CC BY
10УДК 94(47)
DOI: 10.24412/2070-9773-2024-3-138-148
Дата поступления (Submitted) 01.02.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 29.02.2024
Вклад Императорской Публичной библиотеки в укрепление основ государственности России
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА МИХЕЕВА
Доктор педагогических наук, профессор, главный научный сотрудник Российской национальной библиотеки.
191023, Россия, Санкт-Петербург, Садовая, д. 18,
e-mail: [email protected]
Аннотация. В статье обоснован вклад национальных библиотек как хранительниц национальной памяти и интеллектуального богатства проживающих в государстве народов в создание интеллектуальной основы государственности страны. Выделена особая миссия Императорской Публичной библиотеки (ИПБ) в укреплении основ государственности Российской империи, отличающая ее от библиотек подобного типа других государств. Особое внимание уделено определению статусной характеристики ИПБ и ее вкладу в предотвращение распространения антигосударственных и противоправительственных настроений в обществе. Проанализирована в этой связи деятельность директоров и сотрудников Библиотеки, их участие в работе цензурных органов. Раскрыта история и причины создания «спецхранов» в ИПБ и вклад сотрудников, прежде всего В. В. Стасова, в их пополнение. Выявлены законодательные и уставные ограничения выдачи читателям литературы из этих подразделений.
Ключевые слова: Императорская Публичная библиотека, Российская национальная библиотека, история библиотек, спецхран, А. Н. Оленин, Д. П. Бутурлин, М. А. Корф, И. Д. Делянов, В. В. Стасов
Contribution of the Imperial Public Library to strengthening the foundations of Russian statehood
GALINA VASILYEVNA MIKHEYEVA
Doctor of Pedagogical Sciences, Professor, Leading Researcher of Library History Department, National Library of Russia (St. Petersburg), Honored Worker of Culture of the Russian Federation 191023, Russia, Saint Petersburg, Sadovaya ul., 18.
e-mail: [email protected]
Abstract. The article substantiates the contribution of national libraries as guardians of the national memory and intellectual wealth of the peoples living in the state in the creation of the intellectual basis of the country's statehood. The special mission of the Imperial Public Library (IPB) in strengthening the foundations of statehood of the Russian Empire is highlighted, distinguishing it from libraries of this type in other states. Particular attention is paid to determining the status characteristics of the IPB and its contribution to preventing the spread of anti-state and anti-government sentiments in society. n this regard, the activities of the directors and employees of the Library and their participation in the work of censorship bodies are analyzed. The history and reasons for the creation of "special storage facilities" in the IPB and the contribution of employees, primarily V.V. Stasov, to their replenishment are revealed. Legislative and statutory restrictions on the issuance of literature to readers from these departments have been identified.
Keywords: Imperial Public Library, Russian National Library, history of libraries, special storage, A.N. Olenin, D.P. Buturlin, M.A. Korf, I.D. Delyanov, V.V Stasov
В рамках данной статьи, вслед за многими торов, которые выражаются в самоорганизации российскими исследователями, под го- общества, традициях и нормах, государственных сударственностью автор понимает каче- и общественных образованиях и институтах, со-ственное состояние государственно организо- средотачивающих способы управления, поддер-ванного общества, определяемое устойчивостью жания порядка и безопасности и воспроизводи преемственностью конкретных исторических, ства сообщества [1, с. 128; 2, с. 7; 3]. Библиотеки национальных, культурологических и иных фак- как общественные институты в любой период
их существования неизбежно включены в категорию государственности, подвержены ее влиянию и в свою очередь оказывают на нее определенное воздействие. Особая роль в этой связи принадлежит национальным библиотекам.
Укрепление основ государственности - одна из фундаментальных составляющих деятельности национальной библиотеки любого государства, имманентно присущая ей как хранительнице национальной памяти и интеллектуального богатства проживающих в этом государстве народов. В отличие от многих библиотек других государств, изначально не бывших национальными и приобретавших этот статус постепенно, данная составляющая была обоснована и заложена с момента создания Императорской Публичной библиотеки (ИПБ) императрицей Екатериной II в 1795 г. Закрепленная всей деятельностью в последующие годы, она сохраняется и совершенствуется на всех этапах развития Библиотеки.
Правление Екатерины II, часто называемое «золотым веком» Российской империи, насыщенное многими событиями и свершениями во внутренних и внешних делах, осуществлением замыслов, продолживших петровские преобразования страны, стало периодом окончательного утверждения основ государственности, которая определяла строй общественной жизни, политический порядок российского общества, существование в нем различных общественных и государственных институтов и образований. Историческое развитие нации, укрепление государственного строя страны требовали формирования интеллектуальной сокровищницы, хранительницы памяти и мудрости, накопленной всеми предшествующими поколениями, что неизбежно определяло необходимые и возможные предпосылки создания национальной библиотеки именно в этот период.
Формальным поводом учреждения ИПБ стало поступление в качестве военного трофея в 1794 г. собрания братьев Залуских, однако очевидно, что объективные условия возникновения национальной библиотеки сложились к этому периоду в результате всего предшествовавшего развития страны и утверждения основ ее государственности как результата исторической, экономической, политической и внешнеполитической деятельности Российской империи.
Екатерининская эпоха была в России тем периодом, когда упрочилось отчетливое убеждение, что «всякая культурная деятельность... являлась прямым участием в созидании государства» [4, с. 248]. В противоположность всем крупнейшим европейским библиотекам того времени, не имевшим главной целью обслуживание читателей, создававшаяся в России национальная библиотека была призвана осуществлять «общественное просвещение россиян», служить «для пользы всех и каждого», «для общего обозрения и употребления». «просвещать нацию,
которой должен управлять», - писала императрица, по мнению которой монарх должен руководствоваться в том числе и просветительской миссией в управлении государством [5, с. 647]. Однако императрица при этом, как отмечал один из главных устроителей новой библиотеки М. И. Антоновский, «искореняя с мудрою кро-тостию вредные предубеждения умов и вкравшиеся злоупотребления как в самое народное воспитание, так и в обычаи, становившиеся уже почти непреложным правилом образа мыслей и поведения» [6, л. 14], стремилась укреплять государственность страны. Таким образом раскрывалась цель впервые создававшейся подобной государственной библиотеки: просвещение, воспитание и предотвращение крамолы, наполнявшей в то время Европу.
Масштабы заявленной темы не позволяют в рамках одной статьи раскрыть вклад ИПБ во все указанные направления. В настоящей статье рассматривается прежде всего определение статусной характеристики Библиотеки и ее вклад в предотвращение распространения антигосударственных и противоправительственных настроений в обществе. Кроме того, существует обширная литература, посвященная роли Библиотеки в просвещении и воспитании разных поколений ее читателей, подробно вкладу ИПБ в просвещение посвящена и одна из недавних статей автора данной работы [7].
Национальная библиотека, по мысли ее основательницы, должна была стать «храмом просвещения», подлинной основой развития образованного слоя российского дворянства и интеллектуальной элиты, одной из задач которой являлось формирование и упрочение основ государственности в Российской империи. Учрежденная для собирания, хранения и передачи из поколения в поколение отечественных и лучших иностранных печатных и письменных источников, Библиотека служила фундаментом сохранения исторической памяти народа, «живым источником в деле умственного образования» [8, с. 4], укрепляла национальное самосознание. Открытие национальной библиотеки воспринималось обществом как результат военных и политических побед Российской империи. Недаром впоследствии В. Г. Белинский, характеризуя период 1812-1815 гг., «время славы и восторга» [9, с. 70], назвал эти годы, на которые пришлось и открытие ИПБ для читателей (1814 г.), «великой эпохой» и «преуспеянием в гражданственности и образовании» [10, с. 376].
Совершенствуясь и развиваясь, просветительская функция как одна из основ интеллектуального фундамента сохранения государственности была присуща ИПБ на протяжении всего ее исторического пути. Библиотека поистине была «участником и показателем просвещения в России» [цит. по: 11, с. 18]. Не потеряла она этого своего значения и в дальнейшем.
Идеологической основой формирования национальной библиотеки были патриотические устремления ее создателей. Миссия национального книгохранилища, актуальная и по сегодняшний день, мыслилась ими как наиболее полное собирание и сохранение для будущих поколений отечественных произведений печати и рукописей. Подобных патриотических взглядов придерживались М. И. Антоновский, В. Г. Анаста-севич, И. А. Крылов, В. С. Сопиков, А. Н. Оленин, А. И. Красовский и другие сотрудники-устроители Библиотеки [12, с. 64-67]. Так, М. И. Антоновский писал по этому поводу: «„честь России того требует, дабы в открытой публичному употреблению в России библиотеке были и лучшие изданные уже ... на российском языке книги» [цит. по: 13, с. 85]. С этой целью законодательно закреплялись права Библиотеки на получение всех выходивших в Российской империи печатных произведений [14, с. 9].
Призванная олицетворять собой духовную мощь Российской империи, национальная библиотека всей своей деятельностью должна была содействовать реализации задач, которые стояли перед ней как государственным формированием. Уже в 1796. г. в докладе статс-секретаря Ее Императорского Величества В. С. Попова определен статус создававшейся библиотеки, который характеризовал ее как «государственную публичную (выделено мной. - Г. М.) библиотеку» [15, с. 218]. Государственный статус Библиотеки утверждался в сознании современников постепенно, именно поэтому то возникали идеи разделения поступивших из Варшавы фондов по разным научным учреждениям столицы, то принималось решение объединения собрания с уже существовавшими дворцовыми библиотеками [16, с. 13; 13, с. 132-134]. Государственный деятель, меценат, директор Императорских библиотек А. С. Строганов, отчетливо осознававший государственное значение национальной библиотеки, навсегда будет памятен потомкам в том числе и потому, что благодаря его настойчивым стараниям Библиотека «сохранила свое бытие» [11, с. 27, 50]. Он настоял на том, что создающаяся библиотека - учреждение государственное, «и только в этом смысле, а не в каком ином, она является императорской» [11, с. 27].
Это отмечалось в ее уставных документах. В первом руководстве по организации национальной библиотеки «Мнение, каким образом можно бы изготовить Варшавскую, или так называемую Залуских, библиотеку к будущему 1797 году, Сентября к 22-му числу так, чтобы она могла быть выставлена зрению и употреблению общему в устроенном и ученом порядке таком, что и приятна будет зрению, и весьма удобна к употреблению», составленном М. И. Антоновским, указано, что это «собрание вечных памятников ума человеческого, неиссякаемый источник просвещения народов и верное орудие славы их (выделено
мной. - Г. М.)» [17, л. 2].
Учреждение государственное, Библиотека в то же время принадлежала обществу, которое откликалось на все перемены в ее деятельности и стремилось влиять на них. Недаром, как заметил провидчески А. Ф. Бычков, деятельность Публичной библиотеки протекала под зорким контролем общества [18, с. 324]. Взгляды различных общественных слоев и групп на роль Библиотеки в поддержании государственности были, порой, диаметрально противоположными. Реформаторам виделась значимая роль Библиотеки в продвижении либеральных идей, потрясавших заложенные в государстве каноны. Консерваторы, напротив, стремились сохранить стабилизирующее влияние Библиотеки и печатного слова вообще на упрочение существовавших государственных основ.
На протяжении всей деятельности ИПБ время от времени разгорались споры о ее общественном предназначении и демократизации обслуживания ею читателей. «Служить на пользу общую» - этого взгляда придерживались В. И. Соболь-щиков, А. Ф. Бычков, К. А. Коссович, А. А. Стой-кович, В. В. Стасов. Им возражали Э. Г. Муральт, Р. И. Минцлов, Ф. А. Вальтер, М. Ф. Поссельт, видевшие главную задачу национальной библиотеки лишь в создании архива человеческих знаний и недооценивавшие просветительское значение подобного рода библиотек [19, с. 78]. В. В. Стасов называл последних «патентованными немцами-педантами» [20, с. 112].
Однако какие бы ни происходили общественные перемены, как бы ни изменялась власть в Российском государстве, во главе Библиотеки а priori должны были стоять руководители, выполнявшие требования, предъявляемые к ней как к государственному формированию, существующему на государственные средства, и соответствовавшие решению государственных задач своего времени.
В составленном М. И. Антоновским еще при создании Библиотеки первом регламентирующим ее внутреннюю деятельность документе -«Начертании Российско-императорской открытой библиотеки» - был предусмотрен особый раздел «О людях, предположенных как для устроения сей Российско-императорской Публичной библиотеки, так и для всегдашней бытности при оной, ради пользы, соответствующей той цели, для которой высокомонаршая матерняя Великой Екатерины воля назначила сию Библиотеку, си-речь для общественного просвещения россиян» [21]. Патриотические настроения Антоновского нашли отчетливое выражение в сформулированных требованиях, предъявляемых к главному директору Библиотеки, который «...должен непременно быть природный россиянин, усерднейший ревнитель о славе и пользе своего отечества...» [21, л. 15] (выделено мной. - Г. М.).
В первом библиотечном законе страны 1810 г.
- «Положении о управлении Императорскою Публичною библиотекою» - указывалось, что руководитель Библиотеки «определяется по особенному высочайшему назначению» [14, с. 6], т. е. утверждается императором и, как правило, хорошо известен монарху по своей предыдущей деятельности. Подобные требования соблюдались при назначении всех директоров ИПБ.
Так, граф А. С. Строганов, знаменитый меценат, страстный поклонник наук и искусств, был «одним из лучших сподвижников» императрицы Екатерины II «на поприще мысли и вкуса», а император Александр I «делил с ним (А. С. Строгановым. - Г. М.) высокие свои планы, когда предпринимал преобразование администрации» [22, с. 502].
«Слугой престола и Отечества» справедливо назван В. М. Файбисовичем А. Н. Оленин [23, с. 53-152]. Первый директор ИПБ при том, что он вошел в историю как исследователь русского летописания, первый археолог, знаток многих новых и древних языков, небесталанный рисовальщик, меценат, был опытным и искушенным царедворцем, сумевшим заслужить благоволение четырех императоров: от Екатерины II до Николая I. Удостоившийся должности статс-секретаря и возглавлявший Государственную канцелярию, входивший в состав Государственного совета, поддерживавший идеи крепостного права и безраздельной власти монарха [24], противоречивший духу либеральных преобразований, характеризовавших «дней Александровых прекрасное начало» [25, с. 197], воспринимавший восстание декабристов как злодейство [23, с. 114-115], А. Н. Оленин относился к своей должности директора ИПБ как к служению в целях укрепления основ государственности страны. В руководстве государственным учреждением, как не без оснований утверждают историки Библиотеки, «Оленин - государственный муж» часто брал «верх над Олениным - покровителем поэтов, художников, музыкантов» [11, с. 67].
Имевший богатый опыт военного командования, известный в обществе своими военно-историческими трудами, по поручению императора Александра I подключенный к написанию исторического труда о времени Наполеоновских войн [26, с. 80-81], Д. П. Бутурлин как нельзя более соответствовал посту руководителя государственного учреждения, призванного быть идеологическим оплотом государственности. Резкое неприятие Бутурлиным декабристского восстания, ярко выраженные проправительственные настроения по отношению к бунтовщикам [27], полная поддержка нового монарха стали поводом в том числе и к назначению его на пост директора Библиотеки после А. Н. Оленина. Император Николай I, довольный Бутурлиным как директором ИПБ, очень сетовал по поводу его безвременной кончины: «Я считаю его смерть,
- говорил он сменившему Бутурлина на посту
директора Библиотеки М. А. Корфу, - истинною потерею и сердечно о нем горюю» [28, с. 274].
М. А. Корф был не только давно лично известен императору Николаю I: управляющий делами Комитета министров, статс-секретарь, член Государственного совета, блистательный составитель важнейших государственных актов, в частности манифеста 14 марта 1848 г. по поводу «смут, грозящих ниспровержением законных властей», он был приверженцем самодержавия, превыше всего ставил его нерушимость [20, с. 99]. Опытный администратор, Корф всей своей деятельностью на посту директора Императорской Публичной библиотеки сумел пробудить небывалый до того времени интерес современников к Библиотеке, которая, как он отмечал, стала «необходимым звеном... в деле общественного образования... С жизнью ее. неразрывно связана жизнь науки в России» [29, л. 89 об.]. При этом, осознавая неоценимый вклад, который вносит ИПБ в поддержание основ государственности страны, директор постоянно не забывал подчеркивать, что вся ее деятельность должна укреплять «спасительные, основные начала русского быта» путем распространения, «согласно с видами правительства», просвещения и отвлекать внимание «от идей иноземных, столь не соответственных потребностям России» [30, с. 78]. В бытность директором Императорской Публичной библиотеки Корфом была издана книга «Восшествие на престол императора Николая I» (СПб., 1857), в которой декабристы были представлены как «безрассудные возмутители» и легкомысленные трусы. Активно участвовал в подготовке этого труда и будущий директор ИПБ А. Ф. Бычков [31, с. 60-61]. Книга заслужила положительный отзыв Н. А. Добролюбова, подчеркнувшего, что «изложение книги исполнено всяких достоинств и обличает в авторе глубокий исторический талант» [32, с. 132]. Известна история с полным негодования письмом А. И. Герцена к императору Александру II, обвинившего Корфа в «жалком, ложном, рабском воззрении на события» [33, с. 37], и ответ императора Корфу на это письмо: «На бранные слова Герцена советую Вам плевать, он большего не заслуживает» [33, с. 504].
Своими трудами о царственных особах заслужили признание и последующие директора ИПБ. Так, недолго в 1899-1902 гг. был ее директором военный инженер, генерал-лейтенант, историк, чл.-кор. Академии наук Н. К. Шильдер, который приобрел широкую известность как автор монументальной истории императора Александра I «Император Александр Первый, его жизнь и царствование» (1897-1898. 4 т.). Планировал он и капитальные исследования, посвященные двум другим императорам: Николаю I, началом которого стала работа Шильдера «Император Николай Первый, его жизнь и царствование», опубликованная посмертно в 1903 г., и Павлу I -«Император Павел Первый: историко-биографи-
ческий очерк» (1901).
Последний директор ИПБ, возглавлявший ее по 1918 г., Д. Ф. Кобеко, был автором выпущенного в 1882 г. и вызвавшего внимание и интерес научной общественности исторического труда «Цесаревич Павел Петрович (1754-1796)». Труды Н. К. Шильдера и Д. Ф. Кобеко сохранили свое историографическое значение до наших дней, о чем свидетельствуют их многократные переиздания в конце XX - начале XXI в.
Деятельность государственного учреждения, каковым являлась ИПБ, с самого начала была теснейшим образом сопряжена с цензурой и цензурным ведомством. Эта связь проявлялась в двух ипостасях: руководители Библиотеки в том или ином качестве входили в состав цензурных ведомств и принимали непосредственное участие в разработке законодательных актов о печати; в самой Библиотеке создавались специальные отделы, где хранилась литература, доступ к которой был ограничен.
Как точно подмечено историками Библиотеки, «начиная со времен Оленина Библиотека находилась в особых, доверительных отношениях с цензурным ведомством» [11, с. 208]. Директора Библиотеки состояли членами руководящих органов цензуры. Так, в связи с учреждением Главного управления цензуры А. Н. Оленин 6 сентября 1828 г. был назначен его членом, как президент Имп. Академии художеств входил в состав его Совета и оставался в этом управлении до конца своих дней [34, с. 44]. С того же года в качестве президента Имп. Академии наук также вошел в состав членов Главного управления цензуры многолетний помощник директора Библиотеки, автор будущей знаменитой триады «православие-самодержавие-народность» С. С. Уваров [35, с. 355].
Наиболее активная поддержка государственных основ со стороны руководителей ИПБ приходилась в ответ на революционные события, происходившие в Западной Европе в 1848 г., что в первую очередь было связано с ужесточением цензуры. По распоряжению императора Николая I был создан особый «Высочайше учрежденный комитет для высшего надзора в равственном и политическом отношениях за духом и направлением всех произведений нашего книгопечатания», получивший впоследствии название «Комитет 2 апреля 1848 года». Он вошел в историю, прежде всего, как «Бутурлинский комитет», поскольку председателем этого комитета был назначен директор ИПБ Д. П. Бутурлин [36]. С созданием «Комитета 2 апреля 1848 года» принципиально меняются задачи Библиотеки и характер участия ее директора в деятельности цензурных органов: теперь Библиотека должна была обеспечить членам Комитета полноту и негласность контроля за выходящей литературой и работой цензоров. Для Публичной библиотеки в таких связях с Комитетом были определен-
ные преимущества. Давно замечено: чем теснее связь учреждения, получающего обязательный экземпляр, с органами цензуры, тем полнее фонды этого учреждения. Именно в связи с этим были приняты чрезвычайные меры для того, чтобы ни одно из вышедших в свет изданий не миновало фонды Библиотеки. К работе Комитета и ведению его делопроизводства привлекались сотрудники Библиотеки, в частности А. Ф. Бычков [37, с. 239].
Однако названный «Бутурлинским», этот комитет в значительной степени был инициирован М. А. Корфом, который в 1848 г. безотлагательно требовал ввести более жесткие цензурные меры. «На что лавочнику или лакею знать, что в Париже трон выброшен в окно и всенародно сожжен, а если совершенно уже неизбежно передавать подобные факты в общее сведение, то не должно ли, по крайней мере, представлять их читателям в ярких красках того омерзения, какого они заслуживают?» - возмущался М. А. Корф [38, с. 221]. Все семь лет и восемь месяцев функционирования «Бутурлинского комитета» Корф был единственным, кто оставался в его составе, а в последний год являлся его председателем и, по свидетельству известного цензора А. В. Никитен-ко, «заседал в комитете с чувством хорошо исполняемого долга» [39, с. 396].
Состоял членом Главного управления цензуры и И. Д. Делянов [35, с. 161], который также был привлечен еще в 1857 г. к разработке нового цензурного устава [40, с. 11]. Участвовали в подготовке законодательных актов и совершенствовании цензурных установлении о печати и другие руководители Библиотеки: А. Н. Оленин, С. С. Уваров, М. А. Корф, Д. Ф. Кобеко.
В разные годы трудились в цензурном ведомстве или имели к нему непосредственное отношение и сотрудники ИПБ, зачастую одновременно с их службой в Библиотеке. В их числе - известный книговед и библиограф, почетный библиотекарь ИПБ В. Г. Анастасевич [35, с. 83], историк литературы и переводчик, заведующий Отделением полиграфии И. М. Болдаков [35, с. 104], заведующий читальным залом Библиотеки В. В. Юз [35, с. 397] и др.
Назначенный цензором Санкт-Петербургского цензурного комитета в 1821 г. А. И. Красовский одновременно продолжал служить следующие двенадцать лет в ИПБ, а с марта 1833 г. до конца жизни в 1857 г. он возглавлял Комитет цензуры иностранной [41].
В 1826 г. столоначальником в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий, который ведал духовной цензурой для иноверцев, стал писатель, музыковед, философ, будущий помощник директоров Д. П. Бутурлина и М. А. Кор-фа, князь В. Ф. Одоевский, принимавший участие в составлении цензурного устава 1828 г. и трудившийся после его принятия по 1838 г. библиотекарем Комитета цензуры иностранной [35, с. 274].
В 1885-1887 гг. цензуровал периодические
издания на английском и французском языках известный философ и литературный критик Н. Н. Страхов [35, с. 396]. В течение семи лет (в 1889-1897 гг.) занимался цензурованием сочинений на армянском языке будущий директор Библиотеки Н. Я. Марр [35, с. 243]. Известный востоковед, профессор Санкт-Петербургского университета, заведующий Отделением книг на восточных языках ИПБ В. Д. Смирнов с 1890 по 1917 г. был цензором книг на восточных языках [35, с. 330]. В 1908-1917 гг. в Главном управлении по делам печати выполнял цензурование драматических сочинений ранее служивший в ИПБ историк театра Н. В. фон дер Остен-Дризен [35, с. 278].
В целях поддержания стабильности существующего строя как фундамента государственности в Российской империи вводились ограничения не только на выпуск антиправительственных изданий и ввоз признанных вредоносными иностранных трудов, но и на правила сохранения и использования подобной литературы в национальной библиотеке.
Непреложная необходимость создания собраний, а затем и особых подразделений, в которых накапливалась литература ограниченного использования («спецхранов») в целях предотвращения распространения противоправительственных или экстремистских взглядов, а также «касательно деятельности тайных обществ» («крамолы»), возникла в ИПБ с первых дней открытия ее для читателей.
Весьма важным для понимания общего отношения всех директоров ИПБ к организации подобных собраний представляется то, что, ограничивая их выдачу читателям, руководители Библиотеки считали необходимым собирать запрещенные цензурой книги в целях создания полного репертуара печати и возможности использования такого рода изданий для научной работы, ибо, как отмечено еще А. Н. Олениным, такие книги «служат материалом к составлению истории ума человеческого и письмен, в которой представляется не только польза, но и сами злоупотребления» [42, л. 4]. По этому поводу он также писал: «... в Императорской Публичной библиотеке предназначено иметь особое отделение для таких сочинений, которые по каким-либо временным уважениям не должны быть сообщаемы публике. Находящиеся в сем отделении книги, если они по содержанию своему очень важны, не только никому не сообщаются для чтения, но еще для большей осторожности хранятся за печатию начальства Библиотеки, доколе не минуют те уважения, по которым сообщение сих сочинений публике признавалось неудобным, - ибо такие сочинения с переменою обстоятельств перестают быть опасными, а становятся просто редкими и по тому самому любопытными, иногда же бывают и весьма полезными» [16, с. 91].
Подобное отношение к сохранению и пополнению в Библиотеке «спецхранов» характерно
было и для руководителей всего последующего периода ее существования и даже выражалось в стремлении содействовать комплектованию фондов национального книгохранилища запрещенной литературой невзирая на ее противоправительственное содержание. Так, в 1867 г. по инициативе И. Д. Делянова было издано особое распоряжение об обязательной доставке в Библиотеку по одному экземпляру всех тех сочинений, которые судом и цензурой приговаривались к уничтожению [43, с. 144]. Поступали также экземпляры отдельных статей, исключенных цензорами из различных журналов. С марта 1874 г. тот же Делянов добился разрешения получать произведения печати из-за границы без цензуры. Библиотека регулярно через своих иностранных комиссионеров скупала эмигрантскую литературу, которая шла в Секретное отделение, существовавшее в первую очередь для нужд «высших правительственных учреждений и лиц» [44, с. 186-187]. В это отделение поступали также издания на русском языке, задержанные при таможенных досмотрах, отобранные при арестах революционеров. В свою очередь Библиотека подтверждала, что подобные издания не будут выдаваться для чтения [45, л. 1-2].
Ограничительные меры использования «крамольной» литературы охарактеризованы уже в Отчете Библиотеки за 1814 г., в котором отмечено, что по распоряжению А. Н. Оленина «неукоснительно приняты были меры к удалению. книг и всех вообще изданий, могущих более разгорячать воображение, чем питать ум и сердце» [46, с. 15], и выдаваться они могли только по специальному разрешению директора, который утверждал: «Необходимая, для общей пользы и спокойствия, строгость цензуры не позволяет выдачу книг без разбора, по требованиям посетителей» [47, л. 5].
В октябре 1835 г. по распоряжению Оленина была проведена генеральная проверка «благонадежности» фондов Библиотеки, их состав был сверен с цензурными списками, поступавшими из Цензурного комитета, и запрещенные издания были переданы в Секретное отделение [48, с. 24]. По обращению А. Н Оленина в Главное управление цензуры с 1835 г. это ведомство стало и впредь регулярно присылать списки запрещенной литературы в Библиотеку [47, л. 1-3].
Подобные меры предпринимались неоднократно и при следующих директорах, при этом в Библиотеке вводились особые условия обслуживания читателей по идеологическим и политическим мотивам. Так, Д. П. Бутурлин в первый же год директорства подверг ревизии списки иностранных периодических изданий с точки зрения их политической благонадежности и оставил среди них большей частью лишь литературные и официальные газеты и журналы [49, л. 17-18]. По распоряжению Бутурлина текущие газеты и журналы выдавались в чтение лишь по истече-
нии года и только в переплетенном виде, выдача беллетристики была вообще запрещена. Ограничен был доступ в читальный зал учащихся средних учебных заведений [50, с. 60-61]. Революционные события 1848 г. привели к тому, что в начале 1849 г. директор распорядился, чтобы в случае нахождения среди русских книг сочинений, в заглавия которых входят слова «софисты» и «якобинцы», в чтение их не выдавали [51, с. 27]. М. А. Корф требовал от библиотекарей при выдаче книг из отделения «Россика» [52], которые по содержанию или заглавию покажутся им сомнительными, испрашивать «его особое разрешение» [19, с. 70], по специальному разрешению директора выдавалась и беллетристика.
В Высочайше утвержденных в 1851 г. «Правилах для посетителей Императорской Публичной библиотеки», в разработке которых самое активное участие принимал А. Ф. Бычков [53, с. 117], вводились следующие ограничения: «Так как Императорская Публичная библиотека получает все вообще книги без освидетельствования цензуры, но при обращении их в чтение должна следовать общим цензурным правилам, то она не выдает никаких сочинений запрещенных, принимая в сем отношении к руководству алфавиты (списки. - Г. М.) и ведомости Комитета цензуры иностранной и особые, сверх того наставления ее директора» [11, с. 249].
В принятых в 1870 г. Министерством народного просвещения «Правилах для занятий в Императорской Публичной библиотеке и для ее обозрения» официально утверждались ограничения формального и цензурного порядка при обслуживании читателей: не выдавались для чтения «сочинения, запрещенные цензурою» и «издания, подлежащие тайне» [54, с. 9-10], кроме того, воспоминания о декабристском восстании 1825 г. заставляли власти запрещать посещение ИПБ слушателям военных училищ [55].
Введение ограничительных мер в обслуживании читателей возрастало со временем и стало важным еще и потому, что фондами Библиотеки активно пользовались деятели нарождавшегося народнического и революционного движения [56, с. 145-146; 57, с. 118]. Более того, участники революционных организаций (народовольцы, а затем и марксисты) считали своим долгом пополнять фонды Библиотеки «тиснениями вольного русского печатного станка», попадавшими в Секретное отделение. Однако не всегда нелегальная литература оставалась в фондах Библиотеки. По воспоминаниям народовольца Н. В. Буха, в «дверной ящик» у входа в Библиотеку, куда поступала для нее вся корреспонденция, опускались также и запрещенные издания «Народной воли». Он писал: «Мы знали, что во главе Библиотеки стояли Бычков, Соколовский - люди науки. Мы верили в их порядочность... Не знаю уж, как это вышло, но наши надежды не оправдались. Издания „Н[ародной] В[оли]" поступали
к жандармам или градоначальнику, и за этим дверным ящиком был установлен надзор» [58, с. 76], который закончился арестом одного из народовольцев. Тем не менее большинство нелегальных изданий надежно сохранялось в фондах и составило в конечном итоге уникальную коллекцию «вольной русской печати», содержание которой было введено в научный оборот в 1920 г. [59].
Секретное отделение, меняя заглавие и наполнение фондов, просуществовало весь дореволюционный период деятельности Библиотеки, трансформировавшись в послеоктябрьский период в получивший широкую известность «спецхран» и, сохранив ту же цель охраны государства от распространения противоправительственных или экстремистских взглядов, полностью поменяло состав своих фондов.
Именно в целях наиболее полного собрания отечественной печати помогал в пополнении фондов подобной литературой и В. В. Стасов, который при этом был убежденным монархистом и приверженцем существовавшего государственного строя. Приобретенное Библиотекой при деятельном участии Стасова собрание изданий, относящихся к Парижской коммуне [60, с. 17], отнюдь не свидетельствовало о его симпатии к коммунарам, а диктовалось стремлением пополнить фонды уникальными свидетельствами того времени. «Могучим подъемом духа», временем «русского просыпавшегося и растущего общества» называл он годы царствования императора Александра I [61, с. 196, 201-202]. Включенный М. А. Корфом в 1856 г. в комиссию по сбору материалов о жизни и царствовании Николая I [62, с. 41-42], Стасов мог достаточно объективно исследовать деятельность императора и посвятил воссозданию истории цензуры в период николаевского правления одну из самых известных своих работ [63]. Особенно высоко оценивал В. В. Стасов императора Александра III, направлявшего свои стремления на утверждение в Российском государстве «истинно-русских начал», находил в нем «личное благородство» [64, с. 3].
Бытовавшее долгое время в литературе советского периода представление о Стасове чуть ли не как о выразителе симпатий и устремлений революционно мыслящей интеллигенции, «движении новых демократических тенденций» [65, с. 223], который «смог по достоинству оценить... зрелость мысли и правильность тактики борьбы первых русских социал-демократов» [19, с. 97], вызывает справедливые сомнения современных исследователей, которые предлагают рассматривать пропагандируемый Стасовым во многих областях художественной и интеллектуальной жизни «русский стиль», скорее, в контексте «целенаправленного конструирования имперской нации, которое осуществлялось российским самодержавием на протяжении всего XIX столетия» [66, с. 1282]. Справедливым представляется вывод и о том, что В. В. Стасов «не был ни разно-
чинцем по сословному статусу, ни оппозиционером по убеждениям, а его проповедь „русскости" в искусстве звучала в 1870-1890-х гг.. в унисон с официальной риторикой» [66, с. 1289] и вносила неоспоримый вклад в укрепление основ государственности страны, в том числе и всей его деятельностью в ИПБ.
Изменения в социальной структуре российского общества во второй половине XIX в., постепенная ликвидация сословных различий, увеличение численности государственного аппарата и офицерского корпуса, радикальные изменения в системе гимназического и высшего образования и обеспечение доступа к получению его представителям более широких слоев выходцев из состава разночинцев и духовенства, рост населения городов и социальной активности значительной части населения, выражавшийся в том числе в создании научных и общественных организаций, вносили свои коррективы в содержание понятия государственности в этот период. Благодаря распространению образования сформировался культурный слой с разными, порой противоположными социально-политическими настроениями. И, как отмечали специалисты, «если в более ранние эпохи практически весь образованный слой или абсолютное его большинство было так или иначе связано с государственными структурами или даже сосредоточено непосредственно в аппарате управления и вооруженных силах, то теперь при взрывном его расширении . большая часть этого слоя оказывалась неизбежно вне государственной сферы и становилась питательной средой для антиправительственной пропаганды революционных партий» [67]. Реагировала на эти изменения и ИПБ.
Проникновение либеральных идей в разные составляющие общественной жизни коснулось деятельности ИПБ, прежде всего в расширении ее доступности для читателей. «Императорская Публичная библиотека по либеральности, какою пользуются ее посетители, превосходит все знаменитые европейские книгохранилища. Вход в нее и занятия предоставляются каждому», - отмечалось в «Петербургском листке» [68].
Подобные тенденции вызывали обоснованные опасения в государственных структурах. Б. Н. Чичерин, публицист, историк, один из основоположников конституционного права в России, писал обер-прокурору Святейшего Синода К. П. Победоносцеву: «В России периодическая печать в огромном большинстве своих представителей являлась элементом разлагающим: она принесла русскому обществу не свет, а тьму. Она породила Чернышевских, Добролюбовых, Писаревых и многочисленных их последователей, которым имя ныне легион» [69, с. 107].
Рост в стране революционных противоправительственных настроений, в том числе и террористической направленности, не мог не волновать властные структуры, которые стремились
противодействовать этим веяниям всеми доступными средствами. В этой связи деятельность Библиотеки не проходила без пристального внимания органов охраны общественного порядка, которые обращали внимание на то, что в проводимых для читателей отдельными сотрудниками Библиотеки экскурсиях («обозрениях») «при объяснениях, касающихся России. проглядывало какое-то особенное либеральное направление, переходящее пределы, предписанные начальством». Вызывали опасение «выводы о запрещенных изданиях, в которых они (проводящие экскурсии. - Г. М.) позволяют себе говорить много лишнего; все это действует на умы иногородних и по существу своему носит характер либерализма, вовсе не отвечает назначению Библиотеки, явно потворствуя нигилизму» [цит. по: 11, с. 435].
Не оставались без внимания полиции и читатели Публичной библиотеки. В конце 1870-х
- начале 1880-х гг., в эпоху контрреформ, в Библиотеке за читателями был установлен, фактически, политический надзор, поскольку многие «политически неблагонадежные лица» были ее читателями. В 1881 г. цензор и одновременно заведующий читальным залом Библиотеки В. В. Юз докладывал И. Д. Делянову: «Сколько известно, почти все лица, судившиеся в С.-Петербурге за политические преступления, посещали Публичную библиотеку и были представителями тех именно групп населения, которые составляли большинство ее читателей» [цит. по: 19, с. 81].
По Правилам пользования Библиотекой с 1907 г. вводилось требование предъявления паспорта при записи в Библиотеку, что было вызвано мерами сохранности фондов, однако воспринималось как полицейская мера слежки за инакомыслящими, вводился и возрастной ценз: посещать Библиотеку можно было с 18 лет [70, с. 1-2]. Либерально настроенная общественность встречала эти ограничительные меры резкой критикой [71].
Распространение демократических начал во всех сферах духовной и государственной жизни России не могло не коснуться ИПБ. Демократизация Библиотеки прежде всего выразилась в лавинообразном росте читателей разных сословий: число читателей составило к 1913 г. почти 28 тыс. человек [11, с. 431]. Изменился и их состав
- свыше 50 % читателей Библиотеки составляли студенты [11, с. 521].
Изменения коснулись и общественного влияния этого государственного учреждения на жизнь страны. При том, что сохранялась в целом общая стабилизирующая роль ИПБ в сохранении государственных основ России, на рубеже Х!Х-ХХ в. произошли изменения в общественных настроениях служащих Библиотеки. В числе сотрудников стало все больше лиц, которые оказались включенными в политическую и общественную жизнь, принимали участие в творче-
ских и религиозно-философских организациях, политических образованиях, митингах.
Яркое представление о разномыслии, которое существовало в этот период у ведущих сотрудников Библиотеки, дают дневниковые записи 1906 г. министра народного просвещения И. И. Толстого: «Был в Публичной библиотеке, где виделся со Стасовым, Лихачевым, Кобеко. Три человека, постоянно пребывающие под одной кровлей, но какое поразительное различие во взглядах! Стасов возмущается религиозностью Льва Толстого, говорит, что он ничего не понимает в „освободительном движении" <...> Кобеко критиковал всю политику правительства <...> Лихачев, напротив, возмущался „тряпичностью" правительства, которое не умеет заставить себя слушать и не гонит со службы чиновников, принадлежащих к революционным партиям.» [72, с. 3-4].
Все больше разнился подход многочисленных представителей служащих, в том числе и технического персонала, в оценке назначения Публичной библиотеки, что не могло не вносить известный дестабилизирующий фактор в реализацию задач национальной библиотеки. Особенно заметной была поляризация мнений в периоды революционных потрясений 1905-1907 гг. и февраля 1917 г., которая выплеснулась на страницы газет и отразилась во многих воспоминаниях современников, позволяя в полной мере ощутить колебания барометра общественных настроений. В этих условиях для предотвраще-Литература и источники
ния негативных последствий Библиотека на некоторое время прекращала свою деятельность и закрывала двери для читателей.
Несмотря на все потрясения, на протяжении всего XIX и начала ХХ в. Библиотека, чувствуя причастность ко всему происходившему в стране, осознавала свою ответственность за сохранение национальной книжной сокровищницы, уникальных собраний отечественной печати и письменности.
Потеряв в своем названии в феврале 1917 г. «Императорская», Публичная библиотека стала называться «Российская Публичная библиотека» [73, с. 100], что еще более подчеркивало ее именно государственный статус и соответствовало настроению перемен, царившему в Библиотеке.
Именно это осознание помогло сберечь национальную библиотеку, ставшую одним из гарантов дальнейшего развития науки и просвещения. «Наша великая, государственная и вместе народная Библиотека», как характеризовал ИПБ В. В. Стасов [цит. по: 11, с.20], вошла в историю XIX - начала XX столетий не только как одна из мощных созидательных сил, внесших неоценимый вклад в развитие просвещения, образования, науки и культуры. Есть не меньше оснований утверждать, что вся ее деятельность была направлена на укрепление государственности страны, служила важным стабилизирующим основанием сохранения государственных основ Российской империи.
1. Шабуров А. С. Государство и государственность: вопросы соотношения // Известия Байкальского государственного университета. 2012. № 3 (83). С. 126-130.
2. Сулейманов Б. Б. Государственность: проблемы осмысления категории // Российское право онлайн. 2020. № 1. С. 5-9.
3. Миронов Д. Н. Государственность: понятие и признаки // Актуальные вопросы юриспруденции : сб. науч. тр. по итогам Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 2015. URL: https://izron.ru/articles/aktualnye-voprosy-yurisprudentsii-sbornik-nauchnykh-trudov-po-itogam-mezhdunarodnoy-nauchno-praktich/sektsiya-1-teoriya-i-istoriya-prava-i-gosudarstva-istoriya-ucheniy-o-prave-i-gosudarstve-spetsialnos/gosudarstvennost-ponyatie-i-priznaki/ (дата обращения: 31.01.2024).
4. Ходасевич В. Ф. Державин. Москва: Книга, 1988. 384 с.
5. Записки императрицы Екатерины Второй. Санкт-Петербург : издание А. С. Суворина, 1907. VIII, 743 с.
6. Отдел архивных документов Российской национальной библиотеки (ОАД рНб). Ф. 1. Оп. 1. 1797. Ед. хр. 1. 83 л.
7. Михеева Г. В. Исторические основы просветительской деятельности Российской национальной библиотеки // Вестник Санкт-Петербургского государственного института культуры. 2023. № 1 (54). С. 164-171.
8. Отчет Императорской Публичной библиотеки за 1856 год. Санкт-Петербург, 1857. 136 с.
9. Пушкин А. С. Метель // Пушкин А. С. Собрание сочинений : в 10 т. Москва, 1960. Т. 5. С. 63-75.
10. Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья восьмая. «Евгений Онегин» // Собрание сочинений: в 9 т. Москва, 1981. Т. 6. С. 362-399.
11. Грин Ц. И., Третьяк А. М. Публичная библиотека глазами современников (1795-1917): хрестоматия. Санкт-Петербург, 1998. 694 с.
12. Ванеев А. Н. Развитие библиотековедческой мысли в России (XI — начало XX века). Санкт-Петербург, 2018. 354 с.
13. Михеева Г. В. Михаил Иванович Антоновский. Санкт-Петербург, 2021. 233 с.
14. Акты, относящиеся до нового образования Императорской библиотеки. Санкт-Петербург, 1812. 48 с.
15. Попов В. С. Из бумаг В. С. Попова // Русский архив. 1865. № 2. Стб. 213-246.
16. Императорская Публичная библиотека за сто лет, 1814-1914. Санкт-Петербург, 1914. 481, XXVI с.
17. ОР РНБ. F. XVIII. Ед. хр. 32. 14 л.
18. Бычков А. Ф. Граф Модест Андреевич Корф // Древняя и новая Россия. 1876. Т. 1, № 4. С. 324-341.
19. История Государственной ордена Трудового Красного Знамени Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. Ленинград: Лениздат, 1963. 436 с.
20. Голубева О. Д., Михеева Г. В. 1849-1861. Модест Андреевич Корф // История Библиотеки в биографиях ее директоров, 1795-2005. Санкт-Петербург, 2006. С. 94-135.
21. Антоновский М. И. Начертание Российско-императорской открытой библиотеки // ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 1. 1797. Ед. хр. 1. Л. 14-16.
22. Плетнев П. А. Граф Александр Сергеевич Строганов. 1843 // Плетнев П. А. Сочинения и переписка. Санкт-Петербург, 1885. Т. 1. 587 с.
23. Файбисович В. М. Алексей Николаевич Оленин. Опыт научной биографии. Санкт-Петербург, 2002. 480 с.
24. Оленин А. Н. Заметка об объеме и характере власти императора и государственных учреждений в монархическом государстве // ОР РНБ. Ф. 542: Оленины. Ед. хр. 49. 2 л.
25. Пушкин А. С. Послание цензору // Пушкин А. С. Собрание сочинений: в 10 т. Москва, 1959. Т. 1. С. 195-198.
26. Михеева Г. В. 1843-1848. Дмитрий Петрович Бутурлин // История Библиотеки в биографиях ее директоров, 1795-2005. Санкт-Петербург, 2006. С. 78-93.
27. Бутурлин Д. П. Письма Д. П. Бутурлина графу Ф. В. Остен-Сакену // Варшавский военный журнал. 1902. № 6. С. 549-550.
28. Корф М. А. Из записок барона (впоследствии графа) М. А. Корфа // Русская старина. 1900. Т. 102, № 5. С. 261-292.
29. ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 1. 1849. Ед. хр. 23. 155 л.
30. Голубева О. Д. М. А. Корф. Санкт-Петербург, 1995. 167 с.
31. Голубева О. Д. А. Ф. Бычков. Санкт-Петербург, 1998. 192 с.
32. [Добролюбов Н. А.] Современное обозрение // Современник. 1857. Т. 65, сент. С. 130-162.
33. Герцен А. И. Письмо к императору Александру II (По поводу книги барона Корфа) // Герцен А. И. Собрание сочинений: в 30 т. Москва, 1958. Т. 13. С. 35-46, 503-509.
34. Голубева О. Д. А. Н. Оленин. Санкт-Петербург, 1997. 192 с.
35. Цензоры Российской империи, конец XVIII — начало XIX века: биобиблиогр. справ. Санкт-Петербург, 2013. 480 с.
36. Михеева Г. В. «Бутурлинский комитет» // Национальная библиотека. 2023. № 2 (23). С. 49-61.
37. Цензура в России: история и современность: сб. науч. тр. Санкт-Петербург, 2006. Вып. 3. 322 с.
38. Корф М. А. Записка статс-секретаря барона Модеста Корфа, поданная наследнику цесаревичу // Голос минувшего. 1913. № 3. С. 219-221.
39. Никитенко А. В. Моя повесть о самом себе и о том, «чему свидетель в жизни был»: записки и дневник (18041877 гг.). 2-е изд. Санкт-Петербург, 1904. Т. 1. 632 с.
40. Хрущев И. П. Памяти графа И. Д. Делянова. Санкт-Петербург, 1898. 72 с.
41. Михеева Г. В. Александр Иванович Красовский — библиотекарь Публичной библиотеки // Книга: исследования и материалы. Москва, 1998. Сб. 75. С. 240-245.
42. ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 1. 1821. Ед. хр. 14. 7 л.
43. Михеева Г. В. 1861-1882. Иван Давыдович Делянов // История Библиотеки в биографиях ее директоров, 17952005. Санкт-Петербург, 2006. С. 136-153.
44. Голубева О. Д. Делянов Иван Давыдович // Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры : биогр. слов. Санкт-Петербург, 1995. Т. 1. С. 185-191.
45. ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 1. 1864. Ед. хр. 8, т. 1. 61 л.
46. Отчет в управлении Императорскою Публичною библиотекою за 1814 год ... Санкт-Петербург, 1815. 63 с.
47. ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 1. 1835. Ед. хр. 21. 10 л.
48. Голубева О. Д. Хранители мудрости. Москва: Изд-во «Книжная палата», 1988. 272 с.
49. ОАД РНБ. Ф. 1. Оп. 1. 1843. Ед. хр. 28. 35 л.
50. Михеева Г. В. Дмитрий Петрович Бутурлин. Санкт-Петербург, 2023. 162 с.
51. Ефимова Н. А. Читатели Публичной библиотеки в Петербург и организация их обслуживания в 1814-1917 гг. // Труды / Гос. Публич. б-ка им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Ленинград, 1958. Т. 6 (9). 191 с.
52. Михеева Г. В. «Россика» в Российской национальной библиотеке: история, проблемы, перспективы // «Беспримерное отделение „Россика"»: материалы науч. конф. 14 янв. 2000 г. Санкт-Петербург, 2000. С. 8-18.
53. Голубева О. Д. Бычков Афанасий Федорович // Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры: биогр. слов. Санкт-Петербург, 1995. Т. 1. С. 115-123.
54. [Правила и инструкции Императорской Публичной библиотеки]. Санкт-Петербург, 1871. 55 с.
55. Что делается на родине? // Вперед. London, 1875. 15 мая, № 9. Стб. 264-265.
56. Русанов Н. С. На родине. 1859-1882. Москва, 1931. 351 с.
57. Берви-Флеровский В. В. Три политические системы: Николай I, Александр II и Александр III : воспоминания Н. Флеровского. Лондон, 1897. 543 с.
58. Бух Н. В. Первая типография «Народной воли» // Каторга и ссылка. 1929. Кн. 57/58. С. 54-93.
59. [Андерсон В. М.] Вольная русская печать в Российской Публичной библиотеке. Петербург, 1920. XXII, 330 с.
60. Отчет Императорской Публичной библиотеки за 1872 год. Санкт-Петербург, 1873. 110 с.
61. Стасов В. В. Надежда Васильевна Стасова : воспоминания и очерки. Санкт-Петербург, 1899. 507 с.
62. Голубева О. Д. В. В. Стасов. Санкт-Петербург, 1995. 168 с.
63. [Стасов В. В.] Цензура в царствование императора Николая I // Русская старина. 1901,1903-1904.
64. Каренин В. Владимир Стасов: очерк его жизни и деятельности. Ленинград, 1927. Ч. 1. 393 с.
65. Борисова Е. А. Русская архитектура второй половины XIX века. Москва, 1979. 320 с.
66. Печёнкин И. Воображая «русское»: Владимир Стасов в конструировании национального стиля Российской империи // Quaestio Rossba. 2023. Т. 11, № 4. С. 1280-1293.
67. Волков С. В. Российская империя. Краткая история. Гл. 12. Российское общество во второй половине XIX — начале XX вв. Москва, 2010. URL: http://swolkov.org/istoria_rossiyskoy_imperii/istoria_rossiyskoy_imperii-12.htm (дата обращения: 31.01.2024).
68. Нечто о посетителях Императорской Публичной библиотеки // Петербургский листок. 1865. 23 марта, № 4.
69. К. П. Победоносцев и его корреспонденты: письма и записки. М., 1923. Т. 1, кн. 1. XIV, 440 с.
70. Правила для занятий в Императорской Публичной библиотеке и для ее обозрения : (Утверждены министром нар. просвещения 19 дек. 1907 г.). [Санкт-Петербург, 1907]. 5 с.
71. Новые правила в Публичной библиотеке // Биржевые ведомости. 1908. 4 янв., № 10282 (утр. вып.).
72. Толстой И. И. Дневник, 1906-1916. Санкт-Петербург, 1997. XIII, 728 с.
73. Журналы заседаний Временного правительства: Март-октябрь 1917 года: в 4 т. Т. 1. Март-апрель 1917 года. Москва, 2001. 448 с.
References
1. Shaburov A.S. State and statehood: issues of correlation // News of the Baikal State University. 2012. No. 3 (83). pp. 126-130 (In Russ.).
2. Suleymanov B.B. Statehood: problems of understanding the category // Russian law online. 2020. No. 1. P. 5-9 (In Russ.).
3. Mironov D.N. Statehood: concept and signs // Current issues of jurisprudence: col. sci. articles based on the results of the Intern. sci. conf. Ekaterinburg, 2015. Available at: https://izron.ru/articles/aktualnye-voprosy-yurisprudentsii-sbornik-nauchnykh-trudov-po-itogam-mezh-dunarodnoy-nauchno-praktich/sektsiya-1-teoriya-i-istoriya-prava- i-gosudarstva-istoriya-ucheniy-o-prave-i-gosudarstve-spetsialnos/go-sudarstvennost-ponyatie-i-priznaki/ (date of access: 01/31/2024).
4. Khodasevich V.F. Derzhavin. Moscow: Book, 1988. 384 pp. (In Russ.).
5. Notes of Empress Catherine II. St. Petersburg: publ. by A. S. Suvorin, 1907. VIII, 743 p. (In Russ.).
6. Department of Archival Documents of the National Library of Russia (DAD NLR). F. 1. Op. 1. 1797. Unit. hr. 1. 83 l. (In Russ.).
7. Mikheeva G.V. Historical foundations of the educational activities of the National Library of Russia // Bulletin of the St. Petersburg State Institute of Culture. 2023. No. 1 (54). pp. 164-171. (In Russ.).
8. Report of the Imperial Public Library for 1856. St. Petersburg, 1857. 136 p. (In Russ.).
9. Pushkin A.S. Blizzard // Pushkin A.S. Collected works: in 10 vols. Moscow, 1960. Vol. 5. pp. 63-75. (In Russ.).
10. Belinsky V.G. Works of Alexander Pushkin. Article eight. "Eugene Onegin" // Belinsky V.G. Collected works: in 9 volumes. Moscow, 1981. Vol. 6. pp. 362-399. (In Russ.).
11. Green T.I., Tretyak A.M. Public library through the eyes of contemporaries (1795-1917): a reader. St. Petersburg, 1998. 694 pp. (In Russ.).
12. Vaneev A.N. Development of library science thought in Russia (XI - early XX century). St. Petersburg, 2018. 354 p. (In Russ.).
13. Mikheeva G.V. Mikhail Ivanovich Antonovsky. St. Petersburg, 2021. 233 p. (In Russ.).
14. Acts relating to the new formation of the Imperial Library. St. Petersburg, 1812. 48 p. (In Russ.).
15. Popov V.S. From the papers of V.S. Popov // Russian archive. 1865. No. 2. pp. 213-246. (In Russ.).
16. The Imperial Public Library for a Hundred Years, 1814-1914. St. Petersburg, 1914. 481, XXVI p. (In Russ.).
17. MD NLR. F. XVIII. Unit hr. 32. 14 l. (In Russ.).
18. Bychkov A.F. Count Modest Andreevich Korf // Ancient and new Russia. 1876. T. 1, no. 4. pp. 324-341. (In Russ.).
19. History of the State Order of the Red Banner of Labor Public Library named after M.E. Saltykov-Shchedrin. Leningrad: Lenizdat, 1963. 436 p. (In Russ.).
20. Golubeva O.D., Mikheeva G.V. 1849-1861. Modest Andreevich Korf // History of the Library in the biographies of its directors, 1795-2005. St. Petersburg, 2006. pp. 94-135. (In Russ.).
21. Antonovsky M.I. Inscription of the Russian-Imperial Open Library // DAD NLR. F. 1. Op. 1. 1797. Unit. hr. 1. L. 14-16. (In Russ.).
22. Pletnev P.A. Count Alexander Sergeevich Stroganov. 1843 // Pletnev P.A. Works and correspondence. St. Petersburg, 1885. Vol. 1. 587 p. (In Russ.).
23. Faibisovich V.M. Alexey Nikolaevich Olenin. Experience of scientific biography. St. Petersburg, 2002. 480 p. (In Russ.).
24. Olenin A.N. Note on the volume and nature of the power of the emperor and government institutions in a monarchical state // MD NLR. F. 542: Venison. Unit hr. 49. 2 l. (In Russ.).
25. Pushkin A.S. Message to the censor // Pushkin A.S. Collected works: in 10 vols. Moscow, 1959. Vol. 1. pp. 195-198. (In Russ.).
26. Mikheeva G.V. 1843-1848. Dmitry Petrovich Buturlin // History of the Library in the biographies of its directors, 1795-2005. St. Petersburg, 2006. p. 78-93. (In Russ.).
27. Buturlin D.P. Letters from D.P. Buturlin to Count F.V. Osten-Sacken // Warsaw Military Journal. 1902. No. 6. pp. 549-550. (In Russ.).
28. Korf M.A. From the notes of Baron (later Count) M.A. Korf // Russian antiquity. 1900. Vol. 102, No. 5. pp. 261-292. (In Russ.).
29. DAD NLR. F. 1. Op. 1. 1849. Unit. hr. 23. 155 l. (In Russ.).
30. Golubeva O.D. M.A. Korf. St. Petersburg, 1995. 167 p. (In Russ.).
31. Golubeva O.D. A.F. Bychkov. St. Petersburg, 1998. 192 p. (In Russ.).
32. [Dobrolyubov N.A.] Modern review // Contemporary. 1857. Vol. 65, September. pp. 130-162.
33. Herzen A.I. Letter to Emperor Alexander II (About the book of Baron Korff) // Herzen A.I. Collected works: in 30 vols. Moscow, 1958. Vol. 13. pp. 35-46, 503-509. (In Russ.).
34. Golubeva O.D. A.N. Olenin. St. Petersburg, 1997. 192 p. (In Russ.).
35. Censors of the Russian Empire, late XVIII - early XIX centuries: biobibliogr. ref. St. Petersburg, 2013. 480 p. (In Russ.).
36. Mikheeva G.V. "Buturlins Committee" // National Library. 2023. No. 2 (23). pp. 49-61. (In Russ.).
37. Censorship in Russia: history and modernity: col. of sci. arts. St. Petersburg, 2006. Iss. 3. 322 p. (In Russ.).
38. Korf M.A. Note from the Secretary of State Baron Modest Korf, submitted to the heir to the Tsarevich // Voice of the Past. 1913. No. 3, pp. 219-221. (In Russ.).
39. Nikitenko A.V. My story about myself and about "what I witnessed in life": notes and diary (1804-1877). 2nd ed. St. Petersburg, 1904. Vol. 1. 632 p (In Russ.).
40. Khrushchev I.P. In memory of Count I.D. Delyanov. St. Petersburg, 1898. 72 p. (In Russ.).
41. Mikheeva G.V. Alexander Ivanovich Krasovsky - librarian of the Public Library // Book: research and materials. Moscow, 1998. Sat. 75. pp. 240-245. (In Russ.).
42. DAD NLR. F. 1. Op. 1. 1821. Unit. hr. 14. 7 l. (In Russ.).
43. Mikheeva G. V. 1861-1882. Ivan Davydovich Delyanov // History of the Library in the biographies of its directors, 1795-2005. St. Petersburg, 2006. pp. 136-153. (In Russ.).
44. Golubeva O.D. Delyanov Ivan Davydovich // Employees of the Russian National Library - figures of science and culture: biogr. encicl. St. Petersburg, 1995. Vol. 1, pp. 185-191. (In Russ.).
45. DAD NLR. F. 1. Op. 1. 1864. Unit. hr. 8, vol. 1. 61 l. (In Russ.).
46. Report on the management of the Imperial Public Library for 1814... St. Petersburg, 1815. 63 p. (In Russ.).
47. DAD NLR. F. 1. Op. 1. 1835. Unit. hr. 21. 10 l. (In Russ.).
48. Golubeva O.D. Keepers of Wisdom. Moscow: Publishing House "Book Chamber", 1988. 272 p. (In Russ.).
49. DAD NLR. F. 1. Op. 1. 1843. Unit. hr. 28. 35 l. (In Russ.).
50. Mikheeva G.V. Dmitry Petrovich Buturlin. St. Petersburg, 2023. 162 p. (In Russ.).
51. Efimova N.A. Readers of the Public Library in St. Petersburg and the organization of their services in 1814-1917 // Proceedings / State. Public library named after M.E. Saltykov-Shchedrin. Leningrad, 1958. Vol. 6 (9). 191 p. (In Russ.).
52. Mikheeva G.V. "Rossika" in the Russian National Library: history, problems, prospects // "Unparalleled department "Rossika": sci. materials of conf. 14 Jan.2000 St. Petersburg, 2000. pp. 8-18. (In Russ.).
53. Golubeva O.D. Bychkov Afanasy Fedorovich // Employees of the Russian National Library - figures of science and culture: biogr. encicl. St. Petersburg, 1995. Vol. 1. pp. 115-123. (In Russ.).
54. [Rules and Instructions of the Imperial Public Library]. St. Petersburg, 1871. 55 p. (In Russ.).
55. What is happening at home? // Forward. London, 1875. May 15, No. 9. Stb. 264-265. (In Russ.).
56. Rusanov N.S. At home. 1859-1882. Moscow, 1931. 351 p. (In Russ.).
57. Bervi-Flerovsky V.V. Three political systems: Nicholas I, Alexander II and Alexander III: memoirs of N. Flerovsky. London, 1897. 543 p. (In Russ.).
58. Bukh N.V. The first printing house of "Narodnaya Volya" // Hard labor and exile. 1929. Books 57/58. pp. 54-93. (In Russ.).
59. [Anderson V.M.] Free Russian press in the Russian Public Library. St. Petersburg, 1920. XXII, 330 p. (In Russ.).
60. Report of the Imperial Public Library for 1872. St. Petersburg, 1873. 110 p. (In Russ.).
61. Stasov V.V. Nadezhda Vasilievna Stasova: memories and essays. St. Petersburg, 1899. 507 pp.
62. Golubeva O.D. V.V. Stasov. St. Petersburg, 1995. 168 p. (In Russ.).
63. [Stasov V.V.] Censorship during the reign of Emperor Nicholas I // Russian antiquity. 1901,1903-1904. (In Russ.).
64. Karenin V. Vladimir Stasov: an essay on his life and work. Leningrad, 1927. P. 1. 393 p. (In Russ.).
65. Borisova E.A. Russian architecture of the second half of the 19th century. Moscow, 1979. 320 p. (In Russ.).
66. Pechenkin I. Imagining "Russian": Vladimir Stasov in the construction of the national style of the Russian Empire // Quaestio Rossica. 2023. Vol. 11, no. 4. pp. 1280-1293. (In Russ.).
67. Volkov S.V. Russian Empire. Short story. Ch. 12. Russian society in the second half of the 19th - early 20th centuries. Moscow, 2010. Available at: http://swolkov.org/istoria_rossiyskoy_imperii/istoria_rossiyskoy_imperii-12.htm (access date: 01/31/2024).
68. Something about visitors to the Imperial Public Library // Petersburg leaflet. 1865. March 23, No. 4 (In Russ.).
69. K.P. Pobedonostsev and his correspondents: letters and notes. M., 1923. Vol. 1, p. 1. XIV, 440 p. (In Russ.).
70. Rules for classes in the Imperial Public Library and for its viewing: (Approved by the Minister of Public Education on December 19, 1907). [St. Petersburg, 1907]. 5 p. (In Russ.).
71. New rules in the Public Library // Exchange Gazette. 1908. Jan. 4, No. 10282 (morning iss.).
72. Tolstoy I.I. Diary, 1906-1916. St. Petersburg, 1997. XIII, 728 p. (In Russ.).
73. Journals of meetings of the Provisional Government: March-October 1917: in 4 volumes. Vol. 1. March-April 1917. Moscow, 2001. 448 p. (In Russ.).
© «Клио», 2024 © Михеева Г.В., 2024
