ВЛИЯНИЕ ГЛОБАЛЬНОГО ТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО РАСКОЛА НА ЛИДЕРСТВО В МИРОВОЙ ЭКОНОМИКЕ НА ПРИМЕРАХ РЯДА РАЗВИТЫХ И РАЗВИВАЮЩИХСЯ СТРАН Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

Вестник международных организаций. 2022. Т. 17. № 4. С. 148-175 Научная статья УДК 339.98

ао1:10.17323/1996-7845-2022-04-0б

Влияние глобального технологического раскола на лидерство в мировой экономике на примерах ряда развитых и развивающихся стран1

В.А. Кузьмин, А.П. Портанский

Кузьмин Владимир Алексеевич — магистр факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ); Россия, 119017, Москва, ул. Малая Ордынка, д. 17; vlmrkuzmin@gmail.com

Портанский Алексей Павлович — к.э.н., профессор факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ), ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН; Россия, 119017, Москва, ул. Малая Ордынка, д. 17; aportanskiy@hse.ru

Аннотация

Современные технологические тренды, в особенности глобальный технологический раскол, существенно влияют на распределение сил в мировой экономике. Однако проблемы, возникающие в связи с данными тенденциями, и их возможные последствия для экономического мироустройства остаются малоизученными. Цель данного исследования заключается в оценке влияния глобального технологического раскола на экономическое лидерство в контексте противоречий моделей развития стран Запада и Востока с учетом как межгосударственных конфликтов в инновационной сфере, так и растущей рыночной власти крупных технологических компаний.

В данном исследовании для формализации феномена лидерства в мировой экономике использовалась процедура построения композитного индекса, а для оценки влияния на него технологического раскола была построена регрессионная модель. Выборка стран в использованной модели содержит данные об основных макроэкономических и технологических показателях для 30 западных и 10 азиатских стран с 2010 по 2019 г.

В итоге авторы пришли к выводу, что наличие у государства четкого плана по внедрению информационных и коммуникационных технологий может позитивно сказаться на экономическом лидерстве страны, а рост значимости технологических гигантов оказывает на данный показатель негативное воздействие. Авторы надеются, что данное исследование будет способствовать лучшему пониманию концепции экономического лидерства среди ученых и привлечет внимание политиков к необходимости создания новых регулятивных норм в технологической сфере.

Ключевые слова: мировая экономика, экономическое лидерство, глобальный технологический раскол, модель экономического развития, big-tech, расстыковка экономик США и Китая

Для цитирования: Кузьмин В.А., Портанский А.П. Влияние глобального технологического раскола на лидерство в мировой экономике на примерах ряда развитых и развивающихся стран // Вестник международных организаций. 2022. Т. 17. № 4. С. 148—175 (на русском и английском языках). doi:10.17323/1996-7845-2022-04-06

1 Статья поступила в редакцию 24.06.2022.

Введение

Быстрые темпы экономического роста Китая в начале XXI в. и его растущее геополитическое влияние на мировой арене создали в американском обществе, в том числе в академической среде, представления о китайской угрозе как о главном стратегическом риске для гегемонии США. Противостояние США и КНР в плоскости экономики вылилось в торговую войну, инициированную администрацией Дональда Трампа, а позитивные ожидания от прихода к власти Джо Байдена не вполне оправдались. Более того, антикитайские настроения в США не снижаются, что в контексте споров об искусственном происхождении вируса COVID-19 в лаборатории в Ухани и растущих притязаниях правительства Си Цзиньпина на территорию Тайваня может привести к дальнейшей эскалации конфликта. В то же время в силу низкой вероятности прямого военного столкновения сверхдержав следует ожидать, что основным полем битвы Китая и США станет мировая экономика, лидерство в которой представляется главным фактором построения нового постпандемийного миропорядка.

Современная ситуация в мировой экономике складывается в контексте множества социальных, экономических и политических тенденций, которые оказывают значительное влияние на распределение сил в ней. Одним из наиболее важных трендов, к которому сейчас устремлено внимание политиков и академического сообщества, является глобальный технологический раскол. Данное понятие традиционно рассматривается в двух основных плоскостях: борьбы государств за технологическое превосходство и растущего влияния глобальных технологических компаний.

Первую составляющую глобального технологического раскола едва ли можно назвать новой для мировой экономики — в той или иной степени ускорение технологического прогресса всегда сопровождалось ростом конкуренции между ведущими экономическими державами. Более того, проявления этой конкуренции в настоящий момент достаточно очевидны. Так, например, лейтмотивом упомянутой выше торговой войны во многом послужило стремление к обеспечению технологической безопасности со стороны США. В то же время борьба за технологическое превосходство существует не только в контексте противостояния отдельных стран, но и в контексте антагонизма Запада и Востока.

Разрыв между традиционными демократическими развитыми странами и новыми индустриальными, зачастую характеризуемыми автократическими институтами, в сфере развития высоких технологий стремительно сокращается, что также придает дополнительное измерение противостоянию за экономическое лидерство в силу ослабления традиционно принимаемого в западном обществе за аксиому утверждения о демократическом пути как единственно верном для долгосрочного развития. Второй аспект глобального технологического раскола также представляется угрозой для западного общества, поскольку невозможно предсказать последствия роста влияния технологических корпораций на традиционные институты, особенно ускорившегося в условиях форсированного перехода многих социально значимых задач в онлайн-режим в период пандемии. При этом данная неопределенность признается в том числе и восточными странами, в частности КНР. Руководитель крупнейшей технологической компании Alibaba Джек Ма попал в немилость у руководства КНР в связи с критическими высказываниями о национальной банковской системе, что лишний раз подчеркивает осознание государством потенциального влияния подобных экономических агентов.

Таким образом, можно ожидать, что глобальный технологический раскол окажет значительное влияние на распределение сил в мировой экономике. Характер этого нового распределения и его бенефициары остаются предметом дискуссий. В то же время

кооперация ведущих держав для восстановления мирового порядка после пандемии, к которой так часто призывает академическое сообщество, может значительно пострадать, что лишний раз подчеркивает хрупкость сложившейся в текущий момент системы.

Целью данного исследования является оценка влияния глобального технологического раскола на экономическое лидерство развитых западных стран и развивающихся азиатских. На основе анализа будет выявлена значимость данного явления и спрогнозированы возможные последствия раскола в среднесрочной перспективе для мировой экономики.

Глобальный технологический раскол в XXI в.

Сущность глобального технологического раскола

и причины его возникновения

Исследование феномена технологического раскола является одной из главных задач данного исследования. В корне его потенциального влияния на распределение сил в мировой экономике лежат как объективные причины в виде характера развития мировых экономических отношений, так и действия их отдельных субъектов. При этом понятие глобального технологического раскола по-прежнему остается достаточно сложно определяемым, его границы до конца еще не установлены. В академической среде традиционно подчеркиваются две основные составляющие технологического раскола: нарушение взаимодействия между американской и китайской экономиками, зачастую проявляющееся в сфере высоких технологий, и экспансия технологических компаний, ведущая к росту их экономической и социальной значимости [Портанский, 2021].

По мнению профессора Гарвардского университета Дэни Родрика, главным аспектом, характеризующим глобальный технологический раскол, является несоответствие правил, по которым функционирует современная мировая экономическая система, миру, сложившемуся в условиях глобализации второй половины XX в. и повсеместного распространения Четвертой промышленной революции [Rodrick, 2020]. Действительно, глубокая интеграция главных экономик мира, США и КНР, явившаяся результатом глобализации, в определенный момент вступила в противоречие, во-первых, со стремлением США к абсолютной безопасности, имеющим целый ряд причин, начиная c географического положения и заканчивая опытом столкновения с международным терроризмом, и, во-вторых, с идеологическими особенностями обеих стран, диаметрально отличающимися по многим вопросам. Данное противоречие усиливалось вместе с внедрением высоких технологий во многие государственно значимые сферы и их превращением в главный двигатель экономического роста и гарант конкурентоспособности национальной экономики. По мнению одного из авторов, началом глобального технологического раскола можно считать цензурирование платформы Google в Китае. Это согласуется с упомянутой выше идеей, согласно которой причинами раскола послужили значимость идеологии для государства, проявившаяся в данной ситуации в стремлении КНР ограничить доступ населения к неугодной информации, и потенциальное влияние цифровых компаний на социальную сферу [Портанский, 2021].

Описанная выше ситуация обосновывает три основных вызова как для отдельных государств, так и для мировой экономики в целом. Первый — это национальная безопасность стран в контексте нарастающих геополитических противоречий. Сегодня тема вмешательства в выборы возникает в общественном дискурсе почти каждый раз, когда они проходят в той или иной стране, значимой для геополитики. При этом главным инструментальным объектом подобных обвинений всегда выступают цифровые

технологии — манипулирование массовым сознанием через СМИ и хакерские атаки. Второй вызов — это угрозы утечек персональных данных, находящихся под контролем не только государства, но и в большинстве случаев в руках частных компаний. Например, в 2018 г. индийская государственная база данных удостоверений личности Aadhaar пострадала от множественных утечек, что привело к потенциальному открытию доступа к информации о практически каждом гражданине Индии [World Economic Forum, 2019]. Третий вызов — это угроза монополизации рынка цифровых технологий в связи с существованием конкурентного преимущества у компаний, обладающих достаточными ресурсами для внедрения новых технологий первыми. Это также приводит к оп-портунистскому поведению подобных компаний в рамках решения своих социально значимых задач и появлению у них субъектности на политической арене, что, например, проявилось в ситуации с блокировкой аккаунта Дональда Трампа в одной из социальных сетей. Данное действие было расценено некоторыми как акт политической цензуры [Rodrick, 2020].

В академическом сообществе основным подходом к снижению рисков глобального технологического раскола признается международная кооперация. Большое внимание уделяется разработке единых регулятивных норм в сфере функционирования крупнейших технологических компаний. При этом важным шагом в вопросе международного взаимодействия является признание того факта, что азиатские новые индустриальные страны — Сингапур, Малайзия, Тайвань и Индия — начинают играть все более значимую роль на мировом рынке высоких технологий, а следовательно, и в мировой экономике. В этом плане одним из потенциальных камней преткновения в вопросах международной кооперации с учетом роли азиатских стран могут стать различия в моделях экономического развития государств Запада и Востока и склонность США к предъявлению собственных политических стандартов к своим потенциальным экономическим партнерам.

Современный этап противостояния США и Китая

в сфере цифровизации и высоких технологий

Необходимым условием исследования последствий глобального технологического раскола для мировой экономики является более глубокий анализ двух основных его аспектов. Так, упомянутая выше как одно из основных проявлений раскола расстыковка (decoupling) американской и китайской экономик на сегодняшний день представляется одним из главных вызовов мировой экономической системе. В условиях роста влияния высоких технологий на повседневную жизнь социума и их вовлечения во все больший спектр задач по обеспечению здоровья и безопасности граждан, что во многом вызвано пандемией COVID-19, и в контексте скорого массового перехода средств телекоммуникации коммерческого и государственного сектора на сети 5G, политика США и КНР по отношению друг к другу в области регулирования хайтека становится решающим фактором, способным определить будущий ландшафт мировой экономики.

Годы стабильно быстрого экономического роста Китая и роль государства в поддержке национальных производителей, обеспечивающих этот рост, послужили основой для формирования в США представлений о высокой вероятности перехода китайских технологий, идущих в своем развитии в ногу с экономическим ростом, из частного сектора в военно-промышленный комплекс, что способно создать непосредственную угрозу американской безопасности. Во многом это объясняется тем, что искусственный интеллект, робототехника и квантовые технологии как основные сферы иннова-

ций, связываются и с гражданским, и с военным сектором. Данная идея является базовой для все более протекционистской политики США по отношению к китайскому технологическому сектору [Kashin, 2021].

Моментом непосредственного признания Вашингтоном угрозы китайской технологической экспансии можно считать инициированную администрацией Барака Обамы Третью стратегию компенсации Министерства обороны США 2014 г. Она заключается в переориентировании американской системы обороны на инновационную сферу, традиционно характеризующуюся в США значительным потенциалом в условиях бюджетных и ресурсных ограничений. При этом стоит отметить, что, несмотря на формальный отход от данной стратегии во время президентства Дональда Трампа, США фактически проводили политику по ее претворению в жизнь через многочисленные санкции в отношении Китая. Данная тенденция продолжилась и после прихода к власти Джо Байдена, запретившего использование оборудования компании Huawei в американских телекоммуникационных сетях, что согласуется с политикой предыдущего президента по обеспечению национальной безопасности и предупреждению шпионажа в условиях внедрения сетей5G [BBC News, 2021b].

В то же время КНР, осознавая стремление США к сохранению технологического доминирования, объявила в 2015 г. о политике «Сделано в Китае — 2025». Ее цель состоит в изменении экспортной структуры в сторону более инновационно ориентированной и повышении общей производительности благодаря значительной помощи со стороны государства. Однако западные страны, в особенности США, восприняли эту стратегию как попытку ограничить доступ иностранных фирм к китайскому рынку через поддержку местных производителей, что впоследствии заложило фундамент для будущей торговой войны [Agarwala, Chaudhary, 2021]. Одним из важнейших ее результатов стало еще большее стремление КНР к замещению иностранных технологий, которые традиционно составляли основу многих высокотехнологичных производств, национальными продуктами — переход от "Made in China" к "Created in China", который некоторыми воспринимается как своеобразный «момент Спутника» для Китая [Ван, 2021].

Влияние глобальных технологических корпораций

на экономический миропорядок

Второй основной составляющей глобального технологического раскола сегодня принято считать растущее влияние крупнейших технологических компаний на социальную сферу, связанное с внедрением все большего числа цифровых и инновационных товаров и услуг в повседневную жизнь граждан и работу государства. Особенно актуальной данная проблема становится в контексте постепенного разворачивания Четвертой промышленной революции, подразумевающей массовое использование цифровых технологий последней волны, таких как «большие данные», интернет вещей и блокчейн в производстве. Подобное развитие событий может предполагать также отмирание традиционных административных и политических институтов, что приведет к миру, который зачастую ассоциируется с научно-фантастическим жанром «кибер-панк», а точнее, к миру, в котором основные функции государства, в том числе экономические, будут делегированы крупнейшим корпорациям.

В 2020—2021 гг. данная тенденция лишь усилилась в связи с пандемией. Рост числа пользователей компаний Amazon, Apple, Netflix, Google привел также к большему охвату этими корпорациями пользовательских данных, которые в настоящий момент являются одним из главных ресурсов игроков на рынке высоких технологий. При этом

вопросу приватности получаемых данных зачастую не уделяется достаточного внимания, что ведет к различного рода утечкам. В связи с этим многие представители академического сообщества видят в сложившемся положении вещей историческую возможность пересмотра традиционных методов регулирования многих сфер жизни [Fenwick, McCahery, Vermeulen, 2021]. При этом внедрение антимонопольных законодательств в данной сфере, которые могли бы повысить конкуренцию на рынке и таким образом принудить технологические компании к выполнению стандартов, касающихся приватной информации, некоторым ученым представляется практически неподъемной задачей для правительств таких стран, как США [Desai, 2020].

Также в контексте пандемии стоит отметить еще более возросшую угрозу феномена так называемой постправды, с одной стороны, возникающего из-за недостаточного контроля за контентом, публикуемым на различных цифровых платформах, а с другой — из-за оппортунистского поведения крупных технологических компаний в вопросах, касающихся национальной политики. Нередко этими изъянами сложившегося цифрового порядка пользуются политики, например Борис Джонсон. Так, защищая идею Брексита, он заявил, что выход Британии из ЕС позволит ей получать до 350 млрд фунтов в неделю, которые можно будет потратить на систему здравоохранения. Несмотря на многочисленные опровержения со стороны экспертов, это утверждение было растиражировано во множестве газет и внесло свой вклад в результаты референдума [Gilchrist, 2018].

Угроза подобных ложных новостей возрастает в условиях перехода ряда основополагающих элементов экономики в цифровую среду. Примером может служить произошедший 13 сентября 2021 г. резкий рост курса криптовалюты Litecoin, вызванный недостоверной информацией, разлетевшейся в СМИ и социальных сетях, о том, что Walmart будет принимать ее в качестве средства оплаты [BBC News, 2021a]. Очевидно, что распространение подобных новостей через различные агрегаторы и социальные сети без какого-либо контроля ведет к формированию ложных представлений общества по тем или иным вопросам, зачастую оказывающих значительное воздействие на мировую экономику. Кроме того, как отмечалось выше, крупнейшие технологические компании теперь имеют возможность самостоятельно формировать повестку через ограничение доступа пользователей к определенной информации. Так, например, перед выборами президента США 2020 г. посты Дональда Трампа в одной из социальных сетей помечались как «несоответствующие фактам».

Одной из главных причин роста влияния технологических компаний на общество можно считать появление четырех видов ренты, возникающих в ходе развития этой сферы. Первый тип ренты — это анклавная рента (enclave rent), она заключается в получении дохода за счет контроля за экосистемой устройств и платформ, а также данных, генерируемых пользователями в ходе работы с этими продуктами. Второй тип — ожидаемая монопольная рента (expected monopoly rent), выраженная в большей рыночной капитализации компаний с ожидаемым контролем над существующими и развивающимися активами, что позволяет этим компаниям использовать свои высокие рыночные оценки для получения более дешевых займов, что, в свою очередь, повышает их конкурентоспособность. Третий — рента за вовлечение (engagement rent), которая позволяет технологическим компаниям повысить продуктивность за счет предоставления своим пользователям продуктов, соответствующих их запросам. Этот тип ренты реализуется с помощью больших данных и разнообразных алгоритмов. Последний тип ренты — рента за рефлексивность (reflexivity rent), означающая возможности извлечения выгоды для фирм от использования алгоритмических механизмов в работе своих инновационных продуктов. Технологические компании могут, изменяя алгоритмы своих экосистем или

просто имея более четкое понимание того, как они работают, создавать для себя конкурентное преимущество относительно других корпораций, информация о которых зачастую содержится на подобных платформах [Birch, Cochrane, 2021].

Таким образом, можно сделать вывод, что глобальный технологический раскол — закономерный результат недооценки государством и обществом потенциального влияния Big Tech при одновременной эгоистичной политике стран в области технологической безопасности. Релевантным подходом к преодолению вызовов, возникающих из-за раскола, представляется международное взаимодействие, учитывающее современные тенденции в мировой экономике.

Экономическое лидерство в контексте глобального технологического раскола

Дальнейшее рассмотрение международных экономических отношений в контексте глобального технологического раскола невозможно без изучения тех противоречий между двумя центрами силы, которые были заложены в моделях их экономического развития и окончательно стали очевидны сегодня. Именно они, с одной стороны, подпитывают технологический раскол, а с другой — в значительной степени формируют его основные черты.

Структурные изменения в национальных экономиках ведущих стран Запада и Востока, порожденные техническим прогрессом, стали одной из основных предпосылок внедрения инновационных стратегий в модели экономического развития этих государств. Несмотря на несколько десятилетий мирного существования после Второй мировой войны, двигавшегося ко все более глобальным экономическим связям, те отличия от западного мира, которые были заложены в начальный период становления наиболее экономически развитых азиатских стран, все еще находят отражение в современных моделях их экономического роста в условиях глобального технологического раскола и общей возросшей значимости инновационного сектора. Роль этих различий и их влияние на распределение лидерства в мировой экономике служат основной причиной необходимости изучения расхождений между современными моделями роста стран Запада и Востока.

Прежде всего для более глубокого понимания различий между данными моделями на современном этапе следует рассмотреть их особенности в период формирования. Экономическая модель развитых западных стран эволюционировала под влиянием идей либеральной демократии, подразумевающих невмешательство государства в частную жизнь граждан, а следовательно, и в их экономическую деятельность как одну из составляющих социальной сферы. Именно подобные экономические воззрения послужили основой для становления наименее регулируемого со стороны государства капитализма в западных странах и формирования гегемонии Британской империи в мировой экономике в XVIII—XIX вв., Германской империи в конце XIX в. и последующего лидерства США. Отметим также, что несмотря на роль государств в определении экономической политики в международной торговле, общественный сектор экономики все еще оставался не столь значимым.

Становление государств третьего мира, в частности стран Восточной Азии, как претендентов на значимую роль в мировой экономике принято связывать с окончанием Второй мировой войны и последовавшим за ним поочередным экономическим ростом в ряде государств Азии. В основе восточных экономик лежит идея приоритета коллективных ценностей над индивидуальными, что идет вразрез с западной либе-

ральной традицией. Главной чертой этих экономик была экспортоориентированная модель развития — она отличала их от других новых индустриальных стран (НИС), таких как Бразилия, которые придерживались политики импортозамещения, в долгосрочной перспективе оказавшейся неэффективной. По этому пути позднее пошли и другие азиатские страны, в частности Китай, Филиппины и Малайзия, экономическая политика которых базировалась на относительно дешевом труде, позволившем этим странам стать важным элементом в глобальных цепочках добавленной стоимости.

Кроме того, в отличие западных стран, азиатские государства в значительной мере использовали возможности общественного сектора для стимулирования национальных экономик. В Китае, например, создавались специальные экономические зоны, а в Южной Корее поддерживалась идея создания чеболей — крупных производственных объединений. При этом также поощрялась состязательность на рынке через выделение льготных кредитов фирмам, которые имели хорошие показатели и считались экономически успешными [Stiglitz, 1994]. В итоге в Южной Корее в начале реализации вышеописанной модели экономического развития размер общественного сектора существенно отличался от американского в период первоначального становления национальной экономики (прил., рис. П1) [Ortiz-Ospina, Roser, 2016]. Это свидетельствует о значимых расхождениях в стратегиях экономического роста западных и азиатских стран, и в особенности роли государства в нем.

На современном этапе различия между западной и восточной моделями все еще остаются существенными. Более того, они проявились во время пандемии COVID-19. Китай наиболее эффективно смог справиться в краткие сроки с последствиями распространения коронавируса и стал единственной страной с положительным показателем экономическом роста во втором квартале 2020 г. по сравнению с аналогичным показателем годом ранее (прил., рис. П2) [Global Change Data Lab, n.d.]. Вероятной причиной этого стала мобилизационная способность китайского государства, характерная для азиатских стран с коллективистской культурой. Кроме того, растущее неравенство в западных развитых странах, еще значительнее проявившееся во время пандемии, остается одной из главных структурных угроз для национальных экономик и все чаще становится причиной для обсуждения недостатков капиталистической модели развития.

Одним из наиболее ярких последствий сложившихся противоречий в моделях экономического развития стран Запада и Востока стало противостояние США и Китая, во многом формирующее тенденции глобального технологического раскола. Оно, с одной стороны, иллюстрирует, как различные подходы к построению национальной экономики могут оказывать влияние на торгово-экономические отношения стран, а с другой — отражает возможность смены экономического миропорядка в современных условиях. Как отмечалось ранее, вопрос сущности противостояния КНР и США становится особенно актуальным в контексте глобального технологического раскола. Однако противостояние выходит далеко за рамки конфликта государств в инновационной сфере, который был описан в первом разделе статьи. Это обстоятельство подчеркивает значимость комплексного изучения данной проблемы.

На начальном этапе отношений между современным Китаем и США после реформ Дэн Сяопина сотрудничество представлялось обеим сторонам как взаимовыгодный союз, ведущий к росту благосостояния. Однако вместе с развитием КНР и укреплением взаимозависимости двух государств в США усиливались сомнения относительно последствий подобной политики, которая могла привести к появлению новой глобальной экономической силы. Следствием подобных представлений американских элит о нарастающей угрозе китайской гегемонии стало учреждение в 2000 г.

Американо-китайской комиссии по обзору экономики и безопасности. Она создавалась для мониторинга, расследования и предоставления Конгрессу ежегодного отчета о последствиях для национальной безопасности торгово-экономических отношений между США и КНР [Federal Register, n.d.].

Современный этап полноценного соперничества США и Китая за гегемонию в мировой экономике начался с объявления администрацией Обамы так называемого «поворота к Азии» (Pivot to Asia), который формально заключался в укреплении институтов международной интеграции США и развивающихся азиатских стран, а также в установлении конструктивных отношений с Китаем, которые оказались под угрозой из-за необходимости поиска новых балансов в условиях слишком высокой степени созависимости двух стран [Роуч, 2019]. Однако китайские элиты восприняли данную стратегию по большей части как попытку сдерживания растущего влияния Китая в регионе.

Несмотря на усилия по поиску компромиссов, отсутствие согласия между державами привело к неизбежному усилению конфликтных настроений в обоих государствах, что вместе с приходом к власти Дональда Трампа, известного своей протекционистской и антикитайской риторикой, ознаменовало начало новой стадии в противостоянии США и КНР. Администрация Трампа, возложив на Китай вину за отрицательный баланс США в торговле товарами, инициировала введение ряда пошлин, например, на импорт солнечных батарей и компонентов (23 января 2018 г.) и на импорт стали и алюминия (23 марта 2018 г.). Введение пошлин побудило Китай к ответным мерам, что в итоге привело к началу торговой войны. При этом стратегию Китая в этой войне можно назвать реактивной, то есть он проводил политику ответных ограничений на торговлю с США, но сам их не инициировал. В то же время данное торговое противостояние затрагивает основную внешнеэкономическую стратегию Китая «Один пояс, один путь», которую страны Запада зачастую рассматривают как попытку КНР увеличить собственное влияние в развивающихся странах через построение отношений долговой зависимости этих государств от Китая [Михеев, Луконин, 2019].

Пришедшая на смену президенту Трампу администрация Джо Байдена, несмотря на ожидания разрядки в отношениях США и Китая, продолжила политику ограничения китайского влияния и обвинений КНР в нарушении рыночных принципов торговли. В 2021 г. под вопрос была поставлена торговая сделка США — КНР, заключенная в январе 2020 г. (первая часть сделки) при Дональде Трампе, целью которой было прекращение торгового конфликта. Так, принятое в рамках первой части соглашения обязательство Китая увеличить закупки сельскохозяйственных и промышленных товаров, энергии и услуг в США в 2020—2021 гг. на 200 млрд долл. по сравнению с уровнем 2017 г., по данным статистических агентств, было выполнено лишь на 60%, что вызвало недовольство представителей американского правительства [Shalal, Lawder, 2022]. В то же время в связи с возможным, по мнению ряда экспертов, военным вторжением Пекина на Тайвань, для Вашингтона, наряду с введением в таком случае санкций в отношении Китая, остается актуальным наращивание американского влияния, в том числе военного, в АТР, как это было обозначено в стратегии президента Барака Обамы.

О методологии исследования

Для оценки влияния глобального технологического раскола на лидерство в мировой экономике авторы использовали методологию, состоящую из двух основных этапов. Первый — построение индекса экономического лидерства, который позволяет сравнивать страны по их влиянию на экономический миропорядок. В рамках данного этапа

наиболее релевантным для применения представляется определение, базирующееся на геоэкономическом подходе и рассматривающее экономическое лидерство как способность национальной экономики непосредственно влиять на мировую экономику. Эта способность обусловлена, во-первых, относительно высокими макроэкономическими показателями страны, отражающими масштаб экономики, и, во-вторых, достаточно высокой степенью участия страны в международных экономических институтах, которое формирует ее институциональное влияние в мировом масштабе (определение предложено одним из авторов). Из данного определения следует, что лидерство страны может проявляться как в пассивной (конъюнктура на мировом рынке меняется в зависимости от конъюнктуры на рынке данной страны), так и в активной форме (последствия той или иной внешней экономической политики страны).

Масштаб национальной экономики создает такие условия, при которых ее структурные изменения или экономическая политика, проводимая правительством, значимы для мировой экономики и могут оказать на нее влияние. Участие в международных институтах, в свою очередь, является одним из главных каналов распространения данного влияния на глобальном уровне. Кроме того, в качестве дополнительного параметра лидерства в мировой экономике необходимо рассматривать также технологический потенциал страны, так как возможность быть конкурентоспособным на инновационных рынках во многом является залогом будущего положения страны в рамках экономического миропорядка.

На основе данного определения был отобран ряд параметров, способных отразить разные аспекты экономического лидерства. Также они были разделены на группы, основанные на предположениях о тех аспектах лидерства в мировой экономике, которые они описывают. Первая группа — переменные, отражающие масштаб национальной экономики в сравнении с другими странами; вторая группа — переменные, отражающие степень вовлеченности страны в международные экономические институты и значимость данной страны для них; третья группа — переменные, отражающие способность страны наращивать свое экономическое лидерство в будущем с учетом увеличения значимости для мировой экономики наукоемких товаров и высококачественного человеческого капитала.

Первая группа включает следующие переменные.

1. Доля национального ВВП в мировом ВВП (GDPshare). Данный параметр в наиболее общих чертах отражает относительный масштаб национальной экономики и вклад страны в мировую экономику в целом, однако не учитывает значимость страны на тех или иных рынках и общую структуру современной мировой экономики.

2. Доля страны в мировой торговле (TRADEShare). Данный параметр служит для обозначения влияния страны на международный рынок товаров и услуг и ее значимости как важного игрока на нем.

3. Доля страны в мировом притоке прямых иностранных инвестиций (INVshare). Данный параметр служит для обозначения значимости национальной экономики на международном рынке капитала, а также для определения страны как потенциально привлекательной для инвестиций [UNCTAD, n.d.].

Вторая группа включает следующие переменные.

1. Доля национальной валюты в мировом обороте валютного рынка (CURrole). Данный параметр отражает значимость валюты страны как инструмента для проведения торговых и финансовых операций, а также ее потенциал как инструмента функционирования финансовых систем различных международных институтов. Также этот параметр отражает степень уверенности других стран в устойчивости валюты и, как следствие, всей экономики данной страны [BIS, n.d.].

2. Индекс влияния Банцафа, подсчитанный для МВФ (IMF). Этот параметр отражает влияние, которое может оказывать страна при принятии решений в МВФ. Особенно релевантной для демонстрации экономического лидерства данная характеристика становится при принятии решений о предоставлении кредитов тем или иным странам, так как до сих пор это один из главных инструментов проведения внешней экономической политики [International Monetary Fund, 2022].

3. Индекс влияния Банцафа, подсчитанный для Всемирного банка. Параметр отражает влияние, которое может оказывать страна при принятии решений во Всемирном банке. Данная характеристика представляется менее значимой для отражения экономического лидерства, чем доля голосов в МВФ, так как деятельность Всемирного банка предполагает меньшие возможности для лоббирования национальных интересов и менее полезна для проведения внешней экономической политики [World Bank, n.d.].

Третья группа включает следующие переменные.

1. Добавленная стоимость в средне- и высокотехнологичном производстве (процент добавленной стоимости в обрабатывающей промышленности) (MidHigh-Tech). Параметр отражает степень развития страны в области высоких технологий, конкурентоспособность ее высокотехнологичной продукции и значимость такой продукции для национальной экономики.

2. Расходы на R&D как доля от ВВП (RandD). Данный параметр отражает направленность государственной экономической политики на развитие наукоемкой отрасли как потенциально главной для мировой экономики, что, в свою очередь, свидетельствует о степени притязаний страны на рост своего экономического лидерства в будущем.

3. Индекс человеческого капитала (HCI). Этот параметр отражает качество жизни населения, его интеллектуальные и производственные способности, что, в свою очередь, может характеризовать степень готовности страны к изменению структуры экономики в сторону более наукоемких отраслей, а также конкурентоспособность граждан на рынке труда со спросом на более высококачественный человеческий капитал [Ibid.].

4. Показатель качества национальной системы высшего образования (UNIranking). Данный параметр отражает конкурентоспособность национальной образовательной системы как основы для формирования интеллектуальных кадров, способных в дальнейшем развивать экономику страны [QS Top Universities, 2018]. Для построения индекса были отобраны данные по 40 развитым западным и развивающимся азиатским странам за период с 2010 (точка отсчета глобального технологического раскола) по 2019 г. Рассматривались страны: Австралия, Австрия, Бельгия, Канада, Китай, Кипр, Чехия, Германия, Дания, Испания, Эстония, Финляндия, Франция, Великобритания, Греция, Гонконг, Китай, Индонезия, Индия, Ирландия, Израиль, Италия, Япония, Южная Корея, Литва, Люксембург, Латвия, Малайзия, Нидерланды, Норвегия, Новая Зеландия, Филиппины, Португалия, Сингапур, Словакия, Словения, Швеция, Таиланд, США, Вьетнам.

Процедура построения индекса экономического лидерства, использующаяся в данном исследовании, основана на методах, изложенных в справочнике ОЭСР по построению композитных индикаторов [OECD-EU JRC, 2008]. Основным элементом этой процедуры является факторный анализ с использованием метода главных компонент с вращением варимакс.

Для дальнейшего построения единого индекса экономического лидерства полученные факторы преобразовываются по формуле

х — min (х)

где I — значение параметра, характеризующего одну из составляющих экономического лидерства; x — значение исходной переменной после применения факторного анализа.

Таким образом, значение каждого из параметров варьируется от 0 до 1. Затем параметры объединяются в индекс экономического лидерства (ELI). Коэффициенты перед параметрами расставляются в соответствии с их вкладом в долю объясненной дисперсии. Итоговая формула индекса экономического лидерства выглядит так:

где n — количество параметров, характеризующих составляющие экономического лидерства; а? — доля дисперсии, объясненная /-параметром; а2 — суммарная доля совокупной объясненной дисперсии; I — значение /-параметра.

Второй этап исследования заключался в построении регрессионной модели панельных данных для 40 стран за период с 2010 по 2019 г., описывающей влияние факторов, иллюстрирующих глобальный технологический раскол, на индекс ELI. В качестве основных объясняющих параметров был отобран ряд факторов, которые были разделены на три группы: роль сектора цифровых технологий в экономике страны, цифровая инфраструктура и параметры, отражающие раскол на мировом рынке высоких технологий (прил., табл. П1). Первые две группы отражают степень значимости цифрового сектора для страны и степень потенциального влияния крупных технологических компаний на жизнь граждан. Третья граппа факторов отвечает за оценку нарушения международных отношений в сфере регулирования цифровых технологий как одну из причин возникновения глобального технологического раскола.

Также в качестве дополнительного параметра, отражающего расстыковку американской и китайской экономики как аспект глобального технологического раскола, при построении модели использовалась доля Китая в общем импорте США (Decoup). Данный индикатор был выбран потому, что снижение доли Китая в американском импорте стало одной из первостепенных задач администрации Дональда Трампа в ходе торговой войны. Размер доли Китая в импорте США рассматривался в качестве показателя, значение которого одинаково для всех стран, но различается по годам. Таким образом, его можно учитывать в рамках данной модели как трендовую составляющую.

Кроме того, для улучшения прогностических свойств модели использовались три дополнительных параметра, способных объяснить лидерство страны в мировой экономике. Традиционно экономическое развитие страны объясняют с помощью ряда различных факторов, в частности климата, культуры, религии, географии и институтов. При этом именно два последних в современной академической среде считаются наиболее значимыми, в связи с чем в данном исследовании использовались дополнительные параметры, относящиеся к институциональным и географическим характеристикам стран. Два из них (первая группа) являются показателями качества институтов в стране, подсчитанными для индекса глобальной конкурентоспособности (качество общественных институтов (Pub_inst)), включающих права собственности, уровень коррупции, эффективность государственного аппарата и безопасность, и частных институтов

max(x) — min(x)'

(Priv_inst), таких как корпоративная этика и открытость компаний). Показатели этой группы объясняют феномен лидерства в экономике с точки зрения институциональной теории. Третий параметр (вторая группа) — объем экспорта страной редкоземельных металлов (Rare_earths) — призван объяснить лидерство страны в мировой экономике с точки зрения географического подхода к определению природы конкурентоспособности страны. Выбор данного конкретного показателя экспорта объясняется тем, что в современных условиях именно редкоземельные металлы являются основой для производства большинства высокотехнологичных продуктов, что делает их релевантным индикатором перспектив страны в плане природных ресурсов. Кроме того, данный показатель не столь подвержен влиянию иных факторов, влияющих на производства (инфраструктура, институты), как это было бы в случае рассмотрения параметра экспорта конечной или промежуточной продукции с использованием редкоземельных металлов, что повышает его описательную способность конкретно природного потенциала страны.

Интерпретация результатов

При построении индекса экономического лидерства оказалось, что выделенные факторы описывают от 84 до 87% совокупной дисперсии в зависимости от года. Макроэкономические показатели, параметры технологических перспектив стран и их вовлеченности в международные экономические организации распределились на основе собственных значений главных компонент на факторы согласно изначальному предположению, изложенному в исследовании. Кроме того, показатель доли национальной валюты в мировом обороте валютного рынка оказался отдельным фактором. Это можно объяснить тем, что международный валютный рынок, хотя и является институтом, но в первую очередь неформальным, в отличие от Всемирного банка и МВФ, поэтому существуют значительные различия в их характеристиках. Таким образом, выделение четвертого фактора не является проблемой для данного исследования.

После преобразований, описанных в разделе, посвященном методологии, выяснилось, что разрыв между двумя ведущими экономиками мира, США и Китаем, несмотря на общественные представления о возможной смене лидера на глобальной экономической арене, все еще остается достаточно серьезным (прил., рис. П3). Возможно, это объясняется низкой долей китайского юаня на международном валютном рынке, которая тем не менее постепенно растет (1% в 2010 г. и 4% в 2019 г. от мирового оборота валютного рынка). Кроме того, КНР заметно отстает от США по степени влияния в международных экономических институтах. При этом увеличение китайского влияния в них является стратегической задачей правительства. Однако США, имея значительную долю голосов в управляющих органах Всемирного банка и МВФ, зачастую блокируют инициативы по увеличению китайской квоты, осознавая значимость влияния данного фактора на экономический миропорядок.

Использование индекса ELI позволило оценить с помощью регрессионной модели влияние глобального технологического раскола на лидерство в мировой экономике. В ходе спецификации модели благодаря тесту Хаусмана, F-тесту и тесту Бройша — Па-гана было выявлено, что предпочтительной является модель с фиксированными эффектами. Кроме того, в результате тестов была отвергнута гипотеза о гомоскедастич-ности данной модели, что свидетельствует о наличии гетероскедастичности2 (табл. 1).

2 Гетероскедастичность — понятие, означающее неоднородность наблюдений, выражающуюся в неодинаковой (непостоянной) дисперсии случайной ошибки регрессионной модели.

Таблица 1. Устойчивые к гетероскедастичности оценки коэффициентов параметров, отобранных в ходе спецификации модели и значимых на уровне 0,1

Коэффициенты Оценка Станд. отклонение i-value A-(>M)

log(Imp_for_gov) 1,32E-01 2,3145e-02 5,6836 2,78E-08 ***

Basic_serv -1,21E-02 7,1082e-03 -1,6957 0,0908324

log(Network) -7,13E-02 3,7231e-02 -1,9161 0,0561675

log(Bandwidth) -7,14E-03 2,5334e-03 -2,8188 0,0050949 **

Users -4,86E-04 2,0608e-04 -2,3591 0,0188699 *

Tariff 8,74E-03 3,2847e-03 2,6594 0,0081879 **

Decoup -1,15E-02 1,5035e-03 -7,6310 2,23E-13 ***

Rare_earths -6,11E-08 1,7474e-08 -3,4979 0,0005294 ***

Pub_inst 3,60E-02 1,1049e-02 3,2600 0,0012236 **

Priv_inst -4,29E-02 1,1258e-02 -3,8068 0,0001661 ***

R-Squared: 0,54017

Adj. R-Squared: 0,4758

^-statistic: 41,1153 on 10 and 350 DF, p-value: < 2,22e-16

Примечание. *** - 0,001; ** - 0,01; * - 0,05; . - 0,1.

Итоговая модель зависимости индекса экономического лидерства от факторов, характеризующих глобальный технологический раскол, выглядит следующим образом:

Log(ELI) = 0,13*log(Imp_for_gov) - 0,01*Basic_serv - 0,07*log(Network) -- 0,01*log(Bandwidth) - 0,001*Users + 0,01*Tariff - 0,01*Decoup - 0,001*Rare_earths +

+ 0,04*Pub_inst - 0,04*Priv_inst,

где ELI - индекс экономического лидерства; Imp_for_gov - важность цифровых технологий для будущего с точки зрения государства; Basic_serv - влияние цифровых технологий на доступ к базовым услугам; Network - использование жителями страны социальных сетей; Bandwidth - средняя скорость Интернета на одного жителя в килобайтах в секунду; Users - доля жителей страны, имеющая доступ к Интернету; Tariff - средний эффективный уровень импортного тарифа для товаров категории «оборудование и электроника»; Decoup - доля Китая в общем импорте США; Rare_earths - объем экспорта страной редкоземельных металлов; Pub_inst - качество общественных институтов; Priv_inst - качество частных институтов.

Данная модель объясняет 48% совокупной дисперсии индекса экономического лидерства, что можно рассматривать как достаточно высокий показатель, так как феномен лидерства сам по себе является неформальным и включает множество различных аспектов. Вероятно, за остальные 52% дисперсии ответственны такие факторы, как мягкая сила в разных проявлениях, а также исторические особенности развития стран.

Гомоскедастичность — понятие, означающее однородность наблюдений, выражающуюся в одинаковой (постоянной) дисперсии случайной ошибки регрессионной модели.

Что касается выводов, которые можно сделать из полученной модели, то в первую очередь бросается в глаза неоднозначное влияние разных аспектов глобального технологического раскола. Во-первых, следует отметить, что важность технологий в глазах государства оказывает положительное влияние на экономическое лидерство (рост данного показателя на 1% ведет к росту индекса на 0,13%), так же, как и уровень тарифов на оборудование и электронику (рост уровня тарифов на 1% ведет к росту индекса на 1%). Это свидетельствует о том, что политика государства по продвижению использования высоких технологий внутри страны вместе с политикой по защите внутреннего рынка от иностранных товаров в определенной степени способствует повышению значимости страны в мировой экономике через повышение ее конкурентоспособности. Данный вывод представляется особенно релевантным в контексте внедрения в ряде стран различных стратегических планов по развитию национальных технологичных секторов экономики (например, «Сделано в Китае — 2025»), а также в контексте продолжающейся торговой войны. При этом сам факт расстыковки экономик США и Китая негативно сказывается на экономическом лидерстве стран, что, вероятно, объясняется вторичным эффектом от нарушения экономических отношений между ними, оказывающим влияние на всех агентов мировой экономики. Во-вторых, из модели можно сделать вывод о том, что укрепление взаимосвязи инновационных технологий с доступом к базовым услугам и общее развитие цифровой инфраструктуры вместе с ростом популярности социальных сетей могут негативно сказаться на экономическом лидерстве (например, рост числа пользователей социальных сетей на 1% ведет к падению индекса экономического лидерства на 0,07%). Возможно, причиной подобной тенденции является то, что рост данных параметров способствует усилению влияния технологических компаний на рынке и внедрению их в социальную сферу жизни. А это, в свою очередь, в значительной мере осложняет проведение государством внутренней и внешней экономической политики вследствие невозможности спрогнозировать поведение столь крупных игроков. Таким образом, технологические гиганты, которым свойственен международный характер ведения бизнеса, замещают государство, традиционно ответственное за развитие национальной экономики, и начинают выполнять часть его социально значимых функций, руководствуясь при этом в основном стремлением к получению прибыли, что и ведет к ослаблению позиций страны на мировой арене.

Сравнение влияния глобального технологического раскола на экономическое лидерство США и Китая

На основе приведенных выше результатов регрессионного анализа можно сделать вывод о том, что разные аспекты глобального технологического раскола по-разному влияют на экономический миропорядок. Построенная нами в рамках данного исследования модель позволяет в определенной степени спрогнозировать дальнейшее развитие противоборства Китая и США за лидерство в мировой экономике.

Во-первых, следует отметить позитивное влияние государственной политики по продвижению национальных инновационных технологий. В данной плоскости китайский подход кажется более эффективным по сравнению с американским в силу того, что КНР в принципе более свойственно вмешательство государства в рыночные механизмы, в том числе через действия, направленные на стимулирование тех или иных секторов экономики. Как отмечалось ранее, китайское правительство возлагает большие надежды на стратегию «Сделано в Китае — 2025» как способ обретения техноло-

гической независимости. Аналогичная идея также изложена в Среднесрочном и долгосрочном плане развития науки и технологий (2006 г.), включающем понятие Zizhu Chuangxin (tiJJ^), или «местные инновации», что подразумевает ослабление зависимости национальных технологий от иностранного капитала и разработок [Losacker, Liefner, 2021].

США, в свою очередь, в данный момент страдают от кризиса национальной системы инноваций, так как после распада СССР основной стимул к взаимодействию демократов и республиканцев в рамках Конгресса по вопросам национального развития технологий исчез, что повлекло за собой значительное снижение федеральных расходов на исследования и разработку (прил., рис. П4). Кроме того, негативное влияние на стимулы к развитию собственной инновационной политики в США имеют также традиционные американские представления о том, что рынок и частный бизнес могут выполнить любую задачу лучше государства, что ведет к недостаточности необходимого регулирования деятельности технологических компаний и подрывает возможность конкуренции США с Китаем в сфере инноваций в рамках отношений двух государств. Это уже привело к тому, что дефицит торгового баланса США в торговле высокими технологиями достиг практически 200 млрд долл., при этом главным экспортером для США в данной сфере является Китай [United States Census Bureau, n.d.].

Во-вторых, негативное влияние развития цифровой инфраструктуры и роста числа пользователей социальных сетей на экономическое лидерство, связанное с ростом влияния технологических гигантов в национальной экономике, может стать серьезной проблемой для обеих стран. Прибыль пандемийного периода вместе с развитием технологий, связанных с доступом ко все большему количеству пользовательских данных, создали такие условия для американских инновационных компаний (Apple, Google, Meta), при которых их дальнейшая деятельность будет неразрывно связана с вмешательством как в личную жизнь отдельных граждан, так и в социальную сферу общества в целом, что может создать серьезные риски для государства как института.

Стремление американского правительства к нейтрализации негативных последствий данных тенденций можно проследить в постепенной разработке антитрастового законодательства, касающегося технологических гигантов, и законов, направленных на соблюдение приватности при пользовании интернет-платформами и на запрет цензурирования контента со стороны компаний [Feiner, 2022]. Однако эффективность подобных мер является достаточно спорной, а сами эти меры представляются запоздалыми, так как инновационные компании за годы отсутствия достаточного регулирования уже успели накопить внушительную пользовательскую базу, содержащую значительные объемы личных данных. Кроме того, комплексность подобных цифровых платформ затрудняет разработку законов, способных учесть все детали их функционирования, что создает условия для уклонения от предлагаемых мер.

Рассматривая китайский подход к регулированию технологических гигантов, можно заметить, что меры, принятые в КНР, отличаются конкретикой и жесткостью по сравнению с американскими. Так, в апреле 2021 г. компания Alibaba была оштрафована на 2,8 млрд долл. за злоупотребление своим доминирующим положением на рынке в ходе антимонопольной проверки, а уже во второй половине года правительство КНР ужесточило регулирование цифровых платформ, запретив внедрение алгоритмов, которые вызывают у клиентов зависимость или провоцируют чрезмерные расходы, а также подготовило Закон о защите личной информации. При этом стоит отметить, что аналогичные судебные разбирательства в рамках антимонопольных проверок в отношении крупнейших технологических компаний происходят и в США, однако их скорость, которая является одним из определяющих факторов в условиях быстрого роста

рыночной власти данных корпораций, значительно уступает китайской. Антимонопольное расследование по делу Google, инициированное Министерством юстиции США в 2020 г., должно перейти на стадию судебного разбирательства не раньше 2023 г. [Feiner, 2020]. Кроме того, в данный момент в Китае обсуждается принятие закона, сокращающего количество часов, в течение которых детям до 18 лет разрешено играть в онлайн-видеоигры, до трех часов в неделю и запрещающего создание онлайн-фан-клубов знаменитостей с целью защиты физического и ментального здоровья несовершеннолетних [Hsu, 2021].

Очевидно, что такие жесткие ограничительные меры в отношении не только самих компаний, но и их пользователей, являются отличительной чертой китайского общества. Эти меры нацелены на подрыв рыночной гегемонии технологических гигантов. В Китае, в отличие от западного либерального подхода к роли государства, вмешательство государства в вопросы личной жизни граждан воспринимается как норма. Также следует отметить, что при двухпартийной системе США, где значимую роль играют лоббисты, невозможно обеспечить высокую скорость принятия данных мер регулирования. В связи с этим подход Китая к ограничению власти инновационных компаний, ставший возможным благодаря сложившемуся в КНР однопартийному режиму, выглядит более выигрышным по сравнению с американским, страдающим от нехватки ограничительных возможностей из-за политики невмешательства государства в процессы рынка.

В то же время аспект глобального технологического раскола, связанный с расстыковкой американской и китайской экономик, представляется негативным фактором для обоих государств. Действительно, годы укрепления взаимосвязи между их национальными экономиками привели к тому, что сокращение сотрудничества Китая и США наносит ущерб амбициям обоих государств, в случае США — через ограничение доступа потребителей к дешевым товарам и возможностей компаний для аутсорсинга, а в случае КНР — через закрытие крупнейшего рынка для ведущих национальных корпораций. В таком случае торговая война представляется не способом передела экономического миропорядка, а, скорее, препятствием для глобальных изменений в мировой экономике.

Таким образом, можно сделать вывод, что отсутствие национальной политики по развитию технологического сектора и невозможность в кратчайшие сроки обеспечить достаточную регулятивную основу деятельности крупнейших инновационных компаний создают риски для США, связанные с глобальным технологическим расколом. В связи с этим у Китая появляется историческая возможность для изменения экономического миропорядка и достижения своей гегемонии в мировой экономике, однако камнем преткновения на пути к этому является ухудшение отношений КНР с США, препятствующее развитию обеих стран. В то же время осознание со стороны США китайской угрозы не позволяет ожидать улучшения этих отношений в ближайшее время.

Перспективы противостояния США и Китая в борьбе за экономическое лидерство в условиях посткризисного миропорядка

Глобальный технологический раскол идет рука об руку с другими процессами, формирующими облик сегодняшнего дня, в связи с чем важно учитывать контекст, в котором раскол будет развиваться и влиять на мировую экономику в будущем. В частности, новый мировой порядок, который неминуемо должен сложиться после полного заверше-

ния пандемии COVID-19, очевидно, будет характеризоваться структурными изменениями в целом ряде аспектов существующей системы глобального управления, в том числе в распределении ролей в мировой экономике3. Вероятно, под влиянием последствий пандемии окажется и противостояние США и Китая в стремлении к экономическому лидерству, в рамках которого следует ожидать применения новых инструментов ведения борьбы и новых форм конфронтации.

Фактором, способным определить будущий характер данного противостояния, в первую очередь является скорость и успешность выхода страны из кризиса, вызванного пандемией. США и Китай используют два противоположных подхода к решению проблемы роста заболеваемости. В мае 2022 г. Китай все еще придерживался стратегии Zero-covid, подразумевающей значительные ограничительные меры вплоть до локдау-на, даже в случае невысоких значений заболеваемости. Одним из последних примеров применения данной политики стал полный локдаун в городе Шэньчжэнь с населением около 17,5 млн человек в марте 2022 г. [Bloomberg News, 2022]. США, напротив, в условиях падения роста заболеваемости в последнее время все больше ослабляли ограничительные меры.

Вместе с тем стоит отметить, что если в начале пандемии подход Китая показывал себя в высшей степени эффективно, то с ростом всеобщей усталости от ограничений и появлением менее летального, но более заразного штамма «Омикрон» китайский подход начал критиковаться за необоснованную жесткость и негативное влияние на экономику. Таким образом, тот успех, которого достигла КНР в результате успешного преодоления первых волн пандемии и который казался еще более значительным на фоне неспособности западных держав, в том числе США, обеспечить полноценную политику сдерживания заболеваемости, начал нивелироваться в условиях роста эффективности политики снятия ограничений. Негативные последствия стратегии Zero-covid могут подорвать притязания Китая на гегемонию в мировой экономике, так как китайскому правительству придется смириться с рисками введения новых подобных локдаунов и их воздействием на национальную экономику. В США в долгосрочной перспективе последствия социального напряжения, вызванного начальным периодом пандемии COVID-19, представляются также значимыми, что подчеркивает необходимость изменений в социальной политике США для поддержания конкурентоспособности страны на мировой арене.

COVID-19 обнажил также уязвимости международных институтов, прежде всего ВОЗ, и их неспособность обеспечивать необходимую политику по борьбе с пандемией на наднациональном уровне. В связи с этим вновь актуализировался вопрос продолжения реформирования ряда организаций, в том числе МВФ и Всемирного банка, в целях дальнейшего усиления представительности в них развивающихся стран. Главным инициатором таких мер является Китай, стремящийся сократить влияние США в международных институтах. Очевидно, что подобные изменения могут заметно сказаться на распределении сил в мировой экономике через повышение институциональной власти КНР, то есть через увеличение количества ее возможных рычагов давления. Однако, учитывая традиционную медлительность процессов реформирования глобальных экономических организаций и сохраняющийся подавляющий уровень влияния США в них, реализация подобной стратегии представляется возможной лишь в долгосрочной

3 В данном исследовании авторы не принимали во внимание вероятное воздействие на новый миропорядок и систему глобального управления последствий СВО на Украине, начавшейся 24 февраля 2022 г.

перспективе под влиянием других факторов, формирующих мировой экономический порядок.

Проблема глобального технологического раскола неразрывно связана с пандемией СОУГО-19. Как уже было сказано выше, нарушение торговых отношений между Китаем и США в контексте посткризисного восстановления невыгодно для обеих сторон. Более того, рост рыночной власти технологических компаний, во многом обеспеченный ростом спроса на цифровые технологии в условиях самоизоляции, создает дополнительные риски для традиционного международного порядка. Вероятным становится вариант развития событий, при котором участником противостояния за лидерство в мировой экономике становится третья сторона в лице крупнейших инновационных корпораций. При этом вопрос о том, насколько своевременными являются применяемые и обсуждаемые сегодня меры регулирования технологического сектора, остается открытым.

Осложнение геополитической ситуации в результате СВО на Украине может оказать значительное влияние на контекст противостояния в мировой экономике. Пекин, заинтересованный в построении новой системы глобальной безопасности с учетом своих интересов, столкнется с рисками исключения Китая из полноценной экономической системы через санкции в случае поддержки России в украинском конфликте или проведения военной операции на Тайване. Все это создает неопределенность будущего ландшафта мировой экономики. Экономические инструменты ведения внешней политики в виде санкций в последнее время показали, что их применение может создавать угрозы для функционирования всей мировой экономики, тем более если речь идет об их возможном использовании в отношении второй экономики мира.

Таким образом, можно сделать вывод, что противостояние США и Китая в ближайшее время будет формироваться под влиянием ряда факторов, характеризующих эффективность стратегий преодоления пандемии СОУГО-19 и сам постпандемийный мир. При этом эффект от большинства данных факторов станет очевидным лишь в долгосрочной перспективе вместе с устранением неопределенности, касающейся регулирования рыночной власти технологических гигантов, и уточнением политических намерений ведущих держав.

Заключение

Феномен глобального технологического раскола явился результатом как отдельных действий ведущих держав, так и объективных рыночных процессов. С одной стороны, нарастающие притязания Китая на гегемонию в мировой экономике, обоснованность которых подтверждается анализом индекса экономического лидерства, построенного в рамках данного исследования, привели к тому, что в дальнейшем развитии экономического взаимодействия двух стран-лидеров стал нарастать элемент опасности для обоих игроков. При этом рост значимости технологического сектора и уязвимости, возникающие в связи с этой тенденцией и выраженные в угрозах национальной безопасности и безопасности личных данных, лишь подталкивают США и Китай к политике защиты собственных интересов в ущерб международной кооперации. С другой стороны, становление технологических гигантов как полноценных участников социально-экономической сферы, имеющих рычаги влияния на общественное мнение, ведет к росту неопределенности роли государства в будущем, а вместе с тем и затруднению прогно-зируемости ландшафта мировой экономики. Из этого вытекает не только моральная дилемма о способности крупного бизнеса выполнять функции по организации жизни

общества, но и вопрос об устойчивости сложившихся международных экономических институтов.

В связи с этим проблема влияния глобального технологического раскола на миропорядок, в частности на противостояние Китая и США в стремлении к экономическому лидерству, представляется определяющей как для политиков, так и для академического сообщества. Более того, последствия пандемии COVID-19, очевидно, также внесут свой вклад в превращение технологического раскола в один из ключевых трендов ближайшего будущего. Уже сейчас можно сказать, что возросшая необходимость реформирования международных институтов и общее стремление Китая к изменению баланса сил в мире, в значительной степени базирующееся на стратегии обеспечения китайского технологического превосходства, сформируют новые каналы влияния глобального технологического раскола на мировую экономику.

Проведенное исследование позволило взглянуть на тенденции в распределении сил в глобальной экономике за последние 10 лет и оценить последствия некоторых аспектов технологического раскола для данных тенденций. Так, исходя из определения лидерства в мировой экономике как способности влиять на глобальную экономическую конъюнктуру через масштаб национальной экономики и вовлеченность страны в международные институты, авторы пришли к выводу, что страны Азии за исключением Китая пока не обладают достаточными инструментами для поддержания стабильного роста своего влияния. Однако глобальный технологический раскол способен изменить характер данной тенденции и в то же время способствовать повышению значимости КНР на мировой арене.

Согласно построенной регрессионной модели, наличие у государства четкого плана по внедрению информационных и коммуникационных технологий может позитивно сказаться на экономическом лидерстве страны. В этом плане наиболее выигрышно выглядит Китай, уже достаточно давно следующий стратегии независимости своих технологий и развития собственного инновационного сектора, в то время как США продолжают придерживаться политики невмешательства через делегирование функций по обеспечению технологической безопасности рыночным механизмам. Также из нашей модели можно сделать вывод о негативном влиянии факторов, способствующих росту значимости технологических гигантов, на экономическое лидерство страны. И США, и КНР осознают риски, связанные с данной тенденцией, однако ее регулирование осуществляется гораздо быстрее и в больших объемах именно в Китае, что обусловлено особенностями его политического устройства. Это также может способствовать росту притязаний Китая на гегемонию в мировой экономике, в связи с чем в США в последнее время все более актуальными становятся дискуссии об использовании китайского опыта в борьбе с рыночной властью Big Tech.

Проведенное исследование позволило также подтвердить предположение о том, что нарастающие экономические противоречия между Западом и Востоком, в частности процесс расстыковки американской и китайской экономик, не могут способствовать смене миропорядка, а лишь тормозят его. Данный вывод подчеркивает необходимость диалога в целях урегулирования существующего конфликта между США и Китаем и возможного создания новой системы функционирования мировой экономики, которая будет учитывать возросшее влияние новых индустриальных стран Азии.

Список источников

Ван Д. (2021) «Момент спутника» для Китая? // Россия в глобальной политике [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://globalaffairs.ru/articles/moment-sputnika-dlya-kitaya/ (дата обращения: 08.09.2021).

Михеев В., Луконин С. (2019) Китай — США: многовекторность «торговой войны» // Мировая экономика и международные отношения. Т. 63. № 5. С. 57—66.

Портанский А.П. (2021) Мировая торговая система: вызовы XXI века: монография. М.: Международная жизнь. С. 183-193.

Роуч С. (2019) Несбалансированные. М.: Издательство Института Гайдара.

Agarwala N., Chaudhary R.D. (2021) Made in China 2025': Poised for Success? // India Quarterly. Vol. 77. No. 3. P. 424-461.

Bank for International Settlements (BIS) (n.d.) Turnover of OTC foreign exchange instruments, by currency // Bank for International Settlements [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://stats.bis.org/statx/srs/ table/d11.3 (дата обращения: 03.05.2022).

BBC News. (2021a) Fake Walmart news release claimed it would accept crypto currency // BBC News. 13.09.2021. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.bbc.com/news/technology-58545944 (дата обращения: 16.11.2022).

BBC News. (2021b) US President Joe Biden tightens restrictions on Huawei and ZTE // BBC News. 12.11.2021. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.bbc.com/news/technology-59262329 (дата обращения: 03.05.2022).

Birch K., Cochrane D.T. (2021) Big tech: Four emerging forms of digital rentiership // Science as Culture. Vol. 31. Iss. 1. P. 44-58. Режим доступа: https://doi.org/10.1080/09505431.2021.1932794.

Bloomberg (2022) China Locks Down Shenzhen, Province of 24 Million Over Covid // Bloomberg. 13.03.2022. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.bloomberg.com/news/articles/2022-03-13/china-places-all-shenzhen-residents-under-lockdown-afp (дата обращения: 03.05.2022).

CNBC (2021) 2022 will be the 'do or die' moment for Congress to take action against Big Tech // CNBC. 31.12.2021. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.cnbc.com/2021/12/31/2022-will-be-the-do-or-die-moment-for-congress-to-take-action-against-big-tech.html (дата обращения: 03.05.2022).

CNBC (2020). DOJ case against Google likely won't go to trial until late 2023, judge says // CNBC. 18.12.2020. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.cnbc.com/2020/12/18/doj-case-against-google-likely-wont-go-to-trial-until-late-2023-judge-says.html?utm_term=Autofeed&utm_medium=Social&utm_ content=Main&utm_source=Twitter#Echobox=1608313274 (дата обращения 03.05.2022).

Desai B.C. (2020) Pandemic and big tech // In Proceedings of the 24th Symposium on International Database Engineering & Applications (IDEAS), 12-14 August 2020, Seoul, Republic of Korea. P. 1-10.

Federal Register (2022) U.S.-China Economic and Security Review Commission // Federal Register [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.federalregister.gov/agencies/u-s-china-economic-and-security-review-commission (дата обращения: 03.05.2022).

Fenwick M., McCahery J.A., Vermeulen E.P.M. (2021) Will the world ever be the same after COVID-19? two lessons from the first global crisis of a digital age // European Business Organization Law Review. Vol. 22. No. 1. P. 125-145.

Gilchrist A. (2018) Post-truth: An outline review of the issues and what is being done to combat it // Ibersid. Vol. 12. No. 2. P. 13-24. Режим доступа: https://www.bbc.com/news/technology-58545944 (дата обращения: 03.05.2022).

Institute for China-American Studies. China's Regulatory Clampdown on Big Tech // Institute for China-American Studies. 01.11.2021. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://chinaus-icas.org/research/ chinas-regulatory-clampdown-on-big-tech/ (дата обращения: 03.05.2022).

International Monetary Fund (n. d.) IMF Members' Quotas and Voting Power, and IMF Board of Governors [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.imf.org/en/About/executive-board/members-quotas (дата обращения: 03.05.2022).

Kashin V.B. (2021) Military-Industrial and Military-Economic Dimensions of Sino-US Rivalry // Comparative Politics Russia. Vol. 12. No. 3. P. 85-97.

Losacker S., Liefner I. (2020) Implications of China's innovation policy shift: Does "indigenous" mean closed? // Growth and Change, Wiley Blackwell. Vol. 51. No. 3. P. 1124-1141.

OECD/European Union/EC-JRC (2008). Handbook on Constructing Composite Indicators: Methodology and User Guide // OECD Publishing. Paris.

Our World in Data (2022) Economic decline in the second quarter of 2020 // Our World in Data. 2020. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://ourworldindata.org/grapher/economic-decline-in-the-second-quarter-of-2020 (дата обращения: 03.05.2022).

Our World in Data (2022) Government spending // Our World in Data [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://ourworldindata.org/government-spending (дата обращения: 03.05.2022).

QS Higher Education System Strength Rankings (HESS) (2018) // Top Universities. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.topuniversities.com/system-strength-rankings/2018 (дата обращения: 03.05.2022).

Reuters. Exclusive: U.S. calls for 'concrete action' from China on trade deal // Reuters. 07.02.2022. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.reuters.com/business/exclusive-us-calls-concrete-action-china-meet-phase-1-purchase-commitments-2022-02-07/ (дата обращения: 03.05.2022).

Rodrick D. The Coming Global Technology Fracture // Project Syndicate. 08.09.2020. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.project-syndicate.org/commentary/making-global-trade-rules-fit-for-technology-by-dani-rodrik-2020-09/russian?barrier=accesspay (дата обращения: 03.05.2022).

Rodrick D. The Coming Global Technology Fracture // Project Syndicate. 08.09.2020. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.project-syndicate.org/commentary/making-global-trade-rules-fit-for-technology-by-dani-rodrik-2020-09/russian?barrier=accesspay (дата обращения: 03.05.2022).

Stiglitz J.E. (1994) Economic growth revisited // Industrial and Corporate Change. Vol. 3. No. 1. P. 65-110.

UNCTADstat. 2022. [Электронные ресурсы]. Режим доступа: https://unctadstat.unctad.org/wds/Report-Folders/reportFolders.aspx (дата обращения: 03.05.2022).

United States Census Bureau (2022) Foreign Trade // United States Census Bureau. 2022. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.census.gov/foreign-trade/balance/c0007.html (дата обращения: 03.05.2022).

World Bank Open Data (2022) [Электронные ресурсы]. Режим доступа: https://data.worldbank.org (дата обращения: 03.05.2022).

World Economic Forum (2022) Global Competitiveness Index // World Economic Forum. 2022. [Электронные ресурсы]. Режим доступа: https://www.weforum.org/reports (дата обращения 03.05.2022).

World Economic Forum (2019) The Global Risk Report 2019 // World Economic Forum. 15.01.2019. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.weforum.org/reports/the-global-risks-report-2019 (дата обращения: 03.05.2022).

Приложение

50 -, 45 -40 -35 -30 -25 -20 -15 -10 -5 -0

222

США

Южная Корея

Рис. П1. Государственные расходы в США и Южной Корее, % от ВВП, 1880—2010 гг. Источник: Our World in Data. Government spending, 2022.

Великобритания ЕС

«Группа семи» Германия ОЭСР всего Япония США Южная Корея Китай

-25,0

5,0

Рис. П2. Экономический спад во 2-м квартале 2020 г. по сравнению со 2-м кварталом 2019 г.

Источник: Our World in Data. Economic decline in the second quarter of 2020 // Our World in Data. 2020.

1

0,9 0,8

0,7 g 0,6

е

нде

и е и н

§ 0,3 а

® 0,2 0,1 0

0,5 0,4

2010 2011 2012 2013 2014 2015 2016 2017 2018 2019

Год

— Китай ...... Германия — Франция - - Великобритания — Гонконг, Китай

— Япония — • Респ. Корея • Малайзия — Сингапур -*- Таиланд -о- США

Рис. П3. Индекс экономического лидерства в период с 2010 по 2019 г. Источник: Составлено автором.

1,4 1,2 1

0,8 0,6 0,4 0,2 0

---'

\

Л —

-----

1976 1978 1980 1982 1984 1986 1988 1990 1992 1994 1996 1998 2000 2002 2004 2006 2008 2010 2012 2014 2016 2018 2020 Исследования — — — Разработка • Оборудование — • Всего R&D

Рис. П4. Расходы федерального бюджета США на R&D в период с 1976 по 2020 г. Источник: United States Census Bureau. Foreign Trade, 2022.

Таблица П1. Факторы, иллюстрирующие глобальный технологический раскол

Группа параметров Параметр Интерпретация параметра

Роль сектора цифровых технологий в экономике страны (данные основаны на опросах граждан, проведенных в рамках Индекса готовности цифровой среды Новым экономическим форумом в период с 2010 по 2019 г.) ^^ ПЛ.] Продвижение государством инновационных технологий (Gov_pro) Насколько те или иные действия государства способствуют развитию инновационных технологий внутри страны (значение варьируется от 1 до 7)

Важность цифровых технологий для будущего с точки зрения государства (Imp_for_gov) В какой степени у государства есть четкий план по поддержке внедрения информационных и коммуникационных технологий с целью повышения общей конкурентоспособности страны (значение варьируется от 1 до 7)

Влияние цифровых технологий на доступ к базовым услугам (Basic_serv) В какой степени технологии упрощают доступ граждан к базовым услугам (здравоохранение, образование и т.д.) (значение варьируется от 1 до 7)

Использование национальными компаниями высоких технологий (Absorption) В какой степени национальные компании развивают, внедряют и применяют высокие технологии (значение варьируется от 1 до 7)

Использование жителями страны социальных сетей (Network) В какой степени граждане страны используют социальные сети для профессиональных и личных целей (значение варьируется от 1 до 7)

Цифровая инфраструктура ^^ ПЛ.] Средняя скорость Интернета на одного жителя в килобайтах в секунду (Bandwidth)

Доля жителей страны, охваченная мобильной сетью (Mob_cov)

Доля жителей страны, имеющая доступ к Интернету (Users)

Параметры, отражающие раскол на мировом рынке высоких технологий [UNCTAD, п.±] Средний эффективный уровень импортного тарифа для товаров категории «Оборудование и электроника» (Tariff) Отражает стремление страны защитить отечественный технологичный сектор

Объем экспорта страной полупроводников (Semiconductors) Отражает роль страны на рынке высоких технологий как поставщика одной из главных составляющих современных устройств

Источники: World Economic Forum (WEF) (n. d.) The Global Information Technology Report; UNCTADstat, 2022.

International Organisations Research Journal, 2022, vol. 17, no 4, pp. 148-175 Original article

doi:10.17323/1996-7845-2022-04-06

The Impact of the Global Technological Disruption on Leadership, Using Examples From a Number of Developed and Developing Countries1

V. Kuzmin, A. Portanskiy

Vladimir Kuzmin — Master of the Faculty of World Economy and World Politics, National Research University Higher School of Economics; 17 Malaya Ordynka Ulitsa, Moscow, 119017, Russia; vlmrkuzmin@gmail.com

Alexey Portanskiy — PhD, Professor of the Faculty of World Economy and International Affairs, National Research University Higher School of Economics; Leading Researcher, IMEMO RAS; 17 Malaya Ordynka Ulitsa, Moscow, 119017, Russia; aportanskiy@hse.ru

Abstract

Recent technological trends and, particularly, the global technology fracture, significantly affect power distribution in the world economy. However, the problems that arise due to these tendencies and their possible consequences for the economic world order remain understudied. This article assesses the impact of the global technology fracture on economic leadership in the context of the contradictions of the West-East development models, taking into consideration both interstate conflicts in the innovative field and the rising power of big-tech companies. Complex index construction is employed to formalize the concept of leadership in the world economy and a panel data regression model is used for estimating effects of the technology fracture on it. The sample contains data on major macroeconomic and technological indicators for 30 western and 10Asian countries from 2010 to 2019. As a result, it is concluded that the presence of a clear plan for the implementation of information and communication technologies by the state can have a positive impact on the economic leadership of a country, and the growing importance of technology giants has a negative impact on this indicator. Finally, this article contributes to a better understanding of the economic leadership concept among scholars and draws policymakers' attention to the necessity of new regulations in the technological sphere.

Keywords: world economy, economic leadership, global technology fracture, development model, big-tech, decoupling

For citation: Kuzmin V., Portanski A. (2022) The Impact of the Global Technological Disruption on Leadership, Using Examples From a Number of Developed and Developing Countries. International Organisations Research Journal, vol. 17, no 4, pp. 148-175 (in English). doi:10.17323/1996-7845-2022-04-06

References

Agarwala N., Chaudhary R.D. (2021) "Made in China 2025": Poised for Success? India Quarterly, vol. 77, no 3, pp. 424-61. Available at: https://doi.org/10.1177/09749284211027250.

Bank for International Settlements (BIS) (n.d.) Turnover of OTC Foreign Exchange Instruments, by Currency. Available at: https://stats.bis.org/statx/srs/table/d1L3 (accessed 3 May 2022).

BBC News (2021a) Fake Walmart News Release Claimed It Would Accept Cryptocurrency. 13 September. Available at: https://www.bbc.com/news/technology-58545944 (accessed 16 November 2022).

BBC News (2021b) US President Joe Biden Tightens Restrictions on Huawei and ZTE. 12 November. Available at: https://www.bbc.com/news/technology-59262329 (accessed 3 May 2022).

1 This article was submitted on 24.06.2022.

Birch K., Cochrane D.T. (2021) Big Tech: Four Emerging Forms of Digital Rentiership. Science as Culture, vol. 31, issue 1, pp. 44-58. Available at: https://doi.org/10.1080/09505431.2021.1932794.

Bloomberg News (2022) China Locks Down Shenzhen, Province of 24 Million Over Covid. 13 March. Available at: https://www.bloomberg.com/news/articles/2022-03-13/china-places-all-shenzhen-residents-under-lockdown-afp (accessed 3 May 2022).

Desai B.C. (2020) Pandemic and Big Tech. IDEAS '20: Proceedings of the 24th Symposium on International Database Engineering & Applications (B.C. Desai (ed.)). New York: Association for Computing Machinery. Available at: https://doi.org/10.1145/3410566.3410585.

Federal Register (n.d.) U.S.-China Economic and Security Review Commission. Available at: https://www. federalregister.gov/agencies/u-s-china-economic-and-security-review-commission (accessed 3 May 2022).

Feiner L. (2020) DOJ Case Against Google Likely Won't Go to Trial Until Late 2023, Judge Says. CNBC, 18 December. Available at: https://www.cnbc.com/2020/12/18/doj-case-against-google-likely-wont-go-to-tri-al-until-late-2023-judge-says.html?utm_term=Autofeed&utm_medium=Social&utm_content=Main&utm_ source=Twitter#Echobox=1608313274 (accessed 3 May 2022).

Feiner L. (2022) 2022 Will Be the "Do or Die" Moment for Congress to Take Action Against Big Tech. CNBC, 31 December. Available at: https://www.cnbc.com/2021/12/31/2022-will-be-the-do-or-die-moment-for-congress-to-take-action-against-big-tech.html (accessed 3 May 2022).

Fenwick M., McCahery J.A., Vermeulen E.P.M. (2021) Will the World Ever Be the Same After COVID-19? Two Lessons From the First Global Crisis of a Digital Age. European Business Organization Law Review, vol. 22, pp. 125-45. Available at: https://doi.org/10.1007/s40804-020-00194-9.

Gilchrist A. (2018) Post-Truth: An Outline Review of the Issues and What Is Being Done to Combat It. Ibersid, vol. 12, no 2, pp. 13-24. Available at: https://doi.org/10.54886/ibersid.v12i2.4601.

Global Change Data Lab (n.d.) Economic Decline in the Second Quarter of 2020. Our World in Data [Dataset]. Available at: https://ourworldindata.org/grapher/economic-decline-in-the-second-quarter-of-2020 (accessed 3 May 2022).

Hsu S. (2021) China's Regulatory Clampdown on Big Tech. ICAS Issue Brief, 1 November, Institute for China-American Studies. Available at: https://chinaus-icas.org/research/chinas-regulatory-clampdown-on-big-tech/ (accessed 3 May 2022).

International Monetary Fund (n. d.) IMF Members' Quotas and Voting Power, and IMF Board of Governors. Available at: https://www.imf.org/en/About/executive-board/members-quotas (accessed 3 May 2022).

Kashin V.B. (2021) Military-Industrial and Military-Economic Dimensions of Sino-US Rivalry. Comparative Politics Russia, vol. 12, no 3, pp. 85-97.

Losacker S., Liefner I. (2020) Implications of China's Innovation Policy Shift: Does "Indigenous" Mean Closed? Growth and Change, vol. 51, no 3, pp. 1124-41. Available at: https://doi.org/10.1111/grow.12400.

Mikheev V., Lukonin S. (2019) Kitaj - SShA: mnogovektornost' "torgovoj vojny" [China-USA: Multiple Vector of "Trade War"]. World Economy and International Relations, vol. 63, no 5, pp. 57-66. Available at: https:// doi.org/10.20542/0131-2227-2019-63-5-57-66. (in Russian)

Organisation for Economic Co-operation and Development (OECD)/European Commission Joint Research Centre (EU JRC) (2008) Handbook on Constructing Composite Indicators: Methodology and User Guide. Available at: https://www.oecd.org/sdd/42495745.pdf (accessed 16 November 2022).

Ortiz-Ospina E., Roser M. (2016) Government Spending. Our World in Data [Dataset], Global Change Data Lab. Available at: https://ourworldindata.org/government-spending (accessed 3 May 2022).

Portanskiy A.P. (2021) Mirovaya torgovaya sistema: vizovi XXI veka: monographia [The World Trading System: Challenges of the XXI Century: Monograph]. Moscow: International Relationships.

QS Top Universities (2018) QS System Strength Rankings [Dataset]. Available at: https://www.topuniversities. com/system-strength-rankings/2018 (accessed 3 May 2022).

Roach S. (2014) Unbalanced: The Codependency of America and China. Yale University Press.

Rodrick D. (2020) The Coming Global Technology Fracture. Project Syndicate, 8 September. Available at: htt-ps://www.project-syndicate.org/commentary/making-global-trade-rules-fit-for-technology-by-dani-rodrik-2020-09?barrier=accesspaylog (accessed 3 May 2022).

Shalal A., Lawder D. (2022) Exclusive: U.S. Calls for "Concrete Action" From China on Trade Deal. Reuters, 7 February. Available at: https://www.reuters.com/business/exclusive-us-calls-concrete-action-china-meet-phase-1-purchase-commitments-2022-02-07/ (accessed 3 May 2022).

Stiglitz J.E. (1994) Economic Growth Revisited. Industrial and Corporate Change, vol. 3, no 1, pp. 65—110. Available at: https://doi.org/10.1093/icc/3.1.65.

United Nations Conference on Trade and Development (UNCTAD) (n.d.) UNCTADstat [Database]. Available at: https://unctadstat.unctad.org/wds/ReportFolders/reportFolders.aspx (accessed 3 May 2022).

United States Census Bureau (n.d.) Foreign Trade [Dataset]. Available at: https://www.census.gov/foreign-trade/balance/c0007.html (accessed 3 May 2022).

Wang D. (2021) "Moment sputnika" dlja Kitaja? [China's Sputnik Moment?]. Russia in Global Affairs, 8 September. Available at: https://globalaffairs.ru/articles/moment-sputnika-dlya-kitaya/ (accessed 8 September

2021). (in Russian)

World Bank (n.d.) World Bank Open Data [Dataset]. Available at: https://data.worldbank.org (accessed 3 May

2022).

World Economic Forum (WEF) (2019) The Global Risk Report 2019. Available at: https://www.weforum.org/ reports/the-global-risks-report-2019 (accessed 3 May 2022).

World Economic Forum (WEF) (n.d.) Global Competitiveness Index. Available at: https://www.weforum.org/ reports (accessed 3 May 2022).