CC BY
52
СТАТЬИ
УДК 94(495).02
МЕДОВИЧЕВ А.Е * ВОЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ВИЗАНТИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ VII-IX вв.: ДИСКУССИЯ О ФЕМНОЙ СИСТЕМЕ И СТРАТИОТСКОМ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИИ В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ. DOI: 10.31249/rhist/2022.02.03
Аннотация. В статье представлен обзор ряда отечественных и зарубежных исследований, посвященных изучению военного устройства и административной структуры Восточной Римской (Византийской) империи в эпоху существования так называемой «фемной системы». Рассматриваются основные теории происхождения «фемного строя», прослеживается его взаимосвязь с институтом «военных земель» и формированием новой стратегии обороны в условиях глобальной трансформации геополитического положения Империи во второй половине VII - первой половины VIII в.
Ключевые слова: Византийская империя; византийская армия; фемная система; вторая половина VII-IX вв.
MEDOVICHEV A.E. Military organization of the Byzantine Empire in the second half of the VII-IX centuries: Discussion about the «theme system» and stratiotic land ownership in modern historiography.
Abstract. The article presents an overview of domestic and foreign studies devoted to study of military organization and administrative structure of the Eastern Roman (Byzantine) Empire in the era of
* Медовичев Александр Евгеньевич - старший научный сотрудник отдела истории Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН РАН) E-mail: asandz53@yandex.ru
socalled «theme system». The main theories of the origin of the «theme system» are considered, its relationship with the institution of «military lands» and the formation of a new defense strategy in the context of the global transformation of the geopolitical position of the Empire in the second half of the VII - first half of the VIII century is traced.
Keywords: Byzantine Empire; Byzantine army; theme system; the second half of the VII-IX centuries.
Для цитирования: Медовичев А.Е. Военная организация Византийской империи во второй половине VII-XI вв.: дискуссия о фемной системе и стратиотском землевладении в современной историографии. (Статья) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5: История. - Москва : ИНИОН РАН, 2022. - № 2. -С. 48-72. DOI: 10.31249/rhist/2022.02.03
Период второй половины VII-IX вв. в истории Византии отмечен формированием наиболее характерных черт средневекового Византийского государства, среди которых базовое, структурообразующее значение приобрел «фемный строй». Трансформация позднеантичной Восточной Римской империи в средневековую Восточную Римскую империю (как, по мнению ведущего британского византиниста Дж. Хэлдона, предпочтительнее описывать Византию) сопровождалась глубокими сдвигами не только в социальной структуре общества, светской и церковной культуре, но также и в системе управления и организации обороны [9, p. 4].
В геополитическом плане Восточная Римская империя оказалась своего рода бастионом на пути экспансии ислама. Утрата в середине VII в. под натиском арабов богатейших территорий Ближнего Востока означала катастрофическое падение доходов государства, бюджет которого к концу VII столетия составлял, по некоторым оценкам, только 20% от уровня середины VI в. В результате финансовые ресурсы омейядского халифа только за счет поступлений из Египта и Сирии - Палестины не менее, чем в три раза превышали доходы константинопольского василевса [9, p. 29].
Столь огромный диспаритет позволял халифату осуществлять почти ежегодные походы вглубь восточно-римской территории, приводящие большинство провинций Малой Азии в состояние экономической и социальной разрухи. Конечной целью стратегии правителей халифата, несомненно, являлся захват Кон-
стантинополя и ликвидация восточно-римского государства. Провал попыток решить эту задачу (в 670-е годы, а затем - в 717 и 718 гг.) всякий раз сопровождался возвратом к стратегии истощения Империи путем опустошения ее основной территории, результатом чего должен был стать военный и политический коллапс. Лишь разгром арабских войск при Акроине, в центре Малой Азии, в 740 г. стал переломным моментом в византийско-арабском противостоянии. На Балканах владения Империи подвергались нападениям и грабежам со стороны славянских племенных групп, а затем, начиная с 680-х гг., более организованных военных формирований болгарских ханов [9, р. 55-56].
Тот факт, что Византия не только выстояла в столь катастрофической ситуации, но к середине VIII в. стабилизировала свое положение и приступила к восстановлению, исследователи объясняют рядом факторов. По мнению Дж. Хэлдона, несмотря на тотальный коллапс старого Юстиниановского государства в территориальном плане, новая конфигурация территории Империи создавала ей определенные географические и геополитические преимущества. Территория стала более компактной, и по своим природно-географическим условиям (если рассматривать Малую Азию в качестве ее ядра) относительно более пригодной для организации обороны. Сама по себе концентрация имперских армий на ограниченном пространстве полуострова резко усиливала потенциал сопротивления. Более того, в рамках этой компактной территории ускорился процесс формирования и консолидации специфической имперской христианской «восточно-римской» идентичности. Подобно тому, как халифат определял себя как некую религиозную общность, точно также религиозная православно-христианская идентичность подданных василевса ромеев способствовала повышению устойчивости Империи в условиях арабского натиска [9, р. 110-111, 145].
В качестве не менее важного фактора стабилизации восточно-римского государства и отражения агрессии халифата, а в дальнейшем и начала своего рода реконкисты, рассматривается реорганизация вооруженных сил Империи и ее военно-административной структуры. Ранняя Византия унаследовала от Поздней Римской империи крайне сложную с организационной точки зрения военную систему, для поддержания которой в дееспособном
состоянии требовались огромные финансовые и материальные ресурсы. После разгрома арабами восточно-римских войск при реке Ярмук в Сирии в 636 г. и потери ближневосточных провинций у Империи таких ресурсов явно не было. Закономерно возникает вопрос: каким образом имперское правительство в условиях катастрофического сокращения доходов оставалось способно поддерживать достаточно эффективную военную систему?
Традиционная точка зрения заключается в том, что в течение второй половины УИ-УШ вв. (либо, как вариант, уже в 20-40-х годах VII в.) организационная структура византийских войск становится заметно более простой и гораздо менее дорогостоящей. На смену постоянной регулярной армии, формируемой отчасти путем рекрутского набора, отчасти за счет наемников, приходят провинциальные ополчения свободных крестьян-воинов. Именно создание крупных иррегулярных воинских контингентов позволило Византии избежать внешнеполитического разгрома во второй половине VII - первой половине VIII в. Изменение способа комплектования вооруженных сил шло параллельно с введением новой военно-административной структуры, получившей в историографии название «фемной системы» или «фемного строя» [5, с. 7; 6, с. 15; 1, с. 324].
Основные теории происхождения «фемной системы»
Вопрос о значении термина 9еца (мн.ч.: Вецата) и времени возникновения основанной на фемах системы управления в Восточной Римской империи до настоящего времени остается наиболее сложным в византинистике. Отсутствие точного определения данного термина в источниках предопределило и различие мнений историков по этому вопросу. Выдвинутый в середине прошлого века Г. Острогорским тезис о том, слово 9еца первоначально обозначало армию, региональную войсковую группировку, а затем приобрело также значение военно-территориального округа, в рамках которого данная группировка размещалась, в целом можно считать общепризнанным [10, р. 8]. Однако вопросы о времени возникновения фемных округов, периодизации самого процесса трансформации региональных армий в фемы, связи фем с системой гражданского управления и дальнейшего развития фемного
строя остаются предметом дискуссий [4, с. 164-165]. Параллельно продолжается обсуждение проблем воинского (стратиотского) землевладения, тесно связанного с фемной системой, социального статуса военнообязанных крестьян-стратиотов, имущественного расслоения стратиотских общин.
Этапы дискуссии по проблеме возникновения и развития фемного строя, анализ существующих концепций и источниковой базы, послужившей основой для их создания, а также существующие в науке подходы к изучению проблемы континуитета и дис-континуитета военно-административных систем Поздней Римской и Византийской империй подробно рассматриваются в монографиях А.С. Мохова [5] и Е.А. Мехамадиева [4], а также в статье Дж. Хэлдона [10].
Как отмечают исследователи, основные концепции эволюции византийской военно-административной системы У11-Х вв. были сформулированы еще в середине XX в. При этом наиболее различающиеся версии этого процесса представлены теориями Г. Острогорского и И. Караяннопулоса. Переломным моментом в дискуссии о фемном строе, по мнению Е.А. Мехамадиева, стала публикация А. Пертузи в 1952 г. трактата императора Константина VII Порфирогенета «О фемах» [4, с. 167]. По существу она положила начало современному этапу обсуждения этой проблемы [10, р. 4]. В своих комментариях к тексту итальянский византинист пришел к выводу о том, что, вопреки распространенному мнению, император Ираклий (610-641) не может считаться создателем фемных округов. Вплоть до 667-680 гг. на территории Малой Азии располагались только войсковые группировки, составленные из подразделений, которые были выведены из захваченных арабами ближневосточных и закавказских провинций Византии. Фемные военные округа появились лишь в эпоху правления Константина IV (668-685), а полноценными административными структурами провинциального управления, не только военного, но и гражданского, фемы стали лишь при Льве VI (886-912), т.е. к рубежу 1Х-Х вв. [4, с. 167-168]. В целом, как отмечает А.С. Мохов, концепция, предложенная А. Пертузи, представляла собой развитие идей византинистов конца XIX - первой половины XX в. Г. Гель-цера и Ш. Диля, по мнению которых «фемная система» первона-
чально была исключительно военной, а гражданский административный компонент появился в ней позже [5, с. 36].
Теория Г. Острогорского, сформулированная им в 1953 г.1, по существу, явилась реакцией на концепцию А. Пертузи. По мнению югославского историка, военные и административные преобразования происходили одновременно и достаточно быстро. Первые фемы появились уже при Ираклии в 621-641 гг. вместе с размещением в Малой Азии крупных военных группировок, которые назывались фемами. В областях своего расквартирования воины получали земельные наделы с правом передачи по наследству при условии несения семьей наследственной военной службы, в результате чего сложилась система военного землевладения (отратшика кт^цата). Со временем эти воинские формирования (фемы) прочно обосновались в новых районах дислокации, которые в конечном итоге получили названия по размещенным в них фемам. Таким образом, как считал Г. Острогорский, «фемный строй» напрямую происходил от старого устройства областей позднеримского лимеса с их солдатами-земледельцами (Ншйапе1) [5, с. 37; 10, р. 4].
Главным аргументом в пользу своей теории Г. Острогорский считал неоднократное упоминание термина «фема» в «Хроногра-фии» Феофана. Указания других исследователей на то, что Феофан использовал административную лексику своего времени, т. е. начала IX в., югославский ученый отвергал на том основании, что византийский писатель всего лишь дословно копировал свои источники. Рассказывая о событиях VII в., он, по мнению Г. Острогорского, использовал текст, относящийся к этому же столетию. Впрочем, новейшие исследования подтверждают анахронистичность свидетельства Феофана в том, что касается использования термина 9еца применительно к периоду второй половины VII-VIII в. [9, р. 268; 16, р. 129-131].
С момента своего появления «теория Острогорского», которая нашла как многочисленных противников, так и сторонников, оказалась в центре дискуссии об эволюции «фемной системы».
1 Ostrogorsky G. Sur la date de la composition du Livre des Thèmes et sur l'époque de la constitution des premiers themes d'Asie Mineure // Byzantion. - 1953. -Vol. 23. - P. 31-66.
Наиболее серьезную критику она встретила со стороны греческого византиниста И. Караяннопулоса, который в 1959 г. выдвинул теорию «длительного эволюционного развития» римско-византий-ской военной системы1, подкрепив свою позицию в 1961 г.2 новыми аргументами. Поскольку «фемная реформа» означала полную перестройку всей военной организации государства - изменение способа комплектования армии, стратегического распределения вооруженных сил, их структуры и тактики, а также системы гражданского управления - такая всеобъемлющая трансформация, полагал исследователь, не могла произойти за короткий период времени. Речь, следовательно, должна идти, по его мнению, не об одной «фемной реформе», а о серии реформ, которые продолжались с VI по X в.
С точки зрения И. Караяннопулоса, Ираклий вообще не проводил никаких реформ в сфере военной и территориальной организации. Он лишь перегруппировал старые войска и сформировал из них новые воинские части. Вплоть до второй половины VIII в. фемы оставались исключительно войсковыми соединениями, а их командующие (стратиги) не имели полномочий в сфере гражданского управления, которое осуществлялось независимыми от военных властей чиновниками в рамках продолжающих существовать позднеримских провинций. Только во второй половине VIII в. чиновники провинциального аппарата начинают переходить в подчинение фемных стратигов. Переход же к воинской повинности свободных крестьян и становление института стратиотского землевладения греческий ученый считал поздним явлением, обозначившим завершающий этап создания «фемной системы» (IX-X вв.) [4, с. 169; 5, с. 41-42].
Одним из вариантов развития концепции А. Пертузи можно считать теорию немецкого византиниста Р.-И. Лили, автора идеи о «двухсотлетней реформе»3. По мнению исследователя, первые фе-
1 Karayannopulos J. Die Entstehung der Byzantinischen Themenordnung. -München, 1959. - XX, 105 S.
2 Karayannopulos J. Über die vermeintliche reformtätigkeit des Kaisers Herak-leios // Jahrbuch der Österreichishen Byzantinistik. - Wien, 1961. - Bd. 10. - S. 53-72.
3 Lilie R.-J. Die zweihundertjärige Reform: Zu den Anfängen der Themenorganisation im 7. und 8. Jahrhundert // Byzantinoslavica. - Prague, 1984. - Vol. 45, N 1/2. - S. 27-39, 190 - 201.
мы появились в Малой Азии в 60-80-е годы VII в. Изначально это были военные формирования, районы базирования которых были преобразованы в «военные округа» на рубеже VII-VIII вв. Параллельно продолжали функционировать и «гражданские» провинции эпохи Юстиниана I. В дальнейшем, во второй половине VIII в., в рамках этих округов произошло объединение военных и гражданских административных структур под властью военного командира фемы - стратига. Впрочем, полагает Р.-И. Лили, окончательно фемная модель управления и система стратиотского землевладения утвердились достаточно поздно, только к середине IX в. [5, с. 49; 4, с. 170-171].
Подводя итоги историографического обзора проблемы возникновения «фемного строя», А. С. Мохов с полным основанием констатировал отсутствие в современной науке единых подходов к ее решению. В ходе длительной дискуссии об эволюции византийской военно-административной системы в VII-IX вв. было предложено несколько концепций, но ни одна из них не стала преобладающей. Среди византинистов есть как сторонники «теории Острогорского», так и приверженцы «теории Караяннопулоса». При этом, как отмечает исследователь, достаточно универсальной оказалась концепция А. Пертузи, и многие современные теории эволюции «фемной системы» основываются именно на ней. «Теория Острогорского», напротив, устанавливала жесткие и весьма узкие хронологические рамки «фемной реформы», и эту концепцию можно было либо полностью принять, либо полностью отвергнуть [5, с. 41].
Многообразие вариантов возникновения и развития «фемной системы» предопределило и отсутствие единой периодизации этого процесса. Если одни историки (И. Караяннопулос, Р.-И. Лили, Дж. Хэлдон и др.) относят завершение формирования «фемного строя» к середине IX в., то другие (в частности, советские и российские - В.В. Кучма, Г.Г. Литаврин) доказывают, что уже с конца IX в. начинается кризис «фемной системы», вызванный имущественным расслоением в стратиотских общинах1. Так, по мнению
1 Кучма В.В. Командный состав и рядовые стратиоты в фемном войске Византии в конце в. // Византийские очерки : труды советских ученых к
XIV конгрессу византинистов. - Москва, 1971. - С. 86-97; Литаврин Г.Г. Византийское общество и государство в X-XI вв. - Москва, 1977. - 311 с.
известного отечественного исследователя византийской полемоло-гической традиции В.В. Кучмы, на рубеже вв. фемная орга-
низация миновала апогей своего развития и находилась на нисходящей линии эволюции. В первую очередь это проявлялось в размывании социальной основы фемного войска. Все большая часть стратиотского сословия, разоряясь, оказывалась не в состоянии исполнять воинскую повинность, что и явилось причиной деградации основанной на фемных принципах системы комплектования и, как следствие, неудач Византии на внешних фронтах в данный период [3, с. 40; 2, с. 315-317].
Выходом из «историографического тупика», по мнению А.С. Мохова, может стать применение новых методологических подходов и значительное расширение источниковой базы исследований. В первую очередь речь идет о публикации новых источников, широком использовании просопографического метода, данных сфрагистики, нумизматики, исторической географии, эпиграфики, эпистолографии [5, с. 52].
Особо важное значение в изучении византийской военной организации VII-IX вв. в последние десятилетия приобрели сфра-гистические источники - свинцовые печати (моливдовулы), принадлежавшие представителям военной и гражданской администрации Империи самых разных рангов. В настоящее время опубликовано свыше 80 тыс. экземпляров, и это число ежегодно возрастает на несколько сотен единиц. Надписи на печатях позволяют проследить биографии отдельных представителей командного состава армии, динамику их титулов и должностей, уточнить наименование самих должностей, раскрыть особенности структуры региональных армий Византии изучаемого периода [5, с. 10; 4, с. 19]. Столь массовый материал отчасти компенсирует недостаток нарративных и документальных источников, относящихся непосредственно к периоду формирования «фемной системы», который в историографии получил название «темные века» именно благодаря этому обстоятельству [9, р. 4].
Трансформация военно-административного устройства Восточной Римской империи во второй половине VII-IX в. в свете новой стратегии обороны
В современной историографии одним из важных аспектов изучения проблемы возникновения фемного строя остается этимология и содержание самого термина 0еца. Наиболее популярной в настоящее время, как отмечает А. С. Мохов, является точка зрения австрийского византиниста Ф. Дёльгера, который предложил принять происхождение слова 0ёца от термина 0éoiç (= Kaxâ^oyoç) -«воинский список». Именно такая этимология представлена в трактате императора Константина VII Порфирогенета (913-959) «О фемах» (Пер! ràv 0s^áxov). Первоначально, как предполагается, это были списки частей, образующих предназначенную для похода полевую армию, которые составлялись на месте сбора. Впоследствии в эти списки (0saiç) стали вносить местных жителей, пополнявших размещенные на территориях их проживания воинские части. В конце VII-VIII вв. за традиционными районами формирования полевых армий закрепилось название 0еца, в результате чего это слово приобрело значение «военный округ» [5, с. 35, 38].
Впрочем, не исключено, что слово 0еца (от глагола тШ^Щ. -«помещать», «приписывать», назначать»), заменившее слово aTpaTÔç в качестве термина, обозначающего «армию», «войсковую группировку», изначально имело значение (среди многих других) «(пред)назначенную/предписанную территорию/регион» [4, с. 172; 8, p. 249-261]. Таким образом, фраза типа 0еца ràv ÂvaTO^iKÔv («фема Анатоликов») означало бы что-то вроде «назначенной для Orientales территории», т.е. территории, специально выделенной для размещения подразделений, подчиненных magister militum per Orientem [11, p. 112].
Первые 0ецата - Армениак (0еца ràv Âp^svrnKœv), Анатолик (0еца tôv ÂvaTO^iKÔv), Опсикий (0еца ràv 'O^ikíou)1 и Фракисий
1 Греческое слово оуш.о' - «опсикий» - является транслитерацией латинского термина obsequium в значении «свита», «эскорт». До VII в. так назывались отряды императорской гвардии, позднее трансформированные в полноценную армию. См.: Мехамадиев Е.А. Военная организация Византийской империи в VII -первой половине IX в.: административно-территориальный и социальный аспекты развития. - Санкт-Петербург, 2020. - С. 135. - Прим. авт.
(9еца t&v ©paKqairav) - были созданы в Малой Азии в период между 667/668 и 687 гг. Их основой послужили три группировки войск, отступившие из захваченных арабами ближневосточных и закавказских провинций Византии, и одна (Фракисий) переправленная в Малую Азию с Балкан для усиления восточных армий. Одновременно на Балканах (в 680-681 гг.) была создана фема Фракия (9еца т^д ©ракпд), основу которой составили подразделения старой позднеантичной полевой армии, подчиненной magister militum per Thracias. Пятой фемой на территории Малой Азии стала морская фема Кивирриотов (9еца t&v KiPuppaiOT&v), образованная в период между 697 и 727 гг. или в 732-733 гг. в ходе реформы флота Карависианов (KapaPiaiavoi, от греч. караРц -«корабль», «судно») [1, с. 375; 4, с. 317]. Таким образом, как отмечает Дж. Хэлдон, 9ецата представляли собой в эллинизированной форме позднеримские полевые армии периода до арабских завоеваний. Соответственно, греческий титул атрат^уод (или атратпМтпд) в качестве обозначения командующего вытеснил латинский термин magister militum [11, p. 112; 16, p. 130].
Пять размещенных в Малой Азии войсковых группировок (фем) заняли территорию 27 гражданских провинций (snap%iai), и во второй половине VII в. группы эпархий, оказавшиеся в зоне дислокации той или иной группировки, стали именоваться по названиям этих группировок. Очевидно также, что размеры регионов дислокации определялись в зависимости от способности обеспечить снабжение конкретной полевой армии продовольствием, снаряжением, лошадьми и вьючными животными [1, с. 323, 330; 9, p. 268-269; 11, p. 75].
В целом, как считает Дж. Хэлдон, передислокация восточно-римских войск в Малую Азию отражает хорошо продуманный план, благодаря которому Империя смогла продолжить содержание относительно крупных по численности вооруженных сил в исключительно сложных экономических условиях [9, p. 269]. Вместе с тем, отмечает он, новая региональная система распределения войск означала радикальную трансформацию всей восточно-римской военной доктрины - отказ от концепции линейной обороны, которая сложилась в первой половине IV в., а в своих базовых принципах восходила ко II в. Отсутствие попыток и даже самой идеи создания некоего укрепленного limes^, хотя бы путем бло-
кирования проходов в горах Тавра - Анти-Тавра, демонстрирует острый недостаток ресурсов [11, р. 77].
В результате новая восточно-римская стратегия, направленная на создание системы глубокой обороны, не могла предотвратить рейды на имперскую территорию, а тем более массированные вторжения войск халифата. Однако она успешно препятствовала попыткам арабов создавать постоянные базы к северу и западу от линии Тавра и Анти-Тавра. Ключевым аспектом этой стратегии было стремление уклоняться от крупных полевых сражений и расположение войск гарнизонами в многочисленных крепостях и фортах преимущественно вдоль основных путей движения армий противника во внутренние и западные области Малой Азии. Наличие таких гарнизонов и использование партизанских методов ведения войны затрудняло сколько-нибудь длительное присутствие арабских отрядов на византийской территории из-за постоянной угрозы коммуникациям. Таким образом, каждая византийская региональная армия представляла собой совокупность гарнизонов крепостей, разбросанных по ряду соседних друг с другом провинций (елархщ), постепенно объединявшихся в новый военный округ - фему. Аналогичная модель территориальной обороны на основе фемных армий, постепенно эволюционирующих в военно-административные округа, была создана и на Балканах [4, с. 375; 11, р. 79-81].
Перемены в имперской стратегии шли параллельно с развитием фемной системы, формирование которой, как считает большинство исследователей, несомненно, было обусловлено «глобальным» византийско-арабским противостоянием1. Приблизительно в 700730 гг. фемы приобретают четкую географическую идентичность в том смысле, что в источниках появляются указания на «провинции» (а! елрх1а1) той или иной конкретной фемы. Ко второй половине VIII в. некоторые элементы фискальной администрации также начинают строиться на фемной основе. К середине IX в. фемы окончательно превращаются в основные территориальные едини-
1 Впрочем, в зарубежной литературе имеется также тенденция отрицать роль фемного строя в защите Империи от арабских вторжений VII—VIII вв. (см., например: Kaegi W.E. Some Reconsideration on the Themes: Seventh - Ninth Centuries // Jahrbuch der Österreichischen Byzantinistik. - Wien, 1967. - Bd 16. - S. 39-54. -Прим. авт.
цы военно-административного устройства Империи. Командиры фем, стратиги, становятся своего рода генерал-губернаторами на подвластной им территории, обладающими, по меньшей мере, правом верховного контроля над фискальными и судебными чиновниками [11, p. 83-84]. Это означало отказ от фундаментального принципа управления позднеримского и ранневизантийского времени - разделения военной и гражданской властей [1, с. 326].
По мнению исследователей, решающий сдвиг в этом направлении, начиная с середины VIII в., был обусловлен процессом разукрупнения первоначальных больших фем, вероятно, прежде всего по политическим соображениям, но также с целью создания логистически более эффективно управляемых территориальных единиц. На протяжении второй половины VIII - первой половины IX в. количество фем росло по мере стабилизации политического положения Империи, а их территории становились меньше, и к IX столетию они достигают оптимального размера в плане практического управления. Гражданская администрация эпархий была инкорпорирована в военную администрацию фем, которые сохранили за собой также функции военных округов и войсковых формирований [1, с. 333-334; 11, p. 84].
Примечателен, однако, тот факт, что в надписях на печатях византийских должностных лиц термин 0еца отсутствует вплоть до IX в., хотя в литературных текстах он представлен достаточно широко. Вместе с тем имеется группа печатей, датируемых преимущественно серединой VIII в., в легендах которых присутствует термин oxpaxnyia («стратигия»). На это обстоятельство обратил внимание К. Цукерман, по мнению которого слово oxpaxnyia (= «командование», в его интерпретации) являлось в данный период настоящим terminus technicus для обозначения того, что позднее, в IX в., стало известно как 0еца. Примечательно, пишет исследователь, что Константин VII Порфирогенет в трактате Пер! x&v ©s^axov несколько раз использует термин ахрах^уц для обозначения военного округа, возглавляемого стратигом, практически в качестве синонима слова 0еца [16, p. 129, прим. 167, p. 130]. Сам термин 0еца впервые появляется в источниках начала IX в. для обозначения института, обладающего определенной спецификой, и попытки отодвинуть его происхождение в середину VII в. лишены оснований. В отличие от фем - военно-административных ре-
гионов вв., стратигии VIII в., являвшиеся исключительно
военными округами, функционировали параллельно с гражданскими провинциями, еларХ-аг [16, р. 129-131].
Однако Е.А. Мехамадиев, проанализировав ряд агиографических источников, пришел к выводу о том, что в вв. слово отратпу1а обозначало армию, войсковую группировку, а также военную власть, т. е. совокупность командных полномочий стратига или просто его должность, но не подведомственную ему территорию. С точки зрения исследователя, нет оснований полагать, что в VIII в. ситуация была иной. В X в. территория, управляемая стра-тигом, обозначалась словом 0еца, но применительно к более раннему времени, когда речь идет о «провинциях» армий Опсикий, Анатолик, Армениак и др., имеются в виду именно старые гражданские провинции (елархщ) эпохи Юстиниана I [4, с. 181, 187]. При этом, как отмечает Е. А. Мехамадиев, судя по печатям, состав групп провинций, на территории которых размещалась та или иная «армия», длительное время не был неизменным. Лишь ко второй половине VIII в. сложились более или менее стабильные районы их дислокации, включающие постоянный набор провинций. Источники не позволяют определить официальный термин, служивший для обозначения этих военных округов. В текстах печатей они фигурируют просто как а! елах1а1 т&г АгатоАдкдаг, а! еларха тдаг Арцеушкдаг, т.е. «провинции Анатоликов», «провинции Арме-ниаков» и т.д. [4, с. 202].
Тем не менее вывод Дж. Хэлдона о возникновении уже в середине VII в. фемных округов, вобравших в себя гражданские провинции [10, р. 8], было бы преждевременно считать лишенным оснований. Сам факт размещения восточно-римских войск в конкретных регионах Малой Азии в середине этого столетия не вызывает сомнений. Даже если конфигурация границ округов первоначально не была строго зафиксирована, территории расквартирования «армий» в целом не менялись [9, р. 269]. Следовательно, само существование «военных округов» уже на раннем этапе вряд ли стоит отрицать. Точно также пока не следует полностью исключать возможность того, что эти округа могли называться стра-тигиями. Если слово 0еца в IX-X вв., помимо значения «армия», «войсковая группировка», являлось официальным названием административно-территориальных единиц, то и слово отрат^у1а,
которое также имело значение «армия», в принципе, могло обозначать и военный округ. Во всяком случае такому пониманию термина атратпу1а, как кажется, не противоречат приводимые самим Е.А. Мехамадиевым легенды печатей VIII в., где этот термин встречается. Там, в частности, фигурируют атрат^ад 'ЕА,М5д, атрат^ад тюу ©ракшшу, атрат^ад тюу КиРерютюу - т.е. «стра-тигия Эллада», «стратигия Фракисиев», «стратигия Кивериотов» [4, с. 173-174]. Сам контекст употребления этих словосочетаний допускает их понимание и как военного формирования, и как территориального образования, сходного по типу с военным округом. И можно только согласиться с Е. А. Мехамадиевым в том, что современники «вполне отчетливо понимали и осознавали связь между армией, войсковой группировкой и той территорией, где дислоцировалась эта группировка» [4, с. 177].
С точки зрения Е.А. Мехамадиева, слово 0еца изначально, с того самого момента, когда оно вошло в официальный административный лексикон Империи, обозначало именно территорию, определенный регион, где проживало гражданское население и размещались войсковые гарнизоны, т.е. территориальную военно-административную единицу, возглавляемую стратигом. Однако возникновение фем именно в качестве таких единиц исследователь относит к началу IX в., считая вслед за Дж. Хэлдоном подлинным основателем фемного строя императора Никифора I (802-811). В одной из своих последних работ британский ученый вопреки своим прежним представлениям предпринял попытку доказать, что термин 0еца, действительно центральный в так называемой фемной системе, имеет полностью фискальное происхождение и имеет прямое отношение к установлению нового фискального механизма для содержания вооруженных сил в определенном регионе, из которого были набраны воины [8].
В ходе проведенных императором в 809 г. серий военных, финансовых и административных реформ территории, на которых располагались регио-нальные армии, были преобразованы в новые военно-территориальные округа - фемы (0ецата). При этом старые провинции (влархщ) были упразднены, и в руках командующих армиями - стратигов фем - оказались сосредоточены не только военные, но и гражданские (судебные и фискальные) полномочия [8, р. 258-261; 4, с. 208-213, 410]. Именно в связи с реформами
Никифора I, как считает Е.А. Мехамадиев, наименования полевых армейских частей распространяются на районы их дислокации [4, с. 211].
Основанием оценивать предпринятые Никифором меры как столь масштабную трансформацию административно-территориального устройства Империи является указание в «Хронографии» Феофана на поручение императора стратигам отслеживать появление крупных денежных средств у недавних бедняков. Предполагается, что тем самым им давалось право контролировать процесс сбора и распределения налогов, что фактически превращало стра-тигов в провинциальных наместников [9, р. 268; 4, с. 210-211].
Другим основанием теории возникновения фем только в начале IX в. служит фиксируемая по данным сфрагистики замена службы коммеркиариев службой протонотариев. Функцией и тех и других было продовольственное снабжение и в целом материальное обеспечение войск. Но если первые являлись чиновниками гражданских провинций и подчинялись ведомству великого логофета в столице, то вторые первоначально были всего лишь служащими личной канцелярии стратига. Служба протонотариев была создана в середине VIII в., но только в начале IX в. в связи с расширением полномочий стратига чиновники его «штаба» присвоили те функции, которые раньше выполняли коммеркиарии. При этом сам Е. А. Мехамадиев отмечает, что последние по времени печати коммеркиариев датируются концом 730-х годов [4, с. 215], т. е. задолго до ликвидации гражданских провинций, которую он относит к 809 г.
В целом теория возникновения «фемной системы» только в начале IX в. хотя и становится все более популярной, пока не выглядит достаточно аргументированной. Причем эту позднюю дату Е. А. Мехамадиев относит лишь к территории Малой Азии, тогда как создание фемных структур управления на Балканах он датирует гораздо более ранним временем (фемы Фракия 680-681 гг., фе-мы Эллада - временем между 687 и 695 г.). Главную причину столь раннего появления фракийской фемы исследователь усматривает в набегах болгар, которые заставили императора Константина IV (668-685) заменить гражданского наместника провинции стратигом [4, с. 279]. Возникает вполне закономерный вопрос: почему вторжения болгар послужили стимулом к созданию фем на
Балканах, а не менее масштабные и разрушительные походы армий халифата на протяжении второй половины VII - первой половины VIII в. в Малую Азию таким стимулом не стали? Хотя в той катастрофической ситуации концентрация военной и гражданской власти в одних руках представляется более логичным решением, чем позднее, когда столкновения с арабами уже не угрожали самому существованию Империи.
Можно согласиться с А.С. Моховым, по мнению которого мероприятия Никифора I в военной сфере нельзя признать реформой, а лишь попыткой пополнить войско с наименьшими затратами для казны путем принудительного набора малоимущих. Новые правила комплектования войск вступили в силу в 809 г. и позволили увеличить численность армии. Однако боеспособность новых формирований была крайне низкой [5, с. 111]. Соответственно, по-видимому, пока нет достаточных оснований отвергнуть концепцию формирования «фемной системы» во второй половине VII -первой половине VIII в. именно в связи с масштабным по меркам средневековья византийско-арабским противостоянием [5, с. 48].
Несомненно, первоначально «фемная система» была исключительно военной в том смысле, что фемы представляли собой «военные округа» (вне зависимости от того, как они официально назывались - «фемами», «стратегиями» или вообще никак), а возглавляющие их стратиги не имели никаких иных функций, кроме военного командования. Однако концентрация всей власти на местах в руках военачальников явилась закономерным результатом процесса регионализации полевых армий, в ходе которого они осели на постоянной основе в определенных регионах, а также состояния почти перманентной войны, которая велась главным образом на территории самой империи. В этой ситуации, как справедливо отмечают А. В. Банников и М. А. Морозов, военные власти, несомненно, с самого начала имели определенные преимущества перед гражданской администрацией продолжавших функционировать позднеримских влар%1а1. Это не означало непременно присвоения военными полномочий гражданских чиновников, но по крайней мере контроль над гражданскими органами управления [1, с. 332-333].
Актуальность сотрудничеству между армией и гражданской администрацией придавал региональный принцип комплектования
фемных войск, подразделения которых набирались в районах своего базирования из местных крестьянских общин. При этом не только фема в целом, но и каждое ее подразделение, турма (тоирца) и даже банда (Pav5оv)1, могло быть связано с конкретным районом и его обитателями [11, р. 112]. Их командирами в основном выступали представители местных элит, для которых было целесообразно ассоциировать себя с военными округами, поскольку связь с вооруженными силами не только давала карьерные преимущества, но и позволяла более успешно отстаивать местные интересы. Неудивительно, пишет Дж. Хэлдон, что милитаризация элит наиболее сильной была в тех регионах, ситуация в которых в большей степени определялась влиянием военных действий и присутствием войск [9, р. 172].
Армия оказывается прочно интегрированной в провинциальное общество. При этом, как отмечает Дж. Хэлдон, в условиях отсутствия какого-либо иного института, способного донести мнение населения провинций до центрального правительства, именно армия в лице своих фемных подразделений время от времени предпринимает такие попытки в специфической форме военных восстаний и мятежей. Этот процесс «политизации» восточно-римской армии, по мнению британского исследователя, был ускорен еще и тем, что в VII-VIII вв. фемные контингенты становятся не только туземными по составу, но и относительно однородными в экономическом и этнокультурном отношении [9, р. 150-151].
«Фемная система» и стратиотское землевладение
В VIII-X вв. вооруженные силы Восточной Римской империи состояли из двух основных компонентов - регулярных частей (тауцата), воины которых служили на постоянной основе, и иррегулярных ополчений фем (0ецата), мобилизуемых в случае воен-
1 Греческое слово Раубоу было заимствовано из германских языков. Впервые оно появилось в источниках VI в. и первоначально означало знамя, военный штандарт, но уже в начале VII в. так стало называться подразделение византийской армии численностью от 200 до 400 воинов. См.: Мехамадиев Е.А. Военная организация Византийской империи в VII - первой половине IX в.: административно-территориальный и социальный аспекты развития. - Санкт-Петербург, 2020. - С. 53-55. - Прим. авт.
ной необходимости. При этом фемные контингенты представляли собой основную (и по численности, и по реальному значению) часть вооруженных сил [3, с. 41]. Главным принципом фемной военной организации было привлечение к воинской службе весьма многочисленного сегмента свободного земледельческого населения Империи, образовавшего особую категорию воинов-крестьян (атратштпд) [2, с. 315]. Списки стратиотов (атратшиког ката^оуог) составлялись в каждой феме и передавались в центр логофету стратиотиков (А,оуо0втпд той атратшикой) [11, р. 122-124; 5, с. 125].
Столь широкая социальная база комплектования армии позволяла государству иметь многочисленные вооруженные силы. Воинские контингенты отдельных фем насчитывали от двух до 12 тыс. стратиотов. Общая численность фемных войск (точнее -общее число лиц, внесенных в стратиотские каталоги), по данным арабских писателей, во второй половине VIII - первой половине IX в. достигала 120 тыс. человек [4, с. 397-405; 5, с. 125; 15, р. 283].
Территориальная структура фемы, каждое подразделение которой занимало определенный район и группу поселений, позволяла в короткие сроки собрать стратиотские контингенты и выступить в поход [11, р. 112-113]. Масштабные боевые действия, наступательные или оборонительные, обычно велись силами нескольких фем, и в восточных исторических текстах сохранились упоминания об «огромных армиях греков», опустошавших земли халифата в северной Сирии. О сравнительно высокой боевой эффективности фемных ополчений во второй половине VIII в. свидетельствует провал крупных арабских вторжений 778-779 и 779780 гг., а в 782 г. войско Харуна ар-Рашида избежало полного уничтожения только благодаря удачному стечению обстоятельств [5, с. 125-130]. В целом, как отмечает А.С. Мохов, именно создание крупных иррегулярных фемных ополчений свободных крестьян-воинов позволило Византии избежать во второй половине VII -первой половине VIII в. внешнеполитического разгрома [5, с. 7].
Характерной чертой византийской военной системы вплоть до XI в. включительно являлось отсутствие условного военно-служилого землевладения, т. е. государство не предоставляло воинам наделы при условии несения службы. Земли стратиотов были
их личной/частной (семейной) собственностью, полученной по наследству. Тем не менее поскольку эти наделы служили материальной базой исполнения ими воинской повинности (атрате1а), они считались «военными землями» (та атратштка кт^цата) и, соответственно, регистрировались в стратиотских каталогах вместе с именами самих воинов. В определенной мере эти каталоги представляли собой списки мужского населения того или иного региона, и на их основе проводилась мобилизация [11, р. 122-123; 10, р. 20-28; 4, с. 360-361].
В период пребывания на военной службе надел стратиота обрабатывался его семьей или родственниками, которые были обязаны обеспечить воина продовольствием, деньгами, конем, оружием и доспехами. При этом государство никак не компенсировало эти расходы, и, таким образом, содержание воина полностью ложилось на плечи семьи, что нередко заканчивалось ее разорением [7, р. 62]. Как полагает Е.А. Мехамадиев, окончательно такая система сложилась к середине VIII в. [4, с. 375-376]. В 809 г. правительство Никифора I распространило принцип круговой поруки уже на всех односельчан воина. Теперь вся община должна была коллективно обеспечивать стратиота всем необходимым для службы [4, с. 383]. Государство выплачивало воинам только жалование (роуаг) с периодичностью один раз в три - пять лет перед выступлением в поход, но опять же за счет средств, собранных с родственников и односельчан. Такую периодичность исследователи объясняют тем, что государство никогда не мобилизовывало сразу все фемные армии, поскольку это могло привести к разорению сельские общины, если бы им пришлось нести бремя атрате1а ежегодно [11, р. 125; 4, с. 376, 384-385]. По мнению В.В. Кучмы, система поземельных отношений, на которых базировался институт стратиотской собственности, в какой-то степени реанимировала черты общинно-родового быта, и общий смысл рекомендаций императора Льва VI военному руководству, изложенных в трактате «Тактика», заключался в том, чтобы использовать это обстоятельство для укрепления дисциплины и порядка в армии [3, с. 42].
В исторических, агиографических и юридических текстах образы воинов варьируют от достаточно состоятельных до относительно бедных и даже нищих. Очевидно, их авторы имели дело с широким разнообразием типов военных, что приводило к ряду
противоречий и парадоксов в их описаниях, а также к спорам среди современных историков. В целом, однако, воины занимали привилегированное положение, а многие из них были состоятельными в сравнении с большинством остального сельского населения. Стоимость имущества (прежде всего земельной собственности), считавшегося достаточным для содержания фемного кавалерийского воина, в первой половине X в. составляла 4 или 5 литр (фунтов) золота (т. 288 или 360 золотых монет - v6цшцата). Это, как отмечает Дж. Хэлдон, было скорее небольшое поместье размером порядка 60 га, чем средний крестьянский надел. Воины, обладавшие имуществом такой стоимости, явно принадлежали к сельской элите [11, р. 267; 10, р. 44-47, 57-58; 12, р. 115-156].
Однако в конкретных условиях и в контексте более раннего периода, второй половины VII-IX вв., само понятие «земледельцы-воины», с точки зрения британского византиниста, является абсурдным. Тексты, описывающие ситуацию и перемены, происходившие в VIII в., действительно указывают на то, что воины, которые частично обеспечивали себя снаряжением за собственный счет и располагали собственным имуществом, становятся хорошо знакомым явлением. Но это не имеет никакого отношения к предполагаемым «земледельцам-воинам». В источниках, относящихся к VIII-IX вв., либо нет данных, свидетельствующих о наличии юридической взаимосвязи между землей и военной службой, либо имеются прямые указания на ее отсутствие. Нет также указаний на обязанность семей содержать воинов, являющихся членами этих семей. Хотя, разумеется, они могли вносить какой-то вклад в их обеспечение. Задача снабжения стратиотов всем необходимым лежала прежде всего на коммеркиариях, которые делали это посредством реквизиций, налогов и государственных поставок. Только с середины X в. земельные наделы воинов, а также их семьи и родственники стали заноситься в стратиотские каталоги [10, р. 18].
«Тем не менее, - пишет Дж. Хэлдон, - фиксируемое источниками повышение роли собственных домохозяйств в обеспечении воинов отражает один из аспектов медленной трансформации восточно-римских войск в вооруженные силы милиционного типа, еще способные участвовать в крупных кампаниях и эффективно вести боевые действия, но все более провинциализирующиеся и,
вероятно, становящиеся похожими на Ншйапе1 периода до арабских завоеваний» [9, р. 273].
Первые позитивные данные о связи военной службы с воинским землевладением относятся к 801 г. (письмо Феодора Студита императрице Ирине). Поэтому, как считает К. Цукерман, истоки формирования института «военных земель» вряд ли следует искать в кризисе второй половины VII в. Степень преемственности между военными системами VI и VII вв. была весьма значительной. Несмотря на утрату богатейших регионов, источники не свидетельствуют о какой-либо ревизии традиционной имперской модели профессиональной армии, оплачиваемой из государственного бюджета. Однако в новых условиях тотальной открытости имперской территории вторжениям с разных направлений армия такого типа не могла справиться с поставленными перед ней задачами, и единственными границами, которые она могла эффективно защищать, фактически остались только стены Константинополя. Создание военных округов, атрат^аг, явилось первым шагом к реструктуризации имперской территории. До определенной степени 0ецата второй половины VIII - первой половины IX в. происходят от атратпуш1 первой половины VIII столетия. Новая модель комплектования, регионализированная и применяемая к землевладельцам, призванным свою землю защищать, стала ключом к сокращению бремени на государственные финансы и созданию эффективной армии, сделавшей возможным «Македонский ренес-санс»1, пишет К. Цукерман [16, р. 134].
Идея о позднем возникновении стратиотского землевладения (впрочем, как и «фемной системы» в целом, поскольку то и другое взаимосвязано) является далеко не новой2. Однако представление о том, что византийская армия VII-X вв. по своему составу была преимущественно крестьянской, что стратиоты в массе своей в экономическом плане были именно крестьянами, которые
1 Имеется в виду военно-политический и культурный подъем Византии в период правления так называемой Македонской династии (867-1056). - Прим. авт.
2 См., например: Lilie R.-J. Die zweihundertjährige Reform: Zum den Anfängen der Themenorganisation im 7 und 8 Jahrhundert // Byzantinoslavica. - 1984. - Vol. 45, N 1/2. - S. 27-39, 190-201; Karayannopulos J. Die Entstehung der Byzantinischen Themenordnung. - München, 1959. - XX, 105 S.
в мирное время занимались обработкой своих наделов, практически не вызывает сомнений у большинства исследователей [14, р. 288; 1, с. 334; 4, с. 367-368; 5, с. 51; 13, р. 397, 401, 404-406].
Для византийского крестьянства в целом и для стратиотов как его сегмента, в частности, такая система устройства вооруженных сил была крайне обременительной. Но для восточно-римского государства ее преимущества заключались в относительно небольшой стоимости при достаточно высокой эффективности. В условиях второй половины VII - первой половины VIII в., когда Империя по своим экономическим и финансовым возможностям существенно уступала халифату, указанная система позволяла отчасти компенсировать столь явное неравенство [2, с. 317; 9, р. 98].
Фемные армии не отличались высоким профессионализмом. Судя по «Тактике» Льва VI, круг практических боевых навыков, которым обучались стратиоты, наглядно демонстрирует невоенный характер их основных занятий в мирное время [3, с. 42-43, прим. 6]. Армии 0ецата, часто именуемые в источниках «кавалерийскими фемами» (каРаМяргка 0ецата), в период от 660-х гг. до первой половины X в. были предназначены для того, чтобы быстро реагировать на нападения врага, изматывать силы противника или совершать рейды на его территорию [11, р. 117; 7, р. 47]. Как считает В. В. Кучма [3, с. 41], не лишено оснований сопоставление фемы с казачьей областью Российской империи, на что в свое время обратил внимание Н.Г. Попов1.
Совмещая военную службу с земледельческими занятиями, византийские стратиоты образовывали особую, хорошо идентифицируемую группу внутри общества, статус которой имел наследственный характер. Несмотря на заметные различия в имущественном положении воинов, вплоть до второй половины X в. византийские армии оставались относительно гомогенными в социально-экономическом плане, а стратиотское сословие в целом являлось прочной основой византийской военной организации фемного типа [11, р. 259-260; 2, с. 316]. По заключению В.В. Кучмы, фемный строй периода расцвета представлял собой комплекс социальных, политических, административных и военных инсти-
1 Попов Н.Г. Очерки по гражданской истории Византии за время Македонской династии. - Москва, 1916. - С. 116.
70
тутов, призванных приспособить византийскую экономику к потребностям обороны от вражеских нашествий. Он создавал возможность быстрой и сравнительно безболезненной перестройки мирной экономики на военный лад и обратно [2, с. 315-316].
Созданные для обороны от арабских вторжений иррегулярные фемные ополчения к середине VIII в. в целом успешно выполнили свою задачу. В дальнейшем быстро развивающаяся тенденция к росту численности и военной роли регулярных подразделений (тауцата) наемных воинов-профессионалов привело к утрате фем-ными контингентами прежнего значения. Наряду с другими факторами это привело к явлению, которое в историографии часто называют «кризисом фемной системы».
Список литературы
1. Банников А.В., Морозов М.А. Византийская армия (IV-XII вв.). - Санкт-Петербург : ЕВРАЗИЯ, 2013. - 688 с.
2. Кучма В.В. Военная организация Византийской империи. - Санкт-Петербург : Алетейа, 2001. - 426 с. - (Византийская библиотека. Исследования).
3. Кучма В.В. «Тактика Льва» как исторический источник // Тактика Льва / изд. подготовил Кучма В.В. ; отв. ред. Барабанов Н.Д. - Санкт-Петербург : Алетейа, 2012. - 368 с. - (Византийская библиотека. Источники).
4. Мехамадиев Е.А. Военная организация Византийской империи в VII - первой половине IX в.: административно-территориальный и социальный аспекты развития. - Санкт-Петербург : Петербургское Востоковедение, 2020. - 456 с.
5. Мохов А. С. Византийская армия в середине VIII - середине IX в.: развитие военно-административных структур. - Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2013. - 276 с.
6. Мохов А.С., Капсалыкова К.Р. «Пусть другие рассказывают о выгоде и роскоши, что приносит война»: византийская полемологическая традиция XXI вв. - Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2019. - 300 с.
7. Haldon J. Byzantium at War, AD 600 - 1453. - New York ; London : Routlege, 2002. - 94 p.
8. Haldon J. A context for two «evil deeds»: Nikephoros I and the origins of themata // Le saint, le moine et le paysan. Med'histoire Byzantine offerts a Michel Kaplan / Ed. Par Delouis O., Metivier S., Pages P. - Paris, 2016. - P. 245-265.
9. Haldon J. The Empire that would not die: The paradox of Eastern Roman Survival, 640-740. - Cambridge (Mass.) ; London : Harvard univ. press, 2016. - 418 p.
10. Haldon J. Military Service, Military Lands and the Status of Soldiers: Current Problems and Interpretations // Dumbarton Oaks Papers. - 1993. - Vol. 47. - P. 1-67.
11. Haldon J. Warfare, State and Society in the Byzantine World, 565-1204. - London : UCL Press, 1999. - X, 389 p.
12. Lemerle P. The Agrarian History of Byzantium from the Origins to the Twelfth Century. - Galway : Galway univ. press, 1979. - XII, 272 p.
13. Rance Ph. The Army in Peace Time: The Social Status and Function of Soldiers // A Companion to the Byzantine Culture of War, ca 300-1204 / Ed. by Stouraitis Y. -Leiden, 2018. - P. 394-439.
14. Sarris P. Empires of Faith: The Fall of Rome to the Rise of Islam, 500-700. - Oxford : Oxford univ. press, 2011. - XI, 428 p.
15. Treadgold W. Notes on the Numbers and Organization of the Ninth-Century Byzantine Army // Greek, Roman and Byzantine Stidies. - Durham, 1980. - Vol. 21. -P. 269-288.
16. Zuckerman C. Learning from the Enemy and More: Studies in «Dark Centuries» Byzantium // Millenium. - 2005. - Jg. 2. - P. 79-136.
