CC BY
39
ИЙре' Ми
ВЛАСТЬ - ФИЗИКА И МЕТАФИЗИКА 1-Д- Жукодкий
СОЦИАЛЬНОГО
'.у.^^ 1| яЧИР
- ф ■ я ^^
- Щ С;'-
V > Ч
I
Ш: ЯШИ
1 -л
Жукоцкий Владимир Дмитриевич —
доктор философских наук,
профессор, зав. кафедрой философии
Нижневартовского
эконом и ко-правового института
Тюменского государственного университета
1
Власть как социальная сила амбивалентна. Она несёт л себе диалектику целого и части. Категория власти выражает интегральную функцию социального целого в его потенциальной противоречивости, задавая его метафизическое измерение - власть-М. Но категория власти выражает также и ту особенную функцию разбалансированной, развивающейся социальности, которая требует индивидуального выражения мощи, представляя социальное целое в его актуальной противоречивости, его физическое измерение - власть-Ф. Драма этих двух властей, явленных в пространстве умозрения и чувственной достоверности, и образует подлинное содержание истории, общества и самой личности, выстраивающей свой алгоритм жизни «между двух огней».
Власть в её физическом измерении концентрируется в сфере политического, хотя питается соками всех без исключения общественных сфер, и прежде всего, социально-экономической. Она выражает конкретику исторического момента, которую ещё нужно уметь соотнести с целым не только в пространстве, но и во времени, с властыо-М. Наконец, нласть-Ф консолидируется как корпоративное объединение «призванных к господству». Эта дихотомия господин — раб, господство — подчинение, властвующие подвластные и является решающей для генезиса власти-Ф, обретения ею устойчивых форм воспроизводства в тончайших складках социального. В результате власть-Ф образует социально, культурно, психологически выраженное поле притяжения, эпицентр в пространстве социального, к которому устремляются все -либо вполне физически, чтобы закрепиться в нем
и властвовать от имени этого центра, либо чисто духовно, чтобы через освящение этого центра, благословение его от имени целого, власти-М, определить свою устойчивую функцию подвластных. Характерно, что власть-М при этом обретает либо подчеркнуто религиозную тональность со всей атрибутикой церковной функциональности («устремляясь ввысь»), либо вполне светское звучание с жесткой опорой на философски и социально-политически осмысленный фундамент народовластия.
Метафизика социального, представленная во власти-М, столь же многослойна, как и его физика, представленная во власти-Ф. Горизонт запредельного, обретающего метафизический характер ПО отношению к индивиду, складывается из концентрических кругов: реальности человеческой природы, воспроизводящей себя во все времена и во всех сообществах, реальности данного народа, воспроизводящей особенные черты во все времена и во всех пространствах, реальности данной эпохи накладывающей свою печать на всех, кто к ней причастен, наконец, реальности языка, задающей устойчивые алгоритмы мысли и действия. К каждой из этих реальностей применима категория власти, — направляющего и организующего начала всей органической целостности социальной системы Человек.
Даже власть-Ф может обретать устойчивые метафизические черты для индивидов, образующих круг подвластных, что явно выходит за рамки гуманистического идеала. Согласно последнему, человек призван пройти круги всех реальностей, образующих в момент его рождения сплошную метафизическую даль «власти неведомого». Но по мере личностного становления они же наполняют человека властными полномочиями, преобразуя власть-М, а для избранных и власть-Ф в личностное измерение - властъ-Л. Этот статус человека участника или ер-участника Творения превращает то, что было горизонтом власти - в точку, в эпицентр власти. Это преобразует всю систему властных отношений и дает человеку шанс почувствовать себя Богом или — «свою высшую причастность». Собственно, для религиозно верующего человека это и есть кульминация веры, даже если он сам скрывает её от себя. Кроме того. властъ-Л проявляет себя в харизматическом вождизме, но более всего - в универсальной творческой способности человека и её продуктивности. Творчество в есть культовая категория всей персоналисте кой философии. Именно она составила основной предмет философствования в мировоззрении Н.А. Бердяева, по сути своей светской, снимающем противоположность между религиозной догматикой и религиозно-философским творчеством в пользу последнего. Об этом, в частности, писала З.Гиппиус в 1911 г. сразу по выходе «Филосо-
дискурс толерантности в глобальном мире
фии свободы». Но акцент в любом случае делался на божественной предзаданости потенциала творчества, сконцентрированного в Личности.
Однако свобода и творчество человека, как кульминация власти в себе и для себя, имеют также социальное происхождение, как социально по своей природе само качество личности. Речь идет о способности индивида нести в себе целостность общества и культуры, находя символические формы презентации этой целостности как объективной реальности. Каким образом эта целостность общества и культуры скрепляется на почве индивида в энергетически властвующую форму личности
— остается проблемой для психологической науки. Но сам факт этого не подлежит сомнению. Ясно, что качество личности индивид обретает лишь будучи погруженным в раствор субъект-объект-субъектного отношения (С-О-С), формулы естественной социальности человека. По мере накопления жизненного опыта и универсализации открываемых качеств объекта и другого субъекта в структурах Я-субъекта появляется символическая фигура Другого. Этот непрерывный внутренний диалог, корректируемый диалогом внешним, и раскручивает личностное качество в человеке, этот светящийся феномен власти-Л. Он образует нечто «третье» в этом внутреннем диалоге Я -субъекта и Другого, он есть внутренний Бог, то, что христиане называют «ищи Бога в себе», или просто — совесть.
В этом диалоге большого (обьективнот) субъект-объект-субъектного отношения, как в матрице, просвечивает вся толща метафизики социального. Личностная (малая) форма этого отношения предстает в двух взаимосвязанных качествах. Первое
— как индивидуальная, единственная и неповторимая, внутренне развивающаяся, идеальная копия всей целостности большого субъект-объект-субъектного отношения, того, что Маркс назвал «совокупностью (ансамблем) всех общественных отношений». Второе - как практическая сторона этого отношения и этой «совокупности всех общественных отношений», как активный, но только элемент социальной системы, правда, способный в решающий момент исторических и жизненных обстоятельств брать на себя функцию Целого, оставаясь частью.
Один из самых драматических этапов в развитии социально-философского знания был связан с алгоритмом сталкивания и нарочитого противопоставления этих двух качеств личности, в равной степени завязанных па социальность, хотя и в разном отношении. Ложная традиция понимания социальности («совокупности всех общественных отношений») исключительно как внешнего человеку явления, которому противостоит личность, как исключительно внутреннее (индивидуальное) явление, уходит в прошлое. Этой путаницы не возникло бы, по крайней мере, в советской мептальности, если бы с самого начала присут-
ствовало понимание того, что формула Маркса о «сущности человека в её действительности» имеет гегелевское происхождение, а у Гегеля действительность — это не то, что противостоит индивиду как нечто внешнее, а, напротив, это момент достигнутого единства внутреннего й внешнего, особый этап в саморазвитии сущности. Именно этот смысл вкладывает Маркс в понятие «совокупности всех общественных отношений», в равной мере представленных как в самой личности, так и вне ее.
Но из этой путаницы вырастало и непонимание природы власти по Марксу, представлявшее ситуацию так, как будто здесь все дело в насилии, как в структурах самой социальности, так и в её отношении к личности, тем самым извращая марксизм до неузнаваемости. Порой, воистину, не надо было быть политическим противником марксизма, чтобы впадать в подобные крайности. Не говоря уже об изощренных механизмах сознательного использования этой методологической путаницы в политической и идеологической борьбе, когда марксистский дискурс мысли доводили (и доводят) едва ли не до «сатанизма».
На самом деле социальный гуманизм Маркса вовсе не противостоит гуманизму личности, а существенным образом расширяет его границы, включая в сферу творческой деятельности человека и ранее закрытую область социального. Сложности, которые при этом возникают, представляются порой непреодолимыми, особенно на фоне новейших тенденций эволюции социального. Однако они для того и существуют, чтобы быть преодоленными.
На языке постмодернизма это звучит как «смерть» социального, «агония власти», «раскол разума». Чего больше а таком повороте мысли -отчаяния (от <•: не реал и зова н н ости» революционною марксизма) или вызова («устаревшему марксизму»)? - может прояснить только специальный анализ. Это тем более важно, что постмодернистский дискурс пронизывает сегодня вольно или невольно все пространство нашей эпохи, являя собой неподражаемую форму онтологического анархизма — интеллектуального бунта против власти «разума», «логоса» и «бытия», ставших в наше время пристанищем вдасти-Ф, построенной по принципу господства и подчинения. Это претензия на большую революционность, чем та, что была заявлена в работах Маркса, Ницше или Фрейда. Это та революционность, которая граничит с реакцией, идет на грани фола, и все же сохраняет немалую эвристичность. В сочинениях адептов постмодернизма мера господствующего над личностью властного объективизма давно перешагнула за рамки экономического объективизма Маркса и вступила в самые поры культуры с её всеконтролирую-щим сверх-Я, вошла пол кожу языковых форм и уже оттуда повелевает человеком, демонстрируя его неподражаемо отчужденный статус.
