CC BY
62
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2017. № 1
М.Ю. Андрейчева
(руководитель по научно-методической работе Фонда гуманитарных проектов, соискатель кафедры истории Церкви исторического факультета МГУ
имени М.В. Ломоносова)*
ВОПРОСЫ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОГО ОСВЕЩЕНИЯ РЕЛИГИОЗНО-ИМАГОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОБЛЕМАТИКИ ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
В статье представлен анализ историографии, в которой рассматривается одна из перспективных тем религиозной имагологии — отображение иноверия/иноверцев в древнейшем русском летописании. Поскольку комплексные изыскания на указанную тему отсутствуют, автор рассматривает работы, которые в определенной мере претендуют на обобщающее исследование летописных образов тех или иных иноверцев: мусульман, католиков, иудеев и язычников. Предлагаемая оценка историографии показала актуальность целостного изучения религиозно-имагологической проблематики Повести временных лет, подразумевающего анализ гетерообразов иноверцев в тесном соотношении с аутообразами древнерусских книжников.
Ключевые слова: Повесть временных лет, религиозная имагология, образы иноверия/иноверцев, гетерообраз, аутообраз, взаимовосприятие религиозных сообществ.
The article presents analysis of historiography dealing with one of the promising topics of religious imagology — portraying of adherence to different faith/ unorthodox in the ancient Russian annals. In the absence of the complex researches on the subject, the author considers works that at some level make a claim for presenting a summary of researches on particular unorthodox: Muslims, Catholics, Jews and pagans. The evaluation of historiography demonstrates the relevance of studying of religiously-imagological subject in The Tale of Bygone Years, implying an analysis of heteroimages of unorthodox in close correlation with autoimages of ancient Russian bibliognosts.
Key words: The Tale of Bygone Years, religious imagology, images of adherence to different faith/unorthodox, heteroimage, autoimage, interperception of religious communities
* * *
Проблемы, возникающие в наши дни при межрелигиозных контактах, коренятся главным образом в особенностях взаимовосприятия религиозных сообществ. То, как религиозная группа представляет себя и иные вероучения, является важнейшей составляющей ее религиозного мировоззрения. В свою очередь, характерными
* Андрейчева Марианна Юрьевна, тел. 8-903-244-30-71, e-mail: [email protected]
чертами последнего являются консерватизм и опора на традицию, что показывает перспективность исследования взаимовосприятий религиозных сообществ в исторической ретроспективе. Наиболее актуальным здесь представляется изучение религиозных гетеро- и аутообразов в определенный период или в отдельных источниках, которое позволяет выявить механизмы формирования тех или иных представлений религиозных групп друг о друге. Анализ данного комплекса вопросов входит в компетенцию религиозной имагологии — направления, изучающего содержание и средства выражения образов иноверцев/иноверия в той или иной религиозной культуре1.
С точки зрения религиозно-имагологической проблематики, особую ценность представляют образы, отразившиеся в Повести временных лет — первом дошедшем до нас древнерусском сочинении о начальных веках истории Руси, созданном спустя столетие после ее крещения. Создававшаяся несколькими поколениями монахов, Повесть временных лет отобразила религиозное своеобразие древнейшей литературы на Руси.
Уникальный характер данного памятника, связанный со временем, местом и коллективным авторством его создания, обусловил актуальность исследования Повести временных лет по проблеме образов иноверцев и иноверия, поскольку ее материал позволяет воссоздать бытовавшие в среде древнерусских книжников представления об иноверцах и выявить в них как типичные черты, присущие греко-православной общности, так и оригинальные, проистекавшие из своеобразия этнорелигиозной самоидентификации авторов летописи.
В Повести временных лет мы находим описания следующих иноверий: славянского и тюркского язычества, ислама, католицизма и иудаизма. Поскольку у составителей летописи не было намерения прямо описать свое отношение к иноверцам и иноверию, то необходимые сведения мы можем почерпнуть из целого ряда сюжетов, наиболее репрезентативно представляющих точку зрения летописцев по исследуемой теме. Среди них можно выделить: «этнографическое» описание восточных славян и половцев из недатированной части Повести, рассказ об облике идола Перуна, установленного киевским князем Владимиром, и фрагмент с «изгнанием» Перуна — как сюжеты, наиболее содержательно показывающие восприятие язычества авторами летописи. Для анализа
1 Об этом см. подробнее: Андрейчева М.Ю. Религиозная имагология: предмет и задачи нового историко-имагологического направления // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. № 11. Ч. 2. Тамбов, 2016. С. 37—40.
образов ислама, католицизма и иудаизма наиболее показательны летописные фрагменты, повествующие о контактах русских с представителями этих вероучений: рассказ о походе князя Владимира Святославича на волжских болгар и Сказание об испытании вер. Отдельного внимания заслуживает сюжет статьи 6604 г., в которой автор Повести размышляет о судьбе мусульман и тюркских племен в контексте актуальных на тот момент эсхатологических ожиданий.
Имагологическая проблематика является одним из перспективных направлений отечественной медиевистики, но, несмотря на это, восприятие иноверия и иноверцев в Древней Руси до сих пор остается малоисследованным. Работы, комплексно раскрывающие тему образов иноверия/иноверцев в Повести временных лет, отсутствуют. Поэтому в данной статье мы рассмотрим труды, которые в определенной мере претендуют на обобщающий анализ отображения в Начальной летописи тех или иных иноверцев: мусульман, католиков, иудеев и язычников.
Как показал И.Л. Измайлов, анализ эпитетов, примененных по отношению к волжским болгарам в Повести временных лет свидетельствует о том, что данный этноним был практически неотделим от понятия «мусульманство»2. К началу XII в. в древнерусской книжности прочно утвердились стереотипные представления о болгарах как об ортодоксальных и воинствующих мусульманах, а об исламе — как религии насилия и войны, потворствующей человеческим страстям (прелюбодеянию и жажде наживы) и заставляющей своих адептов совершать разного рода непристойности. Автор предположил, что негативное отношение к волжским болгарам и исламу, зародившееся в церковной среде, было связано с идеологией начавшихся крестовых походов.
Рассмотрев сообщения в древнерусском летописании о русско-болгарских контактах Х1—Х11 вв., И.Г. Коновалова отметила, что «они очень лаконичны и эмоционально нейтральны по отношению к болгарам»3 и говорят об отсутствии какого-то специального интереса к Волжской Болгарии. Исключение составили сведения о религии и образе жизни волжских болгар в Сказании об испытании вер князем Владимиром, но здесь отрицательное отношение к исповедуемому болгарами исламу было связано со стремлением летописца показать преимущества православной веры над всеми остальными религиями и конфессиями.
2 Измайлов И.Л. «Безбожные агаряне»: Волжская Булгария и Булгары глазами русских (Х—ХШ вв.) // Восточная Европа в древности и средневековье. XI Чтения памяти В.Т. Пашуто (14-16 апр. 1999). М., 1999. С. 72.
3 Коновалова И.Г. Древняя Русь и Волжская Булгария: торговля и политика в восприятии древнерусских летописцев // Там же. С. 79.
Обратив внимание на упоминание мусульман из Волжской Болгарии в летописном Сказании об испытании вер, Е.М. Верещагин заключил, что этноним «болгаре» почти сразу приобретает конфессиональное значение4. При этом, однако, различие религий не служило почвой для вражды. По мнению исследователя, несмотря на случавшиеся послевоенные столкновения с волжскими болгарами, первым свидетельством о «начале конфликта конфессий» можно считать только летописный рассказ о мученике Авраамии Болгарском (XIII в.).
А.С. Демин исследовал сведения о немцах-«латинянах» в Повести временных лет и пришел к выводу, что в летописи они представлены необязательными, расчетливыми, эгоистически рациональными и не желающими себя утруждать в делах веры5. Такой негативный образ, по мнению автора, обусловил отказ киевского князя Владимира принять католицизм. В целом отношение летописцев к «немцам» Демину видится политичным и острожным, по той причине, что они тоже были христианами.
На материале летописного Сказания об испытании вер Д.А. Добровольский попытался ответить на вопрос об отношении Древней Руси к странам латинского обряда. Взяв за основу текстологическую стратификацию фрагмента, предложенную в современных исследованиях А.А. Гиппиуса, исследователь определил три этапа в развитии западной тематики Начальной летописи. По мнению автора, древнейшее нарративное ядро Повести временных лет уже содержало «осознание религиозных различий между византийской и римской версиями христианства». Текстуальные наслоения конца XI в. привнесли «резкое неприятие латинян, вера которых считалась «развращенной»», однако об итоговом этапе составления летописи в 1110-е гг. можно говорить как о времени «относительного примирения и восстановления былого единства»6.
Анализируя сведения о евреях в древнерусской литературе XI— XIII вв., Л.С. Чекин отметил, что в ней большинство упоминаний «жидов», «иудеев», «евреев», «сынов Израиля» относится к иудеям и евреям Библии7. Что касается хазарского иудаизма, то о нем го-
4 Верещагин Е.М. Образ волжских болгар «вЬры бохмичЬ» в древнерусской книжности // Славяне и их соседи: Этно-психологический стереотип в Средние века. (Сборник тезисов) М., 1990. С. 25.
5 Демин А.С. «Повесть временных лет» // Древнерусская литература. Восприятие Запада в Х1-Х1У вв. М., 1996. С. 116-117.
6 Добровольский Д.А. «И до Рима проиде»: Отношение к Западной Европе в летописании XI — начала XII в. // Проблемы исторической географии и демографии России. Вып. II. М., 2013. С. 134.
7 Чекин Л.С. К анализу упоминаний о евреях в древнерусской литературе XI— XIII веков // Славяноведение. 1994. № 3 (май). С. 35.
ворить сложно по причине скудости достоверных исторических свидетельств. Чекин предположил, что в единственном летописном известии о хазарском иудействе, когда к Владимиру Святославичу пришли «жидове козарьстии», убеждая принять их веру, речь идет не о хазарах иудеях-прозелитах, а об иудеях из Хазарии. С точки зрения исследователя, это подтверждает эпизод рассказа о выборе веры, где выстраивается ряд: болгары - немцы - жидове - греки, без упоминания Хазарии. В заключении он указал, что отрывочные данные о евреях в древнерусских источниках не свидетельствуют о сколько-нибудь активной роли еврейства в политической, экономической и культурной жизни Древней Руси. Вместе с тем живой интерес киевской литературы к противопоставлению Ветхого и Нового заветов и увлеченность иудейской тематикой говорят о том, что «история идей и представлений об иудеях и иудаизме в древнерусской духовной традиции не сводима к их физическому присутствию»8.
Важную мысль о необходимости различать антииудаизм и антисемитизм высказал М.В. Дмитриев9. Исследователь указал на неизбежный противоииудейский характер христианской культуры Древней Руси, который, однако, не доказывает наличия антисемитизма в том облике, какой сложился в нашем историческом сознании из-за трагической истории западноевропейских евреев.
Значимые выводы касательно восприятия тюркского и славянского язычества сделаны в работах, посвященных вопросам древнерусской самоидентификации. Так, А.В. Лаушкин, изучив на материале Повести временных лет историю понятия «хрестьяни» как этнического самоопределения древнерусской народности, пришел к выводу, что указанная конфессиональная самоидентификация актуализировалась прежде всего там, где имела «место тяжелая кровопролитная борьба с иноверными соседями (торками, затем половцами)»10. Определения, которыми наделяли летописцы конца XI — начала XII в. враждебных им степняков, также имели конфессиональную природу: для древнерусских книжников они были язычниками («поганые»), не знающими Бога («безбожные») и не подчиняющимися нравственным и обрядовым установлениям христианства («беззаконнии»). Аналогичное явление происходило и в отношении некоторых других этнонимов, обозначавших не-
8 Там же. С. 40.
9 Дмитриев М.В. Антииудаизм и антисемитизм в православных культурах Средних веков и раннего Нового времени (обзор исследований) // Евреи и христиане в православных обществах Восточной Европы. М., 2011. С. 32.
10 Лаушкин А.В. К вопросу о развитии этнического самосознания древнерусской народности («хрестеяни» и «хрестьяньскыи» в памятниках летописания XI— XIII вв.) // Средневековая Русь. М., 2006. Вып. 6. С. 36.
христианские народы (к примеру, волжских болгар), которые уже в период складывания Повести временных лет приобрели в языке конфессиональный оттенок11.
Проанализировав тексты древнерусского летописания XI—XIII вв., А.В. Лаушкин пришел к выводу, что «в древнерусской среде была выработана более или менее цельная провиденциальная концепция взаимоотношений Руси и ее соседей-иноплеменников»12. Автор выделил две парадигмы восприятия иноплеменников и их «рати»: пассивную, согласно которой «поганые» являлись «батогом» Бо-жиим, посланным христианам за грехи, и активную, в соответствии с которой иноплеменники объявлялись врагами Господа, а борьба с ними — священной. «Оба подхода мирно уживались в сознании летописцев, причем каждый из подходов обладал некоторой самостоятельностью, оказывал влияние на те практические выводы, которые книжники пытались делать из событий, связанных с "нахождением поганых" и, видимо, являлись своеобразной парадигмой общественного сознания»13.
Как считает Д.А. Добровольский, в конфессиональной природе древнерусской самоидентификации проявился общечеловеческий надэтнический характер мировых религий14. В частности, в христианском вероучении надэтническая идея наиболее четко была выражена в послании апостола Павла: «нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3: 11). Исследователь отметил, что чувство групповой солидарности («чувство-мы»), выраженное в Повести временных лет, «не всегда распространялось на понятия "Русь" и "русский". В летописи случаи отчуждения "своих" от "русских" наиболее часто встречались, когда речь шла о языческих временах»15. Основываясь на ряде примеров из Повести, репрезентирующих противопоставление языческой Руси — христианской, Добровольский настаивает на необходимости выделить отношение авторов летописи «к дохристианской Руси в качестве самостоятельного предмета исследования»16.
11 Там же. С. 37.
12 Лаушкин А.В. Провиденциальная концепция взаимоотношений Руси и степи в древнерусском летописании XI—XШ вв. // Славяне и их соседи: Славяне и кочевой мир. Средние века — ранее Новое время (Сб. тезисов 17 конф. памяти В.Д. Королюка). М., 1998. С. 75.
13 Там же. С. 77.
14 Добровольский Д.А. «Якоже и прародители нашы погынуша»: к вопросу об этническом самосознании древнерусских летописцев XI — нач. XII в. // Вестник Российского гос. гуманитарного ун-та. № 7. М., 2010. С. 85.
15 Там же. С. 87.
16 Добровольский ДА. О самоидентификации древнерусских летописцев XI—XП веков // Вестник Российского гос. гуманитарного ун-та. № 4. М., 2008. С. 153—154.
И.В. Ведюшкина обратила внимание на то, что в Повести временных лет впервые встречается местоимение «мы» в экскурсе о нравах народов, где оно является подчеркнуто общехристианским: «мы — христиане "всех стран", тем и отличаемся от язычников, имеющих разные (пусть даже иногда и очень хорошие) законы и обычаи, что имеем только один закон» (христианский)17. Проследив употребление местоимений «мы» и «наш» в Повести временных лет, исследовательница пришла к выводу, что большинство из них «непосредственно связано с общехристианской составляющей самоотождествления. Однако обращение к более широкому контексту содержащих эти местоимения высказываний, как правило, выявляет дополнительные оттенки значения: общеславянский, этнополитический и временной (по поколениям). Религиозная составляющая самоидентификации не перекрывает, а усиливает остальные»18.
Приведенные исследования дают повод говорить о своеобразной иерархии значений, присущих древнерусской самоидентификации, среди которых главное место занимало религиозное отождествление, а уже за ним следовали этническое и прочие социальные самоотнесения. Вместе с тем, между конфессиононимами и этнонимами не было четких границ, напротив, им было свойственно взаимо-проникновение19. Отсюда проистекало этноконфессиональное своеобразие аутообраза древнерусских книжников, характер которого сказывался и на восприятии представителей других вероисповеданий.
Состояние историографии по указанной проблеме показывает сохраняющуюся перспективность изучения религиозно-имаголо-гической проблематики на материале Начальной летописи. Прежде всего такое исследование должно заключаться в комплексной оценке представлений древнерусских книжников об иноверцах (язычниках, мусульманах, католиках и иудеях), опирающемся на анализ Повести временных лет, ее прямых и косвенных источников, и других памятников, позволяющих пролить свет на исследуемое нами явление в более широком историко-культурном и религиозном контексте.
17 Ведюшкина И.В. Формы проявления коллективной идентичности Повести временных лет // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. М., 2003. С. 303.
18 Там же. С. 309. См.: Ведюшкина И.В. Самоназвание и «чувство-мы»: формы проявления коллективной идентичности в «Повести временных лет» // Культура исторической памяти. Мат-лы науч. конф. (19—22 сент. 2001). Петрозаводск, 2002. С. 18—25.
19 См.: Лаушкин А.В. К вопросу о развитии этнического самосознания древнерусской народности... С. 40; Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX—XII вв.): Курс лекций. М., 1998. С. 170—181.
Целью исследования должна стать реконструкция представлений древнерусских летописцев об иноверцах: язычниках (преимущественно славянских и в отдельных случаях — тюркских), мусульманах, католиках и иудеях, — и, как следствие, воссоздание формируемого через их восприятие этнорелигиозного аутообраза.
Как уже отмечалось выше, древнерусским книжникам свойственно было оценивать этнические черты того или иного этноса сквозь призму его вероисповедной принадлежности. По этой причине в сферу изучения необходимо включить нравы, обычаи и даже внешний облик иноверцев как этнические категории, оценивавшиеся летописцем с позиции религиозного мировосприятия.
Изображая представителей других религий, летописец согласно собственному замыслу давал рисуемым образам ценностно-окра-шенные характеристики, выделял наиболее типичные для иноверцев черты или же, напротив, приписывал им несвойственные и даже фантастические качества. Понимание смыслов, вкладываемых в описываемые гетерообразы, тесно связано с выстраиваемыми на их фоне этническими и религиозными аутообразами. Поэтому их анализ также должен вписаться в рамки исследования.
Таким образом, всестороннее изучение образов иноверия/иноверцев в Повести временных лет расширит наши познания о различных аспектах восприятия язычников, мусульман, католиков и иудеев, прояснит присущие авторам летописи особенности мировоззренческих установок по отношению к иным вероисповеданиям, тем самым восполнив существенный пробел в изучении ранней истории Русской православной церкви и, в частности, древнерусского православного мировидения.
Список литературы
1. Андрейчева М.Ю. Религиозная имагология: предмет и задачи нового историко-имагологического направления // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. № 11. Ч. 2. Тамбов, 2016.
2. Ведюшкина И.В. Самоназвание и «чувство-мы»: формы проявления коллективной идентичности в «Повести временных лет» // Культура исторической памяти. Мат-лы науч. конф. (19—22 сент. 2001). Петрозаводск, 2002.
3. Ведюшкина И.В. Формы проявления коллективной идентичности Повести временных лет // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. М., 2003.
4. Верещагин Е.М. Образ волжских болгар «вЬры бохмичЬ» в древнерусской книжности // Славяне и их соседи: Этно-психологический стереотип в Средние века (Сборник тезисов). М., 1990.
5. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.): Курс лекций. М., 1998.
6. Демин А.С. «Повесть временных лет» // Древнерусская литература. Восприятие Запада в XI—XIV вв. М., 1996.
7. Дмитриев М.В. Антииудаизм и антисемитизм в православных культурах Средних веков и раннего Нового времени (обзор исследований) // Евреи и христиане в православных обществах Восточной Европы. М., 2011.
8. Добровольский Д.А. «И до Рима проиде»: Отношение к Западной Европе в летописании XI — начала XII в. // Проблемы исторической географии и демографии России. Вып. II. М., 2013.
9. Добровольский Д.А. О самоидентификации древнерусских летописцев XI—XII веков // Вестник Российского гос. гуманитарного ун-та. № 4. М., 2008.
10. Добровольский Д.А. «Якоже и прародители нашы погынуша»: к вопросу об этническом самосознании древнерусских летописцев XI — нач. XII в. // Вестник Российского гос. гуманитарного ун-та. № 7. М., 2010.
11. Измайлов И.Л. «Безбожные агаряне»: Волжская Булгария и Булгары глазами русских (X—XIII вв.) // Восточная Европа в древности и средневековье. XI Чтения памяти В.Т. Пашуто (14—16 апр. 1999). М., 1999.
12. Коновалова И.Г. Древняя Русь и Волжская Булгария: торговля и политика в восприятии древнерусских летописцев // Восточная Европа в древности и средневековье. XI Чтения памяти В.Т. Пашуто (14—16 апр. 1999). М., 1999.
13. Лаушкин А.В. К вопросу о развитии этнического самосознания древнерусской народности («хрестеяни» и «хрестьяньскыи» в памятниках летописания XI—XIII вв.) // Средневековая Русь. Вып. 6. М., 2006.
14. Лаушкин А.В. Провиденциальная концепция взаимоотношений Руси и степи в древнерусском летописании XI—XIII вв. // Славяне и их соседи: Славяне и кочевой мир. Средние века — ранее Новое время (Сб. тезисов 17 конф. памяти В.Д. Королюка). М., 1998.
15. Чекин Л.С. К анализу упоминаний о евреях в древнерусской литературе XI—XIII веков // Славяноведение. 1994. № 3 (май).
Поступила в редакцию 1 февраля 2017 г.
