CC BY
0Имагология и компаративистика. 2023. № 20. С. 53-73 Imagology and Comparative Studies. 2023. 20. pp. 53-73
Научная статья УДК 82.091
doi: 10.17223/24099554/20/3
Вопрос о свободе и диалектика господин - раб в новелле «Бенито Серено» Г. Мелвилла и в романе «Село Степанчиково и его обитатели» Ф.М. Достоевского
Штефан Липке
Институт святого Фомы, Москва, Россия, stephanlipkesj@gmail.com
Аннотация. С помощью гегелевской диалектики господин - раб и концепции «мира наизнанку» М.М. Бахтина изучаются типологические связи между новеллой Г. Мелвилла «Бенито Серено» и романом Ф.М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». При различиях, связанных с большей остротой темы рабства у Мелвилла, оба произведения связывает то, что приезжий герой наблюдает без понимания за взаимоотношениями формального господина и подчиненного, фактически меняющихся местами.
Ключевые слова: Г. Мелвилл, Ф.М. Достоевский, свобода, рабство, диалектика, Г.В.Ф. Гегель, М.М. Бахтин, корабль, усадьба
Для цитирования: Липке Ш. Вопрос о свободе и диалектика господин -раб в новелле «Бенито Серено» Г. Мелвилла и в романе «Село Степанчи-ково и его обитатели» Ф.М. Достоевского // Имагология и компаративистика. 2023. № 20. С. 53-73. doi: 10.17223/24099554/20/3
© Ш. Липке, 2023
Original article
doi: 10.17223/24099554/20/3
The question of freedom and the master-slave dialectic
in Herman Melville's novella Benito Cereno
and Fyodor Dostoevsky's novel The Village of Stepanchikovo
Stephan Lipke
St. Thomas Institute, Moscow, Russian Federation, stephanlipkesj@gmail.com
Abstract. This essay studies the typological links between Herman Melville's novella Benito Cereno (1855) and Fyodor Dostoevsky's novel The Village of Stepanchikovo (1859). Both writers have experienced a loss of freedom: due to his family's impoverishment Melville had to become a mariner, who could hardly leave his ship for around three years; while Dostoevsky experienced five years of imprisonment and five more years of exile, during which he wrote The Village of Stepanchikovo. Against this background, both works can be interpreted as an artistic reflection on freedom, on being a master or (in some sense) a slave. This question is topical in Benito Cereno, on the eve of the American Civil War. That is one of the reasons why Melville writes a novella with its radical focus on one topic: who is the master and who is the slave? Is the strange Don Benito the master of a criminal gang or a slave of his weaknesses? It is crucial that Captain Delano's racism makes him unable to believe that the former slaves have become true masters. Dostoevsky's novel raises more questions about freedom set against the background of reforms expected from Alexander II during the first years of his reign: serfdom and liberation of peasants, emancipation of women, a legal system to protect people's rights. So, Dostoevsky tells the story of several "village residents" who switch the roles of "master" and "servant." The central story tells about a colonel and landowner, whose meekness turns him into a servant, and Foma Fomych, who becomes the true master. However, Dostoevsky includes another main character, Nastya, who achieves discrete power because she is courageous enough to insist on her views, yet she is free from ambition, thus overcoming the dialectic of mastership and serfdom and achieving freedom. Both writers are influenced by German idealism, and both, indeed, are close to the master-slave dialectic described in Hegel's Phenomenology of the Spirit, according to which masters can only be masters if they are recognized as such, so that they also depend on their slaves. According to Hegel, people sometimes become slaves if they lack courage to fight, so that masters can also stop being masters once slaves find this courage. In both works, those who should officially be masters become servants. This creates what Bakhtin calls a carnival, a "world inside out." Finally, it
is crucial for the narratological strategy of both Benito Cereno and The Village of Stepanchikovo that the events are set in a remote location - a boat in the middle of the ocean, or a manor in the middle of fields and woods. The story, then, is told from the perspective of somebody who arrives and finds it hard to understand what is happening in this little world.
Keywords: Herman Melville, Fyodor Dostoevsky, freedom, slavery, dialectic, Georg Wilhelm Friedrich Hegel, Mikhail Bakhtin, ship, manor
For citation: Lipke, S. (2023) The question of freedom and the master-slave dialectic in Herman Melville's novella Benito Cereno and Fyodor Dostoevsky's novel The Village of Stepanchikovo. Imagologiya i komparativistika -Imagology and Comparative Studies. 20. pp. 53-73. (In Russian). doi: 10.17223/24099554/20/3
Из англоязычных исследователей, насколько нам известно, только Д.В. Рив напрямую сравнивает Г. Мелвилла (1819-1891) и Ф.М. Достоевского (1821-1881). Для него оба писателя в своем творчестве реагируют на нравственную испорченность социума [1. Р. 14], составляя неоднозначные и даже «иконоборческие» произведения [1. Р. 62-64, 141]. В российском же литературоведении связи между описанием жизни внутри стен в «Писце Бартлби» Мелвилла и «Записках из подполья» Достоевского изучает Т.Д. Венедиктова [2].
Касательно трудов как зарубежных, так и российских литературоведов, посвященных обоим изучаемым нами произведениям, относительно новеллы «Бенито Серено» Л. Хауард [3. Р. 6-7, 35] и Г. Козак [4. Р. 84, 119, 128-129] исследуют корабль как место, где происходят загадочные и страшные события. Дж. Бернштейн [5. Р. 165-172] и К. Уидмер [6. С. 65-66] изучают вопрос о бунте и о том, кто хозяин и кто подчиненный. Согласно М.П. Роджину повествование свидетельствует о «спектральном кукольном театре» [7. Р. 209]. Е.Дж. Сандквист подчеркивает власть антагонизмов над читателем [8. Р. 82] и неразре-шенность моральных конфликтов, связанных с ними [8. Р. 87]. И. Дэр-манн интерпретирует новеллу Мелвилла в контексте традиций рабства и сопротивления порабощенных [9. Р. 207-211].
Из российских исследователей О.Н. Голубкова [10. С. 152-154] и И.С. Романова [11. С. 86-87] изучают новеллу с точки зрения социальных и политических вопросов, в частности расизма. Е.С. Ясько видит в новелле «маскарад зла» [12. С. 17-18]. А.В. Дулина
рассматривает ее в аспекте умения или неумения увидеть истину [13. С. 135-136].
В романе «Село Степанчиково и его обитатели» М.М. Бахтин видит карнавальный «мир наизнанку» [14. С. 183-184]. Ю.Н. Тынянов показывает, что произведение Достоевского является пародией на творчество Н.В. Гоголя [15. С. 212-226]. В.Н. Захаров подчеркивает жанровую особенность «семейного романа», обоснованного на тайне «воцарения шута» [16. С. 129-130]. Л.М. Лотман, ставя произведение в контекст литературного процесса середины XIX в., изучает смену ролей между хозяином и приживальщиком [17. С. 152-160]. Также
B.В. Иванов подчеркивает значение переворачивания социальных позиций [18. С. 88-90]. Е.М. Понкратова обращается к тематике юмора в произведении в контексте сибирского периода в творчестве Достоевского в целом [19. С. 12-14]. С.А. Кибальник вникает в вопрос критики социализма со стороны Достоевского [20. С. 96-126]. Н.В. Константинова связывает роман с «Записками сумасшедшего» Н.В. Гоголя через тематику «власть и ее признание» [21. С. 37-39]. Е.Г. Постникова изучает формы выражения власти [22. С. 124-136]. Е.Ю. Сафронова рассматривает произведение в контексте жанра «усадебная повесть» [23. С. 169-174].
Мы же здесь впервые изучаем типологические связи между этими двумя произведениями, структурные параллели, а также различия и каким образом они указывают на шаткость взаимоотношений между господином и подчиненным.
Согласно Г.В.Ф. Гегелю, «самосознание <.. .> есть только как признанное» [24. С. 149]. Господин является господином только в том случае, если другой признает его таковым [24. С. 155]. Такие отношения возникают в борьбе, когда один из неприятелей, испытывая «страх смерти, абсолютного господина», сдается [24. С. 156; 25.
C. 124-125].
Точных сведений о том, знал ли Мелвилл концепцию Гегеля, у нас нет, но с философией И. Канта и немецкого идеализма он был знаком [26. С. 221]. Достоевский же в 1854 г. попросил брата выслать ему некоторые произведения Гегеля; помимо того, он был знаком с философией Гегеля через Прудона [25. С. 66].
Новелла «Бенито Серено» была опубликована в 1855 г. в Нью-Йорке в журнале Putnam's Monthly, посвященном делу
аболиционизма [9. Р. 208]. Она следует традиции крайне остросюжетного повествования. Произведение целиком построено на недоумении американского капитана Амазы Делано, который в 1799 г. на берегу Чили со своей шхуной встречает испанскую, капитан которой и является титульным героем произведения. На этом корабле под названием San Dominick находится несколько белых моряков и множество чернокожих рабов, которые двигаются свободно [27. Р. 5-12]. Делано находится на борту испанского судна в течение дня и не может понять, Дон Бенито настоящий капитан или разбойник [27. Р. 29]. Вечером, когда Делано покидает корабль вместе с Доном Бенито, слуга последнего, Бабо, нападает на Дона Бенито и пытается убить его [27. Р. 79]. Оказывается, что уже некоторое время назад чернокожие взбунтовались [7. Р. 211-212], убили почти всех офицеров и часть моряков и заставили капитана отвезти их в Африку, на волю. Увидев же американский корабль, они решили захватить его, чтобы избавиться от недостатка воды и пищи. Для этого они напоказ восстановили авторитет Дона Бенито, сделав, однако, Бабо его постоянным спутником, который шепотом, под угрозой смерти, отдает Дону Бенито приказы [27. Р. 85-102].
Главным методом властвования Бабо служат его разговоры или «indecorous conferences» с Доном Бенито [27. Р. 37], а также с капитаном Делано в присутствии Дона Бенито. Снова и снова Бабо произносит вслух то, что кажется советами Дону Бенито или же предсказыванием его решений. На самом же деле это приказы. Именно в таких моментах он часто называет Дона Бенито «master» [27. Р. 25-26, 38, 54]. В этом смысле роль Бабо как «privy-counsellor» [27. Р. 32], т.е. тайного советника, означает, что правит Бабо, а Дон Бенито - подставное лицо.
Новелла богата символами тиранической власти, перешедшей от белокожих к чернокожим. Например, Мелвилл сравнивает чернокожих с «Black Friars» [27. Р. 5], т.е. с доминиканцами. Здесь следует иметь в виду, что в основном представители данного ордена отвечали за инквизицию, на террор которой похоже правление Бабо и его товарищей на борту корабля [5. Р. 173]. Неслучайно корабль San Dominick назван в честь основателя данного ордена [27. Р. 14, 85].
Помимо того, на карибском острове Santo Domingo началась история испанской колониальной империи и в этой связи массового
рабского труда, сначала аборигенов, а затем - чернокожих людей, «импортированных» из Африки [28. Р. 222]. А на французской, западной половине острова в 1791 г. началась революция чернокожих [9. С. 169-170]. Таким образом, название San Dominick указывает как на возникновение рабства, так и на освобождение рабов.
С помощью символов Бабо и его товарищи разыгрывают «a spectral marionette show» [7. Р. 209]. Например, новые хозяева убрали с передней части судна бюст Колумба, заменив его скелетом убитого рабовладельца Александро Аранды и надписью: «Seguid vuestro jefe» («Следуйте за вашим главою») [27. Р. 7, 91-92]. Это глубоко символично, ведь Колумб в конце XV века был предводителем на пути в Америку и к созданию испанской империи, чья экономика была во многом построена на рабском труде. Теперь же, после бунта, уже не белые ведут чернокожих в Америку, а, наоборот, последние вынуждают команду корабля отвести его в Сенегал [27. Р. 88].
Меч Дона Бенито оказывается лишь «призраком (ghost)» меча, т.е. ручкой меча c набитыми ножнами [27. Р. 105].
Глубоко символичен и амбивалентен момент, когда главный товарищ Бабо, Атуфаль, приходит к Дону Бенито в железной цепи. Он будет отвязан только в том случае, если попросит прощения, чего ему, однако, не позволяет гордыня [27. Р. 25]. Важно здесь то, что, по всей видимости, Атуфаль на своей родине был королем [27. Р. 26]. Это показывает, насколько шатко положение господина и раба. Помимо того, Атуфаль носит цепь с замком, а Дон Бенито - ключ вокруг шеи. К. Уидмер подчеркивает символизм этого момента с точки зрения как авторитета, так и сексуальности [6. Р. 68]. Ключ символизирует власть господина и фаллическую потенцию, а замок - подчинение и сексуальную пассивность. Однако Дон Бенито потерял и авторитет, так как исполняет только приказы Бабо, и телесную потенцию, ведь эпизод начинается после его очередного припадка слабости [27. Р. 28]. Цепи же Атуфаль может тут же сбросить с себя [27. Р. 94].
Хотя в новелле ничего веселого нет, тем не менее присутствуют элементы карнавализации. Всё действие происходит, как положено согласно концепции Бахтина [14. С. 141], на фоне близости смерти. Присутствуют, а отчасти этим фоном и обусловлены, торжественные танцы чернокожих женщин [27. Р. 98-99] и элементы насмешки, например, когда Бабо, показывая Дону Бенито скелет Дона
Александро, спрашивает, не показывает ли белизна костей, что это скелет белого человека [27. Р. 91]. Подчеркивается также связь между маскарадом и вопросом о господине и рабе, когда Делано на борту видит щит Кастилии, над которым в середине стоит темный сатир в маске, поставивший стопу на шею другого сатира [11. С. 86; 27. Р. 7; 29. С. 175].
Карнавализация носит даже сюжетообразующий характер: именно страх перед близкой смертью обусловливает то, что Бабо и его товарищи ставят и наряжают Дона Бенито шуточным королем [14. С. 140141; 27. Р. 88, 96, 105]. Осуществляется мысль Гегеля: несмотря на такие факторы, как цвет кожи или положение по законам, раб тот, кто боится за свою жизнь и сдается. А господин - тот, кто, как Бабо и его товарищи, готов бороться [24. С. 156].
Художественным выражением того, что Делано не понимает, кто господин, а кто - раб, является образ корабля. Как и дом, точнее «a strange house with strange inmates in a strange land», он скрывает от взглядов прохожих то, что происходит внутри [27. Р. 8]. Помимо этого, корабль внезапно появляется среди океана. Поэтому у него есть «something of the effect of enchantment. The ship seems unreal; these strange costumes, gestures and faces, but a shadowy tableau just emerged from the deep, which directly must receive back what it gave» [27. Р. 8].
В этом смысле корабль San Dominick похож на «заколдованный замок» [4. Р. 84]. Капитан Делано чувствует это, но не может понять причины. Он как под воздействием колдовства («charmed» [27. Р. 103]). Более того, о нем говорится: «Trying to break one charm, he was but becharmed anew» [27. Р. 43]. Такие объяснения, как упадок авторитета Дона Бенито из-за его слабости [27. Р. 11] или сочетание в испанском капитане «некомпетентности, молодости, болезни и знатности» [27. Р. 20], удовлетворяют разум американского капитана только на поверхности, но ничего не объясняют и тем самым только усиливают ужас [4. Р. 119, 128-129].
«Charm», который Делано не может преодолеть, - расизм. Например, американский капитан спрашивает себя, может ли Дон Бенито быть «any way in complicity with the blacks?» Но он тут же опровергает эту мысль: «But they were too stupid. Besides, who ever heard of a white so far a renegade as to apostatize from his very species almost, by leaguing in against with negroes» [27. Р. 45]. Здесь Делано показывает, во-
первых, ничем не оправданный предрассудок против умственных способностей чернокожих [12. С. 19], а, во-вторых, он отрицает, что они относятся к тому же «виду», как и белые, т.е. что они люди. Его мнимая доброжелательность к ним более похожа на отношения любителя к собаке, нежели человека к человеку [27. Р. 57].
Соответственно, когда Бабо бреет Дона Бенито, Делано рассуждает о том, что «негры» - «natural valets and hair-dressers» [27. Р. 56], которым свойственно от природы заботиться о теле их господ или клиентов. Здесь почти дословно мнение Делано соответствует представлению Гегеля, что господин «поставил раба между <вещью> и собою» [24. С. 155]. Господин поручает заботу о своем теле слуге, сам же только опосредованно наслаждается чистым телом.
Однако тем самым Делано косвенно признает, что отношения между господином и рабом по-гегелевски сложны, ведь если раб обслуживает тело господина, то «его хозяин, по крайней мере, касательно туалета, творение его собственных искусных рук» [8. Р. 99].
И не случайно в этом контексте Делано видит, что положение, которое делает человека деспотическим господином, одновременно делает его рабом: узнав, что якобы из ярости Дон Бенито поранил Бабо, как наказание за то, что тот по ошибке порезал его во время бритья, Делано думает: «Ah, this slavery breeds ugly passions in man! Poor fellow» [27. Р. 63]. Этой краткой мыслью Делано подчеркивает, что рабовладелец не только господин, но и раб, раб своих «гадких страстей», так что он «прямое свидетельство пагубного воздействия рабства на человека» [10. С. 160].
Видя пестрый платок, который Бабо кладет на Дона Бенито в качестве фартука, Делано интерпретирует это как «an odd instance of the African love of bright colours and fine shows» [27. Р. 57], т.е. как признак детской простоты [27. Р. 51]. Это мешает капитану правильно оценить символику. Ведь это не просто пестрый платок, а флаг Испании. Это означает, что на корабле авторитет Испании низвергнут.
Таким образом, капитану Делано мешает верить в бунт чернокожих якобы доброжелательная сторона расизма - любовь к «неграм», как будто они простые домашние животные, и убежденность в своем собственном превосходстве [29. С. 176].
Но за этой простодушной и презрительной доброжелательностью к «неграм» скрывается страх. Когда Бабо бреет Дона Бенито и это
напоминает капитану Делано казнь, повествователь комментирует: «But this was one of those antic conceits, appearing and vanishing in a breath, from which, perhaps, the best regulated mind is not free» [27. Р. 58-59]. «Best regulated mind» - здесь разум, умеющий вытеснять свои страхи [8. Р. 101]. Делано обычно действительно поверхностно весел. Например, когда Дон Бенито впадает в ужас оттого, что Бабо во время бритья порезал его, Делано смеется при мысли, что человек, даже не выдерживающий вид нескольких капель крови, вряд ли может быть бандитом и убийцей [27. Р. 60]. Но еще важнее слова: «Who would murder Amasa Delano? His conscience is clean» [27. С. 47]. Очевидно, это высказывание бессмысленно, ведь часто убивают людей, чья совесть чиста. Помимо того, его можно читать как самооправдание. То, что Делано из Массачусетса [27. Р. 3], где нет рабства, не значит, что он и его прямые земляки не причастны к злу рабства и не могут быть наказаны за него, так как и северные штаты изначально принимали участие в работорговле [7. Р. 211].
Соответственно, убийства, описанные в отчете Дона Бенито, показывают, в чем и для капитана Делано заключается кошмар: как он считает, освобождение и правление «диких» не ведет к райской простоте, описанной Ж.-Ж. Руссо, а, наоборот, к террору [6. Р. 72-74]. Или, как выражается М.П. Роджин, намекая на то, что рабовладельцы в числе основателей США хотели сохранить рабство отчасти из страха перед насилием со стороны чернокожих: «The carnage finally revealed on the San Dominick is closer to Jefferson's nightmares than to John Quincy Adams's hopes» [7. Р. 213].
В этом смысле значима и окончательная судьба Дона Бенито: он умирает в «меланхолии», потому что «тень» набросил на него «негр»: он не может забыть о том болезненном опыте, когда Бабо стал его господином [27. Р. 104-105]. Даже во время суда над Бабо Дон Бенито оказывается слабее бывшего раба: капитан не может смотреть на него, а «когда был принужден судьями, потерял сознание»; Бабо же молчит и никто не может заставить его говорить [27. Р. 105]. И даже после казни Бабо остается лидером [6. Р. 66]: его голову возвышают на столбе, откуда он смотрит сверху на могилу убитого по его же воле Александро Аранды, а также на монастырь, где три месяца после суда Дон Бенито «did, indeed, follow his leader» [27. Р. 105-106], т.е. умер, как Аранда.
Таким образом, новелла «Бенито Серено» является художественным ответом на ситуацию, в которой действуют сложные взаимоотношения между господином и рабом, как их описывает Гегель. Однозначные политические высказывания касательно отмены рабства в новелле отсутствуют. Для Мелвилла важнее гносеологическая проблема, что всё не так, как кажется, и что капитан Делано не способен познать это. Институт рабства превращает рабовладельцев (и их союзников) в рабов. Поэтому Дон Бенито, который, согласно всем ожиданиям, должен быть господином, в итоге оказывается рабом, а преданный раб Бабо - господином. Чужой же капитан, попадающий в карнавальный «мир наизнанку» на борту как бы «заколдованного» корабля и неспособный преодолеть «колдовство», указывает на власть расизма над разумом, по крайней мере, части белокожих людей.
«Село Степанчиково и его обитатели» - это, по мнению Л.М. Лот-мана, «повесть» [17. С. 152]. Е.М. Понкратова же называет произведение «романом» [19. С. 12]. Мы здесь придерживаемся названия «роман» уже потому, что сам повествователь начинает эпилог словами: «Роман кончен» [30. Т. 3. С. 163]. На самом деле повествование характеризует отсутствие той остросюжетности, которой отличается новелла «Бенито Серено». Отчасти это может быть связано с тем, что вопрос об отношениях между господами и крепостными, господами и слугами в более широком смысле обладает далеко не такой остротой, как вопрос о рабстве в США.
Тем не менее вопрос о роли крепостных присутствует в произведении. Например, мужики обязаны признать себя «господскими холопами» [30. Т. 3. С. 75]. Крепостное право - только один из аспектов свободы, господства и подчинения, обсуждаемых в романе, и даже не доминирующий. Произведению присущ широкий диапазон аспектов этого вопроса, возникающих из общественных дискуссий времен Достоевского.
Атмосферу в России Достоевского характеризовали такие же шаткие отношения между господином и подчиненным, как и в Америке во время рабства и бунтов против него. Уже А.С. Пушкин рассказывает в «Капитанской дочке», повести о бунте самозванца против императрицы, пришедшей к власти с помощью путча, что вчерашняя «собака» - так Савельич называет незнакомого вожатого в начале повести - становится «отец родной» [31. С. 99, 111]. Вопрос
неустойчивости порядков по-своему присутствует и у Достоевского, например, в «Двойнике», где (пусть даже на уровне больных воображений) тот, кто вчера был «никто» и которого приютили, вытесняет уважаемого чиновника [30. Т. 1. С. 143-169].
Большей многоаспектностью вопроса о свободе, господстве и подчинении может также быть обусловлено, что, в отличие от трагизма Мелвилла, у Достоевского доминирует юмор - как подчеркивает Е.М. Понкратова, именно юмор, отнюдь не сатира [19. С. 12]. Помимо того, «Село Степанчиково и его обитатели» отличается от новеллы Мелвилла присутствием нескольких сюжетных линий (приключения повествователя Сергея, главенствующая роль Фомы Фомича, любовь Егора Ильича и Насти, приключения Татьяны Ивановны, Фалалея и др.). Это соответствует и заглавию: если в «Бенито Серено» повествование сосредоточено на вопросе, кто такой единственный заглавный герой, то здесь заявлены «обитатели» во множественном числе.
Вопрос свободы и вопрос о том, кто господин и кто подчиненный, находит свое выражение, к примеру, в том, что Татьяна Ивановна мечтает о «кавалере», желательно, испанском, который влюбится в нее и будет за ней ухаживать, т.е. ей служить [30. Т. 3. С. 121]. Здесь, кстати, так же как у Мелвилла, появляется образ испанца: у Мелвилла он одновременно господин своих рабов и раб своих страстей [27. Р. 63]. У Достоевского же воображаемый испанский мужчина одновременно кавалер-слуга своей дамы и мачо-завоеватель.
Обноскину действительно удается «завоевать» и увести Татьяну Ивановну, он «покорил нежное сердце», как выражается господин Бахчеев [30. Т. 3. С. 124]. Но при этом, когда компания из села, желающая вернуть Татьяну Ивановну, застает обоих в Мишине, «Обнос-кин <...> испуганный и конфуженный до жалости» [30. Т. 3. С. 122]. Затем же он оправдывает себя, говоря: «...это всё не я, а маменька», причем «полушепотом, чуть не плача от стыда и поминутно оглядываясь на дверь, вероятно из боязни, чтоб там не услышали» [30. Т. 3. С. 123]. Оказывается, что властвует над Обноскиным его мать. Когда она обвиняет сына в слабости, потому что он ее не защищает, и говорит, что он «тряпка», повествователь высказывается так: «Это была настоящая фурия, фурия без маски» [30. Т. 3. С. 124]. Данные слова весьма точно выражают динамику власти, достигшую своего завершения: Обноскин ухаживал за Татьяной Ивановной, т.е. сыграл роль
кавалера, служащего своей даме. Затем же он «покорил» ее. Но не он был господином, а его мать, которая, однако, для осуществления своих планов должна была скрывать свою ведущую роль. Теперь же планы рухнули, из-за чего она снимает маску. Оправдывается позиция Гегеля: боясь бороться, Обноскин становится рабом [24. С. 156].
Ведущей линией в романе является вопрос о том, насколько Фома Фомич настоящий господин и Егор Ильич подчиняется ему. Конечно, правовое положение Фомы Фомича, приживальщика, нельзя сравнить с положением раба Бабо. Тем не менее в повествовании есть значимые параллели между обоими героями. Как Бабо в своих отношениях с Доном Бенито, так и Фома Фомич много раз подчеркивает, что Егор Ильич господин. Он часто называет Егора Ильича «полковник» [30. Т. 3. С. 64, 66, 70-71]. Фома Фомич также подчеркивает, что Егор Ильич для крестьян «барин и даже, в некотором смысле, отец» [30. Т. 3. С. 64]. Однако снова и снова Фома пользуется как раз высоким положением Егора Ильича, чтобы давать господину приказы. Например, как полковник он должен проявить патриотизм и сбрить бакенбарды [30. Т. 3. С. 15]. Как помещик он должен воспитывать своих мужиков в том духе, который Фома Фомич считает правильным [30. Т. 3. С. 64]. Таким образом, у Егора Ильича так же, как у Дона Бенито, признаки власти указывают на беспомощность. Позиция принуждает его подчиняться чужим ожиданиям.
Егора Ильича с Доном Бенито связывает также вопрос, является ли он господином своих страстей. Хотя Егор Ильич «добр до крайности» [30. Т. 3. С. 15], Фома Фомич обвиняет полковника в том, что он раб своих страстей, которым управляют «жестокость», «эгоизм» и «мелкое самолюбие» [30. Т. 3. С. 10, 12, 17, 73]. Помимо того, Фома Фомич обвиняет полковника в непозволительной и страстной связи с Настенькой [30. Т. 3. С. 137]. Здесь так же, как в случае Дона Бенито, возникает вопрос, каким образом раб своих страстей может быть господином людей. Даже то, что в обоих случаях данный вопрос с истинной картиной ничего общего не имеет, связывает произведения Мел-вилла и Достоевского, ведь другой герой видит такую связь, потому что ему выгодно: капитану Делано, чтобы скрыть перед собой реальность бунта, а Фоме Фомичу, чтобы управлять полковником.
Характерен эпизод, когда дядя действительно хочет показать, что он хозяин: сначала, как знак, что Фома Фомич, заставлявший
крепостных изучать французский язык, больше не хозяин, Егор Ильич кричит слуге Гавриле: «На что у тебя французская тетрадка? <...> Прочь ее! Сожги, растопчи, разорви! Я твой господин и я приказываю тебе не учиться французскому языку» [30. Т. 3. С. 81, курсив здесь и в дальнейшем Достоевского. - Авт.]. Однако Фома Фомич заставляет полковника ждать, так что Егор Ильич уже снова находится «в борьбе с собой», просит Гаврилу пока не рвать тетрадку, а Сергея не быть свидетелем, чтобы не унизить Фому Фомича [30. Т. 3. С. 81-82].
Как раз страхом Егора Ильича унизить приживальщика и играет Фома Фомич: на входе он уже подчеркивает, что ему угрожали притащить его силой. Затем же он садится в кресло (можно сказать, на трон), а полковник нервно похаживает по комнате [30. Т. 3. С. 83]. Егор Ильич старается поговорить с приживальщиком деликатно и, чтобы смягчить ситуацию, предлагает ему деньги [30. Т. 3. С. 83]. Но это Фома Фомич воспринимает за новую обиду и отказывается принять их. Благодаря этому полковник снова думает, что Фома «возвышенный человек», а он сам «подлец» перед ним [30. Т. 3. С. 84]. Тем самым Фома Фомич снова становится властелином нравственных представлений полковника, он заставляет его назвать Фому «ваше превосходительство», а себя «самолюбивым» и «мрачным эгоистом» [30. Т. 3. С. 88-89].
Всё это возможно потому, что Егор Ильич не склонен к конфликтам. Например, когда генеральша хочет выгнать Сергея, Егор Ильич настаивает на том, чтобы он остался, но в то же время просит его: «спрячься где-нибудь» [30. Т. 3. С. 59]. Егор Ильич терпит, когда Фома Фомич игнорирует или даже оскорбляет его любимого племянника [30. Т. 3. С. 69] и когда Фома Фомич «просит» его, хозяина дома, не вмешиваться в беседы, говоря ему: «Вы не можете судить в нашем разговоре, не можете!» [30. Т. 3. С. 70]. Поэтому Егора Ильича, как выражается Сергей, «в его же доме считали ровно ни во что» [30. Т. 3. С. 47]. Снова сбываются слова Гегеля: человек, который не борется, становится рабом [24. С. 156].
Напротив, у Фомы Фомича есть широкий диапазон способов бороться за свою власть: он позволяет себе заставлять других ждать своего прихода или ответа на вопрос [30. Т. 3. С. 27, 59, 82-83]. Он подчеркивает собственные интеллектуальные преимущества [30. Т. 3. С. 69-71], а особенно собственную кротость, добродетель и
молитвенные подвиги [30. Т. 3. С. 85, 87, 131, 137], тем самым требуя благодарности и занимаясь эмоциональным шантажом. Помимо того, он может и кричать [30. Т. 3. С. 75-76, 84]. Несколько раз Фома Фомич уходит или грозится уйти, что генеральша воспринимает болезненно [30. Т. 3. С. 76, 86, 136].
В романе присутствует множество символов власти Фомы Фомича. Например, его приход торжественно объявляется [30. Т. 3. С. 59] (см.: [22. С. 126]). Он заставляет полковника поклониться перед собой [30. Т. 3. С. 88]. Данные символы «организуют, оформляют» власть Фомы Фомича [22. С. 128].
Соответственно, с Фомой Фомичом происходит то, о чем говорит повествователь: «Низкая душа, выйдя из-под гнета, сама гнетет» [30. Т. 3. С. 13]. Более того, Фома Фомич, из «высочайшей любви к человечеству» преследующий полковника, а затем «созидающий всеобщее счастье» [30. Т. 3. С. 145-148], становится прообразом «Великого инквизитора» [32. С. 165]. Тем самым он похож на Бабо, всё время преследующего Дона Бенито - с двумя различиями: во-первых, Бабо выгодно, чтобы его власть осталась тайной, а Фоме Фомичу нужно, чтобы на него обратили внимание [30. Т. 3. С. 152]. Во-вторых, в отличие от истории жестоких поступков у Мелвилла, слова С.А. Ки-бальника о том, что у Егора Ильича «в доме воцарилась самая жестокая деспотия» [20. С. 156], преувеличены, так как все-таки в романе доминирует юмор.
То, что по приказу Фомы Фомича крепостные изучают французский язык [30. Т. 3. С. 31-32, 34, 74-75], для приживальщика становится инструментом, чтобы внедрить деспотию и унизить слуг, в частности Гаврилу. Однако оно становится также камнем преткновения, о который господство Фомы Фомича разбивается, когда его насмешка выводит Гаврилу из себя и тот напоминает приживальщику, что и он, «холоп», «образ божий на себе носит, образ его и подобие» [30. Т. 3. С. 74-75]. На это Фома Фомич реагирует со злостью. Для него поведение Гаврилы - «бунт» со стороны «раба», который для него «обтирка моего сапога» [30. Т. 3. С. 75]. Благодаря этим словам заявленная нравственная возвышенность Фомы Фомича демаскируется, вопреки собственным требованиям он становится рабом своих страстей. Это доказывает от обратного теорию Гегеля. Как только окружающие Фому Фомича готовы бороться с его претензиями, они
деконструируют фундамент его власти. Оказывается, что его забота о достоинстве [30. Т. 3. С. 68] и об образованности крестьян [30. Т. 3. С. 35] служит только инструментом для манипуляции.
Затем, конечно, «после поражения, которое он обратил в победу созиданием "всеобщего счастья"» [16. С. 130], Фоме Фомичу удается восстановить свою власть. Но он уже не настаивает на своей воле в главных вопросах. После ссоры с Егором Ильичом, когда тот признает Фому Фомича «его превосходительством», но все-таки просит его не требовать увольнения Насти, Фома Фомич подчеркивает, что всё должно произойти не по его воле, а исключительно по материнской воле генеральши [30. Т. 3. С. 90-91], таким образом уже занимая нейтральную роль «над» партиями. В дальнейшем, после того как он обвинил Егора Ильича и Настю в безнравственном поведении и за это был наказан временным «изгнанием» [30. Т. 3. С. 136-139], вернувшись в дом, он возвращается к вопросу, что считает связь между полковником и Настей непозволительной [30. Т. 3. С. 149]. Затем же совершенно неожиданно он объявляет: «Полковник! По многим признакам, которых я не хочу теперь объяснять, я уверился наконец, что любовь ваша была чиста и даже возвышенна, хотя вместе с тем и преступно недоверчива» [30. Т. 3. С. 149]. Он составляет «обоюдное счастье» полковника и Насти, «благословляя» их на брак и призывая их попросить благословения генеральши, которая, видя, что Фома поддерживает брак, также соглашается с ним [30. Т. 3. С. 149-150]. В дальнейшем Фома Фомич еще раз грозится уйти, но остается, утешает Фалалея и оказывает благосклонность Коровкину [30. Т. 3. С. 153-156]. Повествователь подытоживает: «...гений добра безусловно воцарился в доме, в лице Фомы Фомича» [30. Т. 3. С. 163].
По-прежнему любые капризы Фомы Фомича принимаются всерьез. Однако Настя «почти понимает», что это только капризы. Она допускает, чтобы он «капризничал в доме дяди по-прежнему, но прежних, деспотических и наглых распеканций <. > уже не было» [30. Т. 3. С. 164]. Таким образом Фома становится как бы конституционным монархом, он признается и настаивает на признании, но не требует, чтобы в существенных вопросах жители повиновались ему. Соответственно, Настя, которая «почти неприметно заставила Фому кой-что уступить и кой в чем покориться» [30. Т. 3. С. 164], является
примером, что человек, который свободен от амбиций, может избегать гегелевской диалектики господин - раб.
Событийным перипетиям соответствует карнавальный «мир наизнанку», в котором шут преображается в короля, а затем до некоторой степени становится кротким, помещик становится послушным слугой, а Настя, которая «из униженных» [30. Т. 3. С. 164] - почти незаметной хозяйкой [14. С. 183-184].
С точки зрения же повествовательной стратегии важно, что за перипетиями в этом карнавальном мире наблюдает приезжий герой, племянник Сергей, который «не всеведущ» [16. С. 130]. С усадьбой связан момент непонятности в том ключе, что, например, возле конюшни, где обычно барин с помощью телесных наказаний утверждает свою роль как господин [23. С. 173], Егор Ильич, наоборот, успокаивает крестьян - причем именно за конюшней, чтобы Фома Фомич и генеральша этого не заметили [30. Т. 3. С. 32]. Таким образом Егор Ильич показывает, что он на самом деле не хозяин. В этом смысле усадьба среди полей и лесов, в которую приезжает человек, который застает там сложный «мир наизнанку», занимает функцию, похожую на образ шхуны у Мелвилла.
Как Г. Мелвилл новеллу «Бенито Серено», так и Ф.М. Достоевский посвящает роман «Село Степанчиково и его обитатели» вопросу о свободе, господстве и подчинении. Мелвилл пишет остросюжетную новеллу, что отчасти соответствует западному стилю, отчасти остроте, с которой в Америке его времени обсуждается вопрос рабства. Достоевский же пишет роман со множеством сюжетных линий, что обусловлено стилем русского повествования, а также разнообразием и меньшей остротой вопросов свободы, господства и подчинения, какими они видятся ему.
Оба повествуют о ситуации, когда в обособленном мире, ставшем «миром наизнанку», тот, кому положено быть главенствующим, не борется за свою позицию и, соответственно, теряет ее и становится подчиненным, а подчиненный, применяющий силу, становится главным.
Список источников
1. Reeve F.D. The white monk: An essay on Dostoevsky and Melville. Nashville, Tennessee : Vanderbilt University Press, 1989. 186 p.
2. Венедиктова Т.Д. Люди и стены: осмысление повседневности в литературе (Г. Мелвилл и Ф.М. Достоевский). URL: https://forlit.philol.msu.ru/lib-ru/venediktova1-ru?fbclid=IwAR0GZUzvQ80rfI2-myPiQqUvtmPHGFxU9OBcb4p5TYyupH
3. HowardL. Herman Melville. Minneapolis : University of Minnesota Press, 1961. 48 p.
4. Kosak H. Die Bedeutung der Gothic Novel für das Erzählwerk Herman Melvil-les. Hamburg : Cram, de Gruyter & Co., 1963. 157 p.
5. Bernstein J. Pacifism and Rebellion in the Writings of Herman Melville. London : The Hague ; Paris : Mouton & Co., 1964. 232 p.
6. WidmerK. The Ways of Nihilism: A Study of Herman Melville's Short Novels. Los Angeles : The California State Colleges, 1970. 150 p.
7. Rogin M.P. Subversive Genealogy: The Politics and Art of Herman Melville. New York : Alfred A. Knopf, 1983. 354 p.
8. SundquistE.J. Suspense and Tautology in "Benito Cereno" // Herman Melville's Billy Budd, "Benito Cereno", "Bartleby the Scrivener" and Other Tales / ed. and with an Introduction by Herold Bloom. New York, Philadelphia : Chelsea House Publishers, 1987. P. 81-106.
9. Därmann I. Undienlichkeit: Gewaltgeschichte und politische Philosophie. Berlin : Matthes & Seitz, 2020. 512 p.
10. Голубкова О.Н. Особенности историзма повести Г. Мелвилла «Бенито Серено» // Реализм в зарубежных литературах XIX-XX веков: К проблеме историзма : межвузовский сборник. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 1986. Вып. 8. С. 152-161.
11. Романова И. С. К вопросу об образе афроамериканца в произведениях американских писателей XIX века (на материале произведений Дж.Ф. Купера, Э. По, Г. Мелвилла, У. Уитмена) // Вестник Ивановского государственного энергетического университета. 2007. № 1. С. 82-88.
12. Ясько Е.С. Художественное осмысление проблемы зла в системе зрелого американского романтизма : автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2016. 22 с.
13. Дулина А.В. Телесное в прозе Г. Мелвилла (новеллы 1850-х годов) // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2018. № 3. С. 128-139.
14. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. 4-е изд. М. : Сов. Россия, 1979. 318 с.
15. Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Поэтика. История литературы. Кино. М. : Наука, 1977. С. 198-226.
16. Захаров В.Н. Система жанров Достоевского: типология и поэтика. Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1985. 209 с.
17. Лотман Л.М. «Село Степанчиково» Достоевского в контексте литературы второй половины XIX века // Достоевский: Материалы и исследования. Л. : Наука, 1987. Т. 7. С. 152-165.
18. Иванов В.В. Достоевский: поэтика чина // Новые аспекты в изучении Достоевского. Петрозаводск : Изд-во Петрозавод. гос. ун-та, 1994. С. 67-101.
19. Понкратова Е.М. Смеховое и комическое в эстетике и поэтике Ф.М. Достоевского : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск, 2012. 21 с.
20. Кибальник С.А. Проблемы интертекстуальной поэтики Достоевского. СПб. : ИД «Петрополис», 2013. 432 с.
21. Константинова Н.В. К вопросу о пародийном фоне повести Ф.М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» // Сибирский филологический журнал. 2014. № 2. С. 36-42.
22. Постникова Е.Г. Феномен «харизмы власти» в повести Ф.М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» // Практики и интерпретации: журнал филологических, образовательных и культурных исследований. 2016. № 1. С. 123-138.
23. Сафронова Е.Ю. Топос усадебного рая в романе Ф.М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» // Исследовательский журнал русского языка и литературы. 2019. № 2 (14). С. 169-186.
24. Hegel G. W.F. Phänomenologie des Geistes. М. : Астрель, 2006. 584 с.
25. Постникова Е.Г. Власть в творчестве Ф.М. Достоевского (мифопоэтиче-ский и художественно-философский аспекты). Магнитогорск : МаГУ, 2014. 202 с.
26. Ковалев Ю.В. Герман Мелвилл и американский романтизм. Л. : Художественная литература, 1972. 280 с.
27. Melville H. Shorter Novels of Herman Melville / with an Introduction by R. Weaver. New York : Liveright Publ., 1942. 328 p.
28. Ingram J.K. et al. Slavery // The Encyclopedia Britannica, Eleventh Edition: Volume XXV: Shuvalov to Self. Cambridge : at the University Press, 1911. P. 216227.
29. Кулькина В.М. Барретт Л. «Свет и отражения»: странная игра слов в новелле Германа Мелвилла «Бенито Серено». Barrett L. «Light and Baffling»: Uncanny punning in Melville's Benito Cereno // Papers on language & literature. Edwards-ville: Southern Illinois univ. Edwardsville, 2011. Vol. 47, № 4. P. 404-429 // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 7: Литературоведение. Реферативный журнал. 2013. № 3. С. 173-176.
30. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений : в 30 т. Л. : Наука, 19721990.
31. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений : в 2 т. М. : Издательский центр «Классика», 1999. Т. 2. 912 с.
32. СемыкинаР.С.-И. Село Степанчиково и его обитатели // Достоевский: Сочинения, письма, документы : словарь-справочник. СПб. : Пушкинский Дом, 2008. С. 163-167.
References
1. Reeve, F.D. (1989) The white monk: An essay on Dostoevsky and Melville. Nashville, Tennessee: Vanderbilt University Press.
2. Venediktova, T.D. (n.d.) Lyudi i steny: osmyslenie povsednevnosti v literature (G. Melvill i F.M. Dostoevskiy) [People and walls: understanding everyday life in literature (Herman Melville and Fyodor Dostoevsky)]. [Online] Available from: https://forlit.philol.msu.ru/lib-ru/venediktova1-ru?fbclid=IwAR0GZUzvQ80rf[2-myPiQqUvtmPHGFxU9OBcb4p5TYyupH
3. Howard, L. (1961) Herman Melville. Minneapolis: University of Minnesota Press.
4. Kosak, H. (1963) Die Bedeutung der Gothic Novel für das Erzählwerk Herman Melvilles. Hamburg: Cram, de Gruyter & Co.
5. Bernstein, J. (1964) Pacifism and Rebellion in the Writings of Herman Melville. London, The Hague, Paris: Mouton & Co.
6. Widmer, K. (1970) The Ways of Nihilism: A Study of Herman Melville's Short Novels. Los Angeles: The California State Colleges.
7. Rogin, M.P. (1983) Subversive Genealogy: The Politics and Art of Herman Melville. New York: Alfred A. Knopf.
8. Sundquist, E.J. (1987) Suspense and Tautology in "Benito Cereno." In: Bloom, H. (ed.) Herman Melville's "Billy Budd", "Benito Cereno", "Bartleby the Scrivener" and Other Tales. New York, Philadelphia: Chelsea House Publishers. pp. 81-106.
9. Därmann, I. (2020) Undienlichkeit: Gewaltgeschichte und politische Philosophie. Berlin: Matthes & Seitz.
10. Golubkova, O.N. (1986) Osobennosti istorizma povesti G. Melvilla "Benito Sereno" [Historicism in Herman Melville's "Benito Cereno"]. In: Realizm v zarubezhnykh literaturakh XIX-XX vekov: K probleme istorizma [Realism in foreign literature of the 19th-20th centuries: On the problem of historicism]. Vol. 8. Saratov: Saratov State University. pp. 152-161.
11. Romanova, I.S. (2007) K voprosu ob obraze afroamerikantsa v proizvedeniyakh amerikanskikh pisateley XIX veka (na materiale proizvedeniy Dzh. F. Kupera, E. Po,
G. Melvilla, U. Uitmena) [On the image of an African American in the works of American writers of the 19th century (based on the works of J.F. Cooper, E.A. Poe,
H. Melville, W. Whitman)]. Vestnik Ivanovskogo gosudarstvennogo energeticheskogo universiteta. 1. pp. 82-88.
12. Yasko, E.S. (2016) Khudozhestvennoe osmyslenie problemy zla v sisteme zrelogo amerikanskogo romantizma [Artistic understanding of the problem of evil in the system of mature American Romanticism]. Abstract of Philology Cand. Diss. Moscow.
13. Dulina, A.V. (2018) Telesnoe v proze G. Melvilla (novelly 1850-kh godov) [Corporeal in the prose of H. Melville (the short stories of the 1850s)]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 9. Filologiya. 3. pp. 128-139.
14. Bakhtin, M.M. (1979) Problemy poetiki Dostoevskogo [Problems of Dostoevsky's Poetics]. 4th ed. Moscow: Sovetskaya Rossiya.
15. Tynyanov, Yu.N. (1977) Poetika. Istoriya literatury. Kino [Poetics. History of Literature. Cinematography]. Moscow: Nauka. pp. 198-226.
16. Zakharov, V.N. (1985) Sistema zhanrov Dostoevskogo: tipologiya i poetika [Dostoevsky's system of genres: Typology and poetics]. Leningrad: Leningrad State University.
17. Lotman, L.M. (1987) "Selo Stepanchikovo" Dostoevskogo v kontekste literatury vtoroy poloviny XIX veka ["The village of Stepanchikovo" by Dostoevsky in the context of literature of the second half of the 19th century]. In: Fridlender, G.M. (ed.) Dostoevskiy: Materialy i issledovaniya [Dostoevsky: Materials and Research]. Vol. 7. Leningrad: Nauka. pp. 152-165.
18. Ivanov, V.V. (1994) Dostoevskiy: poetika china [Dostoevsky: Poetics of rank]. In: Zakharov, V.N. (ed.) Novye aspekty v izuchenii Dostoevskogo [New Aspects in the Study of Dostoevsky]. Petrozavodsk: Petrozavodsk State University. pp. 67-101.
19. Ponkratova, E.M. (2012) Smekhovoe i komicheskoe v estetike i poetike F.M. Dostoevskogo [Laughter and comic in the aesthetics and poetics of Fyodor Dostoevsky]. Abstract of Philology Cand. Diss. Tomsk.
20. Kibalnik, S.A. (2013) Problemy intertekstual'noy poetiki Dostoevskogo [Problems of Dostoevsky's intertextual poetics]. St. Petersburg: Petropolis.
21. Konstantinova, N.V. (2014) K voprosu o parodiynom fone povesti F.M. Dostoevskogo "Selo Stepanchikovo i ego obitateli" [On the parody background in Fyodor Dostoevsky's "The Village of Stepanchikovo and its residents"]. Sibirskiy filologicheskiy zhurnal. 2. pp. 36-42.
22. Postnikova, E.G. (2016) The phenomenon of "charisma of power" in F.M. Dostoevsky's short novel "The Village of Stepanchikovo and its Inhabitants." Praktiki i interpretatsii: zhurnal filologicheskikh, obrazovatel'nykh i kul'turnykh issledovaniy - Practices & Interpretations: A Journal of Philology, Teaching and Cultural Studies. 1. pp. 123-138. (In Russian).
23. Safronova, E.Yu. (2019) Topos usadebnogo raya v romane F.M. Dostoevskogo "Selo Stepanchikovo i ego obitateli" [Topos of manor paradise in the novel by F.M. Dostoevsky "The Village of Stepanchikovo and its Inhabitants"]. Issledovatel 'skiy zhurnal russkogo yazyka i literatury. 2(14). pp. 169-186.
24. Hegel, G.W.F. (2006) Phänomenologie des Geistes. Moscow: Astrel'.
25. Postnikova, E.G. (2014) Vlast' v tvorchestve F.M. Dostoevskogo (mifopoeti-cheskiy i khudozhestvenno-filosofskiy aspekty) [Power in the works of F.M. Dostoevsky (mythopoetic and artistic-philosophical aspects)]. Magnitogorsk: Magnitogorsk State University.
26. Kovalev, Yu.V. (1972) German Melvill i amerikanskiy romantizm [Herman Melville and American Romanticism]. Leningrad: Khudozhestvennaya literature.
27. Melville, H. (1942) Shorter Novels of Herman Melville. New York: Liveright Publ.
28. Ingram, J.K. et al. (1911) Slavery. In: The Encyclopedia Britannica. 11th ed. Vol. 25. Cambridge: Cambridge University Press. pp. 216-227.
29. Kulkina, V.M. (2013) Barrett L. "Svet i otrazheniya": strannaya igra slov v novelle Germana Melvilla "Benito Sereno. Barrett L. "Light and Baffling": Uncanny punning in Melville's Benito Cereno. Papers on language & literature. Vol. 47(4).
Edwardsville: Southern Illinois Univ. Edwardsville, 2011. pp. 404-429. Sotsial'nye i gumanitarnye nauki. Otechestvennaya i zarubezhnaya literatura. Seriya 7: Literaturovedenie. Referativnyy zhurnal. 3. pp. 173-176.
30. Dostoevskiy, F.M. (1972-1990) Polnoe sobranie sochineniy: v 30 t. [Complete Works: in 30 vols]. Leningrad: Nauka.
31. Pushkin, A.S. (1999) Polnoe sobranie sochineniy: v 2 t. [Complete Works: in 2 vols]. Vol. 2. Moscow: Klassika.
32. Semykina, R.S.-I. (2008) Selo Stepanchikovo i ego obitateli [The Village of Stepanchikovo and its Inhabitants]. In: Shchennikov, G.K. & Tikhomirov, B.N. (eds) Dostoevskiy: Sochineniya, pis'ma, dokumenty: Slovar'-spravochnik [Dostoevsky: Works, letters, Documents: A dictionary and reference book]. St. Petersburg: Pushkinskiy Dom. pp. 163-167.
Информация об авторе:
Липке Ш. - канд. филол. наук, директор Института святого Фомы (Москва, Россия). E-mail: stephanlipkesj@gmail.com
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
S. Lipke, Cand. Sci. (Philology), director, St. Thomas Institute (Moscow, Russian Federation). E-mail: stephanlipkesj@gmail.com
The author declares no conflicts of interests.
Статья принята к публикации 28.02.2022. The article was accepted for publication 28.02.2022.
