные жанры эпической прозы (роман, повесть, рассказ, художественный очерк) и драмы (трагедия, драма, комедия), сложившиеся первоначально в зарубежной и русской литературе. Роман Н. Мординова «Весенняя пора», в котором на широком эпическом фоне изображена судьба целого народа в переломный период исторического развития, имеет черты романа-эпопеи. Хотя история этой монументальной формы начинается с «Войны и мира» Л. Толстого, зарубежные мастера слова Р. Роллан, Т. Манн, Д. Голсуорси и другие тоже внесли свою лепту в становление и развитие эпопейного жанра.
Современные якутские писатели стараются воспринимать отдельные творческие принципы зарубежной литературы. Показательным в этом отношении является творчество Н. Лугинова. В его произведениях обращает на себя внимание разомкнутая, «центростреми -тельная» композиция, ставшая характерной особенностью литературы XX века. В повести
«Таас Тумус», состоящей из пяти отдельных историй-новелл, жизнь героев раскрывается не последовательно, круг за кругом, эпизод за эпизодом, то есть «центробежно», а «центростремительно», сосредоточиваясь вокруг одного переломного события. К этому решающему моменту посредством ретроспекций и свидетельств других персонажей «подтягивается» вся остальная биография главного героя. Сам по себе прием непосредственного изображения психологического процесса, раскрытие человека «изнутри» был известен в мировой литературе давно. Его с успехом использовал в своих романах английский писатель конца XVIII века Л. Стерн. В XIX веке благодаря усилиям романтиков (Шатобриана, Лофмана) и особенно реалистов (Стендаля, Толстого, Достоевского) внутренний монолог стал эффективным средством анализа «диалектики души» человека. В XX столетии внутренний монолог вылился в «поток сознания» и получил широкое распространение в зарубежной литературе, в творчестве таких художников, как Д. Джойс, В. Вулф, М. Пруст, Т. Манн, Р. Роллан, Э. Хемингуэй, У. Фолкнер и другие.
Н. Лугинов впервые использовал прием внутреннего монолога в раннем рассказе «Айгылла». Уже тогда речь шла не об описательно-детализированной исповеди героя, а об эффективном средстве анализа существенных моментов в развитии сознания героя. Как лирический монолог маленького Нюргуна, всем сердцем ощущающего причастность к событиям времени, была построена повесть «Песня белых журавлей». Следующий шаг в овладении техникой «потока сознания» писатель сделал в повести «Таас Тумус». Внутренняя речь становится средством индивидуализации характера. В первую очередь это относится к образу старого Тойбола, человека философского склада. Его восприятие мира не лишено фаталистического начала, но в то же время проникнуто живыми, пантеистическими чертами. В романе «По велению Чингисхана» и в «Хуннских повестях» писатель тоже активно использует внутренний монолог.
В рассказах Н. Лугинова, посвященных северной тематике, ощущается, наряду с творче -ским освоением поэтических структур фольклора, связь с традицией мировой литературы, в частности, с «Северными рассказами» Д. Лондона. Об этом свидетельствует характер использования образной анималистики в рассказах «Баллада о Черном Вороне», «Кустук», «Зов далеких пастбищ».
Переводы произведений зарубежных писателей
Важнейшим средством международных литературных связей является художественный перевод. По «капиллярам» перевода происходит «обмен здоровой кровью человечества. Это своего рода естественный отбор истинных общечеловеческих ценностей» [16, с. 55].
История художественного перевода на якутский язык еще не создана. Это сама по себе немаловажная проблема. Не претендуя на ее решение, попытаемся прокомментировать переводы на якутский язык произведений зарубежных авторов. По данным отдела краеведения Национальной библиотеки, первое место по количеству переведенных в Якутии произведений иностранных писателей занимает французская литература. Затем следуют английская, китайская, американская, немецкая, монгольская, корейская, вьетнамская, турецкая, польская, индийская литературы. На якутском языке представлены также отдельные переводы произведений венгерских, датских, чилийских, канадских, чешских, словацких, арабских писателей.
Из отдельных жанров переводчики на якутский язык отдают явное предпочтение поэтическим формам. Поистине переводная поэзия, как выразился немецкий поэт-романтик Г. Гейне, «это лунный свет в тумане». Особенно часто переводились стихотворения и поэмы Гете, Шиллера, Гейне, Байрона, Беранже, Потье, Мицкевича, Петефи. Прозаические жанры представлены главным образом рассказом и сказкой. В активе якутских переводчиков произведения Андерсена, Гауфа, Перро, Гюго, Киплинга. Стивенсона, Лондона. Из произведений зарубежных драматургов на якутском языке издавались трагедии Шекспира, комедии Мольера, драмы Шиллера.
Несомненно, что перевод обогащает принимающую литературу, способствует расширению
ее жанровой системы и развитию изобразительно-поэтических средств. При выборе иноязычного текста для перевода основным критерием является эстетическая новизна произведения, решенная по-новому нравственно-философская проблематика. Об этом определяющем факторе хорошо сказал Таллан Бюрэ. В стихотворении «Подражание Байрону» он признался, что его обращение к творчеству выдающегося английского поэта-романтика объясняется «восхищением» его поэтическим мастерством, а также «пресыщенностью» традиционными художественными средствами и «надеждой» заговорить по-новому, «выразить невыраженное».
Говоря о переводах на якутский язык произведений зарубежных авторов, необходимо учесть, что восприятие мировой литературы в основном носит опосредствованный характер, так как якутские переводчики пользуются в своей работе русским языком как языком-посредником. Фактов «прямого» перевода до сих пор мало.
Первые переводы из зарубежной литературы на якутский язык принадлежали П. Ойунско-му. Причем точкой отсчета, по-видимому, послужил «Интернационал», написанный в 1871 г. поэтом Парижской Коммуны Э. Потье. До перевода «Интернационала» из-под пера Ойунско-го вышла «Песня рабочего», написанная им в апреле 1917 г. по мотивам русской «Рабочей марсельезы», а также появились переводы «Песни о Буревестнике» и «Песни о Соколе» М. Горького. На рукописи перевода «Интернационала» стоит дата 7 декабря 1921 г. Но текст песни на якутском языке, напечатанный в газете «Ленский коммунар» 15 декабря 1921 г., стал известен еще до опубликования. Он получил широкий общественный резонанс, исполнением гимна сопровождались собрания и митинги трудящихся. Очевидно, перевод был сделан Ойун-ским с русского текста «Интернационала», принадлежавшего поэту-революционеру А. Коцу. К «Интернационалу» с его пафосом братства и единения тружеников всех стран близки стихотворения Ойунского «Песня свободы» и «Да вознесется слава». Их роднит с поэзией автора «Интернационала», а также венгерского поэта Ш. Петефи лирический герой - собирательный образ несгибаемого революционера, бесстрашного борца за новый мир, сформировавшийся еще в посвященном М. Аммосову стихотворении «Не все ль равно?!»
П. Ойунский как переводчик зарубежной литературы, естественно, тяготел к поэтическим жанрам. В 1924 г., будучи на Кавказе, он перевел на родной язык монолог Гретхен из первой части «Фауста». Песня «Что сталось со мною», которую поет героиня Гете, относится к замечательным образцам лирики в немецкой литературе. Гретхен сидит за прялкой в своей комнате и изливает душу в грустной песне. Все ее существо охвачено любовью к Фаусту. Но любовь в ее сознании оказывается связанной с мыслью о смерти. Какое-то смутное предчувствие заставляет ее думать одновременно о любви и смерти. Перевод из Гете, несомненно, был навеян образом покойной жены поэта. Не случайно Ойунский назвал его «Горечь утраты». Буквально через несколько дней после перевода фрагмента из «Фауста» он написал стихотворение «Любовь моря». В нем тоже присутствует мотив печальной любви, но теперь он получает новую трактовку. Морская стихия ласкает волнами «островерхий Кавказ» и поет ему о своей любви, но его сердце отдано алой звезде новой жизни, засверкавшей над снежными вершинами гор. Наряду со стихотворениями Потье, Петефи и Гете, Ойунскому принадлежит также перевод сказки французского писателя Ш. Перро «Кот в сапогах», выполненный с русского пересказа В. Жуковского.
П. Ойунский придавал принципиальное значение классическому наследию для строительства новой культуры. В феврале 1937 г. он выступил с докладом на торжественном собрании, посвященном 100-летию со дня смерти А. С. Пушкина. Говоря о развитии национальных литератур и задачах якутских писателей, Ойунский заявил, что «мы должны знать всесторонне жизнь и историю нашего народа и его язык, ибо подлинную историю народа нельзя знать, не зная устного народного творчества». Будучи противником национальной замкнутости в сфере культуры, он призвал «овладеть всем культурным наследством прошлых эпох, великими творениями гениев человечества» [7, с. 79]. По его глубокому убеждению, для того чтобы стать настоящим писателем, необходимо овладеть литературным
наследством таких великих художников, как Гомер, Фирдоуси, Руставели, Шекспир, Гете, Байрон, Горький, Толстой, Роллан, Барбюс. Образцом истинно народного поэта в его глазах был Пушкин. Ойунский особо подчеркнул в своем докладе многогранность пушкинского творчества и его мировое значение.
Наследие самого П. Ойунского тоже демонстрирует масштабность его таланта. Широко представлена в его произведениях тема интернационализма. Ряд стихотворений представляет собой живой отклик на волнующие события международной жизни: якутский поэт обращается к китайскому народу с призывом сорвать с себя оковы и проложить путь к «свободе светлой» («Китайскому народу»), его лирического героя тревожит судьба республиканской Испании, вступившей в смертельную схватку с фашизмом («Солдат капитала»). Художественная проза Ойунского тоже содержит произведения с инонациональной пробле -матикой. В рассказе «Александр Македонский» писатель рассматривает на историческом материале проблемы власти и славы, роли личности в истории, имеющие прямое отношение к современности. Рассказ был написан в 1935 г., когда сложные процессы происходили как на международной арене, так и внутри страны. В Европе поднимал голову фашизм, у нас утверждался культ личности и начались репрессии. В этих условиях Ойунский недвусмысленно осудил тиранию и жестокость. Его герой, покоривший многие страны и народы, приходит к осознанию эфемерности славы великого завоевателя и создателя огромной империи. Он сравнивает свою славу, добытую огнем и мечом, с «каплей воды, упавшей в песок». В другом рассказе «Соломон Мудрый» библейские реминисценции использованы автором для проповеди радости жизни, земного счастья и любви, что тоже косвенно свидетельствовало об его оппозиции антидемократическому, античеловеческому режиму. Таким образом, П. Ойунский явился создателем якутской школы художественного перевода и заложил основы искусства перевода произведений зарубежной литературы на родной язык.
Вслед за П. Ойунским значительный вклад в развитие художественного перевода и пропаганду зарубежной литературы в Якутии внесли И. Арбита, С. Кулачиков-Элляй, И. Чагылган, Баал Хабырыыс, Кюн Дьирибинэ, Таллан Бюрэ, Г. Васильев. Особенно следует выделить переводческую деятельность Г. Тарского и С. Руфова.
Г. Тарский явился едва ли не первым якутским профессиональным переводчиком. Наряду с переводами из русской классической и советской литературы, ему принадлежат переводы рассказов Т. Драйзера и А. Зегерс, большого отрывка из романа Р. Роллана «Жан-Кристоф» и сказок Р. Киплинга. Для переводческой манеры Г. Тарского характерно бережное и творческое отношение к оригиналу. Из двух методологических подходов к проблеме перевода - буквального, адекватного прочтения текста или более свободной передачи смысла при естественной отдаленности от оригинала - он тяготел ко второму принципу. В сказках Киплинга, переведенных Г. Тарским совместно с П. Аввакумовым, во многих случаях благодаря использованию фонетических и лексических средств сохранена ритмическая организация и музыка слов оригинала. В английском тексте Верблюд, у которого вырос горб, на каждом шагу твердит «humph» (по-английски «hump» - горб). В русском переводе К. Чуковского использовано звукоподражание «гррб», в якутском переводе это восклицание передано как «бёгдьр». Злючка-Колючка Ёж (англ. Stickly-Prickly Hedgehog) назван в якутском переводе «Абытай-Халахай Адаархай Хатыыкай Дьуос». Словосочетание «зубастая, клыкастая пасть» Крокодила (англ. «musky, tusky month») на якутский язык переведено как «ардьамаан-дьардьамаан айах». Но «непрямой» перевод и вынужденное использование языка-посредника порой приводит к так называемым «двойным ошибкам». В сказке «Слоненок» восклицание «O Bananas!», выражающее крайнюю степень изумления («Вот это да! Вот так так!»), К. Чуковский перевел буквально «Клянемся бананами!», и якутские переводчики повторили эту неточность.
Если Г. Тарский специализировался на переводах художественной прозы, то С. Ру-фов предпочитает переводить поэзию. Вызывает уважение широта его переводческих интересов. В поле зрения переводчика оказались средневековые немецкие шванки, лирика
вагантов, стихотворения и песни Бернса, Беранже, Гейне. Но особое значение имеет его перевод сонетов Шекспира, потребовавший в равной степени творческой смелости и высокой взыскательности.
Переводческий метод С. Руфова, воспринятый им у С. Маршака, заключается в соединении творческой свободы с точностью передачи содержания, духа и стилевой манеры подлинника. Именно поэтому сонеты великого английского поэта в переводах С. Маршака стали фактом русской поэзии, а Шекспир в переводах С. Руфова стал фактом якутской литературы. Незаурядное стихотворное мастерство, высокая текстологическая культура, хорошие «фоновые» знания позволяют оценить его работу над сонетами Шекспира как крупнейший опыт перевода зарубежной поэзии на якутский язык.
Другим выдающимся достижением С. Руфова в области художественного перевода явилась поэма Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре», работе над которой он посвятил 16 лет. На русский язык ее переводили К. Бальмонт, Н. Заболоцкий и другие известные поэты. С. Руфов работал по подстрочному переводу поэмы Руставели на русский язык С. Иор-данишвили. После завершения своего титанического труда он испытал сложную гамму чувств: прежде всего, как он сам выразился, «прекрасное чувство гордости за свой родной язык, столь богатый и красочный, что на нем смог свободно зазвучать один из шедевров мировой литературы», вместе с тем его посетило и какое-то подспудное сожаление; наконец, соприкосновение с искусством великого мастера заставило строже и взыскательнее отнестись к собственному творчеству.
Наряду с С. Руфовым, из современных якутских поэтов активно занимались художественным переводом С. Данилов, М. Ефимов, И. Федосеев, М. Тимофеев. В частности, С. Данилов переводил произведения вьетнамских, индийских, монгольских, немецких, польских поэтов. На счету М. Ефимова переводы из английской, вьетнамской, индийской, корейской, немецкой, польской поэзии. В 1958 г. был издан в переводе на якутский язык сборник стихотворений, рассказов и сказок писателей Азии и Африки (составитель Ф. Софронов), а в 1965 г. появилась антология «Песни Монголии» (составитель И. Федосеев). Отдельными изданиями выходили избранные произведения А. Мицкевича (составитель И. Федосеев), Я. Козака (переводчик А. Егоров).
Сегодня переводческие взаимоотношения якутской литературы с литературами других народов не носят одностороннего характера. Олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» П. Ойунского переведен на английский язык [8]. Произведения якутских писателей стали достоянием зарубежных читателей: роман Н. Мординова «Весенняя пора» переведен на венгерский и чешский языки; повести и рассказы Н. Якутского увидели свет на английском, немецком, польском языках; стихотворения С. Данилова напечатаны на английском, немецком, французском, монгольском и японском языках.
Мировая классика на якутской сцене
Еще одним аспектом изучения проблемы международных связей якутской культуры является сценическое воплощение зарубежной классики в театрах Якутии. История театрального искусства республики долгое время была связана с Якутским государственным драматическим театром, на сцене которого в разные годы ставились драмы Мольера, Шекспира, Шиллера, Эврипида, а также спектакли по произведениям Войнич, Дюма, Хикмета.
Особую роль в развитии якутского театрального искусства сыграли постановки драматических произведений Мольера и Шекспира. Летоисчисление «якутского» Мольера началось с сезона 1945-1946 гг., когда В. Фельдман осуществил постановку комедии «Проделки Скапена». В сезоне 1956-1957 гг. к этой же мольеровской комедии обратился П. Решетников. В дальнейшем ставились комедии «Скупой», «Смешные драгоценные».
Большим событием в культурной жизни республики стала постановка в 1955 г. режиссером С. Григорьевым трагедии Шекспира «Отелло». В том же году в репертуар Якутского театра была включена трагедия «Ромео и Джульетта», подготовленная в качестве дипломного спектакля выпускниками театрального училища имени М. С. Щепкина. Один из выпускни-
ков училища Ф. Ф. Потапов, ставший со временем главным режиссером театра, поставил в сезоне 1974-1975 гг. трагедию «Макбет», а в сезоне 1981-1982 гг. - трагедию «Гамлет». Трудно переоценить значение драматургии Шекспира для развития якутского театрального искусства. Лучшие актеры стремились испытать свои силы и талант в шекспировских ролях. На них учились такие мастера якутской сцены, как А. Ефремов, Т. Мыреева, А. Кузьмина, А. Адамова, М. Гоголев, Л. Сергучев и многие другие. Д. Ходулов навсегда вошел в историю советского театра как один из лучших исполнителей роли Отелло.
После открытия Якутского музыкального театра на его сцене с успехом шли «Кармен» Бизе, «Севильский цирюльник» Россини, «Фауст» Гуно, «Паяцы» Леонковалло, «Травиата» и «Риголетто» Верди, «Чио-Чио-Сан» Пуччини и другие классические оперы. На счету балетной труппы театра тоже целый ряд спектаклей зарубежной классики - «Дон Кихот» и «Баядерка» Минкуса, «Жизель» Адана, «Вальпургиева ночь» Гуно, «Собор Парижской богоматери» Пуньи, «Красная шапочка» Раухвергера и другие.
В список произведений зарубежной классики, поставленных на сцене Якутского драматического театра имени П. Ойунского, входят «Добрый человек из Сезуана» Брехта, «Проделки Скапена» и «Лекарь поневоле» Мольера, «Любовь под вязами» О'Нила, «Слуга двух господ» Гольдони, «Король Лир» Шекспира. Особый резонанс и высокую оценку театральной критики получил поставленный в 1997 г. А. Борисовым спектакль по шекспировской трагедии. Перевод «Короля Лира» на якутский язык осуществил С. Тарасов, главную роль исполнил Е. Степанов.
В репертуаре Русского драматического театра разных лет значатся следующие произведения зарубежных писателей: «Медея» Эврипида, «Укрощение строптивой» и «Комедия ошибок» Шекспира, «Фуэнте Овехуна» Лопе де Вега, «Проделки Скапена» Мольера, «Разбойники» и «Коварство и любовь» Шиллера, «Слуга двух господ» Гольдони, «Женитьба Фигаро» Бомарше, «Госпожа Бовари» Флобера, «Пигмалион» Шоу, «Пеппи Длинный чулок» Линдгрен, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, «Страсти под вязами» О'Нила, «Трамвай «Желание» и «Орфей спускается в ад» Уильямса. В Нюрбинском драматическом театре ставятся спектакли по произведениям Лопе де Вега, Шекспира, Шиллера, Дефо. В активе Нерюнгринского театра актера и куклы спектакли по произведениям Софокла, Киплинга, Дюма, Рюноскэ.
Заключение
Наряду с затронутыми проблемами возникает ряд других, требующих специального рассмотрения. Это, в частности, история и факты бытования среди якутских читателей про -изведений зарубежной литературы в подлиннике, на языке оригинала, что стало возможным благодаря открытию в Якутском университете факультета иностранных языков, который сегодня вырос в Институт зарубежной филологии в составе СВФУ; это задачи преподавания зарубежной литературы в средней и высшей школе республики, а также подготовка специалистов-переводчиков, способных осуществлять «прямой», непосредственный перевод произведений зарубежных писателей на якутский язык и языки народов Севера [19-21].
Л и т е р а т у р а
1. История Якутской АССР. - М.-Л., 1955. - Т. 1. - 130 с.
2. Иноуэ Я. Сны о России. - М.: Наука, 1977.
3. Пасютин К. Ф. Якутия в русской художественной литературе. - Якутск: Кн. изд-во, 1964. - 123 с.
4. Канаев Н. П. Русско-якутские литературные связи. - М.: Наука, 1965.
5. Михайлова М. Г. Очерки русской литературы Якутии. - Новосибирск: Наука, 1995. - 184 с.
6. Емельянов И. С. Русско-якутские литературные связи в прозе (конец XIX-начало XX в.). - Новосибирск: Наука, 2001. - 111 с.
7. Роллан Р. Приветствие II съезду сибирских писателей // Сибирские огни. - 1928. - № 3. - 223 с.
8. Сыромятников Г. С. Идейно-эстетические истоки якутской литературы. - Якутск: Кн. изд-во, 1973. - 12 с.
9. Бурцев А. А., Скрябина А. М. Диалоги в едином пространстве мировой литературы: международные связи якутской литературы. - Якутск: Изд-во ЯГУ, 2004. - 145 с.
10. Гоголев А. И., Бурцев А. А. - Якутское олонхо в контексте мифологии и эпической поэзии народов Евразии. - Якутск: Издательский дом СВФУ, 2012. - 120 с.
11. Бурцева М. А., Бурцев А. А. Шекспир и Ойунский. Связь времен и диалог культур. - Якутск, Издательский дом СВФУ, 2013.
12. Мелетинский Е. М. «Эдда» и ранние формы эпоса. - М.: Наука, 1968. - 367 с.
13. Окороков Г. Г. Традиции и поиск. - Якутск: Кн. изд-во, 1979. - С. 17.
14. Бурцев А. А. Философия «правильного пути» А. Кулаковского // Литературная Россия. - 1995.
- 17 марта (№ 11).
15. Очерк истории якутской советской литературы. - М.: Наука, 1970. - 67 с.
16. Огнев В. Проблема взаимоперевода // Мастерство перевода, 1964. - М. - 55 с.
17. Ойунский П. Сочинения. - Якутск: Кн. изд-во, 1962. - Т. 7. - С. 79.
18. Olonkho: Nurgun Bootur The Swift by Platon A. Oyunsky. - England: Renaissance Book, 2014.
19. Петрова С. М. Изучение зарубежной литературы в 8-10 классах якутской школы. - Якутск: Кн. изд-во, 1985. - 104 с.
20. Петрова С. М. Зарубежная литература в якутской школе. - Якутск: Изд-во ЯГУ, 1989. - 76 с.
21. Бурцев А. А. Введение в историю якутской литературы. - Якутск: Сахаполиграфиздат, 2004.
- 212 с.
R e f e r e n c e s
1. Istoriia Iakutskoi ASSR. - M.-L., 1955. - T. 1. - 130 s.
2. Inoue Ia. Sny o Rossii. - M.: Nauka, 1977.
3. Pasiutin K. F. Iakutiia v russkoi khudozhestvennoi literature. - Iakutsk: Kn. izd-vo, 1964. - 123 s.
4. Kanaev N. P. Russko-iakutskie literaturnye sviazi. - M.: Nauka, 1965.
5. Mikhailova M. G. Ocherki russkoi literatury Iakutii. - Novosibirsk: Nauka, 1995. - 184 s.
6. Emel'ianov I. S. Russko-iakutskie literaturnye sviazi v proze (konets XIX-nachalo XX v.). - Novosibirsk: Nauka, 2001. - 111 s.
7. Rollan R. Privetstvie II s"ezdu sibirskikh pisatelei // Sibirskie ogni. - 1928. - № 3. - 223 s.
8. Syromiatnikov G. S. Ideino-esteticheskie istoki iakutskoi literatury. - Iakutsk: Kn. izd-vo, 1973. - 12 s.
9. Burtsev A. A., Skriabina A. M. Dialogi v edinom prostranstve mirovoi literatury: mezhdunarodnye sviazi iakutskoi literatury. - Iakutsk: Izd-vo IaGU, 2004. - 145 s.
10. Gogolev A. I., Burtsev A. A. - Iakutskoe olonkho v kontekste mifologii i epicheskoi poezii narodov Evrazii. - Iakutsk: Izdatel'skii dom SVFU, 2012. - 120 s.
11. Burtseva M. A., Burtsev A. A. Shekspir i Oiunskii. Sviaz' vremen i dialog kul'tur. - Iakutsk, Izdatel'skii dom SVFU, 2013.
12. Meletinskii E. M. «Edda» i rannie formy eposa. - M.: Nauka, 1968. - 367 s.
13. Okorokov G. G. Traditsii i poisk. - Iakutsk: Kn. izd-vo, 1979. - S. 17.
14. Burtsev A. A. Filosofiia «pravil'nogo puti» A. Kulakovskogo // Literaturnaia Rossiia. - 1995. - 17 marta (№ 11).
15. Ocherk istorii iakutskoi sovetskoi literatury. - M.: Nauka, 1970. - 67 s.
16. Ognev V. Problema vzaimoperevoda // Masterstvo perevoda, 1964. - M. - 55 s.
17. Oiunskii P. Sochineniia. - Iakutsk: Kn. izd-vo, 1962. - T. 7. - S. 79.
18. Olonkho: Nurgun Bootur The Swift by Platon A. Oyunsky. - England: Renaissance Book, 2014.
19. Petrova S. M. Izuchenie zarubezhnoi literatury v 8-10 klassakh iakutskoi shkoly. - Iakutsk: Kn. izd-vo, 1985. - 104 s.
20. Petrova S. M. Zarubezhnaia literatura v iakutskoi shkole. - Iakutsk: Izd-vo IaGU, 1989. - 76 s.
21. Burtsev A. A. Vvedenie v istoriiu iakutskoi literatury. - Iakutsk: Sakhapoligrafizdat, 2004. - 212 s.
^■Hir^ir
