CC BY
163
^^_
И С т О р И Я, А р Х Е О Л О Г И Я, Э Т Н О Г Р А Ф И Я УДК 94(470.51)«15/19»
л. д. Макаров
ВЕРХОКАМСКО-ЧЕПЕЦКОЕ МЕЖДУРЕЧЬЕ -РЕГИОН ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ПЕРМСКИХ НАРОДОВ С РУССКИМИ ПОСЕЛЕНЦАМИ
Статья посвящена проблемам заселения и освоения территории Верхокамско-Чепецкого междуречья в период нового времени (XVI - нач. XX в.). Значительное внимание уделено межэтническим и межконфессиональным взаимодействиям проживающих здесь народов.
Ключевые слова: Верхокамско-Чепецкое междуречье, Карсовайский край, этапы заселения региона, административные преобразования, коми-пермяки, русские, удмурты.
История формирования русского населения в верховьях Камы и примыкающих к ним правых притоков р. Чепцы довольно необычна и требует специального рассмотрения. К тому же и в системе административного деления эта территория занимала своеобразное место, что само по себе чрезвычайно любопытно. Не очень удобная для освоения, она была слабо заселена и длительное время являлась по существу «ничейной», пересекаемой время от времени лишь торговыми экспедициями и охотниками. Неспроста эта земля попадала то в одну, то в другие административные единицы. Так, по сообщению Вычегодско-Вымской летописи верховья рек Камы и Сысолы, левого притока Вычегды, в XV-XVI вв. составляли единую волость и входили в состав Вымской земли, что в бассейне р. Вычегды (современная Республика Коми). Лишь в 1586 г. Верхокамье («по-восты [погосты. - Л. М.] вымские Кайгород и Зюзено») было передано в состав Перми Великой, и здесь был образован уезд с центром в Кайгороде (совр. с. Кай Верхнекамского района Кировской области) [1]. При этом южная, зюздинская (совр. Афанасьевский район), часть края в значительной степени заселялась выходцами (и русскими, и пермяками) с севера, то есть со стороны Кайгорода (совр. Верхнекамский район). Любопытно, что Зюздинская волость всегда держалась особняком, поскольку до нее было трудно добираться. Поэтому уже в 1607 г. она добилась некоторой автономии от уездного Кайгорода [2]. Постепенно поселенцы заселяли верхнее течение Камы и ее притоки вплоть до истоков. Уже
согласно переписи 1678 г. в этой волости помимо села насчитывалось 11 деревень и 98 починков со 161 двором [3]. По сравнению с 1640-ми гг. их число возросло на 28 починков с 40 дворами [4], в дальнейшем численность населения здесь неуклонно росла. За последние четверть века ученым УдГУ в составе Камско-Вятской археологической экспедиции удалось выявить в верхнем течении Камы около 40 археологических памятников с круговой глиняной посудой и металлическими предметами ХУ1-ХУШ вв., имевшими признаки русско-пермяцкого смешения [5] (см. ниже).
Среднее и верхнее течение р. Чепцы, входившее в состав Хлыновского уезда Вятской земли, было, по-видимому, слабо заселено, но с середины XVI в., а особенно в XVII в., оно стало местом массового расселения крестьян из Слободского и Хлыновского уездов, преимущественно удмуртов, отчасти - бесермян, а затем - татар и русских. Эта территория вошла в состав Каринского стана, в котором, по переписи 1615 г., насчитывалось 42 поселения с 330 дворами, в том числе 302 двора (91,6 %) удмуртские и бесермянские, 14 (4,2 %) - татарские, 14 (4,2 %) - русские [6]. В этой дозорной книге впервые упоминаются населенные пункты по средней и верхней Чепце (всего 22 поселения со 130 дворами с чисто удмуртским населением), в частности такие, как погост Балезино, погост на Городище на Солдарском, д. Богатырская, д. Адамова, д. Заболотная, поч. Подборной и др. [7]. Далее прирост населения увеличивается: по переписи 1646 г., из 110 поселений с 754 дворами по Чепце 70 населенных пунктов с 520 дворами числились на верхней и средней Чепце, причем из них 62 селения с 497 дворами были удмуртскими [8]. Самое крупное среди них Балезино: 30 дворов [9]. Перепись 1678 г. зафиксировала в бассейне Чепцы и в верховьях Ижа и Вотки 154 населенных пункта и 1420 дворов, в их числе 1246 удмуртских - в 118 селениях; 72 бесермянских - в 8; 25 татарских - в 3-х и 65 русских - в 27 поселениях [10]. При этом в среднем и верхнем течении Чепцы, на Вотке и в верховьях Ижа, то есть на севере Удмуртии, перечислено уже 99 населенных пунктов с 1119 дворами, в которых проживало 5316 человек (удмурты, бесермяне, татары) [11]. Перепись 1678 г. среди новых поселений впервые упоминает «деревню Глазова за рекою Чепцею» с 12 дворами [12].
По сыску дворов, появившихся в новых починках, дьяк Савва Сандырев по особому указу Петра I выявил, что за 22 года (1679-1700 гг.) в Каринском стане Хлыновского уезда из 64-х удмуртских деревень и починков жители переселились на новые места жительства, при этом образовалось 145 починков с 372 дворами [13].
К сер. XVII в. Каринский стан был разделен на Каринскую, Чепецкую и Верхнечепецкую (Верхочепецкую) доли, а к концу века он уже делился на 7 долей (5 удмуртских, 1 татарская и 1 бесермянская) [14]. Во главе доли стоял староста (должность, избираемая на большом мирском совете). Подчинялись доли хлыновской воеводской канцелярии [15]. В нач. XVIII в. Верхнечепецкая доля была разделена на Пургинскую и Игринскую. Во второй половине столетия доли дробятся на более мелкие единицы: концы, стороны, сотни, десятки. Формально доли существовали вплоть до 1780 г., когда были введены волости (на деле образование последних затянулось до сер. XIX в.), однако мирские советы в них
уже не функционировали [16]. Судя по данным упомянутых переписей, в Кар-совайском крае каких-либо поселений еще не было; упоминаются лишь первые удмуртские починки в низовьях Пызепа и Варыжа, то есть в непосредственной близости от Чепцы. Археологически период XIV-XVII вв. изучен здесь слабо, можно отметить лишь Мартыкский могильник XVII-XVIII вв., расположенный в районе впадения р. Нюлсы в Варыж.
В 1708 г. Петр I проводит губернскую реформу, по которой Россия была разделена на 8 губерний. В 1710 г. Вятская и Пермская земли вошли в состав Сибирской губернии. Однако управлять столь обширными территориями оказалось практически невозможно, поэтому в 1719 г. правительство проводит новую реформу, получившую название областной, в ходе которой в стране было образовано 50 провинций. Вятская земля вместе с Кайгородским (Кайским) и Кунгурским уездами, изъятыми из пределов Пермской земли, составили Вятскую провинцию Сибирской губернии (в 1724 г. Кунгурский уезд вернули в состав пермской Соликамской провинции). В 1727 г. Вятская провинция была переведена в состав Казанской губернии [17]. По проведенной в 1717 г. ландрат-ской переписи в удмуртских долях оказалось 2353 двора [18].
В 1775 г. Екатерина II начала новую административно-территориальную реформу, в ходе которой упразднялись провинции и петровские губернии и на их месте создавалось 50 новых губерний. Волна преобразований докатилась до Вятского края в 1780 г., когда было образовано Вятское наместничество, охватившее территорию бывшей Вятской провинции и некоторые районы Казанской и Свияжской провинций Казанской губернии. При этом центр наместничества переименовали: Хлынову было возвращено древнейшее название Вятка. В состав наместничества вошло 13 округ, в том числе Глазовская (с. Глазово стало городом) и Кайгородская, на стыке территорий которых и находился рассматриваемый регион (см. карту Вятского наместничества) [19].
В 1797 г. Вятское наместничество было преобразовано в губернию, а округи -в уезды. В 1802 г. Кайгородский и Царёвосанчурский уезды ликвидируются, а их территории присоединены к соседним уездам (север Кайского отошел к Слободскому, а юг, то есть Зюздинский край, - к Глазовскому). В итоге Кайго-род превратился в село Кай Слободского уезда (впрочем, Кай еще с 1797 г. был заштатным городом и в 1819 г. вятский губернатор поставил вопрос об упразднении этого статуса, с чем жители не согласились. Лишь в 1854 г. он официально стал селом [20]), а Царёвосанчурск стал заштатным городом Яранского уезда [21]. Таким образом, чепецко-верхокамское междуречье оказалось целиком на территории Глазовского уезда, на землях Карсовайской, Люкской, Понинской, Юсовской, Гыинской, Гординской и, отчасти, Афанасьевской и Бисеровской волостей [22].
После Октябрьской революции административное деление региона претерпело дальнейшие изменения. В 1921 г. Карсовайская и Гординская волости, будучи населенные русскими, были включены в состав вновь образованного Омутнинского уезда Вятской губернии, а южные волости вошли в пределы Вотской автономной области (ВАО) с преобладавшим в ней удмуртским населением. Однако в конце 1924 г. по просьбе населения Карсовайская волость
была передана в Глазовский уезд ВАО и в 1929 г. был образован Карсовайский район, существовавший до 1962 г. включительно в составе Удмуртской АССР. В 1956 г. из Кировской области в состав Карсовайского района был передан Сергинский сельсовет Афанасьевского района. Одновременно сюда включили и север упраздненного Кулигинского района, хотя вскоре, с ликвидацией в 1962 г. Карсовайского района, данная территория составила север Кезского района УАССР, а всю оставшуюся часть присоединили к Балезинскому району. Таким образом, на современной карте это северо-восток Глазовского, северная половина Балезинского, северная треть Кезского районов Удмуртской Республики и Афанасьевский район Кировской области.
Особую роль для решения этнической истории региона играет территория Карсовайского края, на исследовании которого останавливались многие авторы на протяжении полутора столетий. Самостоятельного Карсовайского района сейчас нет, но бывшие его жители продолжают осознавать себя обитателями некогда единого микрорегиона. Особенностью его является расположение на самой высокой холмистой местности Удмуртии по обе стороны камско-чепецкого водораздела. В этническом отношении северная половина края (к северу от условной линии Понино-Карсовай-Кулига) населена в настоящее время русскими, южная -удмуртами (Рис. 1).
Изучение края началось во вт. пол. XIX в. и связано с именем Н. Н. Блинова (1839-1917), бывшего в начале 1860-х гг. священником Карсовайского прихода и оставившего серию очерков в «Вятских губернских ведомостях» (18611869 гг.) [23]. Именно за эти исследования он был принят в члены Русского Географического общества и награжден бронзовой медалью Общества. Отдельные сведения о чепецко-верхокамском междуречье приводятся также в сочинениях авторов вт. пол. XIX - нач. XX в.: И. Попова, А. Иванова, Н. П. Штейнфельда, П. Сорокина, Н. Г. Первухина, Д. К. Зеленина, А. Ф. Теплоухова [24]. В 1950-е гг. русский говор северной части Карсовайского района основательно изучил
B. Ф. Барашков [25], а кайские (верхокамские) говоры в целом - Л. Н. Макарова и В. И. Троицкий [26]. Значительный пласт фольклорных произведений различных жанров собрали филологи Глазова под руководством А. Г. Татаринцева [27]. Записи исполнительниц народных песен (М. Макаровой, Н. Ведерниковой,
C. Шудеговой) осуществили в 1993-1995 гг. ижевские музыковеды С. К. Стародубцева, М. Г. Ходырева, А. Юминов; этнографические материалы края собирают Л. А. Волкова и Е. В. Попова. Сведения о церковной жизни имеются в работах Е. Ф. Шумилова [28]. Данные об археологических памятниках приведены Н. Г. Первухиным (1896), Ф. В. Стрельцовым (1927), В. Ф. Генингом (1958), М. Г. Ивановой (1979, 1992), Н. И. Шутовой, А. Г. Ивановым, а также коллективами авторов [29]. Кроме того, их непосредственное исследование в разные годы проводили В. А. Семенов (1957), Г. Т. Кондратьева (1961-1962), А. Г. Иванов (1987, 1993-1994), Л. Д. Макаров (1992-1997). Последние по времени обобщения из истории Карсовайского края опубликованы его уроженцами Л. Д. Макаровым и А. Г. Ивановым [30], а материалы Верхокамско-Чепецкого региона в целом и погребального обряда старообрядцев Верхокамья, в частности - автором этих строк [31].
Рис. 1.
Рис. 1. Карта памятников верхокамско-чепецкого междуречья с русскими и коми-пермяцкими находками эпохи нового времени (XVI - нач. XX в.), а также с материалами древнерусского импорта (1 - селище; 2 - городище; 3 - могильник; 4 - местонахождение, находка (не залитый знак - с древнерусскими находками, залитый - нового времени); 5 - границы областей, краев, республик; 6 - городские поселения; 7 - села; 8 - условные границы между поселениями коми-пермяков (русских) и удмуртов):
1-46 - бассейн р. Камы: 1 - Грибятское селище (керамика); 2 - Грибятская находка на могильнике (керамика); 3 - Васькино II селище (керамика); 4 - Григорьевское I селище (керамика); 5 - Григорьевское II селище (керамика, железные вещи); 6 - Щукинское местонахождение (керамика, кости); 7 - Щукинское II селище (керамика); 8, 9 - Галанинские I и II (керамика); 10 - Галанинское местонахождение (керамика); 11, 12 - Турушевские I и II селища (керамика); 13, 14 - Турушевские I и II местонахождения (керамика, железные вещи); 15-20 - Бисеровские I-VI селища (керамика, железные вещи); 21 - Бисеровское I городище (керамика, железные вещи); 22 - Бисеровское I местонахождение (керамика, кости, железные вещи); 23 - Бисеровсая находка (керамика); 24 - Трошкинское селище (керамика, железные вещи); 25 - Боровское (Шабаршатское) городище (топор-секира); 26 - Русиновский могильник (кресты-тельники и монеты XVIII в.); 27 - Русиновское II селище (фрагмент замка); 28 - Горткушетское II селище (керамика); 29 - Горткушетское городище (топор); 30 - Тиминский (Кочевский, Волгиревский) могильник (сошник); 30а - Савинецкое местонахождение (железные вещи); 31 - Порубовское местонахождение (крест-тельник); 32 - Порубовское селище (топоры); 33 - Илюшевское селище (железные вещи); 34 - Рагозское II селище (керамика, железные вещи); 35 - Гриба-новское (Ваулинское) поселение (железная коса); 36 - Ваулинское местонахождение (крест-тельник); 37 - Трактовое селище (керамика); 38 - Харинское VI селище (крест-тельник); 39 - Харинское I селище (керамика, в том числе с отпечатком креста на днище, крест-тельник, железные вещи); 40 - Аверинский I могильник (украшения); 41 - Аверинский II могильник (крест-тельник); 42 - Шудьякар, городище (замок, ключи, пряжка, фибулы, крест-тельник); 43 - Буждог, городище (сошник, керамика); 44 - Кукинское селище; 45 - Силятское селище (керамика); 46 - Гординское селище (коса-горбуша); 47-52 - бассейн р. Чепцы: 47 - Данилята, селище (керамика, обмазка, фрагмент косы); 48 - Карсовайский (Киршатский) могильник; 49 - Тарасятский могильник; 50 - Куреговская находка (железная пешня); 51 - Кабаковский могильник (эмальерные кресты-тельники); 52 - Зуйкар, городище (керамика).
Для описания процесса заселения Карсовайского края есть материалы переписей XVIII - сер. XIX вв., однако они опубликованы фрагментарно и почерпнуты автором из работ других исследователей, в том числе - из трудов Н. Н. Блинова и В. Ф. Барашкова. Для XVII-XVIII вв. большое значение имеет пофамильный состав населения Верхокамья и названия населенных пунктов. Зная древние фамилии жителей и названия поселений Карсовайского края, довольно легко установить истоки его заселения. Так, по переписной книге Кайгородского уезда 1678 г. на территории Зюздинского края отмечены фамилии Макаровых, Некрасовых, Власовых [32], широко распространенные среди русского населения к северу от Карсовая до настоящего времени. Еще более показательны материалы переписной книги 1746 г. («Ревизские сказки Зюздинской волости Кайгородского уезда»), в которой, помимо упомянутых, фигурируют такие фамилии, как Савины,
Бузмаковы, Ведерниковы, Тебеньковы, Черанёвы, Варанкины, Светлаковы и др. [33], ныне абсолютно преобладающие в Карсовайском крае. Таким образом, истоки заселения нашего края не вызывают каких-то сомнений - это зюздин-ское Верхокамье (нынешний Афанасьевский район Кировской области), откуда в XVIII в. и переселяются к югу его обитатели.
Не совсем ясен национальный состав переселенцев (не отраженный в переписях), впервые удалось выяснить это Н. Н. Блинову. На основании клировых ведомостей, списков волостных правлений и расспросов старожилов он приходит к выводу, что северная половина Карсовайского прихода была заселена коми-пермяками и отчасти русскими, а южная - удмуртами. По сведениям Н. Н. Блинова «пограничною чертою» между удмуртскими (с юга) и пермяцкими (с севера) селениями служила р. Карсовайка, и к этой своеобразной границе пермяки и удмурты начали продвигаться относительно поздно, не ранее кон. XVI -нач. XVII в.: пермяки - с верховьев Камы, удмурты - с правобережья Чепцы и ее притоков. На территории же будущего Карсовайского прихода «первые поселенцы (пермяки. - Л. М.) пришли в половине XVIII ст., большею же частию в 1770-1800 годах, как можно заключить из рассказов старожилов», то есть в период формирования с 1780 г. Глазовской округи Вятского наместничества (с 1796 г. - Глазовского уезда Вятской губ.). Причиною переселения пермяков к югу Н. Н. Блинов считал «отыскивание новых мест, простор, побег от рекрутчины и раскол». Что касается встречного движения удмуртов к северу, то он писал: «вотяки тоже поселились в Карсовайском приходе большею частию около, или немногим более, ста лет назад; деревни три только не помнят времени своего поселения на настоящих местах. Вотяки шли чаще с юга, из приходов сел Бале-зинского, Поломского, из-за Ижевского завода, и есть некоторые из с. Еловско-го» [34]. Земли к югу от Карсовая в административном отношении входили еще в сер. XVIII в. в состав удмуртской верхочепецкой верхней доли Каринского стана Хлыновского уезда, к северу - в состав Зюздинской волости Кайгородского уезда. Как выше указывалось, в одном уезде (Глазовском) Карсовайский край оказался в 1802 г., после ликвидации Кайгородского уезда.
Н. Н. Блинов приводит статистические данные сер. XIX в., которые говорят об абсолютном преобладании коми-пермяков и наличии некоторого числа русских в северной части Карсовайского прихода, о проживании удмуртов и небольшого числа бесермян - в южной [35]. Аналогичные данные приводят и другие авторы. Так, А. Иванов, совершивший в 1880-х гг. путешествие по верховьям Камы, указал, что основатели с. Сергино, предки современных его жителей (Макаровых, Савиных и Некрасовых) являлись «по преданию, пермяками из Хариной» [36] - деревни Зюздинского (ныне Афанасьевского) района. Известно, что с. Сергино - одно из древнейших на территории Карсовайского края; выходцы из него основали в свое время многие поселения в северной части края (например дд. Гаревская, Петровская, Митино, Киршонки и др.) [37].
Еще в 1854 г. И. Попов отмечал, что «в Зюздине и Гордине по речкам Шук-шуру, Гордве и Сиве, Лопьи, Устьи Лопьи, Неаполю и др. (то есть к северу от Карсовая. - Л. М.) с незапамятных времен живут пермяки» [38]. Преобладание коми-пермяцкого населения зафиксировано в северной части Карсовайского края
и в материалах подворной переписи Глазовского уезда 1892 г. [39]. О проживании коми-пермяков в Карсовайском крае (Понинская, Карсовайская, Юсовская, Люкская волости) писал в 1925 г. А. Ф. Теплоухов [40].
Итак, былое проживание пермяков в северной части Карсовайского края бесспорно. Однако удивляет факт чрезвычайно малой доли русского населения при полном господстве русского языка: по Н. Н. Блинову, всего 77 человек из 3996 в 1858 г. (пермяков - 2493, удмуртов - 1311, бесермян - 115) и 88 - из 4282 в 1863 г. (пермяков - 2702, удмуртов - 1367, бесермян - 125) [41]. Н. Н. Блинов склонен объяснять этот феномен тем, что в кон. XVI - нач. XVII в. «при посредстве колонизации русских, русская речь, нравы и христианство привились и к пермякам» [42]. По данным XVI-XVIII вв., Зюздинский край заселялся смешанным населением со стороны Кайгорода: по воспоминаниям зюздинцев, их предки переселялись именно с Кайской стороны, например с. Бисерово основано выходцами из пермяцкой д. Трушниковой [43], а с. Георгиево - из русского Кай-города [44]. Со вт. пол. XVIII в., в связи с открытием Сибирского тракта, роль Кайгорода резко падает, и из бойкого торгового центра на дороге из Поморья в Сибирь он превращается в захолустье. Однако бывший до того на протяжении двух веков приток русского населения в Верхокамье из-под Вятки, Вологды, Великого Устюга и других мест [45] оказал определяющее влияние на восприятие местными коми-пермяками русского языка, а также материальной и духовной культуры. Начиная же со времени запустения края русское его население было во многом изолировано от других областей России, что и привело к интенсивному смешению его с пермяцким, численно явно преобладавшим [46]. Как отмечал П. Сорокин, население Кайского края «производит впечатление инородцев» [47], а Н. П. Штейнфельд [48] писал, что «русское население Зюздинского края, живя уже сотни лет в тесном общении с пермяками, утратило в большинстве случаев свой резкий славянский тип» и что оно «совершенно опермячилось от долгого общения и родственных связей со своими соседями» и «дало пермякам только свой язык и славянскую одежду. В остальном же, в самом складе жизни, понятий, привычек, низошло до уровня пермяков» [49]. В отношении пермяков Н. Н. Блинов также отмечал, что «ближе к Глазову в Карсовайской и отчасти Гординской волостях они почти совершенно обрусели, - они те же пермяки по образу жизни, но уже забыли свой язык и говорят по-русски; впрочем и зюздинские пермяки и даже пермячки могут объясняться по-русски» [50]. Д. К. Зеленин указывал, что «громадный Зюздинский край Глазовского уезда населен обрусевшими пермяками... Впрочем, и русские, живя рядом с пермяками, как бы принижаются до них: ввиду смешанных браков возникает какой-то средний тип: ни пермяк, ни русский» [51]. В процессе обрусения зюздинских пермяков порой возникали интересные явления, например, память о «чучках»-прародителях: «Помяни, Господи, дедушку чучка, бабушку чучиху» [52].
В нач. XIX в. приток русского населения из центральных районов Вятской губернии в верховья Камы усиливается [53], причем движение это шло уже в основном не через Кайгород, а через Глазов, поскольку в кон. XVIII в. стала функционировать дорога, связавшая Глазов с Зюздинским краем [54]. Уже ко вт. пол. XIX в. бывшее пермяцкое население, проживавшее в Карсовайском крае, а также новые
переселенцы с верховьев Камы, в значительной части осознавали себя русскими, говорили на русском языке и не знали коми-пермяцкого [55]. В памяти жителей Карсовайского края остались лишь воспоминания о былых родственных связях с зюздинскими пермяками, при этом весьма показательно, что карсовайские мужчины нередко брали замуж пермячек из пределов Зюздинского края [56].
Анализ особенностей русского говора северной части Карсовайского края, проведенный В. Ф. Барашковым, показал, что «исторически значительная часть современного русского населения северной половины Карсовайского района восходит к коми народности и что сам процесс перехода на русский язык этой части населения завершился относительно недавно, по крайней мере, не ранее пер. пол. XIX в. [57]. Ученому удалось показать, что карсовайский русский говор «с XVIII в. формировался в условиях взаимодействия русского и коми языков», что было «связано, с одной стороны, с переходом части коми населения на русский язык в результате сравнительно длительных культурно-экономических связей с русскими, с другой - с частичным этническим смешением коми и русского населения». Какого-либо участия в этом процессе удмуртского населения он не обнаружил, в лучшем случае русская речь удмуртов «поддерживала те явления описываемого говора, возникновение которых мы связываем с коми языком». Карсовайский говор «по абсолютному большинству своих особенностей... представляет один из типичных севернорусских говоров и наиболее близок к русским говорам Вологодско-Кировской (Восточной) группы севернорусского наречия, хотя и отличается от последних своеобразием ряда диалектных явлений... обусловленных в своем происхождении системой коми языка» [58]. К аналогичным выводам пришли исследователи русских говоров Кайского края (на основе одного из них - зюздинского - сформировался и карсовайский говор) Л. Н. Макарова [59] и В. И. Троицкий. Последний зафиксировал заметные отличия северных (кайских) говоров Верхокамья от южных (зюздинских), что объяснил более интенсивным иноязычным (коми и удмуртским) влиянием в Зюздинском и Кулигинском районах [60] (южный Сергинский сельсовет первого и три северозападных сельсовета последнего были включены в 1956 г. в состав Карсовайского района) [61].
Обратимся непосредственно к заселению Карсовайского края. Особенности и характер этого процесса на основании воспоминаний старожилов и некоторых документов установил Н. Н. Блинов. Начало заселения края он предположительно относит к сер. XVIII в. и отмечает, что оно «происходило не при одинаковых условиях и в разное время». Исследователь далее пишет: «Карсовайские пермяки (то есть уже обрусевшие пермяки. - Л. М.) подразделяются на 3 части: северозападных (поч. Верх-Пызеп), северных (д. Верх-Лопьи) и северо-восточных (поч. около села и пр.); вотяки - на две части: на нижних и верхних (юго-западных и юго-восточных)» [62].
Около середины XVIII в. выходцы «с прежних зюздинских мест» пришли на речку Лопью, «вынужденные прозябанием (вымерзанием. - Л. М.) хлебов». Однако места здесь оказались еще более худшие, поэтому они ушли в верховья Пызепа. Вожаком этих переселенцев был Аверкий, имя которого дало название первому и последующим починкам (Оверята), «которых насчитывается ныне
до 11... Починки, заселенные потомками Аверкия, носят официальное название «Верх-Пызеп» и под этим же названием... существует 30 починков», хотя многие из них находятся не на этой реке, а расположены поблизости. «Все они занимают площадь около 70 кв. верст, имея наибольшее протяжение в длину до 15, а в ширину 13 верст» (1 верста равна 1,0668 км. - Л. М). В частности, починки «Оверята» раскинулись на водоразделе, откуда берут начало и Пызеп, текущий в Чепцу, и Кам-Пызеп, впадающий в Каму.
Другим первопроходцем был выходец из с. Верхокамского Егор Власов по кличке Хохлатый (никогда не стригся и не причесывался), который обосновался к югу и западу от Оверят: «Сначала... он поселился близ Кампызепа, потом перешел на другой починок Оверятской, далее на третий Сташевский, на четвертый Егора Омуля (Варанкина, см. далее. - Л. М.), на пятый Фефилятский, шестой Гари, седьмой Максёнки, на восьмой Самковской и наконец на девятый, названный по его имени Егорятский (или Нюльсинский), где взрослые сыновья его обзавелись домами» и где он умер в возрасте 90 лет.
Основателями поч. Север стали на рубеже XVIII-XIX вв. выходцы из Зюз-динского края Иван Черанёв (по прозвищу Сюсюмай), Петр Некрасов и Егор Варанкин Омуль (худой) с сыновьями Димитрием и Лаврентием; некоторое время здесь жил и упоминавшийся Егор Хохлатый. От этих трех семейств ведут свое начало не только жители Севера, но и починков Махина и Дёмина и половина починка Никишатского: за 70 лет (1793-1863) «от трех пар образовалось население в 32 дома с 117 душ. муж. и 114 душ. жен. пола» [63]. Всего же в описанных выше «Верх-Пызепских» починках насчитывалось к 1863 г. 35 починков со 165 дворами. Жители этих поселений помимо хлебопашества (половину посевов зерновых составлял овес, 0,2 - ячмень, 0,3 - рожь), продукции которого явно не хватало и многие семьи жили впроголодь, занимались такими промыслами, как шитье меховой одежды (до 20 человек), выделка овчин и кож (10 человек), извоз в зимнее время (до 200 лошадей из расчета 2-3 лошади на одного возницу), охота на рябчиков, белок и куниц (6 дворов) [64].
Вторая группа поселений карсовайских пермяков, северная, носила общее название «Вверх-по-Речке-Лопье». Как уже указывалось, попытка Аверкия в сер. XVIII в. укорениться на Лопье закончилась неудачно - он переселился на Пызеп. Вскоре сюда переселяются из с. Зюздино три семейства: Некрасовы, Носковы и Казаковы, - постепенно освоившие Лопью почти до верховьев (7 починков с 37 дворами) и даже основавшие позднее два починка в истоках Варыжа (Мар-чёнский и Мосёнский). Хлебопашество (в основном «сеяли здесь овес, ссорицу (сорица - смесь ячменя с овсом. - Л. М.), отчасти ячмень и менее всего рожь») давало зерна в среднем чуть ли не вдвое меньше, чем на Верх-Пызепских полях. Поэтому многие крестьяне дополняли прибыль за счет рогожного промысла, а некоторые промышляли шитьем (5 домов), шерстобитием (2 человека), вывозкой камня в Чердыни (1 крестьянин), извозом (15 лошадей) [64], пчеловодством (15 ульев) [65].
Третья группа выходцев из Верхокамья обосновалась около с. Карсовай и к востоку от него, то есть в верховьях р. Варыж и на его притоке Мундес, в верхнем течении Пызепа (восточного) и его притоков Кузи, Зуда, Сурдовай.
Починки располагались близ дорог из Карсовая в с. Кулигу и д. Юлдырь. Жители этих поселений появились здесь раньше верх-пызепцев и заселили данную территорию довольно плотно: Н. Н. Блинов отмечал, что они уже начинают жаловаться на нехватку земли, а количество дворов составило в 1863 г. 238 (число починков он не называет). Крестьяне занимались выращиванием хлеба, урожайность которого заметно превышала таковую в Верх-Пызепских починках, сеяли лен, однако средств для более или менее сытой жизни не хватало. Поэтому жители и этой части Карсовайского края подрабатывали: 25 человек плотничали, 10 -ведерничали, до 40 - рубили дрова, некоторые заготавливали ивовую кору (для дубления кож) или бересту (для дегтярного завода Сергеева), два дома занимались мясничеством, 10 - пчеловодством (60 ульев), многие - скупкой и перепродажей различных товаров (зерно, льняное семя, соль, сушеная рыба, скот, коровье масло), 3 - извозом соли. «Характерной чертой этого уголка Карсовайского края служит издавна утвердившийся в некоторых починках раскол. В этой же части находится починок русских поселенцев из Вятского уезда» [66].
Что касается удмуртов Карсовайского края, то их поселения, как уже отмечалось, находились к югу от починков пермяков, концентрируясь, по сведениям Н. Н. Блинова, двумя группами: верхней и нижней. «Нижние» располагались близ дороги из Карсовая на Глазов и поэтому «более обрусели... входят в более частые сношения с русскими и между ними есть уже и начинающие торговать... а также есть несколько плотников, кузнецов и пр.» [67]. В их поселениях насчитывалось 90 домов. В починках и деревнях верхней группы, располагавшейся в верховьях р. Варыж, насчитывалось 52 двора, причем «между "верхними" вотяками промыслов почти не заметно, и только в некоторых починках ездят в извоз». Всего же удмуртов в крае насчитывалось 1590 душ. Основным их занятием было земледелие, при этом они получали хлеба на двор в 2,5 раза больше, чем проживавшие к северу от них обрусевшие пермяки. Правда, и удмуртские семьи были почти вдвое больше (в среднем на дом 11,2 чел.), чем у пермяков (6,55 чел.). Дополнительный доход удмурты получали от извоза хлеба из Елабуги и Сарапула в Глазов и на Кирсинский завод; соли и железа - в Сарапульский уезд; бурлачества - от Глазова до границ Пермской губернии. Некоторые плотничали, занимались кузнечным промыслом, нанимались в работники; более состоятельные откармливали или перепродавали скот, а в урожайные годы - пшеницу [68].
К кон. XIX в., судя по данным подворной описи Глазовского уезда (1891), Карсовайский край располагался на территории 4 волостей уезда (Гординской, Карсовайской, Понинской и Люкской) и 13 сельских обществ. В 223 населенных пунктах (3 села, 1 деревня, 192 починка, 7 выселков) располагалось 2093 двора, в которых проживало 14781 человек (7363 муж., 7418 жен.), в том числе по национальному составу, удмуртов - 7431, пермяков - 4020, русских - 3010, татар - 168, бесермян - 152, причем география расселения этносов практически не изменилась. Население сплошь крестьянское, занимающееся земледельческим трудом, разведением скота, а также местными промыслами и отходничеством [69].
По обобщенным данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г., в Карсовайской волости насчитывалось 156 поселений и 6745 жителей (2877 муж., 3868 жен.), в Люкской - 50 селений с 11479 жителями (соответственно
5059 и 6420), в Понинской - 97 и 18530 (8182 и 10348) [70]. К сожалению, у нас нет точной статистики по населенным пунктам и обществам, поэтому численность населения Карсовайского края можно установить весьма приблизительно. Это объясняется тем, что, по сведениям переписи 1891 г., из Понинской волости к этому краю относятся поселения лишь одного общества (Коротаевского) и 3 населенных пункта из 9 другого (Папоговского), из Люкской волости -поселения трех обществ (Люкского, Мундейского и Верх-Люкинского) и частично селения остальных трех обществ (очевидно, 2 из 4 поселений Подборновского, 3 из 9 - Юлдырского, 3 из 7 - Сазановского) [71]. Кроме того, здесь нет данных по Гординской волости, Кривецкое общество которой с 34 населенными пунктами [72] (будущий Сергинский сельсовет) вошло в состав Карсовайского района в 1956 г. [73].
Что касается древностей пермяцко-русского населения как дополнительного источника по истории Карсовайского края, то к ним можно отнести пока три известных сегодня в окрестностях Карсовая археологических памятника: Киршатское и Тарасятское кладбища (кон. XVIII - сер. XIX в.), упомянутые Ф. В. Стрельцовым в сводке 1927 г. [74], и селище Данилята (кон. XVIII -нач. XX в.), на котором Л. Д. Макаровым в 1992-1997 гг. собраны фрагменты круговой глиняной посуды, печная обмазка и обломок железной косы-горбуши. Один из сосудов был украшен волнистой линией; другой - покрыт снаружи коричневой, а изнутри - желтой и зеленой поливой (вещи хранятся в фондах Музея древней истории Камско-Вятского междуречья при историческом факультете УдГУ) [75]. К этому же пласту принадлежит, вероятно, круговая керамика с городища Зуйкар к ССВ от с. Понино [76].
Значительно более обеспечены археологическими источниками XVI-XX вв. памятники Афанасьевского района Кировской области (Рис. 1). Как выше указывалось, здесь выявлено около 40 объектов. Как правило, это поселения ломоватово-родановского времени (на 8 из них найден древнерусский материал, очевидно, импорт), использовавшиеся местным пермяцко-русским населением как для проживания на них, так и в хозяйственных нуждах. В первом случае фиксировался небольшой культурный слой, чаще всего распаханный, но насыщенный находками лепной, полулепной или круговой керамики, костями животных и фрагментами железных предметов. Практически вся керамика изготовлена с использованием гончарного круга на разных стадиях его применения. Отмечена закономерность: чем выше по реке, тем менее заметно присутствие русских керамических традиций, хотя почти всегда налицо смешение последних с пермскими прикамскими. Тем не менее выявлены достаточно «чистые» русские комплексы на поселениях Бисеровского куста памятников, а также на Харинском I селище, где, в частности, обнаружен фрагмент горшка с оттиском креста на днище, а также группа посуды с примесями крупного песка, характерная для русской керамики XVI-XVIII вв. Для более раннего комплекса обычна примесь дресвы, а также линейно-волнистая орнаментация и донные клейма, чего в Верхокамье не наблюдается. Впрочем, необходима дальнейшая работа по просмотру коллекций и полевые исследования.
Переписные книги и «ревизские сказки» вт. пол. XVII-XVIII вв. перечисляют жителей южной половины Кайгородского и северной половины
Глазовского уездов (Зюздинский край) без указания их этнической и конфессиональной принадлежности. Тем не менее представляется, что в конфессиональном отношении Верхокамье, начиная, по-видимому, с кон. XVI в., становится православным: коми-пермяцкое население под влиянием русских переселенцев довольно быстро втягивается в лоно церкви. Церковная реформа патриарха Никона сер. XVII в., вызвавшая раскол православной церкви, в связи с удаленностью рассматриваемой нами территории от центров, не повлияла на большинство населения. Закреплению влияния «старой веры» во многом содействовала и деятельность старообрядцев-поморцев, бежавших от преследований в глухие леса и осевших в скитах в кон. XVII - нач. XVIII в. [77], в массовом же масштабе оказавшихся на Верхокамье с нач. XVIII в. [78]. Вслед за расселением русских и обрусевших пермяков в верхокамско-чепецком междуречье в пер. пол. XIX в. появляются «расколоучители», активно и весьма умело вербовавшие себе сторонников из числа «никониан». Каково же было количественное соотношение староверов и «никониан»? Статистические данные об этом мне неизвестны. Есть лишь косвенные свидетельства. Так, глазовский протоиерей М. Ф. Фармаковский сообщал, что за один только 1864 г. «расколоучитель» Илларион Егоров сумел склонить к переходу в раскол до 500 человек в Кар-совайском приходе [79]. По данным Н. Н. Блинова за 1863 г. [80], в этом приходе на 2468 «никониан» приходилось 413 старообрядцев (все из обрусевших пермяков). А по сведениям доктора медицины М. М. Хомякова, проводившего в 1910 г. антропологические исследования региона, около половины населения Верхокамья составляли раскольники [81].
Противостояние официальному православию старообрядчества неминуемо должно было сказаться в погребальной обрядности. Однако погребальные традиции современного верхокамского населения остаются во многом слабои-зученными. И если период вт. пол. I - нач. II тыс. н.э. все же исследован более или менее неплохо [82], то могильники сер. - вт. пол. II тыс. н.э. остаются почти неизвестными науке. Поэтому проблемы преемственности и эволюции погребального обряда населения региона остаются невыясненными. В целом признаки, позволяющие отнести православные захоронения, исследованные археологически, к старообрядческим, сводятся к трем пунктам: 1) небольшая (около метра) глубина могильных ям; 2) отсутствие железных гвоздей в качестве крепежа досок гробовища; 3) наличие при покойных старообрядческих мужских и женских нательных крестов. Два первых признака - не что иное как сохранение древнерусских православных традиций, третий - подчеркивает принадлежность умерших к «старой вере» (в отличие от «никонианских» захоронений, где кресты, во-первых, не имеют половой принадлежности, а во-вторых, они не меднолитные (что присуще староверским изделиям) и весьма заметно отличаются внешним оформлением). Некоторые другие признаки (полати над гробом в могиле, наличие вещей) связать с той или иной традицией пока затруднительно. К числу старообрядческих некрополей можно отнести Русиновский в Афанасьевском районе Кировской области (раскопки В. А. Кананина 1977, 1978) - могильник крещёных коми-пермяков (из 57 погребений XVIII в. здесь использованы данные 49 погребений за 1977 г.). Умершие (45 детей, 4 взрослых) были похоронены в могилах
глубиной от 34 до 115 см, но преобладали ямы глубиной до 70 см (71,4 %). Наряду с прозападной ориентацией костяков, присущей православному обряду (51 %), зафиксированы также восточное (20 %) и южное (4,1 %) направления (ориентация отдельных умерших не определена). Отсутствие железных гвоздей в погребальных конструкциях весьма показательно. Помимо неправославной ориентации части умерших, отметим и другие пермяцкие языческие признаки: наличие 8 монет (1737-1800) в верхней (выше пояса) части покойных, единичных украшений: подвесок, бубенчиков, бус; характерных для пермяков берестяных покрытий верхней части погребальных конструкций (гробовищ). Покойные располагались вытянуто на спине со сложенными на груди руками, при 18 из них (у головы, на шее или груди) обнаружены медные, преимущественно старообрядческие кресты [83]. Выше указывались 2 могильника близ с. Карсовай, что в бассейне р. Чепцы (верховья р. Варыж): Киршатский и Тарасятский, - предположительно оставленные старообрядцами из числа русских и обрусевших пермяков (вт. пол. XVIII - пер. пол. XIX в.). Первый был обследован А. Г. Ивановым [84], второй пока не найден.
Важное дополнение для характеристики старообрядческого погребального обряда дают этнографические наблюдения, касающиеся погребальной конструкции, устройства могилы и надмогильного знака [85]. О конструкции гробовищ и могил староверов поведал мне житель д. Степаненки Кезского района УР, бывший директор школы Г. И. Бузмаков, нарисовавший и устройство домовины [86]. Гроб делается из плах в виде ящика, все плоскости которого скрепляются лыковыми веревками длиной 1,5-2 м, продергивающимися в угловые отверстия плах, где фиксируются деревянными клинышками. В придонной части в специально прорезанные в длинных боковых плахах пазы вставляются 2 бруска, на которые укладывается жердевой накат, покрывающийся березовыми вениками с обрубленными комлями. На этот настил укладывают покойника, после церемонии прощания с которым крышку гроба, состоящую из двух плах, закрывают, затягивают веревками и фиксируют их сужающимся клином. Для того чтобы грунт в могилу не осыпался, по ее периметру делают сруб из жердей высотой в 2 венца (жерди предотвращают расползание могильного холмика). Яма копается неглубокой («по грудь») - не более 140-150 см. После опущения гроба в могилу над ним иногда делают полати - плахи, опирающиеся на поперечные переводы, лежащие на вбитых в дно ямы кольях (именно так были устроены полати над гробом моего отца, умершего в 1996 г. в с. Карсовай). Какой-либо памятник на могиле не устанавливается, делается лишь затес на соседнем дереве и отмечаются инициалы покойного (если кладбище на открытом месте - затес делается на жерди, вкопанной на могиле). Последнее я лично наблюдал на могиле родственницы, тети Домны, на Карсовайском кладбище (кстати, сруб на ее могиле был высотой в один венец). Обычай сооружать такие знаки на могилах связан, вероятнее всего, с преследованиями старообрядцев властями и официальной церковью: староверы отказывались погребать покойных по православному чину, считая это «незамолимым грехом», и хоронили умерших тайком, не дожидаясь трехдневного срока, нередко ночью, а чтобы священник не мог потом совершить отпевание над могилой, делали и ложные надгробия [87]. Впрочем, не исключены
и глубинные корни этого обычая, связанные с элементами славянской языческой обрядности [88]. Однако лишь целенаправленные раскопки могильников позволят прояснить многие пока необъяснимые детали похоронной обрядности верхокамского населения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Вычегодско-Вымская (Мисаило-Евтихиевская) летопись // Историко-филологический сборник. Сыктывкар, 1958. Вып. 4. С. 267.
2. Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. М., 1909. Т. 1. С. 43-44.
3. Там же. Приложение I. С. 33.
4. Там же. С. 33.
5. Макаров Л. Д. Славянские древности и русские поселенцы в верховьях р. Камы: (постановка проблемы) // Коми-пермяки и финно-угорский мир. Сыктывкар, 1995. С. 24.
6. Луппов П. Н. Северные удмурты в 16-17 веках (Очерк из истории колонизации бассейна р. Чепцы) // На удмуртские темы. М., 1931. С. 121-122; Он же. Документы по истории Удмуртии XV-XVII веков. Ижевск, 1958. С. 34, 189-190.
7. Луппов П. Н. Документы... С. 186-189.
8. Луппов П. Н. Указ. соч. С. 34, 246; Он же. Северные удмурты в 16-17 веках. С. 121.
9. Луппов П. Н. Документы. С. 35.
10. Луппов П. Н. Северные удмурты в 16-17 веках. С. 121-122; Он же. Северные удмурты в конце XVII века: (Опыт изучения переписной книги 1678 г.) // Труды ВНИИК. Вятка, 1934. Т. 7. Вып. 1. С. 2-4.
11 Луппов П. Н. Документы. С. 35, 329.
12. Там же. С. 298-299.
13. Там же. С. 331-338.
14. Луппов П. Н. Удмуртские «доли» в 17 и 18 веках // Записки УдНИИ. Вып. 9. Ижевск, 1941. С. 10; Он же. Документы. С. 31.
15. Луппов П. Н. Удмуртские «доли». С. 11, 17.
16. Справочник по административно-территориальному делению Удмуртии. 1917-1991 гг. Ижевск, 1995. С. 14.
17. Эммаусский А. В. Исторический очерк Вятского края XVII-XVIII веков. Киров, 1956. С. 165-175; История Урала с древнейших времен до 1861 г. М., 1989. С. 295-296.
18. Вештомов А. И. История вятчан со времени поселения их при реке Вятке до открытия в сей стране наместничества или с 1181 по 1781 год через 600 лет. Казань, 1907. С. 122-130.
19. Эммаусский А. В. Исторический очерк. С. 184. Вкладка.
20. Зеленин Д. К. Кама и Вятка: Путеводитель и этнографическое описание При-камского края. Юрьев, 1904. С. 104; Осколков Е. Н. Кай (Кайгород) // Энциклопедия земли Вятской: В 10 т. Киров, 1994. Т. 1: Города. С. 179-184.
21. Очерки истории Кировской области. Киров, 1972. С. 92.
22. Карта Глазовского уезда Вятской губернии. Вятка, 1900.
23. Вятские губернские ведомости. 1861. №44; 1864. № 46, 48, 49; 1865. № 31, 33-37, 59-67; 1866. № 84-87; 1869. № 14-22, 28-35.
24. Попов И. Этнографическое описание Глазовского уезда Вятской губернии // Архив Русского Географического Общества. Разряд 10, опись 1, дело 53; Иванов А. Кама-
река // Волжский вестник. 1883. № 3; Штейнфельд Н. П. Зюздинский край (Глазовского уезда) // Календарь Вятской губернии на 1893 год. Вятка, 1892; Сорокин П. Чудь Кай-ского края. Вятка, 1895; Первухин Н. Г. Опыт археологического исследования Глазовского уезда Вятской губернии // Материалы по археологии восточных губерний России. М., 1896. Вып. 2; Зеленин Д. К. Кама и Вятка...; Он же. Народные присловья и анекдоты о русских жителях Вятской губернии: (Этнографический и историко-литературный очерк) // Памятная книжка Вятской губернии и календарь на 1905 год. Вятка, 1904. Отд. 2; Теплоухов А. Ф. Фамилии и географические названия Пермяцкого края в этнографическом и историко-этнографическом отношениях // Коми-му. Усть-Сысольск, 1925. № 9.
25. Барашков В. Ф. К изучению русского говора северной части Карсовайского района Удмуртской АССР // УЗ ГГПИ. Ижевск, 1959. Вып. 8; Он же. О русском говоре северной части Карсовайского района Удмуртской АССР // УЗ ГГПИ. Ижевск, 1958. Вып. 7.
26. Макарова Л. Н. Некоторые особенности говоров северо-восточной части Кировской области (Кайского края) // Очерки по русскому языку. Киров, 1962; Троицкий В. И. О группировке русских говоров на Верхней Каме // Очерки по русскому языку. Киров, 1962.
27. Русский фольклор Удмуртии / Сост., вступит. статьи и примеч. А. Г. Татарин-цева [Изд. 1-е]. Ижевск, 1977; [Изд. 2-е]. Ижевск, 1990.
28. Шумилов Е. Ф. Православная Удмуртия. История Ижевской и Удмуртской епархии. ХХ век. Ижевск, 1996; Он же. Старообрядцы Удмуртии // Этнокультурная история Урала XVI-XX вв. Екатеринбург, 1999.
29. Первухин Н. Г. Опыт...; Стрельцов Ф. В. Археологические памятники и палеонтологические находки Вотской Автономной Области // Труды НОИВК. Вып. 3. Ижевск, 1927; Генинг В. Ф. Археологические памятники Удмуртии. Ижевск, 1958; ИвановаМ. Г. Памятники чепецкой культуры: (Материалы к археологической карте) // Северные удмурты в начале II тысячелетия н.э. Ижевск, 1979; Она же. Погребальные памятники северных удмуртов XI-XIII вв. Ижевск, 1992; Шутова Н. И. Удмурты XVI - первой половины XIX в.: По данным могильников. Ижевск, 1992; Иванов А. Г. Этнокультурные и экономические связи населения бассейна р. Чепцы в эпоху средневековья: конец V - первая половина XIII в. Ижевск, 1997; Макаров Л. Д., Иванов А. Г. Из истории Карсовайского края // Стародубцева С. К. «Ох, роспечальное моё сердечко» (песни из репертуара Натальи Власовой). Ижевск, 1999. С. 208-210; Иванов А. Г., Иванова М. Г., Останина Т. И., Шутова Н. И. Археологическая карта северных районов Удмуртии. Ижевск, 2004.
30. Макаров Л. Д., Иванов А. Г. Этнокультурная характеристика Карсовайского микрорегиона (к проблеме изучения этнической истории) // Интеграция археологических и этнографических исследований. М.-Омск, 1999; Они же. Из истории Карсовайского.
31. Макаров Л. Д. Славянские древности и русские поселенцы.; Он же. Коми-пермяки и русские Верхокамско-Чепецкого междуречья // Этнокультурная история Урала XVI-XX вв.: Материалы междунар. науч. конф. Екатеринбург, 1999; Погребальный обряд старообрядцев Верхокамья (по археологическим материалам и этнографическим параллелям) // Старообрядческий мир Волго-Камья. Пермь, 2001; Он же. Этническая ситуация в чепецко-верхокамском регионе в XVI-XX вв. // Труды Камской археолого-этнографической экспедиции. Вып. 6: Пермские финны и угры Урала в эпоху железа. Пермь, 2009. С. 197-203.
32. Барашков В. Ф. О русском говоре. С. 73.
33. Там же.
34. Блинов Н. Н. Описание Карсовайского прихода Глазовского уезда // ВГВ. 1864. № 46.
35. Там же. № 49.
36. Иванов А. Кама-река.
37. Барашков В. Ф. О русском говоре. С. 74.
38. Попов И. Этнографическое описание.
39. Материалы по статистике Вятской губернии. Вятка, 1893. Т. 3. (Глазовский уезд). Ч. 1-2.
40. Теплоухов А. Ф. Фамилии и географические названия. С. 35.
41. БлиновН. Н. Описание.№ 49.
42. Там же. № 46.
43. Сорокин П. Чудь Кайского края. С. 10.
44. Макарова Л. Н. Некоторые особенности. С. 78.
45. Сорокин П. Указ. соч.
46. Макарова Л. Н. Указ. соч. С. 77-79; Макаров Л. Д. Славянские древности. С. 24-25.
47. Сорокин П. Указ. соч. С. 28-29.
48. Штейнфельд Н. П. Зюздинский край. С. 279.
49. Там же. С. 294-295.
50. Блинов Н. Н. Заметки о пермяках Вятской губернии // ВГВ. 1861. № 44.
51. Зеленин Д. К. Кама и Вятка.С. 108.
52. Зеленин Д. К. Народные присловья. С. 21.
53. Романов Н. Н. Статистический очерк постепенного увеличения населения всех уездов Вятской губернии в последнее столетие // Столетие Вятской губернии. 1780-1880. Вятка, 1880. Т. 2. С. 812-818.
54. Штейнфельд Н. П. Зюздинский край. С. 299-303; Барашков В. Ф. О русском говоре. С. 78.
55. Барашков В. Ф. О русском говоре. С. 79.
56. Там же. С. 76-78.
57. Барашков В. Ф. К изучению русского говора. С. 271.
58. Там же. С. 276-277.
59. Макарова Л. Н. Некоторые особенности. С. 79-92.
60. Троицкий В. И. О группировке русских говоров. С. 54-67.
61. Справочник. С. 338-339.
62. Блинов Н. Сельскохозяйственный быт пермяков и вотяков Карсовайского прихода (Глазовского уезда) // ВГВ. 1865. № 31.
63. Там же.
64. Там же. № 33.
65. Там же. № 34.
66. Там же.
67. Там же.
68. Там же.
69. Материалы по статистике Вятской губернии. Т. 8: Глазовский уезд. Ч. 2: Подворная опись. Вятка, 1892. С. 170-211, 314-345.
70. Материалы по статистике Вотской Автономной Области. Итоги сельскохозяйственной переписи 1916 года. Ижевск, 1926. С. 2, 4.
71. Материалы по статистике Вятской губернии. Т. 8. С. 314-345.
72. Там же. С. 170-185.
73. Справочник. С. 338-339.
74. Стрельцов Ф. В. Археологические памятники. С. 66.
75. Макаров Л. Д., Иванов А. Г. Из истории Карсовайского края. С. 209-210.
76. Иванов А. Г., Иванова М. Г., Останина Т. И., Шутова Н. И. Археологическая карта. С. 138.
77. Чагин Г. Н. Этнокультурная история Среднего Урала в конце XVI - первой половине XIX века. Пермь, 1995. С. 108-111.
78. На путях из Земли Пермской в Сибирь: Очерки этнографии северноуральского крестьянства XVII-XX вв. М., 1989. С. 286.
79. Шумилов Е. Ф. Старообрядцы Удмуртии. С. 171-172.
80. Блинов Н. Н. Описание Карсовайского прихода. № 48, 49.
81. Зюздинский край // Труды Общества естествоиспытателей при Императорском Казанском университете. Казань, 1911. Т. 44. Вып. 3. С. 3.
82. Голдина Р. Д., Кананин В. А. Средневековые памятники верховьев Камы. Свердловск, 1989. С. 26-43.
83. Кананин В. А. Отчет об исследованиях в Афанасьевском районе Кировской области, проведенных летом 1977 года // Фонды Института истории и культуры народов Приуралья при УдГУ. Ф. 2. Д. 62.
84. Иванов А. Г., Иванова М. Г., Останина Т. И., Шутова Н. И. Археологическая карта. С. 126-127.
85. На путях из Земли Пермской. С. 292-297.
86. Макаров Л. Д. Погребальный обряд славяно-русского населения Вятского края // Этнографо-археологические комплексы: Проблемы культуры и социума. Новосибирск: Наука, 2003. Т. 6. Рис. 4.
87. На путях из Земли Пермской. С. 293-294.
88. Там же. С. 296; Фролов А. А. Пережитки язычества в погребальной обрядности Древней Руси // Древняя Русь: пересечение традиций. М., 1997. С. 296-299.
Поступила в редакцию 15.02.2011
L. D. Makarov
Verhokamsko-Chepetsk Interfluve -
Region of Permian People with Russian Settlers Interaction
Paper is devoted to the problems of settlement and land development of the Verhokamsko-Chepetsk interfluve in the period of time (XVI - early XX centuries). Considerable attention is paid to inter-ethnic and inter-religious interaction people living there.
Keywords: Verhokamsko-Chepetsk interfluves, Karsovaysky region, stages of settlement in the region, administrative changes, Komi-Permian, Russia, Udmurt.
Макаров Леонид Дмитриевич,
доктор исторических наук, старший научный сотрудник, ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»
г. Ижевск E-mail: arch@uni.udm.ru
Makarov Leonid Dmitriyevich,
Doctor of Historical Sciences, Senior Research Associate,
Udmurt State University Izhevsk
E-mail: arch@uni.udm.ru
