CC BY
46Ритта Петровна ГРИШИНА
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912-1913 гг.
Васила Коларова и Льва Троцкого немногие знают в качестве военных корреспондентов. К Троцкому это качество имело самое непосредственное отношение — накануне Балканских войн и в ходе их он профессионально работал на Балканах как журналист, посылал корреспонденции в российские газеты демократического и леволиберального направлений — «Киевская мысль», «Луч», «День». В 1912—1913 гг. он не прогуливался вольготно по Балканам, а серьезно и с интересом следил за развитием событий, всматривался в жизнь сербов, болгар, армянских добровольцев, раненных и пленных турок, не чурался простых людей, старался понять жизненные интересы разных слоев общества. Но не только это — он сравнивал, сопоставлял увиденное; накопленный политический опыт и эрудиция позволяли ему, человеку для Балкан вроде бы внешнему, распознавать причинно-следственную связь между поступками и событиями. Так, в Болгарии Троцкий нащупывает главный с точки зрения развития этой страны общественный изъян — чрезвычайную слабость политических партий и всей системы в целом. Что, может быть, ощущала и сама болгарская управленческая «элита», но не в такой мере, чтобы это послужило толчком для нее к конкретным действиям, — легче было плыть по течению. Так что в корреспонденциях Троцкого, при множестве конкретных деталей, его внимании и уважительном отношении к собеседникам, отражаются широта подхода и некий общий взгляд, «многовидение» политического журналиста, как он сам себя представляет.
При этом Троцкий не был новичком на Балканах. В 1910 г. он принимал участие в международной конференции балкан-
ских социалистических партий. Здесь познакомился с болгарскими социалистами, в том числе с В. Коларовым. В набухавшей тогда на полуострове военной атмосфере конференция выступала за реализацию лозунга Балканской социалистической федерации, в которой вошедшие в нее государства смогли бы мирным образом и без всякой войны разрешить свои этнические и пограничные проблемы. И Троцкий, и обе болгарские социал-демократические партии («тесняков» и «широких») поддерживали эту идею, видя в ней еще и альтернативу междоусобной войне среди балканцев.
Троцкого поднятые на соцконференции вопросы заинтересовали в большой мере, и подход к ним он проявил масштабный. Об этом говорит его статья «Балканская война и социал-демократия», появившаяся 1 августа 1910 г. в «Правде» — одной из петербургских рабочих газет. Он писал: «Этот богато одаренный от природы полуостров бессмысленно разрезан на мелкие куски, люди и товары при своем движении наталкиваются на колючие изгороди государственных границ, и эта национально-государственная чересполосица не дает сложиться единому балканскому рынку, как основе могущественного развития балканской индустрии и культуры. К этому присоединяется изнурительный милитаризм, призванный сохранять раздробленность полуострова и порождающий гибельные для экономического развития опасности войн на Балканах — между Грецией и Турцией, между Турцией и Болгарией, между Румынией и Грецией, между Болгарией и Сербией».
Так что можно сказать, что, когда осенью 1912 г. война на Балканах все-таки началась, работа Троцкого в качестве военного корреспондента не была случайной. Позже его статьи и заметки, разбросанные по разным газетам, были собраны, насколько это было возможно, вместе. Они были включены в вышедшую в 1923 г. книгу Л. Троцкого и деятеля Болгарской коммунистической партии Христо Кабакчиева «Очерки политической Болгарии», а в 1926 г. вошли в шестой том готовившегося полного собрания сочинений Троцкого. Теперь они представлены в отдельной книге «Лев Троцкий. Перед историческим рубежом. Балканы и Балканская война» (СПб, 2011).
290 Р.П. Гришина
Васила Коларова называть военным корреспондентом следует в достаточной мере условно. 35-летний подпоручик, член БРСДП (т.с.) был призван в болгарскую армию, прошел через все перипетии войны, увидел и пережил ее подноготную. В ходе войны он регулярно вел дневник, записи из которого посылал в газету «Работнически вестник» — партийный орган «тесняков». Это были не только впечатления о военном быте и его трудностях, но и анализ происходящего и размышления человека, «обремененного» европейским образованием и приверженностью к определенной партии. Правда, сиюминутными публикации Коларова были только в первые дни войны — затем началось энергичное перемещение его фронтовой части. И в газете они по большей части печатались уже после окончания войны — ее редакция считала это нужным, исходя из того, что для болгарского народа оставались неизвестными как условия договора с Сербией при заключении Балканского союза 1912 г., жестко засекреченные с самого начала, так и пружины подготовки Болгарии к войне. Снять с них покровы было делом чести для «тесняков».
В. Коларов прошел Балканскую войну почти до ее конца. Был награжден орденом за храбрость. Всего по подсчетам болгарского историка Ангела Векова, материалы Коларова были опубликованы в 57 номерах газеты1. Позже в воспоминаниях Коларов писал, что часть дневника, «вместе с рядом других партийных документов», была уничтожена людьми, которым все это было доверено2. В настоящее время в научном обороте имеются дневниковые записи Коларова только с 23 сентября по 31 октября 1912 г., собранные А. Вековым в одной книге — «В. Коларов. Победи и поражения».
Не стоит специально говорить о ценности свидетельств непосредственных участников событий. Особенно, если иметь в виду множество напластований, политических и идеологических, накопившихся в историографии, как национальной болгарской, так и отечественной российской. (Кстати, нельзя не отметить с сожалением, что профессиональные историки нечасто обращаются к материалам Коларова и Троцкого как к источнику.) Сюжеты их корреспонденций, часто повторяю-
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912-1913 гг. <**> 291
щиеся, но увиденные с разных уровней — «изнутри» и «извне», получают более ясное и объемное выражение.
Это относится, например, к описанию нескольких дней перед началом войны и самых первых ее дней.
Подпоручик Васил Коларов прибыл на сборный пункт, расположенный недалеко от г. Кюстендил, на шестой день объявленной мобилизации. 13-й Рильский полк должен был на границе прикрывать сосредоточение болгарской армии. Коларов с интересом изучает обстановку, отмечает как успех быстрое проведение мобилизации в Болгарии. Но тут же признает, что «собранный полк еще не готов к походу», ибо солдаты полуодеты и полуобуты. Большая их часть — в собственной одежде, нет снаряжения, особенно удивляют головные уборы — здесь и фуражки, и каскеты, и разнообразные местные шапки, по которым можно судить, откуда родом воин. «Неужели мы так пойдем на войну!?» — восклицает он3.
Военный сбор описан Коларовым весьма эмоционально, что естественно для человека, переживавшего резкий переход от мирной жизни к военной. Куда же ушли огромные суммы, ведь целый миллиард левов израсходован на нужды армии, задается он вопросом. Говорили, что на складах есть все, но когда их открыли, оказалось, что «нельзя одеть даже половину запасных». И тут же Коларов переводит увиденное в категорию «здесь и сейчас»: «Ну, а если бы мы двинулись сразу и ушли далеко, большинство солдат так и остались бы полуодетыми!»4.
Внешний вид болгарского воинства, даже после того, как оно несколько приоделось, воспринимается им при встрече 4 октября с сербским подразделением как удручающий. Первична радость — встреча с союзниками: сербы идут непрерывным потоком мимо нас. «Ура!» — «Живио!» раздается со всех сторон. «Неописуемый восторг, радость, слезы. Две армии братаются, два народа готовы сражаться плечом к плечу и умирать за общую цель». Коларов разделяет этот восторг и тут же провидчески записывает: «О, если бы эти связи сохранились и после ждущих нас испытаний!». Но не уходит неприятное ощущение: сербы, бесспорно, одеты лучше нас, констатирует подпоручик, у них все новое и единообразное — настоящая
292 Р.П. Гришина
армия. Мы же — пестрая команда, среди нас можно насчитать целую роту солдат в форме полицейских, акцизных, лесников. Часть солдат — в серых штанах, другие — в синих, а третьи — в своих собственных разного цвета и фасона. То же с обувью, она домашнего изготовления, своего в каждом районе.
Но самое удивительное, поражается Коларов, что то же относится и к офицерам. Ведь каждый из них получил сумму, равную двухмесячной зарплате, специально для приобретения обмундирования, а в результате — «офицерские формы в полку как минимум десяти видов»5.
Это один из недоуменных вопросов, возникающих и у современного читателя, — как же такая армия собиралась воевать, на что рассчитывали те, кто кричал: скорей, скорей — надо открывать войну, надо биться, освобождать брата-раба в Македонии? На один лишь патриотизм, в большой мере искусственно приподнятый в народе в ходе пропагандистско-журна-листской милитаристской кампании лета 1912 г. и подогретый терактами Внутренней македоно-одринской революционной организации (ВМОРО) в Турции? И на разбуженный таким способом в болгарах мстительный инстинкт?
А ведь болгарская армия как бы уже далеко ушла от первоначального ополченческого образа. Более того, в Европе болгарскую армию вообще считали одной из лучших. Не потому ли, что денег на вооружение и военные нужды было затрачено больше, чем в других балканских странах. Аж называли Болгарию «Пруссией на Балканах»!
Интересная деталь: Коларов отмечает, что с 23 сентября до 5 октября — дня объявления Болгарией войны Турции — среди мобилизованных офицеров идет обсуждение: «Будет война или нет». Это, пишет Коларов, главный вопрос. Причем офицеры допускают даже демобилизацию со дня на день и опасаются ее. Но почему? Так хотели войны и вдруг демобилизация? Оказывается, боязнь связана с тем, что в случае демобилизации придется «оправдывать расписки». Ибо при подготовке армии к войне возник такой хаос, что «урегулировать армейскую отчетность можно только в случае войны». Ну и, конечно, потребуется отчет за полученные на обмундирова-
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912—1913 гг. <**> 293
ние деньги. «Пусть выстрелит хотя бы одна пушка, вот тогда и демобилизуемся»6, — надеется элита царского войска.
Некоторую заторможенность в деле готовности населения Болгарии к войне обнаружил и Троцкий. Он приехал в Софию из Белграда как раз в день объявления войны. Несколько неожиданным кажется его тогдашнее впечатление о «контрасте между захолустным, невымощенным, грязным Белградом и чистой на немецкий лад, с высокими зданиями Софией». И если Белград он называет настоящим военным лагерем, сложившимся в «подготовительный период», и отмечает, что слова «война неизбежна» передают общее настроение людей7, то в Софии все не так единообразно. Троцкий пишет, что после известия о подписании 5 октября болгарским царем Фердинандом манифеста об объявлении войны Турции утром следующего дня на улицы выходят толпы народа с криками «ура!»8. К тому же празднично светит солнце, и кажется, что война состоит из песен, патриотических криков и цветов, воткнутых в отверстия ружейных дул. Но уже к полдню, замечает он, толпа отливает, и выступают приметы будничной жизни: открываются магазины, люди расходятся по своим делам. Хотя уже приходят известия о первых стычках с турками, сообщает он в газету «День», война еще не вошла «в мысль и чувства населения, все живут еще настроением подготовительной эпохи: ждут»9.
Ждать приходится и многочисленным корреспондентам из разных стран. Но время военное, и им не позволяют проделать поход с армией и увидеть военные операции изнутри. О своем способе получения новостей Троцкий пишет так: «Приходится путем допросов, и притом с пристрастием, со слов участников восстановлять картину жизни и смерти армии на полях сражений»10. И еще более конкретно: «О болгарских и сербских кровавых делах я узнавал из самого непосредственного источника: от раненных болгарских и сербских солдат и офицеров. Среди моих осведомителей было много случайного народа. Но с некоторыми из них меня в течение последних трех лет связывали не только партийные, но и дружеские отношения, и их рассказам, рассказам непосредственных участ-
294 Р.П. Гришина
ников походов и сражений, людей глубоко идейных, обнаруживавших личное мужество и благородство и в политической борьбе, и на поле сражения, я, разумеется, имел право доверять больше». И в этой своей работе Троцкий был неутомим.
* * *
Каким было личное отношение Коларова к войне и ее объявленной цели? Однозначным его назвать нельзя, судя по опубликованным записям. Из них следует, что он на стороне войны, и не только по долгу службы. Размышляя о ней еще до начала боев, когда появились сомнения, а будут ли настоящие действия, он пишет: столько миллионов израсходовано — и лишь для одного маневра? «Нет, дело серьезное! Предстоят важные события. На карту поставлены самые дорогие для нации интересы. Балканская буржуазия во главе со своими королями решила разрубить гордиев узел — разрешить неразрешимую балканскую проблему»11. Здесь «я» Коларова как бы сливается с «интересами нации, возглавляемой королями». Но, с другой стороны, чуть дальше читаем: «Среди солдат вижу только крестьян и бедных горожан-рабочих; из буржуазии не вижу никого; нет здесь и крикливых патриотов с их воплями: война, война!». И далее: «Боевые ряды заполнены одними крестьянами и рабочими, которые никогда войны не хотели и к ней не призывали»12.
А вот запись от 7 октября, полк уже в походе: «Когда погода улучшилась, мы пошли бросить взгляд на Македонию. Ах, эта Македония! Ее участь — непосредственный повод для этой войны. Мы пошли, чтобы вырвать из-под турецкой власти, освободить ее народ от невыносимого гнета османцев. И вот она
13
перед нами»13.
Действительно, сложные чувства, разнонаправленные мысли. Многослойная пропаганда последних месяцев оказала, видимо, влияние и на болгарских социал-демократов, партии которых официально выступили против войны. Добавим, что в манифесте об объявлении войны Турции царь Фердинанд заявил о ее цели так: «возвращение человеческих прав христианскому населению Турции», а поводом к ней назвал
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912—1913 гг. <**> 295
резню болгарского населения турками в Штипе и Кочани14. При этом, конечно, ни словом не обмолвился, что гибели десятков македонских болгар предшествовали провокационные теракты ВМОРО против турецкой администрации (как часто об этом поводе умалчивали и умалчивают болгарские историографы). А населению преподносилось только само событие: турки порезали болгар в Македонии. Если некоторые болгары и догадывались, что это дело рук ВМОРО, то кто же будет выступать против националистической и террористической организации!
Какое бы разнообразие мыслей не посещало Коларова, но на войне он уже ее человек. Приходится признать, пишет он, что «сегодня нет ничего другого, кроме произвола военного начальства, не отвечающего ни перед кем». Как и любого человека, его волнует «неизвестное будущее», какой сложится его военная судьба; волнуют мысли «о себе, о семье, стране, общественной деятельности, идеалах. Реакцию мобилизованных воинов на пришедшее в ночи известие «Война объявлена!», Коларов описал так: «Все повскакали с коек, стали поздравлять друг друга. И вот я — маленький винтик огромного военного аппарата, и я уже двигаюсь как деталь этой машины. У меня уже нет своих мыслей, своих чувств, я думаю и чувствую логикой и чувствами войны; неиспытанное чувство торжественности охватывает меня и наполняет силой, куражом. Я уже не думаю о прошлом, о жизни, о себе. Война как большая черная точка в пространстве, привлекающая неизвестностью,
становится средоточием всего моего духовного мира»15.
* * *
Какими были первые сообщения Троцкого из воюющей Болгарии? Чем он интересовался? А тем же, что и в Сербии: в чем состоят политические цели войны, каково действительное настроение народа. И спрашивал об этом «сегодняшних, вчерашних и завтрашних министров» обеих стран — знание предыстории Балканской войны, и не только ее, позволяло ему хорошо ориентироваться во внутренней жизни балканских стран. Ответ был примерно один и тот же: улучшение участи
296 Р.П. Гришина
наших христианских братьев в Турции. Очевидно, что назвать такой ответ более чем общим и расплывчатым нельзя. И Троцкий допытывался: в какой форме? — создание Великой Сербии и Сан-Стефанской Болгарии, автономия для освобожденных провинций или только административные реформы?
То ли по соображениям дипломатическим, то ли по неуверенности политической, или по неумению / нежеланию брать на себя ответственность, полной ясности журналист не получал. Для себя же уяснил — «политическим объектом войны являются Македония и Старая Сербия»16. И отмечал общее, глубинное настроение союзников, выражавшееся в «явной или замаскированной надежде на поддержку России»17, причем в сочетании с удивительной самоуверенностью, «шапкозакидательством» и со стороны сербов, и со стороны болгар18. Хотя еще в сентябре 1912 г. русский министр иностранных дел С. Д. Сазонов усиленно втолковывал болгарам, что Россия не хочет этой войны и не сможет, и не будет оказывать никакой помощи, даже в случае, если болгары будут испытывать неудачи. О позиции России был извещен и царь Фердинанд, во всяком случае, переписка министров иностранных дел двух стран по этому поводу обнаруживается в его тайном архиве19. Но важные предупреждения не принимались всерьез.
Боевой кураж не покидал того и другого союзника на всем протяжении войны. Троцкий отмечает особенно высокий градус их самоуверенности после первых больших успехов осенью 1912 г., что вообще-то объяснимо. Но в мае-июне 1913 г., когда отношения между союзниками подходили к стадии враждебных, необоснованный кураж становился уже опасным. Он заслонял реальность, лишал его носителей возможности трезво мыслить, требовал не бояться и идти «на рожон». Анализируя это обстоятельство, Троцкий делал вывод: чудовищное самомнение питалось из двух источников — одержанными победами и режимом солдатской цензуры, обработкой общественного мнения. В Болгарии, население которой одной своей частью — на стороне союзников, другой — на стороне турок, это делалось «соединенными силами штаба, цензуры и прессы». Газеты, и только определенные, выходили в половинном
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912—1913 гг. <**> 297
размере, и их содержание было лишь вариациями на темы Генерального штаба. Противники же войны, продолжал свою мысль Троцкий, были «приведены к полному молчанию»20.
Особенно негодует Троцкий, характеризуя софийские газеты как «подобострастное эхо военной диктатуры»: они писали только то, что было угодно штабу, перевирали «фактическую информацию». Например, о якобы огромных трофеях, взятых болгарами в результате победы при Лозенграде. Это полное бесстыдство, возмущался Троцкий, «сообщенный прессой каталог захваченных в плен турок и вооружения — совершенно чудовищный», весь этот перечень «высосан из собственных неопрятных пальцев»21.
В Болгарии, как и в Сербии, политический журналист пытается выяснить вопрос: «Хочет ли население войны? Верны ли сообщения о боевом настроении?». Уже в первых сообщениях из Софии он пишет, что было бы ошибкой думать, что война искусственно вызвана сверху. И добавляет: «Инициатива сверху нашла известные встречные настроения снизу»22. Несколько позже он углубляет свое представление. В «Одесских новостях» от 19 октября, например, разъясняет, что Балканская война «имеет под собой глубокие причины»: Сербия нуждается в свободном выходе к морю, а создание условий нормальной жизни в Македонии — элементарная потребность для устойчивого и спокойного развития Болгарии. «На этой почве, — заключает Троцкий, — сложились боевые настроения не только в среде политических верхов, но и в широких народных массах, насколько они успели открыться моему наблюдению. Так, несмотря на то, что социалистические партии Сербии и Болгарии решительно протестовали против войны, мне приходилось встречать довольно много социалистов, захваченных общим национально-патриотическим движением. Вчера я видел здесь в больнице первую группу болгарских раненых и говорил с ними: они, несомненно, охвачены национальным воодушевлением, с гордостью говорят о наступательном движении болгарской армии, о предстоящем освобождении братьев, — и это не солдаты, взятые из казармы, а резервисты, т. е. доподлинные болгарские мужики»23.
298 Р.П. Гришина
Коларов, проделавший с полком пеший 500-километровый путь до Салоник, описывал в своих заметках, как местное население, а затем и сама армия, использовали войну. В этих материалах — картины разграбляемых сел, покинутых бежавшими турками: в домах все перевернуто вверх дном, разбросана одежда, взломаны амбары, вокруг кучи продуктов — брынзы, масла, зерна, повсюду куриные пух и перья, валяются отрезанные головы овец. Взирая на это безобразие, Коларов не стремится огульно защищать пресловутого «македонского раба», но вынужден признать: «Характерно, что первым проявлением свободы для порабощенного болгарина является возможность пограбить»24.
К использованию брошенного турками имущества присоединяются и армии союзников: солдатам приходится самоснабжаться. «С тех пор, как мы вступили на турецкую территорию, мы питаемся исключительно турецким скотом, бродящим вокруг», — записывает Коларов. «И сербская тактика такая же: La guerre nourrit la guerre*. ... За каждым полком, каждым отрядом, каждой ротой идут целые стада»25. Мяса столько, что на него уже глаза не смотрят, а вот хлеба — главного продукта для солдата-крестьянина — не хватает или нет вообще.
«Я понимаю голодных и нуждающихся солдат, ищущих еду и берущих ее, — размышляет Коларов. — Однако, разрушать, сжигать без необходимости, только из инстинкта разрушения и мести — этого не следует допускать в регулярной армии. Но такие пожелания суетны и пусты, как и мои усилия ограничить бессмысленные разрушения», война — это всегда варварство. Нынешняя война начиналась, чтобы поднять культуру края, «но не бывает культурной войны . И вот все пространство вокруг нас — дымящееся пепелище»26.
Троцкий, в свою очередь, описывая трагедию этих мест, использует широкие мазки, показывает, как волнами, одна за другой, накатывали сюда грабители и разрушители: «Ведь по этим местам прошел страшный смерч, который снес, сломал, исковеркал, испепелил все, что было создано трудом человека, исковеркал и смял самого человека, смертельно подкосил но-
* Война сама себя кормит (фр.).
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912-1913 гг. <**> 299
вое поколение, вплоть до грудных младенцев, и даже далее, до плода во чреве матери. Турки, убегая, жгли и резали. Местные христиане, где имели перевес, при приближении союзнических армий жгли и резали. Солдаты добивали раненых, поедали и уносили все, что могли. Четники по их пятам грабили, насиловали, поджигали. И, наконец, вместе с армией передвигались «по освобожденной» земле эпидемии тифа и холеры»27.
От глаз политического журналиста, конечно, не могло укрыться плохое обеспечение болгарской армии продовольствием и снаряжением, о чем так подробно писал Коларов. И дело было не только в недостаточной предварительной подготовке, но и в амбициях командиров, заботившихся, прежде всего, о сегодняшних военных успехах. Троцкий пишет конкретно о командующем одной из болгарских армий Радко Дмитриеве, как стремившемся весь поход «приблизить к типу кавалерийской атаки. И совершенно не принимал мер, чтобы установить соответствие между наступлением армии и передвижением обозов». Врачей не хватало, ибо чужестранцев болгары не подпускали к передовым позициям, потому что там было много такого, что приходилось скрывать от чужих глаз28. Троцкий в унисон с Коларовым пишет, что солдатам приходилось самим добывать себе пропитание, что армия часто голодала. Так что оба автора с основанием могли заявить: «В течение девяти месяцев на Балканах действовал принцип, столь широко применявшийся в XVII столетии во время 30-летней войны: "Война сама себя питает". Возведенное в систему мародерство играет никак не меньшую роль, чем интендантская служба»29.
Разгул стихии распространялся и на освобожденные от турецкой власти провинции. Из рассказов очевидцев следовало, что повсеместно мирных крестьян-турок убивали без причины, вещи их разграбляли, женщины и дети умирали от голода. Голод и отсутствие помощи преследовали тысячи турецких беженцев. И к схеме общественной жизни в освобожденной провинции Троцкий добавляет: это еще и революционные четы, выродившиеся в разбойничьи банды, и околийские начальники, выполнявшие роль патронов громил. «Попадая в эту атмосферу, - писал он в «Киевской мысли» от 30 ноября
300 Р.П. Гришина
1912 г., - новые администраторы далеко не всегда проявляют катоновские доблести*». Пределы произвола слишком не ограничены, возможность быстрой наживы слишком заманчива30. И далее: «У меня в записной книжке значится ряд фамилий сербских администраторов и офицеров, которые посылали своим семьям из Старой Сербии богатые подарки: золото, серебро, шелка и пр., — иные целыми сундуками».
Картина моральной катастрофы неполна без упоминания о приказе Радко Дмитриева, распорядившегося «освобождаться от груза», если обозы с раненными и пленными турками затрудняют движение войск. Приказе, вызывавшем возмущение и у части болгарских солдат. А Троцкий констатировал: идут два «ненормальных» процесса — «сухая стрельба пачками» по пленным и ограбление мирного населения покоренных провинций. По поводу «этого зверского, антигуманного приказа» и ссылаясь на рассказы раненых о том, что болгарским солдатам приказывали прикалывать и прирезывать раненных турок на поле боя, Троцкий вступает в полемическую переписку с действовавшим болгарским министром финансов Тодоровым. Радко Дмитриев, напоминал он, — «это не только "ответственное", но и популярнейшее в болгарской армии лицо. Не трудно понять, какой ужасающий отголосок должен был найти в армии его каннибальский приказ»31.
Тема ожидания балканцами помощи со стороны России не оставляла Троцкого. 14 октября 1912 г. «Киевская мысль» публикует его размышления, далеко выходящие за границы собственно Балкан. Троцкий пишет, что большинство балканских политических деятелей хочет, «чтобы Россия помогла — вооруженной рукою помогла — балканским народам устроиться на Балканах так, как эти руководящие политики считают наилучшим. Эта надежда или это требование может стать источником величайших ошибок и величайших бедствий».Такая постановка вопроса, продолжает он, превращает балканскую войну в сознательное провоцирование «европейского соразмерения сил», что может означать европейскую войну. И как
* Марк Порций Катон - древнеримский политический деятель (60-е годы до н.э.), считался образцом нравственного совершенства, строгих правил, воинской доблести и гражданственности. В Риме его имя стало нарицательным.
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912—1913 гг. <**> 301
бы мы ни желали успехов балканцам, мы «должны сказать им ясно и честно, как и самим себе: мы не хотим и не можем ставить на карту наше собственное культурное развитие. Бисмарк когда-то сказал, что весь Балканский полуостров не стоит костей одного померанского гренадера». Мы же можем сейчас сказать: если они не видят другого пути устроения своей судьбы, кроме нового европейского вмешательства, результаты которого никто не может предопределить, «тогда их планы поистине не стоят костей одного курского пехотинца»32.
Можно предположить, что именно с учетом роли Петербурга в международной политике и того, сколь значимо русское общественное мнение, особенно для болгар и сербов с их «чудовищно-преувеличенными надеждами» на Россию, Троцкий большое внимание в своих корреспонденциях уделяет анализу российской печати. А она, восторгаясь балканскими победами союзников, не удосуживалась писать всей правды. «Если бы русская пресса не укрывательствовала», а с самого начала забила тревогу, читаем мы в очередной статье Троцкого, «генеральные штабы Болгарии и Сербии, под давлением своей дипломатии, вынуждены были бы ввести некоторые ограничения в свою кровавую работу»33.
Конкретные обвинения он адресует лично кадетскому славянофилу П.Н. Милюкову и его газете «Речь»: «Почему вы молчите о зверствах союзников на всем пути их следования не только над безоружными, пленными и раненными турецкими солдатами, но и над мирным мусульманским населением? Почему об этом молчит ваша красноречивая "Речь"?».
Поводом послужила публичная озабоченность русских славянофилов жестокостью сербов и болгар в отношении друг друга с началом Второй Балканской (Межсоюзнической) войны: как это — славяне убивают славян! 3 июля 1913 г. Троцкий заявил в «Киевской мысли»: жестокости и зверства, которые победоносная солдатчина обрушивала на головы турок и албанцев, «при возмутительном укрывательстве со стороны большей части русской печати, вызывает запоздалое негодование наших славянофилов теперь, когда болгары и сербы применяют те же самые "методы" друг против друга /,../»34.
302 Р.П. Гришина
Это не случайное и не единственное выступление Троцкого с критикой «руководящей» прессы «департаментской России», как он ее называл. Еще в начале 1913 г. Троцкий писал о заговоре молчания «всей нашей патриотической печати» — «Нового времени», умеренной «Русской Москвы», «Русского слова», «Речи», и «эта круговая порука молчания делает всех вас попустителями и моральными соучастниками зверств, которые пятном бесчестья ложатся на всю нашу эпоху»35.
К этой теме Троцкий обращается и в декабре 1913 г., т. е. уже после завершения обеих балканских войн. И подводя их итоги, акцентирует внимание на программных выступлениях российской прессы. В «Киевской мысли» он пишет: «Некоторые русские журналисты настаивали на том, что болгарский народ хотел и требовал войны. Это те, кто о настроениях народа осведомлялся в генеральном штабе, если не в штабах октябристской партии. (...) Это неправда. Народ не хотел войны и не мог ее хотеть. Мужик, у которого забирали скот, провизию, возы и которого отправляли под Одрин; баба, которая оставалась с ребятами в опустелой избе, — они не хотели войны. (...) Но командующие классы оказались не способны найти другой выход из положения, кроме взаимного истребления болгарских и турецких мужиков. И когда война оказалась навязанной народу всей предшествующей политикой балканских правительств и европейской дипломатии, болгарский солдат принял войну, сознательно принял, как единственный выход из невыносимого положения, созданного македонским хаосом, с одной стороны, болгарским милитаризмом, с другой. И эти сознательно принявшие войну мужики и рабочие, грамотные и затронутые школой всеобщего избирательного права, оказались, как показал опыт, хорошим военным материалом. Это они обеспечили победу»36.
Отметим гибкость линии самого Троцкого. Здесь уже нет, как прежде, прямого утверждения: «народ хочет войны», вынесенного из непосредственных контактов с болгарами на первом, счастливом для них, этапе войны, о чем говорилось выше. Здесь уже больше рассуждений о том, что освобождение македонского крестьянства «от феодально-помещичьей
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912—1913 гг. <**> 303
кабалы является необходимым и исторически-прогрессивным делом». Но совсем не безразлично, какими путями это освобождение совершается. А дело это взяли в свои руки те силы, подчеркивает Троцкий, которые имели в виду не интересы македонского крестьянства, а свои корыстные, династическо-завоевательные и буржуазно-хищнические интересы37.
Корректирует некоторые свои взгляды и Коларов. Это происходит, очевидно, уже после окончания войны, но, несомненно, на базе его опыта и наблюдений военного времени. Во время похода он, стремясь понять, как местное население понимает суть войны, вступает в контакт с встречающимися крестьянами. И чаще всего видит, что они забиты, пугливы, боятся оторвать глаза от земли. На фесках их красуются пришитые лоскутки с изображением креста — это знак отличия. В Дойране, пишет Коларов, преимущественно турецком городе, болгарское население особого «патриотизма» (кавычки Коларова) не проявляет и объясняет это для себя тем, что оно было слабо затронуто революционным движением. На вопрос встречному крестьянину: «ты кто?», тот называет себя христианином (а не болгарином!), хотя говорит чисто по-болгарски. Что приводит Коларова к выводу: «В сознании населения нынешняя война — это война креста против полумесяца»38. И значительно позже, готовя к выпуску воспоминания, Коларов напишет: македонские крестьяне использовали войну против беев и пашей, «против остатков помещичьего строя», и именно это было для них самым важным, в то время, как «мы рассматривали македонский вопрос больше с национальной и политической точек зрения», а эту сторону недооценивали39. Это весьма выразительное признание.
В заключение еще об одном сюжете. В «Киевской мысли» от 22 октября 1912 г. Троцкий опубликовал обширный материал о беседе с Христо Матовым, одним из тогда еще авторитетных лидеров ВМОРО. Тот представил российскому журналисту свое видение развития организации, сказав попутно, что «автономия Македонии для массы крестьян — лозунг отвлеченный» и что их интересуют, главным образом, экономические выгоды и защита от бегов и турецкой администрации. На прямой вопрос
304 Р.П. Гришина
Троцкого, к чему стремится организация — к автономии Македонии или к ее соединению с Болгарией, Матов уклонился от ответа, заявив, что в данное время ВМОРО борется в союзе с Сербией и Грецией, и, поэтому, как можно понять, однозначный ответ неправилен. Тем самым, он обозначил весьма ценную, на наш взгляд, деталь в расстановке сил в руководстве организации, где все более явственно обозначался крайне левый уклон, во главе с новыми лидерами. Одним из них был член нового ЦК ВМОРО Александр Тодоров, считавший, что условием участия Болгарии в Балканском союзе может быть только требование автономии Македонии. «Леваки» в организации вскоре вообще стали отрицать необходимость союза с сербами и греками, а затем превратились в наиболее активных сторонников и провокаторов Межсоюзнической войны, закончившейся, как известно, страшным поражением Болгарии.
По поводу же уклончивости Матова Троцкий пишет, что македонский революционер, динамитчик, «показал тут свое другое лицо, лицо дипломата». И далее он размышляет о «соприкосновении» психологии четника с психологией «приспособления к политике дипломатических канцелярий», считая, что македонский случай в этом отношении — не единичный, а скорее выражение уже имеющейся практики. И в пример приводит деятельность молодых карбонариев Дж. Мадзини и Дж. Гарибальди, а затем и Л. Кошута, которые даже в минуты наибольшего успеха не обольщались мыслью, что справятся сами и обращались за помощью извне. Поэтому в посольствах и консульствах они были в «такой же мере своими людьми, как и в горах, среди профессиональных боевиков». И македонские революционеры, «заготовляя адскую машину», уже заранее ориентировались, какое эхо она найдет в европейской прессе и кто из дипломатов «превратит их динамит в новую "македонскую" ноту». «Так выработался этот двойственный тип отчаянного динамитчика и дипломата себе на уме, сочетающего заговорщическую конспирацию с канцелярской тайной», — делает вывод Троцкий40.
Вникая в «македонский вопрос», политический журналист не обошел молчанием «армянский вопрос», причины
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912-1913 гг. <**> 305
возникновения которых были, по его мнению, одними и теми же. Но положение в Македонии — повстанцы после неудачных выступлений могли уходить в Болгарию — он считал более благоприятным, чем в Армении. Даже на русской территории оказавшимся там армянским беженцам приходилось скрываться — «ведь революционеров надо всегда сажать в тюрьму, будь они хоть из Никарагуа или с Филиппин». И в довершение Троцкий весьма нелицеприятно характеризует деятельность дипломатов типа князя Лобанова-Ростовского, дававших «carte blanche Абдулу Гамиду* на истребление армян», и администраторов типа князя Голицына, гноивших в тюрьмах протестовавших против гамидовского режима41.
После подробного рассмотрения «армянского вопроса», экономического и политического положения этого «инородческого» в Турции населения, Троцкий считает возможным заметить, что если македонский вопрос довел до войны, «чтобы получить окончательное разрешение», то и армянский вопрос становится в порядок дня. Троцкий возвращается к постановлениям Берлинского конгресса 1878 г., в которых были обещаны реформы не только Македонии — статьей 23-й, но и Армении — статьей 61-й. Но если в отношении Македонии имело место хоть какое-то «шевеление», приведшее к Ревель-скому соглашению, то даже при согласии Турции принять «меморандум» 1895 г., врученный представителями России, Англии и Франции, дело с места не только не сдвинулось, но стало еще хуже.
Журналиста интересовали бойцы армянской добровольческой роты, вошедшей в состав македонского легиона, который «прославился своими жестокостями». Их было 230 человек — «люди другой нации, которые собрались под болгарское военное знамя — сражаться за чужую свободу, но против общего врага». Здесь были старые армянские боевики, обжившиеся в Софии и обзаведшиеся небольшим бизнесом, но теперь побросавшие все для участия в войне, был приехавший из Лондона и уже еле говорящий по-армянски служащий, были приказчики, учителя, много рабочих. Душой отряда являлся
* Тогдашний султан Турции.
306 Р.П. Гришина
46-летний Андраник, прошедший большой революционный путь и ставший героем песни и легенды. После многих перипетий он обосновался в Софии, здесь сблизился с македонскими революционерами. Объясняя свое участие в походе, он заявлял: «Я не националист, я признаю только одну нацию, нацию угнетенных»42. И вот отряд построился и с песней и цветами отправился в путь. «Такова маленькая глава чистой романтики в страшной книге балканских событий», — заканчивает Троцкий лирическую часть своего повествования. И начиналась она именно в такой тональности: «То дуновение идеализма, которое чувствовалось в настроении болгарских народных масс в первую эпоху войны, наиболее яркое свое выражение нашло в армянском отряде». Это была середина октября 1912 г.
А в конце ноября 1912 г. Троцкий разговаривал с ранеными из армянского отряда. Один из них признался: «Тяжело было в походе, очень тяжело. Знали, что не на свадьбу идем, однако, такого не ждали». И тяжелее всего было именно во время переходов, а не в сражении43: дважды — говорили они — приходилось переходить вброд реку, вода по грудь, как лед холодная, обсушиться нельзя было, шли форсированным маршем. Голодали без хлеба. Как перешли границу не ели соли, пока сюда не вернулись. От этого сильно болели животами44.
О плохой организации передвижения армии писал и Коларов. Из-за неумения командиров ориентироваться в тумане пехоте приходилось ходить кругами, и это ведь не по ровной, а по гористой местности. Солдат гоняли по непроходимым болотам под тем предлогом, что «турецкое царство легко не взять». Если бы народ знал, считал Коларов, как используют его выносливость, как преступно расходуют его силы, «он просто перестал бы идти. При этом бой мы вели только один, а прошли 500 км»45.
Плохая подготовка к судьбоносному столкновению с Османской империей была отражением той слабости всей политической системы Болгарии, которую столь явно увидел Троцкий. Особенно четко это проявилось на последних аккордах войны, когда она переросла в Межсоюзническую. Конечно, не одна Болгария имеет вину за ее развязывание, нагнетание об-
Военные корреспонденты Васил Коларов и Лев Троцкий о Балканских войнах 1912—1913 гг. <**> 307
становки и раздражения между союзниками началось фактически с первых дней войны. Вызовы и провокации шли со всех сторон. Но в июне 1913 г. голову потеряло именно болгарское руководство. И потому совсем не патетически, а с прискорбием отправляет Троцкий в его адрес такие строки: «И если болгарская катастрофа кажется непостижимой, то исключительно под углом вопроса: как же этого всего не предвидели в Софии? Почему там до самого последнего момента третировали Сербию и Грецию, как ничтожные величины, и в то же время в ответ на румынские домогательства бесцеремонно поворачивали спину политикам из Бухареста? Зачем, наконец, дразнили Турцию, сохраняя свои оккупационные отряды в тех областях, которые по условиям мира должны были отойти обратно к османам? На что надеялись Фердинанд, Гешов и Данев?»46 *.
В. Коларов и Л. Троцкий, каждый в меру своего журналистского таланта и высоты обозрения, сумели создать интересную и объемную картину Балканской войны 1912—1913 гг., смысл которой они видели в борьбе за экономическое и национально-культурное самоопределение балканских народов. Понятно, что в настоящий обзор смогла войти только малая часть их журналистского наследия. Оно, как мне кажется, еще должно найти своего заинтересованного исследователя. И, в частности, касательно «своекорыстной работы» европейской дипломатии, которая перекраивала Балканы с таким расчетом, чтобы их отдельные, искусственно обособленные части взаимной борьбой нейтрализовали и парализовали друг друга.
Примечания
1 Коларов В. Победи и поражения. Дневник. Предисловие А. Векова. София, 2001.
2 Коларов В. Спомени. София, 1968. С. 252.
3 Коларов В. Победи и поражения. С. 27.
4 Там же. С. 28.
5 Там же. С. 34-35.
6 Там же. С. 32.
7 Троцкий Л. Перед историческим рубежом. Балканы и Балканская война. СПб, 2011. С. 48.
8 Там же. С. 107.
* Гешов Иван Евстратиев - премьер-министр болгарского правительства (март 1911 - май
1913); Данев Стоян - премьер-министр болгарского правительства (май - июль 1913).
Там же. С. 105.
9
10 Там же. С. 88.
11 Коларов В. Победи и поражения. С. 27.
12 Там же. С. 29-30.
13 Там же. С. 44.
14 Държавен вестник. 5 октомври 1912 г.
15 Коларов В. Победи и поражения. С. 36.
16 Троцкий Л. Перед историческим рубежом. С. 115.
17 Там же. С. 110.
18 Там же. С. 55.
19 Из тайния архив на Фердинанд I. София, 2001. С. 100-101.
20 Троцкий Л., Кабакчиев Х. Очерки политической Болгарии. Москва-Петроград,
1923. С. 100. Там же. С. 60.
21
22 Там же. С. 57.
23 Троцкий Л. Перед историческим рубежом. С. 112.
24 Коларов В. Победи и поражения. С. 47.
25 Там же. С. 96.
26 Там же. С. 101-102.
27 Троцкий Л. Перед историческим рубежом. С. 241.
28 Троцкий Л., Кабакчиев Х. Очерки политической Болгарии. С. 81.
29 Троцкий Л. Перед историческим рубежом. С. 242.
30 Там же. С. 200.
31 Там же. С. 212.
32 Там же. С. 109.
33 Там же. С. 213.
34 Там же. С. 243.
35 Там же. С. 208.
36 Там же. С. 189.
37 Там же. С. 238.
38 Коларов В. Победи и поражения. С. 111.
39 Там же. С. 138.
40 Троцкий Л. Перед историческим рубежом. С. 170-171.
41 Там же. С. 172.
42 Там же. С. 181.
43 Там же. С. 183.
44 Там же. С. 184.
45 Коларов В. Победи и поражения. С. 122.
46 Троцкий Л. Перед историческим рубежом. С. 108-109.
