CC BY
25
Клочков В.В.
Власть, собственность и деинституализация в раннесовременной Англии
Идея этой работы формировалась под влиянием множества малосвязанных между собой факторов. Довольно давно замечание Ж. ле Гоффа о том, что историк всегда предпочитает человеческие существа абстракциям, но не в состоянии понять их иначе, чем в рамках тех социальных и правовых институтов, в которых они жили, серьезно повлияло на формирование интереса к истории институтов и проблемам институционального анализа [1, с. 124-125]. Впоследствии профессиональное изучение средневековых и раннесовременных политических институтов Англии привело (точнее, не могло не привести) к все более отчетливому пониманию их особой по сравнению с континентальной Европой природы и той роли, которую политические и правовые институты сыграли в процессе эволюции английского общества в раннее Новое время.
Вопрос о том, почему именно английские политические институты и английское право обеспечили социальный консенсус и устойчивый экономический рост, традиционно задавался поколениями историков: от знатока английской конституционной истории начала XIX в. Г. Халлама до современного шотландского историка А. Макфарлейна [2; 10]. Последний заметил, что верное понимание того, почему промышленная революция ранее всего произошла в Англии, позволил бы стимулировать экономический рост где угодно. А институциональный анализ политических процессов в современной России, предпринятый, в частности, Е. Гайдаром [3; 4], заставлял задуматься и над тем, почему аналогичный английскому результат оказался недостижим для российского общества.
Направление поиска «недостающего элемента» в институциональной системе, отсутствие которого обрекало модернизационные усилия на неудачу, было задано несколькими работами Э. де Сото [5; 6]. Перуанский исследователь обратил внимание на явную неубедительность аргумента о том, что успехи и неудачи модернизации объясняются только культурными различиями. Это замечание натолкнуло на мысль о том, что должно быть нечто еще, более отчетливое и поддающееся изменению. Пониманию того, что этим недооцениваемым элементом является институт юридически защищенной частной собственности, способствовали работы Р. Пайпса и Т. Бетелла [7; 8]. Завершили поиск направления исследования полушутливые замечания Ф. Мейтленда, оброненные им в иннаугурационной речи по случаю назначения профессором права Даунинг-колледжа в Кембридже, о том, что «феодальная система была не столько средневековой реальностью, сколько первым очерком сравнительного правоведения» и о том, что «мы фактически ничего не слышим о феодальной системе в Англии до тех пор, пока она не перестает существовать» [9, р. 48, 142].
По мере работы над темой росла убежденность в том, что именно собственность является той линзой, которая позволяет исследовать кажущиеся несвязанными события. Наибольший интерес с этой точки зрения представляет исследовательская область, где пересекаются право и теория собственности, а также те объяснения места и роли общественных институтов, которые такое исследование способно дать. Применительно к данной работе это означает попытку ответа на вопрос, каким образом идея собственности в том виде, как она существовала в раннесовременной Англии, способствовала становлению института собственности и его правовой защите, и каким образом сложившееся распределение собственности в послереволюционный период повлияло на достижение социального консенсуса.
Институты - правила, устанавливающие отношения между людьми, государством, организациями. Мысль, что привычные установления важны для экономического роста, трудно назвать новой. В этом -суть классической работы А. Смита «Исследование о причинах и природе богатства народов».
При таком интеллектуальном наследии непросто понять, почему еще полвека назад внимание исследователей к роли институтов в экономическом развитии было скромным. Причина этого в том, что поколения ученых воспринимали институты, сложившиеся в Западной Европе, как естественные и единственно возможные.
Институты отражают привычные нормы поведения. Стабильность в обществе, государстве - залог их эффективности. В то же время развитие общества, перемены в его жизни требуют изменения этих институтов. Проблемам, связанным с ломкой сложившихся норм поведения, посвящены работы Д. Норта [11; 12; 13]. Сочетание стабильности и гибкости, риски, связанные с делегитимацией традиций, - ключевые вопросы при анализе взаимосвязи институтов и экономического роста. Впрочем, бросается в глаза почти полное отсутствие у последователей институциональной школы серьезных работ, посвященных не эволюции институтов, а их краху в период смут и революций [15, р. 5-31].
В марксистской литературе тема устойчивости новых порядков, не имеющих за собой традиций, обсуждалась редко. Ни К. Маркс, ни его последователи не анализировали возникающие проблемы,
когда за крахом старых институтов еще не последовало формирование новых. Сам термин «революция» изменчив во времени и пространстве, его по-разному воспринимают во Франции, России, Англии, США, Германии, странах Восточной Европы. Революция - радикальные преобразования, практически не контролируемые властью и сопровождающиеся крахом государства [14, с. 16].
Многие современные государства возникли в результате революций. После «славной революции» 1688 г. в Англии это слово приобрело позитивный оттенок. На самом деле, в годы революции XVII в. в беспорядке и безвластии, нередко сопровождающихся большой кровью, романтики было мало. Революция - это трагедия, приговор старой элите, оказавшейся неспособной провести эволюционные реформы, урегулировать социальные конфликты [16, р. 3].
Крах государства, денег, гарантий собственности происходит со скоростью, поражающей современников. Разительные отличия в мироощущении, когда власть жестко подавляла всякое сопротивление, и наступившим полным безвластием заставляла людей смотреть на происходящее как на нечто нереальное.
Кризисы, порождающие институциональный вакуум (деинституционализация) - явление в истории сравнительно редкое. И развитие событий в это время не укладывается в привычные представления людей о нормальной жизни. При исследовании механизмов развертывания социальной деструкции обнаруживается сходность, даже общность происходившего в странах с различающимися традициями и уровнями развития.
I. Деинституциализация в доиндустриальных обществах
Способ социальной организации аграрных обществ доминировал в мире на протяжении тысячелетий. Их характерной чертой было разделение населения на привилегированное меньшинство, обычно выполняющее государственные функции, несущее или организующее военную службу, занятое культовыми обрядами, и крестьянское большинство. В таких обществах среднедушевые доходы растут медленно или не растут вовсе, большая часть населения неграмотна, жизнь коротка. Периоды мира, относительного процветания сменяют внутренние или внешние войны. Важный инструмент, позволяющий обеспечить социальный порядок, - традиции. Хорошо, если жизнь устроена, как при отцах и дедах. В этом основа легитимации порядка, разделения общества по социальным стратам. Не все аграрные общества так устроены, были и аномалии. Но такой тип социальной организации преобладал в мире со времен неолитической революции до начала промышленной революции на рубеже XVШ-XIX вв.
Феодальная организация порождает немало проблем. Слабость центральной власти чревата междоусобицами и разорением деревень. Феодальная армия - ненадежная защита от внешних завоеваний. Однако привычные отношения сеньора и крестьянина, слабость государства, ограниченность его функций снижают риски крушения сложившихся общественных институтов.
Если сравнить аграрные империи с феодальными обществами, то видно, что несущий элемент конструкции феодального государства - отношения между лордом и крестьянином. Лорд в собственных владениях - и судья, и гарант выполнения закона, и сборщик податей, и защитник. Хотя крестьянский протест не редкость в истории феодализма, но случаев, когда он привел к крушению сложившихся институтов, история знает мало. При угрозе традиционному статусу феодалы, их вооруженные отряды обычно способны навести порядок.
В Х1-Х11 вв. в Западной Европе появились города-государства, отличные от полисов Античности, но имевшие представительные собрания, определявшие, как должны собираться налоги, на что должны расходоваться государственные средства. Укоренялось представление о священном праве частной собственности, о праве «лучших людей» (т.е. тех, кто платил налоги) управлять делами государства. К XVIII в. беспрецедентные по масштабам институциональные изменения сделали страны Западной Европы непохожими на остальной аграрный мир. Они открыли дорогу ускорению социально-экономического развития, процессу, который позже получил название «современный экономический рост» [17].
По современным меркам, социальные перемены шли неспешно. Традиции оставались становым хребтом европейского мира. Однако постепенно трансформировалось отношение к новшествам, изменяющим привычные установления. Распространялось представление об изменениях как о средстве, позволявшем снять преграды на пути развития общества. Они повышают уровень благосостояния, увеличивают финансовые ресурсы государства. Если для традиционных аграрных обществ связанные с переменами потрясения - синоним беды, то в Западной Европе, европейских переселенческих колониях отношение к изменениям в жизни общества становилось иным. С ними стали связывать исправление несовершенств существующего порядка, создание предпосылок лучшей жизни.
II. Революции и утверждение новых институтов
Английская революция XVII в. была реакцией на попытки королевской власти изменить организацию жизни страны, отказаться от привычных прав и свобод. Во время революции
традиционная система отправления правосудия пострадала, но не была полностью дезорганизована. Несмотря на гражданскую войну, государственные финансы не рухнули. Парламент вотировал сбор налогов, которые раньше отклонял как несправедливые. Лидеры нового режима осознавали, как легко свергнуть новую власть, за которой не стоит традиция [8], поэтому пытались помириться с Карлом I, понимая, что без этого стабилизировать новую власть трудно.
Противники Французской революции приводили в качестве доказательства ее принципиального отличия от Английской именно сохранение в Англии социальной стабильности на фоне гражданской войны XVII в. Но эти отличия не надо абсолютизировать [19]. Традиции рушились и в Англии. В обществе, лишенном ограничений, налагаемых традицией, насилие становится ключевым доводом в споре. Неспособность правительства контролировать применение насилия - характерная черта периода Английской революции. С этим были связаны перебои в снабжении городов продовольствием.
Гражданская война потребовала формирования постоянной армии. Парламент проголосовал за налоги, необходимые для ее содержания. Но гражданские власти не могли эффективно собрать эти налоги и распустить армию. Это стало ключевой проблемой времен Английской революции. Для ее решения в 1642 г. было конфисковано 2,5 млн акров земли, принадлежавших ирландским повстанцам. Они служили гарантиями займов, привлеченных для финансирования военных действий в Ирландии. Операции с бумагами, обеспеченными ирландскими землями, которыми английские власти гасили неплатежи армии, были массовыми. Офицеры скупали их у солдат. Примерно две трети земель в Ирландии перешли в руки новых собственников [20, р. 418; 21, р. 598-603]. С точки зрения современников, ее передел, связанный с конфискацией имущества сторонников короля, выкупом владений под угрозой изъятия властями, перераспределением ирландских земель, был беспрецедентным явлением. Однако по масштабам «великих революций» объемы перераспределения собственности были весьма скромными. И предопределялось это именно сохранением системы правосудия, традиционных установлений в сфере земельной собственности.
Революцию редко удавалось предсказывать. Это катаклизм, который наступил неожиданно для его участников - как правящего режима, так и тех, кто приходил ему на смену. Анализ предпосылок революции дается лишь историкам, изучающим их десятилетия спустя. Современники поражаются неожиданностью произошедших событий. Революционные власти пытались найти источники финансирования государственных расходов - национализировали церковные земли, имущество эмигрантов, печатали деньги. Поскольку в эпоху революций права собственности плохо определены, не гарантированы, то и цена приватизируемого имущества невысока.
Нетрудно представить, как за эти годы поменялось отношение к революционным идеалам. Англичане, увидевшие, как выглядят великие перемены, были поражены контрастом между тем, чего они ожидали, и тем, что получили. В это время большинство из них мечтали об одном - порядке [8, с. 161-165].
Кромвель контролировал все, что происходит в обществе, жестче, чем Карл I. Но были сохранены важные для ежедневной жизни людей завоевания революции: равенство перед законом, отношения собственности, отсутствие феодальных повинностей. Кромвель втянул Англию в череду внешних авантюр, однако обеспечил внутреннее спокойствие и эффективную централизованную администрацию.
После Реставрации Стюартов равенство перед законом было сохранено, привилегии аристократии не восстановили. Никто не был свободен от налогов. Карл II подтвердил незыблемость новой структуры собственности, сохранил административную, юридическую и фискальную системы кромвелевской поры.
III. Проблемы раннесовременных обществ в период деинституционализации
Важная характерная черта, которая отличает смуты в аграрных обществах от революций, состоит в том, что смуты заканчиваются восстановлением традиционных институтов, а в ходе революций укореняются новые, изменяются основы общественного устройства.
Но вопросы о том, почему крах институтов старого режима стал реальностью, какие социальные силы участвовали в политической борьбе, кто в ней победил, как произошедшее отразилось на долгосрочных перспективах развития страны и мира, выходят за пределы предмета данной работы. Здесь же речь идет о том, с какими проблемами сталкиваются общества, в которых важнейшие для организации жизни установления рухнули, а новые не сформировались. Или, в терминах современной политической науки, проблемы общества в период деинституционализации.
В Древнем мире проблемы деинституционализации характерны для централизованных аграрных империй. В современную эпоху с ними может столкнуться любая индустриальная страна, жизнь которой зависит от бесперебойной работы железных дорог, аэропортов, энергетических систем, телефонной связи. Обеспечить функционирование инфраструктуры без системы действующих социальных институтов невозможно.
Новые лидеры приходят к власти на волне народной поддержки, воплощают общественный протест против старого режима. Это энергичные и нередко талантливые люди, обещающие народу решить общественные проблемы. Вера в это помогает выводить людей на баррикады.
С падением режима проблемы финансового кризиса, перебоев со снабжением городов продовольствием встают перед новой властью. Возможности их решить ограничены. Через несколько дней после революционных событий люди задаются вопросом: а кто такие представители новой власти, откуда они взялись, с какой стати мы должны им подчиняться?
Термином «собственность» описывают разные социальные конструкции. То, что в последние века в Европе принято называть собственностью, не слишком подходит к описанию реалий большей части аграрного мира. Но при всех различиях в стабильно функционирующих обществах понятно, кто в этом году владеет и пользуется участком земли. Это признают и органы власти, и соседи. Переделы земли могут быть распространенной практикой, но и они привычны и предсказуемы. Для разрешения споров о земельной собственности есть устоявшиеся механизмы: община, суд. Все это работает до тех пор, пока государство сохраняет монополию на применение насилия. Когда ее нет, система обеспечения правопорядка, судопроизводства парализована. Массовыми становятся грабежи, самозахваты земли, ее переделы. Само понятие собственности становится размытым, условным. Отсутствие ответа на вопрос о том, насколько самозахваты приносят устойчивые результаты, не вернут ли землю старым хозяевам при изменении расклада сил в столице, подрывает стимулы к вложениям в улучшение качества земли, дезорганизует сельскохозяйственное производство.
В английском обществе революционной поры было широко распространено убеждение в том, что права - это защита от государства, а собственность - мощный оплот против притязаний государственной власти. Характерным подтверждением этого взгляда являются любопытные данные, приведенные некогда профессором Дж. Миллером в работе, посвященной проблемам английского конституционного устройства в эпоху поздних Стюартов. Анализируя причины принятия Habeas Corpus Act в 1679 г., автор указывает на прямую связь конституционного закрепления личных прав и прав собственности с тем, что доля принадлежащего собственно короне имущества в отношении к национальному доходу страны сократилась в XVII в. впятеро, составив в 1690 г. немногим более З % [22, р. 42].
Изучение идеи и института собственности на примере раннесовременной Англии показывает, что исторический анализ порой похож на подвесной мост. Он может быть воплощением самых передовых историографических достижений, но в некоторой точке должен все же опираться на прочную почву права и политических институтов. Такой анализ - только трос на подвесном мосту, и по одному его состоянию сложно утверждать, что вся конструкция опирается на прочное основание независимой судебной системы, защищенных прав собственности, гарантированной законом свободы договора. Рассматривая идею собственности и ее институциональное воплощение в рамках четко фиксированных в праве и юридических процедурах гарантий, можно по-новому взглянуть на многие исторические события. Применительно к истории Англии в раннее Новое время гипотеза будет выглядеть так: оформление конституционной монархии, ограничение королевской прерогативы и признание неотъемлемых прав личности стали возможны благодаря приватизации собственности и господству права, определявшего ее четкие юридические гарантии и позволявшего трактовать «прирожденные права английского народа» как его собственность. Из всех конфигураций собственности только частная собственность могла обеспечить этот положительный исторический эффект.
Литература
1. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.
2. Hallam H. View of the State of Europe During the Middle Ages. N. Y., 1874 (reprint).
3. Гайдар E. Государство и эволюция. М., 1994.
4. Гайдар Е. Смуты и институты. М., 2009.
5. De Soto H. The Missing Ingredient // The Economist. 199З. 11-17 September.
6. Сото Э де. Иной путь. Челябинск, 2007.
7. Пайпс Р. Собственность и свобода. М., 2000.
8. Бетелл Т. Собственность и процветание. М., 2008.
9. Delaney V.T. Frederic William Maitland Reader. N. Y., 1957.
10. Macfarlane A. The Origins of English Individualism. Oxford, 1978.
11. North D.C Institutions, Institutional Change and Economic Performance. Cambridge: Cambridge University Press, 1990.
12. North D.C. Institutional Change and Economic Growth // The Journal of Economic History. Vol. З1. 1971. 1 March.
13. North D.C. Economic Performance Through Time // The American Economic Review. Vol. 84 (3). 1994.
14. Стародубровская И.В., Мау В.А. Великие революции - от Кромвеля до Путина. М.: Вагриус, 2001.
15. Gustafsson B. Some Theoretical Problems of Institutional Economic History // Scandinavian Economic History Review. Vol. XLVI (02). 1998.
16. Taine H.A. The French Revolution. Vol. 3. 2001.
17. Kuznets S. Modem Economic Growth. Rate, Structure, and Spread. New Haven; L.: Yale University Press, 1966.
18. Токвиль А. де. Старый порядок и революция / Пер. с франц. М. Федоровой. М.: «Московский философский фонд», 1997.
19. Burke Е., Paine Т. Reflections on the Revolution in France and The Rights of Man. N. Y.: Dolphin Books, 1961.
20. Acts and Ordinances of the Interregnum 1642-1660, cover the period when Charles was absent from Westminster / Eds. С.Н. Firth, R.S. Rait. L., 1911.
21. The Statutes of the Realm... From original records, etc. (1101-1713) / А. Luders, Т. Edlyn Tomlins Sir, J. France, W.E. Tauton, J. Raithby (eds.). L., 1810.
22. Miller J. The Potential for «Absolutism» in Later Stuart England // History, 89. 1983.
