CC BY
141
УДК 39+913.1
Владимир Сергеевич Чураков ИИЯЛ УрО РАН Ижевск
К ПРОБЛЕМЕ РАССЕЛЕНИЯ ПЕРМСКИХ НАРОДОВ В КОНЦЕ I - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ II ТЫС. Н. Э.1
В ходе изучения затрагиваемой проблемы было предложено несколько концептуальных решений. Одно из первых, в общих чертах представленное в работах А. А. Спицына (1888), И. Н. Смирнова (1890) и Ф. А. Теплоухова (1893), основывалось на предубеждении, что так называемые чудские древности среднего течения Чепцы и верховьев Камы, относящиеся к булгарскому времени, принадлежали некоему неизвестному (ранние работы Спицына и Смирнова) или же угорскому (Теплоухов) населению. Следствием этого, с учетом зафиксированного в документах XV-XVII вв. преимущественно восточного направления миграции представителей пермских народов, явилось утверждение мнения, что общие предки удмуртов, коми и коми-пермяков занимали на рубеже I и II тыс. н. э. «запад Вятской губернии и смежные территории Вологодской и Костромской». «Очень возможно, - писал далее Смирнов, - что русская колонизация дала первый толчок распадению этой племенной группы на отдельные ветви, отбросивши одну часть пермяков на з[апад] Орловского уезда, другую на с[еверо]-в[осток] вглубь Вологодской и Пермской губерний и двинувши вотяков на в[осток] по Чепце, в область чуди» (Смирнов 1890:9-10).
В противовес «западной» версии изначального расселения общих предков коми и удмуртов в начале XX в. в своей работе, посвященной изучению «чувашских» заимствований в пермских языках, Ю. Вихманн заложил основание «южной» гипотезы. Указывая на значительную разницу в количестве булга-ризмов в удмуртском и коми языках, а также ссылаясь на письменные источники, которые начиная с XI в. фиксируют пермян на Вычегде, он пришел к выводу, что предки коми перемпестились на север с территории нижнего Прикамья в период между VIII и XI вв. (ЖгеИтапп 1903:145-147). Основываясь на этом заключении Вихманна, привлекая документальные свидетельства о переселении с середины II тыс. н. э. вычегодских коми в Верхнее Прикамье и оставаясь, как и его отец, приверженцем угорской версии происхождения «чудских» памятников Предуралья, А. Ф. Теплоухов рисует следующую картину расселения пермских народов: «в VII-VIII вв. предки коми и удмуртов жили еще по соседству с чувашами, т. е. южнее Верхней Камы, Верхней Вычегды и Чепцы» (цит. по: Савельева 1971:158). Позднее, «пермяки и зыряне на места своего обитания в Архангельскую и Вологодскую губ[ернии], из последней в Пермскую, а отчасти и
1 Статья подготовлена в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям», проект «Финно-угорский мир периферии Волжской Булгарии».
непосредственно в эту последнюю, прошли через Вятскую губ[ернию]» (Теплоухов 1924:107). На южные районы изначального расселения прапермян указывал и В. И. Лыткин, исследовавший помимо булгарских также и иранские заимствования в пермских языках. «Носители общепермского языка-основы, -писал он, - жили длительное время <...> где-то в бассейне нижней Камы и ее притока Вятки, в непосредственной близости со скифо-сарматами, а с УТ-УИ вв. н. э. - с волжскими булгарами» (Лыткин 1953:53). Однако в отличие от А. Ф. Теплоухова Лыткин не считал возможным связывать появление коми-пермяцкого народа с поздней миграцией (в XVI-XVII вв.) в Верхнее Прикамье коми-зырян, полагая, что после прихода в Среднее Поволжье булгар часть пермян, переселившись в более северные районы, стала основой «коми (обще-коми) народности, формировавшейся где-то на территории современной Кировской и Молотовской (ныне Пермский край - В.Ч.) областей» (Лыткин 1953:54).
С утверждением во второй трети XX в. в среде археологов мнения, осторожно высказанного еще в конце XIX в. А. А. Спицыным (1888:211-212) и И. Н. Смирновым (1891:114), о безусловной связи создателей чудских древностей Прикамья булгарского времени с пермскими народами, происходит зарождение новой концептуальной схемы, которую можно условно назвать «верх-некамско-чепецко-вычегодской». Уже к концу 30-х гг. XX столетия
А. П. Смирнов отказывается от неопределенного термина «восточнофинское» для обозначения населения, оставившего чепецкие и верхнекамские памятники, считая, что Чепецкая археологическая культура создана удмуртами, а средневековые памятники Верхнего Прикамья оставлены коми-пермяками (Смирнов 1938:247). На теснейшей связи истории коми-пермяков с Верхокамьем настаивал в своей статье «К этногенезу коми» М. В. Талицкий, объединявший археологические объекты этого региона, датированные им X-XIV вв., в так называемый «родановский тип». Несмотря на слабую в то время изученность в археологическом отношении вычегодского бассейна, исследователь считал возможным говорить о сложении не ранее X в. «общности населения Верхнего Прикамья и Вычегды». Причем процесс ее возникновения проходил «под непосредственным влиянием продвижения плужного земледелия из Прикамья на Вычегду», что, по-мнению Талицкого, отражало факт переселения предков коми-зырян на их современные территории (Талицкий 1941:52). Завершающим звеном в указанной схеме стало выделение в конце 60-х гг. XX в.
Э. А. Савельевой в бассейне Вычегды Вымской археологической культуры, которую она датировала X-XIV вв. (Савельева 1971) Так, к 70-м гг. XX в. складывается внешне весьма стройная, следствием чего объясняется ее популярность, концепция, согласно которой в конце I - начале II тыс. н. э. в смежных районах сосуществуют три синхронные археологические культуры - Чепецкая, Рода-новская и Вымская, отражающие процесс формирования трех народов - удмуртов, коми-пермяков и коми-зырян.
Однако результаты археологических открытий в Южном Прикамье, позволившие выделить ряд постпьяноборских культур (У-К вв.), в создателях
которых большинство археологов также видело предков современных пермских народов, настоятельно требовали внесения изменений в вышеизложенную схему. Уже в 50-х - 60-х гг. прошлого столетия в работах А. П. Смирнова (1952),
В. А. Оборина (1958), В. Ф. Генинга (1967) делаются попытки выявления роли пьяноборцев и их потомков в этногенезе пермских народов и, прежде всего, удмуртов. Впрочем, указанные авторы по-прежнему полагали, что ведущую роль в процессе становления удмуртского народа играло население Чепецкой культуры, которое, по мнению Оборина, «стало во главе союза племен, послужившего основой для сложения удмуртской народности» (Оборин 1958:178). В 1987 г. Р. Д. Голдина опубликовала обширное исследование «Проблемы этнической истории пермских народов в эпоху железа (по археологическим материалам)». Справедливо полагая, что небольшая территория Чепецкого бассейна не может являться основным районом, в котором происходило формирование удмуртского народа, решающую роль в этом процессе исследовательница отводит населению, оставившему памятники постпьяноборских культур Нижнего Прикамья У-К вв., которое определяется ею как «праудмуртское». В целом же, Г олдина считает, что уже в конце I тыс. до н. э. произошло обособление предков удмуртов («Пьяноборская общность» III в. до н. э. - IV в. н. э.) от предков коми («Гляденовская общность» III в. до н. э. - IV в. н. э., представленная двумя («южным» и «северным»), территориально значительно отдаленными друг от друга, вариантами). Поддерживая мнение Э. А. Савельевой о связи Вымской археологической культуры с предшествовавшей ей на Вычегде Ванвиздинской культурой (У^К вв.), наследовавшей, в свою очередь, северному варианту Гляденово (Савельева 1971:147-148) - мнении, разделяемом далеко не всеми исследователями (подр. см.: Жеребцов 1999) - Р. Д. Голдина полагает, что предки коми-зырян начинают осваивать среднее течение Вычегды уже с У! в. н. э. В то же время на основе южного варианта Гляденово в Верхнем и Среднем Прикамье складываются Ломоватовская и Неволинская археологические культуры (конец ТУ - IX вв. н. э.), население которых составляют «пракоми-пермяки» (Голдина 1987:19-20).
Недостатком вышеизложенной концепции, на что практически сразу было обращено внимание, является значительное (практически на тысячелетие по сравнению с данными лингвистики) удревнение времени распада общности носителей как прапермского, так и пракоми языков. Стремясь избежать столь разительного расхождения в выводах двух дисциплин и, безусловно, признавая приоритет в решении вопросов о времени и характере распада языкового единства за лингвистами, А. Х. Халиков стремился обосновать гипотезу, согласно которой прапермская общность занимала относительно небольшую территорию на Вычегде (Ванвиздинская культура У-К вв.), откуда в начале II тыс. н. э. начинается продвижение отдельных пермских «племен» в более южные районы. Данный вариант решения интересующей нас проблемы базировался на признании существования в прапермском языке добулгарских тюркских заимствований (население Чепцы и Верхнего Прикамья, оставившее памятники Полом-ской и Ломоватовской культур (У-К вв.) Халиков без достаточных на то ос-
нований атрибутировал как древнетюркское) и отсутствии в нем каких-либо следов контактов с балтами или ранними славянами, с которыми археологи стали соотносить население выявленной в Среднем Поволжье Именьковской археологической культуры (У-УП вв.) (Халиков 1989:47-48). Однако, как показали исследования В. В. Напольских, если выводы о древнетюркских добул-гарских заимствованиях в прапермском языке, о которых в своих работах пишет И. В. Тараканов и на которого, в свою очередь, ссылался Халиков, преждевременны, то наличие в пермском языке-основе прото-(пара-)славянских заимствований, появление которых согласуется со временем присутствия в Среднем Поволжье создателей Именьковской культуры, в настоящее время является установленным фактом (Напольских 1995; 1996; 2006а)
В последнее время проблемой распада прапермской этнолингвистической общности и изучением последующего расселения отдельных пермских народов занимается С. К. Белых. Используя метод лингвистической палеонтологии он приходит к выводу, что общие языковые предки современных пермских народов в конце I тыс. н. э. могли проживать на территории Пермского Прикамья. Это позволяет ему предположить, что «наиболее предпочтительным кандидатом на роль археологического аналога поздней эндопермской общности» является южный вариант Гляденовской археологической культуры. В последние века I тыс. н. э. происходит «разрыв относительно компактного доселе ядра праперм-ской этнолингвистической общности» и расселение пермян на «обширных территориях от Вычегды и Выми до нижней Камы и Вятки». По-мнению Белых, часть прапермян, переселившись в низовья Камы и Вятки и ассимилировав здесь возможно родственное в языковом отношении постпьяноборское (позднеазе-линское) население, в дальнейшем, взаимодействуя с жителями бассейна Чепцы, участвует в сложении удмуртского народа. На основе другой части прапермян, мигрировавших на Вычегду и создавших памятники Вымской археологической культуры, происходит оформление коми-зырян. Наконец, прапермяне, оставшиеся в Верхнем Прикамье (Родановская культура), становятся непосредственными предками коми-пермяков (Белых 1999:267-274). Как видим, предложенная Белых концепция, являя в своей основе оригинальное и убедительное решение проблемы пермской прародины, в целом предусматривает миграцию в конце I - начале II тыс. н. э. языковых предков коми-зырян и удмуртов соответственно в северо- и юго-западном направлении из районов Среднего и Верхнего Прикамья, в которых на всем протяжении средневековья продолжает сохраняться пермское население, участвующее в сложении коми-пермяков.
Между тем, последний тезис может быть оспорен. Так, если переселение в конце I тыс. н. э. значительного количества верхнекамского и, возможно, че-пецкого населения в низовья Камы фиксируется исследователями весьма четко (подр. см.: Казаков 1992:245-247), то массовая миграция из Верхнего Прикамья на Вычегду обоснованна в гораздо меньшей степени и может быть поставлена под сомнение (подр. см.: Жеребцов 1999). Более того, такое развитие событий противоречит данным письменных источников, которые свидетельствуют, по крайней мере с конца XIV в., об обратном направлении расселения коми. На-
конец, немаловажным фактом, затрудняющим признать верными последние звенья в схеме С. К. Белых, является очевидное запустение Чепецкого бассейна и Верхнего Прикамья к рубежу XIII-XIV вв., не получившее пока у археологов должного объяснения, но очевидно, как-то связанного с опустошением Булгарии монголами в середине XIII столетия.
Учитывая все выше сказанное, в предлагаемой работе мы попытаемся дать альтернативное решение затронутой нами проблемы, представив самый общий очерк расселения пермских народов в указанный хронологический период, положения которого, по возможности, максимально бы удовлетворяли ряду наиболее значимых условий, а именно:
1. Данные пермского языкознания свидетельствуют о значительной близости современных пермских языков и об отсутствии в прапермском языке существенных диалектных расхождений, что указывает на относительно компактный характер расселения прапермян. В то же время, большинство лингвистов разделяет мнение, согласно которому распад прапермского языкового единства (вероятно, правильнее все же говорить о распаде общности носителей прапермского языка, что не означает автоматического разрыва единого для ее обособившихся частей языкового поля) произошел на рубеже I-II тыс. н. э. Основанием для данного вывода служит разница количества булгарских заимствований в пермских языках, появление которых стало возможным не ранее УШ в. - времени прихода в Среднее Поволжье булгар.
2. Необходимо учитывать, что определенный С. К. Белых по данным пермских языков экологический ареал проживания прапермян накануне распада прапермского языка (см. п. 1) связан с районами среднего течения Камы, «приблизительно между 57-й и 58-й параллелями северной широты» (Белых 1999:265). При этом следует помнить, что территория, на которой одновременно могли обитать все известные носителям языка виды растений и животных не обязательно совпадает с территорией их собственного расселения (Напольских 1997а:126). Таким образом, локализация в Среднем Прикамье «пермского праязыкового экологического ареала» при определении территории проживания («прародины») общих предков коми и удмуртов допускает, с учетом данных археологии, разумное ее смещение как в прилегающие районы Верхнего, так и Нижнего Прикамья.
3. При определении характера расселения пермян во второй половине I -начале II тыс. н. э. необходимо учитывать изменения в размещении возможных контактных зон с носителями иранских (актуально до конца прапермской эпохи), прото-(пара-)славянского (хронологически время контактирования ограничено периодом пребывания в Среднем Поволжье населения, оставившего памятники Именьковской археологической культуры У-УП в.) и булгарского (не ранее УШ в.) языков.
4. При определении направления миграций пермян необходимо учитывать фиксируемое археологами переселение значительной массы верхнекамского и, возможно, чепецкого населения в низовья Камы в конце I тыс. н. э., а также прекращение функционирования поселений Чепецкой и Родановской культур на
рубеже XIII-XIV вв., подтверждаемого письменными источниками, которые беспристрастно свидетельствуют, что территории, на которых располагались памятники вышеуказанных культур, осваивались переселенцами - предками современного населения - из более западных районов с конца XIV - начала
XV вв. (Верхнее Прикамье), но наиболее интенсивно в XVI-XVII вв. (Верхнее Прикамье, Чепца). Таким образом, хорошо выделяется промежуток времени примерно от ста до двухсот лет (в зависимости от района), в течении которого ни на Чепце, ни в Верхнем Прикамье не было постоянного оседлого населения.
5. Важным при определении характера расселения коми является учет данных по Вымской археологической культуре, датированной Э. А. Савельевой X-XIV вв. В качестве основного аргумента при определении верхнего рубежа культуры указывается на дохристианский обряд погребения (именно в этом районе проходила основная деятельность Стефана Пермского в конце XIV в., поэтому в принципе можно согласиться с этой датировкой). В то же время, при определении нижнего рубежа существования Вымской культуры решающую роль сыграли обнаруженные в захоронениях монеты, в своем подавляющем большинстве отчеканенные в странах Западной Европы в XI в. Это обстоятельство уже обращало на себя внимание и ряд авторов указывал на необходимость пересмотра нижнего хронологического рубежа, предлагая остановиться на XI в. (Мурыгин и др. 1981). В целом соглашаясь с этим замечанием, обратим однако внимание, что монеты, единственный надежный датирующий элемент в погребальном комплексе могильников Вымской культуры, использовались в качестве украшений (Савельева 1971:37) - обстоятельство, требующее особого учета при датировке. Сказанное выше позволяет нам присоединиться к мнению тех исследователей, которые не считают возможным говорить о преемственности населения данной культуры и населения, оставившего памятники Ванвиздинской культуры (У-К вв., по другим данным - ^-УШ в.) не только по причине очевидного хронологического разрыва между ними, но и вследствие разных экономических основ жизнедеятельности обоих обществ: ванвиздинцы - охотники и рыболовы, в то время как вымцы - земледельцы.
6. Для определения характера расселения удмуртов в начале II тыс. н. э. мы имеем бесценный источник, каковым является удмуртская родовая система, длительному сохранению которой, в отличие от коми, способствовала поздняя и, в большинстве своем, поверхностная христианизация. Культ предков, будучи одним из основных элементов удмуртской народной религии, предполагал четкое осознание каждым удмуртом своей принадлежности к тому или иному генеалогическому роду (удм. выжы) (Чураков 2005б). Совокупность данных о расселении удмуртских родов, относящихся к XV-XVII вв., при корреляции с известиями исторических источников, описывающими деятельность каринских князей, в зависимости от которых с последней трети XV в. по 1588 г. находились северные удмурты и бесермяне, позволила автору этих строк заключить, что в начале II тыс. н. э. удмуртский этнос занимал территорию южного Прикамья, примерно соответствующую современным северо-западным районам Татарстана, юго-западным районам Удмуртии и юго-восточным районам Кировской
области7^мённо_йзэтого_рёгионатнё_ранёё_второй’половйныХУ_в7"выдёлйлись два основных колонизационных потока, направленных на освоение Чепецкого бассейна (Чураков 2007).
7. Наконец, при изучении расселения пермских народов в конце I - первой половине II тыс. н. э. следует учитывать данные топонимии. Исследования А. К. Матвеева и В. В. Напольских, убедительно показывают, что до сих пор широко распространенное, главным образом в среде археологов, представление о неком угорском или даже «угро-самодийском» населении на территории Северо-Восточной Европы, которую впоследствии освоили пермские народы, опирается на малоценные в научном отношении выводы отдельных лингвистов (Матвеев 1964; Напольских 2002). В тоже время важным является замечание Матвеева, что «в древности пермские народы жили гораздо западнее (вплоть до Северной Двины и даже до Онеги) и южнее, непосредственно смыкаясь с марийцами и мерей», а «уральская Пермь была лишь одним из ответвлений пермской группы» (Матвеев 1964:83).
Прежде чем приступить к изложению своего решения интересующей нас проблемы несколько слов скажем относительно нашего понимания категории этнос. В ряде своих работ автор уже отмечал, что ему близка концепция этноса, предложенная известным отечественным этнологом и философом Ю. И. Семеновым. Еще раз повторим основной постулат этой концепции: «Этносы суть подразделения населения. Но о населении общества как о самостоятельном явлении, отличном от самого общества, можно говорить только после смены демосоциальных организмов геосоциальными. А это значит, что этносы в точном смысле этого слова существуют только в классовом или цивилизованном обществе. В обществе первобытном их нет» (подробнее с разъяснением терминологии см.: Семенов 1996). Рубеж I - II тыс. н. э. в истории Прикамья - это время, когда местные сообщества, приняв участие в создании полиэтничного Булгарского государства, окончательно переступают порог цивилизации. Таким образом, объектом нашего внимания, по крайней мере после указанного рубежа, выступают уже не пермоязычные «племена» и даже не «территориально-племенные» объединения, а вполне сформировавшиеся этнические общности. Отметим также, что этносы могут быть первичными (т.е. образовавшимися в период перехода конкретных обществ от варварства к цивилизации) и вторичными, которые возникают на основе первичных этносов вследствие воздействия на них определенных социокультурных факторов. В качестве примера укажем сербов - первичный этнос, часть которого, подвергшись исламизации, оформилась в боснийский, вторичный этнос.
Итак, различные прапермские сообщества (потомки населения, оставившего памятники южного варианта Гляденовской культуры (III в. до н. э. - ^ в. н. э.)) во второй половине I тыс. н. э. занимали земли по берегам Камы и ее притоков, не проникая глубоко, за исключением редких случаев (р. Чепца осваивается не ранее У в. н. э.) в огромный лесной массив Вятско-Камского междуречья (археологические культуры У-К вв. - Ломоватовская, Неволинская, Поломская). Та группа прапермян, которая послужила исходной в ходе форми-
рования исторических пермских этносов (основу которых составили неволинцы
и, вероятно, частично ломоватовцы), по-видимому, в результате каких-то подвижек населения, вызванных уходом в УП в. создателей памятников Имень-ковской культуры (У-УП вв.), оказывается к моменту прихода булгар в Среднее Поволжье на территориях, прилегающих к нижнему течению Камы и Вятки, где довольно быстро ассимилирует постпьяноборские, возможно родственные в языковом отношении, популяции. Еще какое-то время после прихода булгар предки коми и удмуртов проживали в непосредственной близости друг от друга. Здесь, в недрах прапермских сообществ в конце I тыс. н. э. проходили пока мало поддающиеся изучению процессы, подготавливавшие почву для оформления будущих самостоятельных этносов удмуртов и коми. Наконец, в силу каких-то причин та часть прапермян, которой суждено было стать народом коми, предприняла на рубеже I—II тыс. н. э. переселение на север.
Среди оставшихся в низовьях Камы прапермян получает распространение этноним *odomort, который, судя по наиболее аргументированной версии его происхождения, предложенной В. В. Напольских и С. К. Белых, первоначально использовался неким ираноязычным населением для обозначения своих соседей (др.-удм. *odomort < иранск. *аМатаНа, означавшее в языке-источнике ‘житель пограничья, окраины’ (Белых, Напольских 1994:284-285)). Фонетическое изменение облика этнонима (П > d), проникшего в какие-то пермские диалекты и постепенно ставшего самоназванием формирующегося удмуртского этноса, указывает на период его усвоения не позднее конца I тыс. н. э. (по крайней мере, до установления прочных языковых контактов пермян с булгарами), после которого действие закона деназализации прекратилось (Напольских 2006а). В язык соседнего марийского населения удмуртский эндоэтноним проникает уже после указанного процесса (ср. марийское одо, одомарий ‘удмурт’). Языком-источником, в котором появился этноним, ставший в последующем самоназванием удмуртов, мог быть буртасский язык, близкий древнеосетинскому (Афанасьев 1984:40-41). По мнению В. А. Никонова, периферийные районы расселения буртас в конце I тыс. н. э. примыкали к среднему течению Волги в районе впадения в нее Камы (Никонов 1965:41). Таким образом, буртасы являются единственным (если не считать среднеазиатских купцов, посещавших булгар) известным для интересующего нас времени ираноязычным народом, с которым могли контактировать переселившиеся в конце I тыс. н. э. в низовья Камы и Вятки прапермские группы и от которого они могли усвоить поздние общепермские иранизмы.
На формирование в конце I тыс. н. э. в низовьях Камы и Вятки устойчивого этнополитического образования, основу населения которого составили пра-пермские группы, участвовавшие в сложении удмуртского народа, указывают письменные источники. Так, в письме хазарского царя Иосифа (Коковцев 1932:98-99) в числе прочих живущих на р. Итиль народов фигурирует народ ар, контекст упоминания которого в соседстве с народом ису (это обстоятельство дало повод позднейшим переписчикам письма, не знавшим реальную этническую карту Среднего Поволжья, к объединению обоих названий в искусствен-
ный композит арису) позволяет выйти на прямые аналогии с известием Абу Хамида ал-Гарнати о двух зависимых от Булгарии областях (вилайатах) - Ару и Ису, с представителями которых он общался зимой 1135/6 г. в Булгаре (Путешествие 1971:31; Чураков 2001). В свою очередь, сообщение об области Ару корреспондируется с известием русских летописей под 1379/80 г. об уничтожении на нижней Вятке в пределах Арской земли отряда вятчан (Приселков 1950:419). Наконец, безусловно, именно по отношению к данной территории опять же в русских летописях под 1469 г. упоминается в качестве составной части Казанского ханства Вотятская земля (ПСРЛ 1949:282), которая в источниках XVI в. именуется Арской стороной (ПСРЛ 1965:167). Иными словами, в нижнем Прикамье, вплоть до его вхождения в состав Русского государства, довольно продолжительное время существовало территориальное образование, находившееся на протяжении своей истории в различных отношениях с Хаза-рией, Булгарией, Золотой Ордой и Казанским ханством, административным центром которого, по крайней мере не позднее XV в., становится город Арск, где находилась резиденция арских князей. Как показал проведенный нами анализ характера расселения удмуртских родов (см.: Чураков 2007), указанная территория являлась основным районом сосредоточения удмуртов вплоть до XV в.
Новый этап в этнической истории удмуртов начинается со второй половины XV в., когда усилившееся Московское княжество заявило о своих притязаниях на Вятско-Камский край. Около 1462 г. Иван III наделил выходца из улуса Нукус (см. Продолжение 1795: 258-259; Эхмэтщанов 1995:12) Мангыт-ского юрта Кара-бека поместьем недалеко от гг. Вятки и Слободского (Чураков 2005а; 2006а), которое стало в последующем центром нового Каринского стана. Причем, очевидно, Кара-беку предписывалось приглашать на свои земли под свое управление людей «из зарубежья», каковым в тех условиях выступала Арская сторона Казанского ханства. Это же требование неоднократно повторялось в грамотах Василия III и Ивана ^, выданных потомкам Кара-бека (Гришкина 1988:35, 37). Так было положено начало формированию территориальной группы удмуртов ватка (т.е. удмуртов, живших в Вятской земле; удмур-тов-вятчан (подробнее см.: Чураков 2006б:253-258)), основу которой составили выходцы с Нижней Вятки, принадлежавшие к родам Дурга, Сюра, Чабъя и Чола. Вместе с удмуртами на Вятку в Каринский стан перешли и бесермяне (в источниках чюваша) - этнос, сформировавшийся из части южноудмуртского населения (это позволяет охарактеризовать его как вторичный (см. выше)), находившейся под наиболее сильным булгарским влиянием. Здесь необходимо заметить, что небольшие группы удмуртов (купцы, полон и т. п.) проживали, вероятно, на Вятке и ранее. В связи с этим, весьма правдоподобно отождествление И. Н. Смирновым (1891:69) сырьян Епифания Премудрого (ок. 1396 г.) (Повесть 1982:166) с удмуртами Сырьянского стана (1557 г.) (Документы удм. 1958:353-354), которые, добавим со своей стороны, могли принадлежать к роду Соръя с Нижней Вятки. Во всяком случае, пока нет оснований утверждать о безусловной связи названия сырьяне со «скользящим» этнонимом зыряне, который стал использоваться русскими по отношению к вычегодским коми не
ранее XVII в. (Матвеев 1984:83). Удмурты, осевшие в вятских Лужановском и Сырьянском станах, оказались в непосредственном соседстве с теми коми, проживавшими в устьюжской Лузской Пермце и Ужгинской волости Перми Вычегодской, значительное число которых в XVI-XVII вв. переселилось в Зюз-динский край и Пермь Великую, оказавшись таким образом общей популяционной составляющей юго-западных коми-зырян и части коми-пермяков. Очевидно, следами установившихся в тот период ареальных контактов следует объяснять отмечаемые многими лингвистами общие лексико-семантические и морфологические явления в соответствующих диалектах коми-зырянского, коми-пермяцкого и удмуртского языков (Максимов 1999).
В начале XУI в. происходит освоение удмуртами Чепецкого бассейна, который до этого около двух столетий, после прекращения функционирования в
XIII в. последних поселений Чепецкой археологической культуры (X-XIII вв.), оставался незаселенным (см. выше). В колонизации Чепцы приняли участие с одной стороны удмурты ватка с бесермянами (двигались вверх по течению), с другой стороны удмурты, проникавшие на Верхнюю и Среднюю Чепцу по р. Лозе из бассейнов Кильмези (т. е. удмурты калмезы) и Ижа. Причем, судя по сохранившимся грамотам (см. Гришкина 1988:39), способствовали этому процессу заинтересованные в нем каринские князья - потомки Кара-бека (подр.: см. Чураков 2007), которые в начале XУI в. получили от Ивана III «Чепцу от истоков ее до устья» (Усманов 1972: 182-183; Эхмэтщанов 1995:12). Замечательно, что из тех же грамот мы узнаем, что первые удмуртские поселенцы, принадлежавшие к родам Пурга, Вортча, возможно, Боня и Побья (Белых, Напольских 1994:282), появляются в районе верхнего течения Чепцы лишь в годы правления Василия III. После присоединения к Русскому государству Казанского ханства, наметилось еще одно направление миграции удмуртов - башкирские земли, а именно Буйско-Таныпское междуречье. Такова, на наш взгляд, в общих чертах схема расселения и изменения этнической территории удмуртов на протяжении X-XУI в.
Судьба потомков прапермян, составивших в последующем коми этнос нам представляется таковой. Вскоре после прихода в район слияния Камы и Волги в УШ в. булгар, часть прапермского населения, в состав которого, по-видимому, вошли и те периферийные группы прапермян, которые контактировали с ираноязычными буртасами (отсюда, вероятно, и некоторые поздние иранизмы в коми языке, отсутствующие в удмуртском) и предками марийцев, на что указывают марийские заимствования в современном лузско-летском диалекте коми языка (Жилина 1979), по реке Вятке и ее притоку Моломе отходит на север, обосновываясь в основной своей массе, первоначально в весьма компактном районе вдоль нижнего течения реки Юг и ее притока Лузы и далее вниз по Северной Двине до впадения Вычегды. Именно здесь, как нам представляется, на рубеже I и II тыс. н. э. завершается формирование коми этноса. Вполне возможно, что покинув район своего прежнего расселения на нижней Каме и Вятке в качестве самоназвания (^тг, ср. прауральское *^тз ‘человек, мужчина’) они сохранили древний пермский эндоэтноним, заместившийся у оставшихся в
нижнем Прикамье прапермян заимствованным этнонимом *odomort (см. выше). Вскоре очерченный нами район становится объектом внимания Древнерусского государства, которому, судя по «Повести временных лет», удается не позднее начала XI в. возложить дань на волости с коми населением, которые становятся известны русским через посредство какого-то языка, относящегося к прибалтийско-финской группе, под общим именем Перми (< *рега-таа ‘задняя земля’).
В период феодальной раздробленности на Руси земли коми оказываются разделенными между владениями Ростовских князей (нижняя Вычегда, Лузская и Вилегодская Пермца - район известный также как «пермские места устюг-ские») и владениями Великого Новгорода (собственно Пермь Вычегодская, куда не ранее рубежа XI-XII в. переселяются коми, оставившие памятники Вымской культуры). В целом, о результатах первых четырех веков расселения коми на новой родине можно судить по составленной ок. 1396 г. Епифанием Премудрым «Повести о Стефане, епископе Пермском» (Повесть 1982), а также данным Вычегодско-Вымской летописи (Документы коми 1958:257-271). К началу миссионерской деятельности Стефана населением собственно Перми Вычегодской были освоены среднее течение Вычегды, Вымь и частично Вишера. Кроме того, в «Повести» дополнительно перечислены следующие живущие «вкруг Перми» (т. е. вокруг Перми Вычегодской) «иноязычники» (т. е. нерусское население): «двиняне, устьюжане, вилежане, вычегжане, пинежане, южене, серьяне, гаияне, виатчане». Первые шесть названий безусловно отражают факт расселения коми вдоль соответствующих рек в пределах Устюжских «пермских мест». Относительно сырьян нами выше уже было отмечено предположение, что это могли быть удмурты Сырьянского стана, впрочем возможно и другое объяснение (см. ниже). Следующие в списке два названия указывают на проживание пермского населения на Вятке и, возможно, в районе современного с. Гайны Коми-пермяцкого округа. Если последнее предположение верно, то, учитывая упоминание в том же источнике Перми Великой или Чусовой, можно уверено утверждать, что к концу XIV в. коми проникают из Перми Вычегодской в Вер-хокамье. Причем, колонизационные потоки шли как по Сысоле и далее через «Сырьянский волок»1 по системе Кажим-Весляна-Кама, так и по так называемому «Немскому волоку», через который вычегодские коми проникли в район слияния Колвы и Вишеры, образовав колонию неподалеку от оз. Чусовского. О двух основных путях проникновения коми в Верхнее Прикамье свидетельствуют и данные коми диалектологии. Так, если не учитывать подразделение коми диалектов по признаку звукоперехода л>в, поскольку это фонетическое явление относится к более позднему времени (к XVII в. по Фокош-Фукс), то становится очевидно, что общие черты фонетики, морфологии и лексики сближают группы
1 Сырьянский волок, согласно источнику, цитату из которого приводит Л. П. Лашук (1972:48), находился «по впадающей в Сысолу реку речке Кажиму». Возможно возле этого волока и проживали в конце XIV в. сырьяне Епифания, являясь связующим звеном между вычегодскими коми и гаианами. К тому же именно в этом районе согласно грамоте 1485 г. размещаются «крещеные сиряне ужговские» (Документы коми 1958:243)
юго-западных диалектов коми-зырянского языка (лузско-летского, среднесы-сольского и верхнесысольского) с группой западных диалектов коми-пермяцкого языка (зюздинским, косинским, кочевским, верх-лупьинским), в то время как особенности верхневычегодского диалекта коми-зырянского языка находят параллели в коми-язьвинском наречии коми-пермяцкого языка, которое в свою очередь через посредство ныне мертвого усольского говора связано с его юго-восточными диалектами - нижнеиньвенским и оньковским (Лыткин 1955; Тепляшина, Лыткин 1976; Баталова Р.М. 1982).
Сам факт появления в конце XIV в. оппозиции Пермь Вычегодская (она же Пермь Малая) и Пермь Великая ясно указывает на направление колонизации: в подобных парах определение «великая» служит указанием на колонизуемый район, тогда как определение «малая» (или его отсутствие) указывает на исходную область колонизации. По-видимому, появление коми населения в районах Верхнего Прикамья следует связывать с миссионерской деятельностью Стефана Пермского, одобренной великим князем Дмитрием Ивановичем, стремившимся окончательно выдавить новгородцев из их пермских владений. Подобно тому, как одни коми, не желавшие креститься бежали на Удору и Пи-негу, другие уходили на Каму. Здесь уместно будет напомнить, что коми население Перми Великой окончательно было крещено лишь при пятом епископе Пермском Ионе в 1462 г. В XV в. коми продолжают смещаться преимущественно в восточном направлении, чему во многом способствуют события, связанные с феодальной войной второй трети XV в., в ходе которых земли вычегодских и устюжских коми подвергались неоднократному разорению (Документы коми 1958:260-261). Из жалованной грамоты 1485 г. мы узнаем, что в свое время Иван III пожаловал «на бедность» коми население Вилегоцкой и Лузской Пермцы, находящихся в административном подчинении Устюга, угодьями «на реке Кобры и на Летской и на реке Маломы» (Документы коми 1958:246). В то же время угодья коми Ужговской волости в XV в. доходят до верховьев Камы, впрочем, постоянное население появляется здесь лишь в
XVI в., когда возникает сначала Кайгородская волость, из состава которой в конце этого же столетия выделяется Зюздинская волость. Из вышеуказанной грамоты Ивана III мы узнаем, что граница между Пермью Вычегодской и Пермью Великой в то время проходила в районе верхнего течения р. Камы - «речка Порыша, да речка Рубика» (Документы коми 1958:246). В 1586 г. происходит передача двух волостей - Кайгорода и Зюзено - Перми Вычегодской в состав Перми Великой (Документы коми 1958:267). Данный шаг, на фоне почти двухвекового административного разделения и распространении на вычегодских коми «скользящего» этнонима зыряне, вытеснившего прежний общекоми экзоэтноним пермяки, способствовал закреплению в сознании, прежде всего русских жителей, представления о «Зырянском крае» и «Пермском крае» и соответственно об их населении, как о самостоятельных народах зырянах и пермяках, несмотря на то, что сами коми, повсеместно используя общее самоназвание и представляя по сути единую популяцию, рассматривали указанное деление лишь как административное.
Карта-схема миграций эндопермян и пермских народов в конце I - первой половине II тыс. н. э
Условные обозначения:
П - Поломская АК, Л - Ломоватовская АК, Н - Неволинская АК (5-9 вв. н. э.) - эндопермяне
ИШ Б - Бахмутинская АК, В - Верхнеутчанская АК, Е - Еманаевская АК (5-9 вв, н, э.) - парапермяне
Ж-Н И - Именьковская АК (5-7 вв. н. э.), с 8 в. н. э. - территория булгар
Вн - Ванвиздинская культура (5-9 вв. н.э. или 4-8 вв. н. э.) допермское население
- северная граница расселения буртас в конце I тыс. н. э.
♦ I - условный центр формирования удмуртов #11 - условный центр формирования коми
-> - миграция эндопермян в Нижнее Прикамье (8-9 вв. н. э.)
- миграция предков коми в район устья Вычегды (конец I тыс. н. э.)
- миграции удмуртов и коми в первой половине II тыс. н. э.
Возвращаясь назад, необходимо затронуть вопрос о судьбе оставшегося на Верхней Каме и Чепце прапермского населения, язык которого, по-видимому,
длительное время сохранял общие черты с языком прапермян, переселившихся VIII-X вв. в низовья Камы. Во всяком случае, еще в XII в. ал-Г арнати видел в Булгаре выходцев из областей Ису (очевидно Верхнее Прикамье и Чепца) и Ару (удмурты) в составе «одной группы» - обстоятельство, косвенно свидетельствующее в пользу высказанного тезиса (Путешествие 1971:31; Чураков 2001). Возможно, экономика верхнекамского населения с конца I тыс. н. э. в условиях высокого спроса в странах Востока на пушнину, мед, воск, лесные орехи, бобровую струю и прочие северные товары претерпела значительную трансформацию, переориентировавшись с экстенсивного и малопродуктивного в условиях Верхнего Прикамья земледелия на более эффективные при постоянных и прочных торговых связях со странами Востока пушной и лесной промыслы и на обслуживание торговли по Камскому пути и в Югру. Нехватку хлеба верхнекамское население могло покрывать закупками или прямым обменом на продукты своих промыслов у южных соседей. Однако подобная специализация экономики таила прямую угрозу верхнекамско-чепецким сообществам. Пока обмен товарами был обоюдовыгодным и, что пожалуй даже важнее, регулярным, отрицательные стороны подобной специализации были маловыражены и зависимость выживания местных сообществ от хлебных поставок не была столь очевидной. Монгольское нашествие и последующий разгром Булгарии, прекращение на какой-то, возможно достаточно продолжительный, срок торговых связей на фоне общего похолодания, вызванного наступлением Малого ледникового периода, привели к тому, что жители Верхней Камы и Чепцы, очевидно, столкнулись с угрозой голода. В итоге поселения Чепецкой и Родановской культур, население которых, возможно, частью «померло с неядения», а частью бежало в другие районы, прекращают свое существование. Таким образом, по нашему мнению, Верхнее Прикамье, как и Чепца превращаются на рубеже XIII-XIV вв. в относительно безлюдные территории. С вышеописанными событиями, как нам кажется, связано и отсутствие в восточной литературе дополнительных (после XII в.) сведений о посреднической деятельности жителей области Ису на Камском торговом пути. На смену им уже в первой половине
XIV в. приходят купцы джулманские - выходцы из нижнего Прикамья (тат. Чулман - Кама, изначально лишь ее низовья) (подробнее см.: Напольских 2006б).
Источники и литература
Афанасьев Г.Е. 1984. Этническая территория буртасов во второй половине VIII -начале X в. // Советская этнография. № 4. С. 28-41.
Баталова Р.М. 1975. Коми-пермяцкая диалектология. М.
Баталова Р.М. 1982. Аральные исследования по восточным финно-угорским языкам (коми языки). М.
Белых С.К., Напольских В.В. 1994. Этноним удмурт: исчерпаны ли альтернативы ? // Linguistica Uralica. T. XXX. № 4. Tallinn. С. 278-288.
Белых С.К. 1999. К вопросу о локализации прародины пермян // Пермский мир в раннем средневековье. Ижевск. С. 245-281.
Генинг В.Ф. 1967. Этногенез удмуртов по данным археологии // Вопросы финно-угорского языкознания. Вып. 4. Ижевск. С. 271-278.
Голдина Р.Д. 1987. Проблема этнической истории пермских народов в эпоху железа (по археологическим материалам) // Проблемы этногенеза удмуртов. Устинов. С. 6-36.
Гришкина М.В. 1988. Служилое землевладение арских князей в Удмуртии XVI -первой половины XVIII веков // Проблемы аграрной истории Удмуртии. Ижевск. С. 20-40.
Документы коми 1958 - Документы по истории коми // Истори-
ко-филологический сборник. Вып. 4. Сыктывкар. С. 241-271.
Документы удм. 1958 - Документы по истории Удмуртии XV-XVII веков / сост. Луппов П.Н. Ижевск, 1958. С. 353-354.
Жеребцов И.Л. 1999. Проблема происхождения Перми Вычегодской (древних коми-зырян). Режим доступа: http://www.komi.com/folk/komi/txt68.htm.
Жилина Т.И. 1979. Марийские и удмуртские соответствия в лексике луз-ско-летского диалекта коми языка // Вопросы лексикологии коми языка. Сыктывкар. С. 30-33.
Казаков Е.П. 1992. Культура ранней Волжской Болгарии. М.
Коковцев П.К. 1932. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.
Лашук Л.П. 1972. Формирование народности коми. М.
Лыткин В.И. 1953. Из истории словарного состава пермских языков // Вопросы языкознания. № 5. С. 48-69.
Лыткин В.И. 1955. Диалектологическая хрестоатия по пермсим языкам с обзором диалектов и диалектологическим словарем. Часть 1. М.
Максимов С.А. 1999. Северноудмуртско-коми ареальные лексико-семантические параллели: Автореф. дис...канд. филол. наук. Ижевск.
Матвеев А.К. 1964. Субстратная топонимика Русского Севера // Вопросы языкознания. № 2. С. 64-83.
Матвеев А.К. 1984. Еще об этимологии этнонима зырянин // Этимологические исследования. Свердловск: Изд-во УрГУ. С. 79-90.
Мурыгин и др. 1981 - Мурыгин А.М., Королев К.С., Ляшев В.А. Миграционный фактор в развитии средневековых культур Северного Приуралья. Сыктывкар. Напольских В.В. 1995. О «древнетюркских» заимствованиях в удмуртском языке // Финно-угроведение. Йошкар-Ола. № 3-4. С. 38-51.
Напольских В.В. 1996. Протославяне в нижнем Прикамье в середине I тысячелетия н. э.: данные пермских языков // Христианизация Коми края и ее роль в развитии государственности и культуры. Сыктывкар: КНЦ УрО РАН. Т. II. С. 197-206.
Напольских В.В. 1997. Введение в историческую уралистику. Ижевск. Напольских В.В. 2002. «Угро-самодийская» топонимика в Прикамье: заблуждения и реальность // Древнетюркский мир: история и традиции. Казань. С. 85-105.
Напольских В.В. 2006a. Балто-славянский языковой компонент в Нижнем Прикамье в сер. I тыс. н. э. // Славяноведение. № 2. С. 13-19.
Напольских В.В. 2006б. Вятка, Джулман, Югра и Сибирь в арабском источнике первой половины XIV в. // Вопросы ономастики. 3. Екатеринбург. С. 65-75. Никонов В.А. 1965. Введение в топонимику. М.
Оборин 1958 - Бадер О.Н., Оборин В.А. На заре истории Прикамья. Пермь. Повесть 1982. - Повесть о Стефане, епископе Пермском // Сокровища древнерусской литературы. М. С. 161-194.
ПСРЛ 1949. - Полное собрание русских летописей. Т. XXV (Московский летописный свод конца XV в.). М.-Л.
ПСРЛ 1965. - Полное собрание русских летописей. Т. XII (Патриарша или Никоновская летопись). М.-Л.
Приселков М.Д. 1950. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М. Продолжение 1795. - Продолжение древней российской вифлиофики. Часть 10. СПб.
Путешествие 1971. - Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг.). М.
Савельева Э.А. 1971. Пермь Вычегодская. К происхождению народа коми. М. Семенов Ю.И. 1996. Секреты Клио. Сжатое введение в философию истории. М. Смирнов А.П. Производство и общественный строй у народов Прикамья в I тысячелетии нашей эры (по данным археологии) // Зап.УдНИИ. Вып. 8. Ижевск, 1938. С. 202-250.
Смирнов А.П. 1952. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья // Материалы и исследования по археологии СССР. Вып. 28. М.-Л.
Смирнов И.Н. 1890. Вотяки. Казань.
Смирнов И.Н. 1891. Пермяки. СПб.
Спицын А.А. 1888. К истории вятских инородцев // Календарь Вятской губернии на 1889 г. Вятка. С. 207-232.
Талицкий М.В. 1941. К этногенезу коми // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях института истории материальной культуры. Т. IX. М.-Л. С. 47-54.
Теплоухов А.Ф. 1924. Следы былого пребывания угорского народа в смежных частях Пермской и Вятской губерний и последующая смена его пермским и русским народами // Записки Уральского общества любителей естествознания. Т. XXXIX. 1923-1924 г. Отдельный оттиск. Екатеринбург.
Теплоухов Ф.А. 1893. Древности пермской чуди в виде баснословных людей и животных // Пермский край. Т. II. Пермь.
Тепляшина Т.И., Лыткин В.И. 1976. Пермские языки // Основы финно-угорского языкознания. Марийски, пермские и угорские языки. М. С. 97-228.
Усманов М.А. 1972. Татарские исторические источники XVII-XVIII вв. Казань. Халиков А.Х. 1989. Некоторые новые аспекты в этногенезе удмуртского народа // Новые исследования по этногенезу удмуртов. Ижевск. С. 43-50.
Чураков В.С. 2001. Возвращаясь к известиям Абу Хамида ал-Гарнати о народах Севера // Проблемы экономической и социально-политической истории Удмуртии. Ижевск. С. 4-10.
Чураков В.С. 2005а. Об обстоятельствах появления каринских арских князей на Вятке // Материалы Всероссийской научной конференции «Урал-Алтай: через века в будущее». Уфа, 2005. Режим доступа: http://www.udmurt.info/library/churakov/obstoyat.htm.
Чураков В.С. 20056. Происхождение названий удмуртских родов // Linguistica Uralica. Tallinn. T. XLI. № 1. C. 43-57. Режим доступа: http://www.udmurt.info/ library/churakov/rodov.htm.
Чураков В.С. 2006а. Историко-генеалогический аспект арской проблемы // Историко-культурные аспекты развития полиэтничных регионов России. Саранск.
С. 97-107.
Чураков В.С. 2006б. О времени образования, характере и названиях удмуртских объединений ватка и калмез (историографическая справка) // Историко-культурные аспекты развития полиэтничных регионов России. Саранск. С. 253-258. Режим доступа: www.ethnonet.ru/lib/2703-06.html.
Чураков В.С. 2007. Расселение удмуртов в X-XVI вв. // Иднакар. Методы историко-культурной реконструкции. 2007. № 2. Режим доступа:
http: //www. idnakar. ru.
Эхмэтщанов М.И. 1995. Татар шэжэрэлэре. Казан.
Wichmann Y. 1903. Die tschuwassischen Lehnwörter in den permischen Sprachen. Helsingfors.
