CC BY
58«Военная хитрость», «информационная война» и другие понятия в свете результатов научных исследований и дискуссий
Полковник в отставке В.И. ОРЛЯНСКИЙ, доктор военных наук
АННОТАЦИЯ
ABSTRACT
Показаны некорректность трактовок и устаревание дефиниций ряда терминов, отражающих важные элементы содержания современной вооруженной борьбы и информационного противоборства. Предложены и обоснованы новые подходы к пониманию их сущности и уточнению соответствующих определений, что, по мнению автора, окажет позитивное влияние на дальнейшее развитие теории и практики военного искусства.
The paper exposes faulty interpretations and obsolete definitions of some terms reflecting major elements of modern armed struggle content and information confrontation. It suggests and justifies new approaches to understanding their essence and specifying corresponding definitions, which, according to the author, will have a beneficial effect on furthering the theory and practice of military art.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
KEYWORDS
Военная хитрость, тактическая маскировка, противодействие разведке противника, информационная война, оружие направленной энергии.
War ruse, tactical camouflage, countering enemy reconnaissance, information warfare, directed energy weapons.
В НАЧАЛЕ 90-х годов предыдущего столетия в руководящие документы по подготовке и ведению военных (боевых) действий усиленно внедрялся термин «военная хитрость», что представлялось как следствие «глубоких научных обоснований» якобы нового явления в военном искусстве. Было проведено немало исследований, в которых «развивались» соответствующие теоретические положения, «раскрывалась» существенная научная новизна в способах ведения боевых действий при проявлении военной хитрости.
Попытки подвергнуть критике научную состоятельность данного понятия поначалу не принимались во внимание в силу того, что оно «устоялось». Однако ни к чему хорошему это не привело, да и не могло привести, потому что «новый» термин был прив-
несен искусственно, без объективного анализа его значения и увязки с существующим понятийным аппаратом, положениями теории и практики современного военного искусства.
Возникшая коллизия с понятием «военная хитрость» была устранена
лишь в результате многолетней дискуссии на страницах журналов «Военный вестник»1 и «Военная Мысль»2—5. Ее положительным итогом тогда стало изложение сущности данного понятия и его трактовки в современных условиях в Военной Энциклопедии6. Термин «военная хитрость» был исключен из руководящих документов, и в них наряду с требованиями о ведении искусных, нешаблонных действий отдельно ставился вопрос об обмане противника в интересах снижения эффективности его сопротивления и достижения успеха своих войск.
К сожалению, сегодня при разработке руководящих документов хрестоматийные определения понятий, изложенные в толковых словарях и энциклопедиях, нередко игнорируются по непонятным причинам. Так, термин «военная хитрость» снова привносится в боевые уставы, что является вовсе не движением вперед в области развития понятийного аппарата, а скорее регрессом. Это вновь вынуждает вернуться к данной теме.
Дело в том, что слова «хитрость» и «искусство» в узком смысле означают одно и то же, являясь, по сути, синонимами. Ими могут характеризоваться различные оригинальные, искусные, мастерские, нешаблонные, замысловатые действия7. Следовательно, понятия «военная хитрость» и «военное искусство» в принципе применимы к подобным действиям как в военное время на поле боя, так и в мирное время при выполнении различных задач военной направленности (развитие военной инфраструктуры, создание образцов военной техники и др.).
Однако совпадение смысла слов «хитрость» и «искусство» только частичное. Более существенными являются отличия в их дефинициях. Так, хитрость в отличие от искусства означает еще и обман8. Поэтому термин «военная хитрость» может иметь не
одно, а два относительно узких значения: первое — замысловатость (искусство, высокое мастерство и т. п.) действий, второе — обман (противника). Двойственный смысл данного понятия делает его неприемлемым для включения в профессиональный военный лексикон. Оно не может служить основой для развития теоретических положений определенной направленности, так как не обеспечивает ясность мысли, фразы, текста, создает ситуации с излишним дублированием, что требует в каждом случае дополнительных уточнений.
Термин «военное искусство», в свою очередь, имеет не только узкое, но и широкое значение. В широком смысле он означает теорию и практику подготовки и ведения военных действий, разделяемых на три уровня — тактику, оперативное искусство и стратегию9. Теория военного искусства построена на основе однозначных, непротиворечивых и ясных по смыслу понятий. Она постоянно развивается в процессе научной работы с учетом влияния известных и вновь выявляемых факторов.
Наиболее важные направления развития теории военного искусства — подготовка и ведение операций (боевых действий). В их рамках важное место занимает работа командования и штаба по принятию решений на применение подчиненных группировок войск и сил (воинских формирований). В этой связи следует особо отметить, что теоретические положения предполагают определение в каждом пункте решения действий, мероприятий и мер в высшей степени искусных, оригинальных, нешаблонных, в максимальной степени направленных на достижение успеха.
Поскольку все действия в операции (бою) должны быть оригинальными и нешаблонными, т. е. искусными («хитрыми»), включение требования о военном искусстве
или военной хитрости в качестве отдельного пункта принимаемого командованием решения является нелогичным, а следовательно, неприемлемым.
В основе решения на операцию (бой) лежат принципы военного искусства, вытекающие из закономерностей вооруженной борьбы и выражающиеся в четких требованиях к практике, подтвержденных опытом боевых действий на протяжении всей истории войн. Один из путей реализации в операции (бою) ряда принципов военного искусства заключается в осуществлении мер по обману (введению в заблуждение) противника. Данное требование — важное условие успешного ведения боевых действий. Поэтому «мероприятия по введению противника в заблуждение (обману)» включены отдельным пунктом в замысел боя и операции.
В связи с этим введение в структуру решения еще и пункта о военной хитрости, на наш взгляд, недопустимо из-за двойственного смысла данного понятия, не позволяющего дифференцировать искусные действия в рамках каждого элемента принимаемого решения от мероприятий (тоже оригинальных, искусных) по обману противника — отдельного и весьма значимого элемента замысла операции (боевых действий).
Таким образом, специфика значений понятий «искусство» и «хитрость», «военная хитрость» и «военное искусство» заключается в их частичном совпадении и в ряде отличий. Введение в военный лексикон устаревшего понятия «военная хитрость», имеющего два относительно узких значения, которые могут применяться только на бытовом уровне, является возвратом к прошлому. Это вновь внесет диссонанс в сформированные, научно обоснованные и подтвержденные на практике теоретические поло-
жения — прежде всего в структуру и содержание принимаемого решения на операцию (бой).
Опыт употребления терминов, не имеющих обоснованных однозначных дефиниций, свидетельствует о неизбежности в этом случае искажения смысла сказанного, подмены и смешения понятий, что не способствует развитию теоретических положений и в конечном счете негативно сказывается на практике управления войсками.
Ранее в научных публикациях обосновывалась некорректность понятия «оперативная (тактическая) маскировка», связанного с терминами «военная хитрость» и «обман (введение в заблуждение) противника», а также поднимались другие проблемные вопросы, касающиеся информационной войны, радиоэлектронной борьбы (РЭБ), энергетического поражения противника.
Указанные понятия отражают важные составляющие современной вооруженной борьбы, поэтому требуется диалектический подход к анализу ее изменчивого содержания, к пониманию, что все в материальном мире находится в непрерывном развитии, что люди, познавая и сами развивая его, все больше проникают в сущность явлений, открывая их новые грани. В этом процессе важно давать правильные, научно обоснованные определения всему новому. Это непосредственно связано и с вышеупомянутыми явлениями военной действительности, которые не остаются неизменными.
Под влиянием разных факторов соответственно изменяется и понятийный аппарат. Причины тому могут быть разные — от объективных факторов, обусловленных технологически новой материальной основой вооруженной борьбы, до субъективных причин, таких как изначально заложенные некорректности в дефи-
нициях, внешнее воздействие на понятийную область наряду с нередким стремлением подражать зарубежным «передовым» идеям, твердое следование тому, что «устоялось» и т. п.
В рамках предложения к дискуссии ниже излагаются предложения по уточнению определений и трактовок актуальных понятий, от чего в определенной степени зависит дальнейшее развитие теории и практики военного искусства.
Прежде всего следует отметить, что термин «оперативная (тактическая) маскировка», частично связанный с неприемлемым для употребления на профессиональном уровне понятием «военная хитрость», представляется, на наш взгляд, некорректным, поскольку искаженно отражает содержание соответствующего процесса, неадекватен его сущности, несет в себе переносный смысл. Он в высшей степени условен, поскольку обозначает не само явление, а то, что под ним подразумевается: под оперативной (тактической) маскировкой в конечном счете понимаются меры по обману противника.
Введение в военный лексикон устаревшего понятия «военная хитрость», имеющего два относительно узких значения, которые могут применяться только на бытовом уровне, является возвратом к прошлому. Это вновь внесет диссонанс в сформированные, научно обоснованные и подтвержденные на практике теоретические положения — прежде всего в структуру и содержание принимаемого решения на операцию (бой).
В Боевом уставе говорится, что основу решения составляет замысел боя (боевых действий), в котором командир определяет: направление сосредоточения основных усилий; способы выполнения полученной задачи; боевой (походный) порядок; мероприятия по введению противника в заблуждение (обману) (выделено авт.). В другой статье указывается, что введение противника в заблуждение (обман) является целью тактической маскировки.
Вряд ли можно сомневаться в том, что содержание руководящих документов должно быть предельно ясным в отношении излагаемого в них материала любой направленности, исключать дублирование, разночтение, двоякое понимание тех или иных терминов. Тем не менее именно так, непонятно и разнопланово, с соотнесением одного и того же содержания с разными терминами могут трактоваться вышеуказанные понятия: во-первых, если обман противника только цель, то вместо него в замысле боя должны указываться меры тактической маскировки; в о-вторых, задачи тактической маскировки (обеспечение скрытности действий подразделений, вооружения, военной и специальной техники (ВВСТ), а также правдоподобности ложных намерений командования и действий подразделений) являются задачами и обмана противника, поскольку другие задачи в этой области в Боевом уставе не определены.
Следовательно, понятия «обман противника» и «тактическая маскировка» представлены в руководящем документе как идентичные по смыслу, т. е. как синонимы. При этом если термин «обман» имеет вполне понятное и однозначное определение10, соответствующее сущности явления, то понятие «тактическая маскировка» такового не имеет изначально, что подтверждается при его декомпози-
ции. Так, слово «маскировка» означает одно — использование некой маски для того, чтобы быть невидимым11. Такая его трактовка — единственно верная, и только в этом смысле термин «маскировка» может употребляться в военном лексиконе. Это позволяет однозначно понимать данное явление на всех уровнях военного искусства (тактическом, оперативном, стратегическом) применительно к разным объектам со вполне определенным смыслом — как применение различных средств (маскировки), чтобы сделать их незаметными, невидимыми, не обнаруживаемыми.
Однако в современном понятийном аппарате военного искусства под маскировкой понимаются не только меры, исключающие или затрудняющие обнаружение объекта, скрываемого «маской», но и совершенно другие, такие как имитация, дезинформация, демонстративные действия. При этом грубая попытка взаимной замены слов «маскировка», «маскировать» существительными «скрытность», «скрытие» вносит еще больше путаницы, понятийных неточностей и ошибок. Чего стоит только одна фраза в Боевом уставе — «применение табельных средств скрытия», когда здесь же термин «скрытие» трактуется как рассредоточенное размещение и перемещение, ограничения на работу радиоэлектронных средств (РЭС) и т. п. Хотелось бы понять, какие табельные средства рассредоточенного размещения и ограничения на работу РЭС имели в виду авторы, когда слово «маскировка» заменили не соответствующим по смыслу в данном случае словом «скрытие». И это далеко не единственная, мягко говоря, некорректность в содержании текста.
Возникает вопрос — зачем создавать такую неразбериху и смешение понятий вместо того, чтобы все явления трактовать, используя науч-
но обоснованные дефиниции, а не с помощью терминов, кажущихся правильными, «устоявшимися», но которые на самом деле не способствуют дальнейшему развитию понятийного аппарата, а следовательно, и военного искусства.
Условное понятие «маскировка» в общепринятой на сегодняшний день его трактовке (применительно к любому уровню теории и практики военного искусства) является, на наш взгляд, профессионально неверным, ошибочным и вызывающим при этом далеко идущие последствия. Вместо него в понятийном аппарате целесообразно использовать термин «обман (введение в заблуждение) противника» в точном его определении (как умышленное введение в ошибку, преднамеренное введение в заблуждение), без каких бы то ни было переносных или условных смыслов.
В этом случае складываются условия для более определенного и целенаправленного развития теории и практики данной области военного искусства. Прежде всего следует учитывать, что всю информацию о наших войсках добывает разведка противника, которая осуществляет и ее первоначальный анализ. Следовательно, чтобы ввести противника в заблуждение в отношении реального положения и действий своих войск, необходимо сосредоточивать усилия на противодействии его разведке, тем самым исключая или максимально снижая возможность получения ею достоверной информации.
Однако маскировка является только одним из способов противодействия разведке в целях скрытия положения или передвижения объектов. Оставаясь относительно узким по смыслу понятием, она не предполагает многоплановости активного противодействия разведке противника, что нельзя считать допустимым в современной войне, когда войска,
оснащенные высокоэффективными средствами борьбы с многочисленными разведывательными системами противника, теоретически (на уровне понятийного аппарата) исключаются из этой борьбы и не нацеливаются на активное решение данной важной задачи. Подобные теоретические недоработки неизбежно негативно сказываются на практике.
Помимо маскировки объектов своих войск не менее важно вести активные действия по огневому и энергетическому поражению сил и средств разведки противника, их захвату и уничтожению. События последнего времени убедительно подтверждают актуальность обнаружения и уничтожения разными способами радиолокационных станций, наблюдательных пунктов, разведывательных беспилотных летательных аппаратов (БПЛА) противника, других средств и органов его воздушной и наземной разведки.
Из вышеизложенного следует, что к способам обмана противника в операции (бою) целесообразно, на наш взгляд, отнести противодействие разведке противника, имитацию, дезинформацию и демонстративные действия. При этом противодействие разведке противника ведется различными способами, один из которых — маскировка.
Ранее уже обосновывалась необходимость корректировки понятийного аппарата в этой области военного искусства, уточнения сущности и соотношения терминов «введение в заблуждение (обман) противника», «противодействие разведке противника», «маскировка», «имитация», «дезинформация» и «демонстративные действия»12'13'14. Однако никакой реакции на эти публикации ни на дискуссионном уровне, ни со стороны работы уставных комиссий, к сожалению, не последовало. В результате сегодня наблюдается не развитие
понятийного аппарата, а его деградация, возврат к устаревшим понятиям типа «военная хитрость», противоречивость и путаница с понятием «маскировка» и его составляющими.
Другие коллизии в современном отечественном понятийном аппарате военной науки связаны либо с отсутствием глубоких теоретических проработок, либо со слепым следованием зарубежным взглядам. Последнее нередко заводило в тупик научную мысль, тормозило ее на долгие годы, в то время как там, откуда «новые» идеи вбрасывались, развитие как раз продолжалось в правильном направлении. Здесь уместно вспомнить фразу «подрывная теоретическая деятельность», которой на одном из заседаний Академии военных наук охарактеризовал данное явление бывший ее президент генерал армии М.А. Гареев.
В связи с этим заслуживает внимания слово «информация», необоснованная абсолютизация которого, придание ему завышенного, а порою искаженного смысла, не соответствующего реальному значению, приводят к негативным последствиям в теории и практике, в частности, военного искусства и информационной войны. Терминами, состоящими из словосочетаний, включающих слово «информация», часто пытаются обозначить совсем не те явления, сущность и содержание которых соответствовали бы их названию.
Например, такие понятия, как «информационные технологии» и «цифровые технологии», следовало бы соотносить с разными явлениями. Однако они, как правило, отождествляются. Абстрактным термином «информационное пространство» часто подменяют вполне материальные объекты при рассмотрении конкретных явлений. Такое отношение к терминологии не приближает абстракцию к практике, а наоборот, отдаляет и порою надолго.
Особенно это касается важной проблемы развития теории и практики информационной войны, где отставание отечественной мысли стало прямым следствием оглядки на «зарубежье», а также поверхностного или превратного подхода к ней. Разве не является ошибкой следующее утверждение: «Что касается ведения информационной войны, то... Россия на государственном уровне не занимается этим хлопотным делом»?15
Если наше государство не участвует в информационной войне, то тогда российское общество просто вынуждено пребывать в атмосфере лжи, непрерывно льющейся со стороны «цивилизованных» стран и местных «оппозиционеров», и все больше погружаться в нее? Конечно, это не так. Правдивая информация, доводимая до населения российскими средствами массовой информации (СМИ), как раз и является ответом Западу в информационной войне. Хотя и изредка, но все-таки становятся известными факты о попытках довести правду через мощные потоки лжи и в некоторых зарубежных государствах.
Другое дело, что сегодня преуспевает в информационной войне западная пропаганда, ведущаяся врагами РФ, поставившими целью ее уничтожение. Отставание России в этом деле является, на наш взгляд, следствием допущенных ошибок. Именно так воспринимается предоставление на рубеже веков прерогативы в ор-
ганизации и ведении информационной войны Министерству обороны РФ, имеющему весьма опосредованное отношение к общегосударственным СМИ, Интернету и другим информационно-коммуникационным средствам. Ведь вполне определенное предназначение ВС РФ вовсе не предполагает осуществление ими информационного воздействия на всю мировую общественность.
По всей видимости, данное решение принималось на основе «адаптации» западных представлений об информационной войне «к теории и практике. российского военного искусства»16. Подобные утверждения наводят на размышления, а почему же информационную войну решили соотносить с военным искусством. Не потому ли, что «под информационной войной на Западе понимают все действия, происходящие в информационной сфере, в том числе и в киберпространстве»17?
Очевидно, что для некоторых военных исследователей слово «война» стало определяющим при увязке понятия «информационная война» с отечественным военным искусством. Помимо принятия к сведению западных взглядов этому, вероятно, способствовали продолжительные дискуссии последних лет, в ходе которых войну как явление стали характеризовать очень широко, вычленяя при этом из него главное содержание — применение оружия, вооруженное насилие. При таком подходе с военным
Условное понятие «маскировка» в общепринятой на сегодняшний день его трактовке (применительно к любому уровню теории и практики военного искусства) является, на наш взгляд, профессионально неверным, ошибочным и вызывающим при этом далеко идущие последствия. Вместо него в понятийном аппарате целесообразно использовать термин «обман (введение в заблуждение) противника» в точном его определении (как умышленное введение в ошибку, преднамеренное введение в заблуждение), без каких бы то ни было переносных или условных смыслов.
искусством скоро, по всей видимости, будут соотносить торговые, финансовые, экономические, культурные и другие войны.
Однако не только «размывание» сущности понятия «война» привело к уходу от объективного восприятия сути и содержания информационной войны. В неменьшей степени это связано и с понятийной неувязкой (возможно, преднамеренно игнорируемой западными специалистами), заключающейся в отождествлении терминов «информационное пространство» и «киберпространство». Объективно этому может способствовать и то обстоятельство, что в реальности информация присутствует везде: ее передают люди друг другу при непосредственном общении, получают из СМИ, по каналам профессионального управления и, конечно же, с помощью индивидуальных средств общения из виртуальной реальности, чем, собственно, и является киберпространство.
Однако не следует забывать, что понятие «киберпространство» раскрывается не только в информационном, социальном, но и в физическом аспекте: «С точки зрения физического или материального восприятия кибер-пространства важным является наличие определенных устройств, таких как компьютеры (смартфоны, средства виртуальной реальности и т. п.), посредством которых киберпрост-ранство создается и функционирует. Киберпространство — это виртуальное место, создаваемое сетью взаимосвязанных компьютеров.. ,»18.
При этом постоянно развивающиеся цифровые компьютерные технологии сегодня служат важнейшим рычагом научно-технического прогресса в самых разных областях жизни общества. Подобные технологии, использующиеся в развитии информационных коммуникаций, революционным образом измени-
ли возможности по осуществлению всей совокупности информационных процессов, включая доведение информации до общества, существенно расширили коммуникативные возможности внутри него. Вероятно, поэтому объективно существующая тесная взаимосвязь информации и цифровых технологий в определенной мере затрудняет обнаружение отличий в сущности понятий «информационная сфера» и «киберпро-странство». В результате эти понятия и стоящие за ними явления просто отождествляют, проще говоря, считают их совпадающими по смыслу.
Казалось бы, эти «трудности» не должны представлять проблемы для специалистов. Тем не менее в подмене взаимосвязи явлений их отождествлением заключается одна из серьезных ошибок, нередко имеющая место в научной работе, когда вместо дифференциации и раскрытия сущности разных понятий отражаемые ими явления рассматриваются как одно целое. Именно так происходит в отношении информации, информационных процессов, с одной стороны, и киберпространства, с другой, что привело к искажению представлений о сущности информационной войны, и в результате — к ошибочным, по нашему мнению, взглядам на ее организацию и ведение.
Ведь если информационную сферу не увязывать непосредственно с киберпространством, то суть информационной войны следует понимать как ведение пропаганды и контрпропаганды, в ходе которых противоборствующие стороны, используя информацию, стремятся достичь своих целей по завоеванию общественного мнения, овладению умами отдельных людей или категорий населения. Отсюда следует, что информационная сфера — это среда, где информация является средством общественной (а не технической) ком-
муникации и может использоваться в разных целях, в том числе как средство ведения информационной войны. Иначе говоря, в информационной войне главным является содержание информации, а не технологии.
Киберпространство же, как «цифровая среда функционирования продуктов информационно-коммуникационных технологий, позволяет создавать чрезвычайно сложные системы... и осуществлять коммуникации в условиях множества различных сетей»19. Следствием распространения киберпространства на военную сферу является информатизация ВС, создание объектов инфраструктуры, образцов ВВСТ на основе цифровых технологий, что характерно для любой армии, оснащенной современными средствами вооруженной борьбы.
С учетом этого при включении киберпространства (в виде материально-технологической основы. — Прим. авт.) в информационную войну20 элементами содержания последней наряду с информацией становятся и материальные объекты, созданные на основе цифровых компьютерных технологий, посредством которых реализуются информационные процессы. Без таких (информатизиро-ванных) объектов ВВСТ невозможно сейчас представить ни одного воинского формирования или командного пункта даже на уровне тактики, не говоря уж об оперативном и стратегическом уровнях управления.
При таком подходе легко стираются грани между информационной и вооруженной борьбой, поскольку воздействие на материальные (!) объекты киберпространства предполагает применение силовых средств, в значительной степени представленных средствами вооруженной борьбы, что служит основой для следующих высказываний: «Учитывая, что ведение информационной войны охватывает все сферы деятельности государства —
объекта воздействия, соответственно и методики воздействия будут разными. Свои в информационно-технической (кибернетической) сфере, свои в информационно-психологической (ментальной) сфере, свои в культурной сфере и т. д.»21. Из подобных утверждений следует, что, по «устоявшемуся» мнению, информационная война ведется не только в виде пропаганды и контрпропаганды, но и в киберпространстве с применением силовых средств.
Очевидно, поэтому в понимании сущности информационной войны преобладающим оказался силовой аспект, результатом чего стало копирование в ее теории положений военного искусства, что способствовало и продолжает способствовать как деформации последнего, так и уходу (точнее, искусственному уводу) от развития собственной парадигмы. В этой связи есть смысл провести анализ зарубежного опыта, свидетельствующего о реальном отношении противников России к организации и ведению информационной войны.
Сегодня вряд ли можно отрицать, что западные государства, прежде всего США, максимально овладели информационной сферой и развивают теорию и практику информационной войны, основываясь на широком использовании СМИ, включая Интернет, что дает колоссальный эффект
К способам обмана противника в операции
(бою) целесообразно, на наш взгляд, отнести
противодействие разведке противника, имитацию, дезинформацию и демонстративные действия. При этом противодействие разведке
противника ведется различными способами, один из которых — маскировка.
при воздействии на умы в глобальном, региональном и точечном масштабах, в то время как в России все еще ведется поиск направлений развития этой теории. Справедливым в этой связи можно считать утверждение, что «.в отечественной. науке и практике отсутствует четкая классификация и типизация информационных войн, не определены однозначно структура и содержание информационной войны, не в полной мере определены силы и средства, привлекаемые к информационным войнам, недостаточно четко прописаны границы информационной войны»22.
Сложившаяся ситуация не случайна. Причины ее возникновения (среди ряда других) — не полностью решенные научной общественностью проблемы с проникновением в сущность явлений, обусловленные употреблением некорректного понятийного аппарата в области использования информации и разноголосицей трактовок понятий с неясными, необоснованными дефинициями.
Попытка в начале 2000-х годов провести дискуссию по данной теме на страницах настоящего журнала23 и в закрытом сборнике не увенчалась успехом, вероятно, из-за сложившейся конъюнктуры и нездорового субъективизма, чем не преминули воспользоваться исследователи, принявшие за основу зарубежные взгляды, основывающиеся на том, что войны будущего «будут вестись за ресурсы, города и души, но важнейшим ресурсом этих войн будет информа-ция»24. Очевидно, что в подобных утверждениях речь идет о войнах в их традиционном понимании, поскольку сферой борьбы, в частности, за информационный ресурс, является (материальное!) киберпростран-ство. При этом объектами поражения и защиты в такой войне будет не сама информация, поскольку она нематериальна, а ее носители.
Вследствие данного подхода не получила должного развития научная позиция, состоящая в том, что в информационной войне именно информация является единственным средством, условно говоря, как нападения, так и защиты, другими словами — средством воздействия и противодействия. Такое мнение не раз высказывалось в публикациях по смежным темам. Однако в общепринятых в отечественной науке взглядах на информационную войну, не имеющую и сегодня собственных основ и потому паразитирующую на теории и практике военного искусства, преобладающим оказался силовой вариант ее ведения, что, по нашему мнению, стало одной из причин не только непреодолимого отставания в информационной войне, но и информационной изоляции России.
В результате США и их сателлиты получили неограниченные возможности по воздействию на мировое общественное мнение и обеспечили высочайший уровень негативного отношения к России, так как у них «технологии пропаганды и агитации, информационно-психологического воздействия постоянно совершенствуются, на этом направлении на Западе работает большое количество научных центров, привлекаются ведущие университеты и ученые»25.
Развитие теории и практики информационной войны на основе представления информации как средства информационного воздействия и противодействия позволило бы акцентировать внимание ответственных структур на этих сугубо информационных средствах, а не на традиционных средствах вооруженной борьбы.
На фоне событий последнего времени подход к сущности и содержанию информационной войны заметно изменился, что отчетливо проявляется в многочисленных радио-
и телепрограммах, обеспечивших значительное расширение масштабов информирования населения страны посредством СМИ с привлечением большого количества корреспондентов и ведущих специалистов в области военного дела, политологии, международных отношений и в других важных сферах общественной жизни.
Однако в этой деятельности существует еще немало проблем, таких как развитие сети отечественных СМИ не только в России, но и за рубежом; сбор, накопление, систематизация материала и развитие способов его обработки; подготовка кадров; развитие форм и способов подачи информации. Это сложные вопросы, но без их решения нельзя рассчитывать на кардинальное улучшение обстановки в глобальном масштабе и позитивное изменение мирового общественного мнения в отношении России. Специалисты в сфере информирования общества с использованием современных коммуникационных возможностей (в рамках информационной войны) могут расширить перечень проблем, более четко их сформулировать, найти и обосновать пути решения, а в последующем реализовать их на практике.
Что касается управления данным процессом, то вряд ли можно обойтись без единого центра, организующего и координирующего пропаганду и контрпропаганду на всех уровнях. Под эгидой какой государственной структуры должен находиться данный центр, решать руководству страны. Главное, чтобы ВС РФ при этом имели опосредованное отношение к информационной войне. У них есть собственные задачи в военном конфликте, направленные на разгром противника. Для информационного воздействия на него (а не на завоевание общественного мнения в глобальном масштабе) в теории и практике военного искусства
достаточно научно обоснованных разделов и положений, где конкретно раскрыты соответствующие задачи, успешно решавшиеся в ходе различных военных конфликтов.
К сожалению, потерянные десятилетия, неоправданная пассивность, в том числе научных кругов, в вопросе развития теории информационной борьбы в целях существенного повышения возможностей в пропаганде здравомыслия, доведении правдивой информации до максимально широких слоев общественности во всем мире стали одной из причин создания сегодняшней очень сложной для России ситуации. Об этом наглядно свидетельствует крайне негативный информационный фон, созданный коллективным Западом в связи с проведением ВС РФ специальной военной операции по освобождению Донбасса.
Теперь значительно труднее исправить ситуацию, но делать это придется в любом случае и как можно скорее, поскольку успешное отражение нападок коллективного Запада на Россию в ходе информационной войны является, по нашему мнению, одной из важнейших задач обеспечения национальной безопасности РФ.
Есть и другие проблемные вопросы с понятийным аппаратом, получению научно обоснованных ответов на которые могут способствовать дискуссии на страницах военной печати. Один из них относится к термину «радиоэлектронная борьба». Изначально некорректно сформулированная дефиниция данного понятия сегодня способна затормозить развитие важных направлений теории и практики военного искусства.
Более сотни лет термин «радиоэлектронная борьба» как бы соответствовал сущности отражаемого им явления и не создавал проблем ни в теории, ни на практике. Охватывая важную и вместе с тем относительно узкую сферу применения в бое-
Развитие теории и практики информационной войны на основе представления информации как средства информационного воздействия
и противодействия позволило бы акцентировать внимание ответственных структур на этих сугубо информационных средствах, а не на традиционных средствах вооруженной борьбы.
вой обстановке специфических сил и средств, подавляющих радиосвязь противника, РЭБ долгое время велась именно в этих целях, что вполне сочеталось с уровнем развития соответствующих технологий.
Однако создание в передовых армиях мира лазерного и радиочастотного оружия привело к расширению представления о возможностях воздействия излучения электромагнитной энергии, способного сегодня не только подавлять радиосвязь, но и выводить из строя разные типовые объекты вооруженной борьбы26,27. В частности, БПЛА противника могут поражаться за счет энергетического воздействия на их конструктивные материалы, коммуникационные каналы управления и навигационные системы. Специальная, бронированная и другая техника на поле боя также вполне успешно выводится из строя воздействием лазерного и радиочастотного оружия на различные функционально важные системы этих объектов.
Поэтому существующее и разрабатываемое оружие направленной энергии (ОНЭ) должно, на наш взгляд, найти свое применение в системе поражения в комплексе с огневыми и ударными средствами, а не только в РЭБ. Для этого наряду с развитием теории применения ОНЭ уже в ближайшее время потре-
буется решить вопросы, касающиеся уточнения содержания работы командования и штабов, развития организационной структуры воинских формирований.
В создаваемую при подготовке боя в штабе общевойскового соединения (части) группу планирования огневого поражения кроме офицеров родов войск необходимо включать и специалистов по применению ОНЭ. Да и название самой группы целесообразно уточнить, поскольку необходимо организовывать не только огневое, но и энергетическое поражение противника.
Что касается организационной структуры общевойсковых и других формирований, то это отдельный вопрос, который последовательно решается по мере их оснащения ОНЭ. При обосновании организационной структуры важно учитывать возможности ОНЭ не только по поражению типовых объектов противника, но и по защите своих сил и средств.
С учетом изложенного сущность РЭБ требует уточнения, так как она представляет собой лишь часть более широких явлений, связанных с энергетическим поражением (воздействием) и защитой от него. Сегодня под узким по смыслу понятием «радиоэлектронная борьба» нелогично и нецелесообразно продолжать обобщать энергетические средства поражения и защиты, а также способы их применения, позволяющие решать значительно более широкий круг задач в операции (боевых действиях), нежели только взаимное воздействие на радиосвязь противоборствующих сторон.
Относительно невысокий на современном этапе удельный вес принципиально новых средств вооруженной борьбы, в том числе перспективного ОНЭ, не может быть причиной торможения научной дифференциации явлений, объективной трактовки и уточнения отражающих их понятий,
способствующих в теории и на практике своевременному определению направлений дальнейшего развития средств вооруженной борьбы и способов их применения, т. е. развитию военного искусства.
Как никогда кстати сегодня вспомнить известный постулат, что теория должна освещать путь практике, опе-
режать ее развитие, а не «успевать за нею»28. Только в этом случае можно рассчитывать на то, что военное искусство будет в полной мере соответствовать характеру и содержанию военных конфликтов, реальным боевым возможностям войск (сил), оснащаемых новейшими средствами вооруженной борьбы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Орлянский В.И. Военная хитрость // Военный вестник. 1993. № 5. С. 35—37.
2 Орлянский В.И. Обсуждаем боевой устав. Вопросы военной хитрости в БУСВ // Военная Мысль. 2002. № 4. С. 27—30.
3 Орлянский В.И. Военная хитрость — термин не для профессионалов // Военная Мысль. 2005. № 7. С. 30—35.
4 Орлянский В.И. К вопросу о сущности обмана противника // Военная Мысль. 2007. № 7. С. 72—80.
5 Орлянский В.И. Некоторые проблемы теории и практики обмана противника // Военная Мысль. 2009. № 6. С. 51—59.
6 Военная Энциклопедия. М.: Воениздат, 2004. Т. 8. С. 329—330.
7 Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: «АЗЪ» Ltd, 1992. С. 257, 894.
8 Там же. С. 442, 894.
9 Военный энциклопедический словарь. Портал Министерства обороны РФ. URL: https://encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/ dictionary/details.htm?id=12817@ morfDictionary (дата обращения: 20.05.2022).
10 Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. С. 442.
11 Там же. С. 352.
12 Орлянский В.И. Некоторые проблемы теории...
13 Жеребцов В.В., Копытко В.К., Ор-лянский В.И. Теория и практика обмана противника в операции (бою) // Военная Мысль. 1999. № 1. С. 17—22.
14 Орлянский В.И., Кузнецов Н.Ф. О проблемах организации оперативной маскировки // Военная Мысль. 2013. № 1. С. 17—23.
15 Академик Чварков: Запад не может победить Россию в открытом бою, поэтому использует способы и технологии информационной войны // Аргументы Недели — Армия. 28 октября 2021. URL: https://argumenti.ru/army/2021/10/744497 (дата обращения: 20.04.2022).
16 Там же.
17 Там же.
18 Добринская Д.Е. Киберпространство: территория современной жизни // Вестник Московского университета. Серия 18. Социология и политология. Т. 24. 2018. № 1. С. 63.
19 Там же. С. 59.
20 Академик Чварков: Запад не может победить Россию...
21 Там же.
22 Там же.
23 Орлянский В.И. Информационное оружие и информационная борьба. Реальность и домыслы // Военная Мысль. 2008. № 1. С. 62—70.
24 Академик Чварков: Запад не может победить Россию.
25 Там же.
26 Орлянский В.И., Дульнев П.А. Энергетическое воздействие — важная составляющая комплексного поражения противника // Военная Мысль. 2017. № 8. С. 83—93.
27 Тасбулатов А.Б., Орлянский В.И. Разработка современной классификации видов и средств поражения — неотложная задача военной науки // Военная Мысль. 2007. № 4. С. 55—61.
28 Там же.
