CC BY
45
Оригинальная статья УДК 821.161.1
DOI: 10.29025/2079-6021-2019-1-155-163
Внутренний бунт как семантическая единица мотива одиночества в прозе Т. Москвиной
К.Р. Сафарова
Северо-Кавказский федеральный университет, г. Ставрополь, Российская Федерация ORCID ID: 0000-0001-6320-7146; e-mail: safarova_kamilla@mail.ru
Получена: 22.01.2019 Принята: 20.02.2019 Опубликована онлайн: 25.03.2019
Резюме: Данная статья посвящена мотивному анализу прозы современной писательницы Т. Москвиной (романы: «Смерть это все мужчины», «Она что-то знала», «Позор и чистота», «Жизнь советской девушки»). В работе исследуется конкретная единица мотива одиночества, вычленяемая как самостоятельная сема - «внутренний бунт». Данная единица, на наш взгляд, является парадигмообразующей и доминирующей в модели мира и поэтике писателя, отражает присутствующую в романном повествовании Москвиной оппозицию «мужского» / «женского» мира, реализуется на уровне содержательном, сюжетном. Цель статьи - рассмотреть, как в соответствии с мотивной семой строится прорисовка характеров героинь, доказать структурообразующую и смыслообразующую функцию мотива как элемента повествования. В основу исследования были положены структурно-семантический, типологический и сравнительно-исторический методы, позволившие рассмотреть конкретный мотивно-образный элемент (внутренний бунт) как часть целого, более универсального и оттого общего мотива (одиночества), обозначить его смыслы и функции, а также выявить типологию заданной мотивной единицы, реализующейся на уровне сюжета, композиции и образов персонажей. Сравнительно-исторический метод дал возможность проследить эволюцию и трансформацию избранного мотива как важнейшего бытийного архетипа и поливариантного членимого на семы конструкта.
Результатом исследования стала условная классификация героинь Т. Москвиной. Так, в контексте семантической единицы внутреннего бунта нами было выделено два типа: героини «смиренные» и героини «бунтующие». Причем их бунт - это реакция на череду неудач и предательств. Постоянное состояние противоборства рождает недоверие к миру, которое становится имманентным для всякой женщины, осознающей неравенство и оттого не соглашающейся на него. Финалом такого несогласия главным образом является смерть - уход вынужденный и добровольный одновременно. «Смиренные» героини также ощущают несправедливость мира, но все-таки пытаются «уложиться» в существующую систему, однако, чаще всего, в этой системе они карикатурны или несчастны.
Ключевые слова: мотив одиночества, внутренний бунт, семантическая единица, Татьяна Москвина, женская проза.
Для цитирования: Сафарова К.Р. Внутренний бунт как семантическая единица мотива одиночества в прозе Т. Москвиной. Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2019; 1: 155163. DOI: 10.29025/2079-6021-2019-1-155-163.
Original Paper
DOI: 10.29025/2079-6021-2019-1-155-163
An internal revolt as semantic unit of motive of loneliness in T. Moskvina's prose
Kamilla R. Safarova
North-Caucasus Federal University, Stavropol, Russian Federation ORCID ID: 0000-0001-6320-7146; e-mail: safarova_kamilla@mail.ru
Received: 22.01.2019 Accepted: 20.02.2019 Published online: 25.03.2019
Abstract: This article is devoted to the motivational analysis of prose of the modern writer T. Moskvina (novels: "Death is all this men", "She knew something", "Shame and purity", "Life of the Soviet girl"). The concrete unit of loneliness'motiveisolated as an independent seme - "an internal revolt" is investigatedin the work. In our opinion,this unit is paradigmforming and dominating in a model of the world and poetics of the writer, reflects the opposition of the "men's" / "women's" world which is at the novelistic narration by Moskvina present, is implemented at the substantial, subjectlevel. The article purpose is -to consider how the portrayal of heroines' characters according to motivational seme forms, to prove structure forming and sense forming function of motive as a narration element. The structural-semantic, typological and comparative-historical methods which allowed to consider a concrete motivational-descriptive element (an internal revolt) as a part of a whole, more universal and so the general motive (loneliness), to designate its meanings and functions and also to reveal typology of the set motivational unit which is implemented at the level of a plot, composition and images of characters were the basis for a research. The comparative-historical method gave the chance to track evolution and transformation of the chosen motive as the major entity archetype and a sharing on seme polyvariant construct.
Conditional classification of heroines of T. Moskvina became a result of a research. So, in the context of semantic unit of an internal revolt we allocated two types: heroines "humble" and the heroines "revolting". And their revolt is a reaction to series of failures and treacheries. The constant condition of confrontation gives rise to the mistrust to the world which becomes immanent for any realizing inequality woman, and so not agreeing to it. The final of such disagreement, mainly, is death - the forced and voluntary leaving. "Humble" heroines also feel injustice of the world, but after all try "to keep within" the existing system, however, most often, in this system they are caricature or are unhappy.
Keywords: motive of loneliness, internal revolt, semantic unit, Tatyana Moskvina, female prose. For citation: Safarova K.R. An internal revolt as semantic unit of motive of loneliness in T. Moskvina's prose. Current problems of philology and pedagogical linguistics. 2019; 1: 155-163. DOI: 10.29025/2079-60212019-1-155-163. (In Russ.)
Введение
Мотив как литературоведческий термин появляется уже в конце XVIII века в работах И.В. Гёте и Ф. Шиллера и используется для характеристики составных частей сюжета [5]. Несмотря на многочисленные дальнейшие разработки теории мотива, на сегодняшний день как отечественные, так и зарубежные исследователи настойчиво изучают данный феномен поэтики (Б.В. Томашевский, Б.И. Ярхо, Е.М. Мелетинский, О.М. Фрейденберг, В.И. Тюпа, И. В. Силантьев, Е.К. Ромодановская, Б.М. Гаспаров и др.; Ziolkowski, Daemmrisch, французские исследователи Richard, Poulet, Starobinski и др.) [4; 17; 21; 23; 24], поскольку именно мотив является носителем устойчивых значений и образов повествовательной традиции, влияет на сложение «фабул конкретных произведений, обеспечивает связь «предания» и сферы «личного творчества» [17, с. 9-10].
В настоящей работе мы обращаемся к мотиву одиночества, которое есть важнейшая часть человеческого бытия, некая константа мироощущения, отражение существования личности в целом. Данный мотив, определяет художественную систему и богатую галерею образов, реализуется в значительном корпусе классических художественных произведений, а также отражается и репрезентируется в современной литературе, в том числе в творчестве Т. Москвиной.
Будучи базовым и архетипическим, мотив одиночества в конкретном литературном произведении может реализовывать определенные семы, выполнять различные функции, представляя инварианты: смерть, ожидание, нелюбовь, пустота, непонимание, неудовлетворенность, бунт и проч. Доминирующим инвариантом в творчестве Т. Москвиной является внутренний бунт, который по-разному проявляется в характере каждого персонажа и получает определенную функциональную нагрузку в зависимости от развития сюжета.
Предметом нашего исследования являются формы функционирования «внутреннего бунта» как семантической единицы мотива одиночества в поэтике художественной прозы Т. Москвиной.
Объектом текстуального анализа являются романы Т. Москвиной: «Смерть это все мужчины», «Она что-то знала», «Позор и чистота», «Жизнь советской девушки», а также ее некоторые публицистические статьи (сборники «Женская тетрадь», «Мужская тетрадь», «Общая тетрадь», «Страус - птица русская» и др.) [10; 11; 12; 13; 14; 15].
«Бунтующий человек» (термин А. Камю) [6] в парадигме творчества Т. Москвиной - как правило, женщина, говорящая «нет» миру и Создателю, который обрекает ее на вторичность. Однако бунт ее направлен не столько против несправедливого гнета, сколько против лжи. Она не включена в феминистскую полемику, а говорит от имени человека, ставшего субъектом речи, рассказчицей своей судьбы. Перволичностное повествование, безусловно, отражает современные процессы психологизации личности, изменения гендера и института семьи, процессы углубления социальных антиномий, демократизацию и характер постмодернистской художественной системы в целом.
Мотив внутреннего бунта как герметичное и оттого еще более явственное, обостренное состояние одиночества актуализирует известную романтическую интенцию мятежной личности, испытывающей разлад с действительностью, сюжетно реализует социокультурные гендерные противоречия современности, воплощающиеся в конфликте произведения и аккумулирующие художественные смыслы прозы Т. Москвиной в целом.
Обновляясь в различных историко-литературных контекстах, мотив одиночества остается константен по отношению к своей сущностной семантике. Таким образом, данное исследование включается в общекультурный дискурс осмысления заявленной проблемы, а также дает материал для дальнейшего изучения семантических, прагматических и синтаксических повествовательных реализаций феномена одиночества в отечественной литературе.
Обзор литературы
Мотив возникает изначально как термин музыкальный в XVII веке и лишь в конце ХУШ - начале XIX века входит в литературоведческий обиход благодаря теоретикам немецкого романтизма. В переводе с латинского «то!т> означает «подвижный». Неслучайно Б.И. Ярхо определяет мотив как «образ в действии (или состоянии)» [19, с. 197]. Однако существуют и другие версии происхождения данного термина. В самом широком смысле под «мотивом» подразумевается одна из единиц художественного произведения, имеющая непосредственное отношение к его структуре, теме и идее.
В отечественном литературоведении термин мотив, утвержденный А.Н. Веселовским (1838-1906) [2] как неделимая единица, в дальнейшем, подобно субатомной теории, претерпевает изменения в исследованиях В.Я. Проппа (1895-1970) [16], который предлагает заменить мотив формулой «функция действующего лица».
Веселовский называет мотивы простейшими формулами, рассматривая их в парадигме художественного сознания различных культур. «Простейший род мотива может быть выражен а + Ь: злая старуха не любит красавицу и задает ей опасную для жизни задачу. Каждая часть формулы способна видоизмениться, особенно подлежит приращению Ь; задач может быть две, три (любимое народное число) и более; по пути богатыря будет встреча, но их может быть и несколько. Так мотив вырастал в сюжет» [2, с. 357].
Таким образом, ученый предлагает свести множественное разнообразие сюжетов к ограниченному числу мотивных комбинаций. В качестве одного из основных признаков мотива Веселовский выделяет «его образный одночленный схематизм» [2, с. 382]. При этом в качестве критерия неразложимости у Веселовского выступает семантическая целостность мотива.
В этом контексте интересно утверждение современного исследователя И.В. Силантьева: «разложимость мотива для А.Н. Веселовского вполне очевидна... «схематизм» - значит, есть части этой схемы; это «формула» - значит, есть слагаемые этой формулы... Для Веселовского это настолько очевидный
факт, что он не придает ему значения - но именно потому, что вариации мотива не нарушают целостности его семантики и в конечном итоге самого мотивного целого» [17, с. 35]. Данный тезис как бы опровергает сложившуюся в научном сообществе концепцию оппозиционных точек зрения Веселовского и Проппа на условную неразложимость мотива.
В.Я. Пропп, заменяя мотив более точным, с его точки зрения, термином функция, говорит об инвариантной модели мотива. Однако важно отметить, что ученый, в отличие от Веселовского, делает следующий вывод, опираясь не на семантический аспект, а на аспект функционирования элементов мотива. Таким образом, с точки зрения Проппа, мотив «змей похищает дочь царя» разлагается «на 4 элемента, из которых каждый в отдельности может варьировать. Змей может быть заменен Кащеем, вихрем, чертом, соколом, колдуном. Похищение может быть заменено вампиризмом и различными поступками, которыми в сказке достигается исчезновение. Дочь может быть заменена сестрой, невестой, женой, матерью. Царь может быть заменен царским сыном, крестьянином, попом» [16, с. 21-22]. Так, Пропп обращается к инвариантной модели мотива и связывает её с формулой «функция действующего лица». На материале «Русских народных сказок» А.Н. Афанасьева он выделяет 31 функцию действующих лиц сказок (например, нарушение, запрет и др.) и 7 типов персонажей (вредитель, даритель, помощник, искомый персонаж, отправитель, герой, ложный герой).
Определения инвариантного начала мотива в контексте семантической структуры дают А.И. Белецкий (1923) и А.Л. Бем (1919). Ученые выделяют дифференциальные признаки, определяющие вариативность значений мотива.
На данный момент в науке существуют принципиально противоположные концепции в определении мотива: мифологическое направление, семантический, тематический подход. Однако, так или иначе, существующие теории отечественных и западных исследователей строятся вокруг гипотезы о разложимости / неразложимости мотива.
Так, например, французский культуролог К. Леви-Стросс (1908-2009), говорит о том, что функция, несмотря на утверждение Проппа, способна члениться: мотив не вычленяется в «чистом виде», он всегда облекается конкретным содержанием, а «чистый» мотив - такая же теоретическая абстракция, как, например, «человек вообще». Мы никогда не опишем «человека вообще» (ведь он всегда имеет определенный пол, возраст, национальность и т. д.), но это не означает, что человека не существует [8, с. 23].
Семантические и дихотомические представления о мотиве, заложенные в исследованиях
A.Н. Веселовского, А.Л. Бема, А.И. Белецкого, В.Я. Проппа, О.М. Фрейденберг, получили свою разработку в трудах современных литературоведов (Г.А. Левингтон, Б.Н. Путилов, Н.Г. Черняева, Н.А. Криничная, С.Ю. Неклюдов, Н.Д. Тамарченко). Синтезирующий структурно-семантический подход представлен в работах Е.М. Мелетинского. Тематическая концепция отражена в исследованиях
B.Е. Ветловой (изначально в работах Б.В. Томашевского и В.Б. Шкловского).
Существуют классификации: «мотив-ситуация (Путилов, Frenzel); мотив-действие (Путилов, Trousson); мотив-образ (квази-мотив) (Неклюдов); мотив-характеристика (Путилов, Trousson, Thompson); мотив-тип (Frenzel); мотив-пейзаж (Frenzel); пространственный мотив (Frenzel, Бахтин); психологический мотив (Frenzel) и др.» [1].
Сегодня предлагаются новые подходы, возникающие на стыке семантической и тематической концепции. Это интертекстуальный (Б.М. Гаспаров, А.К. Жолковский, Ю.К. Щеглов) и коммуникативный, или прагматический подход (В.И. Тюпа, Ю.В. Шатин).
И.В. Силантьев, например, под мотивом предлагает понимать «эстетически значимую повествовательную единицу, интертекстуальную в своем функционировании, инвариантную в своей принадлежности к языку повествовательной традиции и вариантную в своих событийных реализациях, соотносящую в своей семантической структуре предикативное начало действия с актантами и пространственно-временными признаками» [17, с. 93].
Рассмотрев достаточное количество иных определений исследователей, принадлежащих к разным литературоведческим школам, можно заключить следующее: почти во всех трудах последних лет наблюдается тенденция разработать системное определение понятия мотива.
В настоящем исследовании мы будем опираться на теорию Б.М. Гаспарова (1935-2005), который под мотивом понимает семантическую текстовую единицу, повторяющуюся, изоморфную, играющую структурную роль в организации художественного произведения как целого [4].
Данная категория, на наш взгляд, является наиболее продуктивной базой для предпринятого нами исследования, поскольку именно «внутренний бунт» как семантическая составляющая мотива одиночества определяет специфику художественного мировидения Т. Москвиной.
Методы исследования
Структурно-семантический, типологический и сравнительно-исторический методы позволят изучить функционирование семы в полном объеме.
Структурно-семантический и типологический методы позволили рассмотреть конкретный мотив-но-образный элемент (внутренний бунт) как часть целого, более универсального и оттого общего мотива (одиночества), обозначить его смыслы и функции, а также выявить типологию заданной мотивной единицы, реализующейся на уровне сюжета, композиции и образов персонажей. Вычленение семантической единицы как элемента мотива, на наш взгляд, помогает не только лучше понять особенность строения художественного текста, но и дает весомый материал для типологического изучения поэтики текстов Т. Москвиной в целом, а также в перспективе и для анализа поэтики нескольких авторов, объединенных по некому общему парадигматическому принципу.
Сравнительно-исторический метод дал возможность проследить эволюцию и трансформацию избранного мотива как важнейшего бытийного архетипа и поливариантного членимого на семы конструкта, соединив синхронию (современную прозу Т. Москвиной) с диахронным культурным пространством (классическим корпусом текстов, художественной доминантой которых является мотив одиночества).
Вычленение и анализ поэтических мотивов важны как способ «реконструкции» художественного мышления автора. Как пишет В.Е. Хализев, «внимание к мотивам, таящимся в литературных произведениях, позволяет понять их полнее и глубже» [18, с. 267].
Результаты и дискуссия
В данной работе мы выдвигаем «внутренний бунт» в качестве семантической единицы мотива одиночества в прозе Т. Москвиной, причем данная мотивная единица является парадигмообразующей и доминирующей в модели мира и поэтике писателя.
«Бунтующим человеком», как отмечалось выше, в текстах Москвиной является женщина. Отсюда оппозиция «мужского» / «женского» мира в рамках художественного пространства является отражением реального бытия.
Как отмечает исследователь Лазарева Е.В., «в своих романах Москвина воссоздает несколько типичных жизненных стратегий женщины, при этом ориентируясь все-таки на традиционный идеал (семья, любимый муж, дом, дети, остальное - по обстоятельствам)» [7, с. 81]. Чаще героини интеллектуальны, успешны в профессии, но из-за конфликта личностной системы ценностей со стандартным женским жизненным сценарием не могут быть полноценно счастливы, что приводит их к разрушению или смерти.
«Противоборство» в гендерном аспекте становится обозначенным уже на уровне номинации текста: «Смерть это все мужчины», «Она что-то знала», «Жизнь советской девушки», «Женская тетрадь», «Мужская тетрадь» и др.
Ключевой тезис писательницы, который она воплощает в судьбах своих героинь, заключается в открытом антифеминизме, но в то же время в ясном понимании того, что женщина вынуждена жить в системе ценностей мужского мира.
Главный враг, Тарантул - как он именуется в романе «Позор и чистота» - мужчина, что является отсылкой к Тарантулу Ф.М. Достоевского. Как отмечает Д.С. Мережковский в своей работе «Лев Толстой и Достоевский. Религия», «у Достоевского «сладострастное и жестокое насекомое» вырастает, в бреду Ипполита, до «немого и глухого всесильного Существа, до исполинского тарантула - Бога-Зверя» [9, с. 94].
Одиночество героинь порождает восприятие ими мужчины либо как потребителя, которого всеми возможными способами надо удовлетворить - понравиться, либо как врага, с которым необходимо бороться. Внутренний бунт и является проявлением этой борьбы на уровне характеров и сюжета.
В контексте семантической единицы внутреннего бунта героинь можно условно разделить на два типа:
1) «смиренные, но ощущающие несправедливость мира», они не спорят с миром и создателем, несут в себе светлое принятие жизни в любом ее проявлении. Их бунт сугубо внутренний, и оттого подавленный. Если он и высказывается, но имманентно, без противоречия, скорее как осознание существующего уклада (Алена - «Она что-то знала», мать Катаржины - «Она что-то знала», отчасти Александра Зимина - «Смерть это все мужчины»). Либо это смирение рабское, через максимальное удовлетворение
запросов мужского мира (крошка Эми - «Смерть это все мужчины», Катаржина Грыбска - «Позор и чистота»);
2) «бунтующие». Здесь выделяется два типа бунтующих героинь: те, кто открыто борются и пытаются что-то доказать миру мужчин (Александра Зимина - «Смерть это все мужчины», Татьяна Москвина - автобиографический роман «Жизнь советской девушки»), и те, кто заранее осознают неравность схватки и уходят в свой, как им видится, более честный и достойный мир (Роза - «Она что-то знала», Эгле - «Позор и чистота», Лиза - «Смерть это все мужчины»).
Однако следует понимать, что человек как отдельная личность всегда сложнее всяких классификаций и статистических данных. Определенная нами типология является художественным обобщением, цель которого - анализ творчества Т. Москвиной - систематизация составляющих элементов / функций (термин В.Я. Проппа) ее текстов на основе конкретной мотивной единицы внутреннего бунта.
Бунт героинь Москвиной - это реакция на череду неудач, предательств. Постоянное состояние противоборства рождает недоверие к миру, которое становится имманентным для всякой женщины, осознающей и оттого не соглашающейся на неравенство. «Я затаилась, соображая, как мне здесь выжить, если меня могут в любой момент бросить и предать» [15, с. 269], - говорит Александра - героиня романа «Смерть это все мужчины». Сложные отношения у Александры и с главным Создателем этого мира, т. к. он тоже на стороне мужчин: «Я должна любить Бога, описанного в главной книге - Бога, который меня не любит.. .Как хотите, я в это не помещаюсь. Да и нигде не помещаюсь, не нахожу своего приюта» [15, с. 261].
Однако сильная, упрямая, целеустремленная, но все-таки женщина не может, да уже и не хочет бороться с армией мужчин, ей это не под силу, это неравная борьба, она не чувствует поддержки. Героя Ф.М. Достоевского Родиона Раскольникова спасает Сонечка. «Что спасет меня?» - спрашивает Саша. «У меня нет любящей женщины, я сама женщина и должна любить. Я всем должна. Мне-то кто-нибудь должен? Нет, моя дорогая, тебе - никто не должен» [15, с. 228].
И Зимину, и Раскольникова объединяет то, что они оба пытаются доказать себе, что ты «не тварь дрожащая, а право имеешь», только каждый в своем контексте. Оба героя ощущают внутренний конфликт с миром и «словно ножницами» отрезают «себя ото всех». Только вот Раскольников спасен, а Саша не видит пути спасения, потому что «она сама женщина». Героиня разочарована, отчаянна, истерзана, она опускает руки, уходит из дома, ото всех, начинает пить, попадает в больницу, сходит с ума и заканчивает жизнь самоубийством, в котором реализуется высота ее бунта: «Любви не вышло, Отец, забери меня отсюда или я уничтожу этот мир» [15, с. 284].
Героини, пытающиеся все-таки «уложиться» в существующую систему, т.е. понравиться главному врагу, чаще всего, карикатурны или несчастны. Т. Москвина акцентирует внимание на их внешнем облике, как правило, они выглядят дешево, вычурно и оттого жалко. Так, например, Катаржину (роман «Позор и чистота») «скорее можно было бы назвать распутницей, чем закоренелой проституткой» [14, с. 79], которой никогда не приходилось видеть ни одного мужчины-уборщика в отечестве: «всегда, везде, на самых ужасных и грязных работах - женщины. Понурые или разбитные, но вечно униженные, утратившие пол и возраст, согласившиеся на рабство, проклятые и проклятья этого не сознающие.» [14, с. 58].
Катаржина Грыбска, несмотря на свою гламурную стандартизованность, которая максимально старательно отвечает массовым требованиям мужской аудитории, не желает полностью подчинять свою жизнь служению Гаду. «Любые рассуждения о «правах женщин» приводили ее в ярость. Она считала, что под видом этих самых «прав» у женщин отбирают последние привилегии их жалкой, несчастной жизни - святое право сидеть на шее у мужчин!» [14, с. 79]. Забавно и очень точно героиня формулирует плюсы, полученные женщинами, от избирательного права: «И в качестве подарка ходить голосовать за какую-то успешную, как правило, мужскую тварь, чтоб ей отвалилось еще больше власти!!» [14, с. 79].
Приблизительно такую же модель восприятия себя в мире реализует крошка Эми (роман «Смерть это все мужчины»). Однако Москвина жалеет всех своих «упакованных» героинь, т. к. писательница убеждена, что в абсолютно мужском мире совсем не легко быть женщиной, а тем более сохранить «первозданную» Вечную Женственность.
Героиней, презентующей внутренний бунт как непоколебимость, несогнутость, нежелание подчиняться, является Эгле (роман «Позор и чистота») - бывшая студентка философского, молодая талантливая рок-певица, которая «отметала все обычно-женское» [14, с. 7]. У милого эльфа Эгле (роман «Позор
и чистота») есть яркий прототип в реальной жизни, которым восхищается писательница («Женская тетрадь»). «Земфира - это такой сказочный «поскребыш» русского рока. В ней есть что-то очень печальное, хмурое, какая-то нетающая больная «льдинка» в душе - но именно этот привкус настоящей честной печали и делает Земфиру кумиром честной хмурой молодежи» [14, с. 63].
Подобную непоколебимость, но в иной форме презентует Роза - героиня романа «Она что-то знала». Роза некрасива, горбата, напоминает «удивительно противное сочетание валерьянки и коньяка», не принимая ни творение, ни творца, произносит: «Никуда мне не деться от нежного презрения к нему.» [13, с. 124].
Внутренний бунт женщины находит свою реализацию в художественном мире Москвиной даже на уровне деталей. Например, в романе «Она что-то знала» демоническая Марина предпочитает исключительно мужские вещи, так как, на ее взгляд, «женские вещи - дерьмо.. .Потому что они сделаны для идиоток и черт знает что туда для идиоток напихано. А они себе плохого не сделают!» [13, с. 138]. Под таинственным «они» разумеются, конечно, мужчины. «Они покупают именно то, что покупают, -конкретную вещь. Попробуют, проверят, расспросят, уточнят и купят. А дамочки покупают не крем, не духи, не шампуни, не костюмы - они покупают надежду! Мне лично - надежды не нужны!» [13, с. 138] - разумно восклицает сильная Марина.
В романе «Позор и чистота» все люди женского пола - жалкие и брошенные существа, несмотря ни на что, таящие в себе эту самую надежду. Мать Катаржины - Валентина Степановна, одинокая женщина, живущая только ради внучки и ее благополучия, все-таки не выдерживает жестокого сценария судьбы и заканчивает жизнь самоубийством.
Такой уход отличается от ухода Саши Зиминой (роман «Смерть это все мужчины»). Валентина Степановна уходит с грузным, неспособным к словам, тихим отчаянием, а Саша с романтический пафосом, присущим сильной неприкаянной личности: «Как мне нравились герои! Как мне хотелось улыбаться по дороге на расстрел!» [15, с. 255].
О дальнейшем пути Ники - внучки Валентины Степановны, как и о пути ее дочери Катаржины, читателю ничего неизвестно. В финале романа пьяная Катаржина едет в поезде хоронить маму, и мы можем лишь догадываться о тех испытаниях, с которыми ей еще предстоит столкнуться.
Так, дорога в бессознательном состоянии, лишенном надежд, т. е. дорога в никуда и есть смерть, которая становится итогом разбитой судьбы и безысходного одиночества, главным способом реализации внутреннего бунта героинь Москвиной, бунта сломленного и оттого финального.
Заключение
Таким образом, мы проследили, как внутренний бунт, будучи семантической единицей мотива одиночества в прозе Т. Москвиной проявляется на разных содержательных уровнях. Прорисовка характеров строится в соответствии с мотивом, который становится структурообразующим и смыслообразую-щим элементом повествования.
Как отмечал известный психолог Л.С. Выготский, «всякий рассказ, картина, стихотворение есть, конечно, сложное целое, составленное из различных совершенно элементов, организованных в различной степени, в различной иерархии подчинений и связи, и в этом сложном целом всегда оказывается некоторый доминирующий и господствующий момент, который определяет собой построение всего остального рассказа, смысл и название каждой его части» [3, с. 206].
В данном исследовании мотив одиночества понимается в качестве единицы интерпретации всех текстов Т. Москвиной. Выделяя семантический вариант внутреннего бунта, его можно парадигматизи-ровать и тем самым осмыслить текст в его концептуальном значении.
Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что методика структурно-семантического анализа конкретного мотивно-образного комплекса может быть применена при изучении творчества других современных авторов, в частности, авторов-женщин, поскольку их героини, как правило, действующие субъекты и носители «своей» речи [20; 22]. Рассмотрение мотива одиночества в синхронном срезе литературного процесса представляет достаточно широкие перспективы дальнейших исследований.
Список литературы
1. Введение в литературоведение. Проект «Создание электронного учебного пособия» в рамках вну-триуниверситетской программы ЮГИНФО РГУ (ЮФУ) «Современные информационные технологии в
образовании» [Электронный ресурс] / под рук. доц. кафедры теории и истории мировой литературы РГУ (ЮФУ) В.Н. Чубаровой. Ростов-на-Дону, 2006. URL: http://litved.rsu.ru/ (дата обращения: 04.01.2019).
2. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989. 405 с.
3. Выготский Л.С. Психология искусства / под ред. М.Г. Ярошевского. М.: Педагогика, 1987. 341 с.
4. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. М.: Наука: Восточная литература, 1994. 304 с.
5. ГётеИ.В. Собрание сочинений: в 10 т. // Об эпической и драматической поэзии. М.: Художественная литература, 1980. Т. 10. 514 с. [Электронный ресурс]. URL: https://www.twirpx.com/file/1286876/ (дата обращения: 13.01.2019).
6. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. М.: Политиздат, 1990. 415 с.
7. Лазарева Е.В. Иерархия ценностей в романе Татьяны Москвиной «Смерть это все мужчины» [Электронный ресурс] // Вестник Ставропольского государственного университета. 2008. № 5. С. 8087. URL: https://elibrary.ru/download/elibrary_11676484_40853402.pdf (дата обращения: 15.01.2019).
8. Леви-Стросс К. Структура и форма (Размышления над одной работой Владимира Проппа) // Зарубежные исследования по семиотике фольклора. М.: Наука, 1985. С. 9-34.
9. Мережковский Д.С. Лев Толстой и Достоевский. М.: Наука, 2000. 588 с.
10. Москвина Т.В. Женская тетрадь. М.: АСТ: Астрель, 2009. 315 с.
11. Москвина Т.В. Жизнь советской девушки. Биороман. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. 350 с.
12. Москвина Т.В. Мужская тетрадь. М.: АСТ: Астрель, 2009. 380 с.
13. Москвина Т.В. Она что-то знала. М.: АСТ: Астрель, 2010. 348 с.
14. Москвина Т.В. Позор и чистота: народная драма в тридцати главах. М.: АСТ: Астрель, 2011. 285 с.
15. Москвина Т.В. Смерть это все мужчины. СПб.: Астрель, 2006. 283 с.
16. Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2001. 192 с.
17. Силантьев И. Поэтика мотива / отв. ред. Е.К. Ромодановская. М.: Языки славянской культуры, 2004. 296 с.
18.ХализевВ.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2002. 438 с.
19. Ярхо, Б.И. Методология точного литературоведения (набросок плана) // Контекст: Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1984. 241 с.
20. Clarke K.P. On Famous Women: The Middle English Translation of Boccaccio's De Mulieribus Claris by Janet Cowen // The Journal of English and Germanic Philology. 2018. Vol. 117, № 2. Pp. 255-256. DOI: 10.5406/jenglgermphil.117.2.0255.
21. Daemmrich H., Daemmrich I. Spirals and Circles: A Key to Thematic Patterns in Classicism and Realism. New York: Peter Lang Publishing Inc., 1994. 452 p.
22. Findon J. Perceptions of Femininity in Early Irish Society by Helen Oxenham // The Journal of English and Germanic Philology. 2018. Vol. 117, № 3. pp. 398-401. DOI: 10.5406/jenglgermphil.117.3.0398.
23. Frenzel E. Stoff-und Motivgeschichte. Berlin: E. Schmidt, 1974. 187 p.
24. Ziolkowski T. Varieties of Literary Thematics. Princeton: Princeton University Press, 1983. 267 p.
References
1. Introduction to literary studies. (2006) The project «Creating an e-learning tool» in the framework of the UGINFO RSU (SFU) internal university program «Modern information technologies in education», under the guidance of associate professors of the department of theory and history of world literature of RSU (SFU) V.N. Chubarova, Rostov-on-don. Available at: http://litved.rsu.ru/ (access at: 04 January 2019). (In Russ.)
2. Veselovsky, A.N. (1989) Historical poetics, Moscow: Higher School, 405 p. (In Russ.)
3. Vygotsky, L.S. (1987) Psychology of Art, edited by M.G. Yaroshevsky, Moscow: Pedagogy, 341 p. (In Russ.)
4. Gasparov, B.M. (1994) Literary leitmotifs. Essays on Russian literature of the 20th century, Moscow: Science: Eastern literature, 304 p. (In Russ.)
5. Goethe, I.V. (1980). Collected Works in Ten Volumes, On the epic and dramatic poetry, Moscow: Fiction, vol. 10, 514 p. Available at: https://www.twirpx.com/file/1286876/ (access at: 13 January 2019). (In Russ.)
6. Camus, A. (1990). Rebellious man. Philosophy. Politics. Art, Moscow: Politizdat, 415 p. (In Russ.)
7. Lazareva, E.V (2008) The hierarchy of values in the novel by Tatyana Moskvina «Death is All Men»: Bulletin of Stavropol State University. Available at: https://elibrary.ru/download/elibrary_11676484_40853402. pdf (access at: 15 January 2019). (In Russ.)
8. Levi-Strauss, K. (1985) Structure and form (Reflections on a Work by Vladimir Propp): Foreign Studies on the Semiotics of Folklore, Moscow: Science, pp. 9-34. (In Russ.)
9. Merezhkovsky, D.S. (2000) Leo Tolstoy and Dostoevsky, Moscow: Science, 588 p. (In Russ.)
10. Moskvina T.V. (2009) Women's Notebook, Moscow: AST: Astrel, 315 p. (In Russ.)
11. Moskvina, T.V. (2015) The life of a Soviet girl. Bioroman, Moscow: AST: Edited by Elena Shubina, 350 p. (In Russ.)
12. Moskvina, T.V. (2009). Men's notebook, Moscow: AST: Astrel, 380 p. (In Russ.)
13. Moskvina, T.V. (2010) She knew something, Moscow: AST: Astrel, 348 p. (In Russ.)
14. Moskvina, T.V (2011) Shame and Purity: folk drama in thirty chapters, Moscow: ACT: Astrel, 285 p. (In Russ.)
15. Moskvina, T.V. (2006) Death is all men, St. Petersburg: Astrel, 283 p. (In Russ.)
16. Propp, V. Ya. (2001) The morphology of the fairy tale, Moscow: Labyrinth, 192 p. (In Russ.)
17. Silantyev, I. (2004) Poetics of the motive, executive editor E.K. Romodanovskaya, Moscow: Languages of Slavic Culture, 296 p. (In Russ.)
18. Halizev, VE. (2002) Theory of Literature, Moscow: Higher School, 438 p. (In Russ.)
19. Yarkho, B.I. (1984) Methodology of exact literary criticism (plan outline): Context: Literary and theoretical studies, Moscow: Science, 241 p. (In Russ.)
20. Clarke, K. P. (2018) On Famous Women: The Middle English Translation of Boccaccio's De Mulieribus Claris by Janet Cowen, The Journal of English and Germanic Philology, vol. 117, no 2, pp. 255-256. DOI: 10.5406/jenglgermphil.117.2.0255. (In Eng.)
21. Daemmrich, H., Daemmrich, I. (1994) Spirals and Circles: A Key to Thematic Patterns in Classicism and Realism, New York: Peter Lang Publishing Inc., 452 p. (In Eng.)
22. Findon, J. (2018) Perceptions of Femininity in Early Irish Society by Helen Oxenham, The Journal of English and Germanic Philology, vol. 117, no 3, pp. 398-401. DOI: 10.5406/jenglgermphil.117.3.0398. (In Eng.)
23. Frenzel, E. (1974) Stoff- und Motivgeschichte, Berlin: E. Schmidt, 187 p. (In Germ.)
24. Ziolkowski, T. (1983) Varieties of Literary Thematics, Princeton: Princeton University Press, 267 p. (In Eng.)
Сафарова Камилла Рустамовна, аспирант кафедры отечественной и мировой литературы, Северо-Кавказский федеральный университет, г. Ставрополь, Российская Федерация.
Kamilla R. Safarova, postgraduate student of Department of national and world literature, North-Caucasus Federal University, Stavropol, Russian Federation.
