CC BY
216
УДК 359:947.08 ББК 68.53 (2) 5-1
ВОЕННАЯ ПРОПАГАНДА В ПЕРИОД РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ В 1904-1905 гг.
Ливенцев Дмитрий Вячеславович,
доктор исторических наук, профессор
Воронежский аграрный государственный
университет
(г. Воронеж)
Аннотация. Статья рассматривает организацию военной пропаганды в период Русско-японской войны 1904 - 1905 гг.
Кроме того, уделяется внимание истории Российского Императорского флота. Ключевые слова: русский флот, пропаганда, Морской сборник.
MILITARY PROPAGANDA IN THE PERIOD OF THE RUSSIAN-JAPANESE WAR IN
1904-1905
Liventsev D. V., doctor of historical
sciences, professor
(Voronezh)
Abstract. The article considers the organization of the military propaganda in the period of the Russian-Japanese war of1904 - 1905.
In addition, attention is paid to the history of the Russian Imperial Navy. Key words: the Russian fleet, propaganda, the Sea collection.
Русско-японская война 1904 - 1905 гг. вызвала усиленный наплыв журналистов на театр военных действий как в русскую, так и в японскую армии. При маньчжурских армиях России пребывало 102 русских и 38 иностранных корреспондентов. В числе 102 русских было: офицеров действительной службы - 46, гражданских чинов - 4, врачей - 1, студент-медик - 1, студентов-переводчиков - 2, сестра милосердия - 1, лиц разных званий - 47. Среди иностранных военных корреспондентов присуствовали: англичан - 11, французов - 9, американцев - 9, германцев -4, австрийцев - 4, датчан - 2, итальянцев - 1 и греков - 1 [2].
Корпус военных корреспондентов представляли известные писатели Н.Г. Гарин-Михайловский («Русское слово»),
В.И. Немирович-Данченко («Русское слово»), Ю.Л. Елец («Новое время»), В.Л. Кинг-Дедлов («Новое время»). Официальным военным корреспондентом «Правительственного вестника» быш подполковник В.А. Апушкин, корреспондировавший также и в «Jornal de St.-Petersburg». Во вторую половину кампании корреспондентом «Правительственного вестника» стал подполковник Генерального Штаба С. Добровольский, а от «Русского инвалида», с разрешения военного министра, командировали есаула лейб-гвардии атаманского полка П.Н. Краскова и сотрудника Главного Штаба К.К. Агафонова [3].
Необходимо выщелить и своевременную информацию, поставляемую с театра боевых действий Санкт-Петербургским телеграфным агентством (СПГА).
25
Так, адмирал З.П. Рожественский как начальник Главного Морского писал директору агентства: «Милостивый государь, господин директор! Вице-адмирал Макаров просит посылать ему Ваши телеграммы «А».
Покорно прошу телеграфировать Вашему корреспонденту в Порт-Артур, чтобы переговорил с самим адмиралом и уведомил Вас, какие известия желает он получать по телеграфу.
Передавать по телеграфу из Петербурга в Порт-Артур все, что печатается в Ваших листках, было бы совершенно немыслимо.
Значит, печатные листки пойдут почтой, а выдержки, которые адмирал Макаров укажет Вашему корреспонденту, надо будет телеграфировать» [3].
Вообще СПГА пользовалось у командования русского флота серьезным уважением, что показывает желание иметь корреспондента СПГА в составе 2-ой Тихоокеанской эскадры. Командующий эскадрой З.П. Рожественский уведомлял директора СПГА: «.. .На письмо от 29 июля с.г. № 2436 имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что я разрешаю состоящему при моем Штабе статскому советнику Б.П. Шатохину быть официальным корреспондентом Санкт-Петербургского телеграфного агентства - разрешается при полном подчинении г. Шатохина законоположениям, существующим на военных судах, - относительно доставления сведений для печати».
Однако Б.П. Шатохин перед отправкой эскадры заболел, и по предложению её командования он был заменен капитаном 2-го ранга В.И. Семёновым, который, находясь на борту эскадренного броненосца «Князь Суворов», готовил новости для СПГА.
Кстати, все сообщения агентства несли в ходе Русско-японской войны 1904 - 1905 гг. объективную информацию и подписывались: «Директор СПГА действительный статский советник П. Миллер» [3].
Многие русские военные корреспонденты издали свои книги после Русско-японской войны 1904 - 1905гг.: В.А. Апушкин «Куропаткин. Из воспоминаний о русско-японской войне» (СПб., 1906 и 1907.), «Мищенко. Из воспоминаний о русско-японской войне» (СПб., 1908.), «Русско-японская война 1904 - 1905гг.» (М., 1911.); В.Ф. Новицкий «Февральские дни под Мукденом» (СПб., 1907); П.Н. Краснов «год войны» (СПб., 1905 и 1906); Е.К. Ножин «Правда о Порт-Артуре» (СПб., 1906 и 1907.); С.А. Голуза-ков «на полях Маньчжурии и в России после войны» (СПб., 1906.); И.К. Шаховский «Жёлтая туча» (СПб., 1905); В.Д. Козлов «В тылу у японцев. Набег партизанского отряда на Корею» (СПб., 1904.); А.И. Писвицкий (Долинский) «На войне» (Полтава, 1910); Н.Э. Гейнце «В действующей армии, письма военного корреспондента» (СПб., 1904); Н.И. Верёвкин «Странички из дневника. Очерки из освобожденного Порт-Артура» (СПб., 1905.).
Целый ряд книг, впоследствии переведенных на русский язык, написали и иностранные военные корреспонденты: Л. Нодо «Они не знали» (М., 1905.), Л. Рэнули «10 месяцев на русско-японской войне» (Спб., 1908.).
Среди работ иностранных авторов своей негативной военной пропагандой по отношению к русской армии выделяется издание 1913г. «Куропаткин и его помощники» принадлежащее перу постоянно находившегося на театре боевык действий офицера германского Генерального Штаба барона фон Петтау. Пробывший в период войны в рядах русской армии, автор полностью дискредитирует её офицерский корпус. Он утверждает, что русские офицеры профессионально неподготовлены, ленивы, инертны, пьяницы, лживы и глупы. Причём, по мнению фон Петтау, все перечисленные негативные качества содержаться у русских в крови. Позднее исследователи истории Русско-японской войны 1904 - 1905 гг. высказывали вполне аргументированное мнение о том, что данная пропагандистская работа увидела свет по заданию германского Генерального штаба в рамках подготовки к Первой мировой войне [9].
В то же время в Японии свирепствовала жесткая цензура. Например, редактор-издатель газеты «Japan Chronicle» был приговорён судом к уплате штрафа 25 иен за оглашение следующих сведений, относящихся к флоту и признаваемых секретными: «Хотя в общем стрельба русских из орудий во время морского боя была плоха, несколько снарядов попало в японские суда, причинив значительные разрушения. Одним выстрелом была снесена мачта на «Миказе» (японский флагманский броненосец, авт.), и снарядом крупного калибра была поражена наблюдательная башня. Было убито несколько человек и на палубе произошёл пожар, вскоре однако потушенный. .. .На «Фуджи» снаряд попал в башню 12-дюймового орудия во время заряжения последнего. Снаряд ударился в японский снаряд, вследствие чего последний взорвался, перебив и переранив почти всю орудийную прислугу. .Боцману Сакаи на «Миказе» осколок снаряда попал в бедро, но удар пришёлся по ножу у него в кармане, и, хотя нож был разбит вдребезги, боцман не пострадал. Теперь нож является очень драгоценным воспоминанием» [3].
Зарубежные газеты называли тотальную японскую военную цензуру термином «игра в прятки». Достаточно привести сведения о том, что когда 15 мая 1904г. погибли 3 крупных японских корабля - эскадренные броненосцы «Хацусе» и «Яшима» вместе с крейсером «Иошико», японское командование в официальной печати предпочло скрыть более половины потерь среди их экипажей. Дело в том, что 17 мая утонул ещё и японский истребитель «Ака-цуже», а 18 мая к нему добавилась канонерская лодка «Ошима». Потерю 5 кораблей за 3 дня японская военная пропаганда сочла слишком тяжёлым известием для подданных микадо.
Надо отметить, что дезинформация была эффективным оружием японской военной пропаганды. Даже автор исследования о Русско-японской войне 1904 - 1905 гг. в труде «Записная книжка штабного офицера» генерал Ян Гамильтон, занимавший пост представителя английских вооружённых сил при штабе 1-й армии Куроки, неоднократно специально вводился своими восточными коллегами в заблуждение. Так, он сообщил своему начальству
26
«достоверные» сведения о количестве русских войск на Дальнем Востоке, составляющем 200 тысяч человек и о сокрушительном поражении российского флота в Жёлтом море 10 августа 1904 г. [4].
Кроме того, японская военная пропаганда всячески рекламировала желание «страны восходящего Солнца» войти в семью цивилизованных народов. В официальных сообщениях японской Главной Квартиры постоянно встречались фразы: «... Тела убитых русских войнов погребены со всеми почестями», «Русские офицеры преданы земле с отданием особых почестей».
Среди русских морских офицеров, не пожелавших расстаться со своей командой и добровольно отправившихся в плен, был и будущий контр-адмирал Б.И. Дудоров. Он вспоминает тяжелый пеший переход колонны военнопленных от Порт-Артура до Дальнего и удивительный случай во время привала. «Приближалась полночь, - пишет он. -Кажется, никто из нас не вспомнил, что это был канун Нового года по старому стилю. Вдруг из темноты ночи раздался шум подъезжающих повозок и вышедший в свет костров с фонарем японский переводчик на ломаном русском языке спросил: «Где здеся русские морские офицеры?». Мы откликнулись. «Японские морские офицеры поздравляют русских морских офицеров с их Новым годом и прислали им подарки», низко кланяясь, торжественно объявил он. Удивленные, мы обступили повозки. Обе они были наполнены небольшими бутылочками. Виски, коньяк, всевозможные европейские крепкие напитки быстро разошлись по рукам. Кто-то из старших передал через доставившего их переводчика нашу благодарность за внимание и подарки, и повозки скрылись в темноте... Вино согревало прозябшие тела, но еще теплее стало в наших сердцах. Друзьями, подумавшими о нас, оказались те самые враги, с которыми не на жизнь, а на смерть только что боролись мы весь прошедший год» [8], - так закончил моряк свой необычный рассказ.
Вообще противник в ходе войны был в намного более сложной ситуации для организации пропаганды. С одной стороны, Япония представляла заявивший о себе азиатский мир, с другой стороны, нельзя было портить отношения с западными державами, поддерживавшими финансами японскую агрессию на протяжении всей кампании. Кстати, Англия и США прощали Японии звучавшие в её выступлениях мотивы противостояния «жёлтой» и «белой» расы. Внешняя политика западных держав самым радикальным образом влияла на общественное мнение. Например, «Нью-Йорк геральд» после окончания Русско-японской войны не без удивления признавал: «В начале войны симпатии американцев тяготели, бесспорно, к Японии. Благодаря этому даже вероломное нападение японцев на русский флот до объявления войны не вызвало среди американского населения негодования, которое разразилось бы при других условиях» [6]. Достаточно привести факт, что в некоторых Штатах в США были собраны сотни тысяч долларов на строительство броненосцев для флота микадо [5].
В сложившихся условиях для японской военной пропаганды был популярен образ молодой, цивилизованной,
практически европейской Японии, вступившей в единоборство с дряхлеющей, варварской, азиатской Россией. Конечно, положительным моментом в выбранном образе для русской стороны было неукоснительное выполнение всех конвенций по военнопленным в течение всей кампании. Если вспомнить Вторую мировую войну, то японцы, уже не нуждавшиеся в одобрении западных держав, вели себя по отношению к пленным с азиатской жестокостью. Естественно, нельзя сбрасывать со счетов и изначальное расположение к Японии прессы её заокеанских покровителей - Англии и США.
Русская военная пропаганда в период Русско-японской войны 1904 - 1905 гг. столкнулась тоже с целым рядом проблем. Прежде всего, в Европейской России явно не разбирались в стратегической обстановке на Дальнем Востоке, к тому же так называемая «русская общественность», утверждая, что «война не встретит сочувствия в широких кругах населения», оказывала упорное давление на правительство, призывая «не бряцать оружием», чтобы не давать японцам повода объявить нам войну.
Что же произошло? Почему Россия оказалась непод-готовлена к войне? И какую роль сыграли здесь психологические факторы, в частности, формирование образа врага?
Безусловно, особое место в этом процессе занимал «изначальный», сформированный еще в мирной жизни стереотип восприятия Японии и японцев как противника, представлявшего этнически, культурно, религиозно чуждую, «иную» цивилизацию. Нужно учитывать, что эти стереотипы формировались у определенного субъекта восприятия, а именно: у людей, принадлежавших к специфической российской цивилизации, преимущественно восточных европейцев-славян, православных по вероисповеданию и культуре. Эти штампы восприятия сводились в основном к нескольким обобщенным представлениям о японцах как «азиатах», язычниках, а значит, не просто «других», но еще и отсталых, «дикарях», варварах.
Не случайно все эти негативные штампы, во время войны многократно усиленные естественной враждебностью по отношению к противнику, к тому же вероломно напавшему (как «азиаты»!), находили отражение как в публично выражаемых, так и в частных оценках в пренебрежительной и даже оскорбительной форме. Причем оценки эти делались людьми самого разного общественного положения и культурного уровня и нашли отражение в политических документах, в письмах, дневниках, воспоминаниях, художественной литературе и даже в фольклоре.
Как к «макакам», относился к японцам и сам император Николай II, ненависть которого была вызвана, в частности, тем, что, еще будучи наследником престола, он посетил Японию, где подвергся нападению фанатика и был ранен мечом в голову. Как к «макакам», относилось к ним и следовавшее за императором «высшее общество», и генералитет, и офицерство, и даже солдатская масса. Естественно, армия заимствовала это отношение у «гражданского» общества.
В «высшем обществе» на восприятие японцев оказывала влияние еще и принадлежность к основным политическим группировкам. Их было две. Одна из них, заинтересованная в колониальной экспансии России в Корею и Маньчжурию и, соответственно, в выведении из игры основного конкурента, которым была Япония, выступала за решительные «инициативные» действия, за агрессивный курс на Дальнем Востоке. Эта группировка получила название «безобразовской клики» (по имени члена особого комитета по делам Дальнего Востока А.М. Безобразо-ва). В ее состав входили лица весьма влиятельные: великий князь Александр Михайлович, контр-адмирал А.М. Абаза, М.В. Родзянко, И.И. Воронцов, В.К. Плеве и др.
К противоположной группировке принадлежал генерал А.Н. Куропаткин. В начале осени 1903 г. он посетил Страну восходящего солнца, после чего уверял всех в неподготовленности японцев к войне, при этом их вооруженные силы недооценивались до такой степени, что вступление Японии в борьбу с «русским колоссом» считалось невероятным.
Что же в это время происходило в тылу, в «гражданском» обществе? Несомненно, что неудачи русской армии, сведения о мужестве солдат неприятеля и его военных успехах на фоне очевидной бездарности собственных полководцев, заставили русское общество уважительнее относиться к противнику. Естественно, на это отношение на-ложились чувства горечи от поражений русских войск, которые неоднократно проявляли массовый героизм и стойкость, а также стыд за позорные провалы операций, допущенные командованием. Безусловно, все это отразилось на общем умонастроении российского общества. Существовавшая в нем уверенность в непобедимости русского оружия была жестоким образом обманута. Разочарование и горечь оказались еще сильнее от того, что поражение было нанесено маленькой и «отсталой» азиатской страной. Причем, наряду с геройством, русская армия узнала и позор, последовавший от некомпетентности военачальников, а иногда и прямого предательства. Вот как вспоминает эту атмосферу С.Е. Трубецкой, бывший в 1905 г. четырнадцатилетним мальчиком: «Еще куда тяжелее, чем поражения, переживались мною ... сдача Порт-Артура и эскадры адмирала Небогатова. Душевные раны от военных поражений в конце концов затягиваются и заживают; память о геройстве и позоре навсегда остается живой: она возвышает душу или невыносимо жжет ее...»
Сложнее этот процесс протекал в русском тылу, куда информация поступала с запозданием и искажением, как правило, преображенная средствами пропаганды, преломленная в слухах и домыслах, и т.д. В результате идеологический (и культурологический) «фильтр» здесь не только действовал сильнее, чем на фронте, но зачастую оказывался определяющим.
Восприятие других народов и стран всегда находит отражение в массовой культуре. Одним из ее проявлений является песенное творчество и бытование песни в народной среде. В этой связи стоит, пожалуй, отметить три песни, весьма популярные или, по крайней мере, широко известные вплоть до настоящего времени. Все они возникли по следам исторических событий, драматичных для народ-
ного сознания, и вполне выразили его состояние. Именно поэтому они и сохранились в исторической и культурной памяти народа. Первая песня - «Варяг», посвященная подвигу русских моряков в Русско-японской войне. В ней отражены не только драматические моменты боя, но и отношение к врагу, причем, с явным намеком на его расовую принадлежность:
«Из пристани верной мы в битву идем,
Навстречу грозящей нам смерти,
За родину в море открытом умрем,
Где ждут желтолицые черти!»
В свою очередь, русская военная пропаганда была проникнута настроениями бодрого русского духа, который, бесспорно, в скором будущем одержит полную победу над коварным, но слабосильным врагом. Достаточно почитать надписи на лубковой живописи периода Русско-японской войны 1904 - 1905 гг.: «Русский богатырь на Востоке и желтые карлики», «Русский матрос отрубил японцу нос», «Не лезь к Порт-Артуру береги свою шкуру» и т.п. В лубках того времени японцы именовались исключительно «косоглазыми вояками», «желтолицыми врагами», «желтыми макаками». Одновременно в газетной пропаганде и брошюрах для обывателей использовались такие их описания, как «жизнь ставят ни во что», «налитые кровью глаза, оскаленные зубы, хмельное выражение лица», «характерные черты японской природы - отсутствие великодушия и душевной психической выдержки», «японец тщедушный, низкорослый и всё время кланяется».
По меткому выражению российского историка Т.А. Филипповой, «.шок от внезапного начала боевых действий на Дальнем Востоке травмировал русское общество и потребовал срочной психологической помощи» [10].
Олицетворением такой помощи стали сатирическая печать, знаменитые лубки и выражаемая через них идея превосходства России над «жёлтой расой», крестьянское бодрячество, которое шло в разрез с предостережениями таких опытных мастеров связей с общественностью, как В.И. Немирович-Данченко. Спустя семь лет после Русско-японской войны граф С.Ю. Витте вспоминал: «Если бы не было такого мнения о японцах как о нации апатичной, ничтожной и бессильной, то не втюрились бы мы в эту войну.» [5]
В среде малограмотной и крестьянской России логично было сделать ставку на материалы, визуально вдохновляющие на победу в войне. Подобное решение русское правительство приняло интуитивно, находясь под влиянием укрепившегося к тому времени великодержавного национализма. Приём военной пропаганды состоял не в возвеличивании собственных сил, а в уничижении возможностей врага. В ходе боевых действий эксплуатировались привычные для крестьян и мещан формы разудалого народного лубка. Заведомая недооценка противника, родившегося из довоенного мифического представления о Японии, и расовое пренебрежение к «желтопузым», помноженное на прославление «русского мужичка», стали глав-
28
ными характеристиками русской военной пропаганды тех лет.
Весьма интересную мысль об отношении русской провинции к войне с Японией высказывает в своей недавно защищенной кандидатской диссертации «Информационное обеспечение русско-японской войны в провинции (на материалах Самарской губернии)» историк А.О. Буранок: «Сведения о событиях на Дальнем Востоке жители Самары могли получать из семи местных газет и трех журналов, а также из тех же источников, что и крестьяне: изданий других городов и регионов, различной литературы, листовок, лубков, слухов. Основой информационного обеспечения Русско-японской войны для горожан являлись местные газеты (проправительственные официальные «Самарские губернские ведомости»; либеральные «Самарская газета» и «Самарский курьер»), а также личная информация непосредственных участников военных событий. В «Самарской газете» регулярно печатались списки земляков - убитых, раненых и пропавших без вести на войне с японцами. Внимание к военной теме у самарских обывателей, как и у крестьян, не было постоянным и колебалось в зависимости от новостных сообщений с театра боевых действий; те же, кого война не затрагивала напрямую, скоро потеряли к ней интерес» [1]. Получается, что подавляющее большинство населения имело самые общие представления о событиях, происходивших на дальневосточном театре, и готово было поверить в непобедимый русский дух.
Данный тезис подтверждает и Т.А. Филиппова, поделившаяся в своих исследованиях любопытным наблюдением: «.внешне легкомысленное, «бодряческое» отношение к событиям на Дальнем Востоке было не столько сознательной стратегией, сколько нервозной, неталантливой попыткой компенсировать непопулярность войны в России, амортизировать шок от тяжких для национального чувства поражений, нанесённых «желтолицыми макаками». В итоге авторы стремились ухватить любые известия, внушавшие хоть какой-либо оптимизм, чтобы сразу отразить их на страницах издания» [10].
Отметим, что плакаты первого периода Русско-японской войны 1904 - 1905 гг. демонстрируют настроенность на легкую и скорую победу. Один из любимых лубочных персонажей того времени «Вася Флотский» разговаривает с казаком, раскуривает трубку от падающих японских снарядов и комментирует обстрел Порт-Артура эскадрой японского адмирала Того:
«Эх, япошка, чудак! Ты, воешь, враг, не так: Много выстрелов теряешь, В Порт-Артур не попадаешь!»
Налицо все составляющие русской пропаганды: японцы называются уменьшительным до детского обращением «япошка», с приложением дружески соболезнующего существительного «чудак», после чего, им «большим белым братом», даже и не врагом вовсе (Какие они нам враги? Так, поссорились просто), ненавязчиво объясняется ошибка: «Много выстрелов теряешь».
Ещё один из плакатов, но уже чуть более позднего времени опирался на образ Японии, созданный явно до войны.
«Японец - средь людей колибри -Затеял против нас поход. Хотя все в крошечном калибре: Войска, и ружья, и доход...»
Здесь всё из дешёвых восточных романов: и этнографическое сравнение с колибри, и постоянное упоминание о «мелкотравчатости» японской нации, и память о временах нищей постсёгунской Японии, а далее - даже рассказ о повальном увлечении харакири, явно взятый откуда-то из предвоенных «путевых записок».
Сатира вместе с довольно грубыми и пошлыми (война есть война) издевательствами над японцами использовала довольно поверхностные знания об этой стране. Во многих фельетонах высмеивались семейный быт и общественный уклад японцев, особенно темы, так или иначе связанные с физическим превосходством европейцев над монголоидами, проскальзывали упоминания об истории японцев, их контактах с европейцами и даже о японских празднествах: «Праздник шпионов» - самый торжественный из новейших праздников Японии. В ходе данного праздника каждый японец считает своим долгом объявить какой-нибудь донос на своего родственника или соседа, т.е. довести до сведения властей всё, что ему удалось «выш-пионить» в течение года во время разговоров с близкими людьми. И чем более его донос носит предательский характер, тем большей похвалы заслуживает добровольный шпион.
В юмористическом журнале «Осколки» приводятся выдуманные пропагандистами поговорки на японскую тему:
«На то японец в Азии, чтобы европеец дома не дремал». «Японец правды не скажет, зато хорошо соврёт». «Гейша создана, чтобы плясать, а японец - чтобы воевать». «У каждого японца хитрости на двоих». «Японец в шпионстве - Александр Македонский в войне». «Японцем и акула подавится».
Одновременно на многих плакатах японец предстаёт как мальчишка, не доросший до уровня мирового лидера. Тут можно привести и изображение России как женщины в национальном костюме, вытаскивающей из-за стола с надписью «международное право» низкорослого азиата в военной форме, и японского императора, восседающего на лошади перед обрывом, куда его стараются спихнуть англичанин и американец.
Таким образом, военная пропаганда на фоне мощи русского оружия показывала заблудшего по указке западных держав маленького азиата, изначально не хотевшего воевать против всесильной России.
На Российском Императорском флоте военной пропагандой в ходе Русско-японской войны продолжал заниматься заслуживший уважение у русской общественнос-
ти ещё во второй половине Х1Хв. журнал «Морской сборник» [7] под руководством генерал-майора П.Н. Вербицкого.
Литература:
1. Буранок, А.О. Информационное обеспечение русско-японской войны в провинции (на материалах Самарской губернии): автореф. дис. кандидата исторических наук: 07.00.02 -Отечественная история. - Самара, 2009. - С. 24 - 25.
2. Военная энциклопедия. - СПб., 1913. - Т. 4. - С. 201.
3. Волковский, Н.Л. История информационных войн. - СПб.: Изд. Полигон. - Ч. 1. - 2003. - С. 424 - 425.
4. Гамильтон, Я. Записная книжка штабного офицера. - М., 1940. - С. 110.
5. Куланов, А., Молодяков, В. Россия и Япония: имиджевые войны. - М.: Изд. АСТ, 2007. - С. 95.
6. Павлов, ДБ. Русско-японская война 1904 - 1905 гг. Секретные операции на суше и на море. - М.: Изд. Материк. -
2004. - С. 331.
7. Российский Государственный архив Военно-Морской Флот (РГА ВМФ). Ф. 431. Оп. 1. Д. 310. Л. 27.
8. Сенявская, Е.С. Противники России в войнах XX века: Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. -М., 2006. - С. 32 - 33.
9. Сорокин, А.И. Русско-японская война. - М., 1956. - С. 365.
10. Филиппова Т.А. Странный враг и добрый микадо // Родина. -
2005. - № 10. - С. 61.
30
Типы наших женщин
Лубок. Завтрак казака
Лубок. Боевая песенка донцов
31
Картина японского художника
Гибель Японснагв крейсера „Читозо" ао время ночной атаки Портъ Артура съ 2{ на '¿I лнварн 1904 г.
