CC BY
14
ВЛАСТЬ КАК УНИВЕРСАЛИЯ КУЛЬТУРЫ
УДК 321.1:130.2
https://doi.org/10.24412/2310-1679-2021 -241 -19-30
Дмитрий Анатольевич СЕВОСТЬЯНОВ,
доктор философских наук, доцент кафедры государственного и муниципального администрирования Новосибирского государственного аграрного университета, Новосибирск, Россия, e-mail: dimasev@ngs.ru
Аннотация: Статья посвящена анализу власти как культурного явления. В статье доказывается, что власть не может и не должна рассматриваться отдельно от культуры или противопоставляться культуре. Обосновывается положение, что власть представляет собой полноценную универсалию культуры. Показано, что власть неразрывно связана с культурой и сама представляет собой элемент культуры. Власть как явление соответствует всем критериям, присущим универсалии культуры. Источником содержательного наполнения власти как универсалии культуры выступают ценностные представления в обществе. Ценностные представления формируют отношения между организационными принципами в социальной иерархии, а власть рождается в результате взаимодействия этих принципов. Особый акцент делается на таком свойстве социальной иерархии, как способность к формированию системных инверсий. Системная инверсия в социальной иерархии возникает как результат столкновения двух или нескольких организационных принципов. Системные инверсии представляют собой важнейший источник особенностей власти в её конкретных проявлениях.
Ключевые слова: власть, универсалия культуры, социальная иерархия, системная инверсия, организационный принцип, система ценностей.
Для цитирования: Севостьянов Д. А. Власть как универсалия культуры // Культура и образование : научно-информационный журнал вузов культуры и искусств. 2021. № 2 (41). С. 19-30. https://doi.org/10.24412/2310-1679-2021-241-19-30
POWER AS A UNIVERSAL OF CULTURE
Dmitry A. Sevostyanov, DPhil, Associate Professor at the Department of State and Municipal Administration, the Novosibirsk State Agrarian University, Novosibirsk, Russia, e-mail: dimasev@ngs.ru
Abstract: The article is devoted to the analysis of power as a cultural phenomenon. The article proves that power cannot and should not be considered separately from culture, or opposed to culture. The author substantiates the position that power is a full-fledged universal of culture. It is shown that power is inextricably linked with culture and is itself an element of culture. Power as a phenomenon meets all the criteria inherent in the universal culture. The source of the meaningful content of power as a universal of culture is the value representations in society. Value representations form relationships between organizational principles in the social hierarchy, and power is born as a result of the interaction of these principles. Special emphasis is placed on such a property of the social hierarchy as the ability to form systemic inversions. Systemic inversion in the social hierarchy occurs as a result of the collision of two or more organizational principles. Systemic inversions are the most important source of the peculiarities of power in its specific manifestations.
Keywords: power, universal culture, social hierarchy, system inversion, organizational principle, value system.
For citation: Sevostyanov D. A. Power as a universal of culture. Cultural and Education: Scientific Information Journal for Universities of Culture and Arts. 2021, no. 2 (41), pp. 19-30. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2310-1679-2021-241-19-30
Введение
Власть - одно из важнейших понятий, характеризующих отношения в человеческих сообществах. С самого начала существования таких сообществ в них проявлялись определённые формы власти. И в современном мире вопросы власти остаются столь же актуальными, как и много тысяч лет тому назад.
Словарное определение гласит, что власть есть «способность и возможность подчинять кого-нибудь или что-нибудь своей воле, распоряжаться действиями кого-нибудь, оказывать определяющее воздействие на деятельность, поведение людей с помощью каких-нибудь средств -воли, авторитета, права, насилия» [9, с. 64]. С этим определением перекликается дефиниция власти (применительно к власти в организации), приведённая в своё время Честером Барнардом: «Власть - это такой тип коммуникации (порядка) внутри формальной организации, которому участник или "член" организации согласен подчиняться, иначе говоря, такой, которому он согласен дать право определять то, что он должен или не должен делать по отношению к организации» [2, с. 161]. Здесь следует обратить внимание на слово «согласен»; власть всегда подразумевает ту или иную форму добровольного согласия делегировать право принимать решения и распоряжаться другому лицу. Кстати, из факта добровольного согласия подвластных подчиняться прямо следует и известное определение революционной ситуации: «верхи не могут, а низы не хотят». Теперь низы не хотят подчиняться власти, но ранее, когда революционной ситуации не было, - хотели. Отметим, что это согласие подразумевает наличие некоторого ценностного консенсуса между управляющими и управляемыми, которые, подчиняясь, при этом, как правило, гораздо более многочисленны.
Как известно, система ценностей, принятая в данном обществе, определяет характер действующей в нём культуры. Отображение ценностных представлений в феномене власти заставляет нас обратиться к вопросу: в каких отношениях выступают понятия «власть» и «культура». Следует определить, возможно ли рассматривать власть как универсалию культуры, а не как некое отдельное от культуры явление.
Власть и культура
Поскольку отношения в социальном управлении, на производстве, на войне, в политике всегда представляют собой проявления той или иной формы власти, то данному понятию уделялось и уделяется чрезвычайно
много внимания в научной литературе. Но парадокс заключается в том, что власть, как правило, не рассматривается как одно из явлений в контексте культуры. Между тем представить себе существование и развитие власти вне контекста определённой культуры, по-видимому, просто невозможно. И наоборот: формирование самого тела культуры вне отношений власти представляется некоторой неосуществимой абстракцией. И речь идёт вовсе не о неких взаимоотношениях власти и культуры, рассматриваемых отдельно друг от друга в качестве некоторых самостоятельных и противостоящих сил, хотя именно такой взгляд на власть и культуру получил широкое распространение [8].
Так, в работе А. Я. Флиера встречается утверждение, что и власть, и культура проявляют стремление к упорядочению общества, но только власть делает это осознанно (для облегчения процесса управления, ибо упорядоченным проще управлять), а культура - стихийно. Культура, по мнению Флиера, удовлетворяет в основном индивидуальные интересы человека (социальные, интеллектуальные, эмоциональные, информационные), власть же - коллективные интересы общины (преимущественно политические и экономические) [10, с. 41]. Однако может ли существовать какая-либо культура одиночек, существующих вне социальной системы?
Расценивая власть как нечто в целом внешнее по отношению к культуре, некоторые авторы рассматривают воздействие культуры на власть в виде своеобразного облагораживающего влияния. «Культура власти, -пишет А. С. Балакшин, - это признак высокого уровня развития власти, её совершенства и цивилизованности. Она является структурным элементом политической культуры. От культуры власти будут зависеть масштабы её влияния, её авторитет, признание, эффективность и результативность её действий. Но как показывает история, на протяжении долгого времени не культурой упорядочивалась власть, а сила и влияние, основанные подчас на авторитаризме и жестокости, определяли её авторитет и эффективность» [1, с. 58]. И далее: «На протяжении тысячелетий культура и власть находились в состоянии скрытого, а порой и явного противостояния при стремлении власти монополизировать право на руководство людьми, в том числе и в такой сфере, как духовность» [1, с. 59]. Однако в том-то и парадокс, что власть даже таких (с нашей точки зрения) форменных выродков, как император-людоед Бокасса, не может быть, так сказать, изъята из контекста культуры.
Разумеется, с позиции субъективного восприятия власть (как явление) слишком самостоятельна и обособленна, чтобы воспринимать её как один из аспектов в рамках чего-либо большего, чем она сама, пусть этим «большим» будет такая всеобъемлющая целостность, как культура. Однако в действительности отношения, которые принято называть властью, могут рассматриваться как полноценная универсалия культуры. В самом
деле, очень странно, почему, например, такое явление, как брак, с исторически присущими ему отношениями доминирования и подчинения, всеми, кто рассматривал данную тему, безоговорочно признаётся универсалией культуры, а власть, которой присущи те же, но более общие отношения (а те, в свою очередь, в виде частности так или иначе представлены и браке), каким-то образом оказывается отделена, обособлена от культуры?
Критерии универсалии культуры применительно к власти
Рассмотрим, отвечает ли такое явление, как власть, тем критериям, которые присущи универсалиям культуры.
Начнём с того, что универсалия культуры должна отвечать критерию всеобщности. Коротко говоря, если какое-либо культурное явление не встречается во всех ныне существующих культурах в данный момент или не было представлено в них в прошлом, то применительно к нему говорить об универсалии культуры не приходится. Так, даже получивший всеобщее распространение, но исторически недавний культурный феномен не может быть назван универсалией культуры.
Касается ли это такого явления, как власть? Властные отношения можно наблюдать в самых разных обществах, пребывающих на различных стадиях социального развития. Безусловно, власть может реализоваться во множестве вариантов, однако едва ли можно найти общество, начисто лишённое отношений власти.
Другой критерий, относящийся, насколько можно судить, ко всем универсалиям культуры, состоит в том, что каждая такая универсалия обладает некоторыми внекультурными корнями (например, физическими, физиологическими, социальными). Применительно к такому явлению, как власть, необходимо отметить, что подобные отношения встречаются и в животных сообществах [6]. Упорядоченная совместная жизнь стадных (социальных) животных выражается в том, что каждая из совместно живущих особей имеет представление о том, какая особь сильнее, а какая -слабее; кому при столкновении интересов следует уступить без борьбы, а кто должен при тех же условиях уступать тебе самому. Особо отметим: власть заключается не в том, что ты сам должен всех физически побеждать, а в том, чтобы ты мог заставить подчиниться без физического столкновения, и подчинение при этом носило бы (по крайней мере, внешне) добровольный характер. И даже можно сказать, что если физическая сила всё-таки применяется для того, чтобы осуществлять власть, то это означает, что власть в этот момент, по существу, не работает [4, с. 75]: тот, кого таким способом пытаются сделать подвластным, вполне может погибнуть, но не подчиниться. Кроме того, само физическое воздействие на тело подвластного переходит уже от субъект-субъектных к субъект-объектным
отношениям; с телом подвластного обращаются как с вещью, а такие отношения уже выходят за рамки того, что называется властью.
Как уже говорилось, описанные выше взаимоотношения встречаются и в животных, и в человеческих сообществах. Собственно, наличие таких внекультурных корней и обеспечивает всеобщность любой универсалии культуры; это касается и власти.
Третье общее свойство, которое можно обнаружить у всех культурных универсалий, - феноменологичность. Универсалия культуры становится таковой только тогда, когда она претерпела преломление через человеческое сознание (и потому она уже несводима к своим внекультурным корням). Применительно к власти это выражается в различных её трактовках; например, в распространённом представлении о божественном происхождении института власти («всякая власть от Бога»).
Ещё одно, четвёртое, свойство власти как универсалии культуры -присущая ей историческая динамика, а также локальное разнообразие применительно к разным культурам. Здесь мы можем наблюдать множество действительно разительных различий, которые наблюдались в отношении института власти в исторической ретроспективе и наблюдаются теперь. Например, власть монарха в России и власть монарха того же исторического периода в Европе, при всём формальном сходстве - совершенно разные виды власти. Власть русского царя - это, фигурально выражаясь, власть отца над его многочисленным семейством; недаром простонародьем монарх титуловался как «Царь-батюшка» и только крестьянскому сословию дозволялось обращаться к царю на «ты», как в семье к своему отцу. Власть европейского монарха, в содержательном отношении, это власть безжалостного завоевателя над покорённым народом. С покорённым же народом можно делать всё, что угодно, - например, можно заставить его сменить религиозную веру, если то же самое только что сделал сам монарх. Так, английский король Генрих VIII Тюдор (1491-1547) принял Англию в основном католической страной, а оставил её уже в основном протестантской, причём главой английской церкви с 1534 года считался не Папа Римский, а сам король. Французский король Генрих IV Бурбон (1563-1610), видимо, поставил в этом отношении рекорд: он менял своё вероисповедание четыре раза. Дважды он побывал католиком и три раза - гугенотом, с соответствующими последствиями для подданных короля. Могло ли что-нибудь подобное прийти в голову какому-либо русскому монарху? Это было невозможно, немыслимо, невообразимо: православие составляло для любого из русских царей основу его идентичности, как и основу идентичности возглавляемого им государства (Третий Рим, Святая Русь) [3]. Для европейского монарха власть буквально означала «Я король и делаю, что хочу», для русского царя - «Я царь и делаю то, что
должен». Царь символически подтверждал верность такому пониманию власти тем, что кланялся народу во время коронации, причём следование этому принципу в общем и в целом определяло, будет ли успешным правление данного монарха.
Не исчезли подобные различия в трактовке власти и в дальнейшем. Заметим, что даже Генеральные секретари Коммунистической партии волей-неволей вынуждены были возлагать на себя обязанности всё того же выборного царя. Уже эти содержательные особенности проявления власти дают основание считать власть прежде всего культурным феноменом, который (ввиду его всеобщности и других перечисленных здесь характерных свойств) может расцениваться именно как универсалия культуры.
Следующее, завершающее, свойство, которое позволяет определить, может ли называться некоторое явление универсалией культуры, состоит в общественной значимости данного явления. Действительно, некоторый культурный феномен по своей распространённости может быть буквально всеобщим, но в общем контексте культуры при этом он может и не иметь особого значения, и тогда применять к нему такое претенциозное определение, как универсалия культуры, не будет оснований. Что касается власти, то никому не придёт в голову считать её незначимым явлением -и в исторической ретроспективе, и в настоящем, и даже в будущем.
Власть и системные инверсии
Феномен власти составляет закономерный результат человеческого неравенства. Люди могут сколько угодно провозглашаться равными, но это равенство простирается ровно до того момента, пока перед этими людьми не будет поставлена какая угодно положительная задача, требующая приложения тех или иных способностей, а также физических либо умственных усилий. Соответственно, результаты решения такой задачи сразу же позволяют отделить званых от избранных. И одним из результатов такого деления становится, в частности, то, что некоторые субъекты в сообществе приобретают властные полномочия, а остальные субъекты признают это.
Человеческое общество составляет иерархическую систему. В этой иерархии (как и в любой другой сложной иерархической системе) действует одновременно несколько организационных принципов, каждый из которых в отдельности определяет положение того или иного элемента (в данном случае - субъекта) в иерархии. Однако социальная иерархия (подобно всем другим сложным иерархиям) обладает и способностью к формированию системных инверсий [7], и этим, в частности, определяется специфика формирования и проявлений власти.
Системная инверсия - это форма отношений в иерархии, при которой некоторый низший (подчинённый) элемент приобретает в данной си-
стеме главенствующее значение, формально оставаясь при этом на своей прежней (подчинённой) иерархической позиции. Возникает такая ситуация в том случае, когда один из организационных принципов противоречит другому. В этом случае согласно одному организационному принципу субъект пребывает в подчинённом состоянии, но какой-либо другой организационный принцип позволяет ему рассчитывать на большее. Если же такого противоречия нет и все организационные принципы действуют согласованно, то можно говорить, что в данной иерархии действуют изначальные, базовые отношения - отношения ордера. Системная инверсия действует в том случае, когда формально властные полномочия принадлежат одному (публичному) лицу, а фактически правит другое лицо, остающееся в тени (таких примеров история знает немало).
Чтобы понять, как формируются системные инверсии в социуме, требуется рассмотреть, какие именно организационные принципы могут быть задействованы в данной системе. В первую очередь следует упомянуть о том, что в социальной иерархии действует тот самый организационный принцип, который и обеспечивает отношения власти и подчинения - обозначим его как функциональный принцип. В производственном взаимодействии данный принцип разделяет тех, кто обязан принимать решения и волен давать приказы и распоряжения, и тех, кто довольствуется функцией исполнителя. Этот же принцип в сфере государственного управления отделяет обывателя от лица, облечённого властью. Однако помимо этого организационного принципа, в социальной системе действует и множество других, и субъект, как правило, не может просто так занять руководящую позицию, не будучи подкреплён при этом действием и других организационных принципов.
Так, например, это хронологический принцип, отделяющий младших (по возрасту) от старших; это генетический принцип, определяющий, кто кому является родителем или потомком (на основании этого принципа составляется генеалогическое древо); это и узуальный принцип (от лат. usus - опыт), распределяющий субъектов в зависимости от наличия у них профессионального или жизненного опыта. Исторически значимым является сословный организационный принцип, определяющий социальное положение субъекта, соответственно, его принадлежностью к тому или иному сословию. Имеет значение и образовательный организационный принцип, согласно которому высшую социальную позицию приобретает более образованный субъект. В социальных системах действует также имущественный принцип, в соответствии с которым высшие иерархические позиции достаются субъектам с наибольшим материальным достатком. Можно особо выделить интеллектуальный организационный принцип, определяющий положение субъекта в зависимости от его умственных способностей; эргический организационный принцип, отде-
ляющий ленивых и пассивных от активных и инициативных субъектов; пространственный организационный принцип, разделяющий людей по месту проживания (например, на столичных жителей и провинциалов), и т.д. В такой сложной системе, как социум, действует одновременно множество организационных принципов, причём зачастую их даже сложно все учесть: в практике социального управления легко может случиться, что внезапно проявит своё действие какой-либо не выявленный ранее организационный принцип.
Приведём достаточно известный пример, который был представлен в «Анти-Дюринге» Ф. Энгельса: «Два человека, потерпевших кораблекрушение, попали на необитаемый остров и образуют там общество. Воли их формально совершенно равны, и оба признают это. Но материально между ними существует большое неравенство: А - решителен и энергичен, В - нерешителен, ленив и вял; А - смышлён, В - глуп. Много ли времени должно пройти, чтобы, как правило, А навязал В свою волю, сначала путём убеждения, затем по установившейся привычке, но всегда в форме добровольного согласия?» [11, с. 96]. Чтобы между этими А и В начал действовать функциональный организационный принцип, прежде должно было проявиться действие интеллектуального и эргического организационных принципов; без этого для установления отношений власти и подчинения не было бы никаких оснований. Иное дело, если бы персонаж А был кем-либо вышестоящим назначен руководить персонажем В; в этом случае функциональный организационный принцип действовал бы независимо от проявлений других принципов. Возможен, наконец, вариант, когда, наоборот, глупый и ленивый персонаж В был бы назначен руководить умным и энергичным персонажем А. В этом случае в образовавшейся социальной иерархии действовала бы системная инверсия, разрешить которую можно несколькими способами. Можно разделить А и В или каким-либо другим способом ликвидировать данную социальную общность. Можно произвести переназначение и поставить руководителем всё-таки А, как более достойного. Можно, наконец, каким-то образом дезавуировать действие интеллектуального и эргического организационных принципов (последнее, впрочем, едва ли реализуемо; почему - будет показано далее).
Организационные принципы, действующие в социальной иерархии, могут быть подразделены на две категории: сущностные принципы и атрибутивные принципы. К сущностным принципам относятся те, которые опираются на некоторые неизменные свойства соподчиняющихся субъектов: например, сюда относится хронологический принцип (если один человек старше другого по возрасту, это соотношение не может поменяться), а также генетический принцип. Атрибутивные принципы базируются на каком-либо непостоянном, изменчивом свойстве субъекта. Так, имуще-
ственный и узуальный принцип относятся к атрибутивным: материальный достаток может быть и приобретён, и утрачен; нажитый когда-то жизненный или профессиональный опыт в новых условиях может утратить свою актуальность. Применительно к социальному действию упоминавшиеся выше результаты решения тех или иных задач, поставленных жизнью перед субъектом, и порождают в значительной мере его социальное положение согласно атрибутивным организационным принципам. Иначе говоря, в общем и в целом социальное положение, обусловленное сущностными организационными принципами, обычно даётся человеку по праву рождения; положение, обусловленное атрибутивными организационными принципами, он (с некоторыми исключениями, конечно) в основном добывает себе сам.
Однако деление организационных принципов на сущностные и атрибутивные носит в значительной мере условный характер; некоторые такие принципы могут рассматриваться в разных условиях и в том, и в ином качестве. Например, сословный организационный принцип - несомненно, сущностный; но ведь он опирается на то, что данный субъект или некоторый его предок в своё время приобрёл свою сословную принадлежность - приобрёл как некоторый внешний атрибут. Образовательный организационный принцип воспринимается как атрибутивный до тех пор, пока субъект не получил образование; но когда образование получено, оно становится неотъемлемой характеристикой данной личности, определяющей её идентичность. Но всё-таки, рассматривая ту или иную иерархическую систему, мы обычно легко можем определить, с сущностным или атрибутивным организационным принципом нам приходится иметь дело.
Если в иерархической системе действуют одни только организационные сущностные принципы, то в ней невозможно и развитие инверсий, любое проявление внутрисистемной мобильности. Однако там, где действуют также и атрибутивные организационные принципы (а в социальных иерархиях они, несомненно, действуют), развитие системных инверсий становится реальностью. И поэтому весьма часто актуальное социальное положение того или иного субъекта не соответствует его социальным претензиям.
Интеллектуальный и эргичекий организационные принципы, рассматриваемые в вышеприведённом примере, с известными оговорками, могут быть отнесены к сущностным. Да, человек может утратить интеллект в результате деменции; он может потерять и свою природную энергичность вследствие тяжёлой болезни. Однако и интеллект, и темперамент относятся к важнейшим свойствам личности, формирующим её идентичность, а применительно к решению жизненных задач эти свойства всегда были и всегда будут востребованы. Именно поэтому в приведённом кон-
кретном примере от их действия не удастся так просто избавиться. Но это не значит, что действие других организационных принципов не может быть дезавуировано.
Дело в том, что организационные принципы, действующие в социальной иерархии, имеют неравную и часто непостоянную значимость. Они сами образуют иерархию, иерархию второго порядка. Эта иерархия соответствует бытующим в данном обществе ценностным представлениям. В каждом конкретном обществе действуют свои правила, свои взаимоотношения организационных принципов, формирующих собою и отношения во власти. Если же эти отношения не соответствуют принятым в обществе ценностным установкам, то власть тем самым лишается авторитета, а вместе с ним и силы [5]. Поэтому очень часто у власть имущих, несмотря на кажущуюся свободу действий, весьма узкий коридор возможностей. Непостоянство отношений организационных принципов как раз и создаёт эту ситуацию.
Например, в традиционных обществах, как правило, весьма силен хронологический организационный принцип, и попытки игнорировать его (не проявляя должного уважения к старшим) могут обойтись очень дорого. Проявляется данный принцип и в современных обществах, но по-разному: так, в американском обществе действие его намного менее выражено, чем, скажем, в японском. И если в американских компаниях можно встретить немало довольно молодых руководителей высшего звена, то в компаниях японских это зачастую немыслимо: служебная карьера в них обычно растягивается на многие десятилетия. Сословный организационный принцип продолжает действовать во многих странах, хотя действие его за последние сто лет сильно уменьшилось, а в нашей стране он совершенно сошёл со сцены в результате революции 1917 года. В примитивных (а вернее сказать, в деградировавших) сообществах на первый план нередко выходит «кулачное право»; здесь важнейшим организационным принципом становится тот, который ранжирует субъектов по их физической силе - принцип, который может совершенно не проявлять себя в сообществах цивилизованных. Но как уже говорилось раньше, применение к подвластным физической силы означает, что в действительности власть здесь уже не работает.
Действующая в том или ином обществе структура ценностей способна порождать отношения организационных принципов, поддерживающих любые, порой самые крайние формы социального неравенства - такие, как рабовладение. Стоит напомнить, что, когда бывшие американские чернокожие рабы были частично переселены в Западную Африку и затем провозгласили там республику Либерия (1847), первое, что они там предприняли, - поработили местные племена. Недавних рабов, которые, казалось бы, должны быть принципиальными противниками рабства, институт
рабовладения, как выяснилось, вполне устраивал, поскольку соответствовал их ценностным представлениям. Просто им хотелось быть рабовладельцами, а не рабами. Таково влияние ценностных представлений на формирование отношений во власти.
Соотношение проявлений сущностных и атрибутивных организационных принципов в данной социальной иерархии определяет не только то, какие формы власти могут действовать в том или ином обществе. Это соотношение определяет также, возможна ли в этом обществе социальная мобильность. От характера актуальных организационных принципов зависит, действуют ли в нём «социальные лифты», возможно ли появление «свежей крови» во властных структурах или же, напротив, в них царит застой. А это, в свою очередь, составляет одну из характеристик действующей политической культуры.
Реализуется неравное и изменчивое действие организационных принципов и при формировании системных инверсий. Если значимому, общепризнанному, важному для данной иерархии организационному принципу противостоит принцип незначительный, второстепенный, то такой системной инверсии можно и не придавать особого значения. Но если сталкиваются два действительно важных организационных принципа, то развивается системная инверсия, способная оказывать серьёзное влияние на будущее данной иерархии. Действуя совместно и противодействуя друг другу, многочисленные организационные принципы совокупно составляют основу и для формирования системных инверсий, при которых возникает противоречие между формальным и истинным положением субъекта в социальной иерархии, и для разрешения этих инверсий. Развившиеся в обществе системные инверсии, в свою очередь, приводят в действие противоречия, которые являют собой движущие силы общественного развития.
Заключение
Итак, именно совокупная характеристика организационных принципов, действующих в данной социальной системе, и порождает действующую в рассматриваемом обществе форму власти, а точнее будет сказать -культуру власти. При этой форме отношений, соответствующей бытующим в обществе ценностным представлениям, управляемое большинство соглашается делегировать право принятия решений и отдачи распоряжений управляющему меньшинству. И именно благодаря этой картине, слагающейся, подобно мозаике, из множества взаимодействующих организационных принципов, мы вправе утверждать, что власть, действующая в данном обществе, есть неотъемлемая часть тела культуры, присущей этому обществу, а сама по себе власть, как явление, представляет собою полноценную универсалию культуры.
Список литературы
1. Балакшин А. С. Культура и власть // Научные проблемы водного транспорта.
2014. № 38. С. 57-61.
2. Барнард Ч. Функции руководителя: власть, стимулы и ценности в организа-
ции. Москва ; Челябинск : Социум, ИРИСЭН, 2009. XXXII + 333 с.
3. Ерофеева И. В. Концепт «Власть» в медиадискурсе: дихотомия репрезента-
ции // Вестник Забайкальского государственного университета. 2009. № 1. С. 167-171.
4. Коваль Т. А., Аленочкин В. И. Механизмы развития и способы проявления
власти // Вестник Забайкальского государственного университета. 2007. № 3. С. 73-79.
5. Ларина Е. А. Проблемы обеспечения авторитета власти // Актуальные про-
блемы российского права. 2011. № 1. С. 14-20.
6. Лоренц К. Агрессия, или Так называемое зло. Москва : АСТ, 2018. 416 с.
7. Севостьянов Д. А. Инверсивный анализ в управлении. Новосибирск : ИЦ НГАУ «Золотой колос», 2017. 287 с.
8. Сиверцева Н. Л. Власть в культуре // Вестник университета. 2013. № 8. С. 49-53.
9. Ушаков Д. Н. Толковый словарь современного русского языка. Москва : Аделант, 2013. 800 с.
10. Флиер А. Я. О сходстве и различиях власти и культуры // Вестник культуры и искусств. 2018. № 4 (56). С. 41-47.
11. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведённый господином Евгением Дюрингом. Москва : Политиздат, 1988. 482 с.
