CC BY
16
УДК 009
ВЕРЕСАЕВСКАЯ ВЕРСИЯ ВОЙНЫ В ЭКРАНИЗАЦИИ К. ШАХНАЗАРОВЫМ РОМАНА «АННА КАРЕНИНА»1
С.М. Климова
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», г. Москва
e-mail: sklimova@hse.ru
В статье рассматривается последняя экранизация романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина» К.Г. Шахназаровым (2017 г.), а именно, религиозно-философский и пацифистские аспекты введения в структуру романной экранизации вересаевского сюжета о японской войне 1904 года (очерковая повесть «На Японской войне»).
Ключевые слова: одумайтесь, пацифизм, новый тип семьи, остранение.
На сегодня известно более двадцати экранизаций «Анны Карениной», начиная с немого кино и заканчивая тамильской версией романа под названием «Anna Karina». Остановимся на особенностях последней русской экранизации 2017 года, режиссером К.Г. Шахназаровым, который использовал удвоенный сюжет в романе. В качестве особой рамки он взял очерковую повесть В.В. Вересаева 1904 г. «На Японской войне» и сделал ее некоей обрамляющей канвой в сюжете романа.
Вересаевский сюжет вставлен в этот фильм по ряду вполне оправданных оснований, может быть и неосознанно, схваченных авторами сценария и режиссером. Хотя не все линии очерковой повести Вересаева разработаны в фильме, сама постановка проблемы в форме связки темы «восточной войны», данной в образе переплетённой судьбы буддистского и русского миров, более того, диалогический сюжет о трагических воспоминаниях любовника и сына о любимой женщине и матери на этой войне - заслуживает специального теоретического обсуждения.
Прежде всего, стоит напомнить о духовной и человеческой близости В.В. Вересаева (Смидович) идеям и мировоззрению Л.Н. Толстого, о его личном культе писателя и в соответствии с этим -
1 Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РНФ. Проект № 19-18-00100.
вспомнить о том, что он разделял с Толстым не только философские, эстетические, но и многие социально-политические и пацифистские взгляды. Первый пафос, который можно обнаружить в пересечении имен Толстого и Вересаева - это военная тематика на фоне пацифистского и антимилитаристского мировоззрения обоих. Своему кумиру Вересаев посвятил ряд крупных произведений. Наиболее известные: «Живая жизнь. О Достоевском и Льве Толстом» (1910), «Художник жизни» (1922). Толстой, в свою очередь, читал ряд его произведений и высоко о них отзывался. В Яснополянской библиотеке есть несколько книг Вересаева, (например, «На войне») с пометками писателя. Известно и об их личном знакомстве и встрече в Ясной Поляне летом 1903 года [1].
Вересаев разделял с Толстым не только антивоенные настроения, но и идею пацифизма и осуждения любой войны (и наступательной, и оборонительной), а также непризнание военной политики любого государства; тем более, когда речь шла о реалиях русско-японской войны 1904г., о которой однозначно негативно высказывались оба русских писателя. Напомним, что Вересаев, будучи врачом, был мобилизован и оказался еще и ее непосредственным участником. Его литературный протагонист оказался причудливым образом соединен Шахназаровым с экранным образом повзрослевшего сына Анны Карениной - Сергея, ставшего военным хирургом на Японской войне.
I
Суждения Толстого по поводу Японской войны хорошо известны: они отражены в ряде его публицистических текстов, конкретно, в его антивоенном памфлете «Одумайтесь» (1904), написанным несколько раньше, чем вересаевская повесть. В нем Толстой подчёркивает религиозный пафос своего антивоенного протеста. Самое важное здесь -это исследование понятия метанойи - изменения сознания, которое одно, с его точки зрения, необходимо для победы. Греческое слово «метанойя» (^ехауоегхе) он переводит по-русски через глагол «одумайтесь». Данное понятие, гораздо более сложно: включает в себя момент глубокой рефлексии, нравственного чувства протеста против военного насилия и одновременно активную жизненную позицию. «Христос говорил: одумайтесь, то есть каждый человек остановись в своей начатой деятельности и спроси себя: кто ты? откуда ты взялся и в чем твое назначение? И, ответив на эти вопросы, соответственно ответу реши,
свойственно ли твоему назначению то, что ты делаешь. И стоит только каждому человеку нашего мира и времени, то есть человеку, знающему сущность христианского учения, на минуту остановиться в своей деятельности, забыть то, чем его считают люди: императором, солдатом, министром, журналистом, и серьёзно спросить себя: кто он и в чем его назначение, - чтобы усомниться в полезности, законности, разумности
своей деятельности.....Конечная цель эта, вследствие моей
ограниченности, недоступна мне, но она есть (как должна быть цель всего существующего), и мое дело в том, чтобы быть орудием ее, то есть назначение мое в том, чтобы быть работником Бога, исполнять Его дело. И поняв так свое назначение, всякий человек нашего мира и времени, от императора до солдата, не может не посмотреть иначе на те обязанности, которые он сам или люди наложили на него». [2, с. 119].
Важнейшая идея, связывающая Толстого и Вересаева - это разговор об универсализме верующего сознания человека. Война - это преступление против веры. Буддисты и христиане (конкретные участники описываемой военной кампании) - чьи религии замешаны на схожих идеях ненасилия, любви и братства - вынуждено оказались преступниками перед своей совестью/верой, а значит перед самими собой и своей душой: война заставляет их убивать друг друга, во имя никому не известных и не нужных причин и далеко идущих негативных последствий. То есть войны провоцирует худший из всех возможных грехов верующего сознания.
В фильме Шахназарова пафос бессмыслицы и диалектического противоречия между всечеловеческим (духовным) и социально-политическим хорошо передан через метафорический образ госпиталя, фигуры врачей, работающих и спасающих людей в самых безнадежных ситуациях бессмысленной войны. Военный врач - это звучит, как оксюморон. Врач, который спасает солдат, официально посылаемых на смерть: спасает приговоренных к смерти. В этом смысле - госпитали и врачебная деятельность становятся типами отложенной смерти (как например, пребывание в плену); сам смысл такой деятельности - это симуляция властями идеи гуманизма: они создают госпитали, чтобы вылечить тех, кого они обрекли на болезни, а затем отправить их вновь на смерть, обеспечивая непрерывный приток «пушечного мяса». «Солдаты шли странным, шатающимся шагом, и непрерывный кашель
вился над полком. Это был сплошной сухо-прыгающий шум, никогда я не слышал ничего подобного! И мне стало понятно: ведь всех этих солдат, всех сплошь, нужно положить в госпиталь; если отправлять заболевающих, то от полка останется лишь несколько человек. И вот, значит, сиди в окопах больной, стынь, мокни, пока хватает сил, а там уходи калекою на всю жизнь. И в этом чувствовалась жуткая, но железно-последовательная логика: если людей бросают под вихрь буравящих насквозь пуль, под снаряды, рвущие тело в куски, то почему же останавливаться перед безвозвратно ломающею болезнью? Мерка только одна, - годен ли еще человек в дело. А дальше все равно. И вот, постепенно и у врача создавалось совсем особенное отношение к больному. Врач сливался с целым, переставал быть врачом и начинал смотреть на больного с точки зрения его дальнейшей пригодности к «делу». Скользкий путь. И с этого пути врачебная совесть срывалась в обрывы самого голого военно-полицейского сыска и поразительного бездушия» [3].
Другой аспект критики войны, как у Толстого, так и у Вересаева (как и критики всей государственной системы), заключается в том, что именно внешнее - политика - становится причиной деформации внутреннего - человека; войны ведут к озверению людей, к пробуждению в них темных инстинктов, к превращению человека в не-человека. Это, прежде всего, толстовские мотивы, но они были очень близки и Вересаеву, который первоначально стоял на позициях революционных изменений реальности (об этом мы читаем даже в заключении его очерковой повести «На Японской войне»), однако, позже, он перешёл к толстовскому типу пацифизма - пониманию того, что внешнее - лишь повод для метанойи самого человека. Несмотря на константную критику власти в его работах, в итоге, все зависит от победы над собой. Необходимо, прежде всего, преодоление своей темной эгоистической природы и рефлексивно-религиозный рывок, и жизненно-интеллектуальное движение к свету, но не политическая борьба и смена, строя, «смена вагонов» для солдат и офицеров, как сказал бы Вересаев.
II
В экранизации Шахназарова, благодаря вкраплению в нее повести Вересаева, заострена важная толстовская идея двух типов противостояния-оппозиций: оппозиция войны и мира - в смысле
светского ложного существования и борьбы людей друг с другом, в котором и случились события любви и гибели Анны и Вронского, и другого - мира реальной войны, очень непохожего на фальшивый светский искусственный мир, существующий по ту сторону искусственной лжи, в том числе, романного мира «Анны Карениной». Эта линия продолжает призыв Толстого: «одумайтесь»; рефлексия становится возможной лишь тогда, когда разлом между миром и войной становится персонифицированным и оппозиция снимается в идее полемического космоса единой жизни.
Толстой в критике любых военных кампаний все время обращает внимание на кризис Просвещения и всех его составляющих, показывая, что войны - апогей безумия и антилогики, порожденных именно рассудочностью и мнимой логикой просвещённых людей, их плоской рациональностью и этическим нигилизмом. В статье «Одумайтесь!» он цитирует Вольтера (знаменитый разговор жителя Сириуса с землянами) и показывает иную, чем плоско-рациональную, логику остранения (формулировка В.Б. Шкловского), детского (инопланетного) мышления человека, не обремененного знанием-рациональным мышлением. Остранение работает совсем по другим законам оптики: по законам непосредственного видения происходящего. Этот своеобразный конфликт наглядного наблюдения и разумного объяснения прямо говорит о бессмысленности и несостоятельности логики/аргументации просвещённой - разумной - жизни земли и требует узреть самоочевидное: война - это недопустимое состояние жизни людей. Необходимо немедленного прекращения войны с нормально-человеческой точки зрения.
Шахназаров эту детскую инопланетную логику представляет через символический образ маленькой девочки-китаянки (прямая ассоциация с чистым сознанием народа-ребенка, безъязыкого, по сути), которая очень по-толстовски в фильме взаимодействует с чуждым ей военным миром. Через мир вещей - трубку мира, которую она протягивает всем без разбора - происходит символический обмен дарами, как формы соединения людей из разных миров; через мир прикосновений и логику телесной/невербальной связи людей друг с другом происходит проникновение в суть происходящего, обретение истины, без слов, эмоций, рационализации. Девочка стала истоком возрождения старика-
Вронского; через ее образ мы видим диаметрально-противоположную основу мира, нежели та, которая навязана ложным вербальным миром искусственности, который был так ярко разоблачен Толстым в романе «Анна Каренина».
Война - кризис сознания; в этом контексте оказалось весьма продуктивным кризис войны перенести на общий кризис состояния Вронского. Он не имел шанса одуматься в том мире, где они вместе с Анной гибли в искусственной фальши условностей и психопатологии страстей. Ее смерть - и есть толстовский призыв одуматься - и то, что происходит на японской войне в фильме - весьма удачное образное выражение универсальности идеи кризиса: государственного и личного. Смерть - всегда водораздел для проявления смысла в жизни.
Шахназаров правомерно не взял романную - Балканскую войну 1877-1878 гг., - так как это стало бы прямым художественным вымыслом и покушением на целостность толстовского текста. Вересаевский мотив войны, куда, по воле режиссера, попадает уже старик-Вронский - очень удачный ход для того, чтобы продемонстрировать данную философскую идею Толстого о жизни и смерти. После гибели Анны у Вронского нет и не могло быть жизни, и война, как сказала его мать в романе, стала его единственным шансом на спасение.
III
Тема войны - это и новые повороты в размышлении о другом мире - мире семьи: сын Анны и Вронский составили некую условную семейную пару на войне и, объединенные памятью об Анне, представили модель нового типа семьи. Здесь вновь актуализируется образ девочки-китаянки, ставшей неформальной, но основополагающей ее частью. Появление девочки можно ассоциативно связать и с образом Анны, и с образом ее умершей дочери; недаром Вронский к ней испытывает явно отцовские чувства. В мире вересаевской семьи, куда волей режиссера попали герои Толстого, нет ничего партикулярного. У героев нет ни домов, ни скраба, есть лишь случайная еда и постель; у них всегда одна и та же одежда, они безэмоциональны и ни о ком уже не страдают. Связи с семьёй оттуда в этом типе отношений никакой нет. Того мира, из которого они ушли на войну - нет вообще в этом контексте. Все, что в «Анне Карениной» было связано с категориями обладания, господства, подчинения, законов и права - здесь не имеет никакого значения. Причем
именно, благодаря экранизации эта новизна семейного смыслообразования только и считывается.
Война, таким образом, является важнейшим катализатором настоящих отношений и чувств людей. Шахназаров показал, что война для Вронского - это «пробуждение от жизни», как выразился Толстой. Это образ, демонстрирующий идею смерти как синонима новой жизни. Наиболее ярко она была выражена в образе Андрея Болконского («Война и мир»), которого подробно анализирует Вересаев в своей повести о Толстом. Вронский Шахназарова, попав на Японскую войну, обрел черты смертельно раненного Андрея Болконского, не умершего, однако, но оказавшегося по ту сторону светской жизни (мира) - в другом ее измерении. Поэтому его образ периода Японской войны в фильме так схематичен: он не живой князь Алексей Вронский, он лишь его тень.
Его задача в период войны - оживить любовью, вернее, памятью о ней - мертвый мир смерти, разрухи и войны, в которых он пребывал с той минуты, как увидел ее тело на столе на железнодорожной станции. Здесь Шахназаров вновь подчеркивает, что есть оппозиция войны и мира, а есть жизнь на войне, как мир, проявляющий суть человека, его природу.
Внутри самого мира войны все устроено по-другому. Война (прифронтовой госпиталь) как постоянный фон драматургического действия фильма дана не случайно: это мир настоящих чувств и переживаний без прикрас, без фальши, без лжи, здесь нет эмоциональной зарядки, здесь мало пацифизма, который можно было бы ожидать от данного материала, но здесь есть новые межличностные отношения.
Военная субкультура представляет собой экзистенциальную оппозицию государству. Несмотря на то, что внешне мир войны существует по законам самой системы, внутренне, насколько это было возможно, люди в этих сообществах жили по законам семьи и труда выживания. Толстовские солдатские и офицерские «миры войны», основанные на чувстве братства - особого духовного родства1 описаны как противоположные семье, обществу в светском мире лжи и фальшивых условностей. Толстой демонстрирует жизнь людей в пограничных локусах и вне институциональных форм.
1 Известная канадская исследовательница-толстовед Д.Т. Орвин, анализируя рассказ Кавказский пленник, высказывает очень бликую мысль: «Жилин принимает решение не возвращаться в Россию, остаться на службе...армия его истинный дом, а сослуживцы - его настоящая семья... для Жилина его товарищи-солдаты сделались семьей, которая стала ему ближе родной» [4, с. 21].
Если в государственной системе все устроено на противопоставлении своего и чужого, то в этом госпитале люди живут по законам духовной борьбы не только за выживание, но и за сохранение своего человеческого Я. В этих пространствах проявляется новое, не автоматизированное, не бюрократическое, не формально-религиозное, но «полемическое» (в смысле Хайдеггера) состояние жизни, понимаемое как борьба (зачастую бессознательная) людей за человеческое достоинство в условиях внешней несвободы.
Эта жизнь противоположна как миру классической войны, военной или религиозной экспансии, так и традиционному миру культуры и культурных правил поведения «аристократического мира».
Эти неформализованные союзы и объединения можно назвать условно-анархичными или экзистенциально-свободными формами соединения людей. Всеми ими, сознательно или нет, но движут идеалы практической христианской жизни, основанной на любви и ненасилии.
IV
Толстовская мысль об отсутствии национальных или религиозных границ для жизни людей в этом мире войны пересекается с толстовской версией бессмертия (хотя вряд ли создатели фильма ее имели в виду). Как пересекается с ней и идея новой семьи на войне. В 1904 году, в период написания «Одумайтесь» в «Дневнике» Толстого появляется запись о смерти и бессмертии, которыми он чрезвычайно занят многие годы: «29 мр. Если есть бессмертие, то оно только в безличности. Истинное я есть божественная сущность, которая смотрит в мир через ограниченные моей личностью пределы. И потому никак не могут остаться пределы, а только то, что находится в них, божественная сущность души. Умирая, эта сущность уходит из личности и остается, чем была и есть. Божеское начало опять проявится в личности, но это не будет уже та личность. Какая? Где? Как? Это дело Божие»[5, с. 81].
В этом высказывании отражена и идея перерождения, и идея безличности, и идея равенства и братства людей - в смысле родства душ. Война стала лучшей иллюстрацией толстовской идеи альтруизма, который заключался «в жертве личности в пользу всеобщего» [6, с. 47].
Список литературы
1. Вересаев, В. В. Лев Толстой. URL: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/vospominaniya/v-vospominaniyah-sovremennikov/veresaev-lev-tolstoj.htm
2. Толстой, Л. Н. Одумайтесь // Толстой Л. Н. Собр. соч. в 90-т. - М.: Художественная литература, 1936.
3. Вересаев, В. В. На Японской войне. URL: http://az.lib.ru/w/weresaew_w_w/text_0132.shtml
4. Орвин, Д. Т. Что такое добро по Толстому и сколь добродетельным надо быть // Лев Толстой и мировая литература : Материалы XI Международной научной конференции. Музей-усадьба Льва Толстого «Ясная Поляна», 2021. С. 19-29.
5. Бирюков, П. Биография Л. Н. Толстого. Т. 4. Ч. 1 М.: Посредник, 1900-1902.
6. Прокопчук, Ю. В. Мировоззрение Л. Н. Толстого и духовно-монистическая философия П. П. Николаева. М.: Государственный музей им. Л. Н. Толстого, 2016. 220 с.
VERESAEV'S VERSION OF THE WAR IN K. SHAKHNAZAROV'S FILM ADAPTATION OF THE NOVEL «ANNA KARENINA»
S.M. Klimova
National Research University Higher School of Economics, Moscow e-mail: sklimova@hse.ru
The article examines the latest film adaptation of Lev Tolstoy's novel «Anna Karenina» by K.G. Shakhnazarov (2017), especially the religious-philosophical and pacifist aspects of the introduction of Veresaev's plot about the Japanese War of 1904 (the essay story «In the Japanese War») into the structure of the novel adaptation.
Keywords: come to your senses, pacifism, new kind of family, defamiliarisation.
