CC BY
97
ПУБЛИКАЦИИ
Г. ФЛОРОВСКИЙ
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ И ДАНТЕ: ПРОБЛЕМА ХРИСТИАНСКОЙ ИМПЕРИИ
«...queПа Roma onde Cristo е romano».
Purg. XXXII. 102 (1).
I
В 1883 году серия статей Владимира Соловьева под общим заголовком «Великий спор и христианская политика» появилась в славянофильском еженедельнике «Русь», редактором которого был Иван Аксаков. «Спор» этот происходил между Востоком и Западом и, в частности, между Христианским Востоком и Христианским Западом, то есть Византией и Римом. Раскол между Восточной Империей и Римской Церковью был причиной и средоточием спора. На Россию, как на «Третий Рим», была возложена задача примирения. Ей надо было убедительно доказать, что она не просто повторение или продолжение Византии, «Второго Рима», но поистине Третий Рим, который мог поэтому примирить и связать воедино Первый и Второй. Это должно было являть собой некую разновидность исторической диалектики: тезис, антитезис и синтез — Рим, Византия и Россия. Тогда впервые Соловьев раскрыл свои новые убеждения: многовековое историческое противостояние между Востоком и Западом могло бы завершиться только «воссоединением церквей», и только в союзе с Римской Церковью Россия могла бы осуществить свое историческое призвание и разрешить животрепещущие вопросы своего национального существования. В своей сущности, как мистическое тело Христово, Церковь не была разделена. Вопреки видимому разъединению двух «церковных обществ» Церковь все еще оставалась единой. Никакого мистического раскола не произошло, состоялось только историческое отстранение. Восток сохранил священную сокровищницу веры,
но ему не доставало той структуры и организации, которая только и могла придать христианству историческую силу и мощь. Римская Церковь в самом деле была лишь частью Вселенской (Экуменической) Церкви, однако центр христианской Ойкумены пребывал неизменно в Риме. Она была лишь частью, но такой частью, в которой одной основная структура Церкви, как Тела и Общества, была сохранена и нашла свое воплощение. Христианский Восток лишен исторической перспективы до времени примирения и воссоединения с Католическим Западом.1
Все это было в крайней степени неприемлемо для редактора славянофильского обозрения. Аксаков настоятельно советовал Соловьеву пересмотреть свои взгляды и во всяком случае переписать свою работу. В конце концов он решил вовсе прервать публикацию его статей. Напечатанный текст «Великого спора», очевидно, «редактированный» и неполный. Многое из того, что Соловьев хотел сказать, осталось им не высказано. Отдельные уже написанные главы должны были быть опущены или заменены новой версией. Напечатанный текст дает лишь неадекватное представление о тех взглядах, которых в действительности придерживался Соловьев в 1883 году.
Некоторые дополнительные сведения можно получить из писем к Аксакову, написанных в то время, когда его статьи выходили в журнале Аксакова2. В ответ на возражения Аксакова Соловьев откровенно выражал свою твердую веру в Вечный Рим, который не следовало отождествлять с «папизмом» (2).
Я смотрю прежде всего на великий, святой и вечный Рим, основную и неотъемлемую часть вселенской церкви. В этот Рим я верю, перед ним преклоняюсь, его люблю всем сердцем и всеми силами своей души желаю его восстановления для единства и целости всемирной церкви, и будь я проклят как отцеубийца, если когда-нибудь произнесу слово осуждения на святыню Рима.
Вероятно, Аксаков предлагал внести определенные изменения в вариант, представленный Соловьевым. Последний, будучи не расположен идти на уступки, решил составить абсолютно новую статью3. Написание новой статьи было на время отложено, а между тем Соловьев продолжал свои занятия. Он читал в это время униатскую полемику XVI века по-польски и Данте по-итальянски4.
Оказывается, в варианте, отвергнутом Аксаковым, было некое «место об Императоре», против которого последний особенно возражал. Соловьев был готов исключить его. «Не потому, чтоб я отказался от этой идеи, а потому, что, изложенная кратко и отрывочно, она действительно могла бы вызвать неверные и грубые представления». Но не было ничего «грубого» в самой идее.
Нужно помнить, что такой многообъемлющий принцип, как «всемирный Император», «вселенский первосвятитель» и т.п., является прежде всего как знамя или как символ, а всякий символ, если его отделить от его идейного и жизненного содержания, есть нечто грубое и вещественное.
Более того, идея «всемирной монархии» не была ни в коем случае собственным изобретением Соловьева; это было скорее вековечное чаяние народов. В русском языке эта фраза имеет явный мессианский подтекст и напоминает одно из пророчеств Книги Бытия 49:10, где именно эти слова используются в греческом переводе: prosdokia ethnôn (3) (они присутствуют только в Септу агинте).
Из людей мысли эта идея одушевляла в средние века, между прочим, Данта, а в наш век за нее стоял Тютчев, человек, как Вам хорошо известно, чрезвычайно тонкого ума и чувства. В полном издании «Великого спора» я намереваюсь изложить идею всемирной монархии большей частью словами Данта и Тютчева5.
Никакого полного издания «Великого спора» не состоялось. В своей «Истории и будущности теократии», опубликованной в 1887 г., Соловьев не писал об Империи. Во французской книге «La Russie et l'Eglise Universelle» (4), написанной в 1887 г. и опубликованной в Париже в 1889 г., Соловьев действительно говорит об Империи во введении. Тютчев здесь вообще не упоминается. Данте цитируется один раз («le plus grand des écrivains catholiques» (5), со специальной ссылкой на некоторые «бессмертные стихи» из Божественной комедии6. Это не должно нас удивлять. Французская книга была написана со специальной целью и для особой аудитории, и по совету своих католических друзей Соловьев ограничился здесь историческим и полемическим обоснованием первенства Петра. Все «общие сообра-
жения и отдаленные умствования» должны были быть изъяты, а определенные уже написанные главы были сокращены, к разочарованию Соловьева7.
Так обещанное изложение концепции «всемирной монархии» «большей частью словами Данта и Тютчева» никогда не было написано8. Вместе с тем не стоит пренебрегать утверждением Соловьева о том, что, по крайней мере, в определенный период он находился под глубоким впечатлением от идей этих двух писателей. Краткий обзор исторической судьбы Христианской Империи в прошлом, с пророческим вглядыванием в будущее, который Соловьев дает во введении к французской книге, по некоторым пунктам определенно напоминает тютчевский, хотя во многих взглядах этих мыслителей имеются существенные расхождения9. По-видимому, влияние Данте на Соловьева было весьма значительным, и мы можем обнаружить некоторые дантовские темы и мотивы в его теократических схемах. Это не означает, что Соловьев когда-либо был подобострастным приверженцем Данте.
II
Вера в Вечный Рим была одной из исходных предпосылок теократической концепции Соловьева. Сам Древний Рим, Римская Империя Цезарей, согласно его учению, был, по сути, включен в историю спасения. Анализируя изображение четырех монархий в книге пророка Даниила, Соловьев заключает: Римская Империя не представляла части чудовищного колосса, осужденного на гибель, но рамки и пребывающую материальную форму, в которую могло отлиться Царство Божие (le cadre et le moule materiel du Royaume de Dieu). Великие державы древнего мира были преходящим явлением в истории: один Рим пребывает доселе (Rome seule vit toujours). Капитолийская скала освящена была библейским камнем, и Римская Империя обратилась в ту великую гору, которая, согласно пророческому видению, родилась из этого камня10.
Очень характерным именно для Соловьева было представление, что христианская теократия имела двойную основу —
библейскую и римскую. И когда он утверждал, что Симона Петра следует считать преемником Юлия Цезаря, это было нечто большее, чем просто риторический парадокс:
И, низвергая с престола ложный и нечестивый абсолютизм языческих Кесарей, Иисус в то же время подтвердил и увековечил всемирную монархию Рима, дав ей истинную теократическую основу. В известном смысле это было лишь переменой династии; династию Юлия Цезаря, верховного первосвященника и бога, сменила династия Симона Петра, верховного первосвященника и слуги слуг Божиих11.
Не было также лишь поэтическим преувеличением утверждение Соловьева о том, что «Отца Энея» (7) вместе с «Отцом верующих» Авраамом следует считать родоначальниками христианства. Как раз во время работы над своей французской книгой Соловьев писал Николаю Страхову:
Я считаю «отца Энея» вместе с «отцом верующих» Авраамом настоящими родоначальниками Христианства, которое (исторически говоря) являлось лишь синтезом этих двух рагеШаП 'й (8)12.
Иными словами, существовали две параллельные линии приготовления теократии: одна — в истории Израиля, а другая — в истории Рима. Любопытно узнать, что в то время как Соловьев работал над своей французской книгой, он также переводил «Энеиду» сообща с А. Фетом13. Эти два занятия вовсе не были не связаны друг с другом.
Переводя теперь в часы досуга «Энеиду» русскими стихами, я с особенною живостью ощущаю в иные минуты ту таинственную и вместе естественную необходимость, которая сделала из Рима центр Вселенской Церкви14.
Конечно, Соловьев легко мог читать Вергилия и вне какой-либо связи с Данте, но если мы примем в расчет то, что почти в это же самое время он переводил и Данте, то подозревать такую взаимосвязь не будет излишне смелым15. С другой стороны, параллельное упоминание двух историй, еврейской и римской, было одной из самых характерных черт стиля Данте.
Даже самый случайный читатель [говорит Эдвард Мур] не сможет не заметить во всех трех частях Божественной комедии, и особенно в Чистилище, насколько привычно примеры зла и
добродетели берутся альтернативно, или чередующимися группами, из Писания или светской литературы... Разъяснение этого обыкновения у Данте следует искать в том, что он считал римлян Богом «избранным народом», таким же, как и евреи, одних — приготовляющих к осуществлению Всемирной Империи, других — ко Всемирной Церкви. Римская и еврейская истории были равно «сакральными историями» для Данте... Вергилий, «di-vinus poeta noster» (10), цитируется бок о бок с Писанием, и его знаменитые строки «Tu regere imperio populos, Romane, memento» (11) и т.д. приводятся в качестве доказательства Божественного предназначения для Рима стать Всемирной Империей так же, как мы цитировали бы Писание16.
Наиболее выразительный пример этого умышленного параллелизма можно найти в Аду (II, 13-33), в котором Эней и Св. Павел представлены как самые привилегированные гости в незримом мире — «lo non Enea, io поп Paulo sono» (12), один — от имени будущей Империи, другой — во имя Церкви, в предвестии того «святого града», в котором преемник Верховного Петра займет свой престол. Приход Энея в Италию совпадает, согласно хронологическим вычислениям Данте, с рождением Давида: так провиденциально были связаны две эти «parentalia».
Целый эпизод на эту тему в Пире (IV, 5) характерен и необычайно интересен. Основание Рима здесь непосредственно связано с великим таинством воплощения. Для Сына Божьего, нисходящего на Землю, должны быть пригодная обитель и пристанище. Саму Землю следовало устроить «наилучшим образом», in ottima disposizione, для Его пришествия, и это наилучшее устройство есть «Монархия». И потому «Божественным промыслом был определен народ и город, которым надлежало это исполнить, а именно — прославленный Рим» — ordinate fu per lo divino provedimento. С другой стороны, «был назначен некий святейший род», из которого мать Воплощенного должна была родиться в надлежащее время, то есть род Давидов.
И все это совершилось одновременно (in uno temporale), ибо, когда родился Давид, родился и Рим, то есть тогда, когда Эней прибыл из Трои в Италию, отчего и возникло Римское государство, как об этом свидетельствуют писания. Ведь совершенно очевидно, что Божественный выбор (la divina elezione)
пал на Римскую империю потому, что святой город (de la santa cittade) родился одновременно с зарождением корня Мариинова рода... О несказанная и непостижимая премудрость Божья, ты, которая столь давно уже готовилась к своему пришествию там, в Сирии, и здесь, в Италии! (che a una ora, per la tua venuta, in Siria suso e qua in Italia tanto dinanzi ti preparasti!)11.
Вся Вторая книга Монархии Данте посвящена доказательству провиденциальной «легитимности» Римской Империи, и аргументация в большей степени теологическая. «Если Римская империя существовала не по праву (de jure non fuit), Христос, родившись, совершил бы несправедливость». Поскольку это, очевидно, невозможно, Данте заключает, что Христос действительно подтвердил «справедливость» Рима. Он соизволил родиться sub edicto Romani Imperatoris (13), «дабы при этой исключительной переписи рода человеческого Сын Божий, став человеком, был записан как человек (in illa singulari generis humani descriptione filius Dei, homo factus, homo conscriberetur); а это и значило, что Он признал ее законность». Таким же образом он подтвердил эту законность выбором умереть по приговору Римской власти. Приговор не был бы законным, если бы Римские Цезари не управляли de jure. Так, «жених ее [Римской Империи] Христос признал империю в начале и в конце своей миссии (in utroque termino sue militie)» 1S. Выражение снова весьма многозначительно: Sponsus Christus соотносится с Sponsa Ecclesia, и Рим есть Sedes Sponsae (Epist. VIII, alias XI, «Cardinalibus ytalicis», 11) (16).
Только в этом контексте мы можем вполне оценить восторженную веру Соловьева в Вечный Рим. Он написал только первый том «Истории теократии», в котором обсуждает Библейское приготовление теократии. Три следующих тома разрабатывались, и они должны были быть историческими. Соловьев едва ли смог бы избежать дискуссии о «римских» прародителях Церкви19. Разумеется, это всего лишь догадка. Тем не менее,нельзя уйти от вопроса: как в действительности Соловьев приходит к этой необычайной вере в Вечный Рим? Данте и его Duca и Dottore Вергилий (17) — наиболее очевидные источники подобной веры. Образ Вечного Рима не играл никакой роли в ранних размышлениях Соловьева до 1883 года, когда, как следу-
ет из его собственных слов, он читал Данте и признал в нем пророка Империи. Более того, у Данте концепция Империи была основана на убеждении, что человеческий род, или же человечество, был или должен был быть органическим целым — это идея, которая была так дорога Соловьеву и всегда преобладала в его размышлениях (18). Бог должен иметь особую цель для всего человечества — finis totius humane civilitatis (19). Это была отправная точка для Данте в его Монархии. «Существует, следовательно, некое действие (propria operatio (20)), свойственное человечеству в целом, в соответствии с которым упорядочивается великое множество людей во всей своей совокупности».
Цель человеческого рода есть мир, и Император, соответственно, — это, прежде всего, rex pacificus (21), хранитель единства и согласия. Но Мир может быть основан только на справедливости и Монарх должен быть «чистейшим воплощением справедливости». В конечном счете, именно «милосердие», или recta dilectio (22), укрепляет и проясняет справедливость. Руководствуясь милосердием и справедливостью, Монарх является «слугою всех» (minister omnium). Такова логика аргументации в Первой книге Монархии, и Данте заключает:
Est igitur Monorchia necessaria mundo... Ad optimam disposi-tionem mundi necesse est Monarchiam esse... Ad bene esse mundi Monarchiam necesse est esse (23).
Прекрасно сказано, что «Империя, которую обсуждает Данте, является теоретическим проектом, а не живой реальностью» 20. Верно и то, что, как удачно определяет Брюс, на Западе
Священная Империя была мечтой, величайшим замыслом, наполовину теологическим, наполовину поэтическим, о единстве человечества, в котором все — чада Божьи, что претворилось в одной Церкви, которая также есть и Государство, и в одном Государстве, которое также есть Церковь21.
Империя Данте действительно была мечтой или утопией, но это была мечта о надежде и вере. Это была в некотором смысле проекция прошлого в будущее. Его Империя, как было недавно подсказано, была не Священной Римской Империей западного феодализма, не была она также и языческой империей Августа или Траяна. Это была империя Константина, Феодосия и Юстиниа-
на, чье величие было записано в один ряд с San Vitale и Sant'Apollinare (24)11.
Именно Юстиниану в шестой Песне Рая было поручено поведать историю римского орла, al sacrosanto segno (25).
Итак, главный акцент во введении Соловьева к «La Russie et l'Eglise Universelle» был сделан именно на Справедливости и Единстве, или «солидарности». Инстинкт международной солидарности существовал на всем протяжении человеческой истории и выражался по-разному — в том стремлении к всемирной монархии, которое достигло кульминации в идее и реальности pax Romana, или, среди евреев, в убеждении в единстве природы и общности происхождения всего человеческого рода. Здесь мы снова обнаруживаем параллелизм римского и еврейского развития. Новый и более высокий идеал христианского духовного братства нашел весьма несовершенное воплощение в Средние века. Главный интерес христианского государства должен был заключаться именно в сохранении мира. Однако византийское преобразование Римской Империи, начатое Константином и завершенное Юстинианом, было лишь номинальным. Государство, которое в действительности все еще оставалось языческим по своему духу, впало тогда в ересь жизни — цезаропапизм. Миссия основать христианское государство, отвергнутая Греческой Империей, была властью Папы перенесена на Романо-германский мир. Тем не менее Священная Римская Империя оказалась, в качестве последнего средства, лишь «фиктивной империей» — empire roman fictif. Из-за отсутствия искренно Христианской и Кафолической императорской власти Церкви не удалось установить мир и справедливость в Европе.
Таким образом, Соловьев предполагал, что именно России было исторически суждено и предназначено предоставить ту «политическую власть», которая необходима Церкви для спасения Европы и всего мира. Очевидно, это была мечта, утопия, иллюзия. Тем не менее то была иллюзия надежды и веры. Это было воодушевление грандиозной идеей. Чтение Данте могло лишь укрепить и усилить теократические мечты Соловьева. Мир и единство были и должны были остаться вековечным «чаянием языков» (народов).
Единственная прямая ссылка на Данте в «La Russie et l'Eglise Universelle» в высшей степени значима. Несмотря на свою искреннюю преданность «Монархии Святого Петра», Соловьев желал сохранить баланс между «человеческим» и «Божественным». Его теократическая формула была в действительности «дуалистической» или скорее «триадической». Sacerdotium не должно было поглотить Imperium (26), точно так же, как Государство не должно было подчинить себе Церковь. Любое «не-сторианское» (27) разделение «религии» и «политики» представлялось недопустимым. Однако столь же недопустимым было и любое «слияние» или «смешение» властей и авторитетов. Проблема была весьма тонкой. В Царстве Божием, очевидно, нет места для отдельной светской власти. Если признается безусловное значение Божественного начала, никакое другое начало не может быть принято как равноправное с ним. Когда Кесарь входит в Царство Божие, его положение радикально изменяется: в едином Царстве нет места для двух равных и независимых властей23.
Тем не менее даже в Царстве Божием, поскольку оно представлено в истории, должны быть Кесари. Существует «социальная Троица», троица Мессианских властей. Вторая Мессианская власть есть христианская царская власть.
Христианский царь, король, император или что-либо другое подобное по преимуществу — духовный Сын первосвященника. Если единство государства сосредоточивается и реализуется в первосвященнике и если существует сыновнее отношение между христианским государством как таковым и Церковью, то это отношение должно существовать реальн, и, так сказать, ипо-стасно между главою государства и главою Церкви.
Эта «вторая Мессианская власть», Царская власть, «порождена» (в принципе) первой, тем духовным отчеством, которое сосредоточено в Папе. Но, несмотря на это, она имеет свою собственную сферу действия и авторитет.
Как Божественный Отец действует и проявляет себя в творении через Сына, Слово Его, — точно так же Церковь Бога, духовное отчество, вселенское папство должны действовать и про-
являться в мире внешнем через посредство христианского государства, в царской власти Сына. Государство должно быть политическим органом Церкви, мирской владыка должен быть Словом владыки духовного. Таким путем вопрос о первенстве между этими двумя властями падает сам собою: чем более они представляют то, чем они должны быть, тем полнее равенство между ними и тем они обе свободнее.
Соловьев был убежден, что на практике соответствующее совместное действие двух Мессианских властей могло быть достигнуто только благодаря посредничеству третьей, Пророческой, «лишь в этом пророческом будущем, коего они сами суть определяющие предпосылки и условия»24.
Во всяком случае, согласно Соловьеву, Церковь не должна непосредственно вмешиваться в мирскую жизнь, чтобы не скомпрометировать свое священное достоинство в практической борьбе со злом. И по этой самой причине, при отсутствии соответствующего инструмента Царской власти или Империи, Церковь не способна водворить мир и справедливость в человеческих отношениях. Для Церкви опасно, когда ее убеждают или принуждают выполнять функции Империи. Это как раз то, что происходило в Средние века в «папской империи» или «императорском папстве» Иннокентия III и Иннокентия IV. Для этой власти нужны были совершенно исключительные люди, однако после великих пап, которые подняли политику на высоту нравственного дела, появилось большое число таких, которые низвели религию до уровня материального интереса.. Именно здесь помещена ссылка на Данте, «призывавшего в бессмертных стихах нового Карла Великого, чтобы положить конец пагубному смешению обеих властей в римской Церкви»25
Соловьев цитирует Ад XIX и Чистилище VI и XVI. В XIX Песне Ада Данте обвиняет Симонистов (28) и разоблачает алчность пастырей без закона, un pastor senza legge. Он упрекает Константина за его «Дар» «пастырю и клиру» (quella dote che da te prese il primo ricco pâtre) (29). Данте неоднократно скорбит о пагубных последствиях этой ошибки, хотя готов допустить, что Константин имел добрые намерения. Тем не менее он был не в праве так поступать. Данте ссылается повторно на «Дар» в Монархии и разъясняет, что, прежде всего, Империю нельзя разде-
лять; затем он повторяет, что отчуждение от Империи каких-либо прерогатив равносильно разрыву «хитона несшитого, разодрать который не осмеливались даже те, кто пронзили копьем истинного Бога, Христа». Автономию Империи невозможно было акцентировать более отчетливо. «Империи не подобает разрушать самое себя» — «ergo Imperio se ipsum destruere non licet». Более того, «Церковь имела не больше прав принимать его во владение, чем Император имел право подарить его (30)»26.
В VI Песне Чистилища Данте осуждает и оплакивает междоусобные бои, которые разъединяют Италию. Снова упоминается Юстиниан: «К чему тебе подправил повода Юстиниан, когда седло пустует?» Нет Императора, и сады Империи становятся пустынными (строки 88-89, 104-105).
Шестнадцатая Песнь Чистилища имеет особое отношение к нашей теме. Она содержит рассуждения Марко Ломбардского (31) о неправильном руководстве Светской власти. «Законы есть, но кто же им защита?» Нет Императора, а пастух, ведущий паству, не годится для этой задачи. Имеется в виду Папа. Дурное управление виной тому, что мир такой плохой. Римская Церковь упала в грязь и, стремясь соединить две власти в одной (con-fondere in se due reggimenti) (32), лишь осквернила себя. В прошлом «Рим, давший миру наилучший строй, имел два солнца, так что видно было, где божий путь лежит, а где мирской» {due soli aver, che I'una e l'altra strada / facean vedere, e del mondo e di Deo). Но теперь одно другое погасило, меч слился с посохом, и их смешение вызвало плохое правление (строки 94-127). Данте упорно настаивает на дуализме властей: должны быть Два Солнца, то есть duo luminaria magna, Папа и Император. Любое смешение властей влечет беду. В Монархии Данте выступает за сущностную независимость Империи, поскольку Император «стоит в непосредственном отношении к главе вселенной, то есть к Богу» (inmediate se habere ad principem universi, qui Deus est) (Монархия, III, 16). Тем не менее даже здесь он не отрицает определенной «зависимости» Римского Государя от Римского Первосвященника, «коль скоро помянутое смертное счастье в каком-то смысле сообразуется со счастьем бессмертных» (quo-dammodo ad inmortalem felicitatem ordinetur).
Итак, пусть цезарь окажет Петру уважение, проявляемое первородным сыном к отцу своему, дабы, озаренный светом отчей славы, тем доблестнее разливал он лучи по всему кругу земному, над которым получил он власть единственно от того, кто в руках своих держит все духовное и мирское.
В Комедии Данте видит историю человечества в другом свете и в более широкой перспективе. Он даже более резок в своих выпадах против разложения Церкви, которые вкладывает в уста самого Святого Петра (Рай, XXVII. 40-66). «О difesa di Dio, perche pur giaci!» (33). (Ср.: Пс. XLIII. 23: «Exsurge: quare obdormis, Domine» (34).) Но теперь он делает ударение на том, что очищение необходимо более для возрождения Церкви, нежели для того, чтобы сохранить независимость Империи. Показательно, что Соловьев цитирует эти заслуживающие особого внимания Песни Комедии. Несмотря на его настоятельное требование абсолютной полноты авторитета Святого Петра, он хочет не допустить Sacerdotium в сферу политики и сохранить за Imperium окончательное утверждение Правды. Всему этому он мог научиться у Данте27.
IV
Теократическая схема Соловьева была композиционно сложной концепцией. Можно разглядеть следы разнообразных влияний и впечатлений, которые Соловьев испытывал в довольно быстрой последовательности. В этой схеме могут быть легко обнаружены определенные несоответствия. Действительно ли Восток предан незыблемым традициям и действительно ли его ограниченность состоит именно в том, что он настолько застыл в прошлом, что оказался неспособен к какому-либо действию в истории, тогда как Запад символизирует силу человеческой деятельности? Такой была его позиция в «Великом споре». В «La Russie et l'Eglise Universelle» ожидается, что как раз Восток, то есть Россия, выступающая от имени всех славян, «возьмется за дело Константина и Карла Великого», то есть будет играть определяющую роль в современных событиях, в то время как прошлое олицетворено Вечным Римом, отечеством Верховного Первосвятителя. Осознавал ли Соловьев эту перемену ролей и
позиций? Мессианская мечта Соловьева должна быть более тщательно проанализирована в перспективе его творческой эволюции.
Этим кратким очерком я хотел высказать мысль о том, что более внимательно следует отнестись к тому воздействию, которое, быть может, оказал на формирование теократических взглядов Соловьева Данте.
1 «Великий спор» был впервые опубликован в Руси (1883),
№ 1,2,3,14,15,18 и 23. Он переиздан в Собрании сочинений Соловьева. T. IY.
2 Впервые опубликованы в «Русской мысли» (декабрь, 1913) и затем переизданы в Письмах Соловьева (Петербург, 1923), в дальнейшем цитируются как Письма, IY.
3 Письма, IV, 21 марта 1883, письмо 9.
4 Письма, IY, 22 июня 1883, письмо 11.
5 Письма, IY, 26-27 ноября 1883, письмо 14. Курсив мой.
6 Россия и Вселенская Церковь,.с. 168.
7 См. письма Соловьева к о. Павлу Пирлингу, орден иезуитов, в Письмах, III (1911), 148-153 и в книге D. Stremooukhoff [Д. Стремоухов]
Vladimir Soloviev et son oeuvre messianique (Paris 1935), Приложение, с. 308 и 309; ср. также текст на с. 206 и далее.
8 См., тем не менее, его более позднюю статью «Всемирная монархия» в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона.
9 Ср.: две мои статьи по этой теме: The Historical Premonitions of Tyutchev («Исторические прозрения Тютчева») [См. также: «Исторические прозрения Тютчева» // Флоровский Георгий. Из прошлого русской мысли. M., 1998], Slavonic Review, Ш, 1924, № 8, 337-349; и «Тютчев и Владимир Соловьев», Путь № 41,1933, 3-24. — Основной политический трактат Тютчева La Russie et I 'Occident (1849) доступен только в выдержках, приводимых в его биографии Иваном Аксаковым, «Биография Федора Ивановича Тютчева», Русский архив, 1873; отдельное издание, Москва, 1886. (Эта биография написана, конечно, на русском языке, но многие тексты Тютчева цитируются в оригинале на францухком.) Три политических статьи Тютчева, опубликованные по его собственной инициативе, также перепечатаны в Русском архиве и, позднее, в его собрании сочинений (Полное собрание сочинений, СПб., 1913). Из этих статей для наших теперешних целей наиболее важна одна, озаглавленная «La Question Romaine», которая первоначально появилась в La Revue des deux mondes в 1849. Выражая в статье свою надежду на воссоединение христианства, он завершает ее воспоминанием о глубоком душевном волнении, вызванном визитом Николая I в Рим в 1846:
«l'apparition de l'Empereur orthodoxe revenu à Rome après plusieurs siècles d'absence!» (6) (Полное собрание сочинений, 363). Здесь можно процитировать и свидетельства современников: Гоголь говорит о том же самом впечатлении в письме к графу Александру П. Толстому от 2 января 1847: «Его повсюду в народе называли просто Imperatore, без прибавления: di Russia, так что иностранец мог подумать, что это был законный государь здешней земли». (Гоголь Н.В., Полное собрание сочинений, Академия наук СССР, ХШ, 24). Сам Соловьев упоминает, что Тютчев одно время верил в соединение церквей «через соглашение Царя с папой», но потом отказался от этой мысли. Ср. «Поэзия Ф.И. Тютчева», Полное собрание сочинений, VII, 133.
10 Россия и Вселенская Церковь, 247.
11 Россия и Вселенская Церковь, 246. Курсив мой.
12 Письма, I (1908), 36, 20 мая 1887, письмо 27. Курсив мой.
13 Письма, II (1909), 253-254, к князю Дмитрию Цертелеву, 4 сент. 1887, письмо 30. Соловьев переводил Песни 7, 9 и 10, а также Четвертую Эклогу; см. Стихотворения, Теол., 1921, сс. 194-6.
14 Письма, III, 154-155, о. П. Пирлингу, 7-9 авг. 1887.
15 В переводе Соловьева известны два сонета Данте: Стихотворения, 7-е изд., 1921, сс. 195 и дал. (Сонет 8, «Vita Nuova» (9), XV, 4-6, и Сонет 6, «Vita Nuova», XIII, 8-9).
16 Edward Moore, Studies in Dante [Эдвард Мур, Изучение Данте]. Первая серия: Scripture and Classical Authors in Dante (Oxford, 1896), 26. Курсив мой; см. также книгу Nancy Lenkeith «Dante and the Legend of Rome» [Нэнси Ленкейт, «Данте и легенда о Риме»] («Medieval and Renaissance Studies», изд. Richard Hunt и Raymond Klibansky, Приложение II, The Warburg Institute) (London, 1952), 89: «Данте, в сущности, сделал римлян избранным народом, имеющим в провиденциальной истории положение и роль, аналогичную роли евреев».
17 Пир, с. 188. Курсив мой.
18 Монархия, II, 11 и 12: Английский перевод с предисловием Donald Nicholl, «Library of Ideas» [Дональд Николь «Библиотека идей»] (New York, б.г.), 56-59. «Признал ее законность» — это несколько «либеральный» перевод латинской фразы «quod fuit illud prosequi» (14). Gustavo Vi-nay [Тустаю Виней] также помещает «la validita» (15) в свой итальянский перевод (Firenze, б.г.).
19 См. Письма, III, 148, 150 — о. П. Пирлингу, 20 июня и 14 июля 1887, письма 7 и 8.
20 А. P. d'Entreves, Dante as a Political Thinker [А.П. д'Энтреве, Данте как политический мыслитель] (Oxford, 1952), 34.
21 James Viscount Bryce, The Holy Roman Empire [ДВ. Брюс, Священная Римская Империя], новое издание [1904] (New York, Macmillan. 1928), 343.
22 George Every, An Essay on Charles Williams [Джордж Эвери, Эссе о Чарльзе Уильямсе], цитируется по Комментариям Doroty L. Sayers к переводу Чистилища (Penguin Classics, 1955), 194, прил. XYI, 106. Ср.: d'Entreves. Цит. соч., 35: Представление Данте об Империи «родственно римской, или скорее византийской, идее государя, которая возникает из Свода законов Юстиниана». С другой стороны, Уильяме был прав, связывая образ Императора у Данте с «Отцом Энеем». «В таком случае образ того государя для Данте не новый образ, восходящий лишь к удаленному на пять веков Карлу Великому. Он определенно идет от Карла Великого, но также (за восемь столетий до Карла Великого) от самого Юлия Цезаря; и даже до Юлия, хотя и не было императора, существовала, тем не менее, родовая знать у римского народа, которая берет начало непосредственно от Энея, а за Энеем — Троя... Ключ к Комедии заключен в Монархии, но ключ к Монархии сокрыт в Энеиде» Charles Williams, The Figure of Beatrice [Чарльз Уильяме, Образ Беатриче] (London, 1953), с. 93 и далее.
23 «Критика отвлеченных начал», Собрание сочинений, II, 164.
24 Россия и Вселенская Церковь, 336 и далее. Курсив мой.
25 Россия и Вселенская Церковь, с. 168. Курсив мой. 26Монархия, II. 12, 13; III. 10, 13.
27 Обзор различных истолкований политических взглядов Данте находился за пределами моей компетенции. Толкование, представленное профессором d'Entreves [Д'Энтреве], в его последней английской книге, цитированной выше, выглядит убедительным. В его комментариях есть ценные библиографические указания. Компетентное руководство содержится в книге Umberto Cosmo, Handbook to Dante Studies [Умберто Космо, Введение в изучение Данте], английский перевод выполнил David Moore [Дэвид Мур] (Oxford, 1950). Стоит также сослаться на работу Е. Gilson, Dante The Philosopher [Э. Жильсон, Данте - философ]. Английский перевод David Moore (1949) и его же Les Metamorphoses de la Cité de Dieu (Paris, 1952).
КОММЕНТАРИИ ПЕРЕВОДЧИКА
Перевод статьи Г. Флоровского «Владимир Соловьев и Данте: проблема христианской империи» впервые был опубликован в журнале «Космополис» (зима 2005/2006, № 4). Комментарии переводчика дополнены.
Перевод выполнен по изданию: Florovsky G. Vladimir So-lov'ev and Dante: The Problem of Christian Empire // For Roman
Jakobson. Essays on the Occasion of His Sixtieth Birthday, 11 October 1956. The Hague: Mouton & C°, 1956 P. 152-160.
Все подстрочные примечания принадлежат Г. Флоровско-му. Знаком отсылки к комментариям переводчика служат арабские цифры, отделенные круглыми скобками.
Произведения Данте цитируются по следующим изданиям: Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. с итал., вступ. ст. и примеч. M.J1. Лозинского. М.: Изд-во «ЭКСМО», 2004; Данте Алигьери. Монархия / Пер. с итал. В.П. Зубова; коммент. И.Н. Голенищева-Кутузова. М.: КАНОН-пресс-Ц — Кучково поле, 1999; Данте Алигьери. Пир / Пер. прозы А.Г. Габричевского, канцон — И.Н. Голенищева-Кутузова // Данте Алигьери. Собр. соч. В 2 т. / Пер. с итал.; коммент. И. Голенищева-Кутузова. М.: Литература; Вече, 2001. Т. 2.
Выдержки из работы Вл. Соловьева «La Russie et l'Eglise Universelle» даны в русском переводе: Соловьев B.C. Россия и Вселенская Церковь / Пер. с фр. Г.А. Рачинского // Собр. соч. Вл.С. Соловьева. Фототипическое издание. T. XI. Брюссель, 1969. Вместо ссылок на страницы французского и английского изданий этого произведения, которые Флоровский приводит в примечаниях, указываются страницы русского издания.
Названия произведений Данте и глав из «Божественной комедии», упоминаемых Флоровским в оригинале на итальянском, для удобства чтения переведены на русский язык.
В статье сохранен характерный прием Флоровского — воспроизведение фрагментов оригинального текста цитируемых произведений параллельно с их переводом.
1. «...quella Roma onde Cristo e romano». Purg. XXXII. 102 (итал.) — «...тот Рим, где римлянин —Христос». Чистилище. XXXII. 102.
2. В серии статей под общим заголовком «Великий спор и христианская политика» Вл. Соловьев говорит об отличии истинного «папства», представляющего идею теократии, от «нечистого течения», «папизма», притязающего на политическое владычество и стремящегося вместо светской власти управлять миром мирскими средствами. По мнению Соловьева, вина папизма состоит в том, что он «унизил» папство и сделал безус-
пешными все попытки воссоединения между Востоком и Западом (см. гл. IV «Папство и папизм. Смысл протестантства»).
3. Prosdokia ethnôn (греч.) — чаяние языков. В церковнославянском изложении Септуагинты — греческий перевод Моисеева Пятикнижия, выполненный семьюдесятью двумя толковниками, откуда пошло его название (по лат. «Septuaginta» — перевод семидесяти) — место, на которое ссылается Г. Флоров-ский, звучит следующим образом: «Не оскудеет князь от Иуды и вождь от чресл его, донеже прийдут отложенная Ему, и Той чаяние языков» (Быт. 49, 10). Синодальный перевод этого фрагмента таков: «Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не придет Примиритель, и Ему покорность народов». Примиритель — это имя Мессии. Согласно Библии, Давид, к роду которого принадлежала Дева Мария, происходил от колена Иуды.
4. «La Russie et l'Eglise Universelle» (франц.) — работа Вл. Соловьева «Россия и Вселенская Церковь».
5. Le plus grand des écrivains catholiques (франц.) — величайший из католических писателей.
6. «L'apparition de l'Empereur orthodoxe revenu à Rome après plusieurs siècles d'absence!» (франц.) — «православного императора, возвратившегося в Рим после стольких веков отсутствия» (См.: Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. СПб., 1913. С. 323). В русском переводе статья Ф. Тютчева «La Question Romaine» называется «Папство и римский вопрос с русской точки зрения».
7. Отец Эней — царь Эней, в античной мифологии полубог, сын царя дарданов (троянцев) Анхиза и Афродиты. Во время Троянской войны пришел на помощь своему родственнику Приаму и отстаивал Трою. Легендарный прародитель Рима и римлян, жизнь и странствия которого Вергилий описал в «Энеиде». Для Вл. Соловьева фигура отца Энея была символом исторического объединения Востока и Запада в Римской империи (См., напр.: Соловьев B.C. Оправдание добра: Нравственная философия // Соч. В 2 т. М.: Мысль, 1988. Т. 1. С. 476).
8. Parentalia (лат.) — паренталии, поминальное празднество в честь покойных родственников. Скорее всего, Вл. Соловьев
имел в виду «parentela» в значении «родственная линия», «родственная связь», «родство» (лат., итал.).
9. «Vita Nuova» — «Новая жизнь» (итал.) — поэтический цикл Данте.
10. «Divinus poeta noster» (лат.) — «божественный поэт наш» (Монархия, II, 3).
11. «Tu regere imperio populos, Romane, memento // Hae tibi erunt artes» (лат.) — «Римлянин! Ты научись народами править державно // В этом искусство твое!» (Вергилий. Энеида, VI, 851; перевод С. Ошерова; под ред. Ф. Петровского). Эти слова Вергилий вкладывает в уста Анхиза — в греческой мифологии царя дарданов, внука троянского царя Ила и отца прославленного Энея. Вл. Соловьев полагал, что эти строки Вергилия увековечили призвание Рима «всю землю подвесть под законы» (Энеида, IV, 229-31) и водворить вселенский мир, когда «жезлам затворов запрутся // Грозные двери войны» (Энеида, I, 278-294). В «Оправдании добра» он дважды приводит (в разных вариантах) эту знаменитую выдержку из «Энеиды»: «Жребий свой помни, о Рим: народами править державно, // Смирным защиту давать, смиряя оружием гордых»; а также: «Ты же, о Римлянин, правь народами властью державной, // Смирным защитою будь, строптивых смиряя войною» (См.: Соловьев B.C. Оправдание добра. С. 362 и 468).
12. «lo non Enea, io поп Paulo sono» (итал.) — «Я не апостол Павел, не Эней». Перевод М. Лозинского.
13. Sub edicto Romani Imperatoris (лат.) — по повелению Римского Императора. В оригинале так: «sub edicto romane auctoritatis» — по повелению римской власти. По указу Окта-виана Августа (63 до н.э. - 14 н.э.) была проведена «перепись по всей земле», для участия в которой, по свидетельству евангелиста, Иосиф и Мария пришли из Назарета, где они жили, в город потомков Давидовых — родовой город Марии, Вифлеем. Дева Мария, сирота и единственная наследница имени и родового имущества, подлежала переписи наравне с мужчинами. В Вифлееме и родился Иисус Христос (Лк. 2, 1-6). Так одновременно были исполнены приказ о переписи и предсказание пророка Михея: «И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных; ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ
Мой Израиля» (Mux. 5, 2). Римский историк Орозий (ок. 380 -ок. 420) в своем труде «История против язычников в 7 книгах» утверждал, что Христос по своей воле был включен в списки переписи и таким образом подтвердил свое римское гражданство.
14. «Guod fuit illud prosequi» (лат.) — «это и значило соблюсти повеление». Перевод В. Зубова.
15. La validita (итал.) — законность, действительность.
16. Sponsus Christus соотносится с Sponsa Ecclesia, и Рим есть Sedes Sponsae (лат.) (Epist. YIII, alias XI, «Cardinalibus ytalicis», 11) — Невеста Христова соотносится с Невестой Церкви, а Рим есть Престол Невесты (Письмо VIII, в другом месте XI, «Итальянским кардиналам — Данте Алигьери из Флоренции», 11).
17. Duca (итал.) — вождь, проводник; Dottore (итал.) — мудрец, наставник. В «Божественной комедии» Вергилий является проводником Данте по царствам загробного мира - Аду и Чистилищу.
18. См., напр.: «.. .все христианское человечество представляет собою один многообразный и во всех своих частях солидарный организм. И так как человечество состоит из племен и народов, то эти племена и народы являются как великие органы вселенского организма, в общей жизни которого каждый орган находит свободное место и для своей особенной жизни, восполняя собою все другие органы и ими восполняемый» (Соловьев B.C. Великий спор и Христианская политика // Собр. соч. Вл. С. Соловьева. Фототипическое издание. Брюссель, 1966. Т. 4. С. 76).
19. Finis totius humane civilitatis (лат.) — цель всей человеческой гражданственности. Перевод В. Зубова.
20. Propria operatio (лат.) — особое дело.
21. Rexpacificus (лат.) — царь-миротворец.
22. Recta dilectio (лат.) — «подлинная любовь». В переводе В. Зубова «karitas» и «recta dilectio» звучат соответственно как «благоволение» и «подлинная благожелательность». В своей статье Г. Флоровский использует английский эквивалент «karitas» — «charity» (милосердие, милость, благотворительность). По всей видимости, Вл. Соловьев также трактовал «karitas» как «милосердие». В работе «Оправдание добра» именно «мотив милосердия», который находит свое высшее проявление в
христианской любви к ближнему, обозначен как нравственное основание христианской политики государства. Очевидно, не без влияния Данте в поздней философско-правовой концепции Соловьева появляется определение государства как «собира-телъно-организоеанной жалости» (См.: Соловьев В.С. Оправдание добра. С. 522). Любопытно, что именно словом «милосердие» перевел дантово «karitas» исследователь философии права Вл. Соловьева А. Валицкий (См.: Валицки Е. Владимир Соловьев: Религиозная философия и возникновение «Нового Либерализма» // Символ. 1998. № 39 (июль). С. 231).
23. «Est igitur Monarchia necessaria mundo... Ad optimam dispositionem mundi necesse est Monarchiam es se... Ad bene es se mundi Monarchiam necesse est esse» (лат.) — «Следовательно, монархия необходима миру... Для наилучшего устройства мира непременно должна существовать монархия... Для благоденствия мира необходимо должна существовать монархия». Перевод В. Зубова. (См.: Данте Алигьери. Монархия. С. 36-44).
24. San Vítale и Sant Apellinare (лат.) — Св. Виталий и Св. Аполлинарий. Скорее всего, имеются в виду Преподобный отец Виталий, монах Александрийский, и святой священномученик Аполлинарий, епископ Равеннийский.
25. Al sacrosanto segno (итал.) — священный стяг.
26. Sacerdotium (лат.) — священство; Imperium (лат.) — царство, начало светской власти.
27. Несторианство — христианская секта, основанная в Византии Несторием (патриарх Константинопольский в 428-431 гг.) и имевшая значительное влияние на Востоке (Иран, Средняя Азия, Индия, Китай). В христологических спорах Не-сторий отрицал божественное происхождение Иисуса Христа: будучи рожден человеком, Христос лишь впоследствии воспринял Слово Божие, поэтому Дева Мария — не Богородица, а «че-ловекородица». Воззрения несториан были осуждены как еретические на Эфесском соборе 431 г. В работе «Россия и Вселенская Церковь» Вл. Соловьев показывает прямую связь между взглядами несторианской ереси и идеей отделения «религии» от «политики». Поскольку даже в Иисусе Христе, как утверждает несторианство, человеческая природа сущностно отделена от Божества и соединилась с ним лишь «в порядке отношения», это
дает государству санкцию сохранять свою независимость от религии и быть лишь формально связанным с Церковью (См.: Соловьев B.C. Россия и Вселенская Церковь. С. 151-152; а также его статьи, написанные для Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, «Несторий» и «Несториане»).
28. Симонисты — так в средние века в Западной Европе называли покупающих и продающих церковные должности или духовный сан свято купцов. Это название происходит от имени Симона Волхва, который считается родоначальником гностицизма и церковных ересей. Он непосредственно основал гностическую секту симониан или елениан (См. об этом статью Вл. Соловьева «Симон волхв» в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона). Симон предлагал апостолам Петру и Иоанну деньги за то, чтобы они открыли секрет исцеления людей - низведения на них даров Святого Духа посредством возложения рук. На это Петр отвечал ему: «серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги; Нет тебе в сем части и жребия, ибо сердце твое не право перед Богом» (Деян. 8, 9-24). В двадцать девятом апостольском правиле сказано: «Аще кто, епископ, или пресвитер, или диакон деньгами сие достоинство получит: да будет извержен и он, и поставивший, и от общения совсем да отсечется, яко Симон волхв мною, Петром».
29. «Дар» «пастырю и клиру» — целиком эта фраза в переводе М. Лозинского звучит так: «О Константин, каким злосчастьем миру / Не к истине приход твой был чреват / А этот дар твой пастырю и клиру!» (См.: Данте Алигьери. Божественная комедия. С. 156). Речь идет о «Константиновом даре» — фальшивом документе, выпущенном папской канцелярией в конце VIII в. Согласно этому документу, Константин I Великий (ок. 285-337 гг.), римский император с 306 г., перенося столицу Империи в Византию, передавал папе Сильвестру I (314-335 гг.) и его приемникам, в благодарность за исцеление от проказы, в собственность владения «как на востоке, так и на западе, и в северных и южных странах, а именно в Иудеи, Греции, Азии, Фракии, Африке и Италии, а также на разных островах, с тем чтобы там все устраивалось рукою блаженнейшего отца нашего понтифика Сильвестра и преемников его». «Дар» гарантировал пап-
скому престолу более высокий статус и почести, нежели у светской власти, и первенство в иерархии христианской Церкви с подчинением ему патриарха Константинопольского. «И насколько в нашей земной императорской власти, мы постановляем благоговейно чтить наисвятейшую Римскую церковь его, и со славой величать святейший престол блаженного Петра более, нежели нашу империю и земной трон» (См.: Константинов дар // Антология мировой правовой мысли: В 5 т. М.: Мысль, 1999.
Т. 2. С. 174-175). Около 850 г. этот акт был включен в сборник Лжеисидоровых декреталий и стал основанием для политических претензий церкви и притязаний Папы на верховенство над светской властью. Подлинность этого документа была окончательно опровергнута только в начале XV в., благодаря итальянскому гуманисту Лоренцо Валла (1405 или 1407-1457 гг.), который в «Рассуждении о подложности так называемой дарственной грамоты Константина» (написано в 1440 г., издано в 1517 г.) на основе филологического анализа текста доказал факт фальсификации. Данте, как и большинство его современников, еще был уверен в подлинности акта. С его точки зрения, проступок Константина столь же тяжкий, как и грех Адама. Вл. Соловьев упоминает документы, подтверждающие царские права пап, как бесспорно подложные (См.: Великий спор и Христианская политика. С. 93).
30. «Константин не мог отчуждать права и владения империи, а церковь принимать их... Вот почему, если церковь не могла принимать, то, даже допустив, что Константин мог давать по собственному усмотрению, все же означенное действие не было возможным из-за отсутствия соответствующей предрасположенности у пассивного начала» (Монархия, III, 10). См. также: «Даже если Константин и не имел бы власти и авторитета, он не имел бы права передавать церкви на управление отчину империи, и таким образом церковь пользовалась бы этим приношением не по праву, коль скоро Бог хочет, чтобы приношения были незапятнанными, в согласии со словами книги Левит» (Монархия, III, 13). Перевод В. Зубова.
31. Марко Ломбардский — придворный из Ломбардии, который жил в XIII в. и занимался тем, что состоял на службе у разных феодалов. В «Божественной комедии» Марко пребывает
в третьем кругу Чистилища, где проходят очищение души тех, кто в земной жизни были подвержены гневу.
32. «Стремясь соединить две власти в одной (confondere in se due reggimenti)» — «... церковь, взяв обузу / Мирских забот под бременем двух дел / Упала в грязь, на срам себе и грузу...». Перевод М. Лозинского (См.: Данте Алигьери. Божественная комедия С. 295).
33. «О difesa di Dio, perche pur giaci!» (итал.) — «О божий суд, восстань на нечестивых!». Перевод М. Лозинского.
34. «Exsurge: quare obdormis, Domine» (лат.) — «Восстань, что спишь, Господи!» (Пс. 43, 24).
Перевод с английского и комментарии Елены Прибытковой
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Выдающийся русский богослов и религиозный философ о. Георгий Флоровский (1893-1979) обращался к творчеству Владимира Соловьева неоднократно. С 1920-х годов его отношение к Вл. Соловьеву было весьма критическим, и, тем не менее, интерес — не только чисто идейный, но и исследовательский — оставался сильным на протяжении практически всей жизни мыслителя. В 1912 г., еще будучи юношей, студентом Новороссийского университета, Флоровский написал небольшую заметку в дополнение к библиографии трудов Соловьева [Флоровский 1912: 237-255], составленной и опубликованной В. Эрном в «Сборнике о Вл. Соловьеве» (1911). Находясь в 1920-х годах в Праге, Флоровский приступил к написанию «критико-систематического исследования» о Соловьеве, которое он намеревался сделать своей докторской диссертацией [Флоровский 2002: 154]. В 1922-1923 гг., во время подготовки этого, к сожалению, так и не реализовавшегося проекта, он читал курс лекций «Философия Соловьева» в Русском институте в Праге, учрежденном Союзом академических групп. Целая серия историографических работ о мыслителе — начиная с заметки «Молодость
