CC BY
35
УДК 94(470+571)"17/1917"
ВОЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ДОНСКОГО КАЗАЧЕСТВА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА: ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ
© 2011 г. А.Ю. Перетятько
Южный федеральный университет, Southern Federal University,
ул. Б. Садовая, 105/42, г. Ростов-на-Дону, 344006, B. Sadovaya St., 105/42, Rostov-on-Don, 344006,
decanat@hist. sfedu. ru decanat@hist. sfedu. ru
Анализируется развитие военной организации казачества во второй половине XIX в. Основное внимание уделено аван-постовой службе и взаимодействию казачьих частей с кавалерийскими. Делаются выводы о степени уникальности казачьих военных частей и невозможности применения их опыта в российской кавалерии.
Ключевые слова: казаки, иррегулярная кавалерия, разведывательная служба, Крымская война, Кавказская война, подавление польского восстания.
Analyzes the development of the military organization of the Cossacks in the second half of XIX century. The basic attention is given intelligence service and interaction of the Cossack parts with cavalry. Conclusions about degree of uniqueness of the Cossack military parts and impossibility of application of their experience in the Russian cavalry become.
Keywords: cossacks, irregular cavalry, intelligence service, Crimean war, Caucasian war, neutralization of the polish revolt.
Вторая половина XIX в. была началом конца кавалерии в её старом понимании. Появление нарезных ружей, артиллерии новых типов означало, что многие старые способы ведения кавалерией военных действий должны отойти в прошлое. Не следует, впрочем, переоценивать значение этих нововведений. Ещё в
XVIII в. атака кавалерии на подготовленную пехоту применялась достаточно редко и почти исключительно в прусской армии [1, с. 116 - 117]. Причём, хотя были и примеры удачных атак (например, при Цорн-дорфе), неудача оборачивалась катастрофическими потерями, что заставляло использовать их крайне
редко и только как последнее средство. Поэтому уменьшение ударных функций кавалерии не было чем-то принципиально новым - просто процесс увеличения роли лёгкой кавалерии и падения значения тяжёлой, начавшийся ещё в XVIII в., пришёл к своему логическому завершению.
Данный процесс понимали и в Военном министерстве. Как пишет А.А. Керсновский, там считали, что «роль кавалерии упала и она должна была отказаться от удара» [2, с. 379]. Это означало, что теперь главной задачей кавалерии становится обеспечение действий пехоты - разведка, фуражирование, охранение и преследование разгромленного противника. Это те функции, которые традиционно возлагались именно на лёгкую кавалерию, в частности казачество. Как видим, произошло ещё одно сближение казачьих и регулярных частей - теперь функции регулярной кавалерии были сужены до тех, которые в прошлом выполняло одно казачество.
В этой связи важно отметить, что на казаков в 1870 г. начали распространяться многие элементы кавалерийских уставов [3, с. 113]. В 1884 г. был принят документ, фиксирующий разницу между казачеством и кавалерией в уставной части службы. Этот документ получил название «Дополнения к строевым кавалерийским уставам для казаков».
Таким образом, по уставу казаки были лишь одним из видов российской регулярной кавалерии. Однако в мирной жизни они зачастую выступали хранителями традиций, и даже в тех случаях, когда законы Российской империи унифицировали казачество с другими сословиями, казачье самосознание оставалось отличным, и в казачьей среде продолжали, хотя и постепенно затухая, действовать нормы обычного права.
Учитывая этот факт, нельзя ограничиться простым рассмотрением казачьих уставов, попытаемся выяснить, насколько они были применимы в жизни, и не использовали ли казаки каких-то своих, не прописанных в уставах построений. До нас дошли документы, посвящён-ные именно этой теме. Наиболее яркая подборка их, на наш взгляд, представлена в хранящемся в ГАРО деле «Переписка наказного атамана с главным комитетом о содержании войска, о выработке новых строевых уставов и изучении их в армии» от 1868 - 1869 гг. [4].
Уже первые два документа данного дела (приказы военного министерства от 2 и 19 апреля 1868 г., за № 111 и 857 соответственно) предполагают наличие у казаков неких «особенностей аванпостовой службы». Военное министерство не знает их, но допускает их наличие и возможность применения их при написании общекавалерийских уставов. В этой связи оно обращается к наказному атаману с приказом составить рапорт об особенностях несения аванпостовой службы казаками. Важно отметить, что данный документ подразумевает написание уставов регулярной кавалерии с учётом особенностей казаков. Это означает, что само военное министерство не видит принципиальных различий между ними и регулярной кавалерией. В то же время казачьи уставы не унифицируются с уставами регулярных войск, но предполагают взаимный обмен опытом и выбор лучшего.
В документах данного дела имеется характеристика уставного способа несения аванпостовой службы. В рапорте полковника Кулакова она описана наиболее подробно и развёрнуто. По уставу предполагалось выделять казачью сотню из состава полка, делить её на маленькие отряды от трёх до шести человек и отправлять их прочёсывать местность. Отметим, что устав разницы в аванпостовой службе для казаков и прочих кавалеристов не выделял, как и в боевой подготовке и действиях на поле боя. При этом, по сведениям того же Кулакова, данное построение имело целый ряд очевидных и постоянно сказывающихся недостатков. Рядовые казаки видели их и стремились избегать этого вида службы. Но сам Кулаков, получив под командование казачий полк, пытался сначала добиться выполнения казаками уставных требований.
Далее он анализирует негативные стороны такого способа несения аванпостовой службы. Во-первых, по уставной системе она была крайне выматывающей - от казака требовалось в течение примерно десяти часов каждый день быть предельно бдительным, находясь в седле и в постоянном движении. Обычно через несколько часов бдительность значительно притуплялась и казак прекращал специально высматривать противника, ограничиваясь простым перемещением по местности. Особенно тяжело было, если казак нёс такую службу в течение нескольких дней или недель, а устав требовал выделять для неё одну сотню, которая должна была заниматься только ею изо дня в день. Казаки уставали и выполняли свою службу крайне халатно.
Во-вторых в столкновении даже с равным по численности противником казачья сотня неизбежно проигрывала - в то время как противник действовал сосредоточенно, казаки, разделённые на отряды по несколько человек, просто не успевали собраться и уничтожались по одиночке. Когда сотня освобождалась от несения аванпостовой службы, она ещё достаточно долго не могла восстановить силы, и возникала необходимость держать её в резерве. Таким образом, уставной способ несения аванпостовой службы полностью исключал одну сотню из числа боеспособных. Реальная же польза от такой аванпостовой службы была незначительна, о чем свидетельствуют высказывания современников: «Князь Варшавский имеет при себе 120 эскадронов и сотен, а его армия продвигается всё время ощупью, совершенно не осведомлённая о противнике, не зная, что творится в одном - двух переходах» [2, с. 310] - о венгерском походе. «С разведывательной службой она (конница) не справлялась - по переходе Дуная армия двигалась в потёмках, несмотря на наличие при ней 150 эскадронов» [2, с. 436] - о русско-турецкой войне 1877 - 1878 гг.
С началом ненастья аванпостовая служба становилась пустой формальностью. Казаки, вынужденные проводить в седле под дождём много часов, просто неспособны были думать, как обнаружить противника. В сотне росло число заболевших, так как люди не имели возможности вовремя обогреться.
Кулаков пишет о нежелании казаков нести аван-постовую службу подобным образом и о том, что они
при любой возможности обращаются к своим, традиционным, способам её несения.
В рапортах полковника Малуева и генерал-майора Машарова во время Крымской войны указывается на разного рода преимущества казаков над регулярной кавалерией - лучшее умение верховой езды, большая ответственность, но нигде не говорится о нежелании следовать уставному способу несения военной службы, ни словом не упоминается о наличии у них иных традиционных построений. В рапорте генерал-лейтенанта Хыкланова, характеризующем казаков на Кавказе, вопрос о конкретных формах службы старательно обходится. Но Хыкланов занимал высокую должность на Кавказе, и с его стороны писать о постоянных нарушениях казаками устава было бы неосмотрительно. Известно также, что на Кавказе небольшие группы казаков зачастую действовали поодиночке, и с достаточно большой долей вероятности можно предположить, что в отсутствие офицеров они придерживались наиболее удобной для себя традиционной тактики. По этой причине Хыкланов предлагает вовсе разделить казачью кавалерию на регулярную (по-видимому, близкую к остальной кавалерии и по уставу и по задачам) и аванпостовую, которая изначально не должна иметь большого сходства с регулярными частями.
Судя по рапортам полковника Малуева и генерал-майора Машарова, в Крымскую войну принципиального отступления от устава в казачьих частях не допускалось вовсе. Более того, в рапорте Малуева сообщается, что в казачьих частях за правильным выполнением аванпостовой службы следил не один из младших офицеров, как это было в регулярных частях, а непосредственно командир сотни. Таким образом, попытки рядовых казаков нести службу традиционным, неуставным способом, если и имели место быть, то подавлялись в самом начале.
Тем не менее было бы странно ожидать полного отсутствия специфики в казачьей службе в Крымскую войну. Документы показывают, что офицеры действительно пытались максимально соотнести устав с реальной боевой обстановкой, но сама специфика казачьих частей вела к появлению ряда особенностей, не противоречащих уставу, а дополняющих его. Более полно эти особенности описаны в рапорте полковника Малуева.
В нем упоминается о преимуществе казачьих частей над регулярными в вопросах выездки. Казачьи патрули, как правило, рисковали ближе подъезжать к противнику, чем части регулярные. Особенно важно это было в ночных условиях, когда, чтобы не потерять из виду противника, казачьи части ещё ближе приближались к его расположению. Рапорт полковника Малуева содержит целый ряд предупреждений о необходимости маскировки в ночное время, недопустимости любых шумов и особенно костров и курения. В документе приводится ряд причин, вызывавших необходимость скрытности. Об этой же проблеме пишет и генерал-майор Машаров. Ниже мы рассмотрим традиционные казачьи способы аванпостовой
службы, но пока упомянем, что они позволяли части казаков разводить костры. По-видимому, традиция и уставные требования вступали тут в противоречие, и от командира требовалось применение силы, чтобы обеспечить выполнение устава.
При этом сопротивление казаков носило пассивный характер. Как указывает в своём рапорте полковник Кулаков, казаки в отсутствие высших офицеров нередко отклонялись от устава в пользу традиционных форм, однако они не предпринимали попытки отказаться выполнять устав или хотя бы попытались доказать его нецелесообразность. Напротив, в присутствии высших офицеров казаки следовали ему так же, как в их отсутствие уклонялись от него.
Следовательно, можно сделать вывод, что устав выполнялся на уровне казачьих полков и дивизий, однако действия казачьих сотен могли носить импровизационно-традиционный характер, и не даром рассмотренные выше отличия казачьего устава от общекавалерийского почти не касаются низового уровня, на котором казачьи части имели тенденцию к неуставным действиям.
Как говорилось выше, рапорт полковника Кулакова содержит информацию о традиционном для казаков способе несения военной службы. Из казачьего полка для этих целей выделялось не более одной сотни казаков. Она делилась на две полусотни - первая становилась на значительном расстоянии от противника, разводила костры и отдыхала, ожидая известий от другой. Этот отряд носил название «главного караула». Вторая полусотня делилась на два взвода. Один из них, также разделённый пополам, выдвигался чуть дальше главного караула и тоже останавливался на стоянке. Две образовавшиеся стоянки, на каждой из которых было по половине взвода, получали название «застав». Последний взвод, разделённый на группы по 3 - 6 человек, подъезжал ещё ближе к противнику и занимался непосредственным патрулированием. Эти отряды казаки называли пикетами. Каждый пикет выделял одного часового, который непосредственно следил за передвижениями противника.
Разумеется, Кулакова мало интересуют, насколько традиционным для казаков было подобное построение. Он пишет, что казаки без офицеров перестраивались в него, однако было ли это связано с историей казачества или имело сравнительно недавнее происхождение, он не указывает. Кроме того, рапорт Кулакова составлен на основании действий одного казачьего полка, и, возможно, в других казачьих частях имелись несоответствия этой схеме. Однако Кулаков неоднократно подчёркивает, что подобный способ несения аванпостовой службы был характерен не только для его полка, но и для других частей. Следовательно, даже если этот «неуставной» способ несения аванпостовой службы и появился недавно, он с небольшими вариациями был распространён во многих казачьих полках.
Очень важно отметить, что во всех трёх рапортах, содержащих конкретную информацию о способах несения аванпостовой службы, описания этой службы
значительно расходятся. Даже в рапортах Малуева и Машарова, которые формально описывают несение аванпостовой службы по уставу, содержатся принципиальные отличия. При этом важно отметить, что, хотя они и описывают аванпостовую службу на примере своих частей, каждый рапорт претендует на то, чтобы описать наиболее распространённый у казаков способ несения аванпостовой службы.
Полковник Малуев утверждает, что в целях дополнительной безопасности командиры казачьих частей отправляли на аванпостовую службу две сотни и в каждом пикете находилось 8 - 12 человек, что значительно превосходило уставную цифру. Генерал-майор Машаров пишет, что более одной сотни, как и предписывает устав, в аванпосты не назначалось и в пикетах было ровно по 5 человек - что даже точнее уставной цифры в 3 - 6. Полковник Кулаков описывает уставный способ несения аванпостовой службы иначе, и ещё больше отличий от него содержит тот способ, который он считает традиционным для казаков.
В итоговом рапорте донского атамана и составленном на его основе приказе Военного Министерства от 17 марта 1869 г. № 584 именно вариант полковника Кулакова описан как традиционный для казаков, из чего можно сделать вывод, что он действительно был наиболее распространён. Но само обилие вариантов аванпостовой службы заставляет усомниться в том, насколько правомерны любые обобщения, связанные с военной службой казачества в указанный период. Документы свидетельствуют, что командир казачьей части сам решал, в какой мере ему следовать уставу. Правда, ни один из офицеров, кроме полковника Кулакова, не решился признать, что полностью отошёл от прописанного в уставе, но не один из них и не следовал уставу в полной мере, свободно дополняя и трансформируя его. В то же время казачьи офицеры не рисковали перейти к традиционному для казаков способу ведения боевых действий, приближая его к уставу. Разница между регулярной кавалерией и казачеством по уставам почти исчезла, но в реальности командир казачьей части мог своей волей и полностью приблизить казаков к регулярной кавалерии и, напротив, вернуть их к старым, неуставным традициям.
Казачьи офицеры в своих изменениях устава следовали не какой-то системе, а руководствовались своими симпатиями и прихотями. В то время как полковник Кулаков подробно описывает, почему именно традиционный способ несения аванпостовой службы кажется ему наиболее разумным, ни один из казачьих офицеров, трансформировавших устав, не даёт объяснений, почему он сделал это именно этим, а не иным способом. Так как каждый из них характеризует свой способ как самый распространённый, можно предположить, что в казачьих частях кроме традиционного способа несения аванпостовой службы, носителями которого были сами казаки, и способа уставного, почти никем в полной мере не используемого, существовало значительное число компромиссных вариантов, сочетающих элементы двух основных способов несения аванпостовой службы. Эти варианты были связа-
ны не столько с целесообразностью, сколько с некоей традицией, выработанной в тех или иных частях, причём среди офицеров, а не солдат.
Следовательно, донское казачество, приблизившись по вооружению, уставам, задачам на поле боя к регулярной кавалерии, всё же сохранило и одно принципиальное отличие от неё. Выше приводились слова Энгельса о том, что российский устав предусматривает варианты едва ли не на все случаи жизни, и русские офицеры слепо следуют ему. Среди донских казаков ситуация была иной. Рядовые казаки следовали логичным и осмысленным традициям, однако делали это непоследовательно и нелогично, немедленно отказываясь от них, если сталкивались с недовольством со стороны офицеров. Офицеры же следовали не уставу, а различным вариантам его изменений, видимо, более или менее традиционным и распространённым. При этом в целом устав ими соблюдался, но вносимые изменения были неосмысленными и не всегда способствовали реальному росту боеспособности казачьих частей, а зачастую носили догматически-бессмысленный характер, как в случае генерал-майора Машарова. Это заставляет нас признать, что в пореформенный период казачья кавалерия имела в значительной степени уникальный характер, уже полностью отойдя от иррегулярных образцов, но ещё не став в полной мере кавалерией регулярной. Полковник Кулаков в своём рапорте, многократно подчеркнув превосходство традиционного казачьего способа несения аванпостовой службы над уставным, прямо пишет о том, что применение казачьих традиций в регулярных частях невозможно. Казачьи способы военной службы требуют более высоких качеств кавалериста, большего искусства выездки, и в регулярной кавалерии никогда не удастся добиться этого. Поэтому разница между регулярной кавалерией и казачеством при всём их сходстве будет сохранятся до тех пор, пока не исчезнут сами особенности казачьего уклада. (Впрочем, как мы видели выше, процесс разрушения этого уклада уже шёл).
Приведённые выше факты доказывают, что в целом интеграция казачества в состав регулярной русской кавалерии была завершена. Безусловно, казачество сохранило ряд особенностей в ведении военных действий, и система его мобилизации несколько отличалась от аналогичной системы в регулярных войсках. Однако в основном устав казачьих войск соответствовал уставу остальной русской кавалерии, и управление казачьими войсками, организация которых теперь, как мы показали, в целом соответствовала организации регулярных войск, сильно упростилось. Важно отметить, что в состав каждой регулярной кавалерийской дивизии был введён казачий полк. Это означало, что теперь каждый командир кавалерийской дивизии получал опыт взаимодействия с регулярными войсками. Учитывая и тот факт, что атаманами в пореформенный период также назначались кавалерийские, а не казачьи генералы, можно сделать вывод, что грань между казачьим и кавалерийским офицерством также стиралась. Сама система воспитания ка-
зачьего офицерства с момента открытия кадетского корпуса в Новочеркасске была приведена в соответствие с системой обучения регулярных офицеров. Можно считать, что процесс слияния казачьего офицерства с кавалерийским имел в качестве аналога в мирной жизни слияние донского дворянства с российским.
Проблемы потери самоидентификации казачества, как мы показали, стояли и в военной сфере. Однако в то время как в мирной жизни оно постепенно приближалось к социально и экономически устойчивому российскому крестьянству, в военном деле сливалось с кавалерией - родом войск, эффективность которого в конце XIX в. резко падала. Казачество в результате этого процесса сливалось с системой, стабильность которой также была под вопросом.
Недостатки российской кавалерии делали её зачастую даже менее эффективной, чем кавалерия других стран. В связи с этим процесс унификации тут шёл значительно сложнее. Отмечены случаи, когда именно казачьи традиции и обычаи рекомендовались регулярной кавалерии, а не наоборот, как в мирной жизни. В российской армии именно функции разведки и охранения, традиционно выполняемые казаками, были теперь возложены на регулярные части. Все эти факты приводят к выводу, что в то время как в мирной жизни про-
Поступила в редакцию
цесс распада казачества выглядел прогнозируемым и неизбежным в военной сфере его дальнейшая судьба представлялась непредсказуемой. Не следует забывать, что во французской и английской армиях многие кавалерийские части в дальнейшем превратились в танковые, а в германской армии во Вторую мировую войну даже создавались так называемые «лёгкие» дивизии, предназначенные для взаимодействия с кавалерией.
Безусловно, в своём старом виде казачество как воинское сословие, замкнутая группа со своими военными умениями было нежизнеспособно. Однако в качестве одного из родов российской кавалерии оно могло действовать до тех пор, пока сохранялась сама российская кавалерия, т.е. не дольше, чем до середины XX в., когда кавалерия как род войск перестала существовать.
Литература
1. Энгельс Ф. О военном искусстве. О теории насилия. М.; СПб., 2003.
2. Керсновский А. История русской армии. Т. 1. Смоленск, 2004.
3. Казачество: прошлое и настоящее. Волгоград, 2002.
4. ГАРО. Ф. 46. Оп. 1. Д. 909.
30 июня 2011 г.
