Виды (типы) фашизма в Латинской Америке. Сравнительный анализ и концептуальное осмысление Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 329.18 (8=6) ББК 66.3 (70)

ВИДЫ (ТИПЫ) ФАШИЗМА В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ. СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ И КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ

Жоау Фабиу Бертонья,

доктор истории, профессор современной истории Университета г. Маринга (штат Парана), научный сотрудник Национального исследовательского центра (Бразилия). [email protected]

Перевод с португальского Л. С. Окуневой

Аннотация. В данной статье предпринята попытка дать сравнительный анализ различных вариантов фашизма, существовавшего в Латинской Америке в период между двумя мировыми войнами. Затрагивается вопрос о деятельности в регионе различных фашистских движений европейского типа, но главное внимание уделено анализу «автохтонных» вариантов латиноамериканского фашизма и обсуждению его истории. Помимо этого, целью статьи является проведенное на базе сравнительного анализа исследование некоторых общих закономерностей присутствия фашизма в Латинской Америке, таких как, например, его социальная база в лице народных слоев и его стремление к власти. Кроме того, сравнение опыта деятельности фашизма в Латинской Америке с другими регионами мира, например, «латинской» Европой, англосаксонской Америкой и Восточной Европой, позволяет вписать это явление в более широкий исторический контекст.

Ключевые слова: фашизм, Латинская Америка, сравнение.

FASCISMS IN LATIN AMERICA. COMPARISONS AND CONCEPTS

Joao Fabio Bertonha,

Doctor of Social History,

Professor of Contemporary History, State University of Maringa / PR (Brazil) and Researcher, CNPq

Abstract. This article seeks to present a comparative perspective on fascism in the Latin American continent between the two world wars. The presence of several European fascist movements in the region is addressed, but the focus is on native fascism, whose history is presented and discussed. Additionally, this article aims to establish, through comparative history, some general patterns in relation to fascist activities in Latin America, especially with regard to popular bases and attempts to gain power. The comparison with other regions, such as Latin Europe, North America and Eastern Europe, finally, seeks to place the Latin American fascist experience within a broader context.

Key words: fascism, Latin America, comparison.

Введение

Хотя историки всегда прибегали к сравнительному методу как инструменту описания Истории, первый концептуальный опыт сравнительно-исторического метода в качестве особой дисциплины

-

принадлежит Марку Блоку [1], и сделан он был в начале XX в. Тогда же возникли и главные вопросы, встающие перед исследователем, стремящимся написать сравнительную историю. Что и как сравнивать, каковы параметры сравнения? Как из-

бежать таких свойственных сравнительному методу рисков, как анахронизмы и ложные аналогии? И стоит ли вообще «писать историю» с позиций данного метода?

Совершенно очевидно, что однозначного ответа на эти вопросы не существует. Некоторые авторы [2], в основном специалисты в области социальных наук (но не только они), считали вполне возможным сравнивать достаточно отдаленные во времени и пространстве феномены, и таким образом, лучше их познавать. Другие же, отдавая себе отчет в том, что почти все историки в тот или иной момент прибегали к сравнительно-историческому методу, всё же полагали, что он имеет ценность только в определенных случаях [3]. Следовательно, теоретические дебаты по данному вопросу весьма длительны и интенсивны.

Мы, однако, полагаем, что наиболее правильным является метод, примененный М. Блоком, а наиболее плодотворным — то сравнение, которое соотносит между собой сопоставимые параметры. Методология М. Блока представляется наиболее адекватной из всех имеющихся — в особенности для тех историков, которые в меньшей степени склонны к формулированию концептуальных положений, а в большей — к размышлениям о конкретно-исторических реалиях.

Мы также согласны с тем, что, хотя компаративный подход возможен и необходим почти во всех исторических исследованиях, сама по себе сравнительная история к нему не сводится. Так, с помощью сравнительного метода некоторые темы могут быть поняты хорошо, а другие — нет, что и вынуждает исследователя искать иные подходы.

Размышляя о данных направлениях теоретического анализа, трудно представить себе тему, в которой сравнительно-исторический метод мог бы принести большие плоды, чем проблематика фашизма, или, точнее, различных видов (типов) фашизма. Ведь именно фашизм в период между двумя мировыми войнами, да и сегодня, преодолев границы, распространился по всему западному миру и приобрел международный размах. В каждой стране, где возникало фашистское движение, сохранялось постоянное противоречие между международной проекцией фашизма и его деятельностью на местном уровне, то есть на политической арене национальных государств. Эта деятельность и обуславливала возможность как превращения данных движений в структурированные партии, опирающиеся на народные слои, так и их прихода к власти.

Огромное количество страновых вариантов фашизма позволяет провести достаточно репрезентативный сравнительный анализ, освещая раз-

личные местные реалии и в то же время обогащая эмпирическую базу, необходимую для осмысления и формулирования общих выводов о фашизме как едином феномене. Кроме того, эти движения в своей массе действовали в одном и том же пространстве (в западном мире, особенно в Европе и Америке, распространяясь оттуда по планете) и времени (20-е — 30-е гг. XX в., с некоторыми проекциями в сегодняшний день), а это, согласно определению М. Блока, дает превосходную основу для их сравнения.

В данной статье мы собираемся двигаться именно в этом направлении, уделяя особое внимание проблеме латиноамериканского фашизма и, прежде всего, сравнению его различных движений. Таким образом, речь не идет ни об описании общей истории развития фашизма на латиноамериканском континенте, ни о детальном рассмотрении каждого странового случая. Нашей задачей будет сравнение всех латиноамериканских разновидностей фашизма, с его вариациями на других континентах, для выделения на этой основе наиболее общих закономерностей данного феномена.

Ввиду всего вышесказанного статья разделена на несколько частей. Вначале мы постараемся представить краткое теоретическое обоснование самого явления фашизма с тем, чтобы суметь адекватно отобрать те движения и режимы фашистского типа, которые могут быть подвергнуты сравнительному анализу. Затем будут исследованы попытки европейского фашизма (в его итальянской, германской, португальской и испанской вариациях) распространить свою идеологию в Латинской Америке; при этом будет уделено внимание анализу роли внешнего фактора в формировании латиноамериканского фашизма.

После этого в фокусе нашего анализа окажутся различные автохтонные латиноамериканские фашистские движения. Мы попытаемся подвести итог развития различных фашистских группировок, их успехов и провалов на территориях от Рио-Гранде до Патагонии*. Отнюдь не ставя своей задачей описать всеобъемлющую историю этих группировок (что потребовало бы не одной статьи), мы сосредоточимся на ряде ключевых вопросов, таких, например, как причины успехов либо неудач на пути их превращения в массовые движения или на их пути к власти. Данная часть статьи завершится сравни-

* Имеется в виду всё пространство Латинской Америки с севера на юг. Рио-Гранде — река на границе Мексики и США, Патагония — регион, охватывающий южные области Аргентины и Чили и достигающий крайнего юга континента. — Прим. перев.

тельным анализом различных типов латиноамериканского фашизма и попыткой сформулировать общие контуры их эволюции на континенте.

Наконец, в заключительной части статьи мы постараемся расширить область сравнительного анализа и вынести на обсуждение проблемы сходства и различий между разными типами латиноамериканского фашизма и тем фашизмом, который существовал в «латинской» Европе, англо-саксонской Америке и Восточной Европе. Завершат работу выводы, в которых в общей форме будут затронуты дилеммы фашизма в Латинской Америке и подведены итоги предпринятого в статье компаративного исследования.

И последнее. По вполне понятным причинам, мы, конечно же, не сможем использовать и процитировать всю имеющуюся в десятках стран огромную литературу по данной теме; наш анализ будет сфокусирован на 20-х — 30-х годах XX в.; в его рамках не будут рассматриваться многочисленные правоэкстремистские и фашистские движения, возникшие на латиноамериканском континенте после 1945 г. Эти движения можно было бы включить в более широкую проблематику фашизма, поскольку они принадлежат к тому же идеологическому течению. Вместе с тем в послевоенный период правые, фашистские движения (и далеко не только в Латинской Америке) оказались вынуждены во многом модифицироваться, став неофашизмом, постфашизмом и т. п., а это значительно затруднило бы наш анализ. Поэтому мы предпочли не выходить за пределы межвоенного периода.

Еще в 1920-е гг. Марк Блок предупреждал нас о таких рисках сравнительного анализа, как анахронизмы, ложные аналогии, неуместные обобщения, иллюзии синхронности явлений и т. д. Но говорил он и о пользе сравнительного метода для познания, поскольку он способен обобщить конкретные вопросы и избежать того взгляда на историю, который слишком зациклен на местных, национальных проблемах. Учитывая, что фашизм обладает и международной проекцией, на этот риск, связанный со сравнительным анализом, всё же стоит пойти.

К вопросу о кратком определении фашизма

Историки традиционно уделяют концептуальным дебатам меньшее внимание, чем политологи и социологи. Это, несомненно, ошибочно, и наш собственный подход отличается от данной традиции. Ведь концептуальная ясность крайне необходима во избежание исследовательских ошибок, а в случае сравнительной истории она нужна, чтобы суметь точно определить объекты сравнения.

Когда речь идет о фашистских движениях, подобная задача представляется еще более необходимой. Сам термин «фашистский» стал очень широким и нечетким — до такой степени, что им можно окрестить почти всё. А в нашем случае — поскольку мы говорим о Латинской Америке — употребление этого термина стало таким общим местом, что нам, в наших целях сравнительного анализа, пришлось бы включить в него и различные военные режимы 1960—1970-х гг., и перонизм, и режим Вар-гаса в Бразилии, и перуанскую АПРА*, и многое другое. Это не только было бы ошибочно с точки зрения терминологии, но и сделало бы любой сравнительный анализ неправомочным и, в конечном счёте, невозможным.

Не имея никакого намерения погружаться в море литературы по вопросам «общей теории фашизма» [4], мы всё же считали бы необходимым установить различия между фашизмом и другими правыми движениями, с одной стороны, и между разными типами самого фашизма — с другой.

Как правило, мы сталкиваемся с определением фашизма как консервативного или реакционного движения. Идея о свойственном фашизму консерватизме зародилась прежде всего в марксистской литературе, поскольку фашизм, в ее представлении, возник исключительно для борьбы с прогрессом в лице социалистической революции. Что же касается термина «реакционный», то он, в свою очередь, рассматривается во многих трудах как синоним консерватизма; в работах же других авторов он

* Перуанская партия АПРА, Американский революционный народный альянс (APRA — Alianza Popular Revolucionaria Americana, исп.), была создана видным перуанским политиком Виктором Раулем Айя де ла Тор-ре в 1924 г. и мыслилась им как массовая антиимпериалистическая организация общеконтинентального масштаба, с секциями по странам. Апризм оказал влияние на многие латиноамериканские национал-реформистские течения, движения и партии, возникшие и действовавшие в странах континента в середине и второй половине XX в., хотя серьезной политической силой он стал только в Перу. Главными врагами трудящихся Айя де ла Торре считал империализм и местную олигархию, вместе с тем он выдвинул теорию «конструктивного антиимпериализма», выступавшего за привлечение иностранного капитала в деле преодоления отсталости. Одно из центральных мест в апризме занимали индейский вопрос и проблематика защиты индейских традиций; индейский компонент мыслился как главный в формировании латиноамериканской общности, а регион предлагалось называть Индоамерикой. (Подробнее см.: Строганов, А. И. Латинская Америка в XX веке. — М., 2008. — C. 82—83.). — Прим. перев.

приобретает иное значение — как «возврат к прошлому». Тем самым фашизм предстает как консервативный, реакционный либо — что концептуально сложней — как сочетающий в себе обе эти черты [5].

Основные аргументы в пользу данной точки зрения таковы: все разновидности фашизма решительно выступают против коммунизма, а также воспевают традиции и национальные корни. Так, представляется, что, например, в идеях нацизма заложено ясное указание на стремление и законсервировать существующую действительность (что и есть консерватизм) перед лицом угрозы прихода коммунизма или классовой борьбы, и, даже, повернуть вспять ход истории, вернувшись в доинду-стриальный мир мелких сельских производителей, где господствует кровное родство, а рыцари борются против врагов германского мира.

Да и практически все остальные типы фашизма испытывали ностальгию по прошлому. Многие превозносили католическую традицию, сельскую жизнь или великую славу прошедших веков и выступали против рисков, которые нес с собой современный мир, — рисков либерализма и его последствий: аморальной городской жизни, потери гордости за свою расу и т. п. Поэтому нам кажется логичным вывод о том, что эти типы фашизма были реакционными, оторванными от современного мира и стремившимися вернуться к «Старому порядку»* или даже к предшествовавшему ему периоду.

Вместе с тем видимость не всегда соответствует реальности. Восхищение, которое фашизм испытывал по отношению к прошлому, — это, вне всякого сомнения, важная черта его идеологии, то, что позволяет отделить его от «модернизационных диктатур» (таких как «Новое государство» в Бразилии; нельзя сказать, что оно вообще не апеллировало к идеализированному прошлому, просто оно делало это в меньшей степени). Однако фашизм использовал «традицию» иначе: для определения границ «своих» и «чужих», для мобилизации масс во имя воплощения модерности как политического проекта, но не для призывов к возврату в прошлое.

* «Старый порядок» (Ancien Régime, фр.) — термин, возникший в период Французской революции 1789— 1794 гг. для обозначения общественного уклада, существовавшего до ее начала. В расширительном смысле это понятие используется для характеристики социально-политического устройства, имевшего место до революционных или каких-либо иных событий радикального характера. — Прим. перев.

Кроме того, отталкиваясь именно от данного утверждения, можно обсудить гипотезу о возможности рассматривать фашистов как революционеров, причем революционеров в современном значении слова. В своей очень интересной книге Джон Лукач [6] уделяет большое внимание этому вопросу и делает следующий вывод: в случае с нацизмом Гитлера нельзя назвать реакционером, поскольку он не призывал к возврату в воображаемое прошлое или к консервации подвергаемого угрозам социального строя.

По мнению Лукача, для завоевания власти Гитлер мог бы, скорее всего, объединиться с традиционными и контрреволюционно настроенными правыми, но тогда он представал бы прежде всего как «национал-популистский революционер», чье умение «зажигать» массы и забота о том, чтобы постоянно к ним апеллировать, показали бы его принадлежность к миру демократии и модерности; с этой точки зрения его нельзя отнести к консерваторам, которые, подобно Бисмарку или Гинденбургу, предвзято настроены по отношению к народной мобилизации. Это интересный подход, позволяющий уяснить основные различия между фашизмом и другими правыми группировками.

Однако в отличие от таких авторов, как Лукач (до него эти вопросы разрабатывал Стерхелл [7]), мы не считаем, что различные типы фашизма сумели превзойти дихотомию «правые/левые». Напротив, разные вариации фашизма инкорпорируют в правое движение новые элементы, а вместо возврата в славное прошлое предлагают революцию, «движение вперед» к такому обществу, в котором важные для правых ценности были бы сохранены и даже приумножены [8] и были бы в еще большей степени привязаны к модерности и особенно к новому современному массовому обществу. То есть фашизм выступает не как исключительно реакционный или исключительно консервативный, а как связанный с обеими этими характеристиками и идеологическим родством, и политическим сосуществованием. Особенно это проявилось в эпоху крупных социально-политических выступлений межвоенного периода.

Таким образом, важно отметить, насколько сложной и двусмысленной была в те годы связь между различными политическими движениями и группировками правых сил. Политические организации правых заимствовали друг у друга различные элементы либо обменивались ими, однако подобные заимствования в контексте иной реальности не обязательно приводили к изменению этой реальности [9]. Например, режимы Варгаса или Салаза-ра усовершенствовали свой репрессивный или про-

пагандистский аппарат с помощью своих итальянских либо немецких «сородичей», а католические интеллектуалы из Франции или Канады, хотя и восхищались Муссолини, но не превращались в фашистов лишь только по этой причине. Иногда солидарность перед лицом общего врага становилась выше имевшихся различий, а в других случаях, наоборот, соперничество в борьбе за власть разводило прежних союзников по разные стороны. В этом смысле хорошим примером служит случай Испании: это были одновременно и близость, и расхождения. Таким образом, данный вариант не является исключительно латиноамериканским, но он во многом объясняет содержание политической борьбы именно в Латинской Америке в тот период.

Европейский фашизм и его отзвуки в Латинской Америке

Как в либеральной Италии, так и в Италии времен господства фашизма обдумывалась возможность использования эмигрантов в качестве геополитического инструмента для расширения власти Италии и создания империи. Основополагающим связующим звеном между либеральной и фашистской идеологией Италии стал национализм. Однако в период фашизма (особенно в 1930-е гг.) попытки мобилизации эмигрантов были подняты на невообразимый для политиков периода либерального развития уровень; это проявлялось, в том числе, в том, что их рассматривали как потенциальную «пятую колонну» и стремились обратить их в свою идеологию.

Одновременно с этим фашистская Италия стремилась как увязать данную мобилизацию с созданием «фашистского интернационала», способного включить близкие к фашизму политические движения в орбиту Рима, так и воздействовать — посредством субсидий, пропаганды и иных инструментов — на политическую жизнь других стран с целью усилить господство Италии (и идеологии фашизма) в мире. Это была так называемая «параллельная дипломатия», которая действовала на периферии традиционной внешней политики Италии и должна была быть обращена преимущественно к эмигрантам и их детям, а также к заграничным фашистским движениям.

Латинской Америке, где имелись разветвленные общины итальянских иммигрантов, а также политические движения фашистского и авторитарного типа, которые потенциально были готовы к альянсу с Римом, фашизм уделял особое внимание. Было не только увеличено количество посольств и консульств, но главное — в Латинской Америке стали распространяться фашистские организации («за-

граничные fasci», организация «Dopolavoro», «Дом Италии»), которые в наибольшей степени сконцентрировались в Бразилии и регионе Ла-Платы*, но присутствовали и во всех других странах. Пропаганда и контакты с местными фашистскими движениями также были весьма интенсивны [10].

Однако результаты этих усилий, предпринимавшихся Италией по всему миру, оказались достаточно разочаровывающими, а в Латинской Америке — особенно. Там все инвестиции в пропаганду, в склонение на свою сторону иммигрантских общин и в установление связей с наиболее многообещающими фашистскими движениями не принесли никакого практического результата. Вместе с тем эти усилия способствовали формированию местного фашизма, а само существование фашистской Италии служило стимулом к развитию близких ему сил на всём континенте.

Германия также стремилась привлечь своих соотечественников и этнических немцев, проживавших за границей, а также укрепить связи с фашистскими движениями за рубежами страны. На континенте множились «заграничные отделения НСДАП», особенно на юге Бразилии и в регионе Ла-Платы, но у них были филиалы и почти на всём остальном континенте. Также усиленно циркулировала нацистская пропаганда, многие фашистские и авторитарно настроенные группировки с симпатией взирали на гитлеровскую Германию с ее антисемитизмом и антикоммунизмом [11].

Одновременно с этим большинству латиноамериканских фашистских движений не нравились обостренный германский расизм и агрессивный империализм; лишь в отдельных случаях нацистскую гегемонию предпочитали американской. К тому же Германия располагала достаточной мощью для завоевания желаемого и стремилась навязать свое господство силой, пропагандируя лишь конкретные, прикладные цели. Ключевое значение, которое придавалось в теории нацизма расовому вопросу, делало нацистскую идеологию гораздо менее открытой (чем это было в случае итальянского фашизма) для восприятия любых идей сотрудничества с подобными себе зарубежными движениями.

Всё это уменьшало связи нацистов с другими фашистскими движениями, существовавшими в мире, а в Латинской Америке, где местные фашистские группировки были тесно связаны с католицизмом и почти не имели идеологических связей с нацизмом (кроме таких исключений, как отдельные течения в бразильском интегрализме, в чи-

* То есть в устье рек Уругвай и Парана; в геополитическом смысле — в Аргентине и Уругвае. — Прим. перев.

лийском нацизме и др.), эти контакты были и того меньше. Есть смысл говорить о наличии сближения и симпатий, но в гораздо меньших пропорциях, чем это могло бы показаться.

Испанская фаланга, а впоследствии и сама франкистская Испания тоже вели пропаганду, направленную на потомков испанцев в Латинской Америке и на близкие себе по духу движения. Защита идеалов и ценностей «испанизма» (как правило, консервативных), идеи союза испаноязыч-ных народов — всё это постоянно присутствовало в повестке дня испанской интеллигенции, прежде всего ее правых групп, на всём протяжении XIX в., а с особой силой проявилось после 1898 г.* В несколько видоизмененной форме эти идеи также взял на вооружение режим Франко, используя их в течение весьма длительного периода уже после окончания Гражданской войны, хотя и без заметных результатов [12].

Хотя империалистические устремления испанских фалангистов были направлены на Африку, они мечтали и о лидерстве в Испанской Америке — при помощи культурных связей и активизации деятельности общин испанских иммигрантов, укоренившихся в латиноамериканских странах [13]. Эти планы отличались поразительной схожестью с замыслами Италии и даже превосходили их, но закончились пустыми обсуждениями: военное и экономическое положение Испании того времени не способствовало их осуществлению.

И, наконец, салазаровская Португалия: там силами Секретариата по национальной пропаганде велась пропаганда, естественным образом обра-щённая к огромной португальской общине Бразилии; целью было поддержание с ней хороших отношений. Португальская пропаганда в некоторых своих аспектах отличалась от рассмотренных выше примеров, а в других — сближалась с ними [14].

В Латинской Америке были широко распространены и близкие к фашизму движения и идеологии других европейских стран (например, Франции), но перечисленные выше четыре варианта были основными, поскольку, с одной стороны, два из них представляли «классические» фашистские режимы, а с другой — две страны из этих четырех имели с государствами региона наиболее прочные культурные связи.

Совершенно очевидно, и это вытекает даже из данного краткого обзора, что многочисленные фа-

* 1898 год — особый, рубежный год в истории Испании, связанный с ее поражением в испано-американской войне и возникновением в связи с этим глубокой психологической травмы в обществе. — Прим. перев.

шистские движения, действовавшие на латиноамериканском континенте, не были одиноки в своей борьбе. Из Европы шли печатные издания, новости, информация, в отдельных случаях — финансовая помощь, и всё это придавало латиноамериканцам ощущение, что они ведут общую борьбу, преодолевающую границы государств [15]. Связи между европейцами и латиноамериканцами не всегда обходились без проблем и противоречий (из-за разного понимания ими национализма** или характера иммиграции первого и второго поколения).

** В латиноамериканском политическом дискурсе под «национализмом» понимается идеология либо политический курс, направленный на достижение общенациональных целей, реализацию центральных задач национального развития. Такое значение это понятие получило в силу особенностей исторического развития латиноамериканских стран, которые, освободившись от колониальной зависимости и став самостоятельными государствами в первой трети XIX в., на рубеже XIX—XX вв. попали в сильную экономическую зависимость от иностранного капитала и на протяжении почти целого столетия развивались по модели так называемого «зависимого капитализма». Появившиеся в 1930-е гг. националистические, а в 1950-е — 1960-е гг. — национал-реформистские модели развития были призваны обосновать возможность противостояния внешним влияниям и направлены на выработку собственного национального проекта. Термины «национализм» или «националистический» в данном контексте не являются синонимами шовинизма, характерного для германского нацизма, расизма и идей превосходства одной нации над другой. Национализм в его латиноамериканском прочтении не имеет ничего общего с политикой межнациональной розни, в целом — с проблемами межнациональных отношений. Другое дело — противоречивые последствия противостояния местной буржуазии и иностранного капитала — ее главного врага того времени. Стремление складывавшейся в 1930-е — 1940-е гг. латиноамериканской национальной буржуазии противостоять проникновению британского, а затем и американского капитала, вырабатывавшиеся ею национализм реформистской ориентации и антиимпериализм парадоксальным образом могли сочетаться с профашистскими настроениями, когда в нацистской Германии она подчас усматривала «противовес империализму США и Великобритании», а в фашистской идеологии видела «сплачивающее нацию начало в борьбе с западным империализмом и раскалывающим нацию классовым антагонизмом» (см.: Строганов, А. И. Новейшая история стран Латинской Америки. — М., 1995. — С. 66, 74). Вместе с тем автор данной статьи Ж. Ф. Бертонья справедливо указывает, что латиноамериканские страны «лишь в отдельных случаях нацистскую гегемонию предпочитали американской» (см. выше). — Прим. перев.

Однако, несмотря на это, проблематика латиноамериканского фашизма не может быть рассмотрена без учета роли Европы. И это совсем не удивительно, поскольку страны Латинской Америки — это дети Европы.

Различные виды (типы) латиноамериканского фашизма в сравнительной перспективе

В некоторых странах Латинской Америки, в частности, карибском и андском регионах, присутствие фашизма носило достаточно ограниченный характер. Определяющими явлениями того периода были военные диктатуры либо диктатуры, контролируемые олигархиями; что же до создания действительно фашистских движений, то за это выступали в лучшем случае отдельные интеллектуалы. Ключевым звеном фашизма в этих странах были испанские фалангисты или другие группировки, вдохновлявшиеся испанскими веяниями.

Таким образом, такие диктаторы, как Трухи-льо в Доминиканской Республике, клан Дювалье на Гаити, Сомоса в Никарагуа или Батиста на Кубе (их список можно продолжить), могли создавать кровавые режимы, восхищаться Муссолини, а особенно — Франко, покрывать деятельность, скажем, Испанской фаланги. Но всё это еще не делало их фашистами и не превращало их в безусловных союзников фашизма.

В этом плане весьма показательна история генерала Максимилиано Эрнандеса Мартинеса в Сальвадоре. Находясь у власти в 1931—1944 гг., он симпатизировал странам «оси», но под давлением США присоединился к антигитлеровской коалиции и прекратил деятельность немецких и итальянских организаций.

То же самое можно сказать о Венесуэле и Эквадоре, где немногочисленные фашистские организации были связаны прежде всего с Испанской фалангой (или, по меньшей мере, находились под ее влиянием) [16]. Слабо был представлен фашизм в Боливии. Здесь возникли, хотя и не получили значительного выражения, два фашистских (или, скорее, находившихся под влиянием фашизма) движения — «Боливийская социалистическая фаланга» и «Националистическое революционное движение» — которые, впрочем, впоследствии участвовали в правительстве военных [17].

В Колумбии также не наблюдалось заметных проявлений фашизма, хотя такие политики-консерваторы, как Лауреано Гомес, симпатизировали Франко. Вместе с тем в 1936 г. в Колумбии всё же возникло фашистское движение — «Правое на-

циональное действие» (его еще называли «Леопарды») — на базе различных газет и малочисленных группировок, но оно было более устойчивым, чем в описанных выше случаях. Возглавили движение Хильберто Альсате Авенданьо и Сильвио Вилье-гас. Находясь под влиянием личности Шарля Мор-раса*, движение симпатизировало также Гитлеру и Муссолини, но в наибольшей степени оно ощущало родственную связь по отношению к Испанской фаланге [18]. Во время Второй мировой войны участникам движения удалось даже напугать органы безопасности США; в конечном счёте они вернулись обратно — в лоно Консервативной партии, откуда в своё время и вышли [19].

Можно отметить определенную деятельность фашистских движений в Перу, но она была сосредоточена в небольших, хотя и богатых и влиятельных, итальянских и немецких общинах [20]; ей симпатизировали консерваторы, но симпатию эту не стоит переоценивать [21]. В Перу действовали и два идеолога фашизма, принадлежавшие к когорте самых значительных идеологов такого рода в Латинской Америке, — Хосе Рива Агерро и Рауль Ферреро Рибальяти. Иногда фашистской называют партию АПРА Виктора Рауля Айя де ла Тор-ре, но представляется, что она в большей степени является предвестником популизма, чем фашизма. Возможно, последнее определение можно было бы дать «Революционному союзу»**, но он никогда не был достаточно представителен [22].

* Шарль Моррас — идеолог так называемого французского «интегрального национализма», издавал печатный орган крайне правого, профашистского движения «Action française», расцвет которого во Франции пришелся на 30-е гг. XX в. Основные компоненты идеологии Морраса — радикальный французский национализм, неприятие (на этой основе) некоторых черт фашизма и нацизма, монархизм, католицизм, антисемитизм, борьба против коммунизма. Именно своим дистанцированием от «классического» фашизма и нацизма и превознесением французского (то есть «автохтонного») радикального национализма он и привлек внимание колумбийских последователей фашизма. — Прим. перев.

** Перуанская политическая партия, основанная в 1931 г. Луисом Мигелем Санчесом Серо, избранным в том же году Президентом Перу. После его смерти, в 1933 г. партия переродилась в откровенно фашистскую, черпавшую идеалы в итальянском фашизме. Своими врагами объявила либерализм и коммунизм, а также партию АПРА. Закат «Революционного союза» относится к 1939 г., хотя после Второй мировой войны некоторые его лидеры попытались возродить и трансформировать партию. — Прим. перев.

Интересен случай Мексики. Если рассматривать в качестве фашистского движения синархизм*, то тогда Мексику, возможно, следовало бы включить в список стран, в которых фашизм имел сильную опору в народных слоях. Однако, несмотря на связи синархистов с их европейскими собратьями и использование ими всего арсенала фашистской символики, вполне очевидно, что синархизм в гораздо большей степени являлся католической реакцией, а не фашизмом (хотя и испытывал на себе некоторое влияние последнего). Да и призыв синар-хистов к ненасильственным действиям, и их отказ от борьбы за власть имеют очень мало общего с фашизмом [23].

Более спорным в этом плане является случай «золотых рубашек»** генерала Родригеса; историки не имеют твердого мнения о его характере — было ли оно фашистским или просто реакционным [24]. Всё же имеется больше указаний на его близость к фашистской модели, нежели, например, к синар-хистской.

Так или иначе, даже в случае включения подобных движений в категорию «фашистских», по своей численности они никогда не превышали несколько сотен членов [25]. Для Центральной Америки или Эквадора это может быть и достаточно, но даже и для данных стран эти цифры невелики. Если же классифицировать эти движения как «реакционные с фашистским оттенком», то тогда имевшиеся в Мексике действительно фашистские группировки предстанут столь невыразительными, что это не позволит говорить о серьезных позициях фашизма в Мексике, несмотря на некоторый резонанс в итальянских и немецких общинах [26].

Если мы обратимся к странам Южного конуса***, то обнаружим как в Уругвае, так и в Парагвае отголоски итальянского и немецкого фашизма [27] и наличие националистически и антисемитски настроенных кругов, испытывавших неприкрытые симпатии к фашизму [28]; они издавали довольно значимые печатные издания, как, например, журнал «Корпорации». Но всё же и в этих странах дей-

* Синархизм — ультраправое католическое движение Мексики конца 1930-х — 1940-х гг., испытывавшее влияние фалангистской разновидности фашизма. —

Прим. перев.

** «Мексиканистское Революционное Действие» («Acción Revolucionaria Mexicanista», исп.) — мексиканское профашистское движение 1930-х гг., известное как «золотые рубашки» («camisas doradas», исп.). — Прим. перев.

*** К странам Южного конуса относят Бразилию, Аргентину, Уругвай, Парагвай, Чили. — Прим. перев.

ствия местных фашистов носили ограниченный характер, они по преимуществу были связаны с деятельностью итальянских и немецких фашистов в соответствующих общинах.

Иной была ситуация в Чили. Чилийское «Национал-социалистическое движение» появилось уже в 1932 г. Роль нацистской идеологии и деятельности немецкой общины [29] в ее возникновении весьма очевидна: это влияние прослеживается вплоть до самого названия движения и имени его лидера — Хорхе Гонсалеса фон Мареса. Но это движение не было копией с германского оригинала, о чем свидетельствуют меньшая доля расизма в его идеологии и то, что присущий ему антисемитизм имел скорее католические корни, чем носил биологический характер.

Так или иначе, эта партия сумела раздвинуть рамки своей активности, действуя не только среди немецких иммигрантов, но и приобретя определенное политическое представительство в обществе [30]. Этот феномен объясняется самим положением Чили в межвоенный период, когда страна переживала социально-экономический кризис, на политической арене наблюдалась ярко выраженная поляризация политических сил, а в обществе в целом господствовала тотальная критика либерализма. Несмотря на это, чилийские нацисты имели достаточно конфликтные отношения с другими группировками правой ориентации, а также с правительством, военными и церковью. В результате они не сумели завоевать власть, а после предпринятой ими попытки государственного переворота в 1938 г. партия была официально запрещена.

Ярким примером того, насколько размытыми — вплоть до смешения — могут быть границы между фашизмом и авторитаризмом (как для современников, так и для позднейших исследователей) является Аргентина. После 1945 г., когда многие германские нацисты нашли убежище в Аргентине, где у власти находился Перон, создаётся впечатление, что правые, фашистские силы всегда были здесь очень сильны.

И вместе с тем это впечатление может быть обманчивым. Перон был харизматическим лидером, создавшим некоторое подобие единой партии, мо-билизовывавшей массы; в какой-то момент он испытывал симпатии к фашизму. Однако ему не хватало основополагающего идеала, традиционных для правых ценностей и использования партии для мобилизации народных масс во имя идеологии, а не как обычного подручного инструмента лидера. Нам представляется, что его можно классифицировать скорее как популиста, чем как фашиста, хотя по этому вопросу продолжают идти острые споры [31].

216 -

Другие данные говорят о том, что фашизм в Аргентине в 1920—1930-е гг. не был настолько преобладающим, как это могло бы показаться. Например, община испанских иммигрантов была проникнута антифашистскими настроениями, хотя и собрания фалангистов имели там некоторый резонанс, а их идеи оказывали влияние на местных правых националистов [32]. И итальянская община, вовсе не оставшаяся безразличной к призывам итальянских фашистов, столкнулась с сильной антифашистской оппозицией, которой не существовало в других странах Южного конуса [33]. И даже в немецкой общине нацизм, несмотря на всю его значимость, не был абсолютным или единодушно принятым всеми [34].

Ситуация в самом аргентинском обществе была достаточно сложной. В 1930-е гг. здесь имелись общественные круги, находившиеся под сильнейшим влиянием фашизма (военные, церковь, олигархия), но сами фашистские движения были относительно немногочисленными. Существовали «националистические лиги», но они были в большей степени движениями реакционными или праворадикальными, чем фашистскими. Они испытывали известные симпатии к Муссолини и имели связи с итальянскими и немецкими фашистами, действовавшими на территории страны, но главным зарубежным вдохновителем для них был Шарль Моррас. В конце 1930-х гг. максимум одна или две лиги достаточно близко подошли к фашизму, чтобы можно было говорить о них как о «фашистских», но национализм в целом таковым, вероятно, не являлся [35].

Однако, хотя в Аргентине в те годы организованного фашизма не было, представляется, что здесь культура фашизма была значительно более популярной и распространённой, чем в других странах. Фашистский идеал, быть может, не институционализировался здесь в весомых фашистских партиях и движениях, но он был распространен среди других правых группировок и в обществе в целом. В силу всего этого я бы не стал, подобно бразильскому историку Э. Триндади [36], характеризовать Аргентину как страну, в которой отсутствовали какие-либо отзвуки фашизма. Его влияние могло быть рассеянным, не прямым, но по-своему значимым, хотя и недостаточным для определения Аргентины как фашистской страны в полном смысле слова.

Если же говорить об организованном фашизме, то, скорее всего, наиболее близка к такому типу фашизма была в 1930-е гг. Бразилия. Немецкие и итальянские иммигранты не вступали массовым порядком в фашистские партии стран

своего происхождения, но у них имелось генетическое чувство поддержки [37]. Конечно, «Новое государство» Жетулиу Варгаса (1937—1945) не было фашистским (это была консервативная диктатура с модернизационной проекцией), но многие его деятели испытывали симпатии к Гитлеру, а в еще большей степени — к Муссолини и Салазару. Однако же главный фактор в пользу утверждения о близости Бразилии к фашизму — наличие крупнейшей внеевропейской фашистской партии «Бразильское интегралистское действие» (БИД).

В бразильской историографии идут острые споры по вопросу о характере этого движения и об адекватности применения к нему формулировки «фашистское» [38]. Однако же преобладающей является точка зрения (которую разделяю и я) о том, что БИД по своим характеристикам, социальной базе, идеологическим и международным связям и тому подобное был, несомненно, фашистским движением [39].

Важно подчеркнуть, что, несмотря на связи интегралистов с международным фашизмом (в меньшей степени — нацизмом, в большей — итальянским фашизмом и фашистскими и правыми движениями Португалии), несмотря на идеологическое влияние муссолиниевского фашизма, а также фашистских движений Португалии, БИД ни в коей мере не был ни подражанием им, ни «продуктом импорта», ни незначащим явлением в жизни Бразилии. Напротив, он привлекал в свои ряды выходцев из семей иммигрантов, негров, часть городского среднего класса, интеллектуалов, а также определенную часть рабочих. Точное число участников интегралистского движения неизвестно, но можно говорить о том, что оно приближалось к сотням тысяч.

Помимо этого, БИД был близок к завоеванию власти в Бразилии: он участвовал в государственном перевороте Жетулиу Варгаса, приведшем к образованию в 1937 г. «Нового государства». Однако ему не хватило сил для того, чтобы реально осуществлять власть в стране, где правительство находилось под контролем правых консерваторов (прежде всего церкви, военных, а также экономических и политических элит). В конечном счете движение было исключено из состава правящего блока, а после предпринятой им в 1938 г. попытки государственного переворота было официально запрещено Варгасом; лидер движения Плиниу Салгаду был отправлен в изгнание в Португалию. После 1945 г. его последователи перегруппировали свои силы, но уже не играли никакой значительной роли.

Латиноамериканский фашизм: общие черты и схожие проблемы

Компаративный анализ, проведенный нами в предыдущем разделе статьи, позволяет без всяких затруднений наметить некоторые общие модели развития разных видов (типов) фашизма на латиноамериканском континенте. Прежде всего, подтверждается факт практически полного отсутствия в латиноамериканских странах какой-либо простой кальки с европейских моделей фашизма. В Латинской Америке «настоящих» итальянских фашистов, фалангистов или нацистов можно было обнаружить только в расквартированных там заграничных секциях Фашистской национальной партии*, Испанской фаланги или НСДАП. А все те движения, которые формировались на основе местных реалий, даже если они и находились под сильным внешним влиянием и по своей идеологии были фашистскими, — все они, как минимум, имели местную специфику, необходимую хотя бы для того, чтобы играть роль внутри своих стран.

Тем не менее можно согласиться с умозаключениями таких авторов, как Э. Триндади и С. Лар-сен [40], о том, что некоторые виды фашизма в Латинской Америке всё же были подражательными — в том смысле, что они, не представляя собой значимой силы на местной почве, не могли — рассуждая в категориях народной поддержки и политической силы — подняться выше минимального уровня. Другие же разновидности фашизма, действуя в более благоприятной обстановке и представляя такие ценности и перспективы развития, которые имели определенный резонанс, добились больших успехов и, помимо прочего, были близки к завоеванию власти. В первом случае речь может идти о Центральной Америке, Венесуэле, странах Андского нагорья в целом, Уругвае и Парагвае. Во втором случае можно говорить о Бразилии, к которой примыкают «промежуточные варианты» Чили, Мексики и особенно Аргентины.

Если же задуматься о причинах деления на такие группы, то было бы весьма интересно обратиться к проблеме модерности и общего кризиса, который в некоторых европейских странах способствовал приходу к власти фашизма.

Даже не пытаясь погрузиться в море литературы по проблемам связи фашизма с модерно-стью, мы ясно осознаем, насколько «теория модер-

* Эта партия была создана Муссолини в 1922 г. и стала главной партией итальянского фашизма. Она была учреждена на основе сформированного Муссолини в 1919 г. политического движения «Fasci ПаИат di СотЬаШтепЮ». — Прим. перев.

низации» формулирует детерминистское видение истории, согласно которому все общества должны в обязательном порядке прийти к некоему заранее определенному будущему (то есть к «современному миру»), а какая бы то ни было политическая деятельность может возникнуть не в любой момент, а только на строго определенной стадии этой эволюции. На эмпирическом уровне данная теория не слишком состоятельна.

Иными словами, если фашизм есть выражение определенной стадии развития капитализма, то как объяснить, что общества, находящиеся в схожей фазе развития (как, например, Бразилия и Аргентина, Германия и Англия), имели весьма разнившиеся между собой фашистские движения? Или как объяснить, что фашизм мог возникнуть и ярко проявиться в промышленно развитых странах (Германия), странах со средним уровнем индустриального развития (Италия) или в слаборазвитых (собственно Бразилия)? Буквальное, дословное истолкование «теории модернизации» не продвинет нас в понимании этого вопроса [41].

И, тем не менее, представляется, что связку «стадия развития/современность/либерализм» не следовало бы полностью отодвигать на задний план. На эту тему размышляли такие авторы, как Люйберт, де Меур, Кокка и другие [42], а недавняя работа Стейна Ларсена, уже цитируема мною выше, представляет в данной связи значительный интерес (я экстраполирую её выводы на латиноамериканские реалии).

По мнению Ларсена, для теоретической концепции, способной объяснить, почему фашизм в одних странах укоренился и получил развитие, а в других — нет, ключевым является уровень модернизации и либерализма. Согласно его точке зрения, возникновение и развитие массовых фашистских движений требовали хотя бы минимального развития капитализма (то есть городского среднего класса, средств массовой коммуникации, мало-мальски функционирующей политической системы), поскольку они не смогли бы возникнуть, за редкими исключениями, в закрытом политическом пространстве, а также архаичной или сельской среде.

Ларсен полагает, что в отсталых обществах, где слабо развит политический либерализм, таких как, например, Боливия или Гватемала, фашизм не имел бы никаких перспектив. В тех обществах, которые достаточно развиты с точки зрения политического либерализма, но недостаточно модернизированы экономически (Перу, Колумбия), фашизм смог бы возникнуть, но в своем развитии имел бы определенные ограничения. Общества, отличающиеся

высокой степенью модернизации и либерализма, были бы практически свободны от фашизма, а вот общества со слабым политическим либерализмом, но достаточно модернизированные в экономическом отношении, имели бы широкие перспективы для его развития. Олицетворением последней модели могла бы стать, например, Бразилия.

Я всё же сомневаюсь, может ли данная модель применяться ко всем тем случаям латиноамериканского фашизма, которые были представлены выше. Ясно и то, что существуют и другие факторы, способные объяснить, почему в одних случаях фашизм возникает, а в других — нет: это культурное наследие, специфическая политическая конъюнктура и другие. Важным моментом, объясняющим слабость латиноамериканского фашизма, является и то, что здесь не было ветеранов Первой мировой войны (исключение — Боливия с ее ветеранами Чакской войны*), а мировой экономический кризис 1929 г. ударил по странам континента с меньшей силой (чем по Европе. — Прим. перев.). Затрудняли распространение фашистских идей на континенте и такие аспекты его идеологии, как — в случае германского нацизма — расизм и антисемитизм: ведь латиноамериканское общество носит метисный характер, в нем мало евреев. Это, впрочем, объясняет, почему нацистский вариант фашизма был гораздо менее популярен в Латинской Америке, чем итальянский, испанский или португальский.

Но и в этом случае заслуживает внимания тот факт, что в те времена наибольшее развитие фашистские партии либо культура фашизма (Аргентина) получили именно в самых развитых странах Латинской Америки (Бразилия, Аргентина, Колумбия, Чили, Мексика и др.). Исключительный случай Бразилии, где фашизму удалось институционализироваться, также может объясняться данной структурной особенностью: это был особый ответ на идеологический кризис общества, переходящего к модерности [43]. Случай Бразилии, хотя и не является идеальной моделью, всё же весьма ценен, поскольку показывает важность самой проблематики перехода к модерности для объяснения возник-

* Чакская война — война между Боливией и Парагваем (1932—1935 гг.) за спорную приграничную территорию Северного Чако, закончившаяся победой Парагвая. Сравнение этой войны с Первой мировой не случайно, так как Чакская война считается самой кровопролитной (с обеих сторон — около 100 тыс. погибших и пропавших без вести) и ожесточенной в Латинской Америке в XX в., а одна из битв (Нанавское сражение, 1933 г.) получила название «Чакский Верден». — Прим. перев.

новения или отсутствия в странах континента массовых фашистских партий.

Когда речь заходит об объяснении неспособности даже самых сильных из них завоевать власть, следовало бы назвать такие факторы, как воздействие мирового экономического кризиса и попытки местных элит им управлять. Это объясняет, почему в некоторых странах фашизм мог развиваться только до определенной черты, и особенно — почему ни в одной из стран континента фашистские движения не сумели прийти к власти.

Также следует помнить, что, поскольку в Латинской Америке десятилетие 1930-х гг. было эпохой не фашизма, а диктатур или «режимов жесткой руки», именно эти последние и препятствовали, в том числе и вооруженным путем, восхождению фашизма к власти, как это было в Бразилии и в Чили в 1938 г.

Диапазон этих диктатур был, конечно же, очень широк. В Центральной Америке или странах Карибского бассейна (как и в Боливии и в Венесуэле), даже несмотря на мировой кризис 1930-х гг., прекрасно функционировали обычные военные диктатуры. В Бразилии элиты избрали вариант консервативной диктатуры с модернизационной проекцией, а по всему континенту распространились более или менее «замаскированные» диктатуры — такие как режимы Терры в Уругвае, Хусто в Аргентине, Бена-видеса в Перу. В некоторых странах, например, Колумбии или Коста-Рике, продолжали существовать демократические режимы, но и они испытывали всё возраставшее влияние армии, которая, впрочем, поддерживала политическое равновесие и институциональную стабильность. А вот Мексика переживала постреволюционный период**, и на ее политическом пространстве доминировали левые силы***.

Общим для всех этих стран было то, что власть находилась под контролем элит, не считавших необходимым уступить ее радикальным правым или каким-то иным альтернативным группам, которые, впрочем, не сумели захватить власть даже в тех странах, где у них имелись обширная опора в народных слоях и политическое представительство. Тем самым выбор в пользу фашизма так и остался «в резерве» и не пригодился ни в одной стране.

Таким образом, некоторые страны континента могли бы сделать выбор в пользу фашизма, но этому, скорее всего, воспрепятствовали неполная модернизация этих стран и власть местных элит.

** Так называют период после окончания мексиканской революции 1910—1917 гг., который длился вплоть до 40-х гг. XX в. — Прим. перев.

*** Автор статьи имеет в виду правление Президента Ласаро Карденаса (1934—1940 гг.). — Прим. перев.

Теперь нам остается определить, было ли это характерно только для Латинской Америки или же подобный феномен повторялся в других регионах мира.

Фашизм в латинской и англо-саксонской Америке. Различия и сходства

В англо-саксонском мире [44] фашизму в его разных видах и обличьях удалось привлечь на свою сторону группы иммигрантов (из итальянской и немецкой общин в Северной Америке) либо те социальные слои, которые ощущали доминирование «англов» (франкоязычное население Канады, буры в Южной Африке). Фашистская, а в особенности нацистская идеология также была популярна среди крайне правых или расистских группировок США, Австралии, Англии.

Англо-саксонские элиты проявляли известные симпатии к итальянскому фашизму (особенно накануне вторжения Италии в Эфиопию в 1935 г.), некоторые общественные группы больше склонялись к нацизму, ввиду гораздо большей расовой и культурной близости германского и англо-саксонского мира; в то же время менее значимы были испанский или португальский варианты фашизма.

В целом же фашистские группировки в англосаксонских странах были малочисленными, неспособными проявиться в социальной или политической среде. Таким образом, здесь, как и в Латинской Америке, повторилась та же модель слабого институционального укоренения фашизма, но объяснения этого схожего феномена весьма различны. Вместе с тем существуют весьма разные объяснения этого схожего феномена.

Во-первых, эти страны в гораздо большей степени, чем латиноамериканские государства, пострадали от Первой мировой войны и мирового экономического кризиса 1929 г.; они представляли собой абсолютно современные массовые общества; всё это — теоретически — могло бы способствовать нарастанию в них волны фашизма. Однако подобному сценарию мешало наличие некоторых элементов (которые отсутствовали в Латинской Америке) — таких как, например, относительно слабая роль католической церкви. Укоренение фашистских режимов первоначально в Италии и Германии также прервало развитие фашистских движений в англо-саксонских странах, так как участников этих движений рассматривали как врагов в прошедшей (в случае Германии) войне и, возможно, в войне будущей; это снижало их популярность в народе.

Крайне важно и то, что данные страны имели достаточно прочные либеральные традиции. Отстаивать диктатуру, более того — фашистскую дик-

татуру, — в Канаде или Англии было гораздо труднее, чем в Германии или Польше. В этом плане идеи Ларсена о том, что прочный либерализм является препятствием для восхождения фашизма, не лишены смысла.

Размышляя обо всём этом, можно сказать, что именно прочность институтов и стабильность политической системы воспрепятствовали развитию фашистских движений (чего как раз не случилось в Италии и Германии). Элиты англо-саксонских стран, какими бы они ни были — консервативными, либеральными или прогрессистскими, как, например, в период правления Франклина Рузвельта в США, — не желали уступить власть фашистам, да и не ощущали никакого давления, которое вынудило бы их это сделать, а политическая система сумела впитать в себя и «перемолоть» удары кризиса 1929 г., не прибегая к крайним мерам.

Таким образом, в отличие от Латинской Америки, фашизм в описанных выше странах оказался блокирован самой демократией. Можно сделать вывод о том, что главную роль в сдерживании угрозы прихода к власти фашизма в англо-саксонских странах сыграли стабильность политической системы (или ее развитие в направлении стабильности — будь то стабильность, обеспечиваемая консервативной диктатурой либо новым циклом демократии) и уверенность элит в возможности преодолеть кризис без уступки власти радикальным группировкам.

Восточная Европа и Латинская Америка: периферийный или отсталый фашизм?

Если задуматься о регионах, которые потенциально располагают суммой факторов, способных привести к возникновению и росту фашистских движений, а впоследствии и к их приходу к власти, то идеальным «кандидатом» в этом плане станет Восточная Европа. Здесь имелись недавно возникшие, слабо консолидированные государства, модернизированные лишь частично и практически не обладавшие либеральными традициями. В них господствовала напряженность межэтнических и межнациональных отношений, был широко распространен антисемитизм, а также страх перед возможным подъемом коммунизма, который утвердился недалеко от границ этих стран. Неудивительно, что в них возникли и приобрели определенное значение фашистские движения.

Конечно, эти движения имели свою специфику — например, в румынском фашизме таковой были крестьянская социальная база или мощное присутствие аристократии. Но в целом представля-

ется, что восточноевропейский фашизм был близок к латиноамериканскому варианту — как по своей христианской основе (например, в случае Словакии периода правления Тисо или в случае румынской «железной гвардии», связанной с ортодоксальным католицизмом), так и по слабой популярности в народе, характерной для стран с невысоким уровнем модернизации. А в особенности — потому, что в ту эпоху господствующей политической моделью для восточноевропейских режимов стала консервативная диктатура. Свидетельством сходства местного фашизма с его латиноамериканским вариантом было и то, что, как в Латинской Америке, так и в Восточной Европе консервативные диктатуры в буквальном смысле слова устранили фашизм с политической арены.

Многие восточноевропейские диктатуры, например, в Болгарии, Словакии или Греции, могли демонстрировать свои симпатии по отношению к фашизму, но это совсем не означало, что они превратились в фашистские или расчистили фашизму дорогу. Впрочем, некоторым из них фашизм мог нравиться больше, чем нацизм, — ведь эти страны представляли собой хорошую мишень для германского империализма. Например, диктатура Пилсуд-ского в Польше могла приветствовать антикоммунизм и антисемитизм Гитлера, но вряд ли могла стать нацистской.

Имелись два случая, когда консерваторы не столько держали фашистов под своим контролем, сколько входили с ними в конфликт. В Румынии «железная гвардия» была уничтожена в 1941 г. армией маршала Антонеску при помощи Гитлера. В свою очередь, в Венгрии консервативное правительство адмирала Хорти в 1944 г. было отстранено от власти местным фашистским движением Сала-ши, но это произошло только благодаря поддержке Берлина, раздраженного попыткой Хорти переметнуться на другую сторону. В данном контексте следует упомянуть и случай Австрии с ее ультраконсервативным режимом Дольфуса-Шушнига, который активно сопротивлялся нацистам вплоть до самого момента аншлюса Австрии Германией.

Иными словами, в самом общем виде можно утверждать, что перед лицом большей опасности (как это было в Испании) консерваторы и фашисты имели тенденцию к объединению, но в целом они боролись между собой за власть. Также можно сделать вывод о том, что традиционные элиты предпочитали по возможности выбор в пользу консерватизма, а фашисты сами по себе могли добиться прихода к власти только в крайних случаях либо при помощи поддержки извне. Выбор между консервативной или реакционной диктатурой, с одной стороны,

и фашизмом — с другой — не слишком прельщал, но, похоже, именно он определял сущность того периода, по крайней мере в Восточной Европе и Латинской Америке.

Латинская Америка и средиземноморская Европа: «латинский» фашизм?

В исследованиях по фашизму регулярно встречается термин «латинский фашизм», в рамках которого объединяют в одну группу фашистские движения и режимы южной Европы и Латинской Америки. Предполагается, что в основе этого объединения лежат такие факторы, как католицизм, «римский миф»* и другие элементы, объединяющие эти движения.

Проблема, однако, заключается в том, что же на самом деле может называться «латинским». Ведь во французской и итальянской Швейцарии, фран-коговорящих регионах Бельгии и Квебеке, хотя и существовали сильные фашистские организации, но всё же сохранялся либеральный режим. Были ли эти страны и регионы «латинскими» или «полулатинскими» — ведь они были интегрированы в более крупные государственные образования? Далее: даже если забыть об этих «пограничных» случаях и говорить только о чисто «латинских» странах, то можно увидеть, что и между ними были огромные различия — и не только в плане социально-экономического развития, но и в области прочности и стабильности политических институтов, не говоря уже об их различном участии и отношении к Первой мировой войне и о различных для них последствиях мирового экономического кризиса 1929 г.

Италия, например, была единственной «латинской» страной, которая стала фашистской; в то же время подавляющее большинство «латинских» государств дрейфовало в направлении жестких режимов различного типа. Значительные отличия демонстрирует случай Франции (на эту тему существует огромное количество публикаций): в этой стране

* «Римский миф» — комплекс представлений о всемирно-исторической роли Рима, предназначенного править народами; начал складываться в III в. до н. э., использовался и после падения Западной Римской империи. Муссолини и идеологам итальянского фашизма, стремившимся акцентировать его связь с римскими корнями, импонировали содержавшиеся в «римском мифе» имперский потенциал, чувство неразрывной связи с прошлым, обостренное внимание к традиции. В силу этого к нему прибегали для создания интеллектуальной опоры фашизма. — Прим. перев.

имелись достаточно развитые фашистские движения, но одновременно здесь действовало и сильное антифашистское сопротивление левых сил, отсутствовавшее в других «латинских» странах. К тому же немецкий и итальянский фашизм были неприкрытыми врагами Франции, общество которой было буквально пропитано идеалами Французской революции, причем в гораздо более интенсивной форме, чем в других странах «латинского мира». Таким образом, все перечисленные различия слишком велики, чтобы можно было говорить о некоей «латинской модели» фашизма.

Но вместе с тем, вероятно, не столь абсурдна и мысль о возможности иной классификации, из которой можно было бы исключить Францию, Италию и некоторые другие, не столь явные случаи и, наоборот, включить Испанию и Португалию, присоединив их к группе латиноамериканских стран. В этих двух странах фашизм был относительно слаб, и та небольшая популярность, которую они сумели снискать, была, вероятно, связана — по аналогии с основными «латинскими» странами Америки — с возникновением там модерности. Помимо этого, диктатуры Франко и Салазара носили консервативный и реакционный характер и, в конечном счете, покончили с реальными фашистскими движениями в своих странах — соответственно, с движениями Примо де Риверы и Ролау Прету* (в Португалии в 1939 г. национал-синдикалисты даже предприняли попытку переворота) [45].

Таким образом, было бы вполне возможно применить термин «иберийский фашизм» для объединения в одну группу фашистских движений в странах Пиренейского полуострова и в их бывших колониях в Америке. Это достаточно емкий термин, который может включать в себя их различные вариации и частные случаи, однако, похожие по своей идеологии, наличию связей с консервативными силами и общей судьбе. И в то же время этот термин в достаточной степени ограничен и исключает спорные и особые случаи, как, например, французский и итальянский. Такова наша исследовательская гипотеза, которую, возможно, стоило бы разработать в дальнейшем.

* Франсишку де Барселуш Ролау Прету — один из основателей португальского (лузитанского) интегрализ-ма и лидер португальских национал-синдикалистов (основанного в 1933 г. праворадикального движения монархического, традиционалистского характера, апеллировавшего к синдикализму и проникнутого идеями корпоративизма; идеологически было близко к Испанской фаланге). — Прим. перев.

Заключение. Опыт теоретического обобщения

Важна ли проблематика модерности для объяснения возникновения и развития различных видов фашизма? Мне представляется, что да. Те концептуальные модели, которые рассматривают сложности, порожденные модерностью, как питательную среду для появления фашизма, особенно в межвоенный период, вовсе не лишены смысла. Но эти модели не являются совершенными или просчитанными математически и не утверждают, что мо-дерность должна непременно привести к фашизму. Ведь в реальности только Италия и Германия стали фашистскими и даже сегодня отголоски фашизма присутствуют в высокомодернизированных странах. Как бы то ни было, проблематику перехода к современному миру следовало бы рассматривать как структурно важную для понимания феномена фашизма.

Особо отсталые и архаичные общества не были достаточно организованы, и в них отсутствовала массовая культура, которая способствовала бы восхождению фашистского движения. Последнее могло возникнуть (и возникало) в обществах с высокой степенью развития либерализма и модернизации, но там оно оставалось второстепенным, поскольку либеральная система была в состоянии сама противостоять мировому экономическому кризису и не входить в состояние коллапса. А в «промежуточных» обществах шансы развития фашизма были большими.

Вместе с тем этот вопрос лишь один из многих, которые следует рассмотреть. Если государство и правящие элиты теряли, пусть даже временно, контроль над ситуацией, фашизм получал стимул к развитию, как это было в Бразилии в 1930-е гг. Там же, где элиты прочно поддерживали свое господство и чувствовали себя в безопасности, фашистские партии не прогрессировали. Не имела существенного значения форма правления (демократический режим, консервативная диктатура или что-то иное); самым важным было то, насколько режим был прочен и позволял ли он развиться фашизму.

Вот каковы вопросы, важные для понимания успехов и провалов фашизма во всех странах мира. И в англо-саксонском мире, и в «латинской» либо восточной Европе, и в Латинской Америке имелись определенные структурные предпосылки, способствовавшие (либо препятствовавшие) формированию местного фашизма и его дальнейшему взлету уже в качестве массового движения. Точно так же другие структурные проблемы, такие как стабильность социально-политической си-

стемы и ее способность противостоять мировому экономическому кризису, позволяли (либо нет) фашизму прийти к власти — в союзе с другими силами либо в одиночку.

Латиноамериканский случай в этом плане — не столь редкий и своеобразный, как могло бы показаться. Во всех странах континента были слышны отголоски европейского фашизма, практически во всех странах возникали попытки формирования фашистских движений. В некоторых странах (как правило, наиболее развитых, в которых имелись хотя бы минимальные социальные и политические условия для развития подобных движений), последние сумели выйти из зачаточного состояния и превратились в массовые. Но, впрочем, и в этих странах их продвижение к власти было блокировано традиционалистскими силами и элитами. Только в Бразилии, в силу сложившихся там особых условий, фашистское движение достигло своего полного развития и чуть было не пришло к власти. В общем, можно сказать, что латиноамериканский опыт фашизма не столь отличается от европейских и других американских стран.

Но всё же имелись и некоторые немаловажные особенности. В Латинской Америке существовали крупные общины немецких, итальянских, португальских и испанских иммигрантов, связанные с фашистскими партиями стран их происхождения. Хотя данный факт не означает, что во всех этих общинах господствовала фашистская идеология, всё же европейский фашизм получил в их лице особые каналы для своего распространения на континенте. Этому процессу способствовали и культурные и языковые связи прежде всего со странами Пиренейского полуострова, Францией и Италией; данная культурно-лингвистическая близость создавала ситуацию, при которой на латиноамериканский континент идеи фашизма проникали легче, чем, например, на Ближний Восток или в Китай.

Другими факторами, которые надо учитывать, хотя они и не являются чем-то исключительным для стран латиноамериканского региона, стали значительная роль церкви, отсутствие ветеранов Первой мировой войны и последствий мирового экономического кризиса 1929 г. Спецификой же Латинской Америки стал тот факт, что итальянский и германский империализм не представлял собой угрозу для стран континента (напротив, в ряде стран его рассматривали как конкурента империализму США), и в силу этого мог вызвать определенные симпатии к фашизму.

Подводя итог, можно сказать, что исследование, ориентированное на сравнительный анализ стра-новых и региональных случаев Америки и Евро-

пы, свидетельствует, что для понимания сути фашизма и тех структурных условий, которые способствовали его возникновению в 20-х — 30-х гг. прошлого века, весьма полезны такие концептуальные модели, как «теория модернизации» и «теория элит». Вместе с тем ясно, что данные модели достаточно ограниченны, а главным является само историческое развитие. Историк должен уделять больше внимания специфике, конкретным обстоятельствам, что и позволит ему объяснить, по словам Хобсбаума [46], как и почему период между двумя мировыми войнами не был «эрой фашизма», а был временем дискредитации либерализма, эпохой диктатур и «сильных личностей». Этот вывод имеет значение для всего западного мира, но особенно — для Латинской Америки.

Примечания:

1. Bloch, M. Pour une histoire comparée des sociétés européennes // Revue de Synthèse Historique. — 1928. — V. 6. — P. 15—50; Comparaison // Bulletin du Centre International de Synthèse. — 1930. — V. 9. — P. 17— 35; Idem. Os Reis Taumaturgos — o caráter sobrenatural do Poder Régio. França e Inglaterra. — Sao Paulo, 1993.

2. Theml, N.; Da Cunha Bustamante, R. M. História Comparada: olhares plurais // Estudos Ibero-americanos. — 2003. — V 29, No. 2. — P. 7—22; Morner, M. En torno al uso de la comparación en el análisis histórico de América Latina // Jahrbuch für Geschichte von Staat, Wirtschaft und Gesellschaft Lateinamerikas. 1994. — Jg. 31. — P. 373—390.

3. D'Assunçao Barros, J. História Comparada — Um novo modo de ver e fazer a história // Revista de História Comparada. — 2007. — V. 1, No. 1. — P. 1—15.

4. Среди многих других работ см., напр.: Mann, M. Fascistas. — Rio de Janeiro, 2008; Mosse, G. Il fascismo — verso una teoria generale. — Bari, 1996; Payne, S. Fascism — Comparison and Definition. — Madison, 1980; Idem. Historia del fascismo. — Barcelona, 1995; Griffin, R. The Nature of Fascism. — London and New York, 1993; Teixeira da Silva, F. C. Os fascismos // O Século XX — O Tempo das crises. Revoluçôes, fascismos e guerras / Ed. por Daniel Aarao Reis Filho. — Rio de Janeiro, 2000. — P. 109—164; Pinto, A.C. O Salaza-rismo e o fascismo europeu — Problemas de interpreta-çao nas ciências sociais. — Lisboa, 1991. Корректное изложение сути споров вокруг фашизма см., напр.: De Felice, R. Explicar o fascismo. — Lisboa, 1976; Paxton, R. A Anatomia do fascismo. — Sao Paulo, 2007; Parada, M. Fascismos — conceitos e experiên-cias. — Rio de Janeiro, 2008.

5. По вопросу о различиях между правыми и левыми, авторитаризмом и тоталитаризмом, реакционерами

и консерваторами, а также внутри самих правых сил существует обширная литература. Исключительно в целях «введения в тему» см.: Deutsch, S. Las Derechas — The Extreme Right in Argentina, Brazil and Chile, 1890—1939. — Stanford, 1999; Falcón, F. Fascismo: autoritarismo e totalitarismo // O feixe e o prisma — Uma revisâo do Estado Novo / Ed. por José Luiz da Silva. — Rio de Janeiro, 1991. — P. 29—43; Re-velli, M. Le Due Destre. — Milano, 1996; Mayer, A. Dynamics of counterrevolution in Europe, 1870—1956: an analytical framework. — New York, 1971.

6. Lukacs, Jh. O Hitler da História. — Rio de Janeiro, 1998.

7. Sternhell, Z. La droite révolutionnaire — Les origines françaises du fascisme (1885—1914). — Paris, 1978.

8. Таков, например, вопрос о неравенстве, который для Норберто Боббио стал основой для проведения различий между правыми и левыми, а для нацизма — отправной точкой для выделения группы людей настолько неравноправных, что они не заслуживали права на жизнь. См.: Bobbio, N. Direita e esquerda. Razôes e significados de uma distinçâo política. — Sâo Paulo, 1995.

9. О теоретическом определении данных заимствований и переговоров между различными группировками правых сил см.: Guattari, F. Micropolítica do fascismo // Revoluçâo molecular: Pulsaçôes políticas do desejo. — Sâo Paulo, 1981. — P. 173—190.

10. По этой тематике существует огромное количество работ. Для начального ознакомления с ними отсылаю к двум моим книгам: Bertonha, J.F. O fascismo e os imigrantes italianos no Brasil. — Porto Alegre, 2001; Idem. Sobre a direita — estudos sobre o fascismo, o nazismo e o integralismo. — Maringá, 2008. Более общие вопросы изложены в статьях: De Capranis, L. Fascism for Export: the Rise and Eclipse of the fasci italiani all'es-tero" // Journal of Contemporary History. — 2000. — Vol. 35, No. 2. — P. 151—183; Gentile, E. La politica estera del partito fascista. Ideologia e organizzazione dei Fasci italiani all'estero, 1920—1930 // Storia Contemporanea. — 1995. — V. 26, No. 6. — P. 897—956.

11. В последние годы существенно выросло количество работ по проблематике деятельности нацизма в Латинской Америке. См., напр.:Friedman, M. P. Nazis and Good Neighbours: The United States Campaign against the Germans of Latin America in World War II. — Cambridge, 2003; Gautig, O.; Veit, P. El Partido Alemán Nacional Socialista en Argentina, Brasil y Chile frente a las comunidades alemanas, 1933—1939 // Estudios Interdisciplinarios de América Latina y el Caribe. — 1995. — V. 6, No. 2; Muller, J. Nationalsozialismus in Lateinamerika. Die Auslandsorganisation der Nsdap in Argentinien, Brasilien, Chile und Mexico, 1931—1945. — Stuttgart, 1998.

12. González Calleja, E.; Limón Nevado, F. La Hispanidad como instrumento de combate. Raza e Imperio en la prensa franquista durante la Guerra Civil española. — Madrid, 1988; Delgado Gómez-Escalonilla, L. Diplomacia franquista y política cultural hacia Ibero-América, 1939—1953. — Madrid, 1988; Idem. Imperio de papel: acción cultural y política exterior durante el primer franquismo. — Madrid, 1992.

13. González Calleja, E. ¿Populismo o captación de elites? Luces y sombras en la estrategia del Servicio Exterior de Falange Española // El Populismo en España y América / Ed. por J. Álvarez Junco, R. González Le-andri. — Madrid, 1994. — P. 61—90; Idem. El servicio exterior de Falange y la política exterior del primer franquismo: consideraciones previas para su investigación // Hispania. — 1994. — Vol. 186. — P. 279—307; Pérez Montfort, R. Hispanismo y Falange. Los sueños imperiales de la derecha española y México. — México, 1992; Pardo Sanz, R.! Con Franco hacia El Imperio! La política exterior española en América Latina 1939— 1945. — Madrid, 1995; Idem. Hispanoamérica en la política nacionalista, 1936—1939 // Espacio, Tiempo y Forma, Historia Contemporánea. — 1992. — Vol. 5. — P. 211—238.

14. Paulo, H. Aqui também é Portugal. A colonia portuguesa do Brasil e o salazarismo. — Coimbra, 2000; Idem. Estado Novo e Propaganda em Portugal e no Brasil, O SPN/SNI; Idem. o DIP. — Coimbra, 1994. См. также многие другие интересные статьи этого автора по данной теме.

15. Представляется, что более глубокого изучения заслуживает проблема связей между различными фашистскими движениями в самой Латинской Америке. Мы знаем о контактах между чилийскими сторонниками нацизма и членами аргентинских националистических лиг, о распространении интегра-листских идей в Уругвае или Парагвае, однако противоречия между самими этими странами создавали напряженность в отношениях между действовавшими в них фашистскими движениями. И вот этот-то аспект как раз и заслуживает специального анализа.

16. В значительной степени я основывался здесь на данных, представленных в следующей работе: Alistair, H. Fascism and Populism in Latin America // Fascism: a reader's guide / Ed. by W. Laquer. — Berkeley-Los Angeles, 1976. — P. 255—294. Также я использовал отдельные данные из других работ.

17. Trindade, H. O Nazi-fascismo na América Latina. Mito e realidade. — Porto Alegre, 2004. — P. 46—49.

18. Hernández, J. A. Los leopardos y el fascismo en Colombia // Historia y Comunicación Social. — 2000. — Vol. 5. — P. 221—227; Arias Trujillo, R. Los Leopardos: Una Historia Intelectual de los años 1920. — Universidad de los Andes, 2007.

224 -

19. Galvis, S.; Donadío, A. Colombia nazi, 1939—1945. — Bogotá, 1986.

20. Ciccarelli, O. Fascist propaganda and the Italian community in Peru during the Benavides regime, 1933—39 // Journal of Latin American Studies. — 1988. — Vol. 20. — P. 361—388; Idem. Fascism and Politics in Peru during the Benavides Regime, 1933— 39 // Hispanic American Historical Review. — 1990. — Vol. 70, No. 3. — P. 405—432.

21. Gonzales Calleja, E. La derecha latinoamericana en busca de un modelo fascista: la limitada influencia del falangismo en el Perú (1936—1945) // Revista Complutense de Historia de América. — 1994. — Vol. 20. — P. 229—255.

22. Trindade, H. O Nazi-fascismo na América Latina. Mito e realidade ... — P. 28—30.

23. Meyer, J. El sinarquismo. Un fascismo mexicano? 1937—1947. — México, 1979; Aguilar, R. Religión, política y sociedad. El sinarquismo y la Iglesia en México (nueve ensayos). — México, 1992.

24. По этому вопросу имеются различные точки зрения. См.: Gojman de Backal, A. Camisas, Escudos y Desfiles Militares — Los Dorados y el antisemitismo en México (1934—1940). — México, 2000; Payne, S. Historia del fascismo . — P. 432.

25. PérezMontfort, R. «Por la Patria y por la raza». La derecha secular en el sexenio de Lázaro Cárdenas. — México, 1993. — P. 46—47.

26. Pérez Montfort, R. Fascismo y Antifascismo en América Latina y México. — México, 1984; Muller, J. El NSDAP en México: Historia y Percepciones, 1931— 1940 // Estudios Interdisciplinarios de América Latina y el Caribe. — 1995. — Vol. 6, No. 2; Volland, K. Das Dritte Reich und México: Studien zur Entwicklung des Deutsch Mexikanischen Verhaltnisses, 1933—1942. — Frankfurt, 1976; Savarino, F. México e Italia. Política y Diplomacia en la época del fascismo, 1922—1942. — México, 2003. См. также многочисленные статьи последнего автора по данной теме.

27. Trindade, H. O Nazi-fascismo na América Latina. Mito e realidade ... — P. 31—38; Oddone, J. Uruguay tras la depresión y la guerra (1929—1945). — Monte-video,1990; Jacob, R. El Uruguay de Tierra (1931— 1938). — Montevideo, 1983; Camou, M. M. Nazismo en Uruguay (1930—1940) // Antisemitismo en Uruguay. Raíces, Discursos, Imágenes (1870—1940) / C. Aldri-ghi, M. M. Camou, et allii. — Montevideo, 2000. — P. 31—59; Seiferheld, A. Nazismo y fascismo en el Paraguay. Vísperas de la II Guerra Mundial, 1936— 1939. — Asunción, 1985; Idem. Nazismo y fascismo en el Paraguay. Los años de la guerra, 1939—1945. — Asunción, 1986.

28. О Парагвае см.: Da Silva Fernandes, E. A invengao do Paraguai: História, projetos e intelectuais na construgao

da nagao paraguaia (1870—1935). Dissertagao de Mes-trado (História). — Maringá, 2006. Об Уругвае см.: Al-drighi, C. La Ideología antisemita en Uruguay. Su contexto católico y conservador (1870—1940) // Antisemitismo en Uruguay / C. Aldrighi, M. M. Camou, et allii. — P. 129—224.

29. О нацизме в Чили см.: Converse, Ch. The Rise and Fall of Nazi Influence among the German Chileans. — Washington, 1991.

30. О деятельности чилийских нацистов доступная историография намного обширнее. Для углубленного изучения и прояснения данного вопроса см.: Deutsch, S. Las Derechas ... См. также: Grugel, J. Nationalistic movements and Fascist ideology in Chile // Bulletin of Latin American Research. — 1985. — Vol. 4, No. 2; Potaschnik, M. Nacismo: National Socialism in Chile, 1932—1938. Ph.D. thesis. — BerkeleyLos Angeles, 1974; Robertson, E. El Nacismo Chileno. — Santiago, 1986.

31. Paxton, R. A Anatomia do fascismo ... — P. 315—321.

32. Quijada, M. Aires de República, Aires de Cruzada: La Guerra civil española en Argentina. — Barcelona, 1991; Callahan, C. L. The Impact of Spanish Civil War on Argentine Nationalist Intellectual Thought. Thesis for Honours in History. — Vanderbilt University, 2008.

33. См. специальные статьи по теме и библиографию в моей цитированной выше книге: Bertonha, J. F. Sobre a Direita ... Очень важно отметить недавно опубликованную работу: Prislei, L. Los Orígenes del Fascismo Argentino. — Buenos Aires, 2008.

34. Лучше всего эти вопросы изложены, конечно же, в следующей книге: Newton, R. El Cuarto Lado del Triángulo. La «Amenaza Nazi» en la Argentina (1931— 1947). — Buenos Aires, 1995.

35. Deutsch, S. Las Derechas ... — P. 245. См. также другие работы этого автора: Idem. Contrarevolución en la Argentina. 1900—1932. La Liga Patriótica Argentina. — Bernal, 2003; Idem. The Argentine Right. Its History and intellectual origins, 1910 to the present. — Wilmington, 1993. В целом же имеющаяся библиография по аргентинским лигам гораздо более обширная.

36. Trindade, H. O Nazi-fascismo na América Latina. Mito e realidade ... — P. 21—28.

37. По вопросу об Италии см. мои цитированные выше работы. По вопросу о Германии см.: Gertz, R. O fascismo no Sul do Brasil — Germanismo, Nazismo, Inte-gralismo. — Porto Alegre, 1987; Athaides, R. O Partido Nazista no Paraná (1933—1942). — Maringá, 2011; Dietrich, A. M. Caga ás Suásticas, O Partido Nazista em Sao Paulo. — Sao Paulo, 2007.

38. Обзор историографии по БИД см. в моих книгах: Bertonha, J. F. Bibliografia orientativa sobre o Integra-lismo (1932—2007). — Rio Claro, 2010; Idem. Integra-

- 225

lismo: questoes, problemas e perspectivas historiográfi-cas. — Maringá, 2014 (в печати).

39. Trindade, H. O Nazi-fascismo na América Latina. Mito e realidade ... — P. 55—67. См. также классический труд Э. Триндади: Trindade, H. Integralismo -- O fascismo brasileiro na década de 30. — Sao Paulo, 1974.

40. Larsen, S. U. Fascism outside Europe. The European impulse against domestic conditions in the difusión of global fascism. — New York, 2001.

41. Mann, M. Fascistas ... — P. 74—95 (здесь автор особо подчеркивает свое критическое отношение к этой теории).

42. Paxton, R. A Anatomia do fascismo ... — P. 170—171.

43. Trindade, H. O Nazi-fascismo na América Latina. Mito e realidade. — P. 58—60.

44. Об этих аспектах деятельности фашизма см. мои статьи: Bertonha, J. F. Entre Mosley, Whittaker e Plínio Salgado: interfaces entre o universo fascista do Brasil e do mundo anglo saxao // Interfaces Brasil Canadá. — 2002. — Vol. 1, No. 2. — P. 129—144; Idem. Fascism and the Italian Immigrant experience in Brazil and Canada: a comparative perspective // International Journal of Canadian Studies. — 2002. — Vol. 25. — P. 169—193. Оба текста опубликованы в моей книге 2008 г.

45. Pinto, A. C. Os Camisas Azuis — Ideologia, Elites e Movimentos Fascistas em Portugal, 1914—1945. — Lisboa, 1994.

46. Hobsbawm, E. Era dos Extremos — Uma breve histó-ria do século XX. — Rio de Janeiro, 1997. — Capítulo 4. — P. 113—143.

226 -