CC BY
21
сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1868. Вып. 1; Из истории права народов Дагестана: Материалы и документы / Сост. А.С. Омаров. Махачкала, 1968.
3. Комаров А.В. Указ. соч.
4. Гидатлинские адаты. Махачкала, 1957.
5. Магомедов Р.М. Памятник истории и письменности даргинцев XVII в. Махачкала, 1964.
6. Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль Западного берега Каспийского моря. 1728 г. // История, география и этнография Дагестана XVIII-XIX вв.: Архивн. материалы / Под. ред. М.О. Косвена иХ.М. Хашаева; Отв. ред. М.О. Косвен. М., 1958.
7. Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана в XIX в. М., 1961. Памятники обычного права Дагестана XVII-XIX вв. ...
8. Эпиграфические памятники Северного Кавказа. На арабском, персидском и турецком языках / Тексты, пер., коммент., введ. и прил. Л.И. Лаврова. М., 1966. Ч. I.
9. Айтберов Т.М. Материалы по истории Дагестана XV-XVII вв. // Восточные источники по истории Дагестана: Сборник статей и материалов. М., 1980. С. 83-88; Шихсаидов А.Р. Завещание Андуника нуцала» (к вопросу об изучении) // Вестник Дагестанского научного центра РАН. Махачкала, 1998. Вып. I. С. 89-96.
10. Из истории права народов Дагестана: Материалы и документы / Сост. А.С. Омаров. Махачкала, 1968.
11. Агларов М.А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII - начале XIX в. Исследование соотношения форм хозяйства, социальных структур и этноса. М., 1988.
12. Комаров А.В. Адаты и судопроизводство по ним (с приложениями). С.80-88; Магомедов Р.М. Памятник истории и письменности даргинцев XVII в. С. 27-33; Из истории права народов Дагестана. С. 176-196.
13. Айтберов Т.М. Материалы по истории Дагестана XV-XVII вв. Шихсаидов А.Р. Завещание Андуника нуцала» (к вопросу об изучении).С. 91.
УДК 340
14. Извлечение из истории Дагестана, составленное Мухаммад Рафи // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1871. Вып. V С. 11-12; Шихсаидов А.Р. Дагестанская историческая хроника «Тарих Дагестан» Мухаммада Рафи (К вопросу об изучении) // Письменные памятники Востока: Историко-филологические исследования: Ежегодник. 1972. М., 1977. С. 105.
15. Извлечение из истории Дагестана, составленное Мухаммад Рафи. С. 22-24; Айтберов Т.М. Сведения по экономической истории Дагестана XV в. в «Перечне повинностей, которые получали Шамхал и Крым-Шамхал» // Письменные памятники и проблемы истории и культуры народов Востока: XVI годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР. М., 1979. Ч. 1. С. 4-5; Шихсаидов А.Р. Дагестанская историческая хроника «Тарих Дагестан» Мухаммада Рафи (К вопросу об изучении). С. 109-110; Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М. Дагестанские исторические сочинения. М., 1993. С. 102-103.
16. Айтберов Т.М. Сведения по экономической истории Дагестана XV в. в «Перечне повинностей, которые получали Шамхал и Крым-Шамхал.
17. Материалы по истории Дагестана и Чечни. Т.
III. Часть 1. 1801-1839 г. / Том подготовлен к печати Г.Е. Грюнберг и С.К. Бушуевым. Вступ. ст. С.К. Бушуева. Махачкала, 1940. С. 186-196; Хрисанф. Сведения о Аварском ханстве. 1828 г. // История, география и этнография Дагестана ХУШ-ХК вв.: Архивные материалы / Под ред. М.О. Косвена и Х.-М. Хашаева. М., 1958. С. 165-174; Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50-е гг. XIX века: Сб. документов. Махачкала, 1959. С. 15-19.
18. Исаев Ш.М. Податные списки аварских ханов как историко-правовой источник // Вестник Дагестанского научного центра РАН. Махачкала, 2005. № 21.
Павкин Л.М.
ВОПРОСЫ БЮРОКРАТИИ, ОБЩЕСТВЕННОГО ИДЕАЛА И ПРАВА В МИРОВОЗЗРЕНИИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО (К 190-летию со дня рождения Ф.М. Достоевского)
Статья посвящена рассмотрению некоторых аспектов мировоззрения Ф.М. Достоевского. В частности, речь идёт о взглядах Ф.М. Достоевского по вопросам бюрократии, общественного идеала и права.
The article is devoted to the consideration of some aspects of the conception of the world ofF. M. Dostoewsky. The article considers in particular Dostoewsky's viewpoints with regard to bureaucracy, social ideal and law.
Ключевые слова: бюрократия, общественный идеал, право, ценность.
Key words: bureaucracy, social ideal, law, value.
Российское общество XIX в. было уникально по той огромной роли, которую играла в его просвещённых слоях духовная культура. Ведущее положение в сфере духовной культуры занимала литература, выдающееся место в ней по праву принадлежит Ф.М. Достоевскому. Его творчество исследуют не только писатели, литературоведы, но и историки, психологи, философы, представители других научных дисциплин. Не составляют исключения и юристы, правоведы. П.И. Новгородцев писал даже, что «в произведениях Достоевского мы находим отчётливейшее выражение русского мировоззрения, у него мы находим и глубочайшие основы русской философии права» [1, с. 373].
Государство и право в мировоззрении Достоевского не были самодовлеющими ценностями. Они представлялись необходимыми институтами общества и рассматривались с точки зрения того. как они способствуют приближению к общественному идеалу, что соответствовало, по мнению П.И. Новгородцева, основам русской философии права. Фундаментальные вопросы человеческого бытия Достоевский поднимал не только в своих художественных произведениях, но и в «Дневнике писателя», этом оригинальном сборнике статей, журнале одного автора, названном современным критиком «собором русской национальной мысли» [2, с. 154]. В 60-е гг. XIX в. Достоевский стал наиболее видным представителем нового общественнополитического течения, названного «почвенничеством». Почвенники не были сторонниками проектов общественного устройства, сконструированных разумом по разработанным им теориям. Один из основных постулатов почвенников - примат жизни над теорией. «Теория хороша, но при некоторых условиях. Если она хочет формировать жизнь, то должна подчиняться её строгому контролю. Иначе она станет посягать на жизнь, закрывать глаза на факты, начнёт, как говорится, нагибать к себе действительность» [3, т. 20. с. 5]. Достоевский видит главный недостаток воззрений и западников, и славянофилов в их отрыве от жизни, следовании определённым теориям. Вся разница только в том, что теории разные. Западники, составив себе теорию западноевропейской общечеловеческой жизни и встретясь с вовсе не похожей на неё русской жизнью, заранее осудили эту жизнь. Славянофилы тоже осудили в русской жизни всё, что не уклады-
валось в их узкие рамки. По мнению Достоевского, славянофилы идеализировали допетровскую московскую Русь, которая привлекала к себе сочувствие только своей видимостью и в отдалении. Он видел в той Руси много азиатского: восточную лень, притворство, ложь, усиление централизации всего быта в XVI - XVII вв., в ущерб правам и свободам земства, которое жило широкой жизнью в первые шесть веков нашего исторического быта.
Положительными ценностями для Достоевского были ценности, идущие от самого народа, данные жизнью, такие, как общинный быт, артель, народное общественное устройство. Его отношение к реформам Петра, к которым писатель и мыслитель обращался во многих своих произведениях и критических статьях, было многомерным. Он не отрицал того, что в деле Петра было много истины. Однако «форма., в которую он преобразовал Россию, была, бесспорно, ошибочна. Факт преобразования был верен, но формы его были не русские, не национальные, а нередко и прямо, основным образом, противоречившие народному духу» [3, т. 19, с. 18].
Важнейшими субъектами исторического процесса, как считал Достоевский, выступали народы, каждый из которых должен был развиваться на своих началах, произрастать из своей почвы. Этого не учитывал Пётр I. Он превратил народ в податный материал, в средство для достижения своей цели, пусть и благой, - укрепить Россию. В результате его реформы усилили раскол в русском обществе, продолжало расширяться крепостное право. Создалось так называемое образованное общество, перенявшее европейские манеры и обычаи, совершенно разобщённое с народной массой и часто даже враждебное ей. Росла бюрократия.
Достоевский со всей скрупулёзностью подвергал анализу все общественные и государственные институты. Он писал: «Никакая из святынь наших не боится свободного исследования...Мы хотим, чтобы святыня наша была настоящая святыня, а не условная» [4, с. 436-438]. Правительственные учреждения неизменно расценивались с точки зрения их служения народному благу: «Нет, те, коим принадлежит высокая забота о человечестве и о его будущем, тем принадлежит власть, кто бы они ни были, а от других отымать» [4, с. 455].
Первоначально Достоевский рассматривал русскую бюрократию как чуждое явление, заим-
ствованное у Запада, прежде всего из Германии. Он надеялся, что с окончанием «петровского периода» русской истории, которое он связывал с отменой крепостного права, изменятся русские государственные институты, начнётся искоренение чрезмерного засилья и произвола чиновничества. Однако ничего подобного не происходило, несмотря на провозглашаемые реформы. Достоевский отрицательно оценивал деятельность государственного аппарата. Понятия «чиновник» и «попиратель свободы» стали для него синонимами. Под ироническим заглавием «Машина важнее добра» он приводит типичную точку зрения чиновников, мечтающих лишь о сохранении своих «тёплых местечек»: «Правительственная административная машина
- это всё, что нам осталось. Изменить её нельзя, заменить нечем без ломания основ. Канцелярский порядок воззрения и управления Россией, даже хоть бы и было гибелью, всё-таки лучше добра» [4, с. 678]. С горечью Достоевский писал в последнем в своей жизни, январском выпуске «Дневника писателя» 1881 г.: «Мы вот довольно часто сокращаем штаты, персонал чиновников, а между тем в результате выходит, что и штаты и персонал как бы всё увеличиваются»[3, т. 27, с. 28]. Поразительным образом эти же слова мы можем повторить и сегодня, обращаясь к нашим современным реалиям. Предоставив слово воображаемому чиновнику-бюрократу, Достоевский заявляет его устами, что «вот уже почти двести лет, с самого Петра, мы, бюрократия, составляем в государстве всё: в сущности, мы-то и есть государство и всё - а прочее лишь привесок... Все выборные прежние должности, ну там дворянские например, сами собою, силою тяготения, так сказать, принимали наш дух и смысл. Вот после крестьянской реформы действительно потянуло было чем-то новым: явилось самоуправление, ну там земство и прочее. Оказалось теперь ясно, что и всё это новое тотчас же начало само собой принимать наш же облик, нашу же душу и тело, в нас перевоплощаться»[3, т.27. с.28-29].
Достоевский ощутил существование некоей долговременной глубинной суперструктуры в системе российской государственности, способной приспосабливаться к новым обстоятельствам, благополучно выживать и продолжать функционировать. Не изменилось положение и в бурном XX в. Будто в подтверждение мысли Достоевского в годы перестройки было сказано, что «начиная по крайней мере с эпохи петровских реформ, если не ранее, и до наших дней при всех больших или малых,
прямых или косвенных, удачных или неудачных, глубинных или верхушечных, мирных или насильственных социальных преобразованиях просматривается общая закономерность - ни одно из этих преобразований не смогло не то что разрушить, но даже сколь-нибудь основательно расшатать некую социальную сверхструктуру, некую авторитарную, элитарно-бюрократическую по своей природе суперсистему, словно гигантским обручем стягивающую общество. Проникающая во все поры общества, эта суперсистема играла и играет роль своего рода инварианта российской истории - словно сказочная птица Феникс, она вновь и вновь возрождалась в новых одеяниях и «доспехах». Устойчивость её, сопротивляемость внешним воздействиям оказались просто поразительны; терпели поражение классы, партии, государства, армии, личности - она одна оставалась и до сего времени остаётся непобеждённой» [5, с. 207].
Картина общественного идеала, «золотого века» человечества наиболее полно представлена Достоевским в фантастическом рассказе «Сон смешного человека», напечатанном в апрельском выпуске «Дневника писателя» за 1877 г. Герой рассказа решил покончить с собой, так как не мог найти смысл жизни. Однако он неожиданно заснул и увидел другой мир на другой планете, несколько напоминавший «естественное состояние» в интерпретации Ж.-Ж. Руссо. «Они не желали ничего и были спокойны, - так повествует герой рассказа, -они не стремились к познанию жизни так, как мы стремимся познать её, потому что жизнь их была восполнена. Но знание их было глубже и выше, чем у нашей науки, ибо наука наша ищет объяснения, что такое жизнь, сама стремится сознать её, чтоб научить других жить; они же и без науки знали, как им жить» [3, т.25. с.113]. У этих людей было какое-то непосредственное единение с «целым вселенной», но «смешной человек» развратил их. Началось всё то, что было во всемирно-историческом развитии людей на Земле. Развернулась борьба за разъединение, за обособление, образовались союзы друг против друга, грянули войны, полилась кровь. Но герой рассказа пробудился с преобразившимся сознанием. У него появился смысл жизни. Раз он видел, пусть даже во сне райскую жизнь, значит, она есть. Он не хочет и не может верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей, хотя понимает, что, возможно, раю на Земле и не бывать. Главное, в конечном счёте, не в достижении идеала, а в том, чтобы человек имел то, к чему надо стре-
миться. Причём иметь идеал и стремиться к нему человек должен совершенно свободно, без всякого принуждения извне. Только сама личность на основе свободного выбора должна прийти к Христову идеалу.
С этих позиций Достоевский резко критиковал католицизм и социализм. Единственным социализмом, который он признавал, был так называемый русский социализм (термин позаимствован у Герцена), о котором мыслитель писал в январском выпуске «Дневника писателя» за 1881 г. Отличие русского социализма от западного атеистического социализма, механически объединяющего людей. в том, что целью и исходом является всенародная и вселенская церковь, предпосылкой которой выступает жажда народом русским единения во имя Христа.
Безусловно, это был утопический проект, но, размышляя об общественном идеале, Достоевский никогда не навязывал своего видения этого идеала всему человечеству и резко выступал против навязывания России западных идеалов, выдаваемых за общечеловеческие. В связи с этим он поставил ряд фундаментальных вопросов, не потерявших своей актуальности и сегодня, даже ставших более злободневными в свете современной глобализации. Достоевский писал: «Точно ли выиграет много человечество, когда каждый народ будет представлять из себя какой-то стёртый грош, и какая именно будет от того польза? Пусть кто-нибудь из теоретиков укажет нам тот общечеловеческий идеал, который выработать из себя должна всякая личность. Целое человечество ещё не выработало такого идеала. А если тот общечеловеческий идеал, который у них есть, выработан одним только Западом, то можно ли назвать его настолько совершенным, что решительно всякий другой народ должен отказаться от попыток принести что-нибудь от себя в дело выработки совершенного человеческого идеала по западным книжкам» [3, т. 20, с. 6-7].
Достоевский понимал необходимость существования правовых регуляторов общественных отношений, поведения людей, но считал, что только таких регуляторов недостаточно. Прочно и истинно только то, что принято человеком не по насилию, не по чьей бы то ни было указке, а по его органическому устремлению как реальное осуществление своего совершенно свободного желания. По-настоящему зло может быть побеждено только тогда, когда его пресекают не извне, силой установленных государством законов, а внутренним нежеланием каждого
человека творить зло, даже в том случае, если для этого нет внешних препятствий. Любой закон заведомо ограничен в своих возможностях воздействия на поведение людей, так как невозможно регламентировать нормами права все жизненные ситуации. Нужны и другие регуляторы. Для Достоевского - это Бог как наивысшее трансцендентное нормативное начало. Его ужасает мысль, вложенная в уста Ивана Карамазова: если Бога нет, всё дозволено. По словам В.А. Бачинина, «на авансцену общественной жизни выдвинулся новый тип личности, обладающий ярко выраженной трансгрессивностью, т.е. неукротимой наклонностью к преодолению существующих нормативных ограничений. Трансгрессивная личность предпочитала самостоятельно решать, считаться ли ей с существующими традициями, нормами, законами или же нет» [6, с. 105]. Бесспорно, вернуться в прошлое, в традиционное общество невозможно, но, по-видимому, следует признать, что на пути прогресса цивилизации был открыт ящик Пандоры. С этим очень трудно справиться и, самое главное,
- не совсем понятно, как это сделать. Пока преобладает тенденция дальнейшего расширения объёма всевозможных законодательных актов, регламентирующих всё новые стороны жизни. Однако надо иметь в виду, что «с замещения нравственности принудительной юридической нормой начинается путь к грядущим тоталитарным структурам, где само право, в свою очередь, может быть заменено произвольным тотальным администрированием -внешней регламентацией буквально всех проявлений человеческой жизнедеятельности» [7, с. 399].
Таким образом, рассматривавшиеся Достоевским ещё в XIX в. вопросы бюрократии, общественного идеала, права не только не потеряли своей актуальности за прошедшее время, а, напротив, стали намного актуальнее и острее, и всё так же ждут своего разрешения.
Литература
1. Новгородцев П.И. Сочинения. М., 1995.
2. Викторович В. Брошенное семя возрастает // Вопросы литературы. 1991. № 2.
3. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. В 30 т. Л., 1972-1990.
4. Неизданный Достоевский // Литературное наследство. Т. 83. М., 1971.
5. Мочалов И. Уроки высокой гражданственности // Новый мир. 1988. № 3.
6. Бачинин В.А. Достоевский: метафизика преступления. СПб., 2001.
7. Бородай Ю.М. Эротика-смерть-табу. М., 1996.
