CC BY
8
УДК 502
DOI: 10.24412/1728-323X-2022-4-99-107
ВЛИЯНИЕ УВЛАЖНЕНИЯ СУББОРЕАЛЬНОГО ПЕРИОДА НА ПРИРОДОПОЛЬЗОВАНИЕ В АЛТАЕ-САЯНСКОЙ
ГОРНОЙ ОБЛАСТИ (ПО МАТЕРИАЛАМ ПОГРЕБАЛЬНЫХ КОМПЛЕКСОВ)
А. В. Соколов, соискатель, РГПУ им. А. И. Герцена, sokolov-ossa@mail.ru, г. Санкт-Петербург, Россия
Аннотация. В статье рассматривается взаимосвязь увлажнения суббореального периода с особенностями погребального обряда скифского времени (IX—III—II в. в. до н. э.) на территории Алтае-Саянской области. В ходе сопоставления данных археологии (топографии курганов, их внутримогильных конструкций, навыков, используемых материалов) и палеогеографии автор показывает корреляцию между природными явлениями и хозяйственно-производственной сферой. Одной из ярких черт природопользования в скифское время, по сравнению с традициями последующего хуннско-сяньбийского периода (II—I в. в. до н. э. — IV—V в. в. н. э.), является развитие навыков и традиций материальной культуры, которые отражают освоение лесной ниши. Также автор обращает внимание на то обстоятельство, что у древнего населения региона «лесной» хозяйственный компонент тесно связан с внутриазиатскими полупустынными, степными и лесостепными в настоящий момент ландшафтами.
Abstract. The paper examines the relationship of the Subboreal period humidy with the peculiarities of the Scythian time funeral rite (9 th — 3rd— 2nd centuries BC) in the territory of the Altai-Sayan Region. In the course of data comparison in archaeology (topography of mounds, their inner grave structures, skills, materials used) and paleogeography, the author shows the correlation between natural phenomena and the economic and industrial sphere. One of the striking features of nature management in the Scythian time, compared with the traditions of the subsequent Hunnic-Xianbei period (the 2—1st centuries BC — the 4—5 centuries AD), is the development of material culture skills and traditions, which reveals the exploration of a forest niche. The author also draws attention to the fact that the "forest" economic component for the ancient population of the region is closely related to the modern intra-Asian semi-desert, steppe and forest-steppe landscapes.
Ключевые слова: Алтае-Саянская горная область, археология, геоэкология, природопользование, скифское время, суббореальный период, этнография.
Keywords: the Altai-Sayan Region, archaeology, geoecology, nature management, the Scythian time, the Subboreal period, ethnography.
Изучение влияния окружающей среды на природопользование народов отдаленного прошлого применительно к конкретным регионам и эпохам требует преодоления множества сложностей. Они связаны прежде всего с необходимостью корректного соотнесения данных в работах, выполненных на стыке географических и исторических наук. Особую значимость в этом случае приобретает археология, поскольку она интегрирует информацию об образе жизни и традициях народов в ареалах их проживания, являясь, по сути, первичным источником для геоэкологических изысканий и установления функциональных связей с ландшафтной оболочкой. Самыми информативными являются объекты поселенческого типа, однако в случае их незначительного количества и/или недостаточной изученности оправданным становится привлечение к исследованиям погребальных памятников, в которых тоже заложены такого рода данные. Притом особую ценность имеют артефакты органического происхождения, поскольку именно растительный покров и животный мир относятся к наиболее показательной части ландшафтов. Настоящая статья представляет собой реализацию комплексного подхода к рассмотрению указанной выше проблемы на основе обобщения археологических материа-
лов Алтае-Саянской области скифского времени (кон. IX—III—II в. в. до н. э.) — периода становления и развития в евразийских степях всаднических и скотоводческих традиций. Актуальность таких исследований для южно-сибирских территорий тем очевиднее, что именно здесь в пределах степного пояса Евразии фиксируются не только одни из самых ранних памятников скифского типа, но и исключительно самобытные археологические культуры своего времени.
Исследование наиболее многочисленного и лучше всего изученного на сегодняшний день типа археологических памятников Алтае-Саянской области скифской эпохи — курганов — показывает обилие в них дерева, принадлежащего к бо-реальным видам — береза, лиственница, кедр, которые произрастают преимущественно в средне -горьях и отчасти низкогорьях. Его значительное количество, по сравнению с могилами, расположенными южнее Тянь-Шаня, в восточно-туркестанских областях, отвечает зональным закономерностям распределения ресурсов и специализации природопользования. Например, в титульной для Горного Алтая VI—II в. в до н. э. пазырыкс-кой культуре дерево использовалось при создании как минимум 66,4 % всех внутримогильных конструкций [1]. В Туве из исследованных к на-
стоящему моменту более 400 курганов скифской эпохи по приблизительным оценкам автора (иных не существует) на деревянные внутримогильные конструкции также приходится не менее 2/3 могил, то есть около 66,6 %. Но далее на юг, в соответствии с сокращением площади лесов и характером их зональных смен, количественно-качественные характеристики вещественно-предметных остатков и используемых материалов в древних усыпальницах изменяются вполне предсказуемо и закономерно. Так, в Киргизском Тянь-Шане деревянные внутримогильные конструкции обнаружены только в 8 % могил [2], и материалом для них служила основная лесообразующая порода местных гор — световыносливая тянь-шань-ская ель, которая формирует своеобразные так называемые лесо-лугово-степные сообщества с разреженным древостоем. Значительную роль, особенно в Кетмень-Тюбе, играет также засухоустойчивая арча, имеющая среднеазиатский ареал распространения. В Синьцзяне же количество деревянных внутримогильных конструкций в курганах сильно варьируется в зависимости от районов и могильников — от 7,6 до 50 %, однако видовой состав используемой древесины можно считать показательным. Например, в Джунгарии южносибирские традиции еще напоминают о себе кое-где присутствием в курганах лиственницы. На западе, во влагообеспеченных джунгаро-се-миреченских районах, не являются редкостью в «домах мертвых» также тянь-шаньская ель с арчой, а в некрополях из предгорий Южного Тянь-Шаня (м. Мохучахань, 1Х—УШ — VI в. в. до н. э.; культура ч ауху, Южное Притяньшанье, уезд Хэц-зин) единично встречается даже сосна [3]. Сосна в сочетании с тянь-шаньской елью и таволгой обнаружены и в могильниках Турфанской впадины (м. Янхай, VШ—I в. в. до н. э.; культура субаши), куда, как предполагается, их привезли с хр. Бог-до-Ула (80 км). Но там, как установлено, основным материалом для конструкций и утвари служил уже типичный представитель предгорий — тополь1 и, кроме того, хорошо известный в засушливо-аридных районах Центральной Азии тамариск [4]. Именно тополь и тамариск становятся рядовым явлением еще южнее, в могильниках Таримской впадины. Наконец, на крайнем юго-востоке, в самой бесплодной и аридной области Центральной Азии — Лобнорской депрессии (м. Лоп), где в могилах до 65 % деревянного инвентаря сделано из тополя, а 14 % — из тамарис-
1 Как показывает обзор археологических памятников Киргизского и Китайского Тянь-Шаня, использование тополя характерно для всех культур Южного Тянь-Шаня, особенно земледельческих районов.
ка [5], в конструкциях применялись стволы ивы [6], которая произрастает исключительно по берегам рек.
Приведенные закономерности в целом совпадают с выводами, полученными другими специалистами по материалам культур предыдущего бронзового века. Речь идет об обобщениях В. П. Мыльникова относительно деревянных внутримогильных конструкций в памятниках сибирско-центральноазиатских территорий [6]2. Другая работа принадлежит Е. Е. Кузьминой, которая в рамках своих, казалось бы, сугубо археологических сопоставлений на обширной территории (от Урала до Минусинской котловины, а на юге — от Ближнего Востока до Памира) провела одновременно огромную работу по первичной систематизации материалов в соответствии с зональным фактором. В ходе изучения андроновс-кой культурно-исторической общности3, которая выступает субстратной основой для местных культур скифского времени, ученым, в частности, было показано, что на Урале, в Северном, Восточном и в некоторых районах Центрального Казахстана, где развита лесная растительность, получили массовое распространение деревянные внутримогильные конструкции (каркасно-стол-бовые, срубные, обкладка стен бревнами или полубревнами), в то время как в более южных безлесных районах Казахстана при сооружении «домов м ертвых» широко использовались уже камень и плиты, применялась цистовая кладка, порой в сочетании с глиняным раствором [9]. Другой, требующий обязательного упоминания, труд Е. Е. Кузьминой в связи с затронутой темой — это сравнение традиций андроновских племен с оседло-земледельческими культурами Ближнего Востока и юга Средней Азии [9, 10]. Ниже приведена Сводная таблица (таблица), составленная автором статьи методом выборки наиболее существенных характеристик названных культур из двух таблиц Е. Е. Кузьминой, в которую был дополнительно включен признак «климат». Его внесение необходимо, поскольку он структурирует археологические материалы по географическо-
2 Но восточнее, в культуре плиточных м огил Монголии и Забайкалья (1300—300 гг. до н. э.), которая охватила с севера на юг территорию от Байкала и пояса гор Южной Сибири (лесостепь) до предгорий Тибета (пустыни), столь явных маркеров зональной «инверсии» не наблюдается [7]. Исследователи отмечают, что ситуация там меняется только в хуннскую эпоху [8].
3 Это общее название близких археологических куль-
тур бронзового века ХШ—ХП в. в. до н. э., занимавших территорию Южного Зауралья, юга Западно-Сибирской равнины, Казахстана, Алтайского Приобья, Кузнецкой и Хакассо-Минусинской котловин.
Таблица
Сводная таблица признаков андроновской культурной общности и древних земледельческих культур переднеазиатского круга II тыс. до н. э.
(По: Кузьмина Е. Е., 1986, табл. 3; 1994, табл. 9). Составил А. В. Соколов
Культуры Признаки
Андроновская культурная общность Древние земледельческие культуры переднеазиатского круга
1 климат умеренный субтропический
2 тип земледелия неполивное поливное
3 виды домашнего скота бык, овца, конь, верблюд бык, овца, свинья, осел
4 тип поселений поселение из отдельно стоящих одинаково город, поселение;
ориентированных домов кварталы сплошной застройки
5 тип жилища 1. подземное и полуподземное (землянка); наземное (дом)
2. легкое, с забиваемым в землю каркасом,
постройки;
3. крытые повозки (кибитки)
6 тип кровли двускатная крыша, пирамидально-ступен- плоская крыша
чатый свод
7 строительные материалы дерево, жерди, обмазанные глиной; кирпич, пахса, редко — каменные блоки,
и технологии редко — каменные плиты, врытые верти- выложенные горизонтальной кладкой на
кально глиняном растворе
му параметру, придавая геоэкологический смысл заложенным в таблице сопоставлениям общностей культур.
Возвращаясь к погребальным комплексам Ал-тае-Саянской области скифской эпохи, важно отметить, что специалисты соотносят начало этого исторического отрезка в регионе с гумидной фазой суббореального периода, что обеспечило максимальную продуктивность горно-лесных, лесо-степных и степных геокомплексов котловин [11]. А согласно выводам историко-географа А. Б. Глебовой, отмечаемые на рассматриваемой территории периоды увлажнения обычно совпадают с густой населенностью и активным освоением ландшафтов. Не стало исключением и скифское время, о чем можно судить по полученным исследовательницей данным о пространственном положении археологических памятников различного типа [12]4. Если усреднить приведенные А. Б. Глебовой показатели за отдельные столетия, то распределение этих памятников для кон. IX — III—II в. в. до н. э. выглядит следующим образом: на альпийско-тундровые ландшафты приходится 5,5 %, на горно-таежные — 6,5 %, на лесостепные — 26,5 %, на степные и луговые — 32 %, на лесные горно-долинные — 21 %, на лу-гово-степные горно-долинные — 8,5 % (рисунок, часть А).
Представленные в диаграмме данные об освоении ландшафтов в древности, несомненно,
4 В свою выборку А. Б. Глебова включила поселения, пещеры, курганы, поминальные сооружения, стелы, петроглифы, стоянки-мастерские, выработки металлов, случайные находки.
ценны для специалистов различного профиля, однако сами по себе эти цифры не отражают конкретных форм материально-хозяйственного производства и природопользования, в том числе в исторической ретроспективе. Восполнить этот пробел, в частности, позволяет детальное рассмотрение особенностей погребальных комплексов. Проведенный автором статьи анализ показывает корреляцию между природными явлениями и хозяйственно-производственной сферой, что фиксируется в изменениях самых разных сторон погребального обряда — топографии, применяемых навыках, используемых материалах и особенностях внутримогильных конструкций. Обобщение полученных результатов позволяет говорить о том, что одной из ярких черт природопользования скифской эпохи, по сравнению с традициями последующего хуннско-сяньбийско-го периода (III—II в. до н. э. — IV—V в. в. н. э.)5,
5 Разбор особенностей природопользования в последующее хунно-сяньбийское время не является предметом настоящей статьи. Однако их нужно назвать для понимания имевших место историко-эпохальных контрастов. В самом общем виде это расширение набора навыков, связанных, прежде всего, с освоением предгорно-низкогорной и высокогорной ступеней. Материалы погребений кокэльской культуры — титульной для того времени в Туве — нагляднее всего д емонстрируют эти особенности. К ним относятся прежде всего увеличение встречаемости костей, атрибутов и изображений таких видов домашнего скота, как як, коза и верблюд, а также растительных остатков (тополь, карагана, тальник) и свидетельств земледелия (серпы, просо, посевная конопля). Все произошедшие высотно-ланд-шафтные перестройки в природопользовании согласуются с данными А. Б. Глебовой о концентрации тогда археологических памятников Тувинской котловины в степных, лесостепных и горно-долинных ландшафтах низкогорий [12].
Количество памятников 35
30 25 ■ 20 15
10 5 0
| ■ Альпийско-тундровые Горно-таежные
Лесостепные
Степные и луговые Лесные горно-долинные Лугово-степные горно-долинные
Все типы памятников
Курганы
Рис. Пространственное положение памятников Алтае-Саянской области скифского времени по типам ландшафтов (Составлено автором по: Глебова А. Б., 2007, приложение 3.3, рис. 30, 35)
является развитие так называемых «гумидных» (условное название) навыков и хозяйственно -производственных цепочек, которые отражают освоение лесной ниши. Это подтверждают:
1) Топография памятников. Из числа всех учтенных А. Б. Глебовой [12] археологических памятников автор выбрал только погребальные объекты и отдельно проанализировал их ландшафтную приуроченность. Результат этой работы демонстрирует принципиальное сходство с данными А. Б. Глебовой при более высокой концентрации курганов в лесостепных ландшафтах (рисунок, часть Б). Так, на альпийско-тундровые ландшафты приходится 5,26 % погребальных объектов, на горно-таежные — 4,39 %, на лесостепные — 28,28 %, на степные и луговые — 26,62 %, на лесные горно-долинные — 25,92 %, на лугово-степные горно-долинные — 9,38 %.
2) Обилие дерева и добротность внутримо-гильных деревянных конструкций. Как показывают многочисленные исследования культур Алтае-Саянской области скифского времени, типы и особенности внутримогильных конструкций в основной своей массе отражают идею дома — одного из ключевых символов культуры, уклада и образа жизни. В ходе их изучения выделяют две группы навыков обработки и использования древесины.
Первая группа связана с сооружением из дерева легких конических строений (чумы и пр.), где используется береза. Такие жилища фиксируются как в изображениях, так и в конструктивных элементах построек: сшитых между собой берестяных полотнищах, хорошо, кстати, знакомых по этнографии. Давно замечено, что приме-
нение бересты объясняется борьбой с отсыреванием и служит примером навыков, распространенных в более влагообеспеченных районах. Археологи в поисках типологических аналогий и истоков нередко обращаются к традициям самодийских этносов, у которых как в быту, так и в погребальном обряде береста и древесина играют важную роль. Надо полагать, что в данном случае выбор учеными северного вектора был продиктован территориями, в том числе Алтайского края, Северного и Восточного Казахстана, а вот южнее, в Киргизском Тянь-Шане, дерево встречается крайне ограниченно (только посуда) даже в элитных курганах.
Вторая группа навыков и традиций деревообработки является доминирующей и связана с использованием таких хвойно-смолистых пород дерева, как лиственница и кедр. Вершиной развития технологии принято считать резьбу по дереву и сооружение срубов (с вязкой бревен), которые известны уже в самых ранних погребальных сооружениях в Алтае-Саянах скифского времени с конца IX в. до н. э., а в VI — III—II в. до н. э. здесь формируется основной центр срубного домостроения всей Центральной Азии. Изучению срубной технологии посвящено немало публикаций в археологии, среди которых нужно назвать в первую очередь монографию В. П. Мыльникова, показавшего ее распространение на широком фоне культур Евразии [6]. Столь же важными в этом отношении являются и работы С. С. Черникова, в которых определены значимые культурные и зонально-географические рубежи традиций по р. Нарым (приток Иртыша) в Восточном Казахстане. Так, к северу располагаются памят-
ники со срубами, где встречаются изображения лося; к югу, включая районы оз. Зайсан и хр. Тар-багатай, в могилах встречаются катакомбные конструкции и отмечаются лишь деревянные перекрытия или клети из бревен [13, 14]6. Вместе с тем, при всей кажущейся логичности (с позиции зональности ресурсов) локализации срубных конструкций, более детальный анализ автора показывает, что на провинциально-региональном уровне их локализация не соответствует картине распределения ландшафтов и растительного покрова. Об этом и пойдет речь далее.
Рассмотренные материалы позволяют сделать вывод о том, что на разных исторических этапах ареалы присутствия срубной технологии в Алтае-Саянах отвечают различной территориальной и ландшафтной привязке. Например, достоверно известно, что в этнографическое время срубные жилища в Горном Алтае характерны для этносов, проживающих на севере — в горно-таежной зоне, однако в скифскую эпоху, как свидетельствуют раскопки курганов пазырыкской культуры Алтая, основное их количество — почти 65 % — приходится на граничащий с Монголией Кош-Агачин-ский район [1], где сегодня абсолютно доминируют степные и полупустынные ландшафты. А вот севернее, в курганах того же Онгудайского района, где леса являются элементом ландшафта, сруб-ных конструкций насчитывается почти в шесть раз меньше — только 11,3 % от всех известных [1]. Сходная во многом ситуация наблюдается и в соседней Туве: срубы там тяготеют к ее западной — горно-степной — части, а не к восточным горнотаежным районам, где техника домостроительства была ниже [15]. Небезынтересно, что подобные (с «вязкой» бревен) срубы составляют порядка 74 % могил в некрополе Улангом из СевероЗападной Монголии — опорном памятнике местной чандманьской культуры [16], а также (пусть и незначительно) есть в Джунгарии. Таким образом, сугубо локальное, на первый взгляд, алтае-саянское сходство в распространении срубов оказывается на самом деле значительно более масштабным и оригинальным явлением как с культурно- и историко-географической, так и с геоэкологической точек зрения. Поясню свою мысль: районы самого совершенного деревянного домостроительства в древности связаны не с основны-
6 Еще одной характерной чертой выделенного С. С. Черниковым южного типа памятников является последовательное увеличение в южном направлении доли предгорного, прежде всего оседлого, компонента. В одних случаях он выражен земледельческими навыками, в других — керамическим комплексом, в третьих — ростом количества фрагментов культурных растений и животных или диких видов, связанных своим ареалом с предгорьями.
ми областями развития лесной растительности, как можно было бы ожидать, опираясь в том числе на этнографический опыт, а с внутриазиатски-ми — в настоящее время полупустынными, степными и отчасти лесостепными ландшафтами.
Показанная выше локализация навыков и традиций деревообработки хвойно-смолистых пород дерева в скифскую эпоху противоречит не только местной этногеографической обстановке, но и существующим в науке представлениям о глубинной взаимосвязи материальной культуры с ее природно-субстратной основой. Обозначенная проблема не получила до настоящего времени должного внимания и объяснения со стороны исследователей. Размышляя на эту тему, уместно вспомнить еще один пример подобного «странного» несоответствия. Его отметил признанный знаток древней и этнографической тувинской культуры С. И. Вайнштейн относительно развития в следующую «гунно-сарматскую» эпоху саянского оленеводства. Его следы, как показал ученый, фиксируются в тех местах, которые сейчас остеп-нены [17]. Из данной констатации следует, что в ныне степных районах Тувы некогда был представлен л есной хозяйственно-культурный компонент, а значит, была иной и ландшафтная обстановка, которая поддерживала его существование.
Продемонстрированные качественные особенности погребального обряда скифского периода и ландшафтная локализация рассмотренных хозяйственных навыков дают основание говорить о большей облесенности всего региона в прошлом, и, как можно предположить, прежде всего, за счет лесостепных территорий. В свое время подобная же идея была высказана К. В. Чистяковым в отношении облика межгорных впадин Центрального Алтая, сохранявшие такой вид вплоть до начала XX века [18]. О более значительной еще в недалеком прошлом площади парко -вых лиственничных лесов, которые сократились под воздействием человека, писала и крупнейший знаток южно-сибирской флоры А. В. Куми-нова [19]. А если обратиться к этнографическим работам и трудам путешественников второй пол. XIX — нач. XX в. (В. В. Сапожникова, Г. Н. Потанина, В. И. Верещагина и др.), то существование лесной растительности и сопряженных с ней хозяйственно-производственных комплексов и элементов быта (типы жилищ и построек, погребальные сооружения, оленеводство и пр.) отмечалось тогда даже в ныне типично горно-степных районах юго-востока Алтая и запада Тувы, а некоторые зафиксированы в Монгольском Алтае и даже во Внутренней Монголии.
В свете перечисленных фактов (если не касаться культурной составляющей) парадокс при-
сутствия в древних памятниках из степных районов традиций, которые тесно связаны с лесными ландшафтами, должен, по-видимому, осмысливаться сквозь призму естественных наук. Предложенный автором ракурс рассмотрения указанных противоречий затрагивает разные грани междисциплинарной проблемы, суть которой определяется ролью внешней среды и климатических трендов применительно к природопользованию в регионе, а также локализации традиций в регионе. В этом случае перспективными являются палеогеографические изыскания, которые позволили бы установить степень облесенности территории в прошлом. И речь здесь идет в том числе о возможности привлечения в качестве «инструмента» или индикатора предметно-вещественного состава находок из археологических источников. Такой метод реконструкции палеосреды в исторической географии существует уже давно. Более того, в начале XXI века известный новосибирский археолог Н. В. Полосьмак, отмечая обилие и добротность внутримогильных конструкций и предметов мелкой пластики из дерева, сформулировала тезис о том, что у носителей па-зырыкской культуры Алтая дерево было главным материалом для жизнеобеспечения и художественного самовыражения [20]. Этот, несомненно, геоэкологический взгляд на особенности названной древней культуры, сложившийся при изучении обряда «ухода», с полным правом можно экстраполировать на население Тувы того времени, а также Алтайского Казахстана и приграничных районов Северо-Западной Монголии. Высокая степень насыщенности географической информацией погребального канона скифской эпохи для всей названной территории (по сравнению с таковым бронзового века и культурой плиточных могил Монголии) выступает ярким примером того факта, что в различных аспектах традиционной культуры исследователи постоянно (через продуцирование, аккумулирование, способы деятельности и технологии) встречаются с прямым отражением (или репрезентацией) образов территорий и конкретных ее ландшафтов [21, 22]. И нужно согласиться с утверждением ученых, что следствием такого «означивания» [23, 24] и «переживания» культуры и культурного процесса через природное начало [23, 25] становится сближение двух понятий: «культурная обстановка» и «геокультурная обстановка» [21].
Все изложенное выше закономерно подводит к вопросу: не следует ли рассматривать лесные ландшафты и способствующие их расширению природные флуктуации в качестве своеобразного ресурса развития и направляющего фактора куль-турогенеза, которые естественным образом оп-
ределяют сам внешний облик археологических культур, материальных традиций и артефактов? С точки зрения природопользования и хозяйственно-бытовой практики ответ, очевидно, будет положительным. А обсуждаться может, по сути дела, лишь степень влияния природы на хозяйственный уклад. Притом выяснение масштабов такой зависимости должно одновременно охватывать также территории Хангая, Синьцзяна и Киргизского Тянь-Шаня, поскольку, согласно публикациям палеогеографов последних лет, скифская эпоха там отвечает гумидным (возможно даже по сравнению с современностью) условиям [26—30 и т. д.]. Небезынтересно в этой связи замечание авторов такого фундаментального и значительного отечественного многотомного труда, как «Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье» о том, что для археологов уже само по себе обилие дерева в могилах Синьцзяна служит четким культурно-хронологическим маркером их принадлежности именно к скифской эпохе [31]. С учетом очень ранних датировок памятников скифского типа не только в южно-сибирских областях, но и на упомянутых территориях это напрямую затрагивает вопросы истоков и генезиса самой скифской культуры (обычно понимаемой как скотоводческо-степной) и ее географо-гео-экологических основ. И в этом контексте все пред ставленные выше материалы, положения и данные палеогеографии органично встраиваются в систему аргументации тех ученых, которые говорят об участии племен лесной и лесостепной зоны в формировании скифской культуры. Один из них, С. И. Вайнштейн, считал таким основанием присутствие в ней многих «лесных» черт, включая, кстати, и так называемый скифский звериный стиль, в котором одно из центральных мест занимают образы типично лесных животных — лося и благородного оленя [32]. На предметах их торевтики присутствует также образ дерева.
Анализ всех рассмотренных материалов позволяет по-новому взглянуть не только на многие аспекты хозяйственно-культурного развития древнего населения Алтае-Саян, но и на значение климатических трендов применительно к природопользованию в регионе. Суммируя все изложенное, можно выдвинуть следующие положения:
• Увлажнение суббореального периода должно рассматриваться широко — в качестве своеобразного ресурса развития и направляющего фактора в формировании самого облика археологических культур и материальных традиций скифского времени (а не просто как «спусковой механизм» или причина развития
культур скифского круга, что нередко делается учеными).
• Хозяйственно-культурные комплексы в прошлом отличались менее выраженной ландшафтной специализацией, нежели в этнографическое время.
• Объяснение различий в локализации некоторых хозяйственно-культурных навыков и
традиций с порождающими их природными условиями и ресурсами отсылает к палеогеографическим изысканиям и методам, где несомненно, большую помощь в качестве «инструмента», или индикатора, для оценки природной обстановки может оказать археологический материал, который имеет геоэкологическое измерение.
Библиографический список
1. Кирюшин Ю. Ф., Степанова Н. Ф. Скифская эпоха Горного Алтая. Ч. III.: Погребальные комплексы скифского времени Средней Катуни / Ю. Ф. Кирюшин, Н. Ф. Степанова (ред.). — Барнаул: АГУ, 2004. — 292 с.
2. Ташбаева К. И. Культура ранних кочевников Тянь-Шаня и Алая. (I тыс. до н. э.) / К. И. Ташбаева (ред.). — Бишкек: Илим, 2011. — 274 с.
3. Шульга П. И., Шульга Д. П. Могильник Мохучахань культуры чауху в предгорьях Тянь-Шаня (Синьцзян, Китай) / П. И. Шульга, Д. П. Шульга — Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2020. — 260 с.
4. Лу Э. Деревянные изделия культуры субэйси // Современные решения актуальных проблем евразийской археологии. Сборник научн. статей / А. А. Тишкин (ред.). — Барнаул: АГУ, 2013. — 332 с. — С. 297—301.
5. Wang Х., Shen H., Wei D., Hu X., Xu B, Qin X., Tang Z. Human mobility in the Lop Nur region during the Han-Jin Dynasties: a multi-approach study // Archaeological and Anthropological Sciences. January 2020. DOI: 10.1007/s12520-019-00956-8
6. Мыльников В. П. Деревообработка в эпоху палеометалла. Северная и Центральная Азия / В. П. Мыльников (ред.). — Н.: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2008. — 363 с.
7. Цыбиктаров А. Д. Культура плиточных могил Монголии и Забайкалья / А. Д. Цыбиктаров (ред.). — Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госуниверситета. 1998. — 288 с.
8. Шапхаев, Б. С. К вопросу об экономическом укладе хуннского общества // Древние кочевники Центральной Азии. Мат-лы междунар. научн. конф. (Улан-Уде, 23—29 августа 2005 г.) / С. В. Данилов, П. Б. Коновалов (ред.). — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. — 171 с. — С. 17—19.
9. Кузьмина Е. Е. Откуда пришли индоарии? Материальная культура племен андроновской общности и происхождение индоиранцев / Е. Е. Кузьмина (ред.). — М.: Наука, 1994. — 463 с.
10. Кузьмина Е. Е. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня / Е. Е. Кузьмина (ред.). — Фрунзе: Илим, 1986. — 132 с.
11. Зайцева Г. И., Ковалев А. А., Тишкин А. А., Дирксен В. Г. Радиоуглеродная хронология культур Тувы, Алтая и Монголии начала раннего железного века // Труды II(XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале / А. П. Деревянко, Н. А. Макаров (ред.). — М.: 2008, т. II. — 553 с. — С. 27—30.
12. Глебова А. Б. Историческая география ландшафтов Алтае-Саян: дис. ... канд. геогр. наук. — СПб.: СПбГУ, 2007. — 221 с.
13. Черников С. С. К вопросу о хронологических периодах в эпоху ранних кочевников (по археологическим материалам Восточного Казахстана) // Первобытная археология Сибири / А. М. Мандельштам (ред.). — Л.: Наука, Ленингр. отд., 1975а. — 221 с. — С. 132—137.
14. Черников С. С. Некоторые закономерности исторического развития ранних кочевников (по археологическим материалам Западного Алтая) // Центральная Азия в кушанскую эпоху: Труды международной конф. по истории, археологии и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху (Душанбе, 27 сентября — 6 октября 1968 г.) / Б. Г. Гафуров (ред.). — М.: Наука, 1975б. Том. II. Ч. III. — 429 с. — С. 282—287.
15. Савинов Д. Г. Ранние кочевники верхнего Енисея. Археологические культуры и культурогенез / Д. Г. Савинов (ред.). — СПб.: Издательство СПбГУ, 2002. — 204 с.
16. Новгородова Э. А. Древняя Монголия. (Некоторые проблемы хронологии и этнокультурной истории) / Э. А. Нов-городова (ред.). — М.: АН СССР, Ин-т востоковедения, 1989. — 381 с.
17. Вайнштейн С. И. Историческая этнография тувинцев. Проблемы кочевого хозяйства / С. И. Вайнштейн (ред.). — М.: Наука, 1972. — 316 с.
18. Чистяков К. В. Антропогенный фактор в истории формирования котловиннно-степных ландшафтов Центрального Алтая // Историческая география ландшафтов: теоретические проблемы и региональные исследования (тез. докладов I Всесоюзной научн.-практ. конф. 2—7 сентября 1991 года) / Л. Б. Вампилова (ред.). — Петрозаводск: КГПИ, 1991. — 169 с. — С. 102—104.
19. Куминова А. В. Растительный покров Алтая / В. В. Ревердатто (ред.). — Новосибирск: Изд-во СО АН СССР, 1960. — 450 с.
20. Полосьмак Н. В. Всадники Укока / Н. В. Полосьмак (ред.). — Н.: ИНФОЛИО, 2001. — 336 с.
21. Дружинин А. Г. Теоретические основы географии культуры / А. Г. Дружинин (ред.). — Ростов-на-Дону: СКНЦВШ, 1999. — 113 с.
22. Соколова А. А. Территории и ландшафты в системах культур // Историческая геоэкология, география и природопользование: новые направления и методы исследования: Мат. II межд. научн. конф. Санкт-Петербург, 15—18 апреля 2002 / Ю. П. Селиверстов, Л. Б. Вампилова (ред.). — СПб.: РГГМУ, 2002. — 183 с. — С. 37—39.
23. Замятин Д. Географические образы в культуре: методологические основы изучения // Культурная география / Ю. А. Веденин, Р. Ф. Туровский (ред.). — М.: Институт Наследия, 2001. — 191 с. — С. 127—142.
24. Лавренова О. Новые направления культурной географии: Семантика географического пространства, сакральная и эстетическая география // Культурная география / Ю. А. Веденин, Р. Ф. Туровский (ред.). — М.: Институт Наследия, 2001. — 191 с. — С. 95—126.
25. Туровский Р. Культурная география // Культурная география / Ю. А. Веденин, Р. Ф. Туровский (ред.). — М.: Институт Наследия, 2001. — 191 с. — С. 10—94.
26. Houle J.-L. Emergent Complexity on the Mongolian Steppe: Mobility, Territoriality, and the Development of Early Nomadic Polities. Doctoral Dissertation. Pittsburgh: University of Pittsburgh, 2010. 223 p.
27. Мельникова А. П. Изменение климата на Тянь-Шане в голоцене и проблема использования спорово-пыльцевых спектров гор Центральной Азии // Известия РАН. Серия географическая. — 2015. — № 5. — С. 83—98.
28. Xu B., Gu Z., Qin X., Wu Y., Mu G., Jiao Y., Zhang L., Hao Q., Wang L., Wei D., Liu J. Radiocarbon dating the anciend city of Loulan // Radiocarbon. 2017. Volume 59. Issue 4. P. 1215—1226.
29. Xu H., Zhou K., Lan J., Zhang G., Zhou X. Arid Central Asia saw mid-Holocene drought // Geology (2019). Volume 47. № 3. P. 255—258.
30. Li Y. Agriculture and palaeoeconomy in prehistoric Xinjiang, China (3000—200 bc) // Vegetation History and Archaeobotany. 2021. Volume 30. P. 287—303.
31. Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Хозяйство, материальная культура / Б. А. Литвинский (ред.). — М.: Восточная литература, 1995. — 520 с.
32. Вайнштейн С. И. Мир кочевников центра Азии / С. И. Вайнштейн (ред.). — М.: Наука, 1991. — 294 с.
THE IMPACT OF THE SUBBOREAL PERIOD HUMIDITY ON NATURE MANAGEMENT IN THE ALTAI-SAYAN REGION: A CASE STUDY OF BURIAL SITES
A. V. Sokolov, Doctoral Candidate, Herzen State Pedagogical University, sokolov-ossa@mail.ru, St. Petersburg, Russia References
1. Kiryushin Yu. F., Stepanova N. F. Skifskaya epoha Gornogo Altaya. Ch. III.: Pogrebalnye kompleksy skifskogo vremeni Sred-nej Katuni / Kiryushin Yu. F., Stepanova N. F. (red.). [The Scythian period of the Altai Mountains. Part III. Burial sites of the Scythian period of the Middle Katun]. Barnaul, AGU. 2004. 292 p. [in Russian].
2. Tashbaeva K. I. Kultura rannih kochevnikov Tyan-Shanya i Alaya. (I tys. do n. e.) / Tashbaeva K. I. (red.). [The culture of the early nomads in the Tien Shan and Alai (1st millennium BC)]. Bishkek, Ilim. 2011. 274 p. [in Russian].
3. Shulga P. I., Shulga D. P. Mogilnik Mohuchahan kultury chauhu v predgoryah Tyan-Shanya (Sinczyan, Kitaj) / Shulga P. I., Shulga D. P. [The Mohuchahan burial ground of Chawuhu culture at the foothills of the Tien Shan (Xinjiang, China)]. Novosibirsk, IAET SO RAN. 2020. 260 p. [in Russian].
4. Lu E. Derevyannye izdeliya kultury subejsi // Sovremennye resheniya aktualnyh problem evrazijskoj arheologii. Sbornik nauchn. statej. /Tishkin A. A. (red.). [Wooden artifacts of Subeixi culture. Modern solutions to current problems of Eurasian archaeology. Collection of scientific articles]. Barnaul, AGU. 2013. 332 p. P. 297—301 [in Russian].
5. Wang X., Shen H., Wei D., Hu X., Xu B, Qin X., Tang Z. Human mobility in the Lop Nur region during the Han-Jin Dynasties: a multi-approach study. Archaeological and Anthropological Sciences. January 2020. DOI: 10.1007/s12520-019-00956-8.
6. Mylnikov V. P. Derevoobrabotka v epohu paleometalla. Severnaya i Centralnaya Aziya / Mylnikov V. P. (red.) [Woodworking in the Paleometallic period. North and Central Asia]. Novosibirsk, Izd-vo In-ta arheologii i etnografii SO RAN, 2008. 363 p. [in Russian].
7. Tsybiktarov A. D. Kultura plitochnyh mogil Mongolii i Zabajkalya / Cybiktarov A. D. (red.) [The slab-grave culture of Mongolia and Transbaikalia]. Ulan-Ude, Izd-vo Buryatskogo gosuniversiteta. 1998. 288 p. [in Russian].
8. Shaphaev B. S. K voprosu ob ekonomicheskom uklade hunnskogo obshestva. Drevnie kochevniki Centralnoj Azii. Mat-ly mezh-dunar. nauchn. konf. (Ulan-Ude, 23—29 avgusta 2005g.) /Danilov S. V., Konovalov P. B. (red.). [On the issue of the economic structure of Hunnic society. Ancient nomads of Central Asia. Proceedings of the International scientific conference]. Ulan-Ude, Izd-vo BNC SO RAN. 2005. 171 p. P. 17—19 [in Russian].
9. Kuzmina E. E. Otkuda prishli indoarii? Materialnaya kultura plemen andronovskoj obshnosti i proishozhdenie indoirancev / Kuzmina E. E. (red.) [Where did the Indo-Aryans come from? The material culture of the tribes of the Andronovo community and the origin of the Indo-Iranians]. Moscow, Nauka. 1994. 463 p. [in Russian].
10. Kuzmina E. E. Drevnejshie skotovody ot Urala do Tyan-Shanya / Kuzmina E. E. (red.). [The oldest pastoralists from the Urals to the Tien Shan]. Frunze, Ilim. 1986. 132 p. [in Russian].
11. Zaitseva G.I, Kovalev A. A., Tishkin A. A., Dirksen V. G. Radiouglerodnaya hronologiya kultur Tuvy, Altaya i Mongolii nach-ala rannego zheleznogo veka // Trudy II(XVIII) Vserossijskogo arheologicheskogo sezda v Suzdale / Derevyanko A. P., Makarov N. A. (red.). Moscow. 2008. Vol. II. 553 p. P. 27—30 [in Russian].
12. Glebova A. B. Istoricheskaya geografiya landshaftov Altae-Sayan: diss. ... kand. geogr. nauk. [Historical geography of the Altai-Sayan landscapes: thesis for Ph. D. in Geography]. SPb., SPbGU. 2007. 221 p. [in Russian].
13. Chernikov S. S. K voprosu o hronologicheskih periodah v epohu rannih kochevnikov (po arheologicheskim materialam Vos-tochnogo Kazahstana). Pervobytnaya arheologiya Sibiri / Mandelshtam A. M. (red.). [On the question of chronological periods in the era of early nomads (a study of the archaeological data of East Kazakhstan). Prehistoric Archaeology of Siberia / Mandelstam A. M. (ed.)]. Leningrad, Nauka. Leningr. otd-nie, 1975a. 221 p. P. 132—137 [in Russian].
14. Chernikov S. S. Nekotorye zakonomernosti istoricheskogo razvitiya rannih kochevnikov (po arheologicheskim materialam Za-padnogo Altaya) // Centralnaya Aziya v kushanskuyu epohu: Trudy mezhdunarodnoj konf. po istorii, arheologii i kulture Centralnoj Azii v kushanskuyu epohu (Dushanbe, 27 sentyabrya — 6 oktyabrya 1968 g.) / Gafurov B. G.(red.). [Some patterns of the historical development of early nomads (a study of the archaeological data of the Western Altai). Central Asia in the
Kushan era: Proceedings of the International Conference on the History, Archaeology and Culture of Central Asia in the Kushan era (Dushanbe, September 27 — October 6, 1968) / Gafurov B. G. (ed.)]. Moscow, Nauka. 1975b. Vol. II. Part III. 429 p. P. 282—287 [in Russian].
15. Savinov D. G. Rannie kochevniki verhnego Eniseya. Arheologicheskie kultury i kulturogenez / Savinov D. G. (red.). [Early nomads of the Upper Yenisei. Archaeological cultures and cultural genesis / Savinov D. G. (ed.)]. SPb., Izdatelstvo SPbGU, 2002. 204 p. [in Russian].
16. Novgorodova E. A. Drevnyaya Mongoliya. (Nekotorye problemy hronologii i etnokulturnoj istorii) / Novgorodova E. A.(red.). [Ancient Mongolia. (Some problems of chronology and ethnocultural history) / E. A. Novgorodova (ed.)]. Moscow, AN SSSR, In-t vostokovedeniya, 1989. 381 p. [in Russian].
17. Vainshtein S. I. Istoricheskaya etnografiya tuvincev. Problemy kochevogo hozyajstva / Vainshtein S. I. (red.). [Historical ethnography of the Tuvans. Issues of nomadic economy / S. I. Weinstein (ed.)]. Moscow, Nauka. 1972. 316 p. [in Russian].
18. Chistyakov K. V. Antropogennyj faktor v istorii formirovaniya kotlovinnno-stepnyh landshaftov Centralnogo Altaya. Istoricheskaya geografiya landshaftov: teoreticheskie problemy i regionalnye issledovaniya (tez. dokladov I Vsesoyuznoj nauchn.-prakt. konf. 2—7 sentyabrya 1991 goda) / L. B. Vampilova (red.). [Man-made factor in the history of the formation of the basin-steppe landscapes of the Central Altai. Historical Geography of landscapes: Theoretical Problems and Regional Studies (theses of reports of the I All-Union Scientific Conference-practical conf. 2—7 September 1991) / L. B. Vampilova (ed.)]. Petrozavodsk, KGPI, 1991. 169 p. P. 102—104 [in Russian].
19. Kuminova A. V. Rastitelnyj pokrov Altaya / Reverdatto V. V. (red.). [Vegetation cover of the Altai]. Novosibirsk, Izd-vo SO AN SSSR. 1960. 450 p. [in Russian].
20. Polosmak N. V. Vsadniki Ukoka / Polosmak N. V. (red.). [The Riders of Ukok]. Novosibirsk, INFOLIO. 2001. 336 p. [in Russian].
21. Druzhinin A. G. Teoreticheskie osnovy geografii kultury / Druzhinin A. G. (red.). [Theoretical foundations of the geography of culture]. Rostov-na-Donu: SKNCVSh, 1999. 113 p. [in Russian].
22. Sokolova A. A. Territorii i landshafty v sistemah kultur // Istoricheskaya geoekologiya, geografiya i prirodopolzovanie: novye napravleniya i metody issledovaniya: Mat-ly II mezhd. nauchn. konf. Sankt-Peterburg, 15—18 aprelya 2002 / Se-liverstov Yu. P., Vampilova L. B. (red.). [Territories and landscapes in cultural systems. Historicalgeoecology, geography and nature management: new directions and research methods: Materials of the II International Scientific Conference. St. Petersburg, April 15—18, 2002]. SPb., RGGMU. 2002. 183 p. P. 37—39 [in Russian].
23. Zamyatin D. Geograficheskie obrazy v kulture: metodologicheskie osnovy izucheniya. Kulturnaya geografiya / Vedenin Yu. A., Turovskiy R. F. (red.). [Geographical images in culture: methodological foundations of study. Cultural Geography]. Moscow, Institut Naslediya. 2001. 191 p. P. 127—142 [in Russian].
24. Lavrenova O. Novye napravleniya kulturnoj geografii: Semantika geograficheskogo prostranstva, sakralnaya i esteticheskaya geografiya // Kulturnaya geografiya / Vedenin Yu. A., Turovskiy R. F. (red.) [New trends in cultural geography: Semantics of geographical space, sacred and aesthetic geography. Cultural Geography]. Moscow, Institut Naslediya, 2001. 191 p. P. 95—126 [in Russian].
25. Turovskiy R. Kulturnaya geografiya. Vedenin Yu. A., Turovskiy R. F. (red.) [Cultural Geography]. Moscow, Institut Naslediya. 2001. 191 p. P. 10—94 [in Russian].
26. Houle J.-L. Emergent Complexity on the Mongolian Steppe: Mobility, Territoriality, and the Development of Early Nomadic Polities. Doctoral Dissertation. Pittsburgh, University of Pittsburgh. 2010. 223 p.
27. Melnikova A. P. Izmenenie klimata na Tyan-Shane v golocene i problema ispolzovaniya sporovo-pylcevyh spektrov gor Cen-tralnoj Azii. Izvestiya RAN. Seriya geograficheskaya. [Climate change in the Tien Shan in the Holocene and the problem of using spore-pollen spectra of the mountains of Central Asia. Izvestiya RAS. Geographical series]. 2015. No. 5. P. 83—98 [in Russian].
28. Xu B., Gu Z., Qin X., Wu Y., Mu G., Jiao Y., Zhang L., Hao Q., Wang L., Wei D., Liu J. Radiocarbon dating the ancient city of Loulan. Radiocarbon. 2017. Vol. 59. Issue 4. P. 1215—1226.
29. Xu H., Zhou K., Lan J., Zhang G., Zhou X. Arid Central Asia saw mid-Holocene drought. Geology. 2019. Vol. 47. No. 3. P. 255—258.
30. Li Y. Agriculture and palaeoeconomy in prehistoric Xinjiang, China (3000—200 BC). Vegetation History and Archaeobotany. 2021. Vol. 30. P. 287—303.
31. Vostochnyj Turkestan v drevnosti i rannem srednevekove. Hozyajstvo, materialnaya kultura / Litvinskiy B. A. (red.). [The world of Central Asian nomads]. Moscow, Vostochnaya literatura, 1995. 520 p. [in Russian].
32. Vainshtein S. I. Mir kochevnikov centra Azii / Vainshtein S. I. (red.). [The world of Central Asian nomads]. Moscow, Nauka. 1991. 294 p. [in Russian].
