CC BY
36
ВЕРГИЛИЙ И ГРАММАТИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ «КАТАЛОГА ИТАЛИЙСКИХ ГЕРОЕВ»
Статья посвящена анализу композиции и, главным образом, реконструкции грамматических источников «Каталога италийских героев», занимающего стихи 641-817 седьмой книги «Энеиды» Вергилия. Вопрос о грамматических источниках Вергилия возникает в связи с исследованием игры слов, основанной на этимологии, яркой особенности поэтического языка Вергилия, уже более полувека привлекающей внимание исследователей. В ряде случаев реконструируются возможные этимологии, зашифрованные в эпизодах из «Каталога героев», например, для слов Auentinus, Virbius, Oebalus, meddix. Показано, как Вергилий использует эти этимологии при создании композиции «Каталога».
Ключевые слова: «Энеида» Вергилия, «Каталог италийских героев», игра слов, основанная на этимологии.
Седьмая книга «Энеиды» Вергилия содержит знаменитый «Каталог италийских героев» (далее - Каталог; англ. Catalogue of Heroes или of Italian forces, нем. Heldenkatalog или Italiker-katalog), давний предмет дискуссий для представителей самых разных областей науки об Античности. Каталог занимает стихи 641-817, в нем упоминается чуть более двух десятков имен и географических названий, преимущественно италийских. В первую очередь интерес комментаторов неизбежно привлекает композиция Каталога. Еще в «Сатурналиях» Макробия содержится указание на то, что Вергилий в своем Каталоге не следовал порядку расположения областей Италии: «Virgilius nullum in commemorandis regionibus ordinem seruat, sed locorum seriem saltibus lacerat» (Macr. Sat. V 15).
Вильям Фаулер в своей книге «Virgil’s “Gathering of the Clans”», целиком посвященной Каталогу Вергилия, не находит объяснения порядку следования племен и героев (Fowler 1918: 42). Первым, кто обратил внимание ученого сообщества на то, что порядок следования италийцев можно считать алфавитным, был, по-видимому, А. М. Кук, отозвавшийся на книгу В. Фаулера краткой заметкой в «Classical Review» (1919 г.). За исключением Мезенция, Турна и Камиллы, упоминания которых обрамляют Каталог, вся его основная часть, от Авентина и до Вирбия,
действительно, выстраивается в алфавитном порядке, исключение составляет Мессап, упоминаемый между Цекулом и Клав-зом (Cook 1919: 103-104). Упоминанию Мессапа находит объяснение Джеймс О’Хара, предположивший, что первоначально на его месте должно было располагаться имя Кикна (Cycnus) (O’Hara 1989: 37-38). Он же дает краткий обзор истории вопроса (O’Hara 1989: 35).
Еще одна особенность, на которую обращали внимание исследователи Каталога, заключается в том, что герои Вергилия могут быть классифицированы по-разному. Одну из классификаций героев дает в своей реконструкции географической картины древней Италии Бернард Рем. Он выделяет следующие группы: 1) герои, которых ввел сам Вергилий: Vfens, Vmbro, Camilla, Lausus; 2) имя, позаимствованное из римской истории: Clausus; 3) имена из легенд и мифов: Turnus, Mezentius, Caeculus, Virbius, Oebalus; 4) «этиологические» имена (т. е. имена героев, от которых произошли разнообразные топонимы): Auentinus, Tiburtus (sic), Catillus, Coras, Messapus, Halaesus (Rehm 1932: 92).
В новейшем комментарии Николаса Хорсфолла к седьмой книге «Энеиды» (Horsfall 2000) находится классификация, построенная несколько иначе. Хорсфолл делит имена героев таким образом: 1) имена героев, которые фигурируют в легенде об Энее: Turnus и Mezentius; Clausus - имя, известное уже благодаря римской легенде; 2) имена, предоставленные мифологической традицией: Catillus и Coras, Caeculus, Halaesus, Messapus; 3) имена, которые не засвидетельствованы нигде, кроме как у Вергилия: Auentinus (упомянутый в качестве сына Геркулеса), Oebalus, Vfens, Vmbro, Virbius (сын Ипполита-Вирбия), Camilla (Horsfall 2000: 419).
Обе рассмотренные черты Каталога обсуждаются исследователями, в первую очередь, с целью установления его источников. Так, Джеймс О’Хара, опираясь на гипотезу об алфавитном порядке следования героев, пытается с ее помощью доказать, что Вергилий пользовался энциклопедией, содержащей сведения об италийских древностях, и в качестве такой энциклопедии предполагает «Antiquitates» Марка Теренция Варрона. И еще Бернард Рем, ссылаясь на более ранние исследования, указывал, что источником географических и этнографический сведений об Италии для Вергилия могла быть одиннадцатая книга «Antiquitates humanae» (Rehm 1932: 104-107).
Третья интересная особенность поэтической техники Вергилия вообще и ее проявлений в Каталоге в частности, полу-
чившая подробное рассмотрение относительно недавно, уже во второй половине XX в., демонстрирует мастерство Вергилия как «поэта-этимолога». Первая крупная работа на эту тему была написана на датском языке и вышла в 1965 г. в Амстердаме. Автором ее был Гергард Бартелинк, его работа никогда не переводилась на английский (Bartelink 1965).
Четверть века спустя игра слов, основанная на этимологии, как элемент поэтической техники античных авторов, по признанию Роберта Молтби, послужила одной из главных предпосылок к созданию словаря античных латинских этимологий (Maltby 1991: VII). Весьма подробную монографию на эту тему, под названием «True Names: Vergil and the Alexandrian Tradition of Etymological Wordplay», написал и выпустил в свет в 1996 г. Джеймс О’Хара. Помимо того, что в книге были собраны все этимологии, найденные предыдущими исследователями в тексте Вергилия, впервые был составлен своего рода каталог мест, где встречается та или иная figura etymologica, а также добавлены новые примеры.
Метод изыскания этимологий, показанный Дж. О’Харой, часто выглядит не иначе как филологическая эквилибристика: для фиксации этимологии, которую, как предполагается, обыгрывает Вергилий, требуется не только наблюдательность и подспорье в виде сборника этимологий, но и определенная доля сноровки интерпретатора. См., например, такие находки, отраженные в книге О’Хары: uocemque his auribus hausi (ср. Lactant. aures a uocibus hauriendis); Hernica saxa colunt (ср. Seru. Sabinorum lingua saxa hernae uocantur).
Найденные примеры часто подвергаются критике в силу недостаточно ясного представления о тонкостях этимологического метода римских грамматиков. Так, вопрос о том, насколько античные грамматики допускали чередование долгих и кратких гласных, является здесь известным камнем преткновения (Wills 1997).
Дж. О’Хара также, с нашей точки зрения, не уделяет достаточного внимания атрибуции тех или иных этимологий. Этот вопрос остается исключительно трудным, однако задавать его необходимо, так как было бы несправедливым утверждать, что развитие грамматической науки в Риме было линейным. Напротив, разнообразие этимологий, основанное на различных методах отыскания «причины для имени», нуждается в систематическом анализе, направленном на установление отдельных ветвей традиции.
Помимо этого, О’ Хара еще не пытается реконструировать непосредственные грамматические источники Вергилия, которые или дошли фрагментарно, или не дошли вовсе. Однако эта задача достаточно актуальна, хотя бы потому, что отсутствие какой бы то ни было этимологии в сохранившихся текстах грамматиков, не попавшей, таким образом, в лексикон Р. Молт-би, теоретически не может быть достаточным основанием для утверждения, что такой этимологии не существовало вовсе.
Наконец, О’ Хара в своем исследовании не выходит за пределы игры слов (англ. wordplay). Феномен языковой игры на материале русского языка подробно описан в монографии В. З. Санникова, который приводит глубокий структурный анализ каждого из типов игры слов (Санников 2002). Но если понимать задачу исследования как поиск грамматического источника Вергилия, следы источника этимологии содержатся отнюдь не только в игре слов. В силу теснейшей связи античной этимологии с этиологией, сама этимология часто оказывается развертыванием того мифа, который в свернутом виде был скрыт за именем.
Мы попытаемся далее сосредоточить внимание на тех этимологиях, которые отражены у Вергилия в виде указания на какие-то внешние детали, отсылающие к тому или иному мифологическому персонажу, послужившему «причиной имени», а также в виде сюжетов, представленных у Вергилия в Каталоге в форме кратких мифологических «справок». На основании интерпретации этих сюжетов в ряде случае можно реконструировать грамматический источник, содержавший этимологию для слова, которое в данном эпизоде Вергилий мог выделять как наиболее значимое.
Такие реконструкции ни в коем случае не претендуют на полноту и всестороннее рассмотрение материала, однако должны учитывать с максимальной точностью те детали, которые Вергилий использовал для их обыгрывания, и преследуют цель прояснить те места в Каталоге, которые выглядят как прямое указание на их античные этимологии, часто - не дошедшие до нас непосредственно в изложении грамматиков, но поддающиеся атрибуции.
Основная задача эпического поэта, составляющего каталог, заключается в том, чтобы передать список некоторых значимых имен, и Вергилий выбирает для Каталога названия географических объектов и племен на территории Италии. Этот этап работы Вергилия был детально рассмотрен, в частности, в уже упомя-
нутой работе Б. Рема. Здесь особенно интересен перечень упоминаемых географических объектов (Rehm 1932: 96). Подробнейший анализ латинских и вообще италийских личных имен содержится в более ранней работе одного из учителей Б. Рема, Вильгельма Шульце (Schulze 1904).
По окончании предварительной работы по отбору материала, который должен был составить эпическое содержание Каталога, поэт обращается к этимологиям, которые предоставляют ему ученые сочинения грамматиков, а также к мифогра-фам и антикварам, у которых он мог почерпнуть столь необходимые ему детали. Наконец, поэт составляет Каталог, используя некоторый организующий стержень, и этим стержнем О’Хара предлагает считать алфавитный порядок следования героев.
Обилие визуальных деталей может указывать на то, что Вергилий при разработке Каталога имел некий прототип. Кэтрин Сондерс, известная исследовательница италийской тематики у Вергилия, пересказывает историю цисты из Пренесте, где была изображена амазонка, которая, как предполагалось, и стала прототипом Камиллы Вергилия (Saunders 1927: 93-95). Или, к примеру, проблема босых на одну ногу пращников (Verg. Aen. VII 689-690), широко обсуждавшаяся комментаторами Вергилия, находит решение при сопоставлении с изображением пращника на колонне Траяна.
Учитывая, что чаще всего в Каталоге подробно отражены детали вооружения и амуниции италийцев, небесполезным кажется обратить внимание на разницу в вооружении героев Каталога, сравнив их не только с воинами, но и с гладиаторами. Эстетическая функция гладиаторских сражений и шествий гладиаторов в начале представления, вероятно, послужила основанием для композиции торжественного парада италийцев у Вергилия.
Несомненно, было бы ошибочным говорить о том, что Вергилий целиком и полностью воспроизводит в Каталоге типы гладиаторов, тем более, что здесь наблюдается большее разнообразие видов оружия, однако появление многих деталей внешности героев, которые вводит Вергилий, можно объяснить именно таким образом.
Рассмотрим внешние атрибуты героев-италийцев в порядке их следования внутри каталога.
1. Auentinus. Авентин представлен у Вергилия как сын Геркулеса, сперва правящий победной колесницей, а затем входящий в царский дворец, накинув на плечи шкуру побежденного
льва: «sic regia tecta subibat, horridus Herculeoque umeros innexus amictu» (Verg. Aen. VII 668-669).
2. Tiburtus, Coras, Catillus. Тибуртий не участвует в сражении, а Кор и Катилл сравниваются с кентаврами: «ceu duo nubigenae cum uertice montis ab alto descendunt Centauri Homolen Othrymque...» (ibid. 674-675). Большинство исследователей сходится на том, что под кентаврами Вергилий имел в виду всадников, таким образом, изображение должно ассоциироваться еще и с видом гладиаторов equites.
3. Caeculus. Цекул, точнее, воины из его отряда легко вооружены «non illis omnibus arma nec clipei currusue sonant» (ibid. 685-86) и носят на головах волчьи шкуры: «fuluosque lupi de pelle galeros tegmen habent capiti» (ibid. 688-689). Эта особенность характерна для некоторых легковооруженных римских воинов-велитов (velites), а также гладиаторов с аналогичными внешними атрибутами. Не менее интересно указание на то, что среди этих воинов «pars spicula gestat bina manu» (ibid. 687) -вероятное указание на так называемых 5i|jdxftiQOi, гладиаторов, сражающихся двойным клинком.
4. Messapus. Мессап и сопровождающие его фалиски «ibant aequati numero regemque canebant» (ibid. 698). По поводу этого места существует множество комментариев, посвященных тому, как следует понимать здесь «aequati numero». Большинство сходится на том, что Вергилий демонстрирует воинов, которые идут в ногу, ритмично шагают. Вильям Фаулер видит в этом намек на процессию салиев, как и в случае с упоминанием щитов, которое приводится в отрывке, посвященном сабинянам (Fowler 1918: 63). По всей видимости, то, что отряд фалисков выступает именно с песней, можно на основании внешнего сходства сопоставить с характером выступления гладиаторов, именуемых praegenarii.
5. Clausus. Сабиняне, сопровождающие Клавза, как пишет Вергилий, выступают очень шумно: «scuta sonant pulsuque pedum conterrita tellus» (ibid. 722) (Fowler 1918: 69-70). То, что процессия является тяжеловооруженной, может отсылать к одному из древнейших видов гладиаторов под названием Sam-nites. О том, какова связь, устанавливаемая в Каталоге между сабинянами и самнитами, будет сказано ниже.
6. Halaesus. Галез и его армия так же, как армия Цекула, напоминает легковооруженное войско, но не имеет характерных шапок.
7. Oebalus. Вооружение воинов Обала - «Teutonico ritu soliti torquere cateias; tegmina quis capitum raptus de subere cortex aerataeque micant peltae, micat aereus ensis» (ibid. 741-743), возможно, восходит к образу гладиатора-галла (Gallus).
S. Vfens. Строки, посвященные Уфенту и эквам, сильно урезаны по сравнению с остальными частями Каталога, однако и в наличествующем тексте прослеживается интересная трактовка этого героя и его войска: «gens adsuetaque multo uenatu nemorum, duris Aequicula glaebis. armati terram exercent semperque recentis conuectare iuuat praedas et uiuere rapto» (ibid. 745-749). Очевидно, речь идет об охотниках, которые вынужденно занимаются охотой, а возможно, и мелким разбоем, из-за неплодородности их земли. Из гладиаторов наиболее близкими к ним оказываются laquearii: вероятно, именно laqueus (за которым могут стоять и силки для ловли животных, и западня) мыслится как arma этих воинов.
9. Vmbro. Не являясь царем, Умброн фигурирует в Каталоге как жрец - sacerdos, тем самым, его появление отсылает к сюжету, связанному с искусством врачевания ран (ibid. 756-75S).
10. Virbius. Вирбий - очевидно, может быть соотнесен с гладиатором на колеснице, пример такого гладиатора - essedarius.
11. Turnus. Облачение Турна - излюбленная тема комментаторов. В данном разделе мы укажем лишь на то, что его шлем, изображающий Химеру - «cui triplici crinita iuba galea alta Chi-maeram sustinet Aetnaeos efflantem faucibus ignis» (ibid. 7S5-7S6), вероятнее всего, демонстрирует его как гладиатора-фракийца (Thraex).
12. Camilla. В заключение Вергилий выводит образ Камиллы, единственной женщины, упомянутой в Каталоге. Собственно говоря, нарушение алфавитного порядка может быть обусловлено здесь именно тем, что амазонка Камилла, своего рода gladiatrix, была бы, по мысли поэта, неуместна в начальной части Каталога, где-то между Кором, Катиллом и Цекулом.
При создании зрелищных образов каждого из героев и сопровождающих их войск, Вергилий, вне всякого сомнения,
должен был использовать некоторый источник, откуда он черпал названия вооружения и амуниции. Действительно, в Каталоге, словно намеренно, собрано множество редких названий из этой сферы. Часть названий вооружений явно обыграна с точки зрения их этимологии, о чем будет сказано далее, а для другой части можно утверждать лишь то, что слова эти явно редкие и, вероятно, могли быть позаимствованы из соответствующего раздела энциклопедии древностей.
Далее мы обойдем стороной подробное изложение источников Вергилия, не имеющих непосредственного отношения к грамматике, коль скоро они исчерпывающим образом перечислены в работе Бернарда Рема (Rehm 1932: 92-97). Не будем касаться, в частности, темы заимствования некоторых сюжетов из Каллимаха, но перейдем к последовательному анализу эпизодов с участием италийцев с точки зрения содержащихся в них отсылок к этимологиям, а также их функций в композиции Каталога.
В качестве подспорья для нашего анализа неизбежно будет использоваться комментарий Сервия Мавра Гонората (IV в. н. э.). Однако этот комментарий, в силу неоднородности его источников, часто будет подвергаться критическому разбору с целью установления того, насколько, собственно, грамматический и энциклопедический источник Сервия мог совпадать или не совпадать с источником самого Вергилия.
1. Auentinus
Сервий комментирует это место так: «quidam etiam rex Aboriginum, Auentinus nomine, illic et occisus et sepultus est, sicut etiam Albanorum rex Auentinus, cui successit Procas» (Seru. Aen. VII 657). Далее он приписывает одну из этимологий Варрону, и согласно этой этимологии Auentinus восходит к названию сабинской реки: «Varro tamen dicit in gente populi Romani, Sabinos a Romulo susceptos istum accepisse montem, quem ab Auente, fluuio prouinciae suae, Auentinum appellauerunt. constat ergo uarias has opiniones postea secutas, nam a principio Auentinus est dictus ab auibus uel a rege Aboriginum: unde hunc Herculis filium constat nomen a monte accepisse, non ei praestitisse» (ibid.).
Упомянутый Сервием Варрон, действительно, посвящает топониму Auentinus весьма пространное рассуждение в пятой книге «De lingua Latina», где перечисляет известные ему этимологии и в конце приводит свою собственную, возводя Auentinus к aduectus: «Auentinum aliquot de causis dicunt. N<a>euius ab
auibus, quod eo se ab Tiberi ferrent aues, alii ab rege Auentino Albano, quod <ibi> sit sepultus, alii Auentinum ab aduentu homi-num, quod co<m>mune Latinorum ibi Dianae templum sit constitu-tum. ego maxime puto, quod ab aduectu: nam olim paludibus mons erat ab reliquis disclusus. itaque eo ex urbe aduehebantur ratibus, cuius uestigia, quod fea quatum dicitur uelabrum, et unde escende-bant ad <in>fimam nouam uiam locus sacellum» (Varr. l. L. V 43).
Как можно убедиться, слово Auentinus вызывает здесь как бы несогласие Варрона с Варроном. Еще более интересно то, что сам текст Сервия, при внимательном рассмотрении, оказывается неоднородным по происхождению. Можно реконструировать его исходные части примерно так:
1) Auentinus mons urbis Romae est, quem constat ab auibus esse nominatum, quae de Tiberi ascendentes illic sedebant, ut in octauo legimus “dirarum nidis domus opportuna uolucrum”. quidam etiam rex Aboriginum, Auentinus nomine, illic et occisus et sepultus est, sicut etiam Albanorum rex Auentinus, cui successit Procas. constat ergo uarias has opiniones postea secutas, nam a principio Auentinus est dictus ab auibus uel a rege Aboriginum: unde hunc Herculis filium constat nomen a monte accepisse, non ei praestitisse.
2) Varro dicit in gente populi Romani, Sabinos a Romulo susceptos istum accepisse montem, quem ab Auente, fluuio prouinciae suae, Auentinum appellauerunt.
Первая этимология, «Auentinus ab auibus», как можно убедиться из сравнения с текстом самого Варрона, получает атрибуцию, ее автором является Невий: «N<a>euius ab auibus, quod eo se ab Tiberi ferrent aues».
Вторая этимология, «Auentinus ab Auentino rege Aboriginum», как бы распадается на две и вызывает противоречие, которое, по всей видимости, первоначально и было отмечено в тексте Сервия с помощью формулировки «uarias has opiniones postea secutas». Варрон передает эту версию так: «alii ab rege Auentino Albano, quod <ibi> sit sepultus», а у Сервия читаем: «rex Aboriginum, Auentinus nomine, illic et occisus et sepultus est, sicut etiam Albanorum rex Auentinus, cui successit Procas». Выражение Сервия «a principio» указывает именно на первичность «a rege Aboriginum» по отношению к «ab rege Auentino Albano».
Третья этимология, приводимая Варроном: «alii Auentinum ab aduentu hominum, quod co<m>mune Latinorum ibi Dianae templum sit constitutum». По своему типу она идентична четвертой, принадлежащей Варрону: «ego maxime puto, quod ab aduectu: nam olim paludibus mons erat ab reliquis disclusus».
Объединяет две этимологии то, что в обеих используется одна и та же модель, в которой топоним считается производным от глагола.
Наконец, особняком стоит пятая по счету этимология, которую Сервий атрибутирует как принадлежащую Варрону: «Varro dicit in gente populi Romani, Sabinos a Romulo susceptos istum accepisse montem, quem ab Auente, fluuio prouinciae suae, Auentinum appellauerunt». Эта этимология является одновременно своего рода глоссой сабинского языка, в силу того, что здесь ясно прослеживается формула «Sabini appellauerunt». Таким образом, происхождение слова Auentinus оказывается и вовсе иноязычным.
Собственно говоря, разбираемое место является уникальным еще и потому, что именно здесь наблюдается наибольшее разнообразие мыслей и мнений относительно не только происхождения имени, но и метода отыскания корректной этимологии. Можно наблюдать следующие типы:
1) причина имени определяется как персонаж;
2) причина имени определяется по существительному;
3) причина имени определяется через глагол.
Помимо этого, возможна отсылка к чужому языку, то есть классификация слова как «uocabulum peregrinum», которую мы наблюдаем в этимологии, приписанной Сервием Варрону.
Таким образом, благодаря комментарию Сервия и сохранившимся фрагментам Варрона, мы можем частично восстановить полемику вокруг этимологии Auentinus. Чтобы выяснить, в какой же мере мог участвовать в ней Вергилий, обратимся к изложению сюжета о происхождении Авентина:
collis Auentini silua quem Rhea sacerdos furtiuum partu sub luminis edidit oras, mixta deo mulier, postquam Laurentia uictor Geryone exstincto Tirynthius attigit arua,
Tyrrhenoque boues in flumine lauit Hiberas.
(Verg. Aen. VII 659-663)
Если попытаться изложить одним словом то, что происходит в рамках представленного сюжета, этим словом окажется ‘прибытие’ - aduentum, коль скоро именно прибытие Геркулеса в Италию стало причиной дальнейших событий, касающихся рождения Авентина. Отсюда мы можем реконструировать следующую этимологию: «Auentinus ab aduentu, quod Hercules eo aduentus erat». По типу эта этимология соотносима с третьей и
четвертой, причем с третьей она практически совпадает: различие заключается только в истолковании причины и в выстраивании соответствующего сюжета.
Что касается «collis Auentini», оно не является однозначным указанием на то, что Вергилий подразумевает происхождение имени Auentinus по названию холма, как это пытается представить Сервий - «unde hunc Herculis filium constat nomen a monte accepisse, non ei praestitisse», коль скоро Вергилий в принципе не чужд употребления при изложении различных этиологических сюжетов современных ему названий.
2. Tiburtus, Coras, Catillus
Этимология, которая стоит за этим эпизодом, предполагает только один шаг по цепи восстановления причин, а именно -возведение названия города Tibur к имени старшего брата Tiburtus (в некоторых версиях Tiburnus). По типу это этимология, аналогичная «ab Auentino rege Aboriginum/rege Albano».
3. Caeculus
Фрагмент, посвященный Цекулу и сопровождающему его деревенскому войску - «hunc legio late comitatur agrestis» (Verg. Aen. 6S1), напротив, представляет большой интерес в этимологическом отношении. Само имя Caeculus вводится Вергилием в повествование, как считается многими (Rehm 1932: 93), для указания на происхождение номена Caecilius. Краткое изложение истории Цекула, данное Вергилием, приведено в развернутом варианте у Сервия (Sera. Aen. 67S). Текст его комментария содержит этимологическую часть, посвященную слову Praeneste, и часть мифологическую, где повествуется история рождения Цекула от Вулкана и девушки. Эти части, вероятнее всего, восходят к разным источникам.
Остановимся на этимологической части: «Praeneste locus est haud longe ab urbe, dictus dno xwv rcpivwv, id est ab ilicibus, quae illic abundant. ibi erant pontifices et dii indigetes, sicut etiam Romae». Далее у Сервия же читаем: «Cato dicit “quia is locus montibus praestet, Praeneste oppido nomen dedit”. ergo 'altum', quia in montibus locatum» (ibid. 6S2).
На игру слов «altum Praeneste - quia... praestet» обращал внимание Дж. О’Хара (O’Hara 1996: 42). Однако Вергилий, по всей видимости, учитывает здесь не только эту этимологию. Есть основания полагать, что он знал и предпочел зашифровать в своем тексте и этимологию «Praeneste... апо xwv rcpivwv, id
est ab ilicibus, quae illic abundant». На это может указывать следующая деталь: если в самом начале упоминается собственно Praeneste, то во второй части фрагмента читаем «pars maxima glandes liuentis plumbi spargit» (Verg. Aen. VII 6S6-6S7). Свинцовый снаряд, который мечут из пращи, за сходство с желудем называется «glans» не только у Вергилия, но в этом месте название обыгрывается еще и потому, что город, изобилующий дубами, послал воинов, которые как будто «мечут желуди».
Вергилий, видимо, не случайно выбрал именно пращников, акцентируя внимание на том, что они босые на одну ногу: «uestigia nuda sinistri instituere pedis, crudus tegit altera pero» (ibid. 6S9-690). Походка человека, обувшего только одну ногу, может напоминать походку хромого человека. Тем самым во фрагменте возникает дополнительная перекличка с упомянутым Вулканом. Наконец, летящие снаряды из пращей, возможно, получают здесь скрытое сравнение с летящими молниями. Кузнецом, который ковал молнии для Юпитера, был именно Вулкан, а дуб, с которого и падают glandes ‘желуди’, как известно, является деревом Юпитера.
Можно даже предположить, что Вергилий, будучи знатоком сельского хозяйства, подразумевал здесь и отсылку к происхождению слова iuglandes ‘грецкие орехи’. Само по себе iuglans происходит из Iouis glans, дословно - ‘желудь Юпитера’. Однако во времена Вергилия еще известно было древнее название «nuces Praenestini», на что указывает и Веррий Флакк в эпитоме Феста: «Nucu<las Praenestinos antiqui appellabant,> quod inclusi a <Poenis Casilini famem nucibus sustenta>uerunt: uel quod in e<orum regione plurima nux minu>ta nascitur» (Fest. 173, 3S M).
Стоит отдельно указать на то, что в этимологии «Praeneste... апо xwv rcpivwv» чередование ae/i мыслится грамматиками как допустимое.
4. Messapus
Внимание в этом эпизоде привлекают в первую очередь фалиски, которые сравниваются со стаей поющих лебедей.
ceu quondam niuei liquida inter nubila cycni cum sese e pastu referunt et longa canoros dant per colla modos, sonat amnis et Asia longe pulsa palus.
(Verg. Aen. VII 699-702).
Это описание, вероятно, вступает в перекличку с «Fescenni-nae acies», а упоминание фесценнинцев вызывает в памяти carmina Fescennina. Если описать одним словом события в эпизоде с лебедями, то этим словом может быть «canunt». Мы не располагаем античными этимологиями для слова Fescenninus, но, возможно, оно могло возводиться к слову *fescen, по аналогии с tinicen и cornicen.
5. Clausus
Расположение эпизода, посвященного Клавзу и сабинянам, непосредственно перед списком жителей Кампании, может отсылать к идее о происхождении самнитов от сабинян, выдвигаемое в седьмой книге «De lingua Latina» Варрона: «ab Sabinis orti Samnites» (Varr. l. L. VII 29, 2).
9. Vmbro
По поводу этого места В. Фаулер заметил: «These lines are of peculiar interest. Umbro, the Marsian, snake-charmer and master of medicine, stands out among all the figures in the pageant; and the eye of the spectator lingers on him, for the poet tells us that none of his arts could save him in the fighting to come. He wears the olive on his helmet, the olive so often called felix and associated with the messengers and the arts of peace but it will avail him nothing» (Fowler 1918: 74). В рамках настоящего исследования прибавим к этому замечанию, что форма, в которую Вергилий облекает упоминание марсов, вызывает особый интерес еще по нескольким причинам.
Во-первых, как уже было отмечено, это единственный сюжет в «Каталоге», где вместо царя (rex) или военачальника соплеменников приводит жрец (sacerdos): «Marruuia uenit de gente sacerdos fronde super galeam et felici comptus oliua Archippi regis missu, fortissimus Vmbro». Сразу следует сказать, что происхождение имени Архиппа, который представлен у Вергилия правителем марсов, интересует нас в наименьшей степени (как, впрочем, и сам Архипп Вергилия).
Во-вторых, из всех синонимов, имеющих значение ‘исцелять’, которые теоретически можно было бы использовать, Вергилий выбирает именно глагол medicari: «sed non Dardaniae medicari cuspidis ictum eualuit». Сам по себе глагол medicari в значении ‘исцелять, лечить’ встречается нечасто: дважды у Вергилия и у Плиния Старшего. Но даже если предполагать, что Вергилий выбирал между medicari и гораздо более частым
mederi, и предпочел второй вариант metri causa, не вполне понятно, что могло мотивировать его непременно сохранить употребление слова с корнем med-.
В-третьих, несмотря на то, что издатели не отмечают значимых расхождений в рукописях на протяжении всех десяти строк, текст рукописей Вергилия содержит довольно любопытное, хотя и не нашедшее в критическом аппарате издания Джан Биаджо Конте (2009 г.), разночтение с цитатой, приводимой в комментарии Сервия. Если в тексте Вергилия имеет место Marruuia uenit de gente sacerdos (Aen. VII 750), то в комментарии Сервия цитируется строка с вариантом Marrubia. При этом, как свидетельствует критический аппарат в издании Георга Тило, только одна рукопись с комментарием Сервия демонстрирует вариант Marruuia.
Следует остановиться подробнее на структуре комментария Сервия (Sera. Aen. VII 750). В данном случае перед нами достаточно явная компиляция, части которой заимствованы из двух разных текстов: Medea quando relictis Colchis Iasonem secuta est, dicitur ad Italiam peruenisse, et populos quosdam circa Fucinum ingentem lacum habitantes, <qui Marrubii appellabantur quasi circa mare habitantes, propterpaludis magnitudinem>, docuit remedia contra serpentes <quamquam alii Marrubios a rege dictos uelint>. hi ergo populi Medeam Angitiam nominaverunt ab eo quod eius carminibus serpentes angerent. <ab his nunc Vmbronem uenisse dicit, non regem, sed ducem. sunt autem isti Marsorum populi>.
Это можно выявить, применив сочетание аргументов стилистического и содержательного плана. С одной стороны, налицо использование по отношению к одному и тому же водному объекту в одной части слова palus, а в другой - lacus. С другой стороны, в приведенном фрагменте речь идет одновременно о двух наименованиях: Marrubii и Angitia.
На то, что в первом речь идет о слове Angitia (а не, например, Medea), ясно указывает то, что изложение истории с прибытием Медеи в Италию сводится в конце концов к этимологии «Angitia ab eo quod eius carminibus serpentes angerent», и уже для объяснения истории со змеями необходимо отождествление Ангиции с Медеей. На то, что во втором фрагменте речь шла именно об этнониме Marrubii, указывает глагол appellabantur и отсылка к этимологии «quasi circa mare habitantes».
Исходные тексты, послужившие источником для Сервия, могут быть реконструированы следующим образом:
1) Medea quando relictis Colchis Iasonem secuta est, dicitur ad Italiam peruenisse, et populos quosdam circa Fucinum ingentem lacum habitantes, docuit remedia contra serpentes. hi ergo populi Medeam Angitiam nominauerunt ab eo quod eius carminibus serpentes angerent.
2) Marrubii appellabantur quasi circa mare habitantes, propter paludis magnitudinem, quamquam alii Marrubios a rege dictos uelint. ab his nunc Vmbronem uenisse dicit, non regem, sed ducem. sunt autem isti Marsorum populi.
Как можно судить по характеру статей в словаре Веррия Флакка, отраженного в эпитоме Феста (ср., например, глоссы Mamercus, Manui и др.), а также по этимологическим главам «De lingua Latina» Варрона, предметом комментария античных грамматиков становились неясные по происхождению, часто нелатинские названия различных италийских реалий, этнонимы и топонимы. Не меньший интерес вызывали названия животных и растений (ср. Varr. L.L. V 102-104). Можно предполагать, что оба комментария Сервия восходят к сочинению Веррия Флакка, коль скоро в эпитоме Феста часть, содержащая слова на А-, не сохранилась, и среди слов на Ma- имеется большая лакуна в той части, куда могли бы входить слова с начальным Mar-.
Для рассматриваемого фрагмента из «Каталога» Вергилия можно предложить следующие опорные моменты для реконструкции источника, послужившего основой для образа жреца Умброна.
Во-первых, это перекличка Marrubia (или Marruuia) в первой строке и Marsis quaesitae montibus herbae в конце отрывка. Вероятнее всего, здесь обыгрывается омонимия (не получившая подробного рассмотрения у Дж. О’ Хары) названия италийского города Маррувий и растения, по-русски именуемого шандра (семейство Яснотковые).
Marsis quaesitae montibus herbae при этом должно намекать именно на это растение еще и потому, что шандра применяется в том числе при лечении ран, то есть как раз в той ситуации, в которой Умброну эти «травы с марсийских гор» помочь не успели. Форма с согласным b может отражать италийский вариант развития исходного *gw, который в латинском языке отразился как /u/.
Впрочем, существует мнение, что quaesitae herbae - не pluralis poeticus, и в действительности имелись в виду именно разные виды трав. Это мнение в целом поддерживает Н. Хорс-
фолл, приводя ссылки на места из «Естественной истории» Плиния, где встречаются упоминания трав, использовавшихся в качестве противоядия от змеиных укусов (Harsfall 2000: 493). Список этих трав попытался составить Фабио Сток (Stok 19SS: 136). Однако трудно отрицать возможность переклички Marrubia de gente с Marsis de montibus, то есть привлекательно видеть в Marrubia, поставленном в начале, pars pro toto, и предполагать, что Marrubii в действительности упоминаются для указания на Marsi, а herbae могут вновь отсылать к Marrubii.
Во-вторых, Вергилий как будто сознательно избегает слова serpentes, прибегая к формулировке uipereo generi et grauiter spirantibus hydris, на что Сервий отзывается комментарием, поясняющим, что речь идет о водоплавающих змеях и о змеях, обитающих на суше (Sera. Aen. VII 753).
Поиску реальных прототипов змей, которых мог бы заклинать Умброн В. Фаулер посвящает отдельное небольшое исследование (Fowler 191S: 75-76). Н. Хорсфолл приводит ссылки на те места из сочинений Галена, где содержатся упоминания марсов как заклинателей змей, а также указывает на достаточно раннее, задолго до Вергилия, проникновение темы марсов-заклинателей в римскую поэзию (Harsfall 2000: 490).
Слово serpens, зачастую вместе с его греческим переводом
Vi v>
офі^, упоминается римскими комментаторами италийских реалий в связи с историей города Амиклы. В частности, Плиний Старший говорит об Амиклах в таком контексте: «flumen Aufentum, supra quod Tarracina oppidum, lingua V<o>lscorum Anxur dictum, et ubi fuere Amyclae siue Amynclae, a serpentibus deletae» (Plin. nat. hist. III 59, 5).
Этторе Паи соотносит сюжет о разрушении Амикл змеями с созвучием греческих слов Офікої и Офі^, вводя в научный оборот гипотезу, согласно которой реальным прототипом змей, разрушивших якобы город, было племя кампанских осков (Pais 1907: 5-6). Эта гипотеза находит опору в том, что Гесихий дает глоссу <’Офікоі> ol vuv Отакої, в то время как у Стефана Византийского (Steph. Byz. Ethn. 494, 7) и Геродиана (Herodian. Orth. III 560, 21 L) приводится этимология ol 5є оті Офікої апо xwv Oфєwv. Ту же этимологию повторяет Сервий, с уточнением, что осками назывались именно жители Капуи: «Capuenses dicit, qui ante Ophici appellati sunt, quod illic plurimi abundauere serpentes» (Sera. Aen. VII 730).
Собственно говоря, все свидетельства о змеях, обитавших в центральной и южной Италии, оказываются, таким образом,
дополнительным подспорьем для этимологии Оф1К01 а по TWV 6фewv, подобно тому, как свидетельства о том, что племя гер-ников обитало преимущественно в горах, является основанием для возведения слова Hernici к некому сабинскому слову hernae, которое, как утверждает комментарий Сервия, означало ‘скалы’.
Даже в том случае, если город вольсков Амиклы действительно страдал от изобилия змей, это совершенно не является доказательством того, что он не мог быть разрушен соседями-осками. И в этом контексте оказывается особенно интересным то, что племя марсов антикварная традиция устойчиво ассоциировала с умением обращаться со змеями. Несомненно, что грамматики имели в виду какой-то сюжет, связывавший марсов со змеями.
Уже рассмотренный комментарий Сервия приводит версию, привязанную к имени Angitia и основанную на сюжете о Медее, прибывшей в Италию. При этом XIV книга «Метаморфоз» Овидия повествует о посещении центральной Италии Цирцеей и о тех последствиях, которые повлекло это посещение. В частности, приводится этиологический миф о происхождении сороки (лат. pica), в которую был превращен отвергший любовь Цирцеи Пик, сын Сатурна, и о происхождении Камены, первоначально - Каненты, невесты Пика и дочери Януса (Ouid. met. XIV 320-434).
Как сообщает рассказчик, Цирцея прибыла в Италию именно в поисках трав: «uenerat in siluas et filia Solis easdem, utque nouas legeret fecundis collibus herbas, nomine dicta suo Circaea reliquerat arua» (ibid. 346-348). По всей видимости, Цирцея здесь возникает еще и потому, что в ткань повествования таким образом стало возможно вплести и Цирцейский мыс.
По всей видимости, сюжеты о пребывании Цирцеи и Медеи в центральной Италии были особенно актуальны при попытке истолковать название Angitia, и одно из таких истолкований даже использовал Сервий. Это название засвидетельствовано в надписях, в частности, на оскском языке, ср. anagtiai (Ve. l40) (Pisani 1953: 239; Untermann 2000: 96), и представляет собой предмет, достойный внимания грамматиков.
Однако сюжет о Медее, обучавшей марсов премудростям фармакологии, оказался более популярным. В качестве косвенного свидетельства о том, что традиция в большей степени предпочитала версию о Медее, можно привести использование этого сюжета в 16-м эподе Горация: «suis et ipsa Roma uiribus ruit, quam neque finitimi ualuerunt perdere Marsi...», возможно,
перекликается с «neque inpudica Colchis intulit pedem» в стихе 5S, упомянутым при описании того, что будет после достижения загадочных arua beata. И тем более явным намеком именно на отсутствие италийской угрозы идет речь в стихе 52: «nec intumescit alta uiperis humus».
Возвращаясь к рассматриваемому фрагменту из «Каталога» Вергилия, отметим, что олива, украшающая шлем жреца Умбро-на, фигурирует и в одном из эпизодов, связанных уже непосредственно с Медеей, в VII книге «Метаморфоз» Овидия:
his et mille aliis postquam sine nomine rebus propositum instruxit mortali barbara maius, arenti ramo iampridem mitis oliuae omnia confudit summisque inmiscuit ima. ecce uetus calido uersatus stipes aeno fit uiridis primo nec longo tempore frondes induit et subito grauidis oneratur oliuis...
(Ouid. met. VII 275-2S1).
Хотя однозначно утверждать, что олива на шлеме Умброна тоже отсылает к сюжету о Медее, в таком контексте нельзя.
Относительно глагола medicari можно полагать, что он был выбран Вергилием в качестве основного ключа к эпизоду с Умброном. Интересно, что этот глагол поставлен в середине стиха, а также на расстоянии четырех строк от конца эпизода и на расстоянии шести строк - от начала. Попытка увидеть ровно посередине текста эпизода элемент фигурного стиха дает следующий результат: прямо над словом medicari, на расстоянии пяти строк от начала, находится слово morsus. Над словом morsus располагается cantu. Таким образом, ровно в центре эпизода, в середине стихов 754-756, находится фраза «cantu morsus medicari», по сути - формулировка некоторой ars, или
xexv^.
Возможно, именно глагол medicari следовало воспринимать как указание на слово, которое могло бы обозначать статус Умброна в племени марсов, завуалированный у Вергилия с помощью понятного sacerdos. Благодаря корню med- это слово, на основании созвучия, могло связываться и с medicari, и с Medea, и при этом иметь не вполне понятное для носителя латинского языка, лучше всего - италийское происхождение.
Таким словом могло быть meddix, обозначение одной из должностей у италийцев. Это слово один раз встречается в «Анналах» Энния: «summus ibi capitur meddix» и дважды - с
эпитетом tuticus - у Тита Ливия: «Marius Alfius medix tuticus -<is> summus magistratus erat Campanis» (Liv. XXIII 35, 13), «Statius Metius, missus ab Cn. Magio Atellano, qui eo anno medix tuticus erat» (ibid. XXIV 19, 2), «medix tuticus, qui summus magistratus apud Campanos est» (ibid. XXVI 6, 13).
Важно отметить наличие варианта с одним d, засвидетельствованное у Тита Ливия. По всей видимости, именно в написании medix, оправданному, вероятно, так называемым «правилом littera», это слово могло встречаться у грамматиков и антикваров, которые послужили источником для Вергилия. Комментариями грамматиков к этому слову мы практически не располагаем, за исключением одного фрагмента из Феста: Sufes dict<us Poenorum ma>gistratus, ut Oscor<um meddix tuticus> (Paul. ex Fest. p. 123 M).
При этом само слово достаточно часто встречается в надписях на италийских языках, в частности, на пелигнском: medix (Ve. 212), но главным образом - на оскском языке, причем в различных падежных формах: meddiss для Nom. Sg., medikeis для Gen. Sg., medikei для Dat. Sg., medikid для Abl. Sg., и т. д.
Коль скоро тексты грамматиков не сохранили никаких античных этимологий для medix, можно предположить, что «cantu morsus medicari» у Вергилия отсылает к именно этимологии, не дошедшей до нас, но принятой среди грамматиков в эпоху Августа. Глагол medicari как будто отсылает к сопоставлению «medix quasi medicus».
Если учесть, что античные грамматики были осведомлены о современном для них значении этого слова у италийцев, можно предполагать, что связь mёdix и medicus относилась к некоторому мифологическому прошлому, где фигурировала и Mёdea, -слово, которое можно принять за производное женского рода от того же корня и которое оказалось также довольно удачно привязано к другой италийской реалии, обозначаемой словом Angitia.
В качестве же атрибуции на данном этапе можно разве что зачислить этимологию для слова medix, получившую такую интерпретацию у Вергилия, в разряд принадлежащих Элию Стилону, если по аналогии с примерами типа «uolpes, ut Aelius dicebat, quod uolat pedibus» (Varr. L.L. V 101) выводить «medix, quod medicatur» или «medix, quod medetur».
Некоторые сомнения вызывает разница в просодии medicus с одной стороны и Mёdea и mёdix с другой, коль скоро в medicus содержится краткий е. Если нас не удовлетворяет гипотеза, что
античные грамматики I в. до н. э., коль скоро они допускали даже тембральные чередования, в чем можно убедиться на примере этимологии «Praeneste апо xwv rcpivwv», допускали и чередования по долготе, можно предложить другое объяснение, основанное на сходстве тембра латинского краткого гласного /е/, имевшего более открытый характер по сравнению с долгим /е/, и греческого долгого /е/, отраженного в виде П слове M^beLa.
11. Turnus
В описании Турна наибольшее внимание привлекает щит, на котором был изображен сюжет об Ио, превращенной в корову:
at leuem clipeum sublatis cornibus Io auro insignibat, iam saetis obsita, iam bos, argumentum ingens, et custos uirginis Argus, caelataque amnem fundens pater Inachus urna
(Verg. Aen. VII 7S9-792).
Интересно расположение Io и bos на ударной позиции в конце соседних стихов, точнее - «sublatis cornibus Io» и «iam bos». Этот сюжет изложен так, что внимание акцентируется на моменте превращения Ио в корову. Он получил множество интерпретаций с самых разных точек зрения, для нас же в данном случае принципиально то, что bos может намекать на этимологию слова Italia, происходящего якобы от слова uitulus ‘бычок’.
Варрон, сделавший выбор в пользу этимологии типа «название места происходит от имени персонажа», возводил Italia к имени царя Итала. В свою очередь, слово uitulus Варрон этимологизировал так: «uitulus, quod graece antiquitus ітаАдд, aut quod plerique uegeti, uegitulus» (Varr. L.L. V 96, 7). Однако Вергилий, вероятнее всего, имел в виду именно этимологию типа «Italia a uitulo dicta quasi Vitalia».
Таким образом, композиция Каталога завершается сюжетом, содержащим имплицитную отсылку к этимологии слова «Italia».
7. Oebalus и 10. Virbius - в этих эпизодах можно видеть подразумеваемые этимологии для топонимов Abella и Aricia соответственно. В этом случае следует реконструировать «Abella quasi Oebella», а также «Aricia quasi Aurigia ab auriga», коль скоро эпизод с Вирбием содержит упоминание его колесницы: «ilius ardentis haud setius aequore campi exercebat equos curruque in bella ruebat» (Verg. Aen. VII 7S1-7S2).
6. Halaesus, 9. Vfens и 12. Camilla - эпизоды, содержащие сюжеты, где нам не удалось проследить вероятных отсылок к этимологиям.
В заключение нужно сказать, что разница в подходах к тексту Вергилия при анализе его с точки зрения представленных там следов античных этимологий наблюдается, главным образом, потому, что, если Джеймс О’Хара видел своей главной целью исследование поэтического языка Вергилия, то наше исследование посвящено, в первую очередь, поиску античных этимологий италийских слов, атрибуцию многих из которых еще предстоит установить.
Литература
Санников 2002 - Санников В. З. Русский язык в зеркале языковой игры. М., 2002.
Bartelink 1965 - Bartelink G. Etymologisering bij Vergilius. Amsterdam, 1965.
Conte 2009 - Conte G. B. [изд.]. P. Vergilius Maro. Aeneis, Berlin-New York, 2009.
Cook 1919 - Cook A. M. Virgil, Aen. VII 641 ff. // The Classical Review.
1919. Vol. 33. P. 103-104.
Fowler 1918 - Fowler W. Virgil's “Gathering of the clans”, being observations on Aeneid VII. 601-817. 2d ed. rev. Oxford: B. H. Blackwell, 1918.
O’Hara 1989 - O’Hara J. Messapus, Cycnus, and the Alphabetical Order of Vergil's Catalogue of Italian Heroes // Phoenix. 1989. Vol. 43, 1. P. 3538.
O’Hara 1996 - O’Hara J. True Names: Vergil and the Alexandrian Tradition of Etymological Wordplay. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1996.
Horsfall 2000 - Horsfall N. Virgil, Aeneid 7: A Commentary. Leiden;
Boston; Koln: Brill, 2000 (Mmemosyne Supplement 198).
Maultby 1991 - Maultby R. A Lexicon of Ancient Latin Etymologies.
Leeds: Cairns, 1991.
Pais 1907 - Pais E. Amunclae a Serpentibus Deletae // The American Historical Review. 1907. Vol. 13, 1. P. 1-10.
Pisani 1953 - Pisani V. Zu zwei oskischen Inschriften // Rheinisches Museum fur Philologie. 1953. Bd. 96, 3. S. 235-241.
Rehm 1932 - Rehm B. Das geographische Bild des alten Italien in Vergils Aeneis. Leipzig, 1932.
Saunders 1927 - Saunders C. The Volscians in Vergil’s Aeneid // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. 1927. Vol. 58 P. 92-99.
Schulze 1904 - Schulze W. Zur Geschichte lateinischer Eigennamen. Berlin, 1904.
Stok 1988 - Stok F. Percorsi dell’esegesi virgiliana. Due ricerche sull’Eneide. Pisa, 1988.
Thilo G., Hagen H. [изд.]. Seruii Grammatici qui feruntur in Vergilii carmina commentarii. Lipsiae, 1881.
Untermann J. Worterbuch des Oskisch-Umbrischen. Heidelberg, 2000.
Wills J. [рец.]. James J. O’Hara, True Names: Vergil and the Alexandrian Tradition of Etymological Wordplay (review) // Bryn Mawr Classical Review, 1997.
Vergil and grammatical sources of puns in “Catalogue of Heroes”
The article considers the most interesting and important part of the seventh book of Vergil’s “Aeneid” - the Catalogue of Italian forces, or the Catalogue of Heroes, and is focuses on Vergil’s grammatical sources. There is multiple evidence of “etymological thinking”, or “etymological wordplay”, in Vergil’s poem, and J. O’Hara wrote a book to analyze them. However, he never discussed cases when etiological plots reveal the etymology of important Latin or Italic words or names that contribute to the composition of the Catalogue. The article is an attempt to reconstruct some opaque ancient etymologies (e.g. those of Virbius, Oebalus, meddix, and an alternative etymology of Auentinus) with a focus on their attribution and a commentary on some methods used by ancient grammarians.
Keywords: Vergil’s “Aeneid”, “Catalogue of Heroes”, grammatical sources, “etymological wordplay”, reconstructions of opaque ancient etymologies.
