CC BY
230
УДК 355.013.2 А-66
Анжиров Игорь Викторович
начальник ОБЭП Кировского УВД г. Ростова-на-Дону Тел. (928) 279-26-81
Влияние клановой формы организации традиционных обществ Северного Кавказа и Закавказья на формирование этнической преступности в современной России
Аннотация:
Тема Северного Кавказа на протяжении последних десятилетий по разным поводам привлекает пристальное внимание исследователей. Предлагаемая вниманию читателей статья посвящена одной из наиболее исследуемых и в тоже время очень тонких тем влияния классовой традиции северокавказских этносов на криминогенные процессы в современной России. В статье анализируются некоторые аспекты клановых традиций, психологии, общественного менталитета северокавказских народов.
Ключевые слова: традиционное общество, классовая психология, кавказский менталитет, теневая экономика, этническая принадлежность.
В период глобальной социально-экономической и политической трансформации, последовавшей за распадом Советского Союза, российское общество столкнулось с относительно новым для него феноменом - организованной этнической преступностью. Разумеется, преступные сообщества, складывавшиеся по признаку этнической и клановой принадлежности, существовали и прежде, начало их расцвета пришлось на 1970-е - 1980-е гг., но в постперестроечные десятилетия они достигли своего наивысшего размаха. Их существование были вынуждены официально признать не только представители правоохранительных органов, но и руководители страны, в частности В.В. Путин.
В течение нескольких десятилетий группировкам, организованным по этническому признаку, удалось занять приоритетные позиции в российской организованной преступности, существенно потеснив традиционные славянские сообщества. Уже к началу 1990-х гг. из 716 «воров в законе», высших лиц в иерархии преступного мира, русские составляли лишь 33,1 % от общей численности, тогда как 67 % приходилось на представителей других национальностей, в первую очередь выходцев из Закавказья (грузин - 31,6 %, армян - 8,2 %, азербайджанцев - 5,2 %, а также курдов, абхазцев и т.д.)[1, с. 45]. Впоследствии процент предста-
65
вителей этнических преступных сообществ продолжал расти, параллельно росло и влияние этнической преступности на преступный мир, бизнес и общество в целом.
Одной из главных причин успеха этнической преступности стала специфическая система организации, фактически воспроизводившая распространенные в традиционных обществах Северного Кавказа и Закавказья клановые отношения. Именно клановые формы организации обеспечили этническим преступным сообществам более выгодное, по сравнению со славянской организованной преступностью, положение.
Но прежде, чем перейти непосредственно к рассмотрению влияния клановой структуры кавказских обществ на российскую этническую преступность, необходимо обратиться к некоторым особенностям традиционного мировоззрения народов Кавказа и Закавказья.
Согласно Г.У. Солдатовой, существовавшие на Кавказе традиционные общества всегда отличались следующими характерными чертами менталитета: радикальностью, замкнутостью, андроцентризмом, коллективизмом, традиционализмом и регламентированностью [2, с. 223-226]. Естественно, что подобная ориентация явилась оптимально подходящей для формирования этнических преступных сообществ.
Кавказские общества с древнейших времен основывались и функционировали на родовых принципах, причем по мере их включения в орбиту российского влияния традиционные формы социальной организации отнюдь не исчезли, но модернизировались, адаптировались к изменившимся социальным условиям. Е.Г. Битова рассматривает патронимические кланы как основу любого северокавказского общества, вне зависимости от этнической принадлежности и исторических форм политического устройства [3, с. 31]. Практически каждый горский аул, и тем более относительно крупный населенный пункт, мог включать несколько родов или кланов. Возникающие конфликтные ситуации решались членами клана совместно, в необходимом случае вооруженным путем.
Отметим, что многие северокавказские общества прежде были безгосударственными, либо государственная власть имела на них крайне незначительное влияние. На этом фоне родовая структура остава-
V V | и и п
лась важнейшей формой социальной организации. В частности, чеченское население, не знавшее государственности до российской колонизации Северного Кавказа, представляло собой совокупность отдельных родов - «тейпов», состоявших из людей, связанных кровным родством по отцовской линии и возводивших свой род к единому общему предку [4, с. 14-18].
Естественно, что в отсутствие государства, никаких внешних арбитров межклановых противоречий не существовало, ситуация решалась в пользу того или иного клана, исходя из его численности и силы. Сильные роды могли беспрепятственно осуществлять вооруженные нападения на соседей, похищая женщин, имущество и скот [5, с. 17]. Это
66
способствовало выработке устойчивого уважительного отношения к силе и одобрения права сильного на насилие в отношении слабых.
В традициях многих кавказских обществ на протяжении веков присутствовало более мягкое отношение к тем формам поведения, которые в современном обществе считаются преступными и караются законодательством. Горские обычаи вполне одобряли практику барамты - насильственного присвоения чужой собственности, причем в отношении враждебных родов или чуждых этносов такая модель поведения считалась не только допустимой, но и правильной, заслуживающей симпатии и уважения. Именно грабительские набеги на соседей позволили многим кавказским кланам, считающимся знатными и уважаемыми, составить основу своего богатства, причем безжалостность действий побуждала соплеменников и соседей к страху и уважению в отношении сильных родов.
Джигит - «удалец» пользовался в кавказских обществах традиционным уважением, про его отважные вылазки складывались песни, а для молодежи он выступал в качестве естественного примера для подражания (примечательно, что в Грузии 1990-х гг. 25 % опрошенных школьников мужского пола выражали желание стать в будущем «ворами в законе»). Старинная даргинская поговорка подчеркивала: «Вор сильнее хана», - и действительно, перед разбойниками оказывалась бессильной и традиционная власть (в тех обществах, где присутствовал институт феодальных властителей), и сменившая ее власть российская.
Одним из наиболее ярких примеров традиционного для Кавказа преступного поведения является рейд наследника Шамиля Кази-Мухаммеда в Кахетию в 1854 г., во время которого семитысячный отряд горцев полностью разграбил и сжег 18 селений, захватив в плен около 900 человек, в том числе внучек последнего грузинского царя Георгия XII [6].
Подобное, одобряемое традицией, преступное поведение, в сочетании с родовой и клановой организацией кавказских обществ, способствовало тому, что, как отмечает И.В. Розмаинский, общий уровень за-конопослушания в национальных республиках Северного Кавказа всегда был гораздо ниже, чем даже в целом по России, население которой традиционно также не испытывает особого пиетета по отношению к государственному закону и его блюстителям [7, т. 2, с. 64].
Если традиционная психология кавказских народов способствовала снисходительному отношению к различным формам преступного поведения, то клановая структура кавказских обществ оказалась наиболее оптимальной для организации на ее основе преступных группировок. В первую очередь, следует отметить, что каждый клан состоит из людей, объединенных общим родственным или земляческим происхождением, что в условиях кавказских обществ являет собой практически одно и то же. Разумеется, что группа, состоящая из родственников и друзей, знакомых с детских лет, оказывается более сплоченной, чем традиционные
67
для России преступные группировки, формировавшиеся, как правило, за счет людей, знакомых по общему отбыванию наказания в местах лишения свободы.
Во-вторых, клановая структура подразумевает жесткую внутреннюю дисциплину, безоговорочное подчинение младших членов клана старшим, и если традиционные русские и славянские преступные группировки основывались, прежде всего, на страхе перед личностью лидера, то для этнической преступности характерно традиционное уважение младших членов группировки к старшему, главе клана. Внутреннюю сплоченность этнической преступной группы повышает и широко известная взаимопомощь представителей одного клана.
Начиная с 1970-х гг. в Советском Союзе выходят на первые места по своему влиянию и масштабу деятельности кавказские, в первую очередь, грузинские «воры в законе». Если прежде преступный мир практически полностью находился под влиянием славянских «воров в законе», то в результате активного проникновения грузинских криминальных лидеров ситуация существенно изменилась. Росту влияния грузинских криминальных лидеров способствовал целый ряд факторов. Во-первых, в южных регионах СССР, в особенности на Кавказе и в Закавказье, гораздо раньше, чем по стране в целом, сформировалась развитая теневая экономика. Во-вторых, и благоприятный для сельского хозяйства климат, и коррумпированность местных партийных, государственных и правоохранительных структур, и традиционный менталитет кавказских народов, ориентированных, прежде всего, на собственное материальное благополучие.
Так, рассматривая вопрос о формировании теневой экономики в Адыгее, Г. Дерлугьян пишет: «До начала 60-х годов адыгейцы были одной из самых бедных групп населения Краснодарского края. На рынках они торговали в основном дровами и дикими каштанами, иногда рыбой и птицей. Переход на продажу овощей и открытие путей на базары центральной России произвел революцию в ауле. Приток денежной массы начал возрастать едва ли не в геометрической прогрессии. Рубеж 6070-х годов был отмечен качественным скачком в помидорной эпопее -от приусадебных участков и важной дополнительной статьи доходов происходит поворот к профессионализации и интенсификации. Начинается скрытый захват колхозных полей, спекуляция государственными поставками помидоров, которые вместо давилен консервных комбинатов после пересортировки попадают на базары Москвы и Рязани» [8].
Кавказские теневые дельцы практически сразу попали в орбиту влияния криминальных структур, которые за счет рэкета получили возможность располагать столь крупными денежными средствами, которые отсутствовали у организованной преступности других регионов страны. Партийные и государственные чиновники на Кавказе предпочитали не вмешиваться в дела организованной преступности не только из-за полу-
68
чения взяток, но и вследствие тесных клановых связей, которые объединяли многих из них с представителями криминальной среды.
Распространение деятельности кавказских теневых дельцов на другие регионы Советского Союза побудило и контролирующих их криминальных авторитетов перенести свою деятельность за пределы Грузии и других республик. Вместе с тем руководство Грузинской ССР, справедливо полагая, что местным криминальным авторитетам вследствие сильной коррумпированности правоохранительных органов в местах лишения свободы на территории республики будут созданы вольготные условия, ходатайствовало перед МВД СССР об этапировании местных преступников для отбывания заключения в другие республики и области. Так, грузинские «воры в законе» появились в тюрьмах и колониях РСФСР и других союзных республик, где устанавливали контакты с местными преступными элементами и в силу большой внутренней сплоченности и клановой взаимовыручки быстро приобретали влияние [9].
Сложное политическое и социально-экономическое положение бывших советских республик в начале 1990-х гг. способствовало активизации этнической преступности. В частности, в Грузии, как отмечают Г. Глонти и Г. Лобжанидзе, «криминальные кланы стали настолько влиятельны, что фактически заменили государственные властные структуры и практически контролировали всю экономику республики» [10, с. 41]. Формировались военизированные группировки, крупнейшей из которых стала «Мхедриони», руководитель которой «вор в законе» Джаба Иоселиани был избран членом парламента Грузии, а его ставленник дважды судимый Т. Хачишвили назначен на должность министра внутренних дел [11, с. 42].
Проникновение в Россию кавказских криминальных группировок отмечалось распространением целого ряда тенденций, прежде не свойственных традиционной «воровской» среде. Во-первых, кавказские криминальные авторитеты активно использовали клановые и родственные связи, осуществляли протекцию младшим родственникам и пользовались поддержкой со стороны более авторитетных родственников и земляков.
Во-вторых, с усилением кавказских авторитетов возник прежде не имевший места и даже невообразимый в «воровской» среде феномен посвящения («коронации») в «воры в законе» по родственной протекции или даже за определенную сумму денег. При этом новоиспеченные «воры в законе» могли быть крайне молодыми или же вообще не иметь ни единой судимости, что для славянской преступной среды было однозначно недопустимым. Последние относились к новой формации криминальных авторитетов пренебрежительно, определяя ее как «лаврушни-ков» и «апельсиновых» (то есть купивших титул «вора в законе» за партию лаврового листа или цитрусовых), однако были вынуждены считаться с их нараставшим влиянием.
69
Вместе с тем кавказские криминальные авторитеты, руководствуясь не только и даже не столько «воровскими понятиями», сколько традиционной этикой «джигитов», строго соблюдали правило не работать в местах лишения свободы [12, с. 37]. Поддержка со стороны многочисленных родственников и кланового сообщества позволяла достаточно приемлемое существование, в особенности при коррумпированном руководстве исправительного учреждения.
Кавказские криминальные структуры принесли в деятельность организованной преступности такие традиционные для Кавказа формы преступного поведения, как похищение людей с целью выкупа, нападения с целью угона автотранспорта (модернизированная форма угона скота). В отличие от славянских «воров в законе» старой формации, которые считали невозможными для себя любые контакты с представителями правоохранительных органов, кавказские криминальные структуры не видели ничего предосудительного в использовании клановых или коррупционных связей с государственным аппаратом и органами правопорядка.
Как отмечают Г Глонти и Г. Лобжанидзе, «в 1982 году в Тбилиси (Грузия) состоялась большая сходка воров, на которой обсуждались вопросы необходимости трансформации воровского сообщества в современном мире и увеличении участия воров в экономической и политической жизни в СССР. Автором этого проекта выступал известный «вор в законе» из Грузии Джаба Иоселиани. Данную позицию поддержали другие грузинские и кавказские криминальные авторитеты, что было вполне объяснимым явлением. В Грузии уже тогда сложилась ситуация тесного взаимодействия преступных кланов с региональной правительственной иерархией. В республике процветали взяточничество и другие виды коррупции, и государственные чиновники по существу являлись структурными звеньями преступного сообщества» [13, с. 37].
Следует отметить, что практически все действующие в настоящее время криминальные сообщества выходцев с Кавказа и из Закавказья построены по этноклановому принципу. Так, грузинская организованная преступность не предстает единым сообществом, поскольку включает в себя целый ряд организованных преступных группировок, находящихся между собой в сложных партнерских или конфликтных отношениях. Исследователи выделяют такие крупные клановые сообщества, как кутаисская, тбилисская, сухумская, мингрельская и сванская преступные группировки. Примечательно, что последняя, основанная выходцами из Лентехского и Лечхумского районов Грузии, сванами по национальности, занимается похищением заложников с целью получения выкупа, то есть одной из наиболее привычных и традиционных для горских обществ форм преступного поведения [14].
Азербайджанские этнические преступные группировки также не являются единым сообществом, будучи построенными по клановому принципу, совмещаемому с принципом этнической принадлежности - вопре-
70
ки распространенному мнению об азербайджанцах как едином этносе, можно выделить отличные друг от друга группы азербайджанских тюрок, терекеме (дагестанских азербайджанцев), шахсевенов, курдов, талы-шей, «еразов» (ереванских азербайджанцев).
Как мы уже говорили выше, для клановой структуры характерна высокая степень внутренней идентичности и жесткой дисциплины. В совокупности с соответствующими социальными факторами это во многих случаях приводит к криминализации значительной части малых этнических групп, в которых процент проявляющих криминальную активность членов непропорционально велик относительно общей численности данной группы. Имеет смысл привести в пример общность курдов-езидов - выходцев из Грузии и Армении, представители которых занимают достаточно серьезные позиции в теневом бизнесе и преступном мире современной России.
Курды-езиды, основная часть которых проживает на территории Ирака, появились в Закавказье во второй половине XIX - начале ХХ в. в результате преследований со стороны властей Османской империи и соседей-мусульман. В отличие от других курдов, исповедующих ислам суннитского или шиитского толка, езиды придерживаются собственных традиционных верований - езидизма [15]. Религиозная отчужденность как от исламского, так и от христианского мира в совокупности с тем, что езидизм не является прозелитической религией и не подразумевает пополнение общины верующих за счет лиц другой национальности, привела к тому, что езидская общность сохраняет высокую степень закрытости. Замкнутости езидов способствует и то, что на протяжении веков эта этноконфессиональная общность подвергалась преследованиям со стороны соседей и не имела собственной государственности.
Как отмечает курдский исследователь К. Анкоси, «проживающие в Армении и Грузии курды-езиды распадаются на многочисленные племена и роды, среди которых до недавнего времени господствовали общинные обычаи и порядки. Современное езидское общество сохранило родоплеменные отношения, но не в его классической форме» [16].
Поселившиеся в Грузии, в первую очередь в Тбилиси, езиды заняли низшие этажи в социальной структуре грузинского общества. Отсутствие образования, а то и неграмотность не способствовали получению выходцами из езидской общины хорошего образования. Руководство же Грузинской ССР, а затем и суверенной Грузии, также стремилось не допустить повышения социальных позиций езидов, значительная часть которых была занята в сфере низкоквалифицированного и малооплачиваемого труда. В результате, наиболее активные и пассионарные представители езидской общины, лишенные возможности вертикальной мобильности в грузинском обществе за счет получения образования, продвижения по службе в государственных структурах или создания легального бизнеса, обратились к криминальной деятельности.
71
Клановая структура и закрытость езидской общины способствовали появлению хорошо организованных и эффективно действующих преступных сообществ, контролируемых «ворами в законе». Примечательно, что традиции езидов запрещают представителям высшей касты -шейхам, пользующимся всеобщим уважением, носить оружие, служить в армии и правоохранительных органах. Такие же требования выдвигает к «ворам в законе» воровская идеология, поэтому многими представителями молодежи «воры» могут рассматриваться как современный аналог традиционных клановых лидеров.
Богатство, власть и уважение со стороны соплеменников, которым пользуются криминальные авторитеты, способствуют привлечению в ряды организованных преступных группировок новых участников из числа молодежи, которой в силу отсутствия образования, плохого знания русского языка или же отсутствия российского гражданства сложно реализовать себя в легальной деятельности. Разумеется, что борьба правоохранительных органов с такими преступными сообществами существенно осложняется. Практически невозможно внедрить в организованную по клановым принципам группировку информатора - сказывается языковый барьер.
На формирование северокавказских преступных группировок оказали влияние специфика местной родовой (тейповой) формы социальной организации, а также принадлежность к исламской цивилизации. Если грузинские, курдские и армянские криминальные сообщества складывались на основе клановой принадлежности, но предпочитали хотя бы формально руководствоваться идеологией «воров в законе», которая предполагает интернационализм, то чеченская, ингушская и дагестанская организованная преступность принимают во внимание, прежде всего, этнический фактор. На основе этнической общности, принадлежности к одному клану или тейпу, устанавливаются тесные контакты и с представителями государственных структур и правоохранительных органов, причем последние могут и не считать себя коррумпированными, поскольку выполняют традиционный долг помощи соплеменникам или родственникам. Значительная часть подобных группировок не признает авторитета «воров в законе», их участники склонны к подчинению, скорее авторитетам своего тейпа, чем «ворам в законе» другой национальности и тем более другого вероисповедания («неверным»).
Развитие этнической преступности, организованной по клановому принципу, способствовало и размыванию некоторых традиционных принципов идеологии «воров в законе», сформировавшихся за десятилетия существования советского преступного мира. В частности, участились проявления национальной неприязни, подогреваемые многочисленными межэтническими конфликтами на территории СССР и постсоветского пространства в 1980-1990-е гг. Следует учесть, что во многих из них принимали участие и формирования криминальных авторитетов,
72
естественно, отстаивавшие интересы своего клана или этнической группы.
Впервые внимание на межэтнические противоречия в преступном мире, ставшие результатом влияния клановых форм организации кавказских обществ, МВД СССР обратило еще в 1985 г., подчеркивая, что «во взаимоотношениях «воров» просматривается неофициальная борьба между некоторыми категориями, в частности, из числа «кавказских» национальностей, так называемых «пиковой масти» или «грузинскими ворами», и лидерами других группировок, сформировавшимися по земляческому признаку» [17, с. 7]. В 1990 г. на межклановые и межэтнические противоречия обратили внимание и сами «воры в законе», выступившие с призывом о недопущении национализма в преступном мире [18, с. 80].
Таким образом, можно установить, что, несмотря на определенное сходство, клановые структуры северокавказских обществ и Закавказья, оказывающие влияние на формирование этнической преступности в современной России, имеют и не менее очевидные различия, продиктованные региональной и национальной спецификой. Построенные по клановому принципу этнические преступные сообщества отличаются высокой степенью самоидентификации их участников как членов одного клана; жесткой дисциплиной с безоговорочным подчинением лидеру, который может совмещать функции как кланового, так и криминального авторитета; господством традиционной системы ценностных и мировоззренческих установок, которая частично может совпадать с идеологией преступного мира.
Организация этнических преступных сообществ по клановому принципу не только способствует росту их численности и влияния на российскую организованную преступность и подконтрольные ей сферы бизнеса, но и существенным образом затрудняет работу правоохранительных органов в направлении борьбы с организованной преступностью.
Ссылки:
1. Гпонти Г., Лобжанидзе Г. Профессиональная преступность в Гоузии (воры в законе). Тбилиси, 2004.
2. Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998.
3. Битова Е.Г. Модели интеграции этнополитических образований Кабарды и Балкарии в политико-административную систему Российской империи (первая половина XIX века) // Известия вузов. СевероКавказский регион. Общественные науки. 2005. № 1.
4. Мамакаев М.И. Чеченский тайп (род) и процесс его разложения. Грозный, 1962.
5. Ладыженский А.М. Адаты горцев Северного Кавказа //Южнороссийское обозрение. Вып.18. Ростов-на-Дону, 2003.
73
6. Маркелов Н. Пленники гор. ч. 3 URL: http://www.rusmysl.ru/ 2002I/4390/4390223-Jan04. html
7. Розмаинский И.В. Основные характеристики семейнокланового капитализма в России на рубеже тысячелетий: институ-ционально-посткейнсианский подход // Экономический вестник Ростовского государственного университета. № 1.
8. Дерлугьян Г. Горские князья, партвыдвиженцы и помидорщики: двести лет социальной эволюции адыгейских элит. URL: http: // soveti-kus.narod. ru/Derluguian.html#_ftn 1
9. Калинин О. Грузинская мафия //Вне закона. 2001. № 39 (193). 24 сентября.
10. Гпонти Г., Лобжанидзе Г. Указ. соч.
11. Там же. Глонти Г., Лобжанидзе Г. Указ. соч.
12. Лебедев С.Я., Козлов О.Е. ««Вор в законе» как традиционный лидер преступной среды. Омск, 1988.
13. Глонти Г., Лобжанидзе Г. Указ. соч.
14. Калинин О. Указ. соч.
15. Полатов Д.Р. Езиды. Религия и народ. М., 2005.
16. Анкоси К. Племена курдов-езидов на Южном Кавказе. URL:
http://www. ezdixane. ru/ content/
17. Справка МВД СССР ««Об особенностях преступной деятельности лиц из числа ««воров в законе» и рекомендациях по усилению борьбы с этой категорией уголовного элемента для практического использования» № 324 12 октября 1985 года.
18. Глонти Г., Лобжанидзе Г. Указ. соч.
74
