CC BY
1052
Сборник «Волшебное кольцо» представляет собой последнее прижизненное издание А. Платонова и до сих пор является наименее изученным. Тексты «Волшебного кольца» включаются в сборники фольклорных сказок, публикуются наряду с народными без упоминания авторства писателя, воспринимаются исследователями как «пересказы народных сказок» (Л. Славин), «сказки-повести, сказки-рассказы» (В. П. Аникин); «переложения», «русские народные сказки А. Платонова» (В. Ю. Вьюгин), «русские сказки писателя» (Н. В. Корниенко), «интерпретации-пересказы» (М. Ю. Михеев), что указывает на присутствие диспута относительно того, принадлежат ли данные произведения к жанру литературной сказки или же являются контаминацией фольклорных текстов. Попытаемся ответить на этот вопрос на примере анализа текста, давшего название сборнику, и рассмотрим особенности сюжета, изображение героев и специфику языка.
Сказка А. Платонова «Волшебное коль-цо»1 соответствует сюжету 560 Волшебное кольцо по классификации Аарне — Андреева2 и СУС3 и сказкам №7 Мужик и царева дочь, №8 Опять мужик и царева дочь
и №90 Кольцо А. И. Худякова4 [Х., 7: 46-48, 8: 4849 и 90: 288-291]; №190,
191 Волшебное кольцо сборника сказок А. Н. Афанасьева5 [Аф., 190: 2, 33-36 и 191: 36-44].
Сюжет довольно распространен, так текст Кот, кобель и змея опубликован в томе неизданных сказок Н. Е. Ончукова6; сказка «Иван купецкий сын, кот, кобель и змия», записанная от А. М. Ганина, входит в сборник «Сказки Белозерского края»7, сказка по указанному сюжету №10 «Золотое колечко» вошла в книгу «Сказки, рассказы, песни Горьковской области»8, «Мар-тынка» и «Волшебное колечко» записаны от А. Корольковой [К., 141-152 и К., 1956, 33-39]9, известна также «Сказка об Острионе-королевиче» в записях XVIII века10 и т. д.
Зачин платоновской сказки, в котором автор дает представление о главных героях и времени действия, больше соответствовал бы началу бытового рассказа: «Жила в деревне крестьянка. При ней жил сын ее Семен, неженатый еще. Жили они бедно: спали на соломе, одежонка на них старая, латаная и в рот им положить нечего» [Пл., 427]. Сравним соответствующие фрагменты сказок из сборников А. Н. Афанасьева, А. И. Худякова и А. Корольковой: «Жил-был
В. Н. МИНЕЕВ
«Волшебное
кольцо»
А. Платонова: литературная сказка или контаминация?
сын с матерью; они бедно жили; умер отец, оставил им три денежки» [Х., 8: 48]; «В этаких местах, в этаких больших деревнях, жил мужичок не скудно, не богато, у него был сынок, и оставляет он сынку триста рублей денег...» [Аф., 190: 2, 33]; «В некотором царстве, в некотором государстве, не знаю где и в каком селе жил старик со старухой» [К., 141].
Отметим в тексте А. Платонова отсутствие фрагмента повествования, обязательного в фольклорных сказках: не упоминается отец, хотя в фольклорных вариантах именно отец оставляет сыну в наследство деньги, на которые тот впоследствии выкупает живот-ных-помощников.
Писатель, как и в других сказках сборника, старается сделать текст логически обоснованным и рационально мотивированным и вставляет реалистическое описание источника дохода главного героя: тот «получал в городе пенсию за отца» [Пл., 427]. И далее автор продолжает тему бедности, — сумма получаемой героем пенсии равняется «копейке в месяц».
А. Платонов применяет прием деметафо-ризации и дефразеологизации. В то время как в фольклорной сказке рассказчики подчеркивали значимость платы за спасение животных размером суммы (сто рублей — Аф., К.) или называли денежку [Х., 8: 48], А. Платонов превращает эпизод спасения щенка в инсценировку трансформированного фразеологизма «до (последней) копейки (истратить, отдать, получить и т. д.) — целиком, полностью, все (о деньгах)» [МАС, 2, 99]: «Отдал Семен последнюю копейку...» [Пл., 427]. В текстах А. И. Афанасьева и А. Корольковой обидчики животного чудесным образом знают, какой суммой обладает герой, и запрашивают ее: «Хочешь, так сто рублей» [Аф., 190: 2, 33]; «А один шутя и говорит: сто рублей» [К., 141]. Писатель заставляет своего Семена самого сразу предлагать все имеющиеся деньги: «А ты продай мне его за копейку!» [Пл., 427], как герой записи А. И. Худякова: «Ей, говорит, не бейте, продайте мне, нате вам денежку!»
[Х., 8: 48]. Для писателя важна аллюзия к известному речевому обороту. Мы наблюдаем не контаминацию и не бессознательную взаимозаменяемость фрагментов фольклорных текстов, а тщательно продуманный отбор языковых средств из фольклорных источников и литературного языка.
Рассмотрим далее эпизод обретения кольца. У А. Платонова змея просит Семена проводить ее к отцу из-за того, что мать героя ее невзлюбила: «ей не даст и воды не поставит, то на хвост наступит... Твоя мать обижает меня» [Пл., 428]. В народных вариантах спасенная девушка превращается в змею и сразу вынуждает героя отнести ее к отцу в царство, а лягушка — в болото: «Вот взяла эта лягушка повела его (сына-то) в болото и в яму привела; и сидит там старик старый» [Х., 8: 49]; «Иди теперь за тридевять земель, в тридесятое государство — в подземельное царство; там мой батюшка царствует... »[Аф., 191: 2, 38]; «Обвила змея Мартына и говорит: — Неси теперь меня к моему отцу в поземное царство» [К., 1956, 35].
В фольклорной волшебной сказке то, что просит герой, должно быть отдано без промедления: «Царь тотчас снял кольцо, отдал Мартыну» [Аф., 191: 2, 38]; «Ты у него ничего не бери, только с руки перстень возьми». Он взял перстень» [Х., 8: 49]. А. Платонов изображает сомнения: «Задумался змеиный царь, а потом снял кольцо с руки и отдал» [Пл., 429] — получается, что царь дает герою кольцо вследствие сделанного им выбора. А. Платонов придает этому эпизоду черты рассказа, так как выбора как такового у сказочных героев нет, и все происходит строго по канону.
Фольклорной сказке не нужны детали и подробности, присутствующие в тексте А. Платонова. Для рассказчиков и слушателей народной сказки уже очевидно, что герою будут предлагать награду. Змея в фольклорных сказках лишь констатирует факт предложения награды. А. Платонов же строит повествование по законам литературы, где все должно иметь логическое обос-
нование: «Вот когда я скажу ему, как ты меня спас, он поблагодарит тебя и даст тебе много золота...» [Пл., 428].
Обратимся к эпизоду чудесного получения достатка героем. В то время как в народных вариантах герои обеспечивают себя всем необходимым с помощью волшебства, не прилагая никаких собственных усилий: «разыскал мать-старуху, и стали они вместе жить- поживать без всякой нужды и печали» [Аф., 191: 2, 38]; «перед ним хата новенькая, в хате тепло, уютно, а на столе хлеб, соль, разная барская еда» [К., 145], Семен использует кольцо, только чтобы обеспечить себя и мать пищей и убедить ее идти к царю сватать царевну. Изначально герой получил с помощью кольца часть пропитания, а остальное достал собственным трудом; А. Платонов заставляет героя заниматься торговлей: «Половину муки Семен продал и купил на все деньги говядины... » [Пл., 429]. Прослеживается перекличка с другими сказками, например, с «Иваном-чудо», где герой добивался своего большей частью своими собственными усилиями, даже имея в своих руках волшебный предмет: «понял он, чего ничем нельзя одолеть, то можно одолеть работой»; или с «Иваном — Бесталанным и Еленой Премудрой», где герой «с хотеньем да с терпеньем» смог противостоять волшебству.
Обратимся к рассмотрению особенностей поэтики героев «Волшебного кольца». Писатель превращает некоторых традиционно второстепенных героев, «помощников» и т. д. в полноценных, например, мать Семена: автор наделяет ее яркими характеристиками, которые раскрываются по ходу развития действия. Нарушается формула «ска-зано-сделано»: герой требует, чтобы мать отправилась сватать царевну, но получает отказ и вынужден прибегнуть к действию волшебного кольца, для того чтобы она выполнила просьбу. Это подчеркивает значимость героини, с мнением которой Семен должен считаться. А. Платонов заставляет главного героя совершать определенные действия под ее воздействием. Это означает,
что платоновская сказка получает дополнительное развитие.
Только у А. Платонова мать задается вопросом, откуда берется богатство, и герой должен ей ответить. Ответ этот приходит в форме очередного платоновского афоризма: «Добро, мама, из добра явилось» [Пл.,
431]. Мать гонит собаку и кошку со двора, мотивируя это тем, что они «только спят да едят! Какая от них польза!» [Пл., 432]. Автору этот дополнительный эпизод нужен для развития ее характера. Интересно, что, получив от царя задание сыну построить хрустальный мост, героиня самостоятельно осмысливает полученную информацию и передает не слова царя, как принято в фольклорной сказке, а результаты своих размышлений и выражает свое недовольство: «Понапрасну ходила, не согласны они» [Пл.,
432]. Высказывания матери Семена намного резче возражений героинь народных сказок: «Да разве можно крестьянскому сыну царевну любить? Цари-то — люди ложные и лукавые, они и насмеются и надругаются над тобой, и жизни тебя лишат, а уж дочь за тебя не выдадут!» [Пл., 431]. Более того, в фольклорных сказках существует только одно наказание — казнь (или помещение в «каменный столб» и т. п. до определенного срока, после которого также следует казнь). Мать Семена боится, в первую очередь, того, что «и насмеются и надругаются над ним», и сразу предлагает альтернативный вариант — женитьбу на крестьянке.
Царица у А. Платонова также играет значительную роль. Это она дает ответ матери Семена на просьбу отдать царевну в жены ее сыну (в народных версиях данный ответ дается царем). Согласие на замужество дочери также дает царица, а не царь. Причем соглашается она не потому, что Семен выполнил задание (строительство моста, таким образом, превращается в эпизод, который скорее является данью традиции, чем несет значимую смысловую нагрузку), а потому что плохо себя чувствует после поездки на «самосильной машине» и не в состоянии спорить.
В народных вариантах присутствует четкое разделение положительных и отрицательных героев; у А. Платонова мы наблюдаем сказочных персонажей, в характерах которых смешивается и плохое, и хорошее. Сравним реакцию матери фольклорных и платоновской сказок на просьбу главного героя посватать царскую дочь: мать героя отправляется к царю сразу после короткого возражения: «...посылает он мать к царю невесту сватать. Пошла мать к царю» [Х., 8: 49]; «Дитя ты мое милое! Где нам брать царевну?» [Аф., 190: 2, 34].
Жена героя в фольклорной сказке — изначально отрицательный персонаж: «...но только ей был не в пондраву жених, что она царская дочь, а он мужик» [Х., 7: 47]; «стала думать, как бы его со света сжить... » [Аф., 191: 2, 40]. У А. Платонова царевна предстает в образе простой крестьянской девушки. Ее мысли просты, незамысловаты и прямы; использует она исключительно просторечную лексику и разговорные обороты: «Ой, ктой-то, — подумала царевна, — Да он лучше Семена! Вот бы мне в женихи такого, когда я девкой была!» [Пл., 434]. Жена Семена по сути не является отрицательным героем, скорее, она — герой пассивный, бесхарактерный. Ее выдают замуж, она пассивно воспринимает это событие, не пытается ничего самостоятельно изменить. Она не видит разницы между крестьянином и членом царской семьи и, встретив Аспида, сразу поддается его уговорам, пленившись яркой внешностью. Попытка Аспида в виде прекрасной девушки соблазнить Семена, в свою очередь, служит детализации описания главного героя: «Ступай, куда шла. Хоть ты и хороша, даже лучше моей жены, да жена мне милее, за тобой я не пойду» [Пл., 433].
Семен доверчив до наивности. Автор исключил из своего текста запрет на рассказ
о свойствах кольца. Герой сам отдает кольцо жене (чего нет в народных вариантах): «Раз жена меня любит, — подумал Семен, — пусть и о кольце моем знает, она мне зла не сделает» [Пл., 434]. Как и в «Иване-чудо»,
А. Платонов строит оппозицию красоты нравственной и красоты физической. Главный герой выглядит отнюдь не привлекательным: «У него сор на лице, ноздрями он пыль раздувает» [Пл., 434], однако он не идет на предательство и «по доброте» рассказывает жене про свое кольцо.
Характеризует героя и его поведение, когда он приносит спасенных животных домой. Во всех фольклорных вариантах сказки мать героя выказывает недовольство покупкой животных, а в ответе героя имеется установка на получение в будущем того, что оправдает его усилия и трату средств.: «Э, мать родимая! Не тужи об деньгах, они нам когда-нибудь возворотятся» [Аф., 190:
2, 33]. Иначе ведет себя платоновский Семен, когда его укоряет мать за то, что он принес домой щенка. Его высказывание тяготеет к афоризму: «Ничего мама, — отвечает ей сын, — и щенок скотина, не мычит, так брешет» [Пл., 427]. Герой не думает о получении каких-либо благ. В платоновской концепции строения мира все тесно взаимосвязано: человек и животные, мир живой и неживой природы, который есть совокупность вещества и энергии. Жизнь животного в мире А. Платонова имеет такую же ценность, как и жизнь человека. Приведем для примера одно высказывание: «Узник может превратиться не только в другого человека, но и в черепаху, в кошку — в эти же людские существа. Черепаха на карачках — настоящий человек»11. Герою не важно, какими свойствами обладает спасенное им существо, важно лишь наличие у него жизни. Семен и змею покупает, потому что раньше таких змей не видел и предполагает, что она неядовитая: «Не убивай ее, эта змея вишь какая, я и не видал такую — должно, она не ядовитая. Лучше продай ее мне» [Пл., 428]. В фольклорной сказке разъяснений не требуется, речь о таких биологических характеристиках змеи, как ядовитость, не заходит. А. Платонов исходит из того, что каждый современный читатель воспринимает змею как опасное пресмыкающееся, а не как чудесное существо, обладающее мудростью,
имеющее связь с высшими силами, родственное огню и т.д., поэтому он заранее дает рациональную мотивировку покупке героем столь опасного существа. Далее А. Платонов обыгрывает фразеологизм — «отогреть змею за пазухой»12 («глядит, словно змея из-за пазухи»13). Семен кладет змею именно «за пазуху», и змея начинает говорить с ним, только когда отогревается: «Змея отогрелась и говорит... » [Пл., 428]. А. Платонов берет «оболочку» фразеологизма и возвращает ему исключительно прямое, первоначальное значение, что свойственно всей прозе писателя в целом. Народные сказки показывают этот эпизод несколько иначе: «красная девица ударилась оземь, обернулась змеею, вскочила доброму молодцу на грудь и обвилась кольцом вокруг его шеи» [Аф., 191: 2, 38]; «змея подползла к ногам и кинулась ему на шею, обвилась, спустила голову на грудь... » [К., 144].
А. Платонов не только разносторонне характеризует традиционных персонажей фольклорной сказки, но и вводит в повествование новых, например, приемного сына змеиного царя Аспида. С его помощью автор создает интригу, в которой Аспид оказывается обиженным родственником, мстящим остальным за проявленную по отношению к нему «несправедливость». В фольклорной сказке главное — запрет на рассказ о свойствах кольца и последующее нарушение этого запрета, вследствие чего жена героя освобождается от нежеланного супруга и убегает от него, А. Платонов строит семейную интригу и меняет расстановку сил, примешивая зависть обиженного родственника. Интересно, что А. Платонов в свою сказку вводит одновременно двух змеев, которые заменяют друг друга.
Некоторыми исследователями отмечается, что в платоновских сказках присутствуют все проявления чудесного14, присущие народной сказке. Рассмотрим эпизод превращения злодея Аспида в гадюку. Такого рода трансформации людей под воздействием внешних факторов имеют место и в «несказочной» прозе писателя, что обусловле-
но общим пониманием автором взаимоотношения человека и животных, которые, по его концепции, мало чем отличаются и могут трансформироваться друг в друга. Здесь уместно привести отрывок из рассказа «Мусорный ветер»: «Утром собака, как нищенка, испуганно пришла в помойное место. Лихтенберг сразу понял, увидев эту собаку, что она — бывший человек, доведенный горем и нуждою до бессмысленности живот-ного...»15. По поводу этого превращения К. Баршт заметил, что в мире А. Платонова «человек, теряя свою функцию «мыслящего существа Вселенной», обрастает шерстью и деградирует в животное»16. В нашем случае превращение в гадюку обосновано злостью отрицательного героя.
Писатель также вводит элемент юмористического рассказа, с иронией изображает действия придворных, также использованием юмора отмечен эпизод, в котором мать Семена идет подпереть дверь «пустого» амбара: «Пошла мать к амбару, тронула дверь, а дверь распахнулась, и мать Семена головой в муку так и упала» [Пл., 429], а также эпизод со вторым приходом матери героя к царю: «Ступила она на мост, на хрусталь на самый... , тут ветер подул на нее сзади, она присела от страху, да так и покатилась до самого царского крыльца» [Пл., 3, 432]. Подобным образом в бытовых и сатирических сказках высмеиваются отрицательные герои, а в народных волшебных сказках данный элемент отсутствует. Включение этого эпизода можно частично объяснить стиранием у А. Платонова оппозиции «добро — зло» и нежеланием соблюдать жанровые каноны сказки в пользу выражения своих авторских идей и своего художественного замысла.
Важен язык «Волшебного кольца». Обращает на себя внимание не только использование А. Платоновым новых выражений (самосильная машина), но и употребление конкретной лексики (штыри, крючья, дождевая труба), слов, часто использующихся автором во многих произведениях, в том числе с особенным значением (говядина), метони-
мического переноса (по хрусталю, ступила она на мост, на хрусталь на самый), метафоры (лето состарилось). В сказке активно употребляются особые платоновские сочетания слов: «всего маленькая», «темные дебри», «легла на покой», «жить сытно», «построен по доброте», «девка-царевна», афоризмы, присущие всем художественным произведениям автора: «и щенок скотина», «цари-то люди ложные», «добро... из добра явилось», «не женись на царевне — не будет счастья», «сказывать скоро, а идти далеко», «хоть и кошка, а сердце у нее верное».
А. Платонов создал текст, который представляет собой пример не только нивелирования обрядовости сказки, но и редуцирования волшебного и чудесного. Вместо чудес А. Платонов вносит в свой текст подробные описания реалистического характера, представляет рациональные логические объяснения «сказочной реальности». А. Платонов разворачивает ряд персонажей, разрушая бинарную оппозицию «добро — зло», вводит «промежуточных» героев, которые не являются ни положительными, ни отрицательными, но при этом могут играть роль помощников, иметь яркие характеры и влиять на ход событий. Как и в других сказках сборника, писатель вносит определенную долю психологизма, элементы бытового рассказа. Персонажи даются в развитии, в отличие от статичных характеров фольклорной сказки. Их действия детерминированы переживаниями и субъективными жизненными установками, а не жесткой необходимостью, установленной жанром сказки. Герои А. Платонова получают право на сомнения и рассуждения, и все, что они делают, они делают осознанно и переживают все совершенное и совершаемое рядом. Акцент критиков на бессознательном характере работы А. Платонова над сказкой и сопоставление писателя с народными сказочниками мало согласуются с тем, что писатель в рецензии на сказки А. Толстого представил развернутую программу работы над фольклорным произведением. Главной задачей работы над текстом сказки А. Платонов считал «восстанов-
ление, воссоздание наилучшего коренного варианта»17. По теории Платонова, писатель должен выбрать лучший вариант сказки из существующих, дополнить его элементами других вариантов, а затем добавить «нечто свое». Писательский труд означает тщательный отбор — сюжетов, тем, образов, способов их выражения, — тем более у такого мастера, как А. Платонов. Автор активно использует сказочную форму для наполнения содержанием, разрабатываемым им на протяжении всего творчества; мотивы и образы, несущие в себе чисто авторские идеи и концепцию бытия. Таким образом, «Волшебное кольцо» представляет собой не контаминацию фрагментов и сюжетов фольклорных сказок, а самобытное художественное произведение, органичное всему творчеству писателя.
1 Платонов А. П. Собрание сочинений: В 3-х т. / Сост. и примеч. В. А. Чалмаева. М.: Сов. Россия, 1985. Т. 3. С. 427-437 (далее сокращенно — Пл. с указанием страниц).
2 Андреев Н. П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929.
3 Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка / Сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков. Л., 1979.
4 Худяков И. А. Великорусские сказки; Великорусские загадки. СПб., 2001 (далее сокращенно — Х. с указанием № текста и страниц).
5 Афанасьев А. Н. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3-х т / Изд. подгот. Л. Г. Бараг, Н. В. Новиков. М., 1985 (далее сокращенно — Аф. с указанием № текста, тома и страниц).
6 Ончуков Н. Е. Неизданные сказки из собрания Н. Е. Ончукова (тавдинские, шокшо-зерские и самарские сказки) / РАН. Ин-т рус. лит. Подгот. текстов В. И. Жокулина. СПб., 2000. С. 221-224.
7 Сказки Белозерского края / Записали Б. М. и Ю. М. Соколовы / Сост. и коммент. Л. В. Федоровой. Архангельск, 1981. С. 236-238.
8 Сказки, рассказы, песни Горьковской области. Горький, 1956. С. 49-56.
9 Королькова А. Н. Русские народные сказки: Рассказаны А. Н. Корольковой. Записи
Э. В. Померанцевой / Сост., отв. ред. и авт. вступит. ст. Э. В. Померанцева. М., 1969 (далее сокращенно — К. с указанием страниц); Королькова А. Н. Сказки. Воронеж, 1956 (далее К. 1956 с указанием страниц).
10 Старая погудка на новый лад: Русская сказка в изданиях XVIII века. СПб., 2003. С. 320-324.
11 Платонов А. П. Записные книжки. Материалы к биографии. М., 2000. С. 154.
12 Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. М., 1968. С. 305.
13 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1981. Т. 1. С. 686.
14 Спиридонова И. А. Книга сказок А. Платонова «Волшебное кольцо» // Ровенко Н. В., Спиридонова И. А. Изучение литературной сказки в школе: Методич. рекомендации. Петрозаводск, 1999.
15 Мусорный ветер (1933-1934) // Платонов А. Повести. Рассказы. Из писем. Воронеж, 1982. С. 304.
16 Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. СПб., 2000. С. 45.
17 Платонов А. П. Сказки русского народа // Огонек. 1947. №26. С. 24.
