CC BY
88
ИСТОРИЯ ПЕДАГОГИКИ И ОБРАЗОВАНИЯ
Отечественная и зарубежная педагогика. 2022. Т. 1, № 1. С.153-167. Domestic and foreign pedagogy. 2022. Vol. 1, no. 1. P.153-167.
Научная статья УДК 37.014
doi: 10.24412/2224-0772-2022-82-153-167
ВОСПИТАНИЕ СОВЕТСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ У ШКОЛЬНИКОВ (1921-1941 ГГ.)
С. Г. Новиков
Сергей Геннадьевич Новиков
Волгоградский государственный социально-педагогический университет, Волгоград, Россия, [email protected]
Аннотация. Цель статьи: описать и концептуально представить процесс воспитания советской идентичности в школьной среде в условиях становления постреволюционной социокультурной системы в период между Гражданской и Великой Отечественной войнами. Методология исследования: концепции, выявляющие сущность феномена «советскости»; социокультурный подход к анализу историко-педагогического опыта; концепции, осмысляющие взаимодействие детей и взрослых в процессе приобщения растущих людей к социокультурной системе. Результаты исследования. Воспитание у школьников советской идентичности рассматривалось в 1921-1941 гг. как важнейшее условие упрочения социокультурной конструкции, возникшей в результате социальных катаклизмов 1917-1920 гг. Явное фокусирование усилий педагогов на воспитании у подрастающих поколений чувства «советскости» происходит после 1925 г. (с приятием партией-государством тезиса о «возможности победы социализма в одной отдельно взятой стране»). Если в 1920-е гг. намерение воспитать советскую идентичность у школьников оз© Новиков С. Г., 2022
начало прежде всего стремление вырастить юного интернационалиста (рассматривающего СССР в качестве базы «мировой революции»), то в 1930-е гг. — желание воспитать патриота (стоящего на идейной платформе «пролетарского интернационализма»). Приобретение школьниками советской самоидентификации было предметом деятельности всех основных акторов воспитания: педагогов образовательных учреждений, организаторов и функционеров детских организаций, работников средств массовой информации, деятелей искусства. Результаты воспитания «советского человека» в школьной среде обнаружили себя в годы Великой Отечественной войны — в актах героизма пионеров-героев, трудовом подвиге детей в тылу, верности подрастающих поколений Советской Родине.
Ключевые слова: «советский человек», школьники, социокультурная идентификация, государственно-общественная система образования Для цитирования: Новиков С. Г. Воспитание советской идентичности у школьников (1921-1941 гг.) // Отечественная и зарубежная педагогика. 2022. Т. 1, № 1. С. 153-167. doi: 10.24412/2224-0772-2022-82-153-167.
Original article
Upbringing of Soviet identity among schoolchildren (1921-1941) Sergey G. Novikov
Volgograd State Socio-Pedagogical University, Volgograd, Russia, [email protected]
Purpose of the article: describe and conceptually present the process of educating Soviet identity in a school environment in the conditions of the formation of a post-revolutionary socio-cultural system in the period between the Civil and the Great Patriotic Wars. Research methodology: concepts that reveal the essence of the phenomenon of "Sovietness"; sociocultural approach to the analysis of historical and pedagogical experience; concepts that comprehend the interaction of children and adults in the process of introducing growing people to the socio-cultural system. Results: The upbringing of Soviet identity in schoolchildren was considered in 1921-1941 as the most important condition for strengthening the socio-cultural structure that arose as a result of the social cataclysms of 1917-1920. A clear focusing of the efforts of teachers on fostering a sense of "Sovietness" in the younger generations occurs after 1925 (with the acceptance of the thesis by the party-state of the "possibility of the victory of socialism in one separate country"). If in the 1920s the intention to educate the Soviet identity in schoolchildren meant, first of all, the desire to raise a young internationalist (who viewed the USSR as the base of the "world revolution"), then in the 1930s — the desire to educate a patriot (standing on
the ideological platform of "proletarian internationalism"). The acquisition of Soviet self-identification by schoolchildren was the subject of the activities of all the main actors in upbringing: teachers of educational institutions, organizers and functionaries of children's organizations, media workers, and artists. The results of the upbringing of the "Soviet man" in the schoolchildren's environment revealed themselves during the Great Patriotic War — in the acts of heroism of the pioneer heroes, the labor feat of children in the rear, and the loyalty of the younger generations to the Soviet Motherland.
For citation: Novikov S. G. Upbringing of Soviet identity among schoolchildren (1921-1941) Domestic and Foreign Pedagogy. 2022;1(1):153-167. (In Russ.). doi: 10.24412/2224-0772-2022-82-153-167.
Введение
Наши соотечественники, вступившие в сознательную жизнь не позднее 1970-х гг., конечно, помнят появление в печати утверждения о возникновении в стране «новой исторической общности — советского народа». Данный тезис, войдя в широкий научный оборот после выхода в свет постановления ЦК КПСС, приуроченного к празднованию 50-летия СССР, прочно «прописался» в школьных и вузовских исторических и обществоведческих курсах и активно использовался в воспитательных практиках. Так продолжалось до конца 1980-х гг., пока межнациональные конфликты не породили в общественном сознании сомнения в правоте этого постулата и не создали основания для его оспаривания и даже высмеивания. Впрочем, далеко не все ученые рубежа XX-XXI вв. полагали наднациональную общность фантомом. Многие авторы публикаций продолжали считать «советскость» реальностью, ключевым признаком новой социокультурной идентичности. Вот только оценивали они ее по-разному. Одни исследователи обнаруживали у «советского человека» немало отрицательных свойств. Он определялся ими как «психологически ущербный социальный тип, основной мотив поведения которого» выражался в стремлении «к выживанию в биологическом смысле» [12, с. 15]. Это обстоятельство, полагали некоторые авторы, и стало «почвой для развития конформизма, антидемократизма, свойственных советским людям» [10, с. 10], для их деиндивидуализи-рованности, доступности контролю сверху, примитивности запросов и управляемости [3, с. 412-413].
Другие ученые были категорически несогласны с подобными оценками «homo soveticus^». А. А. Зиновьев отмечал, что государственной
идеологической машиной в СССР «порицались, сдерживались и ограничивались» такие качества, как «эгоизм, карьеризм, двуличность, ненадежность, продажность, подхалимство, лень, склонность к халтуре и обману» [6, с. 397]. Советское воспитание, утверждал философ, прививало людям «честность, отзывчивость, скромность, правдивость, трудолюбие, самоотверженность, преданность родине, стремление к образованию, к овладению культурой, к развитию способностей, к достойному поведению в коллективе» [6, с. 397]. С. Г. Кара-Мурза, рассматривая «советского человека» как субъекта, выстраданного российской цивилизацией, заявлял, что для него были характерны «уверенность в завтрашнем дне, уверенность в победе, в том, что нас ждет светлое будущее — и поэтому надо жить по совести» [8].
Полярное отношение к «homo soveticusY» сохраняется в науке и поныне. А значит, остается диаметрально противоположной оценка результатов усилий отечественной государственно-общественной системы образования, включая тот темпоральный отрезок ее функционирования, когда в школе учились первые поколения наших соотечественников, идентифицировавшие себя как «советские люди».
Цель статьи
Исходя из вышесказанного, опишем и концептуально представим процесс воспитания советской идентичности в школьной среде в условиях становления социокультурной системы, сформировавшейся вследствие Великой русской революции 1917-1920 гг., в период между Гражданской и Великой Отечественной войнами.
Методология исследования
Для достижения указанной цели реализуем исследовательскую стратегию, предполагающую конфигурирование теоретических конструктов, сложившихся в современной гуманитаристике. В их числе: 1) концепции, выявляющие сущность феномена «советскости» (Л. А. Булавка, М. Е. Попов, А. Ю. Рожков, В. А. Сомов и др.); 2) социокультурный подход к анализу историко-педагогического опыта (В. Г. Безрогов, М. В. Богуславский, Г. Б. Корнетов, М. А. Лукацкий и др.); 3) концепции, осмысляющие взаимодействие детей и взрослых в процессе приобщения растущих людей к социокультурной системе (В. Г. Безрогов, К. Келли, Д. И. Фельдштейн, Н. И. Чуприкова и др.). Применение на-
званного инструментария стирает привычные «дисциплинарные границы», что позволяет приобрести целостный взгляд на то, как осуществлялась деятельность, обеспечивавшая инкультурацию школьников в 1921—1941 гг.
Результаты исследования
Представители различных «гуманитарных цехов» — философы и культурантропологи, историки и социологи, педагоги и психологи — согласны с тем, что социокультурная идентификация является важным моментом становления личности. Ученые констатируют: только в процессе усвоения ценностей той или иной общности, выражающих ее цели и интересы, индивид становится социальным субъектом, обладающим общественно одобряемой жизненной позицией и стратегией. При этом исследователи отмечают, что социокультурная идентичность может быть спроектирована и создана властной элитой и правящей политической партией посредством образования [11, с. 41]. Как свидетельствуют источники, именно такую деятельность мы наблюдаем в СССР 1920-х — начала 1940-х гг. В данные десятилетия лидеры партии-государства формировали общность, ассоциировавшую себя с «Республикой Советов» — социополитическим конструктом, чье название подчеркивало надэтнический характер замысла.
Для решения указанной задачи «благодатным материалом» являлись дети школьного возраста. Ведь для них — родившихся в канун или после Октября 1917 г. — советская действительность оказывалась «естественной» социальной реальностью, единственной, которая была им известна. Ученый, обследовавший постреволюционную крестьянскую жизнь, фиксировал в 1924 г.: «молодежь в огромном большинстве не знает прошлого. Для нее сознательная жизнь началась с советской властью» [1, с. 135]. Поэтому неудивительно, что, например, ученики начальной сельской школы Ленинградской губернии не могли объяснить, что такое «царь» или «забастовка» [Там же]. Впрочем, высказывания школьников даже о недавних революционных событиях были весьма поверхностными. Так, обследование Московского института методов внешкольной работы показало, что дети затруднялись ясно и осмысленно описать произошедшую революционную трансформацию. В частности, они весьма смутно представляли себе последовательность событий, породивших новую государственность. Некоторые из школьников, при-
нимавших участие в обследовании, считали, что «Октябрьская революция освободила Россию от самодержавия» [4, с. 59], то есть не различали два политических катаклизма 1917 г. А 1% респондентов и вовсе отождествлял Октябрьскую революцию с отменой крепостного права [4, с. 59]. Однако такая «путаница в головах» не мешала школьникам делать «идеологически выверенные» заявления: «при советской власти все чувствуют себя свободно», «советская власть сделала простор», «советская власть дала волю, эта воля заключается в том, что стали жить самостоятельно, можно размахнуть свободно руками» [4, с. 57].
Зафиксированная социологическими обследованиями начала 1920-х гг. «идеологическая подкованность» учащихся школ отнюдь не означала их безусловной «советскости». Это прекрасно понимали руководители государственно-общественной системы образования, поскольку те же опросы показывали, что одобрительные высказывания детей в пользу Советской власти и коммунистов проистекали не только из их идеологического выбора, но и из весьма прагматических соображений. Одни школьники говорили, что хотят стать «героем защитником родины и революции», «помогать нещастных людей» [17, с. 125-126] (пунктуация, орфография и лексика оригинала сохранены. — С. Н.). А другие — выражали желание сделаться комиссаром, так как «ему хорошо живется», «белай хлеб ест» [17, с. 125-126].
И все же в череде задач большевистских вождей воспитание советской идентичности у детей выходит на первый план только в середине 1920-х гг. Именно тогда, в апреле 1925 г., на XIV партконференции РКП(б) приобрел силу партийного закона тезис о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране. Его принятие означало, что конструкторы «нового мира» (прежде всего Н. И. Бухарин и И. В. Сталин) допускали вероятность того, что СССР останется в относительно продолжительной перспективе единственным «государством рабочих и крестьян». Отсюда, полагали иерархи большевизма, возникает необходимость формирования у его юных граждан осознания своей принадлежности к макросоциальной общности, чьим предназначением оказывается построение альтернативной капитализму реальности, воспитания у них чувства гордости за выполняемую историческую миссию.
Сразу же важнейшее место в выращивании «советского человека» заняла общеобразовательная школа. Во-первых, в ее стенах воспитывалось практически все детское население страны. Так, если в 1928 г.
детские сады посещали только 186 тыс. чел., то школу — 7 469 тыс. чел.; в 1940 г. — 1 953 тыс. чел. и 20 229 тыс. чел. соответственно [13, с. 128; 14, с. 502, 309]. Во-вторых, именно школа в эпоху модернити сделалась ключевым каналом инкультурации детей, превратилась в один «из основных институтов для передачи общего понимания коллективной идентичности» — тот институт, в котором «общество рассказывает себе историю о самом себе» [22, p. 275].
Данный «рассказ» в отечественной школе 1920-х гг. транслировался учащимся главным образом на занятиях по социально-гуманитарным дисциплинам. Программы по обществоведению для единой трудовой школы этого десятилетия ориентировали субъектов образования на то, что Советская Россия являлась: а) закономерным итогом социоистори-ческого развития; б) носителем социально-экономических отношений Будущего; в) отрицанием тысячелетних несправедливых социально-экономических порядков. Тем самым советская идентичность определялась через постулирование отличия «советского», во-первых, от «дореволюционного» и, во-вторых, от «капиталистического». По сути, курс «обществоведения», предъявляя детям дихотомию «мы/они», рассматривал в качестве «своих» всех сторонников грядущего мира социализма (независимо от их этнокультурного происхождения), а в качестве «чужих» — его врагов (защитников мира прошлого, базирующегося на началах социального неравенства и несправедливости). Нельзя не заметить, что в учебных программах 1920-х гг. советская проблематика оказалась объединенной идеей «мировой революции». Соответственно, у школьников, изучавших обществоведческий материал, принадлежность к «советскому народу» должна была будить не столько патриотическое чувство, сколько чувство «пролетарского интернационализма». В программах по обществоведению Советский Союз постулировался не как одно из государств планеты, но как Отечество всего мирового пролетариата [18; 19].
Отказ от преимущественно интернационалистической трактовки советской идентичности происходит только в 1930-е гг. Тогда на первый план выступает слабо заметная ранее патриотическая коннотация «советскости». Если ранее постреволюционное настоящее решительно и безусловно противопоставлялось дореволюционному российскому прошлому, то теперь в последнем начинают все больше подчеркивать те факты и события, которыми можно и должно было гордиться (борь-
ба с иноземными захватчиками, акты классовой борьбы и пр.). Такая интерпретация стала возможной вследствие «директивных указаний», полученных работниками образования от лидеров партии-государства. Можно предположить, что приход Гитлера к власти в Германии в 1933 г. и возросшая опасность военной угрозы для СССР породили у иерархов режима мысль о необходимости сплочения советского народа не только на почве ортодоксально-идеологической (интернационалистического учения — марксизма), но и на почве национально-патриотической (славных деяниях предков). Как следствие, в 1934 г. было восстановлено преподавание гражданской истории в школах Советского Союза, а сама концепция отечественного исторического процесса подверглась кардинальной реконструкции (императорская Россия перестала изображаться исключительно как «тюрьма народов» и «жандарм Европы»). Школьникам в качестве позитивных фигур отечественной истории, достойных быть предметом гордости советского человека, были явлены Александр Невский, Иван Грозный, Петр Первый (как защитники Родины, а то и как «прогрессивные деятели», боровшиеся с социальными группами, мешавшими поступательному развитию страны).
Научные периодические издания оперативно реагировали на изменения в интерпретации исторических сюжетов, предлагая школьным педагогам соответствующие статьи. Так, советские учителя в 1937 г. могли прочитать в «Историческом журнале» статью А. Козаченко «Замечательный исторический урок („Ледовое побоище" и Невская битва)», в которой силы, возглавлявшиеся новгородским князем, были показаны как своего рода сообщество ратоборцев, боровшееся с внешними «супостатами» (иноземными феодалами) и врагами внутренними — их пособниками. В данном тексте школьные учителя получали и образец актуализации исторического материала. Его автор напоминал, что планы нацистов, подобно намерениям их агрессивных предшественников, обращены на Прибалтику и Советскую Украину [9]. Таким образом, противостояние наших (советских) и чужих (врагов СССР) «опрокидывалось в прошлое». Тем самым «советскость» соединяла идею «мировой революции» с идеей Родины, которую необходимо защищать от враждебных внешних сил.
Такое соединение исторического процесса до- и постреволюционного периодов приобретало в глазах учащихся убедительность благодаря тому, что курс «истории СССР», изучавшийся в школе, охватывал исто-
рию с древнейших времен всех этнокультурных общностей, входивших в состав Киевской и Московской Руси, императорской России. И потому враждебность капиталистического окружения к СССР оказывалась в глазах школьников естественным продолжением корыстолюбивой политики иноземных хищников-эксплуататоров, издавна зарившихся на богатства Руси-России. Соответственно, военные победы страны объяснялись учебником и учителями истории прежде всего тем, что на стороне Руси-России были Правда и любовь простых людей, а вторжения внешних врагов в переделы российского государства подавались как столкновения чужеземцев с русским народом. Таковой, например, была война 1812 г., закончившаяся «полным поражением иноземных захватчиков и их изгнанием за пределы нашей родины» [7, с. 84].
Следует заметить, что перенос акцента в «советскости» с «пролетарского интернационализма» на «патриотизм» происходил не только в учебниках по социально-гуманитарным предметам, но и в школьном учебном пособии, применявшемся при обучении грамоте — букваре. Эта книга, всегда игравшая важную роль в инкультурации детей, также первоначально представляла Страну Советов как общее достояние мирового пролетариата, и потому выражение «наша страна» использовалось в 1920-е гг. в ней как синонимичное «Родине, родной земле всего угнетенного люда в мире, стремящейся к геополитическому расширению на весь мир через экспорт революции и советского строя (курсив наш. — С. Н.)» [2, с. 155-156]. Но уже в 1930-е гг. букварь синтезировал в понятиях «наши» («советские») «классовый интернационализм и красный патриотизм, глобализм „отечества" для всех трудящихся и „наши идеалы" построения „нового мира" лишь в советской России» [2, с. 157].
Воспитание и обучение учащихся в указанном духе давало свои плоды, формируя у детей все более устойчивую советскую самоидентификацию. Так, анкетирование 1921-1923 гг. школьников Москвы, Подмосковья и некоторых губерний показало, что при ответе на вопрос «В каком государстве мы живем?» лишь 40% респондентов (в большинстве мальчики) отвечали: «в Республике Советов», «в государстве большевиков». В то время как почти половина опрошенных написали «в России» или же называли населенный пункт, в котором они обитали [1, с. 173]. Но уже в 1927 г. школьники гораздо сильнее ощущали свою «советскость». В анкетах они демонстрировали положительное отношение к существующей власти и ассоциировали себя с нею. При этом
почти треть респондентов писала о нежелании что-либо менять: «В других странах ввести наши порядки»; «Царские порядки изменить, а советские нет» [4, с. 139, 140]. Аргументируя свою позицию, школьники отмечали: «Раньше были подневольны, а теперь свободны»; «Советская власть отвоевала свободу всем рабочим и крестьянам»; «Теперь советская власть уравнила всех (так в тексте. — С. Н.), чтобы все были равны» [Там же, с. 121, 123, 124]. Более того, дети высказывались в пользу продолжения советской антикапиталистической политики: «Мне нужно, чтобы нигде не было капиталистов»; «Долой капиталистов и помещиков»; «Надо выгнать остальную буржуазию»; «Не давать частным торговцам объединиться, а организовать артели» [Там же, с. 143, 144]. Впрочем, анкеты зафиксировали все же и отрицательное отношение к Советской власти у 2,6% опрошенных [Там же, с. 147].
Советская идентичность воспитывалась у детей школьного возраста не только на уроках, но и посредством их включения в деятельность общественно-политических организаций. После того как в 1923-1924 гг. в стране стали создаваться октябрятские группы, возникла возможность охватить школьников всех учебных классов структурами, имевшими своей целью взрастить «нового человека» — субъекта строительства общества «системного антикапитализма», чьи территориальные рамки лишь временно ограничивались политическими границами СССР [15; 16]. Октябрятские группы, наряду с пионерской и комсомольской организациями, погружали детей в атмосферу «советскости» и вовлекали их в социальные практики, создающие «новый мир», противостоящий «миру чистогана».
Уже сам факт принятия школьника в октябрята был в известном смысле инициацией, позволяющей идентифицировать его как «советского человека». Этот акт оказывался своего рода посвящением, фиксировавшим переход ребенка на новую ступень социального взросления и вступление в группу, обозначавшую себя через социально-политическую трансформацию (Октябрьская революция). Более того, визуальная презентация принадлежности к октябрятам (значок) и название ее структурного элемента («звездочка») опять-таки отсылали ребенка к важнейшему символу «советскости» — красной пятиконечной звезде.
Подтверждением того, что ребенок успешно продвигается по пути превращения в субъекта строительства «нового мира», становилось его приятие в пионеры. На этом этапе от школьника ожидали проявления
таких качеств «советского человека», как «участие в общих кампаниях, праздниках и производственной жизни» предприятий и учреждений [21, с. 423], «распространение новых форм семейного быта, привлечение симпатий родителей к коммунистическому движению, революционное влияние на младших детей» [21, с. 423], «организация уличных детей, вовлечение их в пионерские отряды, проведение общественных кампаний, массовых демонстраций, праздников и работа с беспризорными» [21, с. 423], устройство для красноармейцев вечеров, работа в «ленинских уголках» казарм и их украшение. От пионеров ждали также активного участия в преобразовании школы совместно с «передовыми педагогами» на «новых началах» и борьбы «со старыми методами преподавания» [21, с. 423].
Императивные требования к «юному ленинцу» содержались в «законах» и «обычаях» пионеров, которые, по сути, формулировали нормы поведения и ценности «настоящего советского человека». Характерно, что если в «законах» пионеров 1922, 1923 и 1929 гг. первым в списке значилась верность «делу рабочего класса — заветам Ильича» (вариант: «делу коммунизма и заветам Ленина»), то в 1939 г. — горячая любовь к Родине и Коммунистической партии [5]. Иначе говоря, пионер (в полном соответствии с происходившим в 1930-е гг. переносом акцентов в «советскости» с «интернационализма» на «патриотизм») должен был стремиться прежде всего стать гражданином Советской Родины. И именно этот статус, в свою очередь, позволял ему ощущать себя участником процесса переустройства мира на справедливых началах (по советскому образцу).
Чувство принадлежности пионеров к сообществу людей, прокладывающих человечеству дорогу в светлое будущее, рождалось посредством их непосредственного участия в строительстве «нового мира»: в борьбе с беспризорностью и неграмотностью, создании «пионерских обозов» из выращенного «юными ленинцами» урожая, содействии Международной организации помощи революционерам (МОПР) и Международной рабочей помощи (Межрабпом), организации концертов для красноармейцев и др.
В качестве примера для подражания «юным ленинцам» предъявляли «пионеров-героев» как образцовых маленьких граждан Страны Советов. Члены организации понимали: быть советским человеком — значит бороться с «классовым врагом» (как Коля Мяготин), быть непри-
миримым к ним и готовым переступить через родственные чувства (как Павлик Морозов), сохранять верность своим идеалам перед опасностью смертельного заболевания (как Валя Дыко).
Воспитание «советского человека» — «патриота» и «интернационалиста» — продолжалось со вступлением школьника в комсомол. Разнообразные формы комсомольской работы (собрания, политучеба, трудовые акции, участие в деятельности МОПРа и пр.) формировали у членов ВЛКСМ чувство принадлежности к советскому народу — авангарду «мировой революции». В этой связи в 1930-е гг. большую роль играло привлечение как «союзной», так и «беспартийной» молодежи к соревнованию, в котором активно участвовали именно советские люди, — по овладению оборонными и спортивными навыками («Будь готов к труду и обороне», «Будь готов к санитарной обороне СССР» и др.).
Средствами воспитания «советскости» у октябрят, пионеров, комсомольцев, как и у всех школьников, становились также средства массовой информации (периодические издания и радио). Во-первых, из газет, журналов и радиопередач дети получали модельный образец советского человека. Во-вторых, благодаря массмедиа дети вступали в диалог со «старшими товарищами» и сверстниками, который помогал им ощутить себя частью огромной общности — советского народа. Особенно эффективным был радиодиалог, который, создавая эффект «живого присутствия», побуждал юных слушателей «сделать что-то хорошее и полезное для нашей Великой родины» [20, с. 113]. Более того, радиожурналисты транслировали детям живые «эмоциональные клятвы и слова о долге перед Родиной» их ровесников [20, с. 112]).
Чувство «советскости», воспитывавшееся в процессе учебной деятельности, в детских и юношеских общественно-политических организациях, при чтении периодики и прослушивании радиотрансляций, подкреплялось произведениями искусства. Книги и кинофильмы, поднимая темы борьбы за справедливость, противостояния «внутреннему и внешнему врагу» (капиталистам и их «наймитам»), верности революционным идеалам, подкрепляли формировавшиеся у детей установки сознания и стереотипы поведения, связанные с феноменом, который определялся ими как «советский человек».
Заключение
Тезисно изложим сказанное. Первое. Воспитание у детей советской
идентичности рассматривалось в 1921-1941 гг. как важнейшее условие упрочения социокультурной конструкции, возникшей в результате социальных катаклизмов 1917-1920-го гг. Второе. Явное фокусирование усилий педагогов на воспитании у подрастающих поколений чувства «советскости» происходит после 1925 г. (с приятием партией-государством тезиса о «возможности победы социализма в одной отдельно взятой стране»). Третье. Если в 1920-е гг. намерение воспитать советскую идентичность у детей означало прежде всего стремление вырастить юного интернационалиста (рассматривающего СССР в качестве базы «мировой революции»), то в 1930-е гг. — желание воспитать патриота (стоящего на идейной платформе «пролетарского интернационализма»). Четвертое. Приобретение детьми советской самоидентификации было предметом деятельности всех основных акторов воспитания: педагогов образовательных учреждений, организаторов и функционеров детских организаций, работников средств массовой информации, деятелей искусства. Пятое. Результаты воспитания «советского человека» в детской среде обнаружили себя в годы Великой Отечественной войны — в актах героизма пионеров-героев, трудовом подвиге детей в тылу, верности подрастающих поколений Советской Родине.
Литература
1. Балашов Е. М. Школа в российском обществе 1917-1927 гг.: становление «нового человека». СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. 238 с.
2. Баранникова Н. Б., Безрогов В. Г. «Все разделилось вокруг на чужое и наше». К вопросу о локальном/глобальном в учебнике начальной школы 1900-х — 2000-х гг. // Конструируя детское: филология, история, антропология / под ред. М. Р. Балиной, В. Г. Безрогова, С. Г. Маслинской, К. А. Маслинского, М. В. Тендряковой, С. Шеридана. М.; СПб.: Азимут; Нестор-История, 2011. С. 150-167.
3. Гудков Л. Д. Перерождения «советского человека» (Об одном исследовательском проекте Левада-центра) // Одиссей. Человек в истории: науч. альманах / отв. редактор Чубарьян А. О. 2007. № 1. C. 398-436.
4. Дети и Октябрьская революция: идеология советского школьника / под ред. и с предисл. В. Н. Шульгина. Изд. 2-е. М.: Работник просвещения, 1928.192 с.
5. Законы пионеров СССР // Красная инфармия [Электронный ресурс]. URL: http://nksmrf. ru/page/55 (дата обращения: 29.07.2021).
6. Зиновьев А. А. Фактор понимания. М.: Алгоритм, 2006. 528 с.
7. Иванов В. Внешняя политика Александра I накануне войны 1812 г. // Исторический журнал. 1938. № 3. С. 73-84.
8. Кара-Мурза С. Г. «Советский человек». Радио «Эхо Москвы», 6 ноября 2003 года, программа «Чужой монастырь» [Электронный ресурс]. URL: http://www.kara-murza.ru/referat/sociology/ Nepoladki007.html (дата обращения: 14.02.2021).
9. Козаченко А. Замечательный исторический урок («Ледовое побоище» и Невская битва // Исторический журнал. 1937. № 3-4. С. 156-164.
10. Лебина Н. Б. Энциклопедия банальностей. Советская повседневность: контуры, симво-
лы, знаки. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. 444 с.
11. Майофис М. Л., Кукулин И. В. Советская система образования и производство социальных идентичностей в 1920 — начале 1940-х годов // Шаги-Steps. 2015. Т. 1, № 1. С. 40-45.
12. Медушевский А. Н. Сталинизм как модель социального конструирования. К завершению научно-издательского проекта // Российская история. 2010. № 6. С. 3-29.
13. Народное образование, наука и культура в СССР: статист. сб. М.: Статистика, 1971. 404 с.
14. Народное хозяйство РСФСР в 1959 году: статист. ежегодник. М.: Госстатиздат, 1960. 600 с.
15. Новиков С. Г. Воспитание в стране «системного антикапитализма» (1921-1941 гг.) // Отечественная и зарубежная педагогика. 2021. № 3 (76). С. 106-119.
16. Новиков С. Г. «Новый человек» 1920-1930-х годов: проект и его реализация // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. 2021. № 4 (157). С. 4-10.
17. Познанский Н. Н. Революция и дети // Вестник просвещения. 1926. № 1. С. 116-128.
18. Программа по обществоведению для 7-летней школы // Программы для I и II ступени семилетней единой трудовой школы. М.: Гос. изд-во, 1921. С. 88-106.
19. Программы-минимум для единой трудовой школы 1-й и 2-й ступени. 2-е доп. изд. Петроград: Отдел снабжения Петрогубоно, 1923. VII, 163, [1] с.
20. Сомов В. А. Советский радиофронт: радио и воспитание патриотизма в СССР 1930-х годов // Историческая психология и социология истории. 2015. № 2. С. 108-121.
21. Справочник партийного работника. Вып.У М.; Л.: ГИЗ, 1926. 574 с.
22. Dill J. S., Hunter J. D. Education and the culture wars: morality and conflict in American schools // Handbook of the sociology of morality / Ed. иу S. Hitlin, S. Vaisey. N.Y.: Springer, 2010. Р. 275-291.
References
1. Balashov E. M. Shkola v rossijskom obshchestve 1917-1927 gg.: stanovlenie «novogo cheloveka». SPb.: Dmitrij Bulanin, 2003. 238 s. [In Rus].
2. Barannikova N. B., Bezrogov V. G. «Vse razdelilos' vokrug na chuzhoe i nashe». K voprosu o lokal'nom/global'nom v uchebnike nachal'noj shkoly 1900-h — 2000-h gg. // Konstruiruya dets-koe: filologiya, istoriya, antropologiya / pod red. M. R. Balinoj, V. G. Bezrogova, S. G. Maslinskoj, K. A. Maslinskogo, M. V. Tendryakovoj, S. Sheridana. M.; SPb.: Azimut; Nestor-Istoriya, 2011. S. 150-167. [In Rus].
3. GudkovL. D. Pererozhdeniya «sovetskogo cheloveka» (Ob odnom issledovatel'skom proekte Levada-centra) // Odissej. Chelovek v istorii: nauch. al'manah / otv. redaktor Chubar'yan A. O. 2007. № 1. C. 398-436. [In Rus].
4. Deti i Oktyabr'skaya revolyuciya: ideologiya sovetskogo shkol'nika / pod red. i s predisl. V. N. Shul'gina. Izd. 2-e. M.: Rabotnik prosveshcheniya, 1928.192 s. [In Rus].
5. Zakony pionerov SSSR // Krasnaya infarmiya [Elektronnyj resurs]. URL: http://nksmrf. ru/ page/55 (data obrashcheniya: 29.07.2021). [In Rus].
6. Zinovev A. A. Faktor ponimaniya. M.: Algoritm, 2006. 528 s. [In Rus].
7. Ivanov V. Vneshnyaya politika Aleksandra I nakanune vojny 1812 g. // Istoricheskij zhurnal. 1938. № 3. S. 73-84. [In Rus].
8. Kara-Murza S. G. «Sovetskij chelovek». Radio «Ekho Moskvy», 6 noyabrya 2003 goda, programma «Chuzhoj monastyr'» [Elektronnyj resurs]. URL: http://www.kara-murza.ru/referat/ sociology/Nepoladki007.html (data obrashcheniya: 14.02.2021). [In Rus].
9. Kozachenko A. Zamechatel'nyj istoricheskij urok («Ledovoe poboishche» i Nevskaya bitva // Istoricheskij zhurnal. 1937. № 3-4. S. 156-164. [In Rus].
10. Lebina N. B. Enciklopediya banal'nostej. Sovetskaya povsednevnost': kontury, simvoly, znaki. SPb.: Dmitrij Bulanin, 2006. 444 s. [In Rus].
11. Majofis M. L., Kukulin I. V. Sovetskaya sistema obrazovaniya i proizvodstvo social'nyh identich-nostej v 1920 — nachale 1940-h godov // Shagi-Steps. 2015. T. 1, № 1. S. 40-45. [In Rus].
12. Medushevskij A. N. Stalinizm kak model' social'nogo konstruirovaniya. K zaversheniyu nauchno-izdatel'skogo proekta // Rossijskaya istoriya. 2010. № 6. S. 3-29. [In Rus].
13. Narodnoe obrazovanie, nauka i kul'tura v SSSR: statist. sb. M.: Statistika, 1971. 404 s. [In Rus].
14. Narodnoe hozyajstvo RSFSR v 1959 godu: statist. ezhegodnik. M.: Gosstatizdat, 1960. 600 s. [In Rus].
15. Novikov S. G. Vospitanie v strane «sistemnogo antikapitalizma» (1921-1941 gg.) // Otechestven-naya i zarubezhnaya pedagogika. 2021. № 3 (76). S. 106-119. [In Rus].
16. Novikov S. G. «Novyj chelovek» 1920-1930-h godov: proekt i ego realizaciya // Izvestiya Volgogradskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. 2021. № 4 (157). S. 4-10. [In Rus].
17. Poznanskij N. N. Revolyuciya i deti // Vestnik prosveshcheniya. 1926. № 1. S. 116-128. [In Rus].
18. Programma po obshchestvovedeniyu dlya 7-letnej shkoly // Programmy dlya I i II stupeni semi-letnej edinoj trudovoj shkoly. M.: Gos. izd-vo, 1921. S. 88-106. [In Rus].
19. Programmy-minimum dlya edinoj trudovoj shkoly 1-j i 2-j stupeni. 2-e dop. izd. Petrograd: Otdel snabzheniya Petrogubono, 1923. VII, 163, [1] s. [In Rus].
20. Somov V. A. Sovetskij radiofront: radio i vospitanie patriotizma v SSSR 1930-h godov // Istoricheskaya psihologiya i sociologiya istorii. 2015. № 2. S. 108-121. [In Rus].
21. Spravochnik partijnogo rabotnika. Vyp.V. M.; L.: GIZ, 1926. 574 s. [In Rus].
22. Dill J. S., Hunter J. D. Education and the culture wars: morality and conflict in American schools // Handbook of the sociology of morality / Ed. iy S. Hitlin, S. Vaisey. N.Y.: Springer, 2010. P. 275-291.
Информация об авторе
С. Г. Новиков—доктор педагогических наук, кандидат исторических наук, доцент, профессор кафедры педагогики Information about the author
S. G. Novikov — Dr. Sc. (Education), PhD (History), Associate Professor, Professor at the Chair of Pedagogy
Статья поступила в редакцию 13.09.2021; одобрена после рецензирования 01.10.2021; принята к публикации 13.01.2022. The article was submitted 13.09.2021; approved after reviewing 01.10.2021; accepted for publication 13.01.2022.
