CC BY
278
УДК 94(47).084
ВОСПОМИНАНИЯ БЫВШИХ УЗНИКОВ ИСПРАВИТЕЛЬНОТРУДОВЫХ ЛАГЕРЕЙ СССР КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
© 2012 Г. А. Салтык
докт. ист. наук, профессор e-mail: saltyk@land.ru Курский государственный университет
В статье дана характеристика мемуаров как особого вида исторических источников личного происхождения. Автором использованы материалы из семейных архивов Л.И. Сосновой, Т.М. Ивановой и А.П. Быковой.
Ключевые слова: репрессии, реабилитация, исправительно-трудовые лагеря, воспоминания, «враг народа», исторический источник
Массовые политические репрессии в СССР в 1930-1950-е годы и сегодня оцениваются неоднозначно. Поэтому, чтобы досконально изучить те политические процессы, которые происходили на территории СССР в 1930-1950-е гг., необходимо использовать не только архивные документы, но и источники личного происхождения. Именно мемуарная литература, воспоминания и письма людей, прошедших через ГУЛАГ, позволят глубже понять и почувствовать, что пришлось пережить людям, оказавшимся в лагере «врагов народа». Подчас такая информация полностью отсутствует в официальных источниках этого периода - законодательных, делопроизводственных.
Историческая и человеческая ценность воспоминаний о ГУЛАГе не только в том, что они являются документальным подтверждением преступлений советского режима. Это документы о том, как по политическим обвинениям и сфальсифицированным делам после упрощенного следствия миллионы людей приговаривались внесудебными органами - «тройками», ОСО (Особыми
Совещаниями) - к расстрелу, лишению свободы в тюрьмах и концлагерях ГУЛАГа. Они также выступают свидетельствами поразительной силы духа их авторов и одновременно бесправия советских граждан.
Сегодня воспоминания пишут те, кому повезло выжить в тюрьмах и лагерях, ссылках в отдаленные местности СССР: научно-технические и партийные работники, служащие, военные, художники, писатели, священнослужители, рабочие и крестьяне. Их можно разделить на следующие категории:
1) мемуары репрессированных;
2) воспоминания, написанные близкими родственниками репрессированных по непосредственным рассказам, хранящимся в семьях письмам, документам и собственным воспоминаниям (многие дети и жены были в ссылках рядом с отцами и мужьями, попадали в лагеря, а дети - в спецдетдома);
3) литературные записи бесед с узниками ГУЛАГа, сделанные профессиональными журналистами.
Нами были собраны и проанализированы многочисленные воспоминания бывших «врагов народа», членов Курской областной ассоциации жертв политических репрессий. Сегодня большинство из них опубликовано, многие готовятся к печати1. Хотелось особо выделить ту важную работу, которую осуществило руководство
ассоциации во главе с ее председателем А.Ф. Степанченко по подготовке и изданию пятого тома «Книги памяти жертв политических репрессий Курской области». Редакционная коллегия, в которую вошли члены ассоциации З.Г. Бирюкова, Н.Г. Горелик, Д.Ф. Казачек, Л.И. Соснова, собрали и обработали воспоминания курян, прошедших через тюрьмы и лагеря2. В книгу также вошли публикации курских ученых, сотрудников прокуратуры, краеведов3.
Граждане, подвергшиеся необоснованным репрессиям, в первую очередь рассказывают об аресте, этапе, тюрьмах и лагерях, освобождении и реабилитации. Иногда они делают акцент лишь на отдельном эпизоде своей жизни, связанном с карательной политикой Советского государства. Зачастую в мемуарах приводятся размышления авторов о той политике, которую проводило сталинское руководство в 1930-е годы. «Почему советские власти арестовывали тысячи граждан и пытками принуждали оговаривать себя, называться диверсантами, предателями, вредителями, антисоветскими агитаторами и прочих мастей контрреволюционерами? Зачем и кому нужны были эти постыдные деяния, позорящие нашу Родину перед трудовыми, честными людьми Земли?», - так размышлял один из бывших «врагов народа», спустя месяц после ареста4.
В настоящее время нам уже известно о том, что в тюрьмах арестованные подвергались избиению, «конвейерным» допросам. Зачастую измученные и
напуганные люди «признавались» в предательстве интересов Родины, шпионаже в пользу иностранных государств, организации повстанческих отрядов для борьбы против советской власти, вредительстве, диверсиях, терроризме. Как итог - приговор по статье 58 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР за не совершенные ими «контрреволюционные преступления», по которой были осуждены подавляющее большинство «политических»5.
О заседаниях суда практически все пишут одно и то же. По мнению бывших узников ГУЛАГа, суд представлял собой «проигрывание заранее отработанного сценария», в котором от заключенного практически ничего не зависело. Важен был лишь вынесенный приговор: лагерь или расстрел. Вот как об этом вспоминал М.Н. Иванов, главный бухгалтер Курской биофабрики, репрессированный в 1937 г.: «Главный из судей, глядя в мое дело, спросил имя, фамилию, место рождения, а затем, полистав страницы “дела”, зачитал заблаговременно написанное постановление, в котором говорилось, что по решению Особого совещания при НКВД от 21 июня 1938 года я приговариваюсь по статье “КРД” (контрреволюционная деятельность. - Г. С.) к отбыванию срока наказания в трудовых исправительных лагерях сроком на восемь лет... Ни обвинительного заключения, ни судоговорения, ни последнего слова обвиняемого... Только приговор! И - суд окончен!»6.
Анализ воспоминаний бывших заключенных свидетельствует о том, что в лагерях существовала иерархия заключенных, имевшая две основные группы: политические и уголовники. «Ворья там было не так много, в основном -политические», - вспоминала А. П. Быкова . Как ни странно, но уголовники чувствовали себя в лагерях комфортнее, чем те, кто был осужден по 58-й статье. Их всячески унижали, над ними издевались. Каким образом можно было защититься от воздействия лагерного мира, как возможно было уберечь свое человеческое достоинство? Об этом бывшие заключенные старались не говорить. И, тем не менее, мы находим скупые воспоминания о том, что пришлось пережить осужденным женам «врагов народа». «Моя мама с 1937 по 1942 г. находилась в исправительно-трудовых лагерях г. Акмолинска и г. Соликамска, - отмечала Л. И. Соснова . И далее она продолжала: «Рядом с женской зоной находился мужской лагерь. Чтобы не ходить на работу, многие мужчины калечили себя. А потом подстерегали женщин, шедших на
работу, и насиловали их. Управы на «дезертиров» не было. Две грузинки, жены «врагов народа», осмелились написать жалобу Сталину. В ответ на это лагерная администрация устроила им публичную моральную казнь. Женщин вывели в одних ночных рубашках перед строем заключенных, усадили на табуретки и обрили наголо под машинку их волосы. Густые, темные волосы почти до пят были их гордостью... После такой казни у одной женщины случился инфаркт.»9
Чтобы выжить в «нечеловеческих условиях», заключенные должны были найти смысл своего заточения, каким-то образом доказать свою важность. Своим трудом, рвением, особенно в военные годы, они старались показать свою верность партии и государству. «Условия в лагерях были тяжелые. Многие просто сходили с ума. Маму спас только труд», - писала Лариса Ивановна10.
Самозабвенно трудилась в лагерях Ухты и А.П. Быкова. Работала в детских яслях, плела в цеху на станке лапти, рогожные кули, веревки. Но больше всего запомнился лесоповал. «Возила с такими же горемыками, как и сама, дрова в лагерь для отопления печей. Лес находился в 12 км от лагеря. Нас запрягали в обычные сани, на которые нагружали дрова, и мы их тянули в лагерь. На гору шли потихоньку, а с горы приходилось бежать, так как сани скользили быстро и могли ударить по ногам. Вот мы и шутили, смеялись. Кажется, сейчас, что не смогла бы снова такое пережить. А тогда выдержала все.», - вспоминала она в 1990-е годы11.
При этом практически все авторы воспоминаний, несмотря на то что им пришлось вынести на себе все ужасы лагерной системы, остались людьми с чувством собственного достоинства. В нечеловеческих условиях они находили в себе силы для занятий художественной самодеятельностью, старались разнообразить свой досуг. Так, Анна Петровна Быкова посещала кружок самодеятельности, руководила струнным кружком, играла на гитаре, пела в хоре. Много лет спустя она отмечала: «Наши выступления очень хорошо воспринимались слушателями. Мы с концертами ездили выступать и в другие лагеря. Через лагерную местную газету нам даже объявили благодарность»12.
Ссылке в отдаленные районы страны подвергались не только отдельные граждане, но и целые семьи13. Дети, на чью долю выпали суровые испытания, говорят об этом с болью. Ольге Ивановне Фильчаковой было три года, когда в феврале 1930 г. ее деда Павла Ивановича репрессировали. За «контрреволюционную агитацию» он был осужден на три года с отбыванием наказания в Соловецком концентрационном лагере. Она мало что помнит об аресте. По рассказам родителей знает, что выселять семью пришел участковый и председатель сельсовета. «Семью с четырьмя маленькими детьми посадили в телегу и повезли в Дмитриев, потом в Воронеж, затем поездом отправили в Кемь, где отбывал наказание дедушка», - вспоминала она позже14. Здесь они прожили семь лет. Самым ярким воспоминанием оказалась встреча с исследователями Арктики, открывшими летом 1937 г. дрейфующую станцию «Северный полюс-1». На встрече с ними присутствовал и П.И. Фильчиков, который вручил героям тридцать роз разных сортов, выращенных им самим. Об этом тогда писали все газеты. «Вот только фамилию деда не упоминали», - продолжала Ольга Ивановна спустя много лет. О пережитом она смогла рассказать только в 1995 г., когда получила справку о признании ее пострадавшей от политических репрессий и о реабилитации деда, отца, матери15.
В 1930-е годы репрессиям поверглись все слои населения. Но, наибольшие испытания выпали на долю крестьянства, расправа с которым стала повсеместным явлением. Согласно Постановлению Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», семьи арестованных, заключенных в концлагеря или приговоренных к расстрелу, подлежали высылке в отдаленные северные районы СССР (Сибирь, Урал,
Северный край, Казахстан). Всего за 1930-1940 гг. на спецпоселение было отправлено 381026 семей общей численностью 1803392 человека.
Те, кто пережил раскулачивание и высылку, помнят, прежде всего, как приходилось покидать малую родину и осваивать «чужую территорию», помнят, как теряли родных, как старались выжить и пытались доказать, что они не «враги народа». Среди семей, на долю которых выпало «освоение» Сибири, была семья Тороповых, состоящая из 11 человек.
«Дети - мал мала меньше - сидели на телеге с мамой, кто по старше - шли пешком, по глубокому, метровому снегу, при 50-градусном морозе», - писала М.В. Шевелева. Она на всю жизнь запомнила, как перевернулись сани, как трагически погибла маленькая сестренка. «Ребеночка похоронили здесь же, в сугробе», -продолжала Мария Васильевна16.
В Томской области, куда прибыла семья, жилось голодно и холодно. Но тяжелее всего было терять родных. И далее Шевелева вспоминала: «Брат Иван в 17-летнем возрасте утонул в реке, Дима в четыре года ушел в тайгу. Нашли одичавшего, искусанного мошкарой. Он долго не разговаривал, постоянно плакал. Потом арестовали отца и отправили на работу в шахты. Затем была арестована мама - за то, что спрятала около килограмма пшеницы для голодных детей. Ее с полуторамесячными детьми направили в спецлагерь. Позже близнецов забрали в детский дом.»17.
Практически все воспоминания детей, чьи родители были репрессированы, содержат информацию о том, как приходилось выживать семье, потерявшей отца или обоих родителей. Дети «врагов народа» прошли через оккупацию, лагеря, детские дома. Большинство из них получили хорошее образование, честно и добросовестно трудились на благо своей Родины и спустя много лет все-таки нашли возможность рассказать о пережитом. Их мемуары связаны с описанием жизненных ситуаций, в которых они участвовали или были свидетелями. Иногда в них приводятся сведения, о которых они узнавали от взрослых - бабушек, родителей. Примечательна в этом отношении история любви родителей, изложенная в воспоминаниях Н. Гореликовой18.
И наконец, хотелось бы сказать несколько слов о литературных записях бесед с узниками ГУЛАГа, сделанных журналистами. В них содержится не просто информация о том, что пришлось пережить бывшему «врагу народа», но приводятся размышления корреспондента о событиях тех лет. Иногда в качестве доказательства используются архивные материалы. Так, к примеру, А. Г. Ошеров, работавший в 1990-е гг. корреспондентом областной газеты «Курская правда», собрал и опубликовал воспоминания П.Г. Неходы - бывшего сотрудника Курского ОГПУ, репрессированного в 1930-е годы19.
Таким образом, источниковедческий анализ воспоминаний бывших
заключенных тюрем и исправительно-трудовых лагерей Советского Союза, их детей подтверждает исключительную важность данных источников для постижения истории советского общества и государства, в большей степени годов сталинизма. Их дальнейшее изучение позволит дать ответы на многие вопросы, связанные не только с карательной политикой государства, но и с культурной, общественной, политической, идеологической, социально-экономической историей СССР.
1 См., например: Салтык Г. А. Воспоминания детей «врагов народа» как исторический источник изучения «белых пятен» в истории России // Поисковое движение как форма изучения событий Великой Отечественной войны: материалы Всеросс. науч.-практ. конф. Курск: Курск. гос. ун-т, 2005. С. 134-140; она же: Дети «врагов народа» в годы войны (из воспоминаний членов Курской областной ассоциации жертв политических репрессий) // Детство, опаленное войной (книга третья): материалы межрегион. научно-практ. конф. (апрель-ноябрь 2005 г.) / под ред. А.Ю. Друговской. Курск, 2005. С. 82-86; она же: Навстречу воспоминаниям (из мемуаров Н.К. Саловой) // Книга памяти жертв политических репрессий Курской области. Кн. 5. Курск: ООО «Планета +», 2011. С. 221-223 и др.
2 См., например: Бирюкова З.Л. Они проживают в Курске // Книга памяти жертв политических репрессий Курской области. Кн. 5. С. 124-152; Бирюкова Н.А. Как задушить мне память об этом // Там же. С. 215-218; Романенко В.Д. Они проживают в Курчатове // Там же. С. 120-124; Соснова Л.И. Судьба семьи Гулиенко // Там же. С. 210-215; др.
3 Брюховецкий В.А. Вспоминая репрессии // Книга памяти жертв политических репрессий Курской области. С. 259-261; Карнасевич В.Г. Возвращены из забвения // Там же. С. 170-173; Наумов М.М. Листая старые альбомы // Там же. С. 246-251; Щепаков В.А. Высказался в троцкистском плане // Там же. С. 173-175.
4 М.Н. Иванов. Из дневника политзаключенного / подгот. к публ., ред., автор коммент. Г.А. Салтык. Курск, 2006. С. 413-414.
5 См., например: Салтык Г.А. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Курск, 2004. С. 100-118.
6 М.Н. Иванов. Из дневника политзаключенного. С. 430.
7 Быкова А.П. - член курчатовского отделения Ассоциации жертв политических репрессий, проживает в г. Курчатове. Ее воспоминания готовятся к печати.
8 Мама Ларисы Ивановны Сосновой - Евдокия Михайловна была осуждена как жена «врага народа» в 1937 г. Отец - Иван Алексеевич Гулиенко, видный комсомольский работник, был обвинен в причастности к антисоветской организации. В апреле 1938 г. Военная коллегия Верховного суда СССР по ст. 58 УК приговорила его к расстрелу. Почти через два десятилетия, в 1957 г., выяснилось, что на суде себя виновным не признал, а данные, на которых основывалось обвинение, не соответствовали истине. Приговор был отменен, дело в отношении И. А. Гулиенко прекращено за отсутствием состава преступления.
9 Соснова Л.И. Судьба семьи Гулиенко // Книга памяти. С. 211-212.
10 Там же.
11 Быкова А.П. Мои воспоминания // Архив автора.
12 Быкова А.П. Там же.
13 В 1930-е годы в обиход простых советских граждан вошла аббревиатура «ЧСИР» - член семьи изменника Родине. 5 июля 1937 г. было принято решение Политбюро ЦК ВКП (б) о заключении в лагеря на 5-8 лет всех жен осужденных изменников родины, членов правотроцкистской шпионско-диверсионной организации, об организации специального лагеря в Нарымском крае и Тургайском районе Казахстана. Всех оставшихся после осуждения детей-сирот до 15 летнего возраста предлагалось взять на государственное обеспечение: разместить их в существующие детские дома и закрытые интернаты. Во исполнение этого приказа 15 августа 1937 г. последовала соответствующая директива НКВД, содержащая ряд уточнений. К примеру, были регламентированы тотальные репрессии только против жен и детей, а не вообще любых членов в семье; жен предписывалось арестовывать вместе с мужьями; дети старше 15 лет арестовывать только в случае, если они признавались «социально-опасными»; арест беременных женщин, имеющих на руках грудных детей или тяжело больных, мог быть временно отложен; дети, оставшиеся после ареста матери без присмотра, помещались в детские дома, «если оставшихся сирот пожелают взять другие родственники (не репрессируемые) на свое полное иждивение - этому не препятствовать». Всего по СССР было арестовано 18 тыс. жен осужденных и «изъято» 25342 детей. Из них - 22427 человек было направлено в детдома Наркомпроса и местные ясли, 2915 человек -передано на опеку и возвращено матерям. У большинства осужденных жен «врагов народа» срок заканчивался в начале 1940-х гг. Однако, в связи с началом Великой Отечественной войны, уже 22 июня 1941 г. была издана директива о запрещении освобождения уголовников и «контрреволюционных элементов». Спустя год ЧСИР получили разрешение на освобождение. Но им предписывалось оставаться в лагерях на положении вольнонаемных. Окончательное освобождение пришло только после войны, при этом большинство ЧСИР было запрещено проживать в крупных городах. И только в 1950-е годы, после ХХ съезда КПСС, основная масса ЧСИР была реабилитирована.
14 Фильчиков П.И. родом из мелкопоместной семьи, окончил Петербургскую сельскохозяйственную академию. До 1917 г. занимался садоводством, затем был избран народным судьей. Во время отбывания наказания в г. Кемь организовал тепличное хозяйство, выращивал огурцы и розы.
15 Лапицкая В. Д. Это не забудется // Книга памяти жертв политических репрессий Курской области. Кн. 5. С. 237-238.
16 Гореликова Н.Г. Крестный путь семьи // Там же. С. 240.
17 Там же. С. 241-242.
18 Гореликова Н.Г. Если можешь, прости // Книга памяти. С. 281-294.
19 Ошеров А.Г. В сетях у Берии // Над пропастью во лжи: из досье курской лубянки. Курск, 1996. С. 209-222.
