CC BY
11
ности. Именно это сфера, кажется, составляет основу творчества Айтматова, и здесь укореняется его внутренняя целостность [12].
Трагический же подтекст литературных творений Айтматова развился из начального прославления национального духа и бескорыстия, благородства простых людей, постепенно он перерос в глубокое размышление о трагических проблемах между человеком и природой, человеком и обществом, человеком и человеком, сформировав уникальный стиль творения писателя.
Трагизм возникает, когда такой человек стоит у пределов. Трагическое сознание - это не только предпосылка трагического существования в творчестве Айтматова, но и чувство тревоги за отношения между человеком и природой, обществом и миром; чувство спасения от трагической судьбы человечества в будущем. В своем творчестве писатель показывает не только сущность людей, преданных деньгам, но и отчужденный мир, превративший людей в оружие войны. Он надеется, что люди смогут восстановить свои моральные убеждения и рациональность, сознательно противостоять отчуждению денег, разорвать цикл войны и отчуждения мира и в конечном итоге вернуться к пониманию людей как высших существ, а не как инструментов войны.
Айтматов и его герои чувствуют ответственность за все, они перешагивают границы обычного. Автор приводит читателя к мысли о том, что человек должен стать хоть один раз в жизни Дон Кихотом, что человек должен делать, может, что-то не разумное, а просто искреннее. Самоспасение, мышление о планетах и диалог между различными цивилизациями являются средствами спасения в его произведениях и основаны на предотвращении трагедии и стремлении к устой-
Библиографический список
чивому развитию всего человечества. Можно сказать, что осознание трагедии превосходит и предотвращает ее появление.
Таким образом, проведенный анализ позволяет сделать следующие выводы: каждый писатель обращается в своем творчестве к тем темам, которые актуальны в его время, и при этом у каждой цивилизации имеется свой особый взгляд на самые великие ценности - мир и человека в нем. Для Айтматова мифы и легенды - это не только важные ресурсы для понимания и интерпретации трагического существования, но и способ убедить людей поступать хорошо. Отображение трагедии - это тревога и предупреждение о настоящем и будущем, а пробуждение в людях самосохранения - конечная цель автора. Писатель использует мифы и легенды, чтобы выразить свою трагическую природу: сначала для того, чтобы вдохновить человеческий дух и усовершенствовать человеческую душу, а затем предотвратить трагедию и, наконец, изменить моральные принципы. В работах Чингиза Айтматова самое замечательное то, что они не ограничены одним временем, они вечны!
Говоря о перспективности дальнейшего исследования темы, следует отметить, что работы Ч. Айтматова нуждаются в более подробном и глубоком анализе, поскольку они содержат особые мифологические материалы, которые автор использует для противодействия деструктивным воздействиям цивилизации и основательного разрушения гармонии мира и человека. Изучая мифологический мотив в творчестве Айтматова, можно по-новому взглянуть на его творчество и глубоко прочувствовать просвещение мифологического мотива в творчестве современных людей.
1. Арстанбекова Ж.А. Жанровое своеобразие романа Ч. Айтматова «И дольше века длится день». Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Бишкек, 2016.
2. Васильева Ю.О. Образ рубежа тысячелетий в публицистике Ч. Айтматова и В. Распутина. Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Филология. Журналистика. 2017; Т. 17, Выпуск 3: 338 - 342.
3. Ву Ц. Поэтика мифологизма в творчестве Чингиза Айтматова: На материале «Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «И дольше века длится день...». Автореферат диссертации ... магистра гуманитарных наук. Тайвань, Тайбэй. 2006.
4. Душеева К.А., Сатаева ГС. Мифотворческие взгляды в произведениях Ч. Айтматова. Известия вузов Кыргызстана. 2017; № 4: 190 - 192.
5. Левченко В.Г. Чингиз Айтматов. Проблема, поэтики, жанра, стиля. Москва: Советский писатель, 1983.
6. Мискина М.С. Лейтмотивы романов Ч. Айтматова. Проблемы литературных жанров. Русская литература ХХвека. Томск: ТГУ 2002; Ч. 2: 232 - 236.
7. Мискина М.С. Мифологические мотивы в повестях Ч. Айтматова. Juvenilia: тезисы докладов Региональной филологической конференции молодых ученых. Томск: Издание ТГУ, 2000; Выпуск 5: 155 - 157.
8. Гачев ГД. Чингиз Айтматов (В свете мировой литературы). Фрунзе: Адабият, 1989.
9. Айтматов Ч.Т. Плаха. Москва, 1986.
10. Айтматов Ч.Т Пегий пес, бегущий краем моря. Москва, 1977.
11. Айтматов Ч.Т Дайсаку Икеда. Ода величию духа. Диалоги. Москва, 2012.
12. Кофман А.Ф. Художественный мир Чингиза Айтматова. Studia Litterarum. 2019; Т. 4, № 2: 292 - 311.
References
1. Arstanbekova Zh.A. Zhanrovoe svoeobrazie romana Ch. Ajtmatova «I dol'she veka dlitsya den'». Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Bishkek, 2016.
2. Vasil'eva Yu.O. Obraz rubezha tysyacheletij v publicistike Ch. Ajtmatova i V. Rasputina. Izvestiya Saratovskogo universiteta. Novaya seriya. Seriya Filologiya. Zhurnalistika. 2017; T. 17, Vypusk 3: 338 - 342.
3. Vu C. Po'etika mifologizma v tvorchestve Chingiza Ajtmatova: Na materiale «Belyjparohod», «Pegijpes, beguschj kraem morya», «I dol'she veka dlitsya den'...». Avtoreferat dissertacii ... magistra gumanitarnyh nauk. Tajvan', Tajb'ej. 2006.
4. Dusheeva K.A., Sataeva G.S. Mifotvorcheskie vzglyady v proizvedeniyah Ch. Ajtmatova. Izvestiya vuzov Kyrgyzstana. 2017; № 4: 190 - 192.
5. Levchenko V.G. Chingiz Ajtmatov. Problema, po'etiki, zhanra, stilya. Moskva: Sovetskij pisatel', 1983.
6. Miskina M.S. Lejtmotivy romanov Ch. Ajtmatova. Problemy literaturnyh zhanrov. Russkaya literatura HH veka. Tomsk: TGU, 2002; Ch. 2: 232 - 236.
7. Miskina M.S. Mifologicheskie motivy v povestyah Ch. Ajtmatova. Juvenilia: tezisy dokladov Regional'noj filologicheskoj konferencii molodyh uchenyh. Tomsk: Izdanie TGU, 2000; Vypusk 5: 155 - 157.
8. Gachev G.D. Chingiz Ajtmatov (V svete mirovoj literatury). Frunze: Adabiyat, 1989.
9. Ajtmatov Ch.T. Plaha. Moskva, 1986.
10. Ajtmatov Ch.T. Pegij pes, beguschij kraem morya. Moskva, 1977.
11. Ajtmatov Ch.T. Dajsaku Ikeda. Oda velichiyu duha. Dialogi. Moskva, 2012.
12. Kofman A.F. Hudozhestvennyj mir Chingiza Ajtmatova. Studia Litterarum. 2019; T. 4, № 2: 292 - 311.
Статья поступила в редакцию 25.11.21
УДК 398
Ismailova (Sutayeva) Z.R., Cand. of Sciences (Philology), senior researcher, Institute of Language, Literature and Art n.a. G. Tsadasa of Dagestan
Federal Research Centre, Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
MEMORIES OF MAGOMED JAFAROV. The purpose of the study is to consider as an object of artistic research the memoirs of Magomed Jafarov, who created an outstanding historical and artistic memoir testimony about the civil war in Dagestan. The scientific novelty of the work is due to the fact that the memoirs of Magomed Jafarov are being studied for the first time from the point of view of their genre and artistic features, and the text of Jafarov's memoirs is analyzed. As a result of the study, it is revealed that the author is able to create a true picture of the era of the civil war, to show the life of the Dagestani peoples in this not easy time. The memoirs also trace the fate of Dagestani and Russian officers who found themselves in a difficult life situation after the revolution. Jafarov's memoirs present portraits of historical figures who played an important role in the era of the civil war. We can also judge Jafarov's extraordinary skill as a memoirist author.
Key words: Magomed Jafarov, memories, style, Dagestan memoir and biographical literature, author, genre features.
З.Р. Исмаилова (Сутаева), канд. филол. наук, ст. науч. сотр. Института языка, литературы и искусства имени Г Цадасы Дагестанского
федерального исследовательского центра РАН, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
ВОСПОМИНАНИЯ МАГОМЕДА ДЖАФАРОВА
Цель исследования - рассмотреть как объект художественного исследования мемуары Магомеда Джафарова, создавшего незаурядное в историческом и художественном отношении мемуарное свидетельство о гражданской войне в Дагестане. Научная новизна работы обусловлена тем, что мемуары Магомеда Джафарова впервые исследуются с точки зрения их жанровых и художественных особенностей, а также проводится анализ текста мемуаров Джафарова. В результате исследования выявлено, что автор смог создать правдивую картину эпохи гражданской войны, показать жизнь дагестанских народов в это нелегкое время. В воспоминаниях также прослеживается судьба дагестанских и русских офицеров, оказавшихся после революции в нелегкой жизненной ситуации. В мемуарах Джафарова представлены портреты исторических лиц, игравших важную роль в эпоху гражданской войны. Мы также может судить о незаурядном мастерстве Джафарова как автора-мемуариста.
Ключевые слова: Магомед Джафаров, мемуары, воспоминания, стиль, дагестанская мемуарно-биографическая литература, автор, жанровые особенности.
Актуальность данной темы обусловлена необходимостью рассмотрения мемуаров Магомеда Джафарова как феномена дагестанской биографической литературы, выявление их жанровых и стилевых особенностей. Введение в научный оборот воспоминаний Магомеда Джафарова не только углубит наше понимание мемуарных текстов, но и позволит иначе взглянуть на исследование текстов, находящихся в пограничном пространстве между историей и литературой.
В соответствии с целью определены следующие задачи: проанализировать жанровые и художественные особенности мемуаров Магомеда Джафарова, структуру мемуарного текста; рассмотреть портреты исторических лиц, данных в мемуарах, и стилевое разнообразие воспоминаний.
В работе применены следующие методы исследования: культурно-исторический, сравнительно-сопоставительный и аналитический.
Теоретической базой работы явились труды по истории русской литературы и по вопросам автобиографической прозы таких авторов, как М.М. Бахтин, Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотман.
Эпизоды гражданской войны в воспоминаниях Магомеда Джафарова
Автор воспоминаний о гражданской войне в Дагестане родился 1 апреля 1884 г в селе Кудали Гунибского округа в семье царского офицера Джафара Хаджи, служившего ранее наибом у Шамиля. Магомед Джафаров был послан отцом на учебу в реальное училище в Темир-Хан-Шуре, тогдашнюю столицу Дагестана. Завершив учебу, Магомед Джафаров поступает всадником-добровольцем во 2-й Дагестанский полк. В русско-японской войне Магомед Джафаров отличился и 2 декабря 1905 года был награжден знаком Военного ордена (Георгиевский крест) 4-й степени.
Далее, уже по окончании войны с Японией, М. Джафаров продолжает свое образование в Елизаветградском кавалерийском училище, куда был зачислен юнкером. Училище он окончил в 1907 году, в чине хорунжего был назначен в 1-й Нерчинский полк. С началом Первой мировой войны М. Джафарова по его ходатайству переводят в 1-й Дагестанский полк, где он начинал свою военную карьеру. М. Джафаров мотивировал свою просьбу тем, что его происхождение, знание языков и обычаев принесет больше пользы делу.
Но начались революционные события, М. Джафаров возвращается в Дагестан и попадает в круговорот социальных перемен.
Очень своеобразно показан в мемуарах Джафарова тот переломный момент в армии, когда солдаты открыто отказывались подчиняться офицерам, отвергая все принятые ранее субординации. Но в отличие от воинских частей России, где нередки были случаи избиения, даже убийства офицеров, не говоря уже об оскорблениях их (см. воспоминания А.Л. Толстого об этом периоде [1, с. 76-81]), в среде дагестанцев таких обостренных отношений, как правило, не было. Хотя и Джафаров не раз отмечает снижение дисциплины, иной раз до критического уровня, уже в ходе гражданской войны, когда он предпочитал не заходить с вооруженными частями в сдавшиеся села, боясь разграбления жителей, которое не смогли бы удержать офицеры. В тот же момент Джафаров замечает, что социальные катаклизмы в России сплотили офицеров-дагестанцев, их охватило осознание грядущих бед и потрясений: «Среди офицеров 1-го Дагестанского конного полка, в котором я служил, довольных исходом Февральской революции не было (имею в виду, конечно, офицерство дагестанцев). Все были крайне огорчены» [2, с. 71]. Сущность событий, значение их для народной жизни и, в частности, для Дагестана, не понимал никто. Известно было лишь об отречении царя. О судьбе Дагестана, честно признается Джафаров, в этот момент тоже никто не думал. Все были подавлены тяжелыми предчувствиями ожидания грозных последствий, ожидающих как самих офицеров, так и их семьи. Понять их смятение нетрудно, ведь офицеры, захваченные революцией врасплох, не знали и не умели ничего, кроме военного дела. Они и их семьи жили на то жалованье, которое им платило российское государство. Они не знали, что их ждет, выживут ли они вообще, смогут ли они найти себя в изменившемся мире. Их смятение и подавленность отражены в мемуарах полковника Джафарова.
Джафаров отмечает далее новую проблему дагестанских офицеров. Они давали присягу царю, вышедший же вслед за отречением царя приказ о присяге Временному правительству вернул дагестанцев от раздумий к действительности и показал реальное значение произошедшей революции. Собравшиеся дагестанские офицеры, как отмечает автор, пришли к решению: «...никому присягать больше не надо. Был царь, ему присягали. Нет теперь его, нет и данной присяги. Новых же обязательств никому не давать, а идти в Дагестан. Там, в Дагестане, видно будет, как поступить и кому присягать» [2, с. 72]. Здесь Джафаров и его
сослуживцы, как изложено в мемуарах, начали уже задумываться о будущем Дагестана и своем положении в нем.
Л. Гинзбург размышляя о специфике мемуарной литературы, отмечала: «Мемуарист не может творить события и предметы, самые для него подходящие. События ему даны, и он должен раскрыть в них латентную энергию исторических, философских, психологических обобщений. Мемуарист прокладывает дорогу от факта к его значению. И в факте тогда пробуждается эстетическая жизнь; он становится формой, образом, представителем идеи. Романист и мемуарист как бы начинают с разных концов и где-то по дороге встречаются в единстве события и смысла» [3, с. 32].
Стремительность непрерывно сменяющихся картин, точно в калейдоскопе истории, только подчеркивает драматизм событий. Хотя в воспоминаниях Джа-фарова нередко возникают комические ноты и даже эпизоды, они не умаляют трагизма, но иногда сводят его к фарсу (отношения турок и Узун-Хаджи). Трагическая неизбежность судьбы Джафарова и его семьи, органично переплетенной как с судьбой всего Дагестана и его народа, так и России в целом, очевидна в контексте времени и исторического пространства.
Характеризуя композицию мемуарного произведения, можно привести определение, данное Ю.М. Лотманом: «Композиция художественного текста строится как последовательность структурных доминант разных уровней» [4, с. 130].
Здесь, в повествовательной ткани воспоминаний М. Джафарова мы можем выделить несколько таких последовательно перемежающихся, переплетающихся пластов. Это, во-первых, поступательный, однонаправленный рассказ о ходе гражданской войны в Дагестане, о ее движении и развитии. Второй пласт воспоминаний - это вклинивающиеся в это повествование короткие эпизоды, как бы вставные новеллы, порой комичные, забавные (см., например, «Исмаил Хаки-Бей в Гунибе»). Наконец, третий пласт воспоминаний - портреты и характеристики действующих лиц. Все три уровня воспоминаний пронизаны авторскими комментариями, помимо этого все они постоянно перекликались с основной темой воспоминаний - судьбой Дагестана и его народа.
Комментарии Джафарова, авторские оценки касались различных аспектов воспоминаний. Так, судьба дагестанского офицерства, к которому принадлежал и Джафаров, стала камнем преткновения взаимоотношений многих дагестанских общественных движений. Офицеры были все еще значительной силой, их пытались привлечь на свою сторону, судьба же офицеров была очень мрачной, об этом недвусмысленно признается Джафаров в своих воспоминаниях: «Офицерству некуда было деться. Оно оказалось в тупике. Офицерство примкнуло к нему (Гоцинскому) как к дагестанской национальной силе. Но оно сознавало, что шариат отвергнет офицерство, и в случае победы имам отвернется от него, если не случится чего похуже» [2, с. 79].
Джафаров понимал, что офицеров как представителей царской армии одинаково не приемлют как левые (большевики и эсеры), так и правые, то есть представители мусульманского духовенства, которых возглавлял имам Нажму-дин Гоцинский. Поэтому союз с ним не обещал офицерам ничего хорошего. Но другие движения были для офицеров еще менее приемлемы, их слишком многое разделяло с левыми.
Судьба дагестанских офицеров перекликается с судьбой российского офицерства. Один из гвардейских офицеров, Владимир Трубецкой, потомок декабриста, оставил воспоминания, где показал судьбу русского офицерства. Правда, воспоминания Трубецкого затрагивали в основном период до Первой мировой войны. Но события довоенные перекликаются с размышлениями автора о событиях послереволюционного периода и судьбах офицеров в ту эпоху. Судьба Трубецкого также была трагична, он был расстрелян как офицер, хотя и не принимал никакого участия в антиреволюционном движении. Хотелось бы отметить, что Трубецкой пишет в своих мемуарах о том, что уже перед Первой мировой войной в стране (особенно в окружении императора) наметились разрушительные тенденции, выражавшиеся в непростительно легкомысленном игнорировании политической и социальной обстановки в стране [5, с. 110-111] (об этом же см. воспоминания С.М. Волконского, внука декабриста [6, с. 157]).
Портреты и характеристики исторических лиц
В воспоминаниях М Джафарова много замечательных портретов его современников. Портреты эти отличаются по своей тональности - от нейтрального до резко сатирического, как например, портрет Узун-Хаджи, чей портрет характеризует и отношение к нему автора М. Джафарова, видевшего в нем не духовного
лидера мусульман, а ловкого авантюриста и корыстолюбца, прикрывающегося религиозными лозунгами. Фанатизм и невежество Узун-Хаджи автор обличает в описании его жизни. Еще отец М. Джафарова остроумно высмеял его, предложив обнаружить могилы его родных. Представив Узун-Хаджи как мошенника, манипулирующего невежеством своих земляков, автор обличает также его корыстолюбие и алчность: «Только звонкая монета угодна Богу» (т.е. не бумажные деньги - З. С.) - так внушал Узун-Хаджи тем, кто просил его совета, своим последователям. Вместе с тем не стоит думать, что автор, обличая Узун-Хаджи, не делал разницы между лицемерием и искренним религиозным чувством, не испытывал уважения к религии. Но, к несчастью, многие невежды, фанатики и мошенники, прикрываясь религиозными лозунгами, использовали ислам для совершения темной и корыстолюбивой деятельности, обманывая поверивших в них горцев. К ним Джафаров относил и Узун-Хаджи.
В то же время М. Джафаров при всем неприятии личности Узун-Хаджи отрицает его участие в разгроме Хасав-Юрта: «Совершенно неверно распространенное убеждение, что Узун-Хаджи разгромил Хасав-Юрт. В этом нелепом и диком разгроме народных ценностей Узун-Хаджи совершенно не был повинен... все, что можно поставить в его счет, это то, что он, конечно, использовал момент и поучаствовал в ограблении города». Тем самым этим объяснением Джафаров показывает ужасающее влияние, которое оказывает атмосфера разрушения и хаоса, стремления прийти к власти любой ценой, даже через разрушения и смерть.
В воспоминаниях М. Джафарова немало замечательных наблюдений, портретов дагестанцев, даже в такое сложное, трагическое время проявивших себя как стойкие, с твердыми нравственными ценностями люди. Это Али-Хаджи Аку-шинский, Махач Дахадаев, Джелал-Эд-Дин Коркмасов, Саид Габиев и ряд других выдающихся представителей дагестанского народа.
Вместе с тем в воспоминаниях есть портреты людей, чьи качества нельзя определить односложно. Здесь присутствуют и светлые, и мрачные тона. Таков, например, имам Дагестана Нажмудин Гоцинский. М. Джафаров отмечает, что в это смутное, грозное время, когда власть постоянно переходила от одних политических сил к другим, подлинное влияние и власть имели люди не столько праведные, как Али Хаджи Акушинский, сколько богатые и влиятельные, как Нажму-дин Гоцинский. Это объяснялось, конечно, прежде всего, крайним обнищанием населения, зависевшего от помощи богатых и власть имущих людей, а также их духовных наставников-кадиев и алимов, которые также материально зависели от богачей.
В этом портрете Гоцинского М. Джафаров показывает, с одной стороны, ум, силу характера, достаточно серьезное образование, но, с другой стороны, автор мемуаров в портрете имама Нажмудина Гоцинского отмечает и его алчность, надменность, заносчивость, неуемное властолюбие и жестокость. Помимо этого, Гоцинский для достижения серьезных политических результатов не мог поступиться личной неприязнью, отталкивая от себя и своего движения немало полезных людей. Так, Муслима Атаева из-за личных счетов он отказался принимать в свое движение. Убедившись в недальновидности и мелочности Гоцинского, М. Джафаров окончательно разочаровывается в нем и его движении и отходит от них.
Неоднозначность портрета Гоцинского, комичные, даже фарсовые штрихи его характеристики, когда он заставлял многих представителей знати и крупного чиновничества прислуживать себе, выделяет его среди других исторических лиц в воспоминаниях Джафарова. Их вообще отличает отсутствие схематизма. Вместе с тем автор о многом пишет достаточно резко и прямо.
Характеризуя, например, офицера турецкого генерального штаба по имени Раушат-бей, Джафаров также выявляет странное, даже пугающее противоречие в облике этого образованного офицера турецкого генерального штаба. Поначалу М. Джафаров характеризует его как вполне достойного человека и офицера: «Человек этот был очень развитой, знал несколько языков, говорил сам, да и я слышал от других, что у него есть ученые труды». Но тут же автор освещает другую сторону Раушат-бея: «Странно было видеть офицера и ученого в той роли, которую выполнял здесь Раушат-бей. Для меня после нескольких дней пребывания в Хурдамане стало ясно, что он был причастен к армяно-татарской резне, был ее прямым организатором» [2, с. 11].
В портрете этого турецкого офицера, изображенного в мемуарах Джафа-рова, мы угадываем зловещие признаки того типа, который позже породил и тоталитарные системы Запада и Востока в ХХ в. Именно такие системы, предвосхищенные ранее в антиутопиях Замятина, Хаксли и Оруэлла, создали тип образованного, просвещенного службиста или даже ученого, который хладнокровно проводил бесчеловечные операции и эксперименты - вроде резни, как в воспоминаниях Джафарова, концлагерей в СССР, Германии, Китае и других странах, выстроивших такую систему. Пожалуй, это первое в дагестанской литературе отображение такого явления - парадоксальное соединение в одном человеке образования, учености и палаческих, человеконенавистнических устремлений и действий.
Образ автора в мемуарах Джафарова состоит как бы из нескольких планов - автор-повествователь, автор - создатель мемуаров и автор - герой мемуаров. Их позиции не всегда совпадают. Нередко автор-повествователь, наделенный, конечно, большим знанием и пониманием ситуации, находит ошибочным действия автора - героя мемуаров. Так, М. Джафаров, например, отмечает, что
полученное им письмо от командующего войсковой операцией предписывало Джафарову и его частям сохранять определенные позиции. Лишь позднее Джа-фаров узнал об ошибочности этого решения, но интересно, что письмо, успокоившее его сомнения, было воспринято им с удовлетворением: «Все это оказалось неправдой (письмо - З. С.), но так хочется верить в то, что желаешь верить» [2, с. 140]. Это признание, принадлежащее уже Джафарову - автору мемуаров, открывает нам новую сторону автора - его философское отношение к прошлому.
Характеризуя перипетии гражданской войны в Дагестане, представляя самых различных людей, время от времени возглавлявших движение самых различных сил против большевиков - Узун-Хаджи, Нажмудина Гоцинского, Кайтмаза Алиханова, Нух Бека Тарковского и других, Джафаров рисует их портреты. Перед нами предстают исторические личности, которых объединяло, прежде всего, безудержное стремление к власти, честолюбие, амбиции и нередко алчность. Поскольку ни сплоченностью со своими сторонниками, ни способностью поступиться своими личными амбициями и интересами для общих целей они не отличались, то добиться сколько-нибудь успешных результатов они не могли. Джафа-ров - автор мемуаров, описывая положение и действия Джафарова - участника этих событий, нередко показывает трудное, а порой мучительное положение Джафарова - героя мемуаров, который не раз оказывался в центре конфликта между вчерашними союзниками, которых разводили в разные стороны их личные амбиции и интересы. Все более и более убеждаясь, что все эти люди в силу названных причин успеха добиться не могут, и только пытаются использовать его организаторские способности, опыт, военный талант, влияние на офицеров и всадников, Джафаров - участник событий все более и более начинает разочаровываться как в участниках антибольшевистских движений, так и в достижении ими каких-либо результатов.
На наш взгляд, центральным образом мемуаров Джафарова является сам Дагестан. Любовь к Дагестану и его народу, стремление служить ему, защищать от самых разных захватчиков - вот нравственная и гражданская позиция Магомеда Джафарова, выраженная в замечательной художественной форме.
Автор описывает не только перипетии гражданской войны, но и (что характерно для мемуаров Джафарова) выявляет в художественно-эпической форме ту борьбу, которую народы Нагорного Дагестана ведут со своей природой, порой очень суровой, с недостатком солнца и земельных угодий, подходящих для сельскохозяйственной обработки. Здесь в очень яркой, образной форме выразился стиль мемуаров Джафарова, не изобилующий стилистическими украшениями или традиционной образностью, но ясный, сжатый, лаконичный. В то же время язык мемуаров отличается выразительностью, а порой и резкостью, когда автор обличает алчность и жестокость тех или иных сил или их участников - «нелепое и дикое разрушение» (о разгроме Хасав-Юрта) - или «полуголодного существования среди вечно враждебной и малодоступной им природы Нагорного Дагестана» [2, с. 167].
Возвращаясь к турецкой теме в мемуарах Джафарова, отметим также, например, что автор выражает негодование против турок, обманувших чаяния дагестанцев, более того, ведущих себя как оккупанты в завоеванной стране, реквизируя все более или менее ценное из продовольствия, обрекая людей на голод. Будучи не из самых богатых слоев, Джафаров хорошо знал жизнь и нужды простых дагестанцев: «Зима подходила к концу. Запасы прошлого урожая у крестьян уже истощились. Остатки были самым скудным образом рассчитаны, чтобы продержаться до нового урожая. Беднота уже начала по обыкновению голодать. А турки требовали, брали, ни с кем, ни с чем не считаясь. Кормили кукурузой лошадей, когда ее не хватало людям. В условиях нашей горской жизни это было даже издевательство, кощунство» [2, с. 169]. Турки требовали для себя, подчеркивает Джафаров, лучшего, что было в Дагестане: «Они желали иметь масло обязательно из гидатлинского ущелья, виноград с Гимров, самых лучших молодых барашков» [2, с. 169].
Строки мемуаров Джафарова, гневно обличающие турок, полны негодования и горечи разочарования, так как турки не только не помогли дагестанцам, но окончательно разорили и без того обнищавшее за время смуты население.
Джафаров поднимает в своих мемуарах еще одну проблему, связанную с пребыванием турок в Дагестане. Эта проблема взаимоотношений турок с осевшей в Дагестане группой русских офицеров. Будучи с ним в знакомстве, даже в дружеских отношениях с большинством из них, Джафаров нередко помогал им и оказывал свое покровительство. Турки же, войдя в Дагестан, сразу же стали в той или иной форме преследовать русских офицеров. Так как большая часть офицеров укрылась в горах, опасаясь преследования со стороны большевиков, то многие бывшие сослуживцы оказывали им помощь, в том числе и в Гунибе, где жила тогда семья Джафарова: «На Гунибе у них оставалось еще одно единственное убежище, где они могли бы передохнуть: это моя семья. Они постоянно бывали там, отводили душу и подкармливались немного, когда у нас самих было, что покушать». Вопрос о русских офицерах был для Джафарова непростым. С одной стороны, учитывая историческое прошлое Дагестана и России, отца, деда и других родных Джафарова, воевавших с русскими войсками, можно понять, что Джафаров это помнил. Но, с другой стороны, нельзя забывать, что Джа-фаров окончил русскую гимназию, российское кавалерийское Елизаветградское военное училище, служил в царской армии, воевал в Первую мировую войну бок о бок с русскими офицерами. Все обретенные за годы учебы в училище, службы в армии и на войне дружеские, профессиональные, просто человеческие от-
ношения просто так вычеркнуть было невозможно. В Магомеде Джафарове как личности переплелись качества как горца, так и кадрового офицера, а также порядочного, гуманного человека и патриота Дагестана.
Поэтому бросить на произвол судьбы русских офицеров, которых он хорошо знал, поддерживал дружеские отношения, Джафарову не позволяли ни честь горца, защищающего своих гостей, ни достоинство офицера и человека, ненавидящего хаос и кровопролитие. Очень хорошо характеризует также Джа-фарова как героя мемуаров эпизод с генералом Вольским, бывшим губернатором Дагестана. Нух Бек Тарковский, бывший сослуживец Вольского, получает от экс-губернатора письмо, в котором тот, жалуясь на притеснения в Грузии, просит по возможности приютить его в Дагестане, объясняя свой выбор любовью к Дагестану и дружескими семейными связями со многим дагестанцами. Тарковский советуется с Джафаровым, на что тот выражает решительное согласие на приезд Вольского: «Я считал, что отказать Вольскому как человеку, просящему приюта, нельзя, защищать его в случае нужды мы сможем» [2, с. 93].
Следует отметить, что даже в самых напряженных ситуациях в стиле мемуаров ощущалась ирония, которая вообще присуща Джафарову-мемуаристу. Ирония эта нередко усиливается, переходя в едкий сарказм, как, например, в портрете Узун-Хаджи, которого Джафаров обличал как фанатика, лицемера и корыстолюбца. Порой она очень мягкая, когда Джафаров пишет о тех, с кем его связывали дружеские отношения, хотя и в их адрес Джафаров мог очень жестко реагировать. Так, Джафаров, завершая эпизод с Вольским, отмечает, что влияние Вольского на Тарковского было на благо последнему: «Вольский сдерживал его княжеские амбиции, советовал ему считаться с революцией в России и не слишком гнаться за погонами и привилегиями» [2, с. 94]. Джафарову-мемуаристу вообще свойственно находить комическое в поведении людей, в их личности. Или, например, характеризуя связь Абу Муслима Атаева с большевиками как случайную, вызванную разногласиями и личными обидами с Н. Гоцинским и Кайтмазом Алихановым, Джафаров рассказывает о приезде Атаева в Темир-Хан-Шуру в полной форме, с погонами, но, узнав, что город заняли большевики, он снял их и принял сторону большевиков. Джафаров полагает, что он остался бы в погонах и стал сторонником иных сил, если бы те заняли город. Впрочем, Джафаров был убежден, что Атаев по убеждениям не большевик, он поддержал их из-за обиды на Алиханова и других руководителей антибольшевистского движения. Трудно сейчас понять, так ли это, в такое смутное время случайности играют порой очень большое значение. Сам Джафаров признается, что нередко участвовал в операциях либо принуждаемый обстоятельствами, либо в надежде своим участием принести пользу и как-то помочь своему народу.
Следует отметить, что в тексте мемуаров Джафарова, несомненно, пропущены какие-то фрагменты. Чем это было вызвано? Возможно, небрежностью хранителей, а скорее, всего причинами цензурного характера, вероятно, они кого-то изобличали. Так, например, в той части мемуаров, где рассказывается о пребывании русских офицеров в Гунибе под покровительством Джафарова, нет начала рассказа о них, повествование следует сразу после оборванного рассказа о поведении турок в Дагестане. Еще один пример пропуска в тексте был, когда, описывая вооруженное противостояние между частями, которыми командовал Джафаров, и теми, которыми руководил Махач Дахадаев, Джафаров объясняет, почему не захватил Темир-Хан-Шуру, хотя имел такую возможность. Его доводы начинаются сразу со 2-го пункта, он знал, что его части, заняв Шуру, разграбят город до основания. Автор откровенно признается: «У меня не было никаких средств предотвратить это разграбление». Но первый довод Джафарова кем-то изъят, думается, по соображениям цензуры. Здесь, кстати, заметим, что Джафа-ров очень реалистично оценивал свое влияние на войска в условиях смуты и гражданской войны. Он знал пределы своей власти и не обманывался на этот счет.
Джафаров не раз в тексте мемуаров отмечал, что различные политические движения втягивали его в свои вооруженные конфликты, прикрываясь патриотической риторикой, и, обратившись к его уму, энергии и военному опыту, оставляли ни с чем, между тем сами пользовались плодами его трудов. Но искреннее желание служить своему народу, служить в том качестве, в каком он был обучен и воспитан, и на сей раз заставило М. Джафарова поддаться на уговоры своих друзей, а также представителей Горского правительства и принять командование дагестанскими и чеченскими военными частями в г. Грозном, в Чечне. Попав с дагестанской армией в Грозный, Джафаров застает там Добровольческую армию. Они требуют от Джафарова подчинения себе, мотивируя это тем, что как кадровый офицер царской армии, тем более не раз выступавший против большевиков, он должен в составе Добровольческой армии воевать с большевиками. Для этого они предлагали стать Джафарову военным главой Дагестана с подчинением Добровольческой армии. Отклонив это предложение, Джафаров настаивает на своем выполнении инструкций, полученных им от Горского правительства. Но представители его опять подвели Джафарова, а дагестанские части, посланные с Джафаровым в Чечню, дезертировали и вернулись в Дагестан, убедившись, что Добровольческая армия и числом, и вооружением превосходит их. Джафарову приходилось вести бой с Добровольческой армией, имея под началом лишь немногочисленные чеченские соединения. Это было героическое, но, увы, обреченное сражение, силы были слишком неравны.
Джафаров вынужден был поэтому вернуться в Дагестан с группой дагестанцев и сопровождавшими их до границы с Дагестаном для охраны 150 чечен-
цами, делавшими это, как подчеркивает Джафаров, совершенно добровольно, из благодарности.
В Дагестане Джафаров узнает, что «добровольцы» требуют от Горского правительства выдачи Джафарова, оно же, хотя не делает этого, но, к его негодованию, защищать не собирается.
Собираясь самостоятельно отстаивать свою жизнь и свободу, Джафаров заезжает по дороге в горы в Петровск. Здесь он знакомится с представителем британской армии английским офицером Роуландсоном. Узнав о неприятностях Джафарова, тот вызвался помочь и предложил отправиться в Грозный, где находился командующий британских частей, генерал Бригс, чтобы тот уладил с Деникиным дело Джафарова. Приехав в Грозный, Роуландсон сдержал слово и убедил Бригса уладить дело Джафарова. Хотя Деникин и его сподвижники жаждали расправиться с Джафаровым, но ссориться с британским командующим из-за Джафарова они не хотели, ведь британцы в настоящий момент были единственными потенциальными союзниками.
Здесь в тексте, после того, как Джафарову удается уйти от «добровольцев», опять пропуск. Повествование обрывается на полуслове, так как Джафаров далее продолжает уже другой эпизод своих воспоминаний о некоем доме, где должно было проводиться некое очень важное, по-видимому, собрание, в связи с которым упомянуты Коркмасов и Хизроев, хотя их и не было на том таинственном собрании. Далее рассказывается об аресте друга Джафарова, Магомед-Мирзы Хизроева и усилиях автора по его освобождению, которые увенчались успехом. С освобождением Хизроева мемуары Джафарова обрываются. Они подписаны сотрудником тогдашних спецслужб - НКВД - Чумаковым. О дальнейшей судьбе Джафарова мы узнаем из его докладной, написанной им в 1921 г после окончательного отхода от военной деятельности, писем родным из лагеря, а также воспоминаний его сына и дочери. Этот талантливый, порядочный человек, всячески стремившийся служить своему народу, возможно, и делал ошибки, но даже тогда он оказывался гуманнее и человечнее многих своих современников. Как мы узнаем из его докладной, после вступления Добровольческой армии в Дагестан его вынудили участвовать в ее операциях. Можно осуждать Джафарова за это, но он прямо пишет, что сделал это под прямыми угрозами, главное - стремился помешать «добровольцам» сжигать и разорять аулы, как это было в Чечне.
Нет возможности сейчас вдаваться в перипетии дальнейшей судьбы Джа-фарова, после победы большевиков в Дагестане он сумел, вероятно, убедить власти в своей лояльности, занялся коневодством. Однако в 30-е годы, судя по воспоминаниям его дочери, НКВД, по-видимому, старался завербовать его, и пытался заставить собирать информацию на дагестанскую оппозицию за рубежом. Но ни угрозы семье Джафарова, ни ему лично не вынудили его взяться за такое дело. Его репрессировали, дали 10 лет, потом расстреляли. Таким образом, Джа-фаров разделил судьбу многих талантливых дагестанцев, трагически погибших в репрессиях тех роковых лет.
Мемуары Магомеда Джафарова, хотя и созданные в экстремальных условиях, явно страдающие от недосказанности (они резко обрываются на полуслове перед вторжением Добровольческой армии в Дагестан), купюр в тексте мемуаров, видимо, цензурного характера, тем не менее являются выдающимся произведением дагестанской мемуарно-биографической литературы.
В ходе исследования над мемуарами Магомеда Джафарова мы пришли к следующим выводам. Стиль мемуаров Джафарова ясный, логичный и последовательный. Ему присуща ирония, которая в зависимости от обстоятельств и персоналий имеет разные градации - от едкого сарказма до мягкого юмора. Уже само по себе создание мемуарного произведения в условиях заточения можно, на наш взгляд, сравнить лишь с произведениями узников фашистских застенков - «Моабитскими тетрадями» Мусы Джалиля и «Репортажа с петлей на шее» Карела Чапека. В нашей же стране можно привести только научную работу, созданную замечательным ученым, основателем российской генетики Н.К. Кольцовым. Он во время судебного процесса, длившегося три недели и завершившегося смертным приговором, вынесенным ему Крыленко, написал научное исследование «О влиянии ожидания смертной казни на общий обмен организма человека» [7]. Этот пример стойкости и научной мысли отчасти сродни нашему земляку, показывает, что и Джафарову в условиях застенка не изменили ум, смелость и талант, позволившие ему создать одно из лучших произведений дагестанской мемуарной литературы, являющееся, несмотря на цензурные пробелы, великолепным отображением одного из самых трагических периодов в истории Дагестана.
Практическая значимость данной работы заключается в расширении художественной значимости мемуарно-биографических произведений. Воспоминания Магомеда Джафарова принадлежат к жанру военных мемуаров. В тексте воспоминаний представлен новый взгляд на гражданскую войну в Дагестане. Помимо историко-культурной ценности, мемуары Магомеда Джафарова обладают и художественными достоинствами. Автор смог воссоздать не только атмосферу гражданской войны, но и жизнь народа Дагестана в это нелегкое время. Стиль воспоминаний Магомеда Джафарова отличается сжатостью, лаконизмом, ему присуща сдержанная ирония. Ирония в тексте воспоминаний имеет свои градации - от едкой сатиры до мягкого юмора. Намеченные в работе проблемы можно углубить и продолжить. Так, рассмотрение новых (в сравнении с данной работой) художественных аспектов и более подробный анализ структуры текста могут составить важный интересный ракурс нового научного исследования.
Библиографический список
1. Джафаров М.Д. Воспоминания. Махачкала: «Эпоха», 2005.
2. Толстая А.Л. Дочь. Москва, 1992.
3. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Москва: INTRADA, 1999.
4. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. Об искусстве. Санкт-Петербург, 1998.
5. Трубецкой В.А. Записки кирасира. Наше наследие. 1991; № IV.
6. Волконский С.М. Мои воспоминания: в 2 т. Москва, 1992; Т. 2.
7. Кольцов Н.К. О влиянии ожидания смертной казни на общий обмен организма человека. Известия Института экспериментальной биологии. 1921. Referenœs
1. Dzhafarov M.D. Vospominaniya. Mahaehkala: «'Epoha», 2005.
2. Tolstaya A.L. Doch'. Moskva, 1992.
3. Ginzburg L.Ya. O psihologicheskojproze. Moskva: INTRADA, 1999.
4. Lotman Yu.M. Struktura hudozhestvennogo teksta. Ob iskusstve. Sankt-Peterburg, 1998.
5. Trubeokoj V.A. Zapiski kirasira. Nashe nasledie. 1991; № IV.
6. Volkonskij S.M. Moi vospominaniya: v 2 t. Moskva, 1992; T. 2.
7. Kol'oov N.K. O vliyanii ozhidaniya smertnoj kazni na obsohij obmen organizma oheloveka. Izvestiya Instituta 'eksperimental'noj biologii. 1921.
Статья поступила в редакцию 01.12.21
УДК 821.351.43
Bekova M.R., Cand. of Sciences (Philology), senior teacher, Department of Ingush Literature and Folklore, Ingush State University (Magas, Russia),
E-mail: [email protected]
Bataeva T.U., postgraduate, Department of Ingush Literature and Folklore, Ingush State University (Magas, Russia), E-mail: tombataeva @yandex.ru
FEMALE CHARACTERS IN THE PROSE OF A.-G. GOYGOV AND H.-B. MUTALIEV IN THE CONTEXT OF ETHICAL AND RELIGIOUS VALUES. The article highlights a problem of one of the most important problems of literary science - a problem of character in literature, considered in the aspect of ethical and religious ideas based on the prose of A.-G. Goygov and H.-B.Mutaliev. It is noted that this problem is directly related to the ideological and content aspect of the work and finds a solution in the works of Russian and foreign scientists. It is concluded that the anticlerical theme acts as a thematic dominant in literature - the main weapon in the promotion of a new social philosophy and morality. The anti-religious theme in Ingush literature has been actualized since the late 20s. The harsh criticism of the artists of the word (poets, writers) who had outlived themselves, as it was believed, the norms of the Adats, in essence, meant the beginning of the struggle with religious values, since the moral norms of the unwritten adat closely echoed the traditions of Islam.
Key words: writer, national character, problems, heroes, genre, A.-G. Goygov, anti-religious theme, Ingush literature, analysis, context, content aspect.
М.Р. Бекоеа, канд. филол. наук, ст. преп., ФГБОУ ВО «Ингушский государственный университет», г. Магас, E-mail: [email protected]
Т.У. Батаееа, аспирант, ФГБОУ ВО «Ингушский государственный университет», г. Магас, E-mail: tombataeva @yandex.ru
ЖЕНСКИЕ ХАРАКТЕРЫ В ПРОЗЕ
А.-Г. ГОЙГОВА И Х.-Б. МУТАЛИЕВА В КОНТЕКСТЕ
ЭТИЧЕСКИХ И РЕЛИГИОЗНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
Статья посвящена одной из важнейших проблем литературоведческой науки рассматриваемой в аспекте этических и религиозных представлений на материале прозы А.-Г. Гойгова и Х.-Б.Муталиева, - характеру в литературе, Отмечается, что данная проблема имеет непосредственное отношение к идейно-содержательному аспекту произведения и находит решение в трудах отечественных и зарубежных ученых. Делается вывод о том, что в качестве тематической доминанты в литературе выступает антиклерикальная тема - главное оружие в пропаганде новой общественной философии и морали. Антирелигиозная тема в ингушской литературе актуализировалась с конца 20-х годов. Жесткая критика художников слова (поэтов, писателей), изживших себя, как считалось, норм адатов, по существу, и означала начало борьбы с религиозными ценностями, поскольку нормы морали неписаного адата тесным образом перекликались с традициями ислама.
Ключевые слова: писатель, национальный характер, проблематика, герои, жанр, А.-Г. Гойгов, антирелигиозная тема, ингушская литература, анализ, контекст, содержательный аспект.
Проблема характера в литературе на протяжении многих веков была и остается важнейшей литературоведческой проблемой, ибо каждая эпоха дает свои устойчивые типы героев и характеров. Теоретическое обоснование вопроса, непосредственно связанного с идейно-содержательной стороной произведения, находит решение в трудах отечественных и зарубежных ученых.
М.М. Бахтин определяет характер как «форму взаимодействия героя и автора, которая осуществляет задание создать целое героя как определенной личности» [2, с. 151]. С точки зрения ученого, герой с самого начала изображается «как целое . все воспринимается как момент характеристики героя, несет характерологическую функцию, все сводится и служит ответу на вопрос: кто он?» [2, с. 151]. В этой связи заслуживает внимание творчество А.-ГС. Гойгова и Х.-Б. Муталиева, внесших огромный вклад в становление ингушской словесности, в формирование ее жанровой системы.
«Ингушская национальная литература, целостная и развитая эстетическая система духовной культуры народа, имеет вековую историю. и является средством отображения действительности, выражением идеологии, психологии и философии народа, его мировоззренческих начал» [8, с. 3]. На ее становление и развитие колоссальное влияние оказали социально-политические катаклизмы первых десятилетий ХХ века. Масштаб произошедших событий был настолько велик, что они определили дальнейшее развитие художественной мысли народа, идейное содержание, проблематику, пафос. Дальнейшее движение было подчинено новой, социалистической эстетике, созданной на основе сближения общественного идеала и действительности. Писатели должны были творить в русле
социалистического реализма - основного метода советской художественной литературы и литературной критики. От художников требовалось «правдивого, исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии» [7, с. 171]. Тем самым они должны были «содействовать дальнейшему подъему творческих сил советского народа, преодолению всех трудностей на пути к коммунизму» [7, с. 171]. Соответственно, национальное художественное мышление базировалось исключительно на идеологических канонах, одним из основополагающих постулатов которых был атеизм или «гуманистический материализм». Поэтому антиклерикальная тема в литературе как главное оружие в пропаганде новой философии страны стала одной из доминирующих.
Актуальность данного исследования обусловлена необходимостью изучения антирелигиозной тематики, которая является предметом нашего внимания, обусловлена тем, что данная тема имеет глубокую историю, уходящую в Средневековье. Но есть существенное отличие антирелигиозной темы соцреализма от литературы других культурных эпох.
Цель данной работы - изучение особенностей женских характеров в прозе А.-Г. Гойгова и Х.-Б. Муталиева в контексте этических и религиозных ценностей.
Поставленная цель определила основные задачи исследования: описать круг данных проблем в произведениях этих писателей, провести анализ нравственно-этических и структурно-поэтических особенностей этих произведений.
Антирелигиозная тема в ингушской литературе актуализировалась с конца 20-х годов. Жесткая критика художников слова (поэтов, писателей), изживших себя, как считалось, норм адатов, по существу, и означала начало борьбы с ре-
