CC BY
126
УДК 94(470+571)" 17/1917"
ЭФФЕКТИВНОСТЬ ДЕЙСТВИЙ ДОНСКИХ И КУБАНСКИХ КАЗАКОВ В РУССКО -ЯПОНСКУЮ ВОЙНУ 1904-1905 гг.: ДИСКУССИОННЫЕ АСПЕКТЫ
А.Ю. Перетятько
История участия казачьих войск в русско-японской войне 1904-1905 гг. неоднократно привлекала внимание исследователей. Историки пытались не только восстановить сам ход военных действий, но и ответить на важнейший вопрос: оказалось ли оправданным сохранение казачества в Российской империи, насколько эффективно оно было как военный механизм в условиях XX века? Единого мнения по этому поводу в отечественной историографии не сложилось. Н.В. Рыжкова, автор первой монографии, посвященной участию донских казаков в войнах 1904-1917 гг., пришла к выводу о том, что казачьи части в полной мере сохранили свою боеспособность [1, с. 6-7]. В то же время известный кубанский исследователь Б.Е. Фролов указывает на проявившуюся в ходе русско-японской войны неэффективность действий кавалерии с обеих сторон, и отмечает, что, несмотря на героизм и выучку конных казаков, наиболее востребованными в новых условиях оказались пластунские, т.е. пешие части [2, с. 184]. Б.Б. Игнатьев в своей диссертации обосновывает несколько иную точку зрения, в соответствии с которой война продемонстрировала большую эффективность регулярной кавалерии, и унификация с ней заметно повысила бы боеспособность казачьих частей [3]. Поэтому мы решили обратить внимание на некоторые аспекты участия двух крупнейших казачьих войск, Донского и Кубанского, в русско-японской войне 1904-1905 гг., поскольку они заставляют иначе взглянуть на проблему боеспособности казачества в начале XX века.
Уже в 1860-е годы Военное Министерство понимало, что значение кавалерии на поле боя стремительно падает, и предполагало, что в новых условиях она будет выполнять в первую очередь вспомогательные задачи: заниматься разведкой, фуражирова-
Перетятько Артем Юрьевич - магистр исторических наук, педагог дополнительного образования Дома детского творчества Железнодорожного района г. Ростова-на-Дону, 344101, г Ростов-на-Дону, ул. Верещагина, 10, e-mail: [email protected], т. 8(863)2626949.
нием, обеспечением связи пехотных и артиллерийских частей [4, с. 379]. Поэтому общая численность кавалерии в ходе милютинских реформ была существенно сокращена [5, с. 53]. Казачьи подразделения этот процесс затронул меньше, вследствие чего их доля возросла [4, с. 379]. Таким образом, Д. А. Милютин, бывший крупным военным теоретиком, еще почти за полвека до русско-японской войны определил те тенденции развития кавалерии, которые стали явными в ее ходе. Однако требовалось не только верно выявить данные тенденции, но и создать организационный инструмент, позволяющий эффективно использовать кавалерийские части в новых условиях.
Достигнуть этой цели в 1860-1870-х годах не удалось. Сам Д.А. Милютин был сторонником формирования сводных отрядов, в которые, в случае войны, предполагалось объединять части различных родов войск для достижения конкретных целей [4, с. 435]. Опыт русско-турецкой войны 1877-1878 гг. выявил полную несостоятельность подобного подхода. Во-первых, в условиях конца XIX в. кавалерия оставалась единственным мобильным родом войск, и ее введение в состав сводных отрядов (казачьи полки на первом этапе войны прикомандировывались к армейским корпусам) делало невозможным выполнение некоторых боевых задач. Для преследования противника, рейдов в глубокий тыл, стратегической, а не тактической разведки гораздо лучше подходила прежняя, дивизионная организация [6, с. 240]. Во-вторых, подразделения, входящие в состав сводных отрядов, не имели опыта совместной службы, а их солдаты и офицеры не знали своих командиров [4, с. 419-420]. Кроме того, в ходе войны выяснилось, что общая численность кавалерии недостаточна [7, с. 94].
Artyom Peretyatko - Children's Creativity Center of Railway District of Rostov-on-Don, 10, Vereshchagina Street, Rostov-on-Don, 344101, e-mail: ArtPeretatko@ yandex.ru, tel. +7(863)2626949.
Кавалерийские дивизии, объединяющие в своем составе регулярные и казачьи части, были созданы еще во время милютинских реформ [8, л. 27]. Первоначально предполагалось, что они будут учебно-организационной инстанцией, однако с отказом от концепции сводных отрядов именно кавалерийская дивизия становится инструментом, с помощью которого Военное Министерство рассчитывало обеспечить совместные действия регулярной армии и казачьих армейских полков. Еще до русско-турецкой войны 1877-1878 гг. были предприняты меры по распространению на казаков уставов регулярной армии [9, с. 113] и унификации их снабжения с кавалерийским [8, л. 26-27], а вскоре после нее было предписано проводить обучение приготовительного и льготного разряда в соответствии с нормами эскадронного и полкового учений [10, с. 3-4]. Это позволило ввести казачьи полки в состав всех кавалерийских дивизий, причем на них обычно возлагались вспомогательные задачи разведки, рейдов и связи [11, л. 96-100].
При изучении штатного расписания Донского и Кубанского казачьих войск обращает на себя внимание постепенное увеличение в них доли не кавалерийских частей. Если в 1860-х годах Донское войско в случае войны должно было выставить 64 армейских полка и 12 батарей [8, л. 9-10, 12-18], то в ходе милютинской реформы число полков было уменьшено до 60, а число батарей увеличено до 15 [8, л. 52]. На практике, в условиях русско-турецкой войны 1877-1878 гг. с Дона было мобилизовано 53 полка и 23 батареи, включая гвардейские части [12, с. 457]. В Кубанском войске число батарей оставалось неизменным в течении всей второй половины XIX века [2, с. 128], зато с 1880 гг. начинается процесс быстрого роста численности пластунских частей, до этого необдуманно сокращенных. Если в 1870-е годы предполагалось иметь 2 пластунских батальона в мирное и 6 в военное время, то к 1901 г. их число было доведено до 6 и 18, соответственно [2, с. 130-131]. Интересно отметить, что и в Кубанском войске на практике в случае начала военных действий формировалось существенно больше не кавалерийских частей, чем было предусмотрено расписанием. Так, за время русско-турецкой войны 18771878 гг. с Кубани было выставлено 12, а не 6 пластунских батальонов [2, с. 130]. При этом число кубанских армейских казачьих полков во второй половине XIX в. выросло крайне незначительно: с 10 до 11 полков мирного времени, и, соответственно, с 30 до 33 полков военного времени [7, с. 90-91].
Таким образом, еще задолго до начала русско-японской войны 1904-1905 гг. Военное Министерство знало о постепенном падении значения кавалерии и понимало необходимость организации совместных действий регулярных и казачьих частей. В то же время, основываясь на опыте русско-турецкой войны 1877-1878 гг., оно предполагало, что обеспечить разведку, преследование противника, фуражирование и связь эффективнее всего сможет кавалерийская дивизия, включающая в себя регулярные и казачьи части. В ее рамках предполагалось и наладить взаимодействие казаков с регулярной кавалерией. Накануне русско-японской войны в состав подобных дивизий входило 9 из 17 армейских полков, выставляемых Донским войском в мирное время [12, с. 478]. Для обеспечения совместных действий казаков различных войск была создана сводная казачья дивизия [12, с. 478]. Уставы и организация снабжения регулярной и казачьей кавалерии уже были унифицированы, по крайне мере, на бумаге.
Однако большая часть военно-теоретических и военно-организационных наработок довоенного периода, связанных с использованием казачьих частей, оказалась невостребованной в конкретных условиях русско-японской войны 1904-1905 гг. Разработанная для Донского войска система военной организации, впоследствии перенесенная и на кубанских казаков [7, с. 97], изначально создавалась с тем расчетом, что мобилизация определенной категории льготных казаков будет полной, либо не будет проводиться вовсе [8, л. 52-53]. Между тем локальный характер русско-японской войны потребовал именно частичной мобилизации: Донское войско выставило 4 второочередных армейских полка и 2 артиллерийские батареи [1, с. 19], а Кубанское войско - 2 первоочередных армейских полка, 6 второочередных пластунских батальонов и 1 артиллерийскую батарею [2, с. 178]. В ходе мобилизации были предприняты меры, направленные на обеспечение максимальной боеспособности отправляемых на Дальний Восток частей: вводились дополнительные требования для служивших в них офицеров [2, с. 179], делались попытки внести локальные улучшения в организацию обоза, артиллерию и снаряжение [1, с. 17-18; 2, с. 178]. Поскольку механизм этих действий не был предварительно отработан, мобилизация затянулась: на Кубани она продолжалась с 22 октября 1904 г. до 26 февраля 1905 г. [2, с. 178-179], на Дону - с 20 июля по 30 августа 1904 г. [1, с. 19-21]*. На театр военных действий донские
* Мы указываем даты официального начала мобилизации и отправки первых частей на Дальний Восток
и кубанские части прибыли только в октябре 1904 г. и апреле 1905 г. соответственно.
Уже сама необходимость их использования вызывает сомнения. П.Н. Краснов называет главной причиной отправки донских частей на Дальний Восток желание дать донскому казачеству принять участие в войне [12, с. 488]. Н.В. Рыжова приводит информацию, согласно которой войсковой штаб Донского войска только за февраль 1904 г. получил сотни прошений от нижних чинов о отправке их в действующую армию [1, с. 18-19]. Но на театре военных действий кавалерийские части не были востребованы, и, по определению позднейшего исследователя "болтались между ног пехоты" [2, с. 184]. При этом превосходство российской армии в кавалерии было весьма существенным, и, возможно, главной причиной, побудившей Военное Министерство начать на Дону частичную мобилизацию, было желание, как сказал Николай II "дать возможность участвовать (Донскому казачеству - А.П.) в тяжелой настоящей войне" [1, с. 22]. С кубанцами получилось еще хуже - их мобилизация проводилась позже и шла более медленными темпами, а отмобилизованные части не сразу перебрасывались на фронт, проходия дополнительную подготовку в Армавире [2, с. 180]. Возможно, одной их причин подобной неторопливости было понимание Военным Министерством того факта, что существенным изменениям их прибытие на Дальний Восток не приведет. Это подтверждается тем, что, хотя войсковой атаман Кубанского казачьего войска Я.Д. Малама докладывал о готовности отмобилизованных частей к началу января 1905 г., их переброска на фронт началась только 26 февраля [2, с. 181]. В итоге кубанские казаки прибыли в действующую армию к моменту, когда активные боевые действия уже прекратились и обе стороны ограничивались мелкими стычками.
Несмотря на медлительность мобилизации, некоторые решения запаздывали. Например, был издан приказ штаба Кавказского военного округа о введении защитной формы, но кубанские пластуны не успели получить ее до отправки на фронт [2, с. 180]. В Донском войске батареи только в июне 1904 г. получили орудия новых образцов, причем не было возможности ни провести полевые стрельбы, ни использовать телефонную связь для управления огнем, поскольку предназначенные для этого телефоны не были вовремя доставлены [1, с. 17-18]. В обоих войсках не хватало
лошадей: в Кубанском их срочно закупали, в том числе и за пределами региона [2, с. 180], а в Донском коннозаводчики жертвовали по 60 боевых коней на каждый полк [12, с. 489].
При проведении мобилизации были приняты два решения, нуждающихся в дополнительных пояснениях. Во-первых, мобилизованы были в основном второочередные части, т.е. те, нижние чины которых отслужили полный срок в строевых полках и вернулись на льготу в станицы. В теории это должно было обеспечить большую боеспособность отправляемого на Дальний Восток контингента за счет уменьшения числа недавних призывников в его составе. Однако еще при подготовке военной реформы 1870-х годов на Дону Военное Министерство признало, что обеспечение второ- и третьеочередных частей офицерским кадром представляет собой крайне сложную задачу [8, л. 59-60]. Интересно отметить, что еще тогда Главное управление иррегулярных войск предполагало, что многие офицеры, находящиеся на льготе и получающие соответствующее довольствование, в случае войны окажутся неспособными к действительной службе [8, л. 59-60]. Мобилизация 1904 г. вскрыла масштаб этой проблемы: в Кубанском войске, например, командир и значительная часть офицеров 7-го пластунского батальона объявили себя больными [2, с. 179]. Логичное предложение кубанского наказного атамана Я.Д. Маламы заполнять вакансии за счет офицеров-добровольцев из строевых казачьих полков, число которых оказалось весьма значительно, было отвергнуто [2, с. 179]. В итоге многие офицерские должности в донских и кубанских частях оказались заняты офицерами запаса армейской и гвардейской регулярной кавалерии. Б.Б. Игнатьев совершенно справедливо указывает на то, что это негативно сказывалось на боеспособности [3], однако, как мы видим, проблемы с офицерским кадром были в значительной степени вызваны отправкой на Дальний Восток в основном второочередных частей, а также грубой ошибкой Военного Министерства, не желавшего "выдергивать" из строевых частей, не участвующих в войне, офицеров-добровольцев.
Во-вторых, кубанские армейские полки были включены в состав новосоздаваемой Сводной кавказской казачьей дивизии [2, с. 178]. Напомним, что еще русско-турецкая война 1877-1878 гг. показала, что соединения, имеющие опыт совместной службы в мирное время, значительно эффективнее сводных отрядов аналогичной численности.
Единственным оперативным соединением, отправленным от Кубанского войска на Дальний Восток в полном составе, была 2-я Кубанская пластунская бригада [2, с. 178]. Б.Е. Фролов связывает большую эффективность действий пластунов по сравнению с конными частями с тем, что в условиях начала XX века пехота была более востребованным родом войск, чем кавалерия [2, с. 185]. Соглашаясь с ним в принципе, мы бы хотели обратить внимание на то, что пластуны и конные казаки Кубанского войска оказались поставлены в неравные условия: первые действовали в составе бригады мирного времени, а вторые фактически объединялись в сводный отряд дивизионного состава.
Существенные организационные ошибки были допущены и на самом театре военных действий. Военное Министерство не использовало тот инструмент, в рамках которого в конце XIX в. предполагалось осуществлять взаимодействие регулярной и казачьей кавалерии. Кавалерийские дивизии смешанного состава на Дальнем Востоке почти не были представлены, и казачьи части сводились с регулярными полками в импровизированные конные отряды. Так, для рейда на Инкоу в декабре 1904 г. - январе 1905 г. генерал-адъютанту П.А. Мищенко были выделены 21 одна сотня уральских и забайкальских казаков, 11 сотен кавказских горцев, 3 донских полка (т.е. 4-ю Донскую казачью дивизию лишили артиллерии и одного полка, заставив взаимодействовать с незнакомыми ей частями), 3 полка драгун, 4 сотни пограничной стражи, полусотня разведчиков, 4 конные охотничьи команды, а также несколько батарей забайкальских казаков и регулярной армии [12, с. 497]. В рейде на Факумынь в мае 1905 г. были задействованы Урало-Забайкальская и Сводная кавказская казачьи дивизии (в состав последней входили кубанские полки), две сотни Кавказской бригады, Кавказский казачий артдивизион и 1 Забайкальская казачья батарея, общее руководство которыми также осуществлял П. А. Мищенко [2, с. 185]. Б.Б. Игнатьев указывает, что снабжение боеприпасами подобных кавалерийских групп было крайне осложнено из-за разнородности вооружения [3]. Б.Е. Фролов отмечает также, что действия конного отряда в ходе рейда на Инкоу отличались такой медлительностью, что данную операцию прозвали "черепашьим набегом" [2, с. 185].
Оба исследователя связывают сравнительную неэффективность стратегических ка-
валерийских операций против тыла противника с организационными проблемами собственно казачьих войск и системным кризисом кавалерии. При этом, как нам кажется, они не учитывают того факта, что генерал-майору (позднее генерал-лейтенанту) П.А. Мищенко приходилось командовать не нормальным кавалерийским оперативным соединением, имеющим опыт совместной службы в мирное время, правильно организованный общий обоз и части обеспечения, а сводным отрядом, подобному тем, низкая эффективность которых была доказана еще русско-турецкой войной 1877-1878 гг. При этом в 1870-х годах изначально предполагалось создание подобных отрядов, вопросы их управления и снабжения до войны отрабатывались Военным Министерством, в то время как перед русско-японской войной 1904-1905 гг. основными инструментами обеспечения взаимодействия регулярной и казачьей кавалерии были дивизии и корпуса смешанного состава.
Согласно воспоминаниям А.И. Деникина, штабы отрядов носили импровизированный характер, должности в них иногда занимали офицеры дивизионных штабов без снятия с них прежних обязанностей: он сам был одновременно начальником штаба Урало-Забайкальской казачьей дивизии и конного отряда П.А. Мищенко [13, с. 91]. Сводные отряды организовывались не только для рейдов в тыл противника, но и для выполнения текущих задач: так, 26 октября 1904 г. 4-я Донская казачья дивизия была фактически разделена на две части, и три ее полка были непосредственно подчинены Оренбургской казачьей дивизии [1, с. 25]. При этом командиры дивизий нередко плохо знали не только придаваемые им части, но и свои собственные: во время Мукденского сражения Урало-Забайкальской дивизией командовал донской генерал Павлов, а начальником штаба был полковник регулярной армии А.И. Деникин [13, с. 87]. Отчетность в отряде П.А. Мищенко находилась на крайне низком уровне, в него принимались солдаты и офицеры других подразделений, привлеченные славой командира, причем вышестоящее начальство узнало об этом с существенным опозданием [13, с. 94]. Обеспечить эффективные действия крупного кавалерийского соединения, в особенности же наладить его снабжение, при подобной системе организации было, на наш взгляд, в принципе невозможно, независимо от боеспособности входящих в его состав казачьих частей.
Из приведенной нами информации видно, что в ходе русско-японской войны Военным Министерством и командующим русской армией генерал-адъютантом А.Н. Куропатки-ным были допущены существенные ошибки, носящие, однако, частный, а не системный характер. Оказалась невостребованной часть довоенного организационного инструментария, в то время как многие решения пришлось принимать импровизированно. В условиях локальной войны на Дальнем Востоке, в которой была задействована только часть сил Российской империи, не возникло нужды в применении отработанной системы всеобщей мобилизации, а принципы частичной мобилизации казачьих войск до войны были разработаны недостаточно, что привело к затягиванию отправки казаков на фронт. Вместо корпусов мирного времени на театре военных действий кавалерия сводилась в конные отряды, которые, во-первых, носили сводный характер, что существенно подрывало их боеспособность, а, во-вторых, совершенно отсутствовали наработки по их снабжению и управлению. Сомнительными были решения о мобилизации второочередных казачьих частей, испытывающих проблемы с офицерским кадром и о заполнении вакансий за счет офицеров запаса регулярной кавалерии. В этой связи интересно привести отрывок из мемуаров А.И. Деникина, относящийся ко всей русской армии, в том числе и к казачьим войскам. "Я остаюсь при глубоком убеждении, что ни в организации, ни в обучении и воспитании наших войск, ни тем более в вооружении и снаряжении их не было таких глубоких органических изъянов, которыми можно было бы объяснить беспримерную в русской истории мукденскую катастрофу. Никогда еще судьба сражения не зависела в такой фатальной степени от причин не общих, органических, а частных (курсив мой. - А.П.)" [13, с. 90].
Нам представляется, что и Россия в целом, и Донское, и Кубанское казачьи войска оказались не готовы именно к локальной войне в условиях Дальнего Востока. Организация русской армии, сложившаяся во время милю-тинских реформ, была направлена на обеспечение ведения войны с одной или несколькими европейскими великими державами, причем массовую мобилизацию, как в случае русско-турецкой войны 1877-1878 гг., предполагалось проводить до начала военных действий. Организационные проблемы были усугублены
ошибками конкретных командиров и неразберихой в штабах: так, по сведениям А.И. Деникина, в ходе Мукденского сражения Западный отряд русской кавалерии был разделен на 9 частей и получал приказы из 3 инстанций [13, с. 88-89]. Но, возможно, главной причиной частой неэффективности донских и кубанских частей на Дальнем Востоке оказывалось использование их в тех целях, к достижению которых они не были приспособлены. Отметим, что 4-я Донская казачья дивизия после нескольких месяцев боев, в январе 1905 г. была направлена в тыл, а затем в Монголию, где вполне успешно осуществляла защиту русских коммуникаций от диверсионных действий японцев [1, с. 37-38]. При выполнении этой задачи оказались востребованными и мобильность конных частей, и опыт рейдовой, разведывательной и связной службы, которую, как мы писали выше, получали казаки в составе кавалерийских дивизий. Наиболее же неудачные случаи во время войны были связаны с попытками штурмовать силами казачьих полков укрепленные пункты противника: неудачей окончилась попытка донцов взять деревню Лидиутунь [1, с. 24] и город Инкоу [12, с. 499], кубанцы, хотя и сумели взять деревню Донся-зу, понесли неоправданно высокие потери [2, с. 186]. Однако до войны никто не предполагал использовать кавалерийские части для штурма неприятельских укреплений, и неготовность к решению этой задачи свидетельствует не о низкой боеспособности донских и кубанских полков, а о неспособности высшего командования применять их по прямому назначению. Б. Лиддел Гарт, крупный английский военный историк, отметил, что действия сторон в ходе русско-японской войны носили характер прямых ударов, и попытки манёвренных действий против неприятельского фланга и тыла проводились крайне неуверенно и недостаточными силами [14]. Свидетельства подобного приводят и другие авторы: в частности, рейд на Инкоу проводился в условиях гололедицы [1, с. 29], а японцы заранее предугадали возможное нападение русской кавалерии и укрепили город [1, с. 27].
Поэтому делать на основе русско-японской войны 1904-1905 гг. выводы о глубоком кризисе военной организации как донского, так и кубанского казачества представляется нам не вполне верным, несмотря на все вскрывшиеся проблемы. Тезис Н.В. Рыжовой о жизнеспособности военной организации Донского войска, большей, чем у регулярных
частей, также выглядит недостаточно обоснованным. На наш взгляд, русско-японская война продемонстрировала, что Военное Министерство так и не смогло наладить эффективное использование кавалерии на поле боя, но конные части по-прежнему были необходимы для разведки, охраны тыла и выполнения других задач, обеспечивающих действия пехоты. Поскольку в довоенный период для этих целей применялись преимущественно казачьи полки, они оказались наиболее востребованы на театре военных действий, составляя 90 % российской кавалерии [15]. Использование крупных кавалерийских групп, приведшее к значительным успехам в русско-турецкую войну 1877-1878 гг., в новых условиях оказалось ошибочным, но не только из-за общего кризиса кавалерии, как показал Б.Е. Фролов, но и из-за позиционного характера войны, организационных просчетов и применения кавалерии для штурма укрепленных населенных пунктов. В то же время русско-японская война 1904-1905 гг. продемонстрировала большую востребованность Кубанского войска по сравнению с Донским: от первого было мобилизовано 8 547 человек [2, с. 181], а от второго - 4 887 [1, с. 20], несмотря на больший мобилизационные ресурс. При этом Кубанское войско впервые в своей истории выставило больше пластунов, чем всадников: 6 142 против 2 132 [2, с. 181]. Именно наличие пехотных частей, более необходимых в условиях позиционной войны начала XX века, оказалось существенным преимуществом Кубанского войска перед Донским. Парадоксальным образом война продемонстрировала верность политики Военного Министерства, направленной на увеличение доли некавалерийских частей в казачьих войсках, и доказала справедливость мнения о падении роли кавалерии на поле боя. Но российское командование не сумело воспользоваться собственными довоенными наработками, и именно его частные ошибки, а не системные недостатки военной организации донского и кубанского казачества, помешали донским и кубанским казакам в полной мере проявить себя в ходе боевых действий.
ЛИТЕРАТУРА
1. Рыжкова Н.В. Донское казачество в войнах начала XX века. М.: Вече, 2008. 448 с.
2. История кубанского казачества / Под ред. В.Н. Ратушняка. Краснодар: Традиция, 2013. 416 с.
3. Игнатьев Б.Б. Развитие системы управления казачьих войск России (вторая половина XIX -
начало XX вв.): Дис. ... канд. ист. наук. М., 1997. 239 с. С. 95-103.
4. Керсновский А. История русской армии. 17001881. Смоленск: Русич, 2004. 464 с.
5. Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XIX веке. Военно-экономический потенциал России. М.: Воениздат, 1972. 616 с.
6. Баженов П.Н. Действия русской кавалерии во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов на Балканском полуострове. СПб.: Б.И., 1904. 980 с.
7. Малукало А.Н. Кубанское казачье войско в 1860-1914 гг.: организация, система управления и функционирования, социально-экономический статус. Краснодар: Кубанькино, 2003. 216 с.
8. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 330. Оп. 61. Д. 1937.
9. Козлов А.А., Козлов А.И. Имперская политика огосударствления, милитаризации и закрепощения казаков в XIX - начале XX века. Казачество: прошлое и настоящее. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2000. С. 95-125.
10. Дополнение к строевым кавалерийским уставам для казаков. СПб.: Военная типография, 1884. 19 с.
11. РГВИА. Ф. 970. Оп. 3. Д. 507.
12. Картины былого Тихого Дона: краткий очерк истории Войска Донского для чтения в семье, школе, войсковых частях / П.Н. Краснов. СПб.: Товарищество Голике и Вильборг, 1909. 526 с.
13. Деникин А.И. Путь русского офицера. Путь русского офицера. М.: Вагриус, 2002. С. 17-140.
14. Лиддел Гарт Б. Энциклопедия военного искусства. М.: АСТ, 2003. 564 с.
15. Воскобойников Г.Л. Казачество в русско-японской войне (1904-1905). Ростов н/Д: Изд-во Научной библиотеки Ростовского гос. ун-та, 1995. 110 с. С. 89.
REFERENCES
1. Ryzhkova N.V. Donskoe kazachestvo v voynakh nachala 20 veka [Don Cossacks in wars of the early 20th century]. Moscow: Veche, 2008. 448 p.
2. Istoriya kubanskogo kazachestva [The history of the Kuban Cossacks]. Ed. by. V.N. Ratushnyak. Krasnodar: Tradition, 2013. 416 с.
3. Ignat'ev B.B. Razvitie sistemy upravleniya kazach'ikh voysk Rossii (vtoraya polovina 19 -nachalo 20 vekov) [Development of the system of management of Cossack troops of Russia (second half of 19th - beginning of 20th centuries)]: The Abstract of a thesis of Candidate of History Sciences. Moscow, 1997. 239 p.
4. Kersnovskiy A. Istoriya russkoy armii. 1700-1881 [History of the Russian army. 1700-1881]. Smolensk: Rusich, 2004. 464 p.
5. Beskrovnyy L.G. Russkaya armiya i flot v 19th veke. Voenno-ekonomicheskiy potentsial Rossii [Russian army and Navy in the 19th century. Military-economic potential of Russia]. Moscow: Voenizdat, 1972. 616 p.
6. Bazhenov P.N. Deystviya russkoy kavalerii vo vremya russko-turetskoy voyny 1877-1878 godov na Balkanskom poluostrove [Actions of Russian cavalry during the Russo-Turkish war of 1877-1878 on the Balkan Peninsula]. St. Petersburg, 1904. 980 p.
7. Malukalo A.N. Kubanskoe kazach'e voysko v 1860-1914 gg.: organizatsiya, sistema upravleniya i funkt-sionirovaniya, sotsial'no-ekonomicheskiy status [The Kuban Cossack army, 1860-1914: the organization, management and functioning of the socio-economic status]. Krasnodar: Kubankino, 2003. 216 p.
8. Rossiyskiy gosudarstvennyy voenno-istoricheskiy arkhiv [Russian State Archive of Military History]. F. 330. Op. 61. D. 1937.
9. Kozlov A.A., Kozlov A.I. Imperskaya politika ogosudarstvleniya, militarizatsii i zakreposhcheniya kazakov v 19 - nachale 20 veka [Imperial policy of nationalization, militarization and the enslavement of the Cossacks in the 19th - early 20th century]. In: Cossacks: the past and the present. Volgograd: Volgograd Publishing House of the State University, 2000, pp. 95-125.
10. Dopolnenie k stroevym kavaleriyskim ustavam dlya kazakov [Addition to ceremonial cavalry statutes
for the Cossacks]. St. Petersburg: Military Printing House, 1884. 19 p.
11. Rossiyskiy gosudarstvennyy voenno-istoricheskiy arkhiv [Russian State Archive of Military History]. F. 970. Op. 3. D. 507.
12. Krasnov P.N. Kartiny bylogo Tikhogo Dona: krat-kiy ocherk istorii Voyska Donskogo dlya chteniya v sem'e, shkole, voyskovykh chastyakh [Picture former Quiet Don: a short history of the Don Cossacks to read in the family, school, military units]. St. Petersburg: the Partnership Golike and Vilborg, 1909. 526 p.
13. Denikin A.I. Put' russkogo ofitsera [the Path of a Russian officer]. Moscow: Vagrius, 2002. С. 17-140.
14. Liddel Gart B. Entsiklopediya voennogo iskusstva [Encyclopedia of Military Art]. Moscow: AST, 2003. 564 p.
15. Voskoboynikov G.L. Kazachestvo v russko-yaponskoy voyne (1904-1905) [Cossacks in the Russian-Japanese war (1904-1905)]. Rostov-on-Don: Publishing House of the Scientific Library of Rostov State University, 1995. 110 p.
15 мая 2014 г.
УДК 323
СТАНОВЛЕНИЕ СВЕТСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ НА КАВКАЗЕ
А.Р. Психомахова
Актуальные задачи модернизации российского образования, укрепления межэтнического согласия и межкультурной интеграции призывают обратиться к историческому прошлому распространения образования на Кавказе.
Целью данного исследования является рассмотрение постановки светского образования на Кавказе. Задача данной статьи - анализ динамики изменения политики царской России к исследуемому региону параллельно с правовой базой в деле просвещения при сочетание архивного материала.
Данная проблема рассматривалась в ряде трудов дореволюционного советского и современного периода. Хотелось более подробно остановиться на современном периоде. В частности, на труде Д.С. Ткаченко,
Психомахова Аминат Рашидовна - преподаватель истории Медицинского колледжа № 4 Департамента здравоохранения г. Москвы, 123182, г. Москва, ул. Академика Курчатова, 25, e-mail: [email protected], т. 8(499)1905820, 8(499)1905290.
где он исследует государственную политику в сфере национального просвещения "инородцев" Ставрополья, Кубани и Дона, а также отношение народов к распространению просвещения и социальную значимость образования для отдельных национальных диаспор Северного Кавказа [1]. Монография Л.С. Гата-говой научно обоснованно вносит коррективы в привычную, но не совсем точную формулу, противопоставляющую "субъективные цели" и "объективные результаты" политики царского правительства на окраинах Российской империи в XIX в. [2]. Г.Н. Малахова, В.Н. Чега-ринова разрабатывают тему под углом зрения подготовки региональной элиты Российской империи из горцев [3].
Вторая половина XIX в. - период начала экономических, политических, и культурных
Aminat Psikhomakhova - Medical College No 4 of Department of Health Care of Moscow, 25, Academic Kurchatov Street, Moscow, 123182, e-mail: [email protected], tel. +7(499)1905820, +7(499)1905290.
