CC BY
276
УДК 81
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2010. Вып. 2
Г. М. Седова
ВИКОНТ ОЛИВЬЕ Д'АРШИАК
В ДУЭЛЬНЫХ КОНФЛИКТАХ ПУШКИНА С ДАНТЕСОМ
Вечером 16 ноября 1836 г. в известном петербургском семействе Карамзиных отмечали день рождения вдовы историка — Е.А.Карамзиной. Присутствовавший за столом Пушкин в разгар праздничного обеда наклонился к сидящему рядом графу В. А. Соллогубу со словами: «Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше» [12, с. 335].
За несколько часов до этого атташе французского посольства виконт Оливье д'Аршиак1 доставил Пушкину письмо от Жоржа Дантеса, который настаивал на личной встрече с Пушкиным. Как известно, речь шла о погашении дуэльного конфликта, возникшего 4 ноября сразу после получения Пушкиным и несколькими его знакомыми анонимных писем. В их сочинении поэт обвинял Дантеса. Более десяти дней друзья Пушкина, с одной стороны, и нидерландский посланник барон Геккерн (приемный отец Дантеса), с другой, пытались примирить противников. В ход был пущен слух о «влюбленности» кавалергарда в свояченицу поэта Екатерину Гончарову, на которой тот, якобы, намеревался жениться. Когда же дело подошло к благополучному завершению, Дантес неожиданно стал требовать встречи с Пушкиным, утверждая, «что прежде, чем закончить это дело, необходимо, чтобы объяснения как одной, так и другой стороны были таковы, чтобы мы впоследствии могли уважать друг друга» (XVI, 187; 395)2.
Пушкину не за что было уважать Дантеса, он не имел намерения с ним мириться и готов был отказаться от поединка лишь при условии, что кавалергард вопреки своим личным пристрастиям действительно сделает предложение нелюбимой им Екатерине Гончаровой. Поскольку письмо Дантеса доставил Пушкину виконт д'Аршиак, к нему поэт и направил своего секунданта графа В. А. Соллогуба.
Последний вспоминал, как ломал голову над тем, чтобы остановить поединок, как, вопреки распоряжению Пушкина, утром 17 ноября отправился не к д'Аршиаку, а к Дантесу. Тот сообщил ему о своем намерении жениться на свояченице поэта, но выразил опасение, что его намерение может быть истолковано как попытка избежать поединка. Соллогуб утверждал, что эта «новость» буквально вывела Пушкина из себя (он «был в ужасном порыве страсти»), и тот потребовал немедленно начать переговоры с секун-
1 Полное имя секунданта Дантеса — Лоран Арнольф Оливье виконт д'Аршиак [1. P. 104. 2-eme col-lone]. Обычно он подписывал свои письма: «О. д'Аршиак». Следовательно, его краткое имя — Оливье, а не Огюст, как отмечено в справочной литературе о Пушкине. Виконт был годом старше Дантеса: он родился 7 апреля 1811 г. В Россию он прибыл около 17 апреля 1836 г. в чине атташе французского посольства, а 1 февраля 1837 г. был срочно отправлен курьером в Париж. Современники и многие биографы Пушкина считали, что д'Аршиак покинул Россию навсегда. Но ровно через семь месяцев он возвратился в Петербург и еще около двух лет оставался здесь при французском посольстве. Позднее он состоял при французской миссии графа Серсея в Вене, а затем в Персии. Умер виконт 30 октября 1848 г., как и Пушкин, не дожив нескольких месяцев до 38 лет. См. о нем подробнее: [7, с. 56—62; 9, с. 213-239].
2Здесь и далее цитаты из произведений А. С. Пушкина и его переписки даются по изд.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1949. Т. I—XVI, — с указанием в скобках римской цифрой номера тома, арабской — страницы; если оригинал написан по-французски, дается и номер страницы перевода.
© Г. М. Седова, 2010
дантом Дантеса, угрожая, что откажется от услуг Соллогуба: «Не хотите быть моим секундантом? Я возьму другого» [13, с. 378-379].
Встретившись наконец с д'Аршиаком, Соллогуб узнал, что они оба желают примирить противников. По его словам, в течение прошедшей ночи виконт также не мог заснуть, ломая голову над тем, как спасти положение. В тот день секунданты встречались дважды: вначале во французском посольстве, а в три часа дня — у Дантеса. Соллогуб подчеркнул, что во время второй встречи кавалергард не принял участия в разработке плана примирения, «все предоставив секунданту» [12, с. 335, 337]. Впрочем, и при первом свидании с секундантом Пушкина он также «ссылался во всем на д'Аршиака» [13, с. 378], возможно, следуя рекомендациям барона Гек-керна.
Нидерландский посланник отслеживал весь ход переговоров, понимая, что один неловкий шаг мог стоить Дантесу и жизни, и карьеры. Не исключено, что по предложению Геккерна виконт д'Аршиак стал предлагать Соллогубу то, с чем не справился В. А. Жуковский: убедить Пушкина отказаться от вызова без каких-либо оговорок, то есть не связывая свое решение со слухами о предстоящем сватовстве. «Дантес не может допустить, чтоб об нем говорили, что он был принужден жениться и женился во избежание поединка» [12, с. 335, 336], — объяснял виконт.
По завершении этого совещания Соллогуб составил записку, в которой извещал Пушкина, что исполнил его поручение и условился с д'Аршиаком о поединке «21 ноября в 8 часов утра, на Парголовской дороге, на 10 шагов барьера» (XVI, 188; 396). Однако в той же записке Соллогуб отметил, что д'Аршиак «конфидециально» сообщил ему о намерении Дантеса объявить о своих матримониальных планах, что должно произойти сразу после поединка. В связи с этим Соллогуб просил Пушкина «во имя... семьи» объявить, что он не станет приписывать этот брак «соображениям, недостойным благородного человека» (XVI, 188; 396).
Текст записки если и не был полностью продиктован виконтом, то со всей очевидностью был составлен при его активном участии. Для Пушкина главная новость заключалась в самой последней фразе послания: «Само собой разумеется, что господин д'Аршиак и я, мы служим порукой Геккерна» (XVI, 188; 396). Как вспоминал Соллогуб, счастливая мысль поручиться своей честью в том, что Дантес после примирения сторон действительно женится на Екатерине Гончаровой, исходила именно от д'Аршиака.
Прочитав записку, виконт не стал показывать ее присутствовавшему здесь же Дантесу, а поторопил Соллогуба: «Я согласен. Пошлите» [12, с. 337]. Как видно, виконт не церемонился с Дантесом, очевидно, действуя по указанию Геккерна, с целью добиться мира от Пушкина любой ценой, даже если кавалергарду все-таки придется жениться. Не известно, кому именно, посланнику или самому виконту, принадлежала идея дать личное поручительство за Дантеса от имени секундантов. Но именно этот шаг позволил добиться того, о чем тщетно умоляли Пушкина все участники переговоров на протяжении последних нескольких дней.
Как известно, в своем ответном письме Пушкин вновь заявил о том, что его вызов можно считать «как бы не имевшим места» (XVI, 188; 396), но он по-прежнему связывал его с тем, что якобы «из толков в обществе» он узнал о намерении кавалергарда «жениться на мадемуазель Гончаровой после дуэли» (XVI, 188; 396). И все же на этом этапе примирения поэт сменил гнев на милость, заявив в конце письма: «Я не имею никакого основания приписывать его решение соображениям, недостойным благородного человека» (XVI, 188; 396). Прочитав эти строки, д'Аршиак объявил, что вполне
удовлетворен формулировками, предложенными Пушкиным: «Этого достаточно» [12, с. 337].
Так, благодаря стараниям двух секундантов ноябрьский инцидент был исчерпан. Однако в январе 1837 г., когда Пушкин готовился к смертельному поединку с Дантесом, он учел умение д'Аршиака находить способ мирить противников. Поскольку в новой дуэльной ситуации о мире не могло быть и речи, Пушкин избрал новую тактику, оттягивая время встречи своего будущего секунданта с виконтом. Впоследствии эту тактику разгадал только граф В.А.Соллогуб. По его мнению, «боясь новых примирителей (курсив наш. — Г. С.)» Пушкин «выбрал себе секунданта почти уже на месте поединка» [12, с. 339].
Друзья Пушкина, напротив, утверждали, что накануне поединка, т. е. 26 января и даже утром 27-го, поэт еще не знал, кто согласится стать его секундантом, и был озабочен поисками такого человека среди своего окружения. По словам П. А. Вяземского, поздним вечером 26 января на балу у графини М. Г. Разумовской Пушкин обратился к секретарю английского посольства Артуру Меджнису, но тот не принял на себя обязанности секунданта. «В отчаянии, что дело расстроилось, — утверждал Вяземский, — Пушкин вышел 27-го утром, наудачу, чтобы поискать кого-нибудь, кто бы согласился быть его секундантом. Он встретил на улице Данзаса. . . посадил его к себе в сани, сказал, что везет его к д'Аршиаку, чтобы взять его в свидетели своего объяснения с ним. Два часа спустя противники уже находились на месте поединка» [16, с. 246].
Почти дословно описали ситуацию с выбором секунданта как В. А. Жуковский (в известном письме о смерти Пушкина, адресованном отцу поэта) [16, с. 163], так и сам К.К.Данзас. Однако друзья плохо согласовали свои «показания», поэтому по версии Жуковского Данзас случайно зашел к Пушкину поутру в день поединка, а по словам Вяземского и Данзаса, они случайно встретились «на улице». Данзас утверждал, что это случилось именно в день поединка. Он говорил, что встретился с Пушкиным на Пантелеймоновской улице, и поэт предложил ему отправиться с ним во французское посольство. Данзас, «не говоря ни слова, сел с ним (Пушкиным. — Г. С.) в сани, и они поехали в Большую Миллионную» [4, с. 401]. Там, на квартире у д'Аршиака, после предварительных объяснений с противной стороной Пушкин якобы и предложил лицейскому товарищу стать своим секундантом.
Эта же версия была доведена до сведения военно-судной комиссии, судившей участников дуэли. Ее придерживался и П. Е. Щеголев, когда утверждал, что «поискам секунданта, не давшим результата», поэт посвятил весь вечер 26 января. Исследователь заметил, что «выбор секунданта оказался для Пушкина делом нелегким» [16, с. 130]. Вместе с тем факт нечаянности встречи Пушкина с Данзасом казался П. Е. Щеголеву сомнительным, и он находил, что Жуковский был более точен, когда утверждал, что эта встреча произошла дома у Пушкина [16, с. 134, 137].
Среди современных исследователей только Р. Г. Скрынников подверг критике версию Данзаса и друзей Пушкина, справедливо считая, что она «лишена правдоподобия» [11, с. 271]. Вслед за П. Е. Щеголевым он предложил отдать предпочтение в этом вопросе конспективным записям Жуковского [11, с. 271], полагая, что «Пушкин увидел в окно Данзаса, встретил в дверях», затем пригласил к себе в кабинет, запер дверь и через несколько минут послал за пистолетами» [11, с. 272]. Скрынников обратил внимание на сообщение в одном из писем А. И. Тургенева о том, что Пушкин отвез Данзаса к себе на дачу и там прочитал ему свое письмо к Геккерну [14, с. 204]. В связи с этим исследователь предположил, что утром в день дуэли, опасаясь внимания домашних, Пушкин быстро выпроводил товарища, договорившись встретиться с ним на Цепном мосту у
Летнего сада. Оттуда они якобы отправились на каменноостровскую дачу, которую Пушкины снимали летом, а затем «двинулись на Большую Миллионную» [14, с. 272, 273].
Здесь следует отметить, что Тургенев узнал о дуэли со слов друзей, находившихся в доме раненного Пушкина, и торопился сообщить о том, что услышал, в письме к сестре. Едва наступило утро, он, не мешкая и не сверяя полученные сведения между собой, отправил свое первое послание в Москву. В нем и находим известие об этой невероятной поездке на дачу, права на которую закончились у Пушкина еще в сентябре, когда он перестал платить за ее аренду. Не исключено, что в данном случае Тургенев или кто-то, кто рассказывал ему о дуэли, перепутал дачу, на которой Пушкины жили летом, с Комендантской дачей, в районе которой состоялся поединок. Во всяком случае, сам Данзас, вспоминая об этом, утверждал, что Пушкин заговорил с ним о мотивах своего вызова, только доставив его во французское посольство [4, с. 401].
Изучение обстоятельств тех дней позволяет определить, когда же в действительности Пушкин мог договориться с Данзасом об его участии в поединке. Отправляя письмо Геккерну, Пушкин не мог не понимать, что в ответ получит вызов на поединок. Следовательно, он должен был задуматься о будущем секунданте еще накануне получения вызова. Надо полагать, что этот вопрос он решил для себя уже 26 января. Отсутствие секунданта могло сорвать этот поединок, на который поэт шел с такой непоколебимой решимостью. «Твердость, спокойствие, ясность духа... воцарились в нем с той минуты, когда дуэль, то есть развязка нравственной пытки, была решена», — отмечал Вяземский [3, с. 251]3.
Известно, что утром в день дуэли Пушкин был не просто тверд и уверен в себе, но и радостно оживлен. Жуковский так описал начало этого дня со слов домашних: «Встал весело в 8 часов — после чаю много писал — часу до 11-го. С 11 обед4. —Ходил по комнате необыкновен.<но> весело пел песни — потом увидел в окно Данзаса в дверях встр.<етил> радостно, — вошли в кабинет, запер дверь, — через несколько минут посл.<ал> за пистолетами, — по отъезде Данзаса начал одеваться...» [16, с. 286].
Похоже, что, встав «весело», распевая песни «необыкновенно весело», встретив Дан-заса «радостно», Пушкин пребывал в том состоянии духа, которое свидетельствовало о полном соответствии течения событий его собственным планам. Следовательно, к этому времени между ним и Данзасом уже существовала договоренность о том, что произойдет в ближайшие часы.
Накануне, в первой половине дня 26 января, Пушкин ждал от Геккернов ответ на свое письмо, в связи с чем писал Александру Тургеневу: «Не могу отлучиться. Жду Вас до 5 часов» (XVI, 223; 408). Получив наконец официальный вызов, доставленный д'Аршиаком, ближе к вечеру поэт вышел из дома. Известно, что в тот день он побывал у Вревских, которые жили на Васильевском острове. Через месяц деверь баронессы М. Н. Сердобин писал: «Александр Сергеевич часто бывал у нас и даже обедал и провел почти весь день у нас накануне этой несчастной дуэли... » [10, с. 65].
Чуть позже, уже вечером, поэта видели в книжной лавке И. Т. Лисенкова (в здании Пажеского корпуса на Садовой улице). Здесь он беседовал «о литературе русской и иностранной» с писателем и издателем Б. М. Федоровым. В свое время Пуш-
3При публикации письма в 1879 г. его адресатом ошибочно был назван А. Я. Булгаков. Об адресате см. [8, с. 5].
4Слово обед имело множество значений. Иногда обедом мог называться поздний завтрак (франц. «le ёопег»), а обед в современном понимании этого слова — ужином (франц. «le souper»). Обедом («le ёопег») называли и прием пищи в любое время суток.
кин отзывался о Борисе Федорове без особого уважения, называл его «безграмотным школяром-писателем» (I, 161), «Борька» (XIII, 249) и даже сделал героем одной из своих эпиграмм: «Пожалуй, Федоров, ко мне не приходи; / Не усыпляй меня — иль после не буди» (III, 122). Весной 1835 г. поэт характеризовал стремление Федорова занять освободившийся пост непременного секретаря Российской Академии как отстаивание заносчивым Аяксом мнимых прав на щит погибшего Ахилла (XVI, 21). Теперь же, накануне смертельного поединка, встретив этого человека, Пушкин, кажется, не спешил освободиться от беседы с ним. По словам хозяина лавки Ивана Лисенкова, собеседники настолько увлеклись, что «два или три часа не могли расстаться», отвергли предложенный хозяином чай и «с жаром... вели непрерывный интересный разговор обо всем литературном мире... чуть ли не до полуночи» [6, с. 111].
Перед самым посещением лавки Лисенкова Пушкин, возможно, побывал и на квартире у И. А. Крылова, которая находилась неподалеку, в здании Публичной библиотеки на той же Садовой улице. Со слов дочери баснописца А.П.Савельевой известно, что поэт приходил к ним «за день или два» до дуэли и «был особенно, как-то даже искусственно весел... играл с ее малюткой дочерью, нянчил ее, напевал песенки, потом вдруг торопливо простился. .. » [цит. по 12, с. 402].
Среди таких собеседников Пушкин не мог надеяться отыскать будущего секунданта. Складывается впечатление, что долгие, малозначащие разговоры были нужны ему лишь для того, чтобы отсрочить час возвращения домой5. Там его ждала записка от д'Аршиака, требующего встречи секундантов либо у себя на квартире, либо после 11 вечера на бале у графини М. Г. Разумовской (XVI, 224; 408). Именно там Пушкин представил д'Аршиаку в качестве своего секунданта Артура Меджниса, хотя предварительно не ввел английского дипломата в курс дела и не получил от него «окончательного согласия взять на себя эту роль» (XVI, 225; 409). В тот вечер Пушкин, по словам Софи Карамзиной, «был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил» и только «несколько судорожно» сжал ей руку [5, с. 167]. Настроение поэта свидетельствовало об уверенном спокойствии человека, уже подготовившего предстоящий поединок.
Оставив Меджниса беседовать с д'Аршиаком, Пушкин немедленно покинул бал, не дожидаясь от англичанина ответа, который в итоге был отрицательным. Согласие Меджниса избавило бы Пушкина от необходимости вовлекать в противозаконную историю лицейского товарища. Но и отказ английского дипломата не нарушил планы поэта, поскольку он имел предварительную договоренность с Данзасом на предмет предстоящего поединка. Однако утром следующего дня, за несколько часов до поединка, поэт по-прежнему утверждал в записках, адресованных д'Аршиаку, что не имеет секунданта и даже предложил, чтобы Дантес сам отыскал или назначил ему такового, «будь то, хотя бы, его ливрейный лакей» (XVI, 225; 410).
Таким образом, договорившись заранее с Данзасом о его возможном участии в поединке, Пушкин мистифицировал секунданта своего противника, заявляя, будто еще не решил вопрос о будущем секунданте. Тем самым поэт не только не позволил д'Аршиаку овладеть ситуацией и примирить противников, как он это сделал в прошедшем ноябре 1836 г., но и вынудил виконта прислать несколько записок с просьбами о встрече секундантов. Из этих записок следовало, что Пушкин не имел секунданта едва ли не до самого начала поединка. Перед кончиной, уничтожая ряд бумаг, Пушкин сохранил эти документы, как и письмо Артура Меджниса с объяснением причин его отказа. Впо-
5Одна только баронесса Е.Н.Вревская рассказывала впоследствии, что Пушкин говорил с ней о предстоящем поединке и его возможных последствиях — царской опале, которая может выразиться в переезде семьи поэта в его любимое Михайловское [2, с. 421].
следствии все эти бумаги были приобщены к делу и защитили Данзаса перед лицом военного суда над участниками поединка.
Литература
1. Вauchet-Filleau H. et Ch. de Cherge. Le Dictionnaire historique et genealogique des familles du Poitou.
2. Вульф А. Н. Рассказы о Пушкине, записанные М. И. Семевским // Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. 3-е изд., доп. СПб., 1998. Т. 1.
3. Вяземский П. А. Письмо к Д.В.Давыдову. 9 февраля 1837 г. // Русский Архив. 1879. Кн. 2.
4. Данзас К. К. Последние дни жизни и кончина Александра Сергеевича Пушкина в записи А.Н.Амосова // Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 2.
5. Карамзина С. Н. Письмо к А.Н.Карамзину. 30 января 1837 г. // Пушкин в письмах Карамзиных 1836-1837 годов. М., Л., 1967.
6. Лисенков И. Т. Письмо к П. А. Ефремову. 25 апреля 1874 г. (цит. по: Теплинский М. В. И. Т. Лисенков и его литературные воспоминания // Русская литература. 1971. № 2).
7. Седова Г. М. Свидетель последней дуэли // Родина. 1999. № 5.
8. Седова Г. М. Новый список письма В. А. Жуковского о смерти Пушкина из архива Дениса Давыдова // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 30. СПб., 2005.
9. Седова Г. М. Виконт Оливье д'Аршиак и его роль в последней дуэли А. С. Пушкина // Пушкин в XXI веке. Сборник в честь Валентина Семеновича Непомнящего. М., 2006.
10. Сердобин М. Н. Письмо к С. Л. Пушкину. 27 марта 1837 г. (цит. по: Модзалевский Б. Л. Из бумаг С. Л. Пушкина: Письма к нему разных лиц 1836-1837 гг. // Пушкин и его современники. Материалы и исследования / Комис. для изд. соч. Пушкина при Отделении рус. яз. и словесности Имп. акад. наук. СПб., 1908. Вып. 8).
11. Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина. СПб., 1999.
12. Соллогуб В. А. Из «Воспоминаний» // Пушкин в воспоминаниях современников Т. 2.
13. Соллогуб В. А. Нечто о Пушкине. Записка Соллогуба junior // Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л., 1929.
14. Тургенев А. И. Письмо к А. И. Нефедьевой. 28 января 1837 г. // Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 2.
15. Трефолев Л. Рассказы об Ярославской старине: IX. Крылов и Пушкин по рассказам Ярославцев // Русский архив. 1877. Вып. 12.
16. Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. С приложением новых материалов из нидерландских архивов. СПб., 1999.
Статья поступила в редакцию 5 апреля 2010 г.
