CC BY
134
КИРИЛЛО-МЕФОДИЕВСКИЕ ТРАДИЦИИ
Е.С. Харин
ВКЛАД ДРЕВНЕРУССКОГО МОНАШЕСТВА В ДЕЛО ПРОСВЕЩЕНИЯ И ЛЕТОПИСАНИЯ
Статья посвящена изучению вопроса о культурно-исторической и общественной роли древнерусских монастырей. Делается вывод о том, что монастырь был местом, откуда шло образование, навыки к труду, вера и нравственность, именно в монастырской среде начала зарождаться самобытная древнерусская литература. Монахам принадлежала также особая роль в создании древнерусской проповеди и летописи, которые весьма способствовали формированию национального самосознания Древней Руси.
Ключевые слова: Древняя Русь, летописание, митрополит Киевский и всея Руси Иларион, монашество, Русская Православная Церковь.
Монастырь на христианском Востоке никогда не рассматривался как место полной изоляции для эгоистичного «самоспасения», а скорее, наоборот, был местом, где жертвенное служение на благо ближнего достигало своего полного завершенного состояния. Монастырь издревле был и «врачебницей, и крепостью, и питательницей», и многим другим
Харин Егор Сергеевич (Отец Георгий) - священник, протоиерей, настоятель храма Святителя и Чудотворца Николая г. Ижевска, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями Ижевской и Удмуртской епархии РПЦ МП, кандидат исторических наук.
для всех приходящих в него. Здесь следует особо упомянуть еще об одном способе служения монашества миру в виде центров учености и просвещения (разумеется, в средневековом смысле).
В формировании монастырей как центров христианского просвещения определяющую роль сыграла студийская традиция. Уникальная история Студийского монастыря, его местонахождение в центре византийской столицы, его значение в деле защиты иконо-почитання, его литургическая и гимнографическая деятельность, его роль в духовном руководстве мирян, его влияние на византийскую политическую элиту, его богатство и величие, и, разумеется, масштаб личности Феодора и других студийских игуменов и старцев - все эти факторы способствовали тому, что в течение нескольких веков монастырь занимал центральное место в византийском монашестве, в византийском богословии, в византийской церковной литературе [14, с. 162-165].
Спектр просветительской деятельности Студийского монастыря и других обителей, принадлежавших его кругу, был очень широк. Вполне законно провести параллель между этими обителями и учеными бенедиктинскими монастырями Средневековья [13, с. 159]. Студийский монастырь располагал богатейшей библиотекой [15, с. 135]. Обычай переписывать книги установился в монастыре при игумене Платоне, дяде и предшественнике Феодора. Последний в надгробном слове Платону упоминает, что тот собственноручно переписал множество книг [13, с. 158]. Во время Феодора в монастыре уже был скрипторий, где целый штат писцов переписывал книги: устав Феодора предусматривает наказания для писцов (в частности, если те не следуют в точности оригиналу или не соблюдают правила пунктуации) [13, с. 159]. Искусство каллиграфии было высоко развито в Студийском монастыре [Там же]. Именно со Студийской обителью связано происхождение минускульного письма, которое «было введено для келейных занятий, а не для чтения вслух» [Там же].
Поощряя переписывание и собирание книг, Феодор не забывал напоминать монахам своего монастыря о необходимости чтения
книг. Одно из наставлений студийского Ипотипосиса содержит краткие правила пользования монастырской библиотекой: «Следует знать, что в дни, когда нет у нас телесного труда, библиотекарь ударяет в било, и собираются братья в место, где [хранятся] книги, и каждый берет [по одной] книге, и читает ее до вечера. Прежде же чем ударят к вечерне, библиотекарь снова ударяет в било, и все, приходя, возвращают книги согласно списку» [Там же].
Из этого правила можно заключить, что чтение книг рассматривалось как своего рода награда; предполагалось, что им можно заниматься в свободное время, тогда как в обычные дни предпочтение отдавалось телесному труду. Так или иначе, но именно Студийский монастырь оказал решающее влияние на древнерусскую монастырскую традицию. Древнерусские монастыри также стали центрами христианского просвещения.
Так, согласно сообщению В.Н. Татищева, дочь Всеволода Ярославича Янка основала при Андреевском монастыре в Киеве школу для богатых девушек: «Собравши же младых девиц неколико, обучала писанию, такоже ремеслам, пению и иным полезным знаниям...» [25, с. 95; 23, с. 61-62; 26, с. 23]. Источник этой информации неизвестен, однако подобное упоминание позволяет утверждать, что монастырь был местом, откуда шло образование, навыки к труду, вера и нравственность. Упоминаний о существовании школ при монастырях в период до середины XIV в. нет.
Существуют отдельные известия, подтверждающие грамотность русских иноков. Так, в Печерском монастыре был монах Никон «седящу и делающу книги...» [1, с. 334]. Это указание относится ко второй половине XI в. Будучи инокиней, Евфросиния, уединившись в соборной церкви св. Софии в Полоцке, «нача подвижнеиший подвиг постнический восприимати, нача книги писати своима рукама, наемъ емлющи, требующим даяше» [7, с. 209]. Это прямое указание на то, что одно из благочеститвых занятий в стенах обителей - списывание книг. Необходимость переписывания диктовалась широким распространением христианства, связывающим все большие терри-
тории Древней Руси. Очевидно, что уже в древнерусский период при монастырях существовали скриптории, в которых создавались и переписывались церковные произведения, были и библиотеки, где эти книги сохранялись. До настоящего времени сохранилось небольшое число рукописей XII - середины XIV в., дающих нам основание по определенным критериям относить их к книжным мастерским монастырей уже существовавших [18; 21; 20, с. 24-51; 10; 22]. Так, на примере новгородско-псковского материала Н.Н. Розов определил наличие книгописания в новгородском Хутынском монастыре. Имел свою библиотеку и Юрьев монастырь, однако сведения об этом очень скудны [20, с. 38; 16, с. 176].
В Киеве, кроме Печерского монастыря, книжный центр существовал, вероятно, и в Зарубском монастыре. Летопись сообщает нам об одном из выходцев этого монастыря: «В то же лето постави Изяслав митрополитом Клима Смолятича вывед из Заруба, бе бо черноризечь скимник и бысть книжник и философ, так якоже на Рускои земли не бяшеть...» [4; 11, с. 72]. Авраамий Смоленский, подвизавшийся в своем монастыре, был автором некоторых сочинений, таких как «Слово о небесных силах, чего ради создан бысть человек», а также молитвы, изданной С.П. Розановым [30, с. 213-216; 2, с. 163]. Туров - еще один центр просвещения в Западной Руси. Здесь выдающимся представителем просвещения и книжности являлся Кирилл, епископ Туровский. Он был автором поучений, торжественных слов и молитв, таких как «Притча о душе и теле», «Повесть о белоризце и мнишестве», «Сказание о черноризцем чине», 8 слов на церковные праздники, 30 молитв и 2 канона [22, с. 211-221]. Творчество Кирилла Туровского явилось одним из наивысших достижений литературы XII в. Его сочинения имеют высокий художественный уровень, глубокую символику. В его произведениях четко прослеживается идея единства Руси, которая является одной из основных идей древнерусских летописей и агиографических произведений.
Нельзя не сказать и того, что древнерусская письменность, которая вся в той или иной степени имеет религиозно-нравственную
направленность, вышла из монастырской среды. Не все сочинения были вполне оригинальны, но древнерусский писатель-монах вообще мало стремился к тому, чтобы непременно создать нечто новое. Причиной этого отчасти была недостаточная образованность церковных кругов, отчасти же - великое почитание книги - вообще и религиозных творений в особенности, ибо они содержат в себе Божественную истину, и человеческая рука ничего не смеет добавлять к ним от себя. Пример подобного отношения - преп. Феодосий: «мъногашьды же пакы великууму Никону седящю и делающю книгы, и блаженууму въскраи того седящю и придущю нити еже на потребу таковууму делу» [1, с. 344]. И все-таки древнерусскими монахами сделано немало произведений, несущих на себе печать творчества. «Во всяком случае, вряд ли Никон писал книги для получения дополнительного дохода - это было для него особого рода служение» [12, с. 48].
Здесь мы не можем обозреть всю древнерусскую письменность. Достаточно будет лишь подчеркнуть особую роль древнерусского инока в создании этой письменности и подробнее остановиться на двух ее жанрах: древнерусской проповеди и летописи. Первая свидетельствует о религиозно-нравственном, а вторая - о национально-культурном служении монашества.
Возможно, проповедь Х1-ХШ вв., если ее рассматривать с историко-литературной стороны, не была вполне оригинальной. Важнее для того времени было ее содержание и то воздействие на людей, которое оказывало выраженное в ней христианское мировоззрение. В проповеди с христианской точки зрения говорится о слабости человеческой природы, осуждаются суеверия и грехи, указуется путь ко спасению. Эсхатологизм красной нитью проходит через религиозное мировоззрение русского человека, с первых дней христианства на Руси. Выдающимися проповедниками были преп. Феодосий Печерский и Авраамий Смоленский. «Слово о небесных силах» св. Авраамия имеет особую эсхатологическую окраску. Как и Феодосий, который проповедовал братии об основах иночества, Лука Жидята, епископ Новгородский (ум. ок. 1059 г.), требовал от
своей паствы хранить верность христианским основам жизни. По-другому проповедовал Кирилл, епископ Туровский, от которого сохранилось 9 проповедей. Он стоял на более высокой ступени культуры и образованности, чем его современники. Проповеди, которые он произносил по случаю праздников литургического года - лучшая из них произнесена на Вознесение Христово - были богословски глубоки и, может быть, не вполне понятны пастве, но они говорят о хорошем знании им Священного Писания, Святых Отцов и вообще, о его незаурядной для того времени учености. Они очень хороши в литературном отношении, содержат в себе иносказания и притчи, и характеризуют Кирилла как человека византийской церковной культуры.
Другим представителем этой культуры был Климент, митрополит Киевский (1147-1154, ум. 1164 г.). Он родился в Смоленске в ту пору, когда этот город переживал культурный расцвет. Он был русским и в Киевские митрополиты его выбрал великий князь, но в этом сане он оставался недолго, так как Константинопольская Патриархия всегда стремилась к тому, чтобы на митрополичьей кафедре был грек. Климент был образованным человеком, обладал не только богословским, но и классическими философскими знаниями, - это единственный древнерусский епископ, получивший у летописца прозвище Философ. Известен он главным образом как автор послания к пресвитеру Фоме.
Кирилл Туровский и Климент - оба принадлежат к монашеству XII в., эпохе, когда византийская ученость уже в течение двух столетий оказывала влияние на русские церковные круги, и влияние это не могло остаться бесследным. Но у них был еще один предшественник, блестящий проповедник в среде новообращенного народа, соединявший в себе глубокую веру, дар слова и ярко выраженное национальное сознание. Это был митрополит Киевский Илларион.
Древний летописец, который сообщает нам, что Илларион был сначала священником в дворцовой церкви в Берестове (вероятно, будучи иеромонахом), называет его, как уже было сказано, «мужем благим, книжным и постником», но ничего не говорит о его происхождении.
Скорее всего, благодаря постоянному общению с нерусскими кругами - с болгарами и греками - Илларион смог получить христиан-ско-богословское образование. Но перед нашим мысленным взором Илларион предстает не только как ученый христианин. Это был христианин с сильной склонностью к аскезе, возможно, он был первым русским монахом. «Неполнота сведений о жизни Иллариона связана с проблемами в материалах об истоках русского иночества вообще» [24, с. 39]. Неизвестно, где и как начал он свое подвижничество. В 1051 г. по воле великого князя Ярослава и с согласия народа он был наречен Киевским митрополитом. Еще в пору своего пресвиторского служения (ок. 1039 г.) он, по не вполне известному поводу, произнес слово. Это слово, известное как «Слово о законе и благодати...», вероятно, не было церковной проповедью, потому что по своему уровню оно стояло значительно выше понимания широких слоев населения.
В начале «Слова.» Илларион сравнивает Ветхий Завет («закон») с Новым Заветом («благодатью»). Ветхий Завет - это лишь приуготовление к Новому Завету; во второй части «Слова.» он говорит о князе Владимире как просветителе русского народа; третья, заключительная часть «Слова.» - это молитва, произносимая от лица всего народа. Илларион в своем творении приводит историко-философскую идею о том, что в мировой истории, направляемой Божественным Промыслом, происходит смена народов, стоящих в центре исторического процесса. Избранный Богом Израиль и его история - эпоха закона, а на смену ей идет эпоха благодати, когда всякий народ и правоверующий становится избранным. Вторая часть «Слова.» важна для нас потому, что в ней выразилась национальное и патриотическое сознание митрополита Иллариона. Владимир уверовал во Христа не в результате проповеди греческих миссионеров, как утверждает ПВЛ, а исходя из внутренней потребности души и убежденности в истинности новой веры.
Национально-патриотические воззрения Иллариона и его национально-церковная оппозиция грекофильской легенде об обращении Владимира были той идеей, которая выражала национально-куль-
турные воззрения всего древнерусского иночества, в особенности, печерской братии, и ревностно исповедовалась русским монашеством [24, с. 40]. Такие воззрения способствовали укоренению мысли о русификации Русской Церкви, в результате чего произошел ряд исторических событий, говорящих о наличии в Русской Церкви оппозиции политике Константинопольского патриарха. Национальные настроения Иллариона были, возможно, не последней причиной того, что Ярослав в 1051 г., когда его отношения с Византией особенно обострились, велел Собору русских епископов хиротонисать Иллариона и возвел его на вдовствовавший после смерти митр. Фе-опемпта престол. Начиная с этого времени сведений о митрополите Илларионе нет; на кафедре он оставался недолго: когда Ярослав стал искать примирения с Константинополем, Иллариону пришлось оставить престол (1054/55 гг.).
Дальнейшая жизнь Иллариона связана с историей Печерского монастыря и печерским монашеством, в особенности с национально-культурной деятельностью этой обители, ставшей духовным центром Древней Руси. Небезынтересно учесть при этом точку зрения М.Д. Приселкова о том, что Великий Никон из Жития Феодосия и митр. Илларион - это одно и то же лицо [19, с. 35-39].
Такую замечательную личность как Илларион-Никон невозможно изъять из истории древнерусского монашества, он должен стоять в центре внимания при выяснении вопроса о национальном самосознании Древней Руси. Национально-культурное творчество поглощало значительную часть духовных сил монашества, и в определенном смысле это имело негативные последствия для чисто аскетического делания, в первую очередь для братии Печерского монастыря. Неизвестно, что тогда важнее было для Киевской Руси: формирование национально-русского самосознания или воспитание двух-трех поколений иноков, становление которых страдало из-за обмирщения, влияния государственных и социальных условий.
После низложения с митрополичьей кафедры (ок. 1051-1055 гг.) Илларион пришел к Антонию, жившему в старой Илларионовой
пещерке; и с этих пор Илларион известен уже как Никон Великий из Жития св. Феодосия и Печерского Патерика. Перемена имени связана с принятием великой схимы. Никон сразу же стал играть особую роль в жизни Печерского монастыря. Поскольку Антоний не имел иерейского сана, Никон принимал и постригал послушников. Из-за пострижения двух дружинников великого князя Никон подвергся княжескому гневу и вынужден был на некоторое время уйти из монастыря, но уже в 1068 г. вернулся. В 1068-1074 г. Никон был главным помощником Феодосия в духовном окормлении братии. После недолгого игуменства Стефана, который был преемником Феодосия и вынужден был покинуть обитель из-за недовольства братии, Никон в 1077/78 гг. избирается настоятелем и управляет монастырем до своей кончины в 1088 г. Десять лет его настоятельства составляют одну из важнейших эпох в истории формирования монастыря. При нем было продолжено строительство каменной церкви, которую приглашенные греческие мастера украсили мозаикой, живописью, резьбой.
Но самым главным делом игуменства преп. Никона было создание древнерусской летописи. Думается, что именно Никон-Илларион мог благословить по примеру греческих монастырей написание истории обители. Именно благодаря ему, его национально-церковной позиции, летописи не стали калькой греческих хроник, а воплотили подлинно христианский, национально-русский дух. Древнерусский монастырь с этих пор стал центром летописания и облик русского летописца неотделим от чина черноризцев. Вследствие этого, взгляд на мир, заключенный в летописи, имеет христианский, аскетический характер.
«Во времена Никона начал создаваться летописный свод. Так называемый «Свод 1039 г.» составленный в греческом окружении Киевской митрополичьей кафедры, был переработан и продолжен. Так возник «Свод 1073 г.» в основном написанный Никоном» [29, с. 420460]. Продолжением этого Свода явился «Свод 1095 г.», в создании которого главная роль принадлежала монаху Нестору, прозванному
Летописцем; этот «Свод 1095 г.» является «Первоначальной» русской летописью, или «первоначальной Киевской летописью», которая лежит в основе древнерусской летописи 1116 г. А эта летопись (известная как ПВЛ) составляет основу известной Лаврентьевской (1377 г.) и Ипатьевской (XV в.), а также всех остальных русских летописей.
На примере Нестора особенно хорошо виден результат работы Никона по формированию национально-русского мировоззрения. Идеологически Нестор был верным учеником Никона. Он пришел в Печерский монастырь еще при игумене Стефане, то есть между 1074 и 1077 гг., но его литературная деятельность приходится в основном на 80-90 гг. XI в. Нестор написал также два агиографические сочинения: «Житие Феодосия» и «Житие св. страстотерпцев Бориса и Глеба».
«Житие Бориса и Глеба» было первым, агиографическим творением Нестора, оно появилось в нач. 80-х гг. XI в., т.е. уже при Никоне. Религиозное и политическое мировоззрение писателя имеет ярко выраженные национальные черты, поэтому влияние Никона тут бесспорно. «Житие Бориса и Глеба» было особенно любимым чтением народа. Нестор написал его «чтобы воздать хвалу христианским добродетелям убиенных князей», а также, чтобы изложить свою национально-русскую доктрину. В основе ее лежит мысль о единстве Руси и о наследственном праве в княжеском роде. Эта мысль ясно выражена у Нестора и в «Житии Феодосия» (в истории спора святого с князем). Нестор был ревностным приверженцем этой идеи, приобретшей впоследствии столь своеобразные черты в деятельности московских святителей.
О том, что эта идея находила поддержку не только у братии Печерского монастыря, но имела сильную опору в монашеских кругах вообще, говорит агиографическое сочинение известное под названием «Память и похвала князю русскому Володимеру». Имя автора неизвестно, с уверенностью можно определить время ее написания, которое относится к 1-й пол. XII в. Неизвестный писатель подвергает сомнению «Корсунскую» легенду, его церковно-полити-ческое мировоззрение носит сугубо национальный русский характер.
Литературно-исторические и агиографические труды печерских черноризцев весьма способствовали формированию национального самосознания Древней Руси. Другие литературные памятники XII в., например, «Хождение в Святую землю игумена Даниила» и «Слово о полку Игореве» говорят о том, что национальное самосознание глубоко укоренилось в народной душе. Не будет преувеличением сказать, что задача формирования национального самосознания складывающегося Русского государства главным образом и в первую очередь решалась древнерусским иночеством. С точки зрения государства, разумеется, это является великой заслугой монашества, но с чисто церковной, христианско-аскетической точки зрения это было необязательно для возрастания первых поколений иноков в условиях общежития.
Отдельный вопрос представляет момент наличия в древнерусском летописании специфических монашеских черт, на которые необходимо обращать должное внимание. Первое, на что обращается внимание исследователя — это то обстоятельство, что к составлению летописи монахи относились как к своему послушанию — делу, от достойного исполнения которого зависит спасительность пребывания инока в монастыре: «игуменъ Силивестръ святаго Михаила написах книгы си Летописець, надеяся от Бога милость прияти...» [6, с. 276]. Следом возникает вопрос, какой христианский смысл вкладывался летописцем в составляемые им повествования. Проще говоря, какова цель составления летописи для самих монахов [27].
Возможная цель составления летописи становится понятна, если учесть, что за монастырским богослужением часто читалась книга Откровения св. Иоанна Богослова. Общее настроение ожидания грядущего Суда, свойственное этому разделу Писания, сообщалось всей монастырской жизни. Каждый свой день монах начинал с тропарей «Напрасно Судия приидет...», а монастырская полуношница завершалась грозным «Се жених грядет.» [9]. В одном из тропарей, читаемых во время службы на первой неделе Великого поста, говорится: «На Страшном судилищи без оглагольников (обличи-
телей) обличаюся, без свидетелей осуждаюся; книги бо совестные разгибаются и дела сокровенные открываются» [8]. Представляется, что такими книгами, знающими и повествующими о человеческих деяниях, могли быть летописи. Такое их восприятие отразилось на Руси довольно рано, еще в «Изборнике 1076», составленного для Святослава Ярославича, в 1073-1076 гг. княжившего в Киеве: «Яко да написаетъ ся въ твоеи мысли вьсегда еда запечатлится в твоем сознании навечно: Вьторааго пришьствия Соудии Гърдыи на престоле седяштя: книгы отъвьрзаемы, дела таиная обличаема: любодеяния, татьбы (воровство), грабления, лихоимания (лихоимство), хоулы, клеветы, зависть...» [3, с. 438-440]. Ведь все известные нам летописи как раз и повествуют о человеческих деяниях, и не всегда самых достойных. В одном из списков «Повесть временных лет» так и озаглавлена: «Повесть времянных дей (деяний, поступков) Нестора черноризца Феодосиева Печерскаго монастыря» [28, с. ХVШ]. И в Откровении св. Иоанна Богослова, и в Изборнике 1076, и в тропаре о «совестных книгах» сообщается во множественном числе. Но ведь и летописи велись во многих местах многими летописцами и сохранились они в достаточном количестве. Возможно, что именно на Апокалипсис или на великопостный тропарь ориентировались монахи «труждаясь в делах летописания и поминая лета вечныя» [17, с. 356]. Таким образом, летопись, безусловно, имела эсхатологическую направленность, притендуя на звание «совестной книги» человеческих деяний.
Другим свидетельством эсхатологической направленности древнерусского летописания является отношение летописца ко всевозможным «знамениям». «Се оуже наказаеть ны Богъ знаменьи, земли трясениемъ его повеленьемь: не глаголеть оусты, но делы наказаеть. Всемъ казнивъ ны, Богъ не отьведеть злаго обычая. Ныне землею тря-сеть и колеблеть, безаконья грехи многая отрясти хощеть, яко лествие от древа», - замечает Серапион, епископ Владимирский [5, с. 440]. Поскольку, по пророчеству, перед концом Света их будет особенно много, летописцы и фиксировали небесные знамения и следующие
за ними казни Божьи, как бы задаваясь постоянно терзающим всех вопросом: не настали ли последние времена? Каждый православный должен в любую минуту быть готовым предстать перед Высшим Судом, а забывшим напоминает Серапион Владимирский: «Слышасте, братье, самого Господа, глаголяща въ Евангелии: «И въ последняя лета будет знаменья въ солнци, и в луне, и въ звездахъ, и труси по местомъ, и глади». Тогда реченное Господомъ нашимъ ныня збысться - при насъ, при последнихъ людяхъ. Колико видехомъ солнца погибша и луну померькъшю, и звездное пременение!» [Там же].
Другой, несомненно монастырской чертой летописания было соблюдение евангельского «Не судите, да не судими будете. Имже бо судом судите, судят вам» (Мф. 7; 1-2). Отсюда отсутствие субьективности и собственного мнения в оценке событий и даже сохранение противоположных своей точек зрения намногие из них. Например, «Повесть временных лет» донесла до нас два мнения по поводу апостольского учения на Руси и ее крещения. По раннему, сторонником которого был и Нестор, не было апостолов на Руси («телом апостоли не суть сде были»), а крещение ее осуществлено кн. Владимиром по воле Божьей. Согласно другой - апостол Андрей посетил Киевские горы, благословил их и предсказал, что «на сихъ горахъ восияеть благодать Божья» [6, с. 27].
Остается также малоизвестной роль Печерского монастыря в деле христианизации Руси на заре нашей истории. Дело в том, что трудно представить себе проповедь Православия как вероучения и христианской этики на древнерусской земле методом философских диспутов подобно проповеди апостола Павла в греческом ареопаге, или, скажем, путем полемических трактатов по примеру апологетов первых веков на римском Востоке. Скорее всего, проповедь христианства велась больше примером, чем одним только словом. Так что, именно Печер-ские преподобные надолго стали тем незыблемым идеалом мудрости и духовного богатства, которыми уже с первых веков нашей истории была проникнута вся древнерусская культура - от народных былин и преданий до высокой книжности и церковного искусства.
Источники и литература
1. Житие Феодосия Печерского // Памятники литературы Древней Руси. Начало Русской литературы XI - начало XII вв. - М., 1978.
2. Жития преподобного Авраамия Смоленского и службы ему / под-гот. С.П. Розанов. - СПб., 1912. - 210 с.
3. Изборник 1076 года / изд. подгот. В.С. Голышенко [и др.]. - М., 1965. - 1091 с.
4. Ипатьевская летопись // Полное собрание русских летописей, изданное по высочайшему повелению Археографическою коммиссиею. - СПб., 1908. - Т. 2. - XVI с. - 938 стлб. - 87 с.
5. Памятники литературы Древней Руси. XIII век. - М., 1981. - 616 с.
6. Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. Начало Русской литературы XI - начало XII вв. - М., 1978.
7. Полное собрание русских летописей, изданное по высочайшему повелению Археографическою коммиссиею. СПб., 1908. - Т. 21, половина 1: Книга степенная царского родословия. - Ч. 1. - VII. - 342 с.
8. Стихарь постный и цветной. XIII в. // ОР РНБ. Соф. 85.
9. Часослов. XII в. пергам. // ОР РНБ. Qn 1. 57.
10. Вздорнов Г.И. Искусство книги в Древней Руси: рукопис. кн. Сев.-Вост. Руси XII - начала XV вв. - М., 1980. - 551 с.
11. Громов М.Н. Русская философская мысль X-XVП вв. - М., 1990. -
289 с.
12. Долгов В.В. Древняя Русь: мозаика эпохи: очерки социальной антропологии общественных отношений XI-XVI вв. - Ижевск, 2004. -218 с.
13. Илларион (Алфеев), игумен. Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание. Изд. 2-е. - СПб., 2001. - 675 с.
14. Илларион (Алфеев), иеромонах. Жизнь и учение св. Григория Богослова. - М., 1998. - 507 с.
15. Каждан А.П. Книга и писатель в Византии. - М., 1972. - 152 с.
16. КаргерМ.К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе Юрьева монастыря в Новгороде // Советская археология. - 1946. -Т. 8. - С. 175-224.
17. Муравьев А.Н. Жития святых Российской церкви также иверских и славянских. Месяц октябрь. - СПб., 1856. - 458 с.
18. Покровский А.А. Древнее псковско-новгородское наследие: Обозрение пергаменных рукописей Типографской и Патриаршей библиотек в связи с вопросом о времени образования этих книгохранилищ // Труды XV археологического съезда 1911 г. - М., 1916. - Т. 2. - С. 215-494.
19. Приселков М.Д. Митрополит Иларион - в схиме Никон - борец за независимую Русскую церковь: (эпизод из начальной истории Киево-Печерского монастыря) // Сергею Федоровичу Платонову ученики, друзья и почитатели: сб. ст. - СПб., 1911.
20. Розов Н.Н. Искусство книги Древней Руси и библиография (по новгородско-псковским материалам) // Древнерусское искусство. Рукописная книга. - М., 1972. - С. 24-51.
21. Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI-XIII вв. / АН СССР. Отделение истории. Археогр. комис. - М., 1984. - 405 с.
22. Словарь книжников и книжности Древней Руси. В 3 вып. Вып. 1. XI - первая половина XIV в. / отв. ред. Д.С. Лихачев. - Л., 1987. - 494 с.
23. Слюсарев Д. Церкви и монастыри, построенные в Киеве князьями, начиная с сыновей Ярослава, до пресечения киевского велико-княжения // Тр. Киевской духовной академии. - 1892. - № 1. - С. 104-154.
24. Смолич И.К. Русское монашество. 988-1917 гг. Жизнь и учение старцев. - М., 1999. - 606 с.
25. Татищев В.Н. Собрание сочинений. В 8 т. Т. 2. История Российская. Ч. 2. Гл. 1-18. - М.; Л., 1963. - 352 с.
26. Толочко П.П. Древний Киев. - Киев, 1983. - 327 с.
27. Ужанков А.Н. Русское летописание и Страшный Суд / «Совестные книги» Древней Руси // Православие.ру. 2000. 28 марта. [Электронный ресурс]. URL: http://pravoslavie.ru/archiv/letopis.htm (24.01.2015).
28. Шахматов А.А. Повесть временных лет. - Петроград, 1916. - VIII, LXXX. - 403 с.
29. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. - СПб., 1908. - XX. - 687 с.
30. Шевырев С.П. Истории русской словестности. В 4 ч. Ч. 3. Столетия XIII, XIV, начало XV. - СПб., 1887. - XVI, 223 с.
