CC BY
12PHILOSOPHICAL SCIENCES
ВЛИЯНИЕ БАЗИСНЫХ СТРУКТУР СОЦИУМА НА АВТОНОМИЮ И ЗАВИСИМОСТЬ
СОВРЕМЕННОГО СУБЪЕКТА
Белоус В.
аспирантка кафедры философии и политологии Украинский государственный университет науки и технологий
г. Днепр, Украина ORCID 0000 -0002-5153-4454
THE INFLUENCE OF THE BASIC STRUCTURES OF SOCIETY ON THE AUTONOMY AND DEPENDENCE OF THE MODERN SUBJECT
Belous V.
Postgraduate student of the Department of Philosophy and political science Ukrainian State University of Science and Technology
Dnipro, Ukraine ORCID 0000 -0002-5153-4454 DOI: 10.5281/zenodo.6616187
Аннотация
Актуальность проблемы. Сложилась традиция в социальной и политической философии рассматривать взаимодействие индивидуального субъекта с государством и обществом в рамках двух основных систем управления: авторитарной и (нео)либеральной. Но такой подход сужает понимание дуализма автономности и зависимости индивида, не позволяет рассматривать влияние виртуализации трудовой деятельности, виртуализации предметов потребления.
Изложение основного материала.
В статье показано, что биовласть как система управления приводит к созданию глобализированного гражданина, который мыслит и воспринимает свою идентичность в постмодернистской (а сейчас и в ме-тамодернистской) системе понятий.
Этот процесс наглядно демонстрирует процесс виртуализации трудовой деятельности и предметов потребления. Индивид представлен на глобальном рынке виртуального труда, но зависим от инфраструктуры города, в котором проживает. «Смерти субъекта» при этом не происходит, но индивид в условиях постиндустриального общества существует на перекрестье двух основных противоречий. Степень его автономности и зависимости определяется соотношением «виртуального/реального» и «универсального/сингулярного» в трудовой деятельности и потреблении.
Рассматривается проекция данной схемы противоречий на три основные социально-философские позиции, в рамках которых делаются попытки преодолеть кризис аномии постиндустриального общества: вокизм, экологический подход и трансгуманизм.
Новизна: вскрыта система противоречий «виртуальное-реальное, универсальное-сингулярное», которая позволяет анализировать воздействие базисных структур постиндустриального общества на трансформацию дуализма автономии и зависимости субъекта. Эта система позволяет оценить воздействие трех социально-философских направлений (вокизма, экологизма и трансгуманизма) на автономность индивида.
Выводы. Уровень автономности индивида неустойчив в постиндустриальном обществе. Этот уровень определяется соотношением узкой специализации трудовой деятельности и максимально широкого, глобального присутствия в виртуальном мире. Индивид должен постоянно искать новые социальные связи, чтобы определить свою роль в новых виртуально-универсальных структурах общества. При этом индивид попадает в новые зависимости, что вынуждает его отказываться от механизмов автономности, характерных для социумов модерна.
Abstract
The article shows that biopower, as a management system, leads to the creation of a globalized citizen who will think and perceive his identity in the postmodern system of views. This process is complemented by virtual-ization and labor, virtualization of consumer goods. The individual is represented in the global virtual labor market, but depends on the infrastructure of the city in which he lives. In this case, "death of the subject" does not occur, but the individual in the conditions of post-industrial society exists at the crossroads of two main contradictions. The degree of its autonomy and dependence is determined by the ratio of "virtual / real" and "universal / singular" in labor and consumption.
The system of contradictions "virtual-real, universal-singular" has been revealed. This system of contradictions makes it possible to analyze the impact of the basic structures of post-industrial society on the transformation of the dualism of autonomy and dependence of the subject. This system of contradictions allows us to assess the
impact of three socio-philosophical directions (wokeism, ecology and transhumanism) on the autonomy of the individual.
The level of individual autonomy in a post-industrial is determined by the ratio: narrow specialization of labor and the widest possible global presence in the virtual world. The individual must constantly look for new social connections in order to determine his role in the new virtual-universal structures of society. In this case, the individual falls into new dependencies. Because of what, he is forced to abandon the mechanisms of autonomy, characteristic of modern societies.
Ключевые слова: индивид, субъект, автономность, зависимость, виртуальное, реальное, сингулярное, вокизм, экологизм, трансгуманизм.
Keywords: subject, individual, autonomy, dependence, virtual, real, singular, wokeism, ecologism, transhu-manism.
Введение. Как правило, в работах по политической и социальной философии взаимодействие индивидуального субъекта с государством и обществом рассматривается в рамках двух противоположных систем управления: авторитарной и (нео)либеральной. Но насколько продуктивна оценка взаимозависимости автономности и зависимости субъекта на основе этих систем управления в условиях постиндустриальной общества?
Цели статьи. Рассмотрение субъектности индивида в трех плоскостях, где влияние государства и общества может колебаться в очень широких пределах, позволит исследовать: а) соотношение автономности индивида со свободой выбора в обществе как таковом; б) каким образом в условиях компьютерной революции может воздействовать на автономность субъекта изменение количества и качества социальных связей? в) каким образом виртуализация трудовой деятельности и виртуализация предметов потребления могут изменять автономность индивида?
Методология исследования. Поскольку необходимо вскрывать устойчивые, объективные противоречия в поведенческих стратегиях субъекта, то основными методологиями исследования является структурализм, герменевтика и диалектика. Используется компаративистский метод для сравнения поведения индивидов разных социокультур и уровней автономности. Субъектность индивида представляет собой многоуровневый и сложный процесс, в котором необходимо выделить базовые составляющие, что предполагает использование процедур анализа и синтеза.
Изложение основного материала. Уже с 6080-х годов ХХ столетия стало очевидно, что экономическая и культурная глобализация сопровождается становлением постиндустриального общества, которые существуют на основе мировой торгово-экономической системы. Достигнуто господство товарно-денежных отношений над всеми государственными, этическими и другими системами периферийных регионов - либерализм и демократия выступают как «братья-враги» [4, С.120]. Здесь суверенитет национального государства ставится под сомнение. «История ограничения суверенитета народа есть история идеологии либерализма» [4, С.96]: свобода движения товаров людей и капиталов стала основанием для глобализации и базисом для идеологии.
Глобализация и либерализация, снизив риски мировой войны, привели к созданию настоящего
«общества риска», концепцию которого рассмотрел У. Бек [2, С.14]: нельзя ограничить рост потребления индивидов, но растущее потребление, в итоге, создает высокие риски для человечества. Чтобы преодолеть очередной кризис или добиться стабильности - государство и его структуры управления могут создавать такие условия, которые уничтожают свободу воли, автономные зоны существования и автономность социального субъекта в целом.
И дело даже не в том, чтобы просто создать «мегамашину» Л. Мамфорда, которая бы распределяла трудовые усилия каждого отдельного индивида, что в сущности является чисто внешним, регламентирующим подходом. Задача коллективного субъекта, уничтожающего частного, состоит в максимально полном, всеохватном контроле над человеком.
К слову сказать, эту концепцию воплотили большие монастырские общины, жизнь в которых чрезвычайно регламентирована [1, С.109]. А полнота контроля за целеполаганием верующего индивида обеспечивается тем, что литургия становится основным средством проявления его субъектности. Но община монахов существует лишь благодаря их договоренности, потому правила не могут обрести строго исполнительную, карательную силу законов [1, С.24].
Государство сталкивается с качественно более сложной задачей - принудительным контролем над субъектом. Эволюцию последних трехсот лет во взаимодействии государственных властных структур и субъекта рассмотрел М. Фуко в ряде своих работ, в том числе в лекционном курсе, прочитанного в Коллеж де Франс в 1978-1979 учебном году под общим названием «Рождение биополитики» [12]. Философ выделяет следующие три исторически сложившиеся формы власти. Первая - это абсолютная власть суверена, утверждающая себя через практику пыточной казни. Подобная власть устрашает, эксплуатирует и обесценивает человеческие тела, как если бы они были дешевым природным ресурсом. Вторая - это власть дисциплинарная, власть постоянного наблюдения. Её можно с успехом применять не только в тюрьме, но и в школе, армии, госпиталю. И, наконец, современная форма власти - биовласть, заключающаяся в смешении и одновременном проникновении в пункты сочленения жизни и властных механизмов, управляющей жизнью и человеческим существованием в целом. Подобная власть формирует базисные структуры
постиндустриального общества, во многом определяющие существенную трансформацию дуализма автономии и зависимости субъекта.
Начиная с XVIII-го и на протяжении всего XIX-го веков идет переход, который связан с совершенствования общественных институтов. Жизнь охватывается суммой процедур, которая становится куда детальнее, чем религиозное нормирование существования обычного мирянина. Меняется представление о самом содержании и действиях асоциального субъекта. Более того, «ущерб» как основная правовая категория в действиях асоциальных субъектов сменился «правонарушением», вместо уничтожения распространяется понятие «перевоспитания» [12, С.67]. Вместо палача и его жертвы возникают пары следователя и подследственного, пациента и врача, надсмотрщика и заключенного.
Но без изменения роли самого субъекта такое смягчение было бы невозможным. Либерализм требовал сделать автономию субъекта первичной по отношению к зависимости от государственных властных структур. Индивидуальный субъект противопоставляется не государству-субъекту как разумной вариации мегамашины, но простому и понятному закону, который должен лишь сдерживать деструктивную деятельность индивида. И чтобы субъект перманентно не нуждался в контроле, автономно самореализовывался все его поведение надо объявить рациональным.
Но история ХХ-го века показывает, что человек может быть иррациональным. Из-за этого индивид мыслится М. Фуко не абсолютным эталоном. Он использует понятие parrêsia - возможность проявления индивидом собственной субъектности в слове, в гражданской и политической деятельности. Parrêsia не возникает сама по себе, а требует условий: мужества и стойкости в борьбе [13, С.184]. То есть, субъект может проявлять себя только в сложном противостоянии-игре-взаимодействии с другими, подобными себе субъектами.
Вместе с тем, это никак не устраняет парадокс власти, показанный Дж. Агамебном: суверен в одно и то же время, находится внутри правовой системы и не подчиняется ей. Тем самым, субъектность государства неустранима. Государство невозможно свести к статичной системе законов и судов, пусть даже самых справедливых. А форма современного управления, биополитическая парадигма Запада сейчас не сколько город, сколько лагерь: чрезвычайное положение объявлено постоянной нормой, усиливается всесторонний контроль над телесностью человека.
В результате, при видимом отсутствии единого мирового государства, капитализм предстает как «экономическое пространство, в котором движутся детерриторизированные потоки» [5, С.427], и попытки осмысления базисных структур современного общества потребовали от социальных философов создания какого-то оригинального конструкта. М. Хардт с A. X. Негри актуализировали понятие Империи [14]: глобальная империя базируется на основном своем противоречии: «машины биополи-
тического господства» и «плюралистического множества участвующих в процессе производства, креативных субъектностей» [14, С.68-69]. Главное для империи ограничить субъектов какими-то рамками, задать «правила игры»: если биологически управлять индивидом, то его социальная субъ-ектность во многом окажется под контролем. М. Харт и А. Негри прямо пишут: «...глобальность должна пониматься как режим производства тождества и различия, то есть в действительности как гомогенизация и гетерогенизация». [14, С.55-56].
Производство специфичности, «настоящей» автохтонности, самобытности коллективных субъектов поставлено на поток по всему миру. Одновременно идёт процесс забывания, вытеснения прошлых идентичностей, которые отождествляли индивида с ранее актуальным коллективным субъектом. Финалом становления Империи будет реализация «проекта универсального гражданства, и ради этой цели увеличивает эффективность своего вмешательства во все звенья коммуникативного отношения, непрестанно разрушая историю и идентичность в типично постмодернистской манере» [14, С.45].
И как при формировании Афинского государства пришлось учреждать принципиально новые общности, изобретать новую субъектность индивида - гражданскую, так и при превращении постмодернистской олигархической мировой сети в государство, потребуется новая субъектность индивида.
Как же проецируются описанные тенденции развития миро-системы или Империи на автономность и зависимость индивидуального субъекта?
Во-первых, экономическая глобализация, доведенная до предела, привела к тому, что экономическая автономность индивида стала рассматриваться как отделение его от сложившейся системы воспроизводства кадров [2, С.65]. Однако индивидуализм не тождественен автономии. Субъективно, личностно воспринимаемая самостоятельность при совершении выбора еще не делает индивида целостным субъектом. Напротив, отказываясь от семьи, alma mater или землячества, одиночка противопоставляет другим субъектам лишь себя самого, поэтому, не может стать участником результативных противоречий, обрести подлинную субъект-ность. «Постиндустриальный» индивид стремится разделять мировоззрение и ценности, которые создаются в рамках постоянного постмодернистского «общества спектакля». И в этом смысле кризис марксизма в 80-х годах прошлого века, его замещение постмодернизмом представляет своего рода кризис учения эпохи Модерна, которое не смогло из-за суммы субъективных факторов сформировать внутри себя ответы на вызовы «постиндустриаль-ности».
Во-вторых, рост уровня коммуникации между субъектами, глобализация экономических связей обостряют следующее противоречие. С одной стороны, индивид может приобрести практически неограниченное количество социальных связей, и
благодаря этому неизбежно увеличивает доступный ему выбор, а значит, свою автономию. Но, с другой стороны, идет постоянная фрагментация, разобщение отдельных социальных связей. Индивид зависим от работодателей, которые говорят на другом языке, имеют порой принципиально иные ценности и установки. Дж. Сол отмечает, что «немецкий антрополог и его коллега из Франции, гораздо лучше готовы общению друг с другом, чем с менеджером, который говорит на родном языке любого из них» [11, С690], что приводит к невозможности участия в целостном общественном механизме.
Итак, индивид управляет лишь благами, которые может получить из своего большого, но предельно сегментированного круга социального общения [16]. А это, в конечном счете, означает, что предпочтение отдается обезличенным товарам, но не реальным механизмам социального влияния. Индивидуализм фактически отменяется тем, что реальный выбор осуществляют третьи лица [11, С.680]. Его автономия оказывается во многом иллюзорной, представляет из себя симулякр.
В-третьих, при современной дистанционной, виртуальной профессиональной деятельности формируется дополняющая тенденция, в которой всё больше предметов потребления становятся чисто виртуальными. Необходимость постоянного производства и покупки в итоге начинает уничтожать вещественность товара, потому что работа с любым веществом дороже по сравнению с копированием информации. В своей работе «Символический обмен и смерть» [3] Ж. Бодрийяр доводит эту мысль до предела, рассуждая о конце реального производства, торжестве симуляции. Итог очевиден - виртуальное потребление бесконечного потока фейковых новостей, игр, сериалов и т.д.
На первый взгляд, может показаться, что превращение товара в виртуальные жизненные переживания снимает знаменитое противоречие «иметь или быть?», которое рассматривал Э. Фромм, только потому, что товар в данном случае не может существовать без восприятия, и уже этим изменяет индивида. Но, в действительности это противоречие не снимается, потому что виртуализация товара, превращение его в знак никак не превращает
потребителя в творца. При виртуализации потребительских товаров постмодернистское культурное производство отрывается от любой базовой онтологии, в котором все причинно-следственные связи разрываются посредством превращения каждого мгновения в настоящее, без памяти о прошлом и представлении о будущем, ведь виртуальность может быть любой [17].
Таким образом, компьютерная трудовая деятельность и виртуальное потребление становятся взаимодополняющей парой для постиндустриальной субъектности. Индивид в мегаполисе зарабатывает удаленно, принимает и анализирует информацию и потребляет нескончаемые виртуальные образы. Субъективно он живет в вечном настоящем, наслаждается бесконечными вариантами не-слу-чившегося и не-бывшего. Информационно индивид больше не привязан к какой-то географической точке [3, С.158], но телесно он при этом не свободен, а зависим от индустриальной инфраструктуры мегаполиса [18;19].
Однако утверждение о «смерти субъекта», которое имплицитно присуще философии постмодерна, является преувеличением. Благодаря виртуальности количество сообществ, к которым может примкнуть индивид, стремится к бесконечности. Постоянно переустанавливая систему своих социальных отношений, индивид в любом случае сохраняет субъектность в дискурсивных пространствах самоидентификации [9, С.313]. А в трудовой деятельности можно говорить о двух, в некотором роде противоположных крайностях феномена субъектности: хикимори (асоциальный затворник в Японии, отказывающийся работать) и хакер (тоже затворник, но весьма предприимчивый).
Аномия не может быть преодолена и в физическом действии. Об этом говорит увеличение показателя распространения психологических проблем, связанных с недостатком тактильного общения, что в определенной мере влияет на распространение роботов-компаньонов, которые должны эмоционально поддерживать пожилых и одиноких людей. В результате получается картина периодического колебания субъекта по двум осям.
Виртуальное
Универсальное
Сингулярное
Реальное
Схема 1: Противоречия в трендах развития, определяющие постиндустриальную автономность-
зависимость субъекта
Основное противоречие современного индивидуального субъекта можно представить постоянным колебанием от присутствия в виртуальной универсальности (в глобальном цифровом пространстве) до своей личной, сжатой в точку сингулярной реальности. Указанное противоречие проецируется на дуализм автономности и зависимости, что стимулирует создание новых социальных общностей.
Рассмотрим возможные варианты приобщения субъекта к коллективным общностям и социальным группам.
1) Вокизм (woke - проснуться) представляет собой не совсем устоявшееся в социально- гуманитарном познании, но широко используемое обозначение для изучения мировоззренческих групповых ориентаций и установок, которые стали идеологией части современного урбанистического общества.
Представление об угнетении и социальной борьбе, которое предлагает вокизм, отличается от классического марксизма. К. Креншоу вводит категорию кириархии, обозначающую совокупность взаимосвязанных систем угнетения таких как капитализм, патриархат, гетеронормативность, превосходство белых, теократия, этатизм и так далее [10].
Но, одновременно формулируется идея о том, что надо разделять борьбу по разным направлениям: расовым, гендерным и т.п. Сопровождается подобная борьба идеями позитивной дискриминации. А также, Inclusion как процесс реального включения в активную жизнь социума маргинальных групп и представление о недопустимости воспроизведения, повторения стандартов, унижающих эти маргинальные группы. Это выражается в цензуре (запрет на отдельные слова, концепции), а также в создании «safe spaces» - пространств, где маргинализированные индивиды могут ощутить себя в безопасности, не видя представителей другой расы, пола [15].
Однако, при расширении практики «safe spaces» используются вполне традиционные инструменты психологического давления на индивида, главными из которых является многообразные формы страха. Это переживание индивида начинает использоваться любой организацией как способ централизации управления коллективным субъектом. «Страх на рабочих местах целиком замыкается на иерархию, которая является наиболее характерной чертой атмосферы, окружающей нас на работе» [6, С.27]. Избавиться от иерархических структур в организациях невозможно, равно как непродуктивно воспринимать источником страха лишь структуры, ответственные за поддержание порядка в государстве.
2) Экологизм как мировоззренческое основание нового единства социальных отношений. Он базируется на необходимости самоограничения общества, вызванного угрозой исчерпывания природных ресурсов. Проблема заключается в основании объединения, которым опять-таки выступает страх. С одной стороны, подобные страхи позволяют в личном восприятии субъекта снять противоречие между универсально-виртуальным и сингулярно-
реальным. Горожанин готов сортировать мусор, пересаживаться на машину с электрическим двигателем. Он рассматривает подобные действия как необходимые лично для него и одновременно для всего общества.
С другой стороны, экологическая пропаганда в своих крайних формах пытается поставить ценность дикой природы выше человеческой жизни. Есть попытки наделения природы и животных правосубъектностью, благодаря чему сформировался конфликт биоцентризма и антропоцентризма [7]. Но ярче всего в экологической проблематике проявляется конфликт между автономностью индивида и автономностью социальной группы.
3) Трансгуманизм - многообразное собрание мировоззренческих концепций, объединенное идеей технологической трансформации человеческого организма, дополнения и совершенствования его телесности. Наиболее известными представителями этого направления социально- гуманитарной мысли являются Ник Бостром и Рэй Курцвейл.
На первый взгляд, с точки зрения автономности индивида - это весьма привлекательная идея, потому что позволяет частично устранить противоречие между человеком и техникой, а в перспективе, даже обещает человеку бессмертие. Однако, при гуманных целях трансгуманисты сталкиваются с существенной проблемой, заключающейся в том, что непосредственное вживление любого инструмента в человеческое тело ставит вопрос утраты человеком своего облика. М. О'Коннелл [8] описал феномен трансгуманистического движения, согласно базовой его идее люди живут в вечном настоящем, которое наступает после вживления очередного изделия. Однако, как только это изделие перестало удивлять окружающих, требуется новое вмешательство в человеческий организм.
«Тело без органов» Ж. Делёза и Ф. Гваттари в рамках трангуманизма получает своё новое воплощение, дающее возможность стандартизировать или отличать себя через товарность предмета, становящегося самим телом. Собственное тело как «самый прекрасный объект потребления» (по Ж. Бодрийяру) непосредственно становится товаром. Здесь наглядно проявляется формирование противоречия между медицинскими технологиями, которые позволяют нормализовать состояние здоровья человека, и трансгуманистическими, которые, обещая новые возможности, толкают людей на частичное саморазрушение.
Если представить, что человеческое тело целиком заменено стандартными техническими изделиями, а психика проанализирована и разложена на алгоритмы, не приведет ли это к устранению субъ-ектности человека? «Тело без органов» утрачивая границы как таковые, но, вместе с тем, практически целиком утрачивает и возможность самотождественности.
Можно утверждать, что в современных трансгуманистических технологиях присутствует очевидный конфликт автономности и функциональности. Так, путем вживления в организм технических
устройств, позволяющих выполнять трудовые операции, индивида ставят в зависимость от медицинских технологий, требуемых для регулярного обновления вживленных инструментов. Поэтому, страх перед общей механизацией индивида и сужением его автономности достаточно обоснован. Однако, противопоставление «трангуманизма» и «неолуддизма» не должно заслонять потенциального сохранения автономности субъекта через процессы самосовершенствования. Переработав полученные извне стандартные инструменты мышления, придав им уникальность в рамках собственного процесса миропонимания, субъект может претендовать на свою автономность.
Новизна: Вскрыта система противоречий «виртуальное-реальное» и «универсальное-сингулярное», которая позволяет анализировать воздействие базисных структур постиндустриального общества на трансформацию дуализма автономии и зависимости субъекта. Эта система позволяет оценить воздействие трех социально-философских направлений (вокизма, экологизма и трансгуманизма) на автономность субъекта.
Выводы: Итак, можно с полным основанием говорить о возникновении неустойчивого равновесия, когда универсализация «одномерного человека» требует его предельно узкой специализации, и, одновременно, максимально глобального, всестороннего присутствия в виртуальном мире. Это заставляет индивида при декларируемом индивидуализме и автономности, искать самые новые, порой маргинальные социальные общности, в которые можно включиться в качестве полноправного их участника. Но при этом возникает реальная зависимость, что, в конечном счете, вынуждает индивида постоянно жертвовать своей автономностью, характерной для общества Модерна, что приводит к утрате той роли, которая была характерна для индустриальных территориальных коллективов.
Перспективы дальнейших исследований: Представляется необходимым проанализировать соотношение автономности и зависимости индивида в качественно новых микросоциумах. Это новые формы семьи, характерные для постиндустриального общества, малые трудовые коллективы и, в конечном счете, все малые социальные группы современного общества.
Список литературы
1. Агамбен Д. Высочайшая бедность. Монашеские правила и форма жизни М: «Институт экономической политики имени Е.Т. Гайдара», 2011. -218с.
2. Бек У. Общество риска: На пути к другому модерну / Пер. с нем. В. Седельника, Н. Федоровой. - М.: Прогресс-Традиция, 2000. - 383 с.
3. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: "Добросвет" 2000 — 387 с.
4. Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века/Пер. с англ. под ред. В.И. Иноземцева. - М.: Логос, 2004. - 368 с.
5. Дьяков A.B. Жиль Делёз. Философия различия. - СПб.: Алетейя, 2012. - 504 с.
6. Кори Р. Страх. История политической идеи = Fear: The History of a Political Idea. — Территория будущего, Прогресс-Традиция, 2007. — 368 с.
7. Крайнов А.Л. Биоцентризм как модель экологического развития общества: социально-философский анализ // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Философия. Психология. Педагогика - 2020. Том 20 Вып 2 - С. 149-152
8. О'Коннелл М. Искусственный интеллект и будущее человечества М.: БОМБОРА, - 2020 272 с.
9. Палагута В.И. Самоиндентификация социального субъекта в дискурсинвых пространствах. Монография. - Днепропетровск: «Инновация», 2010. - 440с.
10. Рахманинова М. Д. Генезис интерсекцио-нального подхода к анализу власти и дискриминаций: между гендерном и классом // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2015. № 2. Ч. 1. С. 153-158.
11. Сол Дж. Р. Ублюдки Вольтера. Диктатура разума на Западе. Пер. с англ. А.Н. Сайдашева. -М.: Астрель, 2007. 895с.
12. Фуко M. Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978—1979 учебном году / М. Фуко; Пер. с фр. А. В. Дьяков. — СПб.: Наука, 2010. — 448 с.
13. Фуко М. Управление собой и другими. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1982—1983 учебном году / М. Фуко; Пер. с фр, А. В. Дьяков. — СПб.: Наука, 2011. — 432 с.
14. Хардт М., Негри A. X Империя / Пер. с англ., под ред. Г. В. Каменской, М. С. Фетисова. — М.: Праксис, 2004 — 440 с.
15. Ali Diana «Safe Spaces and Brave Spaces Historical Context and Recommendations for Student Affairs Professionals» / NASPA Policy and Practice Series [https://www.naspa.org/images/uploads/main/Pol-icy_and_Practice_No_2_Safe_Brave_Spaces.pdf]
16. Parker I. Psychoanalytic Culture. Psychoanalytic Discourse in Western Society / I. Parker. - London: SAGE Publications, 1997. - 290 p.
17. Soja E. W. Postmodern Geographies / E. W. Soja // The Reassertion of Space in Critical Social Theory. - London; New York.: Verso, 1989. - 266 p.
18. Space, difference, everyday life. Reading Henry Lefebvre // Edited by Kanishka Goonevardena. - New York and London: Routledge, 2008. - 329 р.
19. Urry J. Sociology beyond Societies. Mobilities for the twenty-first century / J. Urry. - New York and London: Routledge, 2000. - 255 p.
