CC BY
36
«ВЛАСТЬ РЕФЕРЕНЦИИ» В ПРОЦЕССЕ КОМПОЗИЦИОННОГО ПОСТРОЕНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА (на материале современной художественной прозы)
Н.В. Панченко
Вопросы референтной соотнесенности традиционно ставятся во главу угла при формулировании особенностей художественного текста, организации художественного мира и определении ведущей черты художественного - фикциональности (М.Ю. Сидорова [2000], В. Шмид [2003], В.И. Заика [2006] и др.). Признание уникальности референта художественного текста по сравнению с референтами в других видах коммуникации порождает вопросы, во-первых, о природе различий референции художественной и нехудожественной, во-вторых, об онтологии фиктивного референта.
Принимая во внимание выделенные исследователями такие особенности референции в художественном тексте, как вымышленность, автореферентность и самоценность (В.И. Заика [2006]), порождающие нерелевантность оппозиции истина / ложь, двойственность референтной отнесенности, нетранзитивность и, главное (!), творимость (К.А. Долинин [2005]), или конструируемость, считаем необходимым обратиться к вопросам композиции в связи с организацией референта в художественном тексте: художественный текст сам порождает референты и от того, как будет структурироваться текст, будет зависеть и референциальная отнесенность творимого художественного мира.
Представляется, что в связи с идеей конструирования референта (идея высказана О.Г. Ревзиной [1998] в отношении стихотворного текста и В.И. Заикой [2006] - в отношении прозаического текста) вопрос композиционного построения текста становится ключевым.
Конструируемость референта имеет лингвокоммуникативные основания. Как отмечает Э. Бенвенист, язык, а стало быть и текст, или прежде всего текст, в буквальном смысле «вос-производит действительность» (выделено автором. - Н.П.), производя заново действительность посредством текстовых знаков [Бенвенист 2002, с. 27]. Причем это всегда двойное производство ситуации: «Тот, кто говорит, своей речью воскрешает событие и свой связанный с ним опыт. Тот, кто слушает, воспринимает сначала речь, а через нее и воспроизводит событие» [Бенвенист 2002, с. 27].
Однако референция в поэтическом языке (в широком смысле) мыслится иначе, чем референция языкового знака в обычном практическом языке. О.Г. Ревзина указывает на отсутствие «первичной соотнесенности с внеязыковым миром» как на неустранимую черту поэтического текста: «Загадка и парадокс референции в стихотворной форме речи состоит в том, что, не имея первичной соотнесенности с внеязыковым миром, стихотворный текст наделен способностью к потенциально неограниченным множественным внеязыковым соотнесениям» [Ревзина 1998, с. 25]. Другими словами, референтная соотнесенность проявляется не в отнесении к первичному референту, а в конструировании референта в процессе коммуникативного взаимодействия автора, читателя и текста в определенной ситуации непосредственно в тексте, в том числе и в прозаическом (по крайней мере, современные тексты дают основания для такого утверждения). Но если в стихотворной речи множественность объясняется прежде всего референтной актуализацией, индивидуальной для каждого говорящего-читающего, то в прозе природа множественности референта имеет иное объяснение, иную направленность и иной механизм осуществления. Это не референция к собственному читательскому чувству, состоянию, собственной ситуации, как в поэтическом тексте, а умножение якобы первичных референтов.
Противопоставляя множественность поэтического референта однократности прозаического, О.Г. Ревзина отмечает, что однократность референции в прозаическом тексте обусловлена тем, что «прагматические переменные мыслятся как имеющие первое полное материальное воплощение во внеязыковом мире» [Ревзина 1998, с. 28], что как раз и обусловливает его уникальность и неповторимость. Однако нужно отметить, что эта однократность может быть рассмотрена только в пределах одного композиционного варианта, другой же вариант задаст иной референт (но! и в том и в другом случае этот референт лежит за пределами ситуаций жизни, состояния и чувств говорящего-слушающего). И если многократность референции стихотворного текста определяется его возможностью соединяться с любой реальной ситуацией, с любым читателем, то множественность референциального конструирования в тексте прозаическом обусловлена потенциальной заложенностью неоднозначности референтов, кроющихся в мире внеязыковой действительности.
Множественность референции базируется на общелингвистическом положении о способах наименования: «... говорящий может брать в основу наименования различные признаки, свойственные обозначае-
мым предметам, различные отношения, отмечаемые между ними, в связи с чем одна и та же ситуация может получать ряд наименований» [Гак 1998, с. 217]. И если в обыденной коммуникации «в одной и той же ситуации (контексте) можно назвать лицо или предмет по его различным признакам, без искажения общей информации» [Гак 1998, с. 217], то в художественном тексте различные признаки, положенные в основу именования, приводят к конструированию различных референтов.
Уточняя понятие референта для художественной речи, В.И. Заика отмечает, что «особенность эстетической реализации языка состоит в том, что слова не отсылают к референту, а в специфически организованной последовательности обеспечивают способ создания референта [Заика 2006, с. 16]. М.Ю. Сидорова считает, что между фикциональным событием и способом его именования в тексте стоят «грамматические закономерности, позволяющие осуществить первое через второе»: «При отсутствии реального пространственно-временного “референтного поля” (“когнитивного коррелята”) пространственно-временные характеристики фикционального мира порождаются, организуются системой событий, представленных в тексте <...> И действия, и система точек зрения формируются синтаксическими моделями, в которых автор организует грамматически оформленные лексические единицы, сообразуясь с возможностями языка, “правилами” действительности реальной (многие из них уже зафиксированы в языковой системе) и законами жанра» [Сидорова 2000, с. 33-34].
Помимо уже отмеченных М.Ю. Сидоровой способов организации референтов в художественном тексте (лексических, грамматических, жанровых) необходимо обратить внимание на композиционное конструирование референта за счет использования референциальной стратегии композиционного построения текста. Под стратегией композиционного построения подразумевается трансформация текстового материала под проспективным и / или ретроспективным воздействием актуализатора. Именно стратегия задает направление трансформации: в отношении референта, цели, жанра, другого текста(-ов), элокутивных средств и др. Стремление читателя зафиксировать предмет, придать ему определенность и четкость границ заставляет обращаться прежде всего к референциальной стратегии композиционного построения.
В процессе референциальной трансформации осуществляется конструирование предмета (1) или ситуации (2).
1. Предметная референциальная стратегия направлена на установление границ предмета или предметного мира при композицион-
ном построении текста. Предмет, понимаемый достаточно обобщенно и включающий также лицо, персону, не просто конструируется на наших глазах, он находится в состоянии перманентного становления и переструктурирования, что ведет к невозможности зафиксировать его в однозначных и определенных границах, невозможности сделать его тождественным самому себе.
Основной способ конструирования предметного референта можно определить как тотальное нарушение логического закона тождества («Всякая сущность совпадает сама с собой»)1, проявляющееся в нарушении границ объекта, частой внешне не мотивированной смене масштаба объекта, различном представлении о границах предметной области у автора и читателя.
Рассмотрим конструирование предметного референта в процессе композиционного построения текста в рассказе Т. Толстой «Любишь -не любишь». Композиционный вариант, конструирующий предметные референты ‘любимая няня - нелюбимая няня’ актуализируется практически в начале текста достаточно объемным высказыванием, образующим целый абзац: «.. Маленькая, тучная, с одышкой, Марьиванна ненавидит нас, а мы ее. Ненавидим шляпку с вуалькой, дырчатые перчатки, сухие коржики “песочное кольцо ", которыми она кормит голубей, и нарочно топаем на них ботами, чтобы их распугать. Марьиванна гуляет с нами каждый день по четыре часа, читает нам книжки и пытается разговаривать по-французски - для этого, в общем-то, ее и пригласили. Потому что наша собственная, дорогая, любимая няня Груша, которая живет с нами, никаких иностранных языков не знает, и на улицу давно уже не выходит, и двигается с трудом. Пушкин ее тоже очень любил и писал про нее: “Голубка дряхлая моя!" А про Марьиванну он ничего не сочинил. А если бы и сочинил, то так: "Свинюшка толстая моя!"».
Актантные признаки в данном актуализаторе образуют следующие оппозиции: 1) объектная (Марьиванна - няня Груша), 2) локативная (улица - дом), 3) компаративная (образованность - необразованность). Эти четко противопоставленные контрадикторные, или по крайней мере контрарные признаки, изначально очертив границы любимой няни Груши и нелюбимой Марьиванны, уже в этом высказывании содержат тождественный актант - ‘голубка’ (Марьиванна кормит голубей, а няню Грушу называют голубкой). Границы предмета становятся еще
1 «Закон тождества (lex identitatis) есть закон, в соответствии с которым любая законченная мысль должна сохранять свою форму и свое значение в пределах определенного контекста - известного или подразумеваемого заранее» (выделено автором - Н.П.) [Клюев 1999, с. 9Q].
более относительными в следующей фразе, где актантные признаки подвергаются операции инвертирования. Марьиванна оказывается тоже любимой няней: «Марьиванна тоже была любимой няней у одной уже выросшей девочки!» Одновременно происходит расширение актант-ной структуры актуализатора: добавляется субъектная оппозиция (мы, непослушные, кому еще «не стукнуло семь лет» - девочка Катя, «уже выросшая» и послушная). Этот актант состоит из оппозиционного зависимого признака (‘нормальные - ненормальные’), что добавляет и эту оппозицию в структуру актуализатора через абсурдные высказывания Марьиванны и Кати: «- Доешь червяков до конца, дорогая Катюша! -С удовольствием, ненаглядная Марьиванна! - Скушай маринованную лягушку, деточка! - Я уже скушала! Положите мне еще пюре из дохлых мышей, пожалуйста!..»
Марьиванна не только превращается в последующем повествовании в «мою нянечку», но и становится для героини «наша, наша Марьи-ванна, наше посмешище: глупая, старая, толстая, нелепая». Перестановка актантов, развертывающих предикаты ‘любимая няня’ - ’нелюбимая няня’ приводит к отождествлению предикатов: теперь не только каждая няня любима своей воспитанницей, но и две няни сливаются в один референт. Неразличению няни Груши и Марьиванны способствуют сказки и песни, которыми утешают и усыпляют повествующую девочку -это сказочные герои или персонажи романтических баллад Жуковского (не он ли дядя Марьиваны?), Пушкина и Лермонтова. И то и другое вызывает у ребенка ужасные, чудовищные видения, ей везде чудятся страшные тени, все это вместе способствует развитию бреда у больного ребенка.
Однако окончательного слияния в один референт не происходит. Актантный распространитель ‘свой - чужой’, куда были объединены два актанта: локативный (улица - дом) и компаративный (иностранный (французский) язык - русский писатель (Пушкин)), - вновь раздваивает единый референт ‘няня’, еще раз изменяя границы предметной области (Марьиванна, повеселевшая, не понимает, почему ребенок плачет; няня Груша все понимает и утешает). В то же время няня Груша рассказывает страшные сказки, вызвавшие болезненный бред («. гуси-лебеди вот-вот схватят бегущих детей, а ручки у девочки облупились, и ей нечем прикрыть голову, нечем удержать братика!»), а Марьиванна читает стихи дядя Жоржа («. Не алые тюльпаны / Расплылись на груди - / В камзоле капитана / Три дырки впереди; / Веселые матросы / оскалились на дне... / Красивы были косы / У женщин в той стране»).
Конец текста также не позволяет однозначно определить референт: Марьиванна уходит от девочки, но и про то, осталась ли няня Груша, ничего не сказано, впрочем, не сказано и обратного.
Таким образом, данный композиционный вариант не приводит к четкому конструированию предмета, а, напротив, создает особый тип референта, отличающегося неоднозначной отнесенностью не только в пределах одного текста, но и в пределах одного композиционного варианта. Актуализируемый композиционный вариант создает двойственный образ няни, природа которого обусловлена не только двойственностью транслирующего сознания (сознание девочки и имплицитного взрослого повествователя), но и специальной заданностью двойственного референта.
Предметный референциальный композиционный вариант в рассказе В. Пелевина «Зигмунд в кафе» организован ретроспективно, актуализируясь только в конце рассказа: «Лица приближались и через несколько секунд заслонили собой почти весь обзор, так что Зигмунду стало немного не по себе, и он на всякий случай сжался в пушистый комок. - Какой у вас красивый попугай, - сказал хозяйке господин с бакенбардами». Только ретроспективно осознается необходимость конструирования наблюдателя - лица, воспринимающего происходящее в кафе и якобы организующего описание. В финале текста референт трансформируется из активного наблюдателя в бессмысленного фиксатора увиденного
- попугая Зигмунда. Все остальные элементы текста трансформируются в направлении основного предикативного признака ‘активный осознанный наблюдатель - пассивный бессмысленный наблюдатель’. Все фиксируемые в процессе рассказывания детали, ощущаемые как неслучайные, имеющие некоторое значение, не только утрачивают свою осмысленность, но и превращаются в случайные признаки. Так объект наблюдения трансформируется в объект фиксации.
Второй актант ‘комментарий’ также приобретает иной смыл (произнесение «Ага!» после каждого эпизода - это не имитация вывода, сделанного при наблюдении ситуации, а ограниченность словарного запаса попугая, живущего в кафе, нарастающая же интенсивность и громкость возгласов продиктована физиологическим беспокойством и состоянием изгаженной клетки («.клетку свою всю обгадил. Чистого места нет»).
Пространственные перемещения взгляда наблюдателя (третий актант) утрачивают мнимую системную значимость и обусловлены лишь случайным редким поворотом головы попугая. Этим же продиктовано и отсутствие целостности в восприятии попугаем посетителей кафе.
Конструирование референта в данном рассказе осуществляется как его отсроченная трансформация. «Запоздалое» определение референта переструктурирует весь текст рассказа в ретроспективном направлении.
Референциальная стратегия, реализуемая в направлении предмета при сохранении основных актантов, изменяет предикативный признак в актуализаторе.
2. Ситуативная референциальная стратегия сохраняет предикативный признак, но трансформирует актантные признаки актуализатора.
Ситуация представляет собой «часть отображаемой в языке действительности» и «образуется в результате координации материальных объектов и их состояний», координации пространственного или временного характера [Гак 1998, с. 252].
Конструирование референта в художественном тексте в процессе композиционного построения, осуществляемого посредством пространственной координации предметов2, требует обязательно наличия второго объекта, по отношению к которому или при помощи которого характеризуется первый [Гак 1998, с. 253]. Локализация предметов в пространстве включает три обязательных компонента: локализуемый предмет, пространственное отношение и локализатор - и один факультативный: характеристику движения и местонахождения, представляющий собой способ передвижения или позицию предмета соответственно [Теория функциональной грамматики.. .1996].
В рассказе В. Пелевина «Зигмунд в кафе» конструируется референтное пространство, организованное как постепенно заполняемый мир кафе. Изменение состояния пространства кафе актуализирует в начале текста композиционный вариант ‘пустое пространство - заполненное пространство’. Пустоту морозного воздуха кафе сменяют первые посетители - «господин с бакенбардами и дама с высоким шиньоном». Каждый из них окружен определенными предметами, заполняющими пространство вокруг них: дама - длинным острым зонтом, шубой, а господин - небольшой женской сумочкой, плащом, шляпой. С этими предметами лица совершают определенные манипуляции, при этом не всегда удачные («мужчина <...> попытался нацепить шляпу на одну из длинных деревянных шишечек, торчавших из стены над вешалкой, но промахнулся, и шляпа, выскочив из его руки, упала на пол»). Определенность предметной заполненности пространства придают атрибутив-
2 «При пространственной координации данный объект определяется не по отношению к своему иному потенциальному состоянию, а по отношению к другому объекту» [Гак 1998, с. 252].
ные актанты, организованные иерархически: «Господин нес небольшую женскую сумочку, отороченную темным блестящим мехом, чуть влажным из-за растаявших снежинок». Каждый атрибут пространственно определен собственным атрибутивным конкретизатором: господин -небольшой женской сумочкой, сумочка - темным блестящим мехом, мех - растаявшими снежинками. Актуализатор композиционного варианта расширяется за счет прибавления атрибутивных актантов, последовательно подчиненных друг другу.
Дальнейшее развертывание композиционного варианта осуществляется через иерархизацию актантной структуры, созданной операцией вертикального добавления. Все манипуляции с предметами и их атрибутами локализованы: «... и вдруг на ее лице появилась расстроенная гримаса - замок на сумочке был раскрыт, и в нее набился снег. Дама укоризненно покачала шиньоном (мужчина виновато развел рукавами бархатного пиджака), вытряхнула снег на пол и защелкнула замок. Затем она повесила сумочку на плечо, поставила зонт в угол, отчего-то повернув его ручкой вниз, взяла своего кавалера под руку и пошла с ним в зал»3.
В процессе композиционного построения текста поэтапное заполнение пространства кафе связано с образованием параллельных пар референтов, локализуемых в пространстве. Вторую пару образуют хозяйские дети - «мальчик лет восьми в широком белом свитере, усеянном ромбами, и девочка чуть помладше, в темном платье и полосатых шерстяных рейтузах», - так же замещающие пустоту. Манипулирование предметами у этой пары совершается по тому же принципу, что и в случае с дамой и господином, и сама структура пространственных актантов (субъектов, пространственных отношений и локализаторов) тоже представлена вертикально расширяющимися локализованными атрибутами.
Сходным образом организовано заполнение пространства в темном и пустом дальнем углу зала, где субъектами локализации выступают хозяйка и официант.
Перемещение от одного эпизода к другому маркируется неизменным «Ага!» Зигмунда, переводящего взгляд с одной пары на другую. При этом «Ага!» произносится всякий раз со все возрастающей громкостью и интенсивностью: «тихо сказал», «сказал», «громко сказал», «воскликнул», «беспокойно крикнул», «изо вех сил закричал». Одновременно от эпизода к эпизоду происходит нарастание атрибутивных референтов, уже не просто заполняющих, а загромождающих пространство. В этом контексте закономерен финал рассказа:
3 Полужирным выделены средства выражения пространственных отношений.
«- Зигмунд - молодец, - кокетливо сказал Зигмунд, на всякий случай передвигаясь по жердочке в дальний угол клетки. - Зигмунд - умница.
- Умница-то умница, - сказала хозяйка, - а вот клетку свою всю обгадил. Чистого места нет.
- Не будьте так строги к бедному животному. Это ведь его клетка, а не ваша, - приглаживая волосы, сказал господин с бакенбардами. -Ему в ней жить».
Постепенное заполнение пространства, осуществляемое посредством нагнетания предметов и манипуляций с ними, оборачивается своей противоположностью. При этом пространство остается статичным, как бы «замерзшим» (облако холодного воздуха, первоначально влетевшее в кафе, постепенно окутывает и всех его обитателей). Каждая из пар образует свое автономное пространство: низ - дети, верх - хозяйка и официант, середина - дама и господин. Пересечения и объединения пространств не происходит. Квазипересечение, осуществляемое дважды, тут же отрицается. Миры существуют параллельно друг другу, они не интересны друг другу, между ними нет никакой связи. Поэтому в конце текста пространство остается по-прежнему пустым и сужается до изгаженной клетки попугая Зигмунда. Статичность и неподвижность, некоторая картинность пространства соприкасается с композиционным вариантом, актуализуемым метатекстовой стратегией.
В случае временной координации ситуативного референта изменяется состояние объекта или конструируется явление, что может проявляться как замещение данного состояния или явления другим состоянием или явлением [Гак 1998, с. 252]4.
Ситуативный референт может носить прецедентный характер. Так, в рассказе Т. Толстой «Любишь - не любишь» посредством ряда композиционных вариантов конструируется несколько прецедентных ситуаций, опознание которых позволяет соотнести текст рассказа с представлениями об основных (предикативных) и сопровождающих (актантных) признаках ситуаций болезни, непонимания, любви / нелюбви.
В рассказе Т. Толстой «Любишь - не любишь» ситуативный референциальный композиционный вариант актуализируется инициальными репликами девочки (повествующего субъекта в рассказе) и кого-то из взрослых: «- Другие дети гуляют одни, а мы почему-то с Марьиван-ной! - Вот когда тебе стукнет семь лет, тогда и будешь гулять одна. И нельзя говорить про пожилого человека “противная ”. Вы должны быть благодарны Марье Иванне, что она проводит с вами время».
4 «Временная координация устанавливает отношения между состояниями данного объекта, вне его связи с другими объектами» [Гак 1998, с. 252-253].
Предикативный признак в актуализаторе «непонимание» имплицируется через несоответствие первой и второй реплик - по сути, ответом на вопрос является только первая фраза ответной реплики (да и содержание ответа ничем не мотивировано в предыдущем высказывании, зато имеет мотивации во внетекстовой реальности - типичные ответы взрослых на вопросы детей). Дальнейшее построение высказывания взрослого персонажа строится на основе операции добавления актантов к уже существующему ‘почему - когда’. «Инельзя говорить про пожилого человека “противная”» эксплицирует отраженную цитату как продолжение предполагаемой дискуссии. Отраженная цитация как один из основных актантов предикативного признака в актуализаторе данного композиционного варианта представляет собой либо повтор предыдущего высказывания (в случае эксплицированного цитируемого текста), либо предвосхищение слов и / или действий, чаще всего ложное или, по крайней мере, подвергающееся сомнению в тексте.
Следующий актант, добавленный к признаку, семантизируется как ‘долженствование’ («Вы должны быть благодарны Марье Иванне, что она проводит с вами время»).
Таким образом, актуализатор рассматриваемого композиционного варианта имеет следующую структуру: предикат - ‘ непонимание’ и набор актантов (признаков непонимания) - 1) ‘немотивированность’, 2) ‘отраженная цитация’, 3) ‘долженствование’.
Следующее высказывание в тексте вполне реализует указанную модель, заданную инициальными репликами текста. Операция трансформации, осуществляемая при реализации актантов, - перестановка:
1) актант - отраженная цитация, имплицитно представленная в предыдущем высказывании («Да она нарочно не хочет за нами следить!»),
2) долженствование («И мы обязательно попадем под машину!»),
3) отраженная цитация-2, реализованная как предвосхищение слов / действий («И она в скверике знакомится со всеми старухами и жалуется на нас. И говорит: “дух противоречия”»).
Последующие элементы текста реализуют актант отраженной цитации (соотношение 3-4, 4-5, 6-7-8 реплик) и добавления другого значения слова: ко второму значению ‘принять к сведению что-л., обратить внимание на что-л.’ первого значения ‘напрячь слух, внимание, чтобы расслышать’ [МАС. Т. III, с. 440-441].
Непонимание девочки Кати, которая уже выросла (!) и при этом очень любила свою няню - Марьиванну. Структура данной ситуации также представлена 1) актантом немотивированности любви девочки
к Марьиванне и 2) отраженной цитацией («Она не высовывала язык, не ковыряла в носу, доедала все до конца, обнимала и целовала Марьиван-ну - ненормальная!»); данный актант осложнен оценочным актантом;.
3) актант долженствования, совмещенный с отраженной цитацией, развернут в целый воображаемый диалог Марьиванны и послушной Кати («- Доешь червяков до конца, дорогая Катюша! - С удовольствием, ненаглядная Марьиванна! - Скушай маринованную лягушку, деточка! -Я уже скушала! Положите мене еще пюре из дохлых мышей, пожалуйста!..»). Абсурдность и немотивированность отношений противной Марьиванны и ее воспитанницы, неверие в возможность таких отношений передается через высказывания, обозначающие анормальную, не соответствующую устройству мира ситуацию, небылицу или чепуху (см. о таких высказываниях: [Арутюнова 1976, с. 118-121]).
Глобализация непонимания проявляется и в отношениях с незнакомыми людьми на бульваре через внешне ничем не мотивированную реакцию девочки на действия взрослых («Старушенция, балда, развесила уши, мечтательно улыбается, смотрит на меня. А нечего глазеть-то! я показываю ей язык. Марьиванна, от стыда прикрыв глаза, шепчет с ненавистью: “Жуткое существо!"»), эксплицированную цитату.
Это тотальное непонимание повторяется в ситуации с отцом, учительницей французского и при любом столкновении с Марьиванной. Однако это обоюдное непонимание: взрослые тоже не понимают ребенка, что реализуется отраженно в сознании повествующей девочки в виде отраженной цитаты.
Таким образом, в данном тексте реализуется глобальное непонимание двух миров - детского и взрослого5. Все элементы данного текста подчиняются структуре актуализатора и создают изотопию. Глобальная антиномичность проявляется как на уровне одного высказывания, абзаца, так и кусков текста, образов и целых миров.
Это коррелирующие композиционные варианты, предполагающие взаимную обратимость: ситуация непонимания обращается антино-мичностью двух миров - взрослого и детского; антиномичность миров трансформируется во взаимное глобальное непонимание. С этими двумя вариантами коррелирует и конвертивный композиционный вариант -любишь - не любишь (конвертивность его проявляется только в данном тексте), заданный уже в названии - конверсивная ситуация любишь -не любишь.
5 К этому же мы приходим и через элокутивную стратегию - антитеза является наиболее частотной фигурой в данном тексте.
Начальный фрагмент текста реферирует к ситуации не любишь (ребенок рассказывает о своем неприятии Марьиванны).
В следующем фрагменте реализуется ситуация любишь («Но вот что удивительно - но Марьиванна тоже была любимой няней у одной уже выросшей девочки!»). Дальнейшее движение от ситуации к ситуации представляет собой чередование этих двух ситуаций. Трансформация из одной ситуации (не любишь) в другую (любишь) связана
1) с конверсией этих ситуаций, 2) со сменой актантов при предикативном признаке (субъекта и объекта любви).
Этот композиционный вариант организован проспективно. Вызвано это, видимо, тем, что актуализатор расположен уже в заглавии текста.
Другой вариант композиционного построения, актуализируемый в рамках референциальной стратегии - ситуация болезни. Само восприятие мира, представленное в тексте, - это восприятие его болезненным, воспаленным сознанием ребенка. Актуализируется данный вариант в середине текста. Именно с Марьиванной связано болезненное негативное восприятие ребенком окружающего мира («И завтра она приедет опять, если мы не заболеем. А болеем мы часто»). Само описание болезни / болезненного состояния - это ситуация бреда («кинофильм бреда»). Предикат ‘болезнь’ сопровождается актантами 1) ‘страха’,
2) ‘смерти’. Данный актуализатор трансформирует и предшествующий контекст - неадекватное поведение ребенка мотивируется его болезненным состоянием. Страхи, чудища по углам - это тоже элемент болезненного восприятия мира. Тогда последующий контекст - это своего рода выздоровление, а уход Марьиванны воспринимается как уход болезни: «Смертной белой кисеей затягивают люстры, черной - зеркала. Марьиванна опускает густую вуальку на лицо, дрожащими руками собирает развалины сумочки, поворачивается и уходит, шаркая разбитыми туфлями, за порог, за предел, навсегда из нашей жизни». Весь текст предстает как развитие болезни, долгой, изнурительной и тяжелой, которая заканчивается с приходом весны («Весна еще слаба, но снег сошел, только в каменных углах лежат последние черные корки. А на солнышке уже тепло. /Прощай, Марьиванна! / У нас впереди лето»).
Композиционные варианты, организованные ситуативной референциальной стратегией, являются результатом трансформации текстового материала в отношении актантных признаков, сопровождающих основной - ситуативный. Динамика ситуации осуществляется в пределах заданной ситуации, не нарушая ее границ, в отличие от предметной референциальной стратегиеи, при которой нарушаются именно границы референта.
Использование референциальной стратегии композиционного построения текста является приоритетным. Только неудача в осуществлении композиционирования текста в данном направлении или нарочитое указание на другую стратегию может заставить воспринимающего обратиться к иным стратегическим действиям. Косвенно приоритетность данной стратегии подтверждается тем, что риторическая диспозиция, традиционно отождествляемая с категорией композиции не только в трактатах и учебниках риторики, но и в литературоведческих и многих лингвистических работах, является наиболее влиятельной с точки зрения традиции.
Литература
Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: логико-семантические проблемы. - М.,
1976.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М., 2002.
Гак В.Г. Языковые преобразования. - М., 1998.
Долинин А.К. Интерпретация текста: французский язык. - М., 2005.
Заика В.И. Очерки по теории художественной речи. - Великий Новгород, 2006.
МАС - Толковый словарь русского языка: В 4-х тт. - М., 1985-1988. - Т. III. П-Р.
Ревзина О.Г Системно-функциональный подход к лингвистической поэтике и проблемы описания поэтического идиолекта: дисс в форме научн. докл. ... д-ра филол. наук. - М., 1998.
Сидорова М.Ю. Грамматика художественного текста. - М., 2000.
Теория функциональной грамматики. Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность. - СПб., 1996.
Шмид В. Нарратология. - М., 2003.
АЛТАЙЦЫ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ (этнокультурологический аспект)
Н.М. Киндикова
По утверждению историков, в УГ-УШ веках на территории современной Монголии существовал тюркский каганат, народ которого расселился впоследствии по всему миру [Гумилев 1967]. Нет необходимости перечислять все тюркские народы России, но стоит подчеркнуть их отличительные особенности.
Во-первых, тюрков объединяет языковая общность. Они общаются на тюркском языке - одном из языков близкородственных народов. Во-вторых, истоки их этнокультурной общности восходят к орхоно-енисейским письменам. В древней поэзии УГ-ХП веков запечатлен
