CC BY
0ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ/ SOURCE STUDY
УДК 94(47).084.3
DOI: 10.24412/2070-9773-2024-8-217-230
Дата поступления (Submitted) 16.07.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 03.08.2024
Воспоминания А. И. Верховского о Севастополе в 1917 г. (1925)
НАТАЛЬЯ ВИКТОРОВНА КАРУШКИНА
соискатель ученой степени кандидата наук (направление «История») Санкт-Петербургского государственного университета 199034, Россия, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, 5
e-mail: natakarushkina@yandex.ru
Аннотация. Впервые публикуется стенограмма воспоминаний последнего военного министра Временного правительства Александра Ивановича Верховского о событиях марта-мая 1917 г. в Севастополе. Стенограмма была сделана 29 ноября 1925 г. на московском заседании Комиссии по истории Октябрьской революции и ВКП(б). Этот документ, сохранившийся в Государственном архиве Республики Крым, дополняет изданное мемуарное наследие Верховского в той части, где он рассказывает о первых месяцах после Февральской революции на Черноморском флоте. Поскольку первая книга его мемуаров («Россия на Голгофе») вышла в 1918 г., стенограмма датируется 1925 г., а вторая автобиографическая книга («На трудном перевале») была написана в 1935-1937 гг., это позволяет отследить в динамике эволюцию отношения автора к революционным эпизодам, как в результате переосмысления, так и в связи с давлением обстоятельств и времени. Особенно характерна кардинально изменившаяся оценка Верховским действий командующего Черноморским флотом адмирала А. В. Колчака. А. И. Верховский находился в самом эпицентре тогдашней севастопольской жизни, занимая высокую должность начальника штаба Черноморской дивизии, сформированной для десанта на Босфоре. Он был избран также заместителем председателя Севастопольского совета, возглавлял экспедицию по обыскам и аресту представителей царского дома в Крыму. Поэтому детали, подробности и неизвестные факты произошедших событий в его изложении представляют значительную историческую ценность.
Ключевые слова: А.И. Верховский, Севастополь, Февральская революция, Черноморский флот, А.В. Колчак, Романовы
A. I. Verkhovsky's Memoirs of Sevastopol in 1917 (1925)
NATALIA VICTOROVNA KARUSHKINA
Candidate of Science degree (History) of St. Petersburg State University 199034, Russia, St. Petersburg, Mendeleyevskaya Liniya, 5 e-mail: natakarushkina@yandex.ru
Abstract. For the first time, a transcript of the memoirs of the last Minister of War of the Provisional Government, A. I. Verkhovsky, about the events of March-May 1917 in Sevastopol is being published. The transcript was recorded at a Moscow meeting of the Commission on the History of the October Revolution and the All-Union Communist Party (Bolsheviks), which collected eyewitness accounts, on November 29, 1925. This document, preserved in the State Archives of the Republic of Crimea, complements the published memoir legacy of Verkhovsky in the part where he talks about how the February Revolution unfolded in the Black Sea Fleet. Due to first book of his memoirs (Russia on Golgotha) being published in 1918, the transcript is dated 1925, and the second book (On a Difficult Pass) was written in 1935-1937, this allows us to track the dynamics of the evolution of the author's attitude to revolutionary episodes, both as a result of rethinking and in connection with the pressure of circumstances and time. A. I. Verkhovsky was at the very epicenter of the then Sevastopol life - occupying the high post of chief of staff of the Black Sea Division formed for the landing in the Bosphorus, he was elected deputy chairman of the Sevastopol Soviet, led an expedition to search and arrest representatives of the royal dynasty in Crimea. Therefore, the details and unknown facts of the events that took place in his recollections are of significant historical value. Particularly characteristic is Verkhovsky's radically changed assessment of the actions of the commander of the Black Sea Fleet, Admiral A. V. Kolchak.
Keywords: Verkhovsky, Sevastopol, February Revolution, Black Sea Fleet, Kolchak, Romanovs
В Государственном архиве республики Крым (ГАРК) хранятся неизвестные и не введенные в исторический оборот воспоминания последнего военного министра Временного правительства А. И. Верховского [1, л. 2-12]. Это стенограмма его выступления на московском собрании Истпарта 29 ноября 1925 г., на котором он рассказывал о событиях первых трех месяцев после Февральской революции в Севастополе. Истпарт - сокращенное название Комиссии по истории Октябрьской революции и ВКП(б), научно-исследовательской организации для сбора, изучения и публикации материалов по революционной истории в России. Создана она была в 1920 г. Новое государство сразу приступило к написанию новейшей истории. Функционеры Истпарта выявляли очевидцев недавно произошедших событий, собирали их мемуарные свидетельства, а еще устраивали «вечера воспоминаний», на которых участники могли рассказывать, слушать и дополнять друг друга. На таком вечере и выступал в 1925 г. преподаватель Военной Академии РККА Верховский. Пометки на документе свидетельствуют, что после него на этом же заседании слушали известных в Крыму революционеров А. В. Мокроусова1 и Н. И. Островскую2.
Истпарт создал развитую сеть региональных отделений. Крымский филиал был образован в 1921 г., организационно он подчинялся Крымскому областному комитету ВКП(б). Печатным органом местного Истпарта был ежегодный сборник статей «Революция в Крыму». Всего с 1922 по 1932 г. вышло 10 выпусков сборника, до сих пор являющихся важными источниками по истории революции и Гражданской войны в регионе. Однако далеко не все собранные партийными историками документы были опубликованы, более того, некоторые и вовсе не использовались при подготовке публикаций. Во-первых, из-за большого объема собранной информации. А во-вторых, конечно, из-за особенностей политического заказа и уже прослеживавшейся цензуры и самоцензуры. Советские и постсоветские историки и в дальнейшем обращались к архиву Крымского Истпарта, который составляет фонд П-150 ГАРК, однако эти документы до сих пор имеют нераскрытый научный потенциал. В фонде отложилось 638 дел только с личными воспоминаниями участников событий, причем доступ к некоторым из них все еще ограничен.
Жизни и деятельности Верховского в последние годы посвящено несколько книг и статей. Главным его исследователем является С. Н. Полторак, чьи изыскания обобщены в монографии «Военная и научная деятельность Александра Ивановича Верховского» [2]. Существенным дополнением к ней является книга Ю. И. Сафро-нова «Дневник Верховского» [3], в которой опубликованы дневниковые записи Александра Ивановича, сделанные им в период военной ко-
мандировки на Балканы перед Первой мировой войной. В книгу вошли также другие документы и фотоматериалы из личного архива сестры А. И. Верховского Татьяны. Необходимо упомянуть и рецензию на оба эти издания А. В. Ганина, в которой не только обобщается итог текущего изучения биографии Верховского, но и раскрываются дополнительные факты из жизни последнего досоветского военного министра [4]. Немало информации о деятельности Верховского в Севастополе содержится в диссертации А. П. Павленко «Офицеры Черноморского флота России в революции 1917 г. и начале Гражданской войны (март 1917 г. - апрель 1918 г.)» [5].
Краткая биография Александра Ивановича Верховского (1886-1938) такова.
Дворянин по происхождению, он учился в Александровском кадетском корпусе, а затем в элитарном Пажеском корпусе, где получали образование будущие гвардейские офицеры и высшие чиновники. Лучшие ученики Пажеского корпуса получали звание камер-пажей и несли службу при дворе. В своем классе Александр был первым по успеваемости, поэтому в 1904 г. стал камер-пажом самого императора Николая II и неоднократно присутствовал на придворных мероприятиях. В начале 1905 г. из-за жалобы соучеников на его высказывания против существующего режима, после громкого скандала, достигшего самых высших кругов (либерал рядом с троном!), был отчислен из пажей. Верховского отправили в Маньчжурию на театр военных действий в звании унтер-офицера. Такой инцидент в начале военной карьеры не помешал ему в итоге вырасти по службе, окончить в 1911 г. Николаевскую академию Генерального штаба и войти в плеяду лучших штабных офицеров молодого поколения накануне новой большой войны.
В Первую мировую Верховский был штабистом, но участвовал также и в боевых действиях, был ранен, награжден георгиевским оружием и орденом Св. Георгия 4-й степени. В начале 1916 г. впервые столкнулся с флотскими соединениями - был одним из разработчиков плана успешной операции по высадке десанта в Трапезунде. Перед Февральской революцией, получив чин подполковника, был назначен начальником штаба Черноморской дивизии в Севастополе в составе Черноморского флота, которая готовилась к десантной операции на Босфоре.
В первые же дни Февраля Верховский оказался среди тех севастопольских офицеров, которые восприняли переворот как неизбежность и связывали с ним надежды на изменения и лучшее будущее. Благодаря их действиям и позиции командующего флотом А. В. Колчака3, Севастополь встретил революцию мирно, офицерство объединилось частично с низовыми комитетами, изначально все вместе занимались выработкой правил новой жизни. В первом составе
объединенного Севастопольского Совета Верховский был избран товарищем (заместителем) председателя.
После отъезда из Севастополя 30-летний Верховский сделал головокружительную по меркам обычного времени карьеру. С июня 1917 г. - командующий войсками Московского военного округа в звании полковника. Наводил порядок в тылу, участвовал в подавлении солдатских беспорядков в Центральной России, активно действовал против Корниловского мятежа. В сентябре-октябре 1917 г. - последний военный министр России в составе правительства Керенского в чине генерал-майора.
После Октября участвовал в борьбе с большевиками, дважды арестовывался в 1918 г., еще один раз - в 1919 г. Перешел в итоге на сторону Красной армии. Советское правительство поручало ему в основном преподавательскую работу, не слишком доверяя бывшему царскому офицеру, отметившемуся участием в контрреволюционных течениях. Верховский писал книги по военному делу, стал признанным теоретиком в области тактики в рамках советской военной школы.
В 1931 г. его арестовали по делу «Весна», которое велось в отношении бывших «военспецов», обвиняемых в заговоре против советской власти. В мнимых преступлениях Верховский не признался. Приговор к расстрелу, к которому он уже готовился, был заменен десятилетним тюремным заключением. Был освобожден по настоянию наркома обороны К. Е. Ворошилова для продолжения научно-исследовательской работы. Последним местом службы Верховского стала Военная академия Генерального штаба, в которой он занимал должность старшего преподавателя кафедры тактики в звании комбрига. В 1938 г. вновь арестован и расстрелян. Реабилитирован в 1956 г.
Наряду с трудами по военной истории и теории Верховский является автором двух книг воспоминаний. Россия на Голгофе» была издана в 1918 г. при содействии М. Горького [6]. Заявлена она была как переработанные дневниковые записи 1914-1917 гг., но представляет собой не столько фиксацию произошедших событий, сколько рефлексию и размышления автора по их поводу. В 2024 г. появился репринт этого издания [7]. А ранее, в 2014 г., вышла в свет версия «России на Голгофе» с комментариями и предисловием А. М. Савинова [8]. В 1935-1937 гг., перед последним арестом, Верховский написал автобиографический художественный роман «На трудном перевале». Скорее про эту книгу можно было бы сказать, что в ее основе лежат дневниковые записи, потому как, несмотря на вымышленные имена отдельных персонажей, роман изобилует фактами, упоминанием реальных исторических лиц и мелкими подробностями. Календарные рамки сюжета - 1914-1918 гг.
В конце повествования главный герой делает окончательный выбор в пользу революции. Из-за ареста автора рукопись положили на полку. Книга дошла до читателей стараниями сына Александра Ивановича Николая только в 1959 г.
[9]. Но, по требованию «Воениздата», он отредактировал ее, сократил и переделал в мемуары. Даже в таком виде получилось законченное интересное и живое художественно-историческое повествование. В 2019 г. книга была переиздана
[10].
Особенная ценность публикуемой нами стенограммы заключается в том, что рассматриваемые в ней события весны 1917 г. изложены Верховским и на страницах «России на Голгофе», и в книге «На трудном перевале». Сравнивая три текста, написанные в разное время, мы можем отследить в динамике эволюцию отношения автора к революционным событиям, произошедшую как в результате оценки постфактум (автор уже знал, что будет дальше), так и в силу давления внешних обстоятельств.
События, факты и даже некоторые их интерпретации во всех трех текстах пересекаются. Верховский неизменно писал о глубинном кризисе самодержавия, особенно проявившимся в годы войны, о том, что левое офицерство всегда было пропитано духом декабризма, о проблемах кастового разрыва между нижними чинами и офицерским корпусом. Матросы и солдаты не доверяли офицерам, и даже на парад в честь революции брали с собой на всякий случай боевые патроны (вдруг офицеры их обманут и будут расстреливать). Революцию не единожды Верховский трактовал как проход между Сциллой и Харибдой. «Без революции от внутренних трений, от задавленной инициативы, от невозможного подбора людей наше поражение было неизбежно, теперь другая опасность - революция - может расстроить саму армию» [6, с. 67].
А вот если говорить о различии в текстах, то они следующие. Только в «России на Голгофе», вышедшей из-под пера автора в 1918 г., показаны темные стороны революционного процесса. «Рушится дисциплина жизни во всех ее областях, и низменные, черные элементы постепенно захватывают власть, прикрываясь красным знаменем революции» [6, с. 82]. Многие офицеры расстреляны и замучены «темными, забывшими Бога, людьми в Гельсингфорсе, Выборге, Севастополе, Киеве, в окопах на фронте» [6, с. 141]. Этот ли народ мы любили? - задавал себе вопрос Верховский. Народ - ребенок, и, если не направлять его, он причинит себе и окружающим много зла. Надежда на выход из классовой междоусобицы в то время у Верховского была идеалистическая, она звучала как безосновательная надежда на всеобщее примирение, на торжество идеалов христианской любви: «С Голгофы же страдания засияет и новый свет, начнет строиться новая русская земля, где все будут
...иметь равное право на место под солнцем, где все классы общества будут братьями...» [6, с. 141]
В последующие годы ничего отрицательного про революцию Верховский не говорил, да и метафизические трактовки у него пропали. В выступлении 1925-го года, с высоты уже полученного во время Гражданской войны опыта, Верховский констатировал, что противоречие между массами и офицерством изначально было неизбежным и непреодолимым. Идея сохранить в условиях революции армию старого образца и завершить войну была утопичной. Самые проницательные (в том числе Колчак и Верховский) очень быстро это поняли.
Книга же «На трудном перевале» (1935-1937 гг.) рисует картину полной историко-политиче-ской предопределенности. Изначально было понятно, кто станет белыми и красными, белогвардейцами и большевиками. Мудрый вождь Ленин предвидел все с самого начала. Согласно марксистской логике, большевики должны были победить и победили, а представители старого режима - проиграли и сошли с авансцены истории.
Кричащая разница обнаруживается и в оценке фигуры А. В. Колчака. В 1918 г. Верховский писал о главе Черноморского флота восторженно («наш любимый командующий»), и как о личности (прозорливый, чувствует массы и требования момента), и как о военачальнике. Себя он ощущал в одной связке с командиром, был его единомышленником. В 1925 г. ни одного восторженного слова в адрес Колчака он уже не произносил. Но оценка его действий все еще была трезвая, с претензией на объективность. Командующий принял революцию, но понял, что быстро потерял рычаги влияния. И предпочел уйти. Дальнейшая биография Колчака, с которой Верховский был хорошо знаком, дала ему возможность утверждать, что будущие «белые» (Рябушинский и Ко) уже в апреле 1917 г. рассматривали Колчака на роль военного диктатора. Этот «факт», конечно, является исторической натяжкой.
А вот книга «На трудном перевале» - явное детище 1930-х годов. Колчак в ней - хитрый, злобный и скрытый враг, обманом использовавший левых офицеров для влияния на массы и проведения своих коварных планов. Он усыплял бдительность и противников, и сторонников и плел продуманный заговор. «Мысль о том, что «народ» может принять какое-либо участие в строительстве государства, была ему глубоко враждебна. С первой минуты он звериной ненавистью возненавидел «народную» революцию и с первой минуты искал способ задушить ее. Но он был умен, этот маленький адмирал. <...> он с первой же минуты революции понял, что нужен маневр для того, чтобы выиграть время, собрать вокруг себя силы и потом пушками и пулеметами покончить с «восстанием черни» [10, с. 175].
Даже Верховский не в состоянии был раскусить его в то время: «.он воспользовался мною и моими друзьями, чтобы создать видимость изменения взглядов офицерства» [10, с. 188].
Разнится и рассказ об обыске у представителей бывшей царской семьи в Крыму (среди них находились вдовствующая императрица Мария Федоровна, сестры последнего царя Ольга и Ксения, другие великие князья и княгини с семьями) в апреле 1917 г. В «России на Голгофе» этот эпизод вовсе не упоминается. Видимо, такой факт своей «революционной» биографии автор не стремился освещать публично на тот момент. Тем более, что, как следует из текста 1925 г., отряд охраны после обысков в великокняжеских имениях был сформирован из членов Черноморской дивизии, в которой служил Верховский (об этом никогда не упоминалось в уже известных источниках). В 1925 г. Верховский рассказал об обысках у Романовых - среди коллег-революционеров такой яркий эпизод не скроешь, однако четко формулировал, что никакой контрреволюционной организации вокруг бывших Романовых не было (и он понимал это еще до экспедиции), слишком уже Дом Романовых скомпрометировал себя до революции. В том выступлении Верховский рассказывал и о неизвестной его биографам встрече с герцогом Сергеем Лейхтенбергским4 в декабре 1916 г., в которой представитель императорской семьи говорил о грядущей катастрофе и революции, и полагал, что они спровоцированы именно действиями царской четы. В 1930-х гг. о своих прямых контактах с герцогом Верховский, конечно же, не упоминал. Зато о своей роли в событиях вокруг Романовых писал так: «Надо было оградить революцию от попытки восстановления монархии. В этом свете обязанность жандарма была почетна» [10, с. 248]. Тот факт, что ничего компрометирующего в великокняжеских имениях «обыскиватели» не нашли, Верховский комментировал в духе 30-х годов: «Быть может, тогда не умели искать» [10, с. 252].
Воспоминания товарища Верховского
Верховский: Я в Севастополе пробыл с начала декабря 16-го года по май 17-го года, так что, собственно, из революционной поры видел самые первые дни того, что было в Севастополе. Но в эти дни складывались как раз отношения между офицерством и всей остальной массой в Севастополе, и с этой точки зрения они представляют некоторый интерес.
Дело в том, что офицерство к началу революции было уже не таким, каким оно было в 1905 году, ибо большая часть офицерства была перебита, переранена и вышла из активной работы, и в ряды офицерства влилось очень большое число интеллигенции, затем часть солдат, которые поднимались во время войны. Те настроения, чисто монархические, которые были в 1905 году,
они в 1917 году значительно изменились, тем более, что сама война произвела на весь офицерский корпус тяжелое впечатление. Оказалось, что армия вышла на войну совершенно неподготовленной, без снарядов, без снабжения, укомплектования приходили на фронт необученные. Затем руководство армией, оно вызывало самые серьезные нарекания со стороны младшего и среднего офицерства, ибо это руководство совершенно не удовлетворяло требованиям современной войны. Так что осенью 16-го года недовольство в офицерском корпусе очень резко высказывалось, очень откровенно, вплоть до писем Алексееву5, опубликованных в тех материалах, которые мы сейчас имеем. Поэтому уже к первому дню революции монархия была в высшей степени непопулярна в значительных слоях офицерства, и когда революция произошла, то в широких слоях офицерства не было никакого сомнения, что произошло нечто необычайно нужное для России, даже старший комсостав с Алексеевым во главе ни одного шага не сделал, чтобы поддержать монархию.
Вот настроения, с которыми офицерство подошло к революции. Были отдельные группы, наиболее активные, наиболее левые, которые принимали даже целый ряд шагов для того, чтобы связаться с общественными кругами для усовершенствования армии. Эти офицеры ездили в Думу и виделись с теми депутатами, которые работали по военному делу6, говорили с Гучковым7, Милюковым8. Так что когда революция произошла, то и сам Колчак, и значительная группа офицерства, стоящая около него, приняли революцию как должное, и единственная мысль, которая была и у них, и у всех тех слоев офицерства, которые их поддерживали, - это о том, чтобы революция не сломила бы армию перед неприятельским фронтом.
Вот две основные мысли, которые были у руководящей части офицерства с Колчаком во главе, - принять революцию и сделать так, чтобы она не разрушила армию и не дала бы возможности немцам ворваться в нашу землю и покорить Россию. С первых же дней почувствовалось, что власть из рук командного состава фактически вышла. По целому ряду отдельных выступлений ясно было видно, что намечается такой разрыв между офицерством и командным составом, который совершенно разрушит боеспособность войска.
Поэтому из офицерских кругов был выдвинут Колчак. Решили каким-нибудь демонстрированием показать, что руководящий аппарат армии понимает революцию и вместе с войском будет дальше продолжать работу. Отсюда и появилась мысль о том, чтобы по собственной инициативе произвести парад, о котором здесь рассказы-валось9. Парад, на котором Колчак объявил о той позиции, которую занимает он и офицерство по отношению к революции. Вспоминаю,
что если офицерство шло на этот парад с такой мыслью, то в той Черноморской дивизии, где я был, началось движение. Настолько было резко недовольство поведением офицерства, что люди вышли на этот самый парад, захвативши с собой не только оружие, но и патроны и пулеметы, опасаясь, что вызывают на парад только для того, чтобы их всех расстрелять. Вот какое было настроение, однако же этот парад, несмотря на многие его такие своеобразные черты, произвел впечатление, несколько понизившее настроение. После этого Колчак собрал офицеров в офицерском собрании для того, чтобы обсудить, что же делать, и вот на этом собрании, должно быть, тысячи 2-3 офицеров собралось. Точный день я не помню 10, но это было в самые первые дни, тогда еще Севастопольского исполнительного комитета не было.
Вопрос с места: Когда это было?
Верховский: Это было, кажется, вечером в день парада. На этом собрании выступил первым Колчак, который сказал, что он собирает офицеров, для того, чтобы они могли обдумать создавшееся положение и принять решения -как действовать. После него выступил Свечин С. В. 11, его речи я не могу точно вспомнить, конкретных предложений в его речи не было. Были воспоминания о Французской революции, но ни два, ни полтора он не сказал. Затем я взял слово и в краткой речи обрисовал офицерам следующее: война показала непригодность старого строя, поэтому мы принимаем революцию, настроения, которые в свое время были среди декабристов-офицеров, они, мне казалось, никогда не умирали в офицерском корпусе, они живы и посейчас. Это мое заявление было встречено аплодисментами и общим одобрением. Поэтому моя первая мысль - та, что мы революцию принимаем и идем с нею, и наша обязанность заключается в том, чтобы сохранить армию в России, чтобы наступление германцев (а их настроения по отношению к России были известны) не могло бы задавить того начинающегося освободительного движения, которое имело место, и вообще не могло бы связать развитие нашей страны. Это была первая мысль, вторая - с Балтийского флота мы получили известие, что офицеры пошли другой дорогой, заняли двусмысленную позицию. Там матросская масса не доверяла офицерам, убила адмирала12, целый ряд талантливых офицеров13, и правление флота совершенно разрушилось. Поэтому наша обязанность - активно выступить, и демонстрировать свою солидарность с массами, и с этими массами идти. Практически я считал это необходимым, если мы считаем нужным сохранить боеспособность войска.
В этот момент происходил митинг, происходили выборы в совет (я не помню, как он тогда назывался, кажется, делегатским собранием), происходили выборы в делегацию, которая
должна была ехать в Петербург14 к Временному правительству и в Петербургский совет. Я предложил, чтобы и нам произвести выборы у нас и выделить делегатов для поездки в Петербург и для участия в тех выборных организациях, которые создаются в Севастополе. Вся моя речь была встречена дружным и ярко выраженным одобрением. Присутствующие на собрании немедленно же все разделились по кораблям, по полкам. Были произведены выборы, и 15 человек офицеров15 были выделены для того, чтобы принимать участие в создавшемся исполнительном комитете Севастополя и для того, чтобы ехать в Петербург. Я помню, как к концу этого собрания, оно происходило вечером, к Морскому собранию16 подошла большая толпа, занявшая всю площадь перед Морским собранием и предъявившая требования к собранию: [рассказать], что же оно думает, зачем собралось, собралось ли оно для того, чтобы воевать с восставшими массами, или для каких-либо других целей. Это совершенно не было ясно. У нас в это время была выборная группа, которая должна была войти в тесную связь с Советом. Мы вышли на балкон и здесь рассказали им17, что это за собрание, для чего собралось оно, и что мы являемся деятелями, которые поставили целью войти в тесную связь с делегатами из остальных частей полка18 в Севастополе.
В этот же вечер ожидался приезд Тулякова19, кажется, что так, кажется, в этот же вечер, и поэтому все делегаты от полков, и от кораблей, и от нашего офицерского собрания отправились на вокзал. Туляков долго не приезжал, поезд сильно опоздал, и в комнате при вокзале мы провели 5-6 часов вместе, и за это время произошло первое знакомство делегатов от офицерства с делегатами от матросов, от солдат и от рабочих. Здесь мы увидели, что основная мысль, с которой мы шли на собрание, - мы принимаем революцию и стараемся поддержать армию, а для этого идем на самую тесную работу с представителями остальных групп - эта мысль встретила сочувствие и поддержку всех остальных товарищей, которые там собрались. Так что с этого собрания, с этой беседы у меня осталось впечатление полной возможности совместной работы и сохранения армии в том виде, в каком она была в этот момент. В результате была выпущена прокламация, обращение Центрального комитета, кажется, он просто назывался Исполнительным комитетом. У меня эта самая прокламация есть, я ее сдал в Архив революции в Ленинграде. В этой прокламации в выражениях и фразах, [на] сегодняшний день совершенно неприемлемых, а тогда громко и отчетливо, представители всех слоев и групп говорили: «Война до победного конца, мы поддерживаем армию, да здравствует революция!» И вот эта основа и мысль, которая там была, и это настроение, в котором офицеры и представители рабочих,
солдат и матросов соединились, чрезвычайно характерны для Севастополя, потому что такая же вещь где-нибудь на Балтике или в Петербурге была абсолютно невозможна.
После этого началось формирование ЦК. ЦК сформировался сначала из 3 фракций: фракция солдат и матросов, фракция рабочих, фракция офицеров, и потом в него явочным порядком вошла фракция кондукторов, как отдельная организация. Первый президиум был также построен на паритетных началах. Председательствовали по очереди: председатель офицерской фракции, председатель солдат и матросов и председатель рабочих Васильев20 и «... » 21. Председательствовали по очереди в этом первом президиуме, покуда окончательно не сконструи-ровался Совет22.
Теперь на Совет навалилась, прежде всего, громадная работа по улаживанию всех тех трений, которые возникали в жизни. Массы с негодованием смотрели на то, что жандармы оставались, сейчас же это трение шло в ЦК, ЦК принимал решение - жандармы разоружались и уничтожались. Происходили трения на остатках линейного корабля «Мари» 23. Там обвиняли одного офицера с немецкой фамилией, что он взорвал корабль нарочно24. Была послана делегация установить, разъяснить - в чем дело. В одном месте были трения между офицерами и солдатами, в одной из бухт по Южной стороне. Туда тоже послали делегацию. Вот на таких трех примерах сформировался состав той делегации, которую мы старались отправлять всюду: от каждой фракции по одному делегату, а именно от рабочих, солдат, матросов и офицеров. И вот в таком порядке туда, где возникали недоразумения, ездили делегаты и содействовали самым существеннейшим образом установлению того внешнего мира и порядка, который был в Севастополе.
Количество дел, которое возникало во всех местах, и в полках, и на кораблях, и в городе, показало, что те отношения, которые были до революции, они не могут в армии остаться, и ЦК взял на себя инициативу создать конституцию что ли, создать писаные правила, которые регулировали бы отношения командного состава, комитета и всей остальной массы кораблей.
С места: Гарнизонный устав так называемый.
Верховский: Я не помню ясно его названия. И вот тогда была выделена группа у нас в совете, в которую вошли от солдат Зорохович25, затем, не помню, кто-то вошел туда от матросов, и я туда вошел от офицеров. Мы в течение 1 У суток день и ночь работали и составили положение26, где определялось, что за офицерством остается оперативная и строевая работа, политические, хозяйственные и административные функции переходят к советам. На этом основании представлялось, что можно будет всю боевую подготовку и все ведение операций на Черном море
проводить с тем же квалифицированным руководством, которое было на Черном море и раньше, с другой стороны,политическое руководство всем движением передать в те руки, которые могли бы вести [его] наилучшим образом. Характерно очень, что когда мы вынесли это наше положение на заседание ЦК, то оно прошло почти без всякого трения. Несколько отдельных поправок внес представитель тогда левого крыла нашего ЦК Горбацевич, которого некоторые товарищи, может быть, вспомнят, тогда он казался чрезвычайно левым и очень решительно отстаивал такие функции, которые должны были уменьшить и сократить власть офицерства.
Вопрос с места: Какова его партийность?
Верховский: Он был беспартийный, как и весь тогдашний Совет. Я не помню ни одного человека, который принадлежал бы к той или другой партии. Все мы тогда только оформлялись, и по отношению к различным событиям и определялись люди разных настроений. Наиболее левым казался тогда Осокин. Это был делегат крепостной артиллерии. Затем Горбацевич - механик, летчик, и Сафонов27 - артист Художественного театра.
Замечание с места: Артистом он не был.
Верховский: Быть может, артистом Художественного театра он не был, но артистом он был, во всяком случае. Он был летчиком, носил форму летчика.
Замечание с места: Он не был левым.
Верховский: Тогда был левым, я говорю только про начало комитета.
Вот что было того, вот какая была левая группа - все беспартийные. Сейчас этот Горбацевич в Москве, я не так давно его встретил. У него, кажется, есть магазин сапог на Тверской. (Смех.) Осокина помню совершенно ясно, это был мрачный мужчина, ко всему относящийся с величайшим недоверием.
Вот, значит, несколько поправок были предложены в смысле уточнения, что за офицерством сохраняется оперативная и строевая работа, а вся работа культурно-просветительная и хозяйственная переходила в руки советов. Одновременно шла организация нашего Совета, потому что количество дел, которое стало поступать, было совершенно неистово. Мы начали с того, что каждое дело разбиралось на пленуме, все его обсуждали, выносили решение. Так мы могли просуществовать ровным счетом 1 У дня, потом выяснилось, что количество дел мы не в состоянии переварить, тогда было вынесено предложение, что работать так невозможно и нужно разделиться. Было организовано 3 секции, одна по охране крепости и города, потому что во всех местах чудились шпионы, затем вторая была комиссия - конфликтная, ибо конфликтов было видимо-невидимо во всех местах, и третью я не помню.
С места: Организационная.
Верховский: Потом количество комиссий пришлось расширить, потому что к нам стали поступать дела вплоть до того, что мне пришлось разбирать дело одной матроски, муж которой ушел к другой женщине, и она требовала, чтобы комитет восстановил ее в правах - так что масштаб был совершенно грандиозный. Комиссий было сначала 3, потом их число дошло до 14, причем матросская и солдатская секции отнеслись с величайшим недоверием к нашему предложению, чтобы все дела менее важные разрешались в секциях. Они требовали, чтобы все дела переносить на пленум. Сначала эта мысль и обсуждалась, но количество тех решений, которые нужно было принимать, было настолько велико, что мы сидели буквально по 20 часов в сутки, не прерывая этой работы. По истечении 3-4 дней выяснилось, что эта работа непосильна и что это совершенно невозможно, и часть дел менее важных была передана на разрешение в секции с обязательством - то, что им представляется сложным и трудным, переносить на решение общего собрания.
Гораздо труднее было, когда это предложение мною было вынесено на утверждение офицерского собрания. Офицерское собрание было такое же многолюдное, как и первое, весь этот громадный зал Морского собрания был полон. На этот раз уже присутствовал от совета Сафонов. И вот на этом собрании офицеров - втором, впервые для меня стали ясны группировки офицерства, которые обозначились уже в дальнейшем ходе совершенно резко, действенно. Здесь, когда было зачитано такое наше постановление, гарантировавшее комсоставу достаточное влияние на управление войсками, то 2/3 офицерства встали и ушли с собрания, осталась 1/3, которая единогласно приняла то положение, которое только что было принято ЦК и которое без малейшего возражения было принято на делегатском собрании солдат и матросов. Вот я не знаю, вспоминали ли здесь о том, какова была схема нашей организации в Севастополе. Она была построена так: ЦК, затем делегатское собрание матросов, делегатское собрание солдат, которые, в свою очередь, опирались на Совет и комитет, отчасти и на общее собрание офицеров. Так что каждая такая крупная мысль, которую ЦК у себя принимал, она должна была быть утверждена, с одной стороны, делегатским собранием солдат и матросов и, с другой стороны, общим собранием офицеров. Тогда только мы считали, что эта мысль полностью проходит и может быть принята. Значит, 2/3 офицерства ушли, не голосуя и не определивши своего мнения ничем другим, как уходом, а оставшиеся единогласно голосовали за. Колчак был с этой частью и после того, как ему было сообщено, что собой представляет это постановление ЦК, он объявил его в своем приказе к обязательному исполнению всех.
Вопрос с места: Когда это было?
Верховский: Это было через две недели после революции. Эту цифру я помню совершенно точно, потому что на следующий день после утверждения я был вызван в Петербург. Так что за 2 недели произошла выработка этого положения, которое я и увез с собою в Петербург. Вот это первое положение ЦК в том виде, как я говорю, можно найти в одном из номеров «Морских известий ЦК», там оно было отпечатано полностью. И вот ни одного возражения против этого положения не было на делегатском собрании и ни одного возражения не пришло в ЦК и после, так что из этого мы тогда могли заключить, что против его возражений нет. Вскоре после моего возвращения из Петербурга перед Севастопольским советом стало одно острое дело, которое возбуждало в массах большое волнение, а именно: на Южном берегу Крыма жила целая семья бывших великих князей. Жил Николай Николаевич28, жила Мария Федоровна29, жил Александр Михайлович30 - человек 10 жило в различных усадьбах недалеко от Ялты31.
И в Севастополе, и в других местах было убеждение, что они составляют заговоры для ниспровержения революции, что к ним на черных автомобилях приезжают подозрительные лица, что в Ялте собирается масса опасных и враждебных революции элементов и что нужно с этим покончить. Для нас не было никакого сомнения, что эта группа людей не пользуется решительно никаким влиянием и не представляет никакой опасности, но перед офицерской секцией стал вопрос - идти ли с массой или встать в стороне. Этот вопрос мы решили совершенно определенно, что нужно в этом вопросе идти вместе, чтобы на этом резком примере показать свою полную солидарность с теми намерениями и действиями, которые были и у остальных секций совета.
Это была целая экспедиция, был снаряжен большой транспорт, были направлены 2 миноносца32, была большая вооруженная часть, выделенная от всех кораблей и всех полков. Тысячи 2 народу туда поехало, по моим впечатлениям, часть поехала в автомобилях. Операция была организована, с военной точки зрения, технически совершенно правильно. Это было внезапное появление одновременно во всех окрестностях, занятие всех поместий с предварительным выключением всех телефонных станций, так что захват всех этих поместий был проведен быстро и решительно. Никакого сопротивления оказано не было, а оружие, которое там рассчитывали найти, - кроме коллекции старого оружия [ничего] не оказалось. Черный автомобиль был найден, на нем разъезжала Мария Федоровна по своим поездкам. Был произведен детальный обыск, который начался с рассветом и окончился в 3 часа дня, причем делегация вела себя чрезвычайно твердо, как в сторону обыскиваемых, так и в сторону обыскивателей. Там было
несколько щекотливых моментов, которые пришлось разрешить на месте весьма решительно. Так что в окончательном итоге никаких крупных жалоб никто предъявить не мог33.
Вопрос с места: Вы помните, где был обыск?
Верховский: Он произведен был везде одновременно. Было распределено, кому куда идти. Партия Л[евговда] 34 отправилась к Марии Федоровне, М[игачев] 35 и я отправились к Николаю Николаевичу, затем еще была партия - Васильев с некоторыми отправились к Александру Михайловичу. Словом, во всех местах одновременно был произведен обыск, было изъято большое количество документов, и в результате мы поставили контроль под командой Жоржолиани36 - был такой прапорщик, поставили команду из Черноморской дивизии и на этом уехали, причем этой команде было приказано никого из усадьбы не выпускать и наблюдать, чтобы там не было никаких заговоров, никаких злоумыш-лений, и затем мы вернулись обратно.
К этому же времени относится и еще один интересный факт, а именно - Колчак был вызван в Петербург. По его возвращению выяснилось, что его выезд, внешне определявшийся военной надобностью, докладом о положении во флоте, по существу дела определялся следующим. В Петербурге группа Рябушинского37 и прилегающие к нему слои финансового и промышленного капитала уже тогда начали соорганизовывать-ся для того, чтобы перейти к борьбе с оружием в руках, и искали человека, которому можно было бы поручить это занятие. Единственным местом, где команда сумела взять, как казалось из Петербурга, руководство событиями в свои руки, была Черноморская флотилия и Колчак, и поэтому Колчак и был намечен, как первый диктатор, который должен усмирить революцию силой оружия.
Вопрос с места: Когда это было?
Верховский: Это было начало марта38.
Замечание с места: В средних числах марта.
Верховский: Может быть, в средних, во всяком случае, когда окончилась история с арестом великих князей, а это было что-то такое в конце марта39, эти переговоры были совершенно всем известны, не всем, а небольшому кругу людей около Колчака. Колчак, услышав в Петербурге эти предложения, отправился посоветоваться с целым рядом политических деятелей. Он видел центральные думские круги, т.е. Милюкова и окружающих его людей40. Видел и более левых, в частности, он назвал фамилию Плеханова41, с которым он беседовал по этому вопросу42. Те и другие ему сказали, что разговаривать об этом вообще является сплошной нелепостью, ни о какой военной интервенции внутри думать не приходится. Это же самое считал и Колчак, он сам считал, что это совершенный вздор, и поэтому все эти предложения он отклонил и вернулся, как он считал, к своему скромному месту командую-
щего Черноморским флотом. После этого здесь рассказывалось о его выступлении на делегатском собрании в цирке «Труцци» 43, из которого его вынесли на руках. Он призывал к единению, к сохранению армии, к сохранению дисциплины, и эта популярность Колчака, твердо проводившаяся его линия придавали большие надежды к тому, что боеспособность Черноморского флота удастся сохранить. К этому времени, это было начало апреля, начали возникать первые сомнения, вследствие трений на различных кораблях, о том, что удастся ли сохранить боеспособность частей, как это казалось после выступления Колчака.
Одновременно с этим мы начали получать сведения о том, что на турецком побережье разговоры, которые имели место на Черноморском флоте, они оценивались как возможность снять дивизии, охранявшие побережье Черного моря, и перевести на театр военных действий, что и действительно очень успешно было проведено в 16-м году. Поэтому нужно было какими-либо действиями заставить турок держать гораздо большие дивизии по берегу Черного моря и у Константинополя и не позволить эти дивизии перебросить на главный театр военных действий. Это было главной причиной, почему нужно было тогда поставить вопрос о походе на Босфор и об отношении к нему Черноморского флота. Поэтому нужно было, прежде всего, договориться с той партией, а тогда эта партия очень ясно определилась в рабочей секции, - с партией меньшевиков, возглавляемой Канторовичем44. Вот эти соображения я сообщил Канторовичу, Мигачеву и Васильеву.
Замечание с места: Васильев меньшевиком не был.
Верховский: Словом, было устроено собрание меньшевиков в цирке «Труцци». На этом собрании президиума находились Канторович, Мигачев и Васильев, во всяком случае, я их там встретил и рассказал им то, что рассказываю сейчас. Они присоединились к тому, что это нужно сделать. Эта линия разъяснения необходимости десантной операции, боеспособности армии была проведена на целом ряде собраний, на целом ряде митингов. В офицерском собрании она не вызвала, конечно, никакого сомнения. Затем также были выступления на крейсере «Кагул», который стоял в это время в доке, и в целом ряде других мест, кажется, на собрании водников. Мысль эта не встретила ясной оппозиции, резкого отпора, и когда этот вопрос был поставлен на делегатском собрании, в несколько иной редакции, не в таких резких выражениях, не говорили, что Черноморский флот хочет идти и забирать Босфор, а в такой форме, что это желание вызывается военной надобностью, то намеченная резолюция была принята.
Вот, мне кажется, все те факты, которые у меня в памяти касаются этого периода, пред-
ставляющие более общий интерес. Вскоре после этого, это было 4 мая, я получил назначение в Москву командующим войсками Московского округа, но я должен отметить, что если в первое время в мартовские и апрельские дни мне лично удавалось очень многое в Севастопольском совете, мне казалось, что моя популярность была достаточно велика и в офицерской среде, и в среде делегатов матросов и солдат, то в вопросе проведения того регламента, который должен был восстановить взаимоотношения солдат и матросов, я потерял возможность оказывать влияние на офицерскую среду, а в вопросе о необходимости проведения нашего похода на Босфор мое влияние на делегатов матросов и солдат было значительно подорвано, и моя дальнейшая работа в Севастополе была затруднена.
Вот те впечатления, те характерные моменты, которые представляют интерес для того, чтобы судить, как создавались отношения в Севастополе в это время и какие причины на них действовали. Еще может быть интересен один момент - это моя беседа с Колчаком перед самым отъездом. Это было уже после того, как был инцидент на миноносце «Жарком» 45. Инцидент был чрезвычайно характерен. Несмотря на то, что командир Веселаго был офицером, против которого, с командной точки зрения, ничего нельзя было возразить, и сама команда признавала за ним выдающееся качество командира и бесстрашного руководителя, недовольство выходом в Черное море флота и, в частности, этого миноносца «Жаркого» было очевидно. Если бы мы прекратили выход Черноморского флота в море, естественно, что вся работа по привлечению сил противника на черноморское побережье была бы ликвидирована, и несмотря на это, команда «Жаркого» отказалась выходить в море и потребовала Веселаго снять. Это был первый резкий факт в Севастополе, который показал, что та линия, которая была намечена в первые дни революции, она не может быть осуществлена, и что в этой области придется идти на гораздо более резкий сдвиг, чем тот, который был намечен в Севастополе в первые дни революции.
С мест: А ваша беседа с Колчаком?
Верховский: Так вот, перед отъездом у меня была беседа с Колчаком и на эту тему, и Колчак высказал взгляд, что, несмотря на все шаги в этой области, сохранить боеспособность армии не удастся, нужно уходить и предоставить флоту [возможность] разделываться самому, как он умеет.
Вопрос с мест: А Вам потом не приходилось с ним встречаться?
Верховский: Нет, я больше с ним не встречался.
Вопрос с мест: Кто из офицеров ближе всего стоял к Колчаку?
Верховский: Ближе всего стоял, конечно, стар-
ший командный состав, был там адмирал Трубецкой46, адмирал П[огуляев] 47, контр-адмирал Веселкин48, причем последних два были адмиралы свиты Его Величества. И вот здесь, после революции, мне лично пришлось указать Колчаку, что те люди, которые его окружают, которые связались с движением и которые никак не могут сейчас выполнять те задачи, которые стоят перед командирами во флоте, что необходимо ему самому этих людей убрать, если он не хочет, чтобы они были убраны по требованию снизу, и действительно, такое требование снизу скоро поступило. Колчак на это сказал, что это выдающиеся офицеры, которые отлично будут выполнять всю оперативную работу, и поэтому он за них заступается. Вот здесь был разрыв между объективной действительностью и теми требованиями, которые нужно было предъявлять для руководства войском. Это были лучшие офицеры Черноморского флота, но их нельзя было оставить, потому что массы их не принимали, нужно было заменить их худшими офицерами49. Этот вот разрыв между требованиями военного дела и создавшейся политической обстановкой, он действовал в этот период на Колчака чрезвычайно тяжело.
Авен: А из молодежи кто ближе всего стоял к Колчаку?
Верховский: Из молодежи в более тесных отношениях был лейтенант Левговд, он действительно оказывал на Колчака очень сильное влияние, давая ему понять ясно ту обстановку, которая создалась в этот момент, давая ему понять то действительное влияние, которое имели на ход событий массы. Этот Левговд был автором целого ряда совершенно правильных в тот момент шагов, которые предпринимал Колчак, т.е. тесной работы с Советом и соглашения со всеми теми мероприятиями, которые выдвигались Советом.
Тов. Островская: Был такой офицер в штабе - Севей, не замечали его, не слыхали никогда такой фамилии? Он был, кажется, адъютантом Веселаго.
Верховский: Нет, не помню.
Вопрос с мест: А многие из приближенных Колчака участвовали в Сибирской кампании?
Верховский: Не могу сказать.
Вопрос с мест: Вы не помните факта пребывания Керенского50 в Севастополе, как офицерство приняло Керенского и какое вынесло от него впечатление?
Верховский: Я очень хорошо помню пребывание Керенского в Севастополе51. Его ждали с очень большим нетерпением и надеялись, что ему удастся разрешить все противоречия и недоразумения. Поэтому на собрание, которое офицерство сделало в день его приезда, собралось все офицерство, весь этот громадный зал Севастопольского собрания был переполнен. Мне тогда было поручено сказать несколько
слов Керенскому в виде приветствия, совершенно резко оформленных, чтобы у Керенского не оставалось никакого сомнения в том, что офицерство встречает его дружески и хочет оказать ему полную поддержку. Я должен был поставить вопрос, как он смотрит на дальнейшую роль офицерства в революции, считает ли он, что нужно продолжать работу или передать эту работу кому-нибудь другому. Последняя точка зрения выдвигалась левой группой офицерства, для остальных было совершенно ясно, что вопрос этот будет решаться с оружием в руках. Но во всяком случае, появление Керенского было встречено приветственными аплодисментами, и было выражено полное одобрение. Керенский в своей речи сказал, что правительство рассчитывает на офицерство, считает нужным на него опереться и считает, что без него не в состоянии будет сохранить армию и не в состоянии будет вести борьбу с Германией. Поэтому, значит, в тех рамках, которые установлены вот этим положением, выработанным в Севастополе, он считает, что работа офицерства вполне возможна. Вот те отношения, которые были между офицерством и Керенским.
Затем еще маленькая вещь. Когда Керенский приехал в Севастополь, то он, со своей стороны, тоже демонстрировал свое доброжелательное отношение к офицерству и, высадившись на берег Севастополя, первое, что он сделал, он окружной дорогой поехал к гробу лейтенанта Шмидта и положил на его могилу Георгиевский крест офицера52.
Тов. Авен53: А после его отъезда какое вынесло офицерство заключение?
Верховский: Чрезвычайно смутное, и то недоверие к Керенскому, которое потом сложилось после июльского выступления54, оно здесь в высшей степени уже оформилось. Правая часть офицерства отзывалась насмешливо, она уже тогда видела, что попытки Керенского ни к чему не приведут. Левая часть офицерства видела в Керенском выразителя своих взглядов и от его посещения вынесла хорошее впечатление.
Вопрос с мест: Вы совершенно не затронули вопроса относительно делегаций.
Верховский: Здесь были две делегации. Одна делегация была в первые дни в Севастополе. Эта делегация была послана для того, чтобы заявить Временному правительству и совету о том, что Севастополь присоединяется к революции. При посылке этой делегации был любопытный эпизод такого рода. Солдатская и матросская секции послали делегации Временному правительству и Петербургскому совету. Офицерство долго спорило, посылать ли только Временному правительству или также и Совету, и небольшим большинством голосов решили послать делегацию и в Совет для того, чтобы посмотреть, что из себя представляет этот Петербургский совет.
Затем оборонческие настроения в Севастопо-
ле были очень резки, настолько резки, что этот самый поход на Босфор, он в большинстве своем оппозиции не встретил, и был только такой жестокий корабль «Три святителя» 55, который резко высказался против него. Но против «Трех святителей» был выдвинут довод, что в случае атаки он должен будет принять весь огонь батареи - потому-то он и был против. Значит, вот эти оборонческие настроения были очень сильны, и, очевидно, извне пришла инициатива использовать Севастополь как одно из средств для того, чтобы поднять настроения во флоте. Мысль об этой делегации возникла на корабле. Не ЦК выдвинул этот вопрос, эта мысль пришла с кораблей. Откуда точно, я не знаю. Но знаю только, что ЦК благословил поездку этой делегации56, а к нам она пришла в готовом виде.
Вопрос с мест: Не явилось ли следствием этого противодействия то, что линейный корабль «Три святителя» был впоследствии расформирован?
Верховский: При мне он расформирован не
был57.
Тов. Семенов: А вот издание брошюр в отношении «демократических пушек», это как происходило - среди офицерского состава или в какой-нибудь комиссии? Кажется, тов. Верхов-ский выступал на собрании и когда призывал к обороне, говорил, что надо выступить и вместо империалистических пушек поставить демократические. Вот как это было связано - с офицерским составом или с какой-нибудь группой?
Верховский: Определенно с какой-нибудь группой это связано не было. Несколько таких листовок я выпустил сам. Эти листовки были известны моим ближайшим товарищам, и они их одобряли. Нам казалось необходимым пропагандировать массы в том, что будет стоить мир России после поражения Германии. Эту мысль мы пропагандировали самым решительным образом - и на делегатских собраниях, и отдельными листовками, и выступлениями отдельных делегатов, которые к нам приходили на митинг. Словом, в этой области мы старались сделать все то, что могли, чтобы показать, что нас ожидает, если армия будет разрушена.
Но определенной организованной формы это не носило. Относительно «демократических пушек», это, по-моему, уже вот откуда вышло: в Петербург ездила делегация в Совет, с этой делегацией ездили представители солдатской секции, по своему настроению они не принадлежали формально к меньшевикам, но примыкали. И вот оттуда эта мысль о замене империалистических пушек демократическими в Босфоре была принята в резолюции общего делегатского собрания.
Вопрос с мест: Вы были тогда беспартийным, тов. Верховский, какой организации или платформе больше всего симпатизировали?
Верховский: Должен сказать, что мы ни одной
платформы не знали и спрашивали тех товарищей, которые вошли в Совет, что из себя представляют социалисты-революционеры, какая разница между ними и меньшевиками, а что касается большевиков, то их тогда в природе в Севастополе не было. (Смех.)
Были такие люди, как Асосков58, которые ни с кем не были согласны, были такие корабли, как «Три святителя», которые были против похода на Босфор, но ясной платформы и оформленной позиции тогда еще в Севастополе не было.
Вопрос с мест: Еще один вопрос. Вашей центральной мыслью была оборона, доведение войны до победного конца, в этот период Вы выдвинулись в общественной деятельности, Вас слушали, и вот какая-нибудь политическая платформа у Вас уже оформилась, были Вы тогда определенным республиканцем или имели еще смутное представление?
Верховский: Конечно, республиканцем я был, не имея определенной платформы. Здесь, таким образом, видно, что те мысли, которые я высказывал в 1905 году, эти же мысли я стал высказывать и здесь: необходимо, чтобы народная масса непосредственно участвовала в работе и т.д., но какой бы то ни было платформы, которая была бы политически грамотно изложена, ни у меня, ни у моих товарищей не было.
Вопрос с мест: Вот в отношении Колчака. Я читал его воззвание в первые дни революции, насколько помнится, оно было отпечатано в одном из сборников («Революция в Крыму»), и насколько я помню, там он еще монархистом был, имел монархические взгляды, говорил, что нужно довести войну до победного конца и в то же самое время остаться верным царю. Вот я и хотел узнать, как в этот последний период у него политические взгляды развивались, в момент, когда он симпатизировал республике?
Верховский: Должен Вам сказать, что этот вопрос никогда не возбуждался у нас. Никаких сомнений не возникало в том, чтобы то, что произошло после революции, принять и принять окончательно, и Колчак никогда ни одной мысли не высказывал, которая позволила бы усомниться в этом.
Вопрос с мест: А когда он после беседы с Рябушинским вернулся обратно, он высказал какую-нибудь свою платформу - почему он не принял это предложение?
Верховский: Потому что это невыполнимо.
Тов. Островская: Конечно, воспоминания тов. Верховского очень интересны, мы к ним вернемся по стенограмме, и я думаю, что вопросы мы будем задавать во второй части. Ему, наверное, не менее интересны некоторые моменты, чем нам.
Тов. Авен: Я еще задам маленький вопрос, и тогда можно будет кончить. Каково было настроение офицерства перед переворотом, чувствовали ли они, что вот приближается какой-нибудь переворот, какая-нибудь катастрофа, какой-ни-
будь сдвиг в жизни старой России? И чем Вы можете объяснить такое в высшей степени недоверчивое и враждебное отношение масс к офицерству, уже начиная с первого момента?
Верховский: Я могу вспомнить один разговор, который очень характерен. Незадолго до революции, в декабре 16-го года, меня пригласил к себе герцог Л[ейхтенбергский], племянник или что-то в этом роде великого князя Николая Николаевича. Так что этот самый Лейхтенбергский пригласил меня, очевидно, видя во мне одного из лидеров другого крыла, чтобы сказать, что он совершенно убежден, что приближается революция, что надвигается катастрофа, что они собирались у императора и сказали ему, что он ведет династию к катастрофе. Так что в таких кругах,
Примечания
как придворные, и в офицерской среде никакого сомнения не было, что революция продолжается. Мы смотрели на этот момент, как на проход Сциллы и Харибды. Сохранение монархии в России вело к неизбежной катастрофе, к гибели, а с другой стороны, революция, которая могла целый ряд новых сил выдвинуть на историческую арену, она грозила разрушением армии и, то же самое, - капитуляцией перед Германией. Но в этой обстановке мы считали, что нужно идти с массами, и вот это определяло нашу позицию в первое время. А на второй вопрос уже ответила тов. Островская - это воспоминания 1905-го года и настроения, которыми жило офицерство в то время. 2/3 вышли из собрания, не желая поддерживать ту линию, которая велась.
1. Мокроусов Алексей Васильевич (1887-1959) - участник революции и Гражданской войны в Крыму, анархист. С 1928 г. - член ВКП(б). Командующий Крымской повстанческой армией в 1920 г., руководитель партизанского движения в Крыму в 1941-1942 гг.
2. Островская Надежда Ильинична (1881-1937) - большевичка со стажем, была командирована в августе 1917 г. Я. М. Свердловым из Петрограда в Севастополь, сыграла значительную роль в большевистской агитации масс в Крыму, в организации здесь партии РСДРП(б) и в установлении советской власти на полуострове зимой 1917-1918 гг.
3. Колчак Александр Васильевич (1874-1920) - командующий Черноморским флотом в 1916-1917 гг. В дальнейшем - один из лидеров белого движения.
4. Светлейший князь Романовский Сергей Георгиевич, 8-й герцог Лейхтенбергский (1890-1974) - капитан II ранга, флигель-адъютант, член Российского императорского дома, сын великой княгини Анастасии Николаевны (урожденной принцессы Черногорской) от первого брака с герцогом Георгием Лейхтенбергским. До Февраля был начальником 1-го отряда быстроходных катеров в составе Черноморского флота. Великому князю Николаю Николаевичу после второго брака матери он приходился пасынком.
5. Алексеев Михаил Васильевич (1857-1918) - генерал от инфантерии, генерал-адъютант, с августа 1915 г. -начальник штаба Верховного главнокомандующего.
6. Верховский в книге «На трудном перевале» упоминает о собственных встречах в конце 1916 г. в Петрограде с членами Государственной думы Е. П. Ковалевским, Б. А. Энгельгардтом, Н. В. Савичем, М. С. Аджемовым, А. И. Коноваловым, а также с членом Военно-промышленного комитета инженером П. И. Пальчинским (в книге это персонаж по фамилии Сухотин), сыгравшим большую роль в деятельности Временного правительства после Февраля. Пальчинский был давним другом Верховского.
7. Гучков Александр Иванович (1862-1936) - лидер партии «Союз 17 октября», в 1915-1917 гг. - председатель Центрального военно-промышленного комитета, созданного для мобилизации промышленности во время войны. Противник Г. Е. Распутина, участник заговора по свержению Николая II. После Февральской революции стал военным и морским министром Временного правительства.
8. Милюков Павел Николаевич (1859-1943) - лидер конституционно-демократической партии, член III и IV Государственной думы. Критиковал действия правительства в условиях войны, выступал с требованиями создания ответственного правительства, подотчетного парламенту. Выдвигал публичные обвинения против царской семьи. Министр иностранных дел в первом составе Временного правительства.
9. Речь идет о военном параде 5 марта 1917 г., инициированном командующим флотом А. В. Колчаком. Все даты 1917-го года даются по старому стилю.
10. Собрание прошло 7 марта 1917 г.
11. Или в речи Верховского, или в стенограмме ошибка. На офицерском собрании после Колчака выступал Свечин Александр Андреевич, генерал-майор, начальник Черноморской морской дивизии, в штабе которой служил Верховский.
12. Имеется в виду убийство матросами командующего Балтийского флота А. И. Непенина 4 марта 1917 г. в порту Гельсингфорса.
13. В первые дни Февральской революции в Гельсингфорсе, Кронштадте, Ревеле и Петербурге были убиты десятки офицеров Балтийского флота.
14. В августе 1914 г., с началом Первой мировой войны, Петербург был переименован в Петроград, а в 1924 г., после смерти Ленинга, - в Ленинград. Верховский употребляет старое, довоенное название города.
15. 7 марта было выбрано 9 офицеров-делегатов [11]. В дальнейшем в Центральный военно-исполнительный комитет Севастополя (ЦВИК) входило 15 представителей от офицерства [5, с. 80].
16. Здание Морского собрания располагалось на Екатерининской площади (ныне площадь Нахимова), недалеко от Графской пристани. На месте разрушенного в годы Великой отечественной войны дома сейчас располагается Мемориал героической обороны Севастополя (1941-1942 гг.) и вечный огонь.
17. В книге на «Трудном перевале» указано, что речь с балкона перед матросами держали А. И. Верховский и прапорщик крепостной артиллерии И. П. Широкий.
18. Ошибка. Видимо, имеется в виду Севастопольский гарнизон.
19. Туляков Иван Никитич (1887-1918) - член IV Государственной думы (крестьянин по происхождению, слесарь из Ростовской губернии). Был направлен из Петрограда Временным комитетом государственной думы в Севастополь для информирования о текущих событиях. Прибыл в Севастополь в ночь с 7 на 8 марта.
20. Васильев Александр - рабочий слесарно-сборочной мастерской, участник восстания в Севастополе в 1905 г. Вернулся в Севастополь после многолетней каторги в Шлиссельбургской тюрьме в результате амнистии.
21. В тексте многоточие на месте пропущенного слова.
22. В конце марта ЦВИК и разные советы слились в Севастопольский совет депутатов армии, флота и рабочих.
23. Имеется в виду флагманский корабль «Императрица Мария», затонувший на севастопольском рейде по-
сле взрыва порохового погреба в октябре 1916 г. Оставшиеся в живых члены команды были распределены на другие корабли.
24. Мичман Фок Владимир Яковлевич был вахтенным офицером на «Императрице Марии». С ноября 1916 г. служил на линкоре «Императрица Екатерина Великая». 4 марта 1917 г. он хотел проверить температуру в башне с боеприпасами, однако у него возник конфликт с дежурным, который отказался его впустить. Под впечатлением от инцидента Фок застрелился в своей каюте. Этот случай привел к слухам, что Фок - немецкий шпион, который взорвал один линкор и хотел взорвать второй.
25. Зорохович Яков - солдат 474-й ополченческой дружины, молодой еврей, бывший студент, сын богатого коммерсанта («На трудном перевале»; РГАВМФ, ф. 181, оп. 1, д. 47, лл. 28, 59).
26. Имеется в виду «Положение об организации чинов флота, Севастопольского гарнизона и работающих на государственную оборону рабочих», выработанное в Севастополе с активным участием Верховского, которое стало затем основой общероссийского «Примерного положения об организации чинов действующей армии и флота» от 30 марта. Положение регулировало отношения между армейскими структурами и выборными комитетами.
27. Сафонов Константин Васильевич (1886-1975) - старший унтер-офицер, с 17 мая 1917 г. прапорщик, эсер. Этот военный летчик, прикомандированный к 35-му авиационному отряду Севастопольской военно-авиационной школы, многократно избирался на высокие посты в Севастопольском Совете, в сентябре 1917 г. стал помощником генерального комиссара Черноморского флота. Участник гражданской войны на стороне белых. Эмигрировал во Францию.
28. Великий князь Николай Николаевич (1856-1929) - генерал от кавалерии, генерал-адъютант. В 1914-1915 гг. - Верховный главнокомандующий сухопутными и морскими силами Российской империи. В 1915-1917 гг. -наместник Его Императорского Величества на Кавказе, главнокомандующий кавказской армией.
29. Императрица Мария Федоровна (1847-1928) - вдова императора Александра III, мать императора Николая II.
30. Великий князь Александр Михайлович (1866-1933) - адмирал, генерал-адъютант. Во время Первой мировой войны - полевой генерал-инспектор военного воздушного флота при Верховном главнокомандующем. Супруг сестры императора Николая II великой княгини Ксении Александровны.
31. В Крыму тогда находились 7 великих князей и княгинь, вдовствующая императрица Мария Федоровна и еще 12 членов их семей, являющихся представителями Российского императорского дома. Бывшие Романовы проживали в великокняжеских имениях Ай-Тодор, Дюльбер и Чаир.
32. В Ялту были направлены вспомогательные корабли «Дакия» и «Король Карл».
33. Подробнее об обыске см. [12].
34. Левговд Роман Романович (1887-1938) - лейтенант, принимал активное участие в формировании первых органов советской власти в Севастополе.
35. Мигачев Василий Григорьевич - рабочий судостроительной мастерской, давний участник революционного движения в Севастополе, активнейший член совета разных созывов в 1917 г.
36. Жоржолиани Василий Максимович (1885-?).
37. Рябушинский Павел Павлович (1871-1924) - предприниматель и банкир, представитель купеческой династии Рябушинских. Лидер промышленников, находящихся в оппозиции правительству перед Февральской революцией. После Февраля выступал против коалиции Временного правительства с советами и представителями социалистических партий. Поддержал корниловское движение, после эмиграции финансировал белое движение. Сведений о его встрече с Колчаком в апреле 1917 г. нет.
38. А. В. Колчак был вызван в Петроград и в псковскую Ставку военным и морским министром Временного правительства А. И. Гучковым в апреле 1917 г. 17 апреля Колчак прибыл в Петроград. В Севастополь вернулся через Псков 24 апреля.
39. Арест крымской группы Романовых произошел 26 апреля 1917 г., уже после возвращения А. В. Колчака из Петрограда.
40. В Петрограде Колчак встречался с М. В. Родзянко - последним председателем Государственной думы и председателем Временного комитета Государственной думы после Февраля, членами Временного правительства (включая П. Н. Милюкова - министра иностранных дел).
41. Плеханов Георгий Валентинович (1856-1918) - теоретик марксизма, историк и философ, один из основателей народовольческого движения и РСДРП. Февральская революция позволила ему вернуться в Россию после 37 лет вынужденной эмиграции.
42. Колчак встретился с известным социал-демократом Плехановым, чтобы посоветоваться с ним о способах борьбы с агитацией разложения в армии и на флоте и попросить прислать своих работников для этой цели (Протоколы допроса адмирала А. В. Колчака Чрезвычайной следственной комиссией в Иркутске 21 января - 7 февраля 1920 г. // Архив русской революции. Т. X. Берлин, 1923, с. 221).
43. А. В. Колчак выступил в цирке «Труцци» перед делегатами Совета 25 апреля 1917 г., после своего приезда из Петрограда. Он рассказал о настроениях в столице и призвал к сохранению дисциплины и войне до победного конца. В этот день его речь была принята в Севастополе с энтузиазмом.
44. Канторович (Конторович) Николай (Наум) Лазаревич (1877-1921) - врач, меньшевик, активный участник Севастопольского восстания 1905 г., вместе с Васильевым содержался до мартовской амнистии 1917 г. на каторге в Шлиссельбургской крепости.
45. В середине мая 1917 г. матросы миноносца «Жаркий» отказались выходить на боевое задание и потребовали уволить командира корабля старшего лейтенанта Г. М. Веселаго за то, что он бессмысленно рискует жизнью моряков, отправляясь на опасные операции из-за своих личных амбиций. А. В. Колчак, чтобы потушить конфликт, отправил миноносец в резерв, а Веселаго перевел на другую должность.
46. Трубецкой Владимир Владимирович (1868-1931) - контр-адмирал, начальник Минной бригады Черноморского флота.
47. Погуляев Сергей Сергеевич (1873-1941) - контр-адмирал. Начальник штаба Черноморского флота.
48. Веселкин Михаил Михайлович (1871-1918) - контр-адмирал, комендант Севастопольской крепости.
49. Все трое в итоге были уволены со своих должностей в первые недели после Февраля.
50. Керенский Александр Федорович (1881-1970) - министр юстиции в первом составе Временного правительства, с 5 мая 1917 г. - военный и морской министр.
51. А. Ф. Керенский прибыл в Севастополь из Одессы 17 мая 1917 г. Причиной его однодневного визита стал конфликт между Колчаком и Севастопольским советом по делу Петрова. Генерал-майор Н. П. Петров из интендантства был заподозрен в махинациях с поставками кожи, в результате чего матросы получали сапоги плохого качества. Представители Совета произвели арест Петрова. Колчак, не отрицая прегрешений Петрова, но настаивая на расследовании, яростно протестовал против ареста высшего офицера невоенным органом и послал в Петроград телеграмму о своей отставке.
52. Прах героя 1905 г. лейтенанта П. П. Шмидта и других расстрелянных вместе с ним восставших был перевезен с острова Березань в Севастополь и торжественно перезахоронен в подвальном этаже Покровского
храма на Большой Морской улице 8 мая 1917 г.
53. Возможно, Авен Ян Яковлевич (1895-1938).
54. Июльское восстание - антиправительственные выступления 3-5 июля 1917 г. в Петрограде с участием большевиков, обострившие противоречия между Временным правительством и Петроградским советом.
55. Линкор «Три святителя» находился во время Февральской революции на переоборудовании и не выходил в море. В команде корабля было много радикально настроенных матросов, принявших активное участие в последующих революционных событиях.
56. Речь идет о Черноморской делегации из примерно 200 участников, которая в начале мая выехала из Севастополя в Петроград и на фронты для агитации за войну до победного конца.
57. В конце мая 1917 г. А. В. Колчак отправил линкоры «Три святителя» и «Синоп» в резерв и расформировал команды, распределив их по более мелким судам. Причинами расформирования был растущий некомплект команд и крайняя левизна матросов этих кораблей.
58. Асосков был членом Совета от солдат артиллерийских складов.
Литература и источники
1. Государственный архив Республики Крым (ГАРК). Ф. П-150. Оп. 1. Д. 302.
2. Полторак С. Н. Военная и научная деятельность Александра Ивановича Верховского. Памяти профессора В. И. Старцева. СПб.: Остров, 2014. 298 с.
3. Сафронов Ю. И. Дневник Верховского. М.: Вече, 2014. 475 с.
4. Ганин А. Забытый военный министр. Новые исследования о военном министре Временного правительства А. И. Верховском // Родина. 2015. № 7. С. 113-117.
5. Павленко А. П. Офицеры Черноморского флота России в революции 1917 г. и начале Гражданской войны (март 1917 г. - апрель 1918 г.): дис. ... канд. ист. наук: 07.00.02. Екатеринбург, 2015. 291 с.
6. Верховский А. И. Россия на Голгофе (Из походного дневника 1914-1918 гг.). Петроград: Центральное издательство П. С.-Р., 1918. 144 с.
7. Верховский А. И. Россия на Голгофе (Из походного дневника 1914-1918 гг.). М.: ЁЁ Медиа, 2024. 140 с.
8. Верховский А. И. Россия на Голгофе: (из походного дневника 1914-1918 гг.): к 100-летию Первой мировой войны /А. И. Верховский; Гос. публ. ист. б-ка России; предисл., коммент. А. М. Савинова. М.; ГПИБ России, 2014. 208 с.
9. Верховский А. И. На трудном перевале / Предисл. Е. Н. Городецкого, примеч. С. С. Хесина. М.: Воениздат, 1959. 448 с.
10. Верховский А. И. На трудном перевале. Записки военного министра. М.: Вече, 2019. 464 с.
11. Свободные граждане! // Крымский вестник. 1917. 9 марта. № 62.
12. Карушкина Н. В. Обыски у бывших членов Императорского дома в Крыму в апреле 1917 г. // Новейшая история России. 2023. Т. 13, № 2. С. 305-321.
References
1. Gosudarstvennyi arkhiv Respubliki Krym [The State Archive of the Republic of Crimea] (GARK). F. P-150. Op. 1. D. 302.
2. Poltorak S. N. Voennaya i nauchnaya deyatel'nost' Aleksandra Ivanovicha Verkhovskogo. Pamyati professora V. I. Startseva [Military and scientific activities of Alexander Ivanovich Verkhovsky. In memory of Professor V. I. Startsev]. Saint-Petersburg.: Ostrov Publ., 2014. 298 p.
3. Safronov Yu. I. Dnevnik Verkhovskogo [Verkhovsky's Diary]. Moscow: Veche, 2014. 475 p.
4. Ganin A. Zabytyi voennyi ministr. Novye issledovaniya o voennom ministre Vremennogo pravitel'stva A. I. Verkhovskom [The forgotten Minister of War. New research on the Minister of War of the Provisional Government A. I. Verkhovsky]. Rodina [Homeland], 2015, no 7, pp. 113-117.
5. Pavlenko A. P. Ofitsery Chernomorskogo flota Rossii v revolyutsii 1917 g i nachale Grazhdanskoi voiny (mart 1917 g. - aprel' 1918 g.) [Officers of the Russian Black Sea Fleet in the 1917 Revolution and the beginning of the Civil War (March 1917- April 1918)]. Dis. ... kand. ist. nauk [Dissertation for the degree of Candidate of Historical Sciences]. Ekaterinburg, 2015. 291 p.
6. Verkhovskii A. I. Rossiya na Golgofe (Iz pokhodnogo dnevnika 1914-1918 gg.) [Russia on Golgotha (From the military diary of 19141918)]. Petrograd: Tsentral'noe izdatel'stvo P. S.-R. Publ., 1918. 144 p.
7. Verkhovskii A. I. Rossiya na Golgofe (Iz pokhodnogo dnevnika 1914-1918 gg.) [Russia on Golgotha (From the military diary of 19141918)]. Moscow: EE Media Publ., 2024. 140 p.
8. Verkhovskii A. I. Rossiya na Golgofe: (iz pokhodnogo dnevnika 1914-1918 gg.) [Russia on Golgotha (From the military diary of 19141918)]. Moscow.; GPIB Rossii Publ., 2014. 208 p.
9. Verkhovskii A. I. Na trudnom perevale [On a difficult pass]. Moscow: Voenizdat Publ., 1959. 448 p.
10. Verkhovskii A. I. Na trudnom perevale. Zapiski voennogo ministra [On a difficult pass. Notes of the Minister of War]. Moscow: Veche Publ., 2019. 464 p.
11. Svobodnye grazhdane! [Free citizens!]. Krymskii vestnik [Crimean Bulletin], 1917, 9 marta [9th of March], no 62.
12. Karushkina N. V. Searches of Former Members of the Romanov Imperial House in Crimea in April 1917. Modern History of Russia, 2023, vol. 13, no. 2, pp. 305-321. doi: 10.21638/spbu24.2023.203.
© «Клио», 2024 © Карушкина Н.В., 2024
